Текст книги "Шут и трубадур (СИ)"
Автор книги: Анна Овчинникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
И тут двухнедельное веселье, которое давно потихоньку катилось к концу, вдруг ярко вспыхнуло, как свеча перед тем, как угаснуть.
Такое веселье всегда разбивает время в мелкие дребезги, так что нечего потом и пытаться собрать осколки в единое целое.
Для Кристиана Рэндери после очередного кубка время тоже разлетелось на куски, словно многоцветный витраж от удара камнем, и он даже не пробовал собрать куски воедино, с интересом рассматривая каждый осколок в отдельности…
4
Бродячий монах, которого Роберт Лев несколько дней тому назад притащил в замок и который до сих пор мирно похрапывал в обнимку с винным кувшином, неожиданно проснулся и затянул на весь зал веселую песню о прекрасной пастушке, а половина гостей с хохотом стала ему подпевать…
Какой-то осатаневший рыцарь вдруг вскочил на стол с воплем, что под столом сидит дьявол, который только что укусил его за лодыжку! Размахивая мечом, рыцарь чуть было не отхватил ухо своему соседу, но тот ловко свалил пьянчугу на пол полуобглоданной бычьей костью. Монах оборвал пение и полез под стол, чтобы изгнать дьявола молитвой; обратно он так и не вернулся, но дьявол никого больше не кусал.
Зато перегрызлись штук пятнадцать собак, а вслед за ними перегрызлись рыцари, споря, какая собака победит. Вскакивая в азарте, они чуть было не опрокинули стол и помирились, когда псы, испуганные покатившейся со стола посудой, бросились врассыпную.
Роберт Лев упорно пытался вызвать на поединок барона Ильма, для чего поносил север и всех северян, но барон Ильм спал, уронив голову на руки, и оставался равнодушным к оскорблениям графа…
Странствующий рыцарь Кристиан Рэндери не спал – он развлекался вовсю.
Проглотив неописуемое количество еды и вина, с пылающими щеками и сверкающими глазами он грохочущим голосом обсуждал прелести красотки, которую вовсю нахваливал ему граф, и почти не находил у нее недостатков, за исключением, может быть, одного – уж слишком она была визглива! Красотка крутилась на коленях трубадура, дергала его за выбившиеся из-под повязки нечесаные космы и, действительно, взвизгивала, как собачонка.
В дальнем углу зала рыцари затеяли швыряться факелами и подпалили друг другу бороды и усы. Тогда они решили, что красота дороже, стали ловить какую-то собаку, чтобы ее поджечь – и зал превратился в арену Колизея. Ни одна собака так и не дала себя поймать, факелы наконец погасли, и рыцари вернулись за стол – кроме тех, что остались спать на поле боя.
Роберт Лев оставил в покое барона Ильма и принялся толковать рыцарю Рэндери про еще какую-то добычу, захваченную им в соседнем замке, про то, что теперь он, Лев, хочет попробовать правильную осаду, но не знает, как к этому приступить. До сих пор он надеялся только на внезапные штурмы!
Рэндери тоже был сторонником внезапных штурмов и сейчас как раз был занят одним из них, поэтому почти не слушал, о чем ему говорят, сосредоточив внимание на прелестном создании у себя на коленях… Но Лев кричал все громче и горячей, и в конце концов трубадур смутно уловил, что речь идет о некоей знатной госпоже, «пленнице меча», как выразился его хозяин, и о том, как же граф Эйлинбургский устал от быстрых побед. Теперь он не прочь попробовать, каково добиваться благосклонности прекрасной дамы по всем правилам Веселой Науки, так не откажется ли знаменитый трубадур помочь ему в этом советом или делом?
Рэндери в промежутке между двумя поцелуями отвечал, что лучший способ завоевать сердце прекрасной дамы – это прославить ее песнями и подвигами и что не ему объяснять Роберту Льву, как это делать!
Все прочие звуки вдруг заглушил неистовый лошадиный визг, и все шуты бросились врассыпную, когда через столы махнул вспененный вороной жеребец. На спине у него болтался пропавший ловчий – сползая то на один бок коня, то на другой, но каким-то чудом умудрялся не падать и истошно вопил об оленьем стаде, которое напало на него неподалеку от замка и чуть было не подняло на рога.
Жеребец, испуганный летящими в него со всех сторон костями, забегал внутри четырехугольника столов, поднялся на дыбы, сбросил-таки с себя несчастного ловчего и сиганул обратно в дверь среди мужского хохота и женских воплей.
Какая-то девица вскочила на стол, и, задрав юбки выше головы, принялась отплясывать среди посуды, но один из рыцарей схватил ее в охапку и выволок за дверь – тогда она сперва завизжала громче жеребца, а потом принялась угаться неистовей самого Роберта Льва…
…Который все запальчивей и громогласней расписывал Кристиану Рэндери неприступность обитающего в замке трофея, однако его красноречие пропадало впустую: странствующий рыцарь совсем затерялся в объятиях красотки, заслонился кубком с вином и, похоже, спал наяву, лишь изредка благодушно улыбаясь графу из глубин своего прекрасного сна…
– Гей, тише, вы, там!! – вдруг проорал Роберт Лев. – Заткните ваши крикливые глотки! Наш гость устал и хочет отдохнуть, вы слышите, черти?!
Рэндери подпрыгнул, разом проснувшись.
– Я?!! – гаркнул он.
Это короткое слово, в котором не было ни одной согласной, прокатилось под сводами зала, как драконий рев.
Красотка взвизгнула и спрыгнула с колен трубадура.
Рэндери вскочил, чуть было не опрокинув скамью со всеми сидевшими на ней гостями, и даже Роберт Лев отшатнулся, когда трубадур схватился за меч. Но не успел граф привстать, как меч в руке Рэндери сверкнул в свете факелов, словно багровая молния, и врубился в дубовый стол. Рэндери откинулся назад, рванул меч к себе, и стол осел, перерубленный посередине; блюда поползли по нему мимо ошеломленных рыцарей, как живые.
Шуты с ужимками принялись бросать друг в друга перерезанные пополам оловянные кубки и блюда… Один из таких кусков поднял Роберт Лев, провел пальцем по месту среза и поднял на своего гостя глаза, в которых впервые появилось нечто вроде уважения.
Рэндери с лязгом бросил меч обратно в ножны и рявкнул:
– Вина!
– За здоровье Кристиана Рэндери, рыцаря Фата-Морганы! – дружно прогремели все, поднимая полные кубки.
Еще какой-то рыцарь вытащил меч, шатаясь, рубанул по столу, но попал по оленьей туше и распластал ее на два куска, а стол остался невредимым.
Справа и слева от него рыцари обнажали мечи, но он вдруг крикнул:
– Нет прекраснее дамы, чем Глория Кетская! – и все мечи замерли в воздухе, а все глаза обратились на странствующего рыцаря.
То был недвусмысленный вызов – прославить свою даму сразу после того, как была вознесена хвала рыцарю другой, и теперь все ждали, что ответит наглецу Кристиан Рэндери.
Рэндери же тем временем успел осушить еще один кубок и снова посадить себе на колени свою красотку, но при дерзком возгласе расчленителя оленьих туш вскинул глаза и коротко рявкнул:
– Имя!
– Саймон Рольс, рыцарь Глории Кетской! – отозвался тот и с грохотом полез через стол.
Он спрыгнул на пол в огороженном столами четырехугольнике с шлемом в одной руке и с мечом в другой, с вызовом глядя на Рэндери.
– Рыцарь, Кристиан Рэндери мой гость, – с набитым ртом проговорил Роберт Лев, но трубадур уже крикнул:
– Кристиан Рэндери, рыцарь Фата-Морганы! – ссадил красотку с колен и поднялся.
Его вдруг шатнуло так, что он едва не упал, но все же удержался на ногах и перешагнул через перерубленный стол.
Нестерпимый шум, так долго не умолкавший в зале, стал быстро стихать и скоро превратился в невнятный гул, на фоне которого краснолицый барон крикнул, что, конечно, рыцарь Глории Кетской не откажется взять назад слова, вырвавшиеся у него в минуту запальчивости…
– Фата-Моргана – просто мираж! – прокричал рыцарь Глории Кетской, надел шлем и оттуда гулко захохотал.
После этих слов все поняли, что одного из гостей вскоре вынесут отсюда, а может, и обоих сразу, и гадали только – которого именно?
Рыцарь Глории Кетской был, пожалуй, наименее пьяным из всей компании, вино лишь привело его в состояние крайней воинственности, но никак не повлияло на его силы. Он был высок, как сторожевая башня, и казался еще выше благодаря коническому шлему, из-под которого вырывались на волю лишь усы и борода. Облаченный в полный рыцарский доспех, он через весь зал мерил своего противника взглядом гордого вызова.
Рыцаря Фата-Морганы, целый день не слезавшего с седла и влившего в себя сейчас вина не меньше, чем любой самый пьяный из гостей, шатало из стороны в сторону, как дерево в бурю, и он не падал только потому, что держался за стол. Его доспехи вызвали бы смех у любого огнедышащего дракона или великана, на нем не было даже шлема, но его глаза из-под грязной повязки бросали такие же грозные взгляды, как глаза его противника – из-под железного забрала.
– Граф, прошу вас подать сигнал! – потребовал Рэндери у Роберта Льва.
– Возьмите шлем, рыцарь! – крикнул ему кто-то, но трубадур только махнул в ту сторону рукой – и поскорее снова схватился за стол.
– Что ж, жаль, – пожав плечами, сказал Роберт Лев и велел одному из слуг, толпящихся в дверях:
– Труби!
Слуга поднес к губам охотничий рожок, и несколько гнусавых звуков возвестили о начале схватки.
5
Едва прозвучал сигнал, как Рольс с лязгом – лязг этот был услышан во всех концах притихшего зала – опустил забрало, сжал обеими руками длинный меч и двинулся к рыцарю Фата-Морганы.
Рыцарь Рэндери не сделал ни единого движения ему навстречу – должно быть, он не был уверен, что устоит на ногах, если отпустит стол. Не двигаясь, он смотрел на приближающегося великана, который спешил, как только мог.
В полной тишине вдруг взвизгнула красотка, которая только что сидела у Рэндери на коленях.
В шести шагах от противника рыцарь Глории Кетской начал заносить меч над головой, и все, не выдержав, заорали, потому что рыцарь Фата-Морганы по-прежнему стоял молча и неподвижно, как будто смерть не приближалась к нему широкими шагами…
Меч Рольса обрушился на него, как меч архангела Гавриила, и лишь увидев смертоносный блеск у себя над головой, Рэндери вдруг вышел из оцепенения и неуловимо быстрым движением отразил, казалось, неотразимый удар.
Железо схлестнулось с железом и высекло короткие веселые искры.
Не удержавшись на ногах после могучего толчка, странствующий рыцарь отлетел на три шага и упал на бок, а меч рыцаря Глории Кетской до половины ушел в земляной пол.
Рольсу понадобилась всего пара мгновений, чтобы освободить оружие и вновь повернуться к противнику, но за эти мгновения рыцарь Фата-Морганы успел привстать на колени и увидеть все вокруг так отчетливо и ясно, как можно увидеть только погожим летним утром, когда расходится ночной туман.
Он увидел рыцарей в ярких одеждах, сжавших в руках позабытые кубки, вытаращивших безумные глаза на багровых лицах; увидел шутов, украдкой высунувших сморщенные мордочки из-под столов; увидел Роберта Льва, небрежно развалившегося на скамье с полуобглоданной костью в руке; увидел красотку, чье имя уже забыл (а может, еще не узнал); увидел даже дорогу за стенами замка, которую видеть не мог, но которая напомнила о себе беззвучной призывной песней, слышной лишь странствующим рыцарям, бродягам и цыганам… И, разом увидев все это, Кристиан Рэндери вдруг оглушительно хохотнул, поняв, как смешно было бы подохнуть сейчас на изрытом грязном полу и отправиться отсюда даже в самый распрекрасный небесный рай!
Рыцарь Глории Кетской, уже нацеливший меч для последнего удара, разинул рот и невольно задержал руку, услышав этот неожиданный хохот…
А мгновенье спустя Рэндери, так и не выпустивший меч при падении, сделал глубокий выпад одновременно со своим врагом.
Женщины страшно закричали.
Лезвие меча Саймона Рольса распороло кожаный рукав куртки Рэндери и оцарапало его левую руку выше локтя. Лезвие меча трубадура, направлявшего удар снизу вверх, вошло между пластинами доспеха на груди Рольса и на три пальца показалось у того из спины. Рольс выронил оружие, качнулся и рухнул лицом вниз, пропоров себя насквозь и стукнувшись грудью о гарду меча Кристиана Рэндери…
Теперь уже вопили все рыцари, повскакав с мест и боясь упустить малейшую подробность этого великолепного зрелища. Но удар был смертельным, и зрелище длилось недолго – огромное тело рыцаря Глории Кетской, теперь похожее на груду железного лома, подмяло под себя победителя, упорно не желавшего выпустить из рук эфес меча.
– Да здравствует Кристиан Рэндери, рыцарь Фата-Морганы! – взвыли восемьдесят глоток разом.
Рэндери отшвырнул обмякшее тело врага, вскочил и выдернул меч.
– Да здравствует фея Фата-Моргана! – рявкнул он громче, чем все рыцари вместе взятые, и поднял над головой окровавленный меч.
Все с готовностью прославили Фата-Моргану – дама, которую славят такими подвигами, достойна хвалы, мираж она или нет.
Никто даже не взглянул на поклонника Глории Кетской, лежащего в растекающейся кровавой луже; все смотрели только на Кристиана Рэндери, как, без сомнения, смотрели бы сейчас на Рольса, если бы тот стоял на ногах, а Рэндери лежал на полу.
А трубадур, вытерев разорванным рукавом потное лицо, бросил меч в ножны и снова потряс хриплым рыком низкий потолок зала.
– К фее Фата-Моргане! – крикнул он, и ближайшие факелы чуть не погасли от этого рявка. Озаренный их красным плящущим светом, подняв над плечом измазанный кровью кулак, рыцарь Фата-Морганы не то рычал, не то пел:
– Фатальной тяжестью на плечи давит ночь,
Алмазы звезд в меня врезаются, звеня!
Ты избавленье мне от марка напророчь,
Аккордом тихим возвести начало дня!
Странное выражение нежности вдруг смягчило его перемазанное кровью и грязью лицо, и он продолжал уже тише, так что можно было слушать и не с зажатыми ушами:
– Моя мадонна! Даже легким облакам
Очарованья твоего не передать!
Рогатый шлем сниму и упаду к ногам
Гонцов твоих. Покорней слуг не шли искать!
Аркады замка твоего встают вдали…
Несчастным кажешься ты просто миражом.
А я гляжу на фею призрачной земли —
И счастьем солнечным и светлым поражен!
– …Браво! – первым вскричал Роберт Лев, отшвырнул кубок, перелез через перерубленный стол и пошел к победителю с широко распахнутыми объятиями.
По пути он поскользнулся в кровавой луже, чуть не упал – похоже, даже его выносливость подходила к концу – но вовремя ухватился за плечо рыцаря и потащил его за собой.
– Едем! – потребовал Лев. – Сейчас ты споешь ей такую канцону, что у нее волосы встанут дыбом! По всем правилам Веселой Науки…
– Я пою только к фее Фата-Моргане, – упираясь, возразил Кристиан Рэндери.
– Пр-рекрасно! – не слушая, орал Роберт Лев. – Вперед! Тебя должна услышать одна красотка! К ней! И – тысяча дьяволов! – пой о чем хочешь, лишь бы ее пробрало до самых костей! За мной!..
– К ней! – подхватило несколько голосов, но половина рыцарей, решительно вскочивших на ноги, тут же рухнули под стол, где храпел изнемогший в борьбе с дьяволом монах.
Однако Роберт Лев никогда не отступал от задуманного.
– Факелов! – яростно гаркнул он.
Несколько слуг обступили его с факелами в руках.
– Шута! – прокричал Роберт Лев.
Кто-то, угадав, какого именно шута требует граф, вытащил из-под стола мальчишку в мохнатой шкуре, встряхнул и поставил перед господином. Шут немедленно повалился снова – он был смертельно пьян – и его стало рвать на залитом кровью полу у ног Роберта Льва, который даже не взглянул на него.
– Ну, кто со мной?! – прорычал он.
– Я, я, я! – раздалось несколько голосов, и падающие с ног, но не побежденные весельем рыцари стали из разных концов зала пробираться к хозяину замка.
– Тогда вперед! – заорал граф, схватил зачем-то в охапку шута и бросился к двери, круша то, что еще уцелело от буйства пирующих гостей.
Рыцари с воплями, рычанием и ржаньем вывалили на ночной двор, где между спящими вповалку людьми бегали оседланные кони – на тот случай, если графа опять куда-нибудь понесет. Роберту Льву подвели вороного жеребца, он кинул шута поперек седла, вскочил на коня и метнул пылающий взгляд на свою поредевшую свиту.
– За мной! – крикнул он и бросил коня в галоп.
Следом за графом на чужой пегой лошади вылетел в ворота странствующий рыцарь, а за ним – человек пятнадцать рыцарей, несколько оруженосцев и десяток слуг с зажженными факелами, – и торнихозская ночь невозмутимо поглотила отряд.
6
Безумная скачка по полям длилась то ли пять минут, то ли час, и торнихозская нечисть выла со всех сторон, норовя схватить зажженные факелы мохнатыми черными лапами. Время от времени кто-нибудь из всадников начинал с воплем тыкать мечом в темноту, а другой слегка дрожащим голосом затягивал песню про Полли и монаха; потом под копытами лошадей гулко загрохотала дорога, и впереди замаячили зубцы замковой стены.
У многих при виде них поползли по спине мурашки, ведь именно в заброшенных замках обожает собираться нечисть, это известно всем! Лучше было даже не гадать, какие враги человеческого рода могли найти приют в замке, лежащем в сердце Торнихоза, который преподобный Гилберт Кетский недаром назвал родиной нечисти. Многие горько пожалели, что не догадались захватить с собой монаха для защиты от колдовства, и тайком крестились, шепча молитвы.
Рэндери тоже пробормотал «Отче наш» – и догадался, что именно этот замок Роберт Лев взял две недели тому назад, в воскресенье.
Было видно, что граф вложил в штурм всю свою неистовую душу. Ворота были пробиты во многих местах, словно в них колотил кулаком чудовищный великан, трава вокруг крепостной стены была выжжена на расстоянии полета стрелы, на крепостных зубцах покачивались расклеванные вороньем висельники.
Рэндери на своем веку повидал немало взятых штурмом крепостей, и все же покачал головой и присвистнул. Страшная ненавидящая сила пронеслась через этот замок, оставив его лежать посреди степи безжизненным и безмолвным – почему? Зачем? Даже если бы здесь жил смертельный, заклятый, лютый враг Роберта Льва, граф наверняка не смог бы сделать для него больше, чем сделал для своего покойного соседа…
Отряд миновал засыпанный ров и ворвался в ворота. Копыта коней высекли стайки искр из стертых булыжников двора, и обитающие в руинах привидения, должно быть, бросились к окнам, чтобы посмотреть, кто там приехал.
Но граф не дал им себя рассмотреть. Он спрыгнул с коня, выхватил у слуги факел и бросился в низкую дверь запасного хода.
Кристиан Рэндери протиснулся за ним, не понимая толком, что им надо в этих развалинах. Следом за трубадуром, лязгая оружием и ругаясь так, что целый полк привидений обратился бы в бегство, по узкому коридору валили пьяные рыцари.
Роберт Лев уверенно миновал несколько переходов, поднялся по винтовой лестнице и остановился в главном зале донжона, рыча от нетерпения. Пять факелов не разгоняли мрак, а лишь сгущали его, и когда в пробоину в потолке вдруг ворвалась летучая мышь, все дружно вздрогнули – и господа, и слуги. В следующий миг волосы у многих встали дыбом, приподняв шлемы: в черной глубине, на полпути между потолком и полом, возник маленький огонек. Кристиан Рэндери, стоявший впереди рядом с графом, мокрой от пота рукой нашарил рукоять меча, готовясь дать бесполезный отпор нечистой силе, прежде чем та все-таки одолеет. За его спиной кто-то громко начал читать молитву – и сбился на первой же строчке.
Но Роберт Лев заорал нечистой силе таким повелительным тоном, как будто был князем тьмы и хозяином всей Преисподней:
– Эй, старая карга, долго мне еще ждать?! Шевелись, или, клянусь копытами сатаны, будешь плясать перед моими гостями, пока не околеешь!
– Иду, хозяин! – дрожащим голосом отозвалась нечистая сила. – Спешу-у!
Огонек стал спускаться быстрее и вскоре осветил длинную, худую, оборванную старуху, держащую в руке свечу. Присмотревшись получше, рыцари разглядели полуразрушенную лестницу, по которой спустилась старуха, и выразили свое удивление в заковыристых ругательствах и божбе.
Старуха, приседая перед Робертом Львом, бормотала извинения, но тот прервал их гневным рявком:
– Где госпожа?!
Старуха мяукнула, крепче зажала в руке свечу и унеслась вверх с удивительной для ее возраста прытью.
– Зажечь факелы! – заорал слугам Роберт Лев. – Что вы пялитесь на меня, дармоеды, висельники, ублюдки? Думаете встречать госпожу в темноте, мерзавцы?!!
Слуги бросились кто куда, зажигая торчащие в железных держателях факелы, и скоро в зале стало почти так же светло, как в берлоге Роберта Льва.
Только пол здесь был каменный, потолок высокий, и любой звук птицей возносился к пробитому своду, а ударившись о него, возвращался обратно с многократной силой. Когда человек говорил нормально, казалось, что он кричит, а крик походил на глас Божий.
– Спойте этой даме свои лучшие канцоны! – гулко воззвал Лев к Кристиану Рэндери. – Такие, чтобы ее приподняло над полом, тряхнуло и шлепнуло обратно!
– Насколько я успел ее разглядеть, это будет нетрудно, – невнятно отвечал Рэндери, припав к горлу фляжки, которую он вдруг обнаружил у себя за поясом. – Какого дьявола вы меня сюда притащили?
Но Роберт Лев захохотал, как безумный, и многие рыцари подхватили его смех. От хохота затряслись остатки потолка, и тут наверху появился уже знакомый огонек – это возвращалась старуха. Увидев, что в зале светло, она бросила ненужную свечку и заспешила что было сил, таща за руку какое-то спотыкающееся существо.
– Привела, господин! – доложила старуха, присела и отошла в сторону.
Кристиан Рэндери чуть не выронил флягу.
Перед ним стояла девушка – нет, девочка в дорогом, хотя и измятом парчовом платье, с неприбранными светлыми волосами, падающими на глаза. Уронив руки, она смотрела на живописную компанию Роберта Льва, в ее глазах светился черный мерцающий ужас.
Трубадур вдруг решил, что в замке все-таки водятся привидения. У живого человека не может быть такого белого лица с такими темными неподвижными глазами! Ему захотелось обойти девочку, чтобы посмотреть, не торчит ли из ее спины рукоять окровавленного кинжала…
– Приветствую тебя, госпожа! – Роберт Лев отобрал у Рэндери флягу, хлебнул из нее, гулко икнул и слегка поклонился.
Остальные рыцари тоже согнулись в поклоне, но выпрямиться удалось не всем – двое или трое с грохотом рухнули на пол, и один из упавших так и не встал, а на четвереньках пополз к стене и уткнулся в нее головой, рыча и давясь.
Госпожа неслышно шевельнула губами, не отрывая глаз от сатанинской физиономии Роберта Льва, которому была едва по грудь.
– Сейчас этот рыцарь споет вам свои канцоны! – без изящных предисловий объявил Роберт Лев и слегка качнулся. – Это знаменитый трубадур, рыцарь Фата-Морганы… Только что он пропорол брюхо одному субъекту, будто жаркое ножом! – Лев захохотал и подтолкнул к госпоже столь лестно отрекомендованного рыцаря.
Девочка шатнулась назад, когда к ней шагнуло кудлатое чудовище в доспехах, черных от засохшей крови, со сверкающими глазами на багровом лице, и протянуло вперед измазанную кровью руку.
Но Рэндери уже ничего не видел сквозь красный туман, и не слышал ничего, кроме своего голоса, грохочущего под сводами зала.
* * *
Трубадур пел о фее Фата-Моргане, о ее призрачном замке среди кучевых облаков, о чудесах ее заоблачных садов, о ее характере, переменчивом, как сами облака…
Он пел о том, как фея покидает свой небесный дворец, чтобы взять за руку странствующего рыцаря и указать ему дорогу среди множества опасностей и чудес, поджидающих его на пути…
Он пел о ее глазах, глубоких, как морская пучина, и загадочных, как священное писание…
Он пел о сотнях пройденных им дорог и о сотнях встреченных в разных краях дам – многие из них были прекрасны, но ни одна из них и отдаленно не была похожа на дивную фею Фата-Моргану!
Он пел о том, что живет на земле, а дама его сердца – на облаках, но это так близко, если мерить путь мечтою любви…
Красный туман опускался все ниже, прижимая Рэндери к каменным плитам пола, но он все пел – пел, если этот хриплый рык еще можно было назвать пением, – пел, сжимая рукоять меча, подавшись вперед и уже не понимая, где он и для кого поет… А потом вдруг распрямился в последний миг, не упал и так же ясно увидел всю залу, как тогда, когда на него был направлен сверкающий меч рыцаря Глории Кетской.
Девочка-привидение по-прежнему стояла напротив него, глядя мимо его плеча и так крепко сжимая кулаки, что на ее тонких руках выступили трепещущие голубые жилки.
Роберт Лев смотрел на свою «донну» бешеными от бессонных ночей глазами и, похоже, спал стоя, сохраняя на лице все то же победоносное выражение. Рыцари с обалделыми лицами сгрудились за спиной графа, оглохнув от непобедимого рыка рыцаря Фата-Морганы; старушенция приседала за спиной девочки, втягивая голову в плечи и зажимая уши ладонями – вот ее пение Кристиана Рэндери, кажется, вовсе доконало и даже слегка расплющило…
А та, которую так хотел «пронять» этим пением граф Эйлинбургский, глядела через весь зал, мимо плеча трубадура, мимо Роберта Льва, мимо всех рыцарей и оруженосцев туда, где в дверном проеме стоял, привалившись боком к косяку, новый шут Роберта Льва – и смотрел на нее таким же неотрывным пристальным взглядом. И Рэндери вдруг увидел, что они очень похожи друг на друга – шут и госпожа – похожи огромными глазами, и наклоном головы, и выражением лиц, какое могло бы быть у детей, разбуженных внезапным кошмаром… Похожи даже взглядами, которые трубадур уже где-то видел, но никак не мог вспомнить, где именно… Этими взглядами они тянутся друг к другу через необъятный сумрачный зал и соприкасаются ими, как руками, в печальном ободряющем пожатии.
Все это Рэндери увидел в один короткий миг – и тут же понял, что он уже спит, потому что ничего этого нет и быть не может! Конечно, он спит – но многолетний опыт странствующего рыцаря говорил, что лучше заснуть в чистом поле, чем в развалинах, где водятся привидения.
Рэндери тряхнул головой и молча бросился к двери, в которой торчал шут.
Роберт Лев тоже, вроде бы, очнулся, рявкнул что-то неразборчивое, от чего копошащийся у стены рыцарь вскочил, как пришпоренный – и опередил Кристиана Рэндери на три шага.
Снова закачались стены галлерей и ступени лестниц, снова ночь распахнула объятия смельчакам, вырвавшимся живыми из замка с привидениями, снова седла приняли их измученные тела, – и кони с визгом вынесли их в пролом стены, оставив позади еще один маленький эпизод из длящегося больше недели сумасшествия.
