Текст книги "Страшнее пистолета"

Автор книги: Анна Ольховская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 15

Старики поначалу не отходили от найденыша, дежуря возле него по очереди до тех пор, пока тот не стал на ноги по‑настоящему. То есть встречным ветром его не опрокидывало.

И хотя и Никодим, и Тихон вовсе не отличались излишней разговорчивостью, предпочитая молча делать свое дело, кое‑что Кириллу узнать о них удалось.

Дед Тихон был, похоже, местным знахарем, лечившим людей с помощью трав и молитвы. Жил он бобылем на лесном хуторе, хозяйство имел крепкое, живность разную держал, без кошек и собак, само собой, не обходилось. Но если раньше собаки у Тихона были в основном охотничьи, типа лайки, то после каких‑то серьезных, кровавых событий, рассказывать о которых Тихон не хотел, в доме знахаря появился щенок среднеазиатской овчарки по кличке Хан. Косолапого бутуза подарили старику его друзья, Аннушка и Леша. Фамилию их Тихон не называл, да и какая, собственно, разница. Кирилл знал, что у них есть славная малышка Ника и ирландский волкодав Май. И что дед Тихон считает их своей семьей, поскольку родных детей у него нет.

Смешной увалень Ханыжка (по версии старика) очень быстро превратился в мощного гиганта, умного и преданного защитника. Даже сам Тихон все реже называл пса детской кличкой, именуя уважительно Ханычем.

Дед Тихон готовил мази и травяные отвары, довольно неприятные на вкус. Но Кирилл постепенно привык к своему ежедневному чаю, и пил его даже с удовольствием.

Потому что и травы, и мази были прочно вплетены в канат, которым старики вытягивали найденыша из‑за грани бытия.

Но вряд ли обычные, пусть и чудодейственные средства смогли бы справиться с отравой, разъевшей тело Кирилла и снаружи, и внутри. Слишком глубоко проникла химия, изменив, скорее всего, саму структуру клеток. Другого объяснения почти ураганному распаду плоти без медикаментозной подпитки Кирилл найти не мог.

Сколько пролежал он тогда в заброшенном охотничьем домике, Кирилл не знал. Ему казалось – вечность, но вряд ли больше двух дней, иначе процесс разложения тканей стал бы критическим. Появись его старики днем позже – и помочь Кириллу не сумел бы даже Никодим.

Почему даже?

Потому что этот старик, никак не вписывающийся в современную реальность, владел какими‑то совершенно невозможными сегодня знаниями и силой. Мази и отвары Тихона, безусловно, помогали, но они лечили тело снаружи, справиться же с измененным организмом найденыша не могли.

И первые три дня от Кирилла не отходил Никодим. Мрак, притаившийся внутри, не желал сдаваться без боя и отпускать уже почти проглоченную жертву не собирался. Наоборот, он поглубже запустил в тело Кирилла когти, заставляя его корчиться и выть, забыв обо всем на свете.

Находясь в полубессознательном, полубредовом состоянии, Кирилл постоянно видел рядом с собой Никодима. И то, что происходило, можно было объяснить именно бредом.

Ну а как иначе? Где взять научное объяснение ослепительному свету, полыхающему вокруг старика? Раньше подобное Кирилл видел только в кино.

Вот Никодим сидит за столом, быстрым речитативом произнося что‑то малопонятное, вроде бы на старославянском языке. Вот он медленно встает, поднимает руки, в комнате начинает разгораться странное сияние, источником которого является старик. Сначала слабый, едва мерцающий свет становится все ярче, кажется, что в избушку непонятно как вкатилось солнце.

Но все это Кирилл видит словно сквозь пелену черного вонючего дыма, сочащегося из его собственного тела. Дым клубится, выпускает щупальца, пытается ужалить свет, но тут же отступает, концентрируясь вокруг жертвы плотным коконом.

Боль такая, что нет сил не то что выть – дышать. Кирилл хрипит и корчится от удушья, и в этот момент старик резким движением словно бы бросает что‑то в его сторону. Это что‑то – сконцентрировавшийся в острые лучи свет, вонзающийся в кокон и разрывающий его в клочья.

Взрывается и боль, выбивая из Кирилла сознание. Когда он возвращается, то снова видит Никодима, только теперь старик склонился над ним и, нараспев читая свои заговоры, водит руками над изуродованным телом.

И так продолжалось почти три дня. Отдыхал ли старик хоть немного, спали хоть часок – Кирилл так и не узнал. Как не понял до сих пор и причин, заставивших этого необычного человека с таким упорством бороться за жизнь неизвестного найденыша, исчерпав силы до донышка.

Когда Тихон пришел его сменить, Никодим почти упал на руки старика.

– Господь с тобой, Никодим! – участливо пробасил тот. – Неужто так тяжко было?

– Трудненько, да, – Никодим слабо улыбнулся и, сев на табурет, прислонился спиной к стене. – Но ничего, теперь парень пойдет на поправку. Хотя поначалу я сомневался, что смогу его вытянуть.

– Да как же это? Ведь с каким злом ты раньше справлялся, помнишь колдуна того черного? [2]2
  См. книгу Анны Ольховской «Царство черной обезьяны».


[Закрыть]

– То зло, хоть и сильное да чужое, но все же духовное было, а здесь нелюди отравой неизвестной бедолагу насквозь пропитали, все внутри поперепутали. Еле‑еле удалось по местам распределить да работать заставить правильно, как природой‑матушкой задумано. Теперь твои мази да травки на первое место выходят.

– Прям мертвая и живая вода получаются, – усмехнулся в усы Тихон. – Ты сначала тело, на куски разрубленное, сложил правильно да срастил, а я ему жить помогу. Ладно, Никодимушка, ложись‑ка ты на топчанчик, отдохни, а я тут по хозяйству управлюсь, еды какой сгоношу. Вы с парнем, вижу, только воду и пили, вон хлеб нетронутый лежит, каша испортилась, даже Ханыч есть не будет.

– Нам с Кириллом ничего, кроме воды, и нельзя было потреблять, – устало проговорил Никодим, не сдвинувшись с места.

– Ну‑ка, – Тихон помог ему подняться, – давай пособлю. У меня с собой отвар целебный есть, для Кирилла готовил, но, думаю, вам обоим он сейчас не помешает.

Никодим проспал почти сутки. Впрочем, об этом Кирилл узнал от Тихона, поскольку сам спал еще дольше. А когда проснулся, старика уже не было, он ушел.

И появился где‑то через неделю, когда Кирилл начал потихоньку подниматься, удерживать вертикальное положение и даже доносить себя в таком положении до ветра.

До уже довольно прохладного ветра первых дней сентября.

Еще около двух недель старики выхаживали найденыша, помогали ему заново учиться управлять своим телом, сделать его послушным и сильным. А еще учили рубить дрова, топить печь, готовить в русской печи.

Жить, в общем, отшельником в лесной глуши. Поскольку возвращаться в цивилизованный мир, к людям, Кирилл не хотел.

Почему? Ведь старики общими усилиями вернули ему здоровье, очистив организм от яда и запустив его заново. Боль, глухо огрызаясь, ушла навсегда. Постоянный прием лекарств, почувствовав себя ненужным, покончил жизнь самоубийством. Кости снова были здоровыми и крепкими, а мышцы постепенно наливались силой.

Но – лицо, вернее, его отсутствие, осталось прежним. Здесь ни изменить, ни поправить ничего было нельзя, потому что плоть искорежилась и застыла бесформенным куском уже очень давно, до кризиса.

Вряд ли кто‑то опознал бы там, в цивилизованном мире, Кирилла Витке в этом тошнотворном уроде, кроме, конечно, тех, кто сделал его таким. И воображать себя могущественным мстителем, эдаким современным графом Монте‑Кристо, не стоило. Поскольку всегда, везде, в любой ситуации, при любом раскладе, обладай он даже несметными сокровищами (или хотя бы своим пакетом акций), на него отныне будут смотреть с плохо скрываемым отвращением. Или, в лучшем случае, с жалостью.

А единственный человек, смотревший на него по‑другому, сейчас, скорее всего, носит ненавистную фамилию Скипина. Он ведь так и не сумел помочь Лане, и Виктор Борисович насильно превратил свою добычу в потребительницу ядовитой продукции «Свежей орхидеи», привязав к себе навечно.

И если бы Кирилл сейчас, пылая жаждой мести, повел партизанскую войну против родственников (в число которых вошла теперь и Лана), он нанес бы непоправимый вред своей несостоявшейся половинке. А так – она будет жить, пусть хоть так, но жить, оставаясь молодой и красивой.

Поэтому Кирилл и решил навсегда поселиться здесь, в лесу, в самой дальней чащобе, куда не забредают любители тихой и громкой охоты.

И где кто‑то когда‑то построил эту избушку, о существовании которой никто не знал, дед Тихон набрел на нее совершенно случайно, во время похода за грибами, когда бестолковый тогда Ханыжка убежал слишком далеко от хозяина и заблудился.

И куда привезли на телеге своего найденыша старики. Почему не к себе? Потому что старец Никодим вообще никого и никогда не впускал в свое жилище, даже Тихон не бывал внутри, когда навещал отшельника. А к самому Тихону иногда приходили за знахарской помощью люди, что могло помешать выхаживанию Кирилла.

Как только он окреп настолько, что мог обходиться без помощи, старики вернулись к своей привычной жизни. Никодима Кирилл не видел больше ни разу, а вот Тихон раз в неделю наведывался, снабжая продуктами.

В первую осень Кирилл не без помощи деда Тихона утеплил свой дом, перекрыл крышу, заготовил дров. И более‑менее благополучно перезимовал.

Долгими зимними вечерами было поначалу довольно тоскливо, но потом у него появился Тимка, Тимофей. По ветпаспорту – Тамерлан Хан, сын старикова алабая.

Раньше Тихон алиментных щенков не брал, но, предвидя одиночество и тоску Кирилла, выбрал самого крепкого и сильного.

Так в избушке затопотал неуклюжий медвежонок с обрезанными ушками и хвостиком.

Который к лету вымахал почти с папашку. С мозгами, конечно, у него пока не всегда складывалось, но это – вопрос времени.

Глава 16

Весной Кирилл впервые в жизни занялся огородничеством, и теперь у него были свои овощи и зелень. Дед Тихон подарил ему ружье и научил охотиться, вокруг было много грибов и ягод, километрах в трех обнаружилось лесное озеро, переполненное рыбой.

В общем, жизнь постепенно наладилась. Кирилл посвежел, окреп, постоянные тренировки вернули рельефность мышцам, простая здоровая пища окончательно очистила организм, о чае, кофе и сигаретах он уже не тосковал, приохотившись к травяным настоям.

Бурлящая энергия переполняла тело, требовала выхода, действий, азарта. Частично удавалось выпустить звенящий поток через небольшие дверцы с надписью «охота» и «рыбалка», но этого было мало.

А еще… Почти каждую ночь ему снилась Лана, сны становились все откровеннее, все реалистичнее. Там, во сне, женщина‑радуга смеялась, пела, любила. Его, Кирилла, любила нежно и страстно. Такого влечения Кирилл не испытывал никогда. Там, в прошлой жизни, все было гораздо техничнее. Сексуального опыта у него было более чем достаточно, Кирилл умел доставить удовольствие партнерше, не забывая о себе.

Но сейчас, во сне… Меньше всего он думал о технике секса и точке G, он растворялся, улетал и – просыпался с рвущимся наружу сердцем, мокрый от пота.

А потом вспоминал, что сейчас, в этот момент, его половинку, его радугу Лану, возможно, пользует мерзкий липкий жиртрест…

Тимка, привыкший к выходкам хозяина, уже даже не выбирался из своей будки, продолжая спать, когда тот посреди ночи вылетал во двор и начинал остервенело избивать обмотанный тряпьем столб.

Успокоительные сборы деда Тихона помогали мало. С каждым днем жизнь отшельника напрягала Кирилла все сильнее. А осознание собственной никчемности становилось все мучительнее.

Что там говорил старец Никодим? Что он, Кирилл, должен жить, потому что нужен здесь? Кому он нужен в этой глухомани? Зачем?

Чтобы хоть как‑то израсходовать переполнявшую его энергию, Кирилл вместе с Тимкой отправлялся в двух‑трехдневные походы, исследуя окрестности. Разузнав у деда Тихона, где находятся обжитые людьми места, он уходил в противоположную сторону, забираясь все дальше в чащу. Чего‑чего, а леса в этой местности хватало.

С собой он брал только спички, соль и хлеб. Ну и охотничье ружье, разумеется. И нож. И моток лески. И фонарик.

Этого было достаточно. Ни он, ни Тимка голодными в таких вылазках не оставались. Алабай, шалопаистый дома, в лесу становился надежнейшим охранником и помощником. Он не ломился с шумом сквозь заросли, распугивая дичь в радиусе трех километров, нет, гигант двигался абсолютно бесшумно, внимательно присматриваясь и принюхиваясь. И на рыбалке не плюхался в воду, а либо спал в тенечке неподалеку, либо исследовал окрестности, никогда не отходя от хозяина слишком далеко.

Так было и на этот раз. Погода в конце июля стояла великолепная. Она, погода, не только стояла, но и кружилась, летала, играла с солнечными зайчиками, пляшущими на макушках лениво отбрыкивающихся от легкого ветерка волн.

Путешественники впервые ушли так далеко от дома. А чего сидеть на одном месте, когда нет дождя, когда солнце не жарит, а ласково греет, когда лес буквально переполнен жизнью!

Заблудиться Кирилл не боялся, он прекрасно ориентировался в лесу. К тому же здесь, вдали от людей, вдруг обнаружились и развились способности, которые, видимо, и имел в виду дед Тихон, говоря, что Кирилл «из наших». В народе этих «наших» называли ведунами, знахарями и гадалками (иногда и ведьмами, правда), а в научном мире – экстрасенсами.

Нет, чужие мысли Кирилл не читал и предметы взглядом не двигал. А вот чувствовать эмоции других людей и передавать свои он, как оказалось, умел. Боль, страх, ненависть, покой, радость, восторг – весь спектр эмоций и чувств, до мельчайшего оттенка, мог теперь ощущать Кирилл. Для этого ему вовсе не надо было находиться рядом, он «слышал» человека на расстоянии. И поэтому свободно разгуливал теперь по лесу, не опасаясь напугать какого‑нибудь бедолагу своим внезапным появлением. Любое разумное существо засекалось издалека, и Кирилл сворачивал в сторону.

От нечего делать он тренировал свои способности, стараясь увеличить радиус, так сказать, действия и улучшить восприятие. А еще – общаться с Тимкой на уровне тех же самых эмоций и чувств. Успокаивать пса не только голосом, но и делясь с ним своей уверенностью, передавая ему любовь и ласку.

И хотя ситуаций, в которых это умение может понадобиться, не было и не предвиделось, делать‑то все равно нечего.

Кирилл начал заниматься с Тимкой практически с момента появления карапуза в его избушке, и в итоге душа пса стала частью души хозяина.

Вот только на охоту он ходил теперь исключительно ради пищи, а не ради развлечения. И старался сразу убить дичь, не доставляя ей лишних страданий.

И сейчас часть души куда‑то тихо слиняла, оставив хозяина наслаждаться рыбалкой.

А наслаждаться было чем. Отправившись три дня назад в очередную исследовательскую экспедицию, Кирилл с Тимкой не стали возвращаться после первой, максимум – второй ночевки, а продвигались все дальше. Очень уж красивые места вдруг обнаружились: высоченные мачтовые сосны, никакого бурелома и цеплючих кустарников, лишь изумрудно‑зеленая трава да изредка – кудрявый подлесок. А еще – притаившиеся россыпи грибов и ягод, следы непуганого зверья – зачем возвращаться, еще успеем!

И они шли все дальше, пока на третий день не пришли к симпатичному лесному озерцу, потерянным зеркальцем великана поблескивавшему среди сосен. Чистейшая вода, небольшой природный пляжик с пологим спуском, да к тому же так удачно сросшиеся две сосны, образующие небольшую пещерку – лучшего места для привала не найти.

Кирилл проснулся еще до рассвета, быстро смастерил удочку, нашел подходящее дерево, из‑под коры которого были выковыряны несколько возмущенных гусениц, и, когда солнце только сдувало утренний туман с поверхности озера, надергал уже несколько рыбешек.

Разбалованный Тимка сырую рыбу есть не стал и отправился на разведку. Вдруг неведомые злыдни на его драгоценного хозяина покуситься решат? Надо покусать их первым.

Алабая не было довольно долго. Кирилл успел не только нарыбачиться, но и запечь рыбу в костре, когда пес появился на грани восприятия.

Тимка был еще довольно далеко, но Кирилл сразу почувствовал его странное возбуждение. Пес был чем‑то очень взволнован и чуть‑чуть – озадачен. Но взволнован все же больше.

Да так, что мчался к хозяину со всех лап, не разбирая дороги и с шумом проламываясь сквозь кусты.

Кирилл выложил оставшуюся после его завтрака рыбу на большущий лист лопуха и решил немного позагорать, дожидаясь возвращения бродяги.

Минут через десять ментальный шум сменился реальным, даже земля слегка подрагивала. Вернее, поначалу слегка, но, чем ближе приближался пес, тем сильнее сотрясалась земля. Интересно, сколько баллов по шкале Рихтера спровоцировал финальный выпрыг Тимки?

Во всяком случае, Кирилла этот прыжок буквально подбросил.

– Эй, эй, потише, слонопотам бесхвостый, – проворчал он, нехотя поднимаясь. – Посмотри, что ты со своим завтраком сделал! Хозяин, значит, старается, рыбу ловит, потом чистит, потом готовит, на лопушок старательно складывает, чтобы у песика песок на зубах не скрипел, и что? Одна свинская лохматая глыба вламывается в Эдем и затаптывает своими лапищами свою еду! И кто, получается, хозяин?

Тимка, для которого пожрать было самым главным жизненным приоритетом, впервые не обратил внимания на вкусно пахнувшую рыбу. Он нетерпеливо перебирал лапами, жалобно поскуливал и, оглядываясь на хозяина, порывался бежать обратно.

– Ты что, зовешь меня куда‑то? – Кирилл присел перед алабаем на корточки и, обхватив ладонями морду пса, заглянул ему в глаза. – Для начала сядь и постарайся успокоиться. Вот так.

И – глаза в глаза – направил Тимке умиротворенность:

– Сейчас ты угомонишься и просто посидишь, а я тебя послушаю. Да, я уже понял, надо идти, и мы обязательно пойдем, но я должен кое‑что уточнить.

Так, что тут у нас, по очереди проявления. Удовольствие, спокойная радость, любопытство, настороженность, удивление, жалость, гнев, снова жалость. Ничего себе коктейльчик! Это что ж такое обнаружил Тимка в глухой глуши?

А почему ты уверен, дружище, что забрался в такую уж глухомань? Это все же Центральная Россия, на минуточку, а не Сибирь или Дальний Восток, где действительно есть нетоптанные представителями европеоидной расы места. И ты вполне мог приблизиться к обжитым местам в противоположной части лесного, так сказать, массива.

Стоп, не отвлекаться, пес снова начинает нервничать.

– Ладно, многоуважаемый Тимофей, – Кирилл отпустил морду алабая и пружинисто поднялся. – Веди, посмотрим, что ты там вынюхал. Только учти, ломиться лосем я за тобой не буду, пойдем тихо, – пес недовольно фыркнул, – но быстро, не бухти. Мы же не хотим никого пугать, правильно?

Судя по беззвучно оскалившейся морде, зверь хотел. И даже очень.

– Мне уже и самому любопытно, что ты там нашел. Вернее, кого, правильно?

Гулкое «буф!» можно было считать подтверждением.

– Ты все‑таки поешь, а я пока соберусь.

Кирилл залил водой остатки костра, закинул за плечо ружье, рассовал по карманам любимой рыболовно‑охотничьей жилетки патроны, спички, складной нож, фонарик, леску, затем, подумав, вытащил из рюкзака черную балаклаву – шапочку с прорезями для глаз, полностью закрывающую лицо.

Запасся он этой штукой на случай непредвиденной встречи с людьми, избежать которой не удастся.

Так, шапку – в свободный карман, теперь можно и идти.

– Давай, Сусанин, – кивнул Кирилл псу, – веди.

Глава 17

Бесшумное передвижение по лесу, как ни старайся ускорить шаг, отнимает все же больше времени, чем сквозной бег, поэтому идти пришлось довольно долго. К тому же лес здесь был не такой идеальный, как раньше, так, обычный, смешанный, густо заросший различными кустарниками.

– Ну ты забрался, дружище, – вполголоса проворчал Кирилл, продираясь сквозь заросли орешника. С тишиной складывалось все хуже, преодолеть беззвучно эту полосу препятствий могла только мышь. – И чего тебя сюда понесло?

Наверное, Тимка, если бы умел, в ответ пожал плечами – так получилось. Брел, брел и забрел. Но алабай, давно уже миновавший заросли, замер, сосредоточенно глядя вперед. И когда хозяин выбрался наконец из зарослей, пес не побежал уверенно дальше, ведя за собой, как это было на протяжении всего пути, нет. Тимка заскользил медленно и осторожно, гигант словно плыл над землей. Ни одна предательская веточка не хрустнула под его мощными лапами.

– Пришли, похоже, – прошептал Кирилл, направляясь следом. – Ну‑ка, посмотрим, что тут у нас.

А тут у нас оказалось странное полуразрушенное бетонное сооружение, в котором, покопавшись в памяти, с трудом можно было опознать немецкий дот времен Великой Отечественной войны. Он уродливым грибом‑дождевиком торчал из земли, даже не пытаясь укрыться подлеском. Вокруг него росли только крапива да лопухи.

Оказалось, что густой лес заканчивается, и там, за дотом, торчат лишь одинокие кривые деревья, непонятные холмики и мешанина буро‑зеленых пятен.

Впрочем, непонятным это казалось только на первый взгляд. Второй, более внимательный, подкрепленный контрольным третьим, распознал в куче непоняток самое обыкновенное болото, камуфляжем раскинувшееся в обозримом пространстве.

Любопытное местечко: лесная чаща, резко переходящая в довольно опасное, судя по вполне безобидному виду, болото. Более‑менее проходимым, вернее, проезжаемым, оставался узкий участок относительно ровной земли, вьющийся вдоль болота. Тут и пройти‑то страшновато, а уж на машине проехать – посторонний вряд ли рискнет.

Надежное местечко, в общем, если хочешь спрятаться. Или спрятать что‑то. Или кого‑то.

Потому что вряд ли владелец черного «Фольксвагена‑Туарега» приехал в этот звенящий комарьем и переполненный болотными миазмами «рай» на пикник с шашлычками.

Ни в машине, ни вокруг дота никого видно не было. Но если учесть, что стекла в джипе были тонированы, понятие «видно» было весьма относительным.

Алабай вытянулся в… нет, стрункой назвать эту гору мышц было нельзя, скорее – вибрирующий от напряжения высоковольтный кабель. Взгляд пса словно приклеился к входу в дот, клыки обнажились, в горле глухо перекатывался угрожающий рык.

Кирилл присел на корточки, прячась за кустами, и успокаивающе погладил вздыбленную на загривке шерсть пса:

– Тихо, малыш, тихо, – прошептал он, пытаясь хоть что‑то рассмотреть сквозь тонированные стекла. – Ну чего ты? Да, я понял, там, скорее всего, не очень хорошие люди приехали, очень уж удобное место для схрона. Но нам с тобой до этого дела нет, понял? Количество криминала в мире людей просто зашкаливает, ты просто вырос в здоровом месте и не встречал всяких‑разных ублюдков. Зато я общения с ними не забуду никогда. – Пальцы непроизвольно сжались, прищемив вместе с шерстью и кожу пса, но Тимка не обратил на это никакого внимания, продолжая гипнотизировать взглядом вход. – Слушай, парень, может, хватит, а? Я понял – ты наткнулся на чужих людей, почувствовал исходящую от них агрессию и решил сбегать за мной, чтобы вместе разобраться. Поверь, нам с тобой туда лучше не соваться, я слышу просто мешанину гадости. Там и упоение властью, и жадность, и глумливая наглость, и… Стоп, а это что?

Кирилл закрыл глаза и сосредоточился, закрывшись от звуков леса. Происходящее в бетонной норе нравилось ему все меньше.

Судя по мешанине эмоций, там находилось несколько человек. Сколько точно, Кирилл определить не мог. И предположение, что эти люди вовсе не являются гордостью цивилизованного мира, было абсолютно правильным. Ничего хорошего, светлого, доброго в их душах не было. Совсем.

Упыри явно провернули какое‑то удачное дельце и отмечали теперь это событие, злобное торжество главенствовало в смердящей куче их эмоций.

А сквозь эту кучу тоненьким пульсирующим лучиком пробивался страх. Не животный ужас загнанной жертвы, а жалобный какой‑то, густо замешанный на обиде страх. Детский.

– Да твою‑жешь мать! – простонал Кирилл, саданув кулаком в мягкий бок земли. – Тимка, сволочь, ты во что меня втравил, а? Ну вот как теперь быть? Я же не смогу теперь уйти, паразит ты бесхвостый!

Пес, оторвавшись наконец от созерцания входа, недоуменно покосился на хозяина: «Уходить? Зачем уходить? Спасать надо!»

– Ага, спасать. Ты думаешь, те плохие парни вооружены пластмассовыми совочками и ведерками? Да там у каждого по нескольку стволов. А может, и автоматы имеются, братва без оружия на дело не ходит. А у нас? Охотничье ружье, складной нож и твои клыки. А, чуть не забыл, еще моя рожа в качестве фактора «бу!». Но вряд ли парни настолько впечатлительны, что при виде меня завизжат и, подхватив подолы, ломанутся в болото. Хотя… надо подумать. И подождать! – последняя фраза была командой для приготовившегося бежать к доту пса.

Алабай недоверчиво склонил голову набок, словно переспрашивая: «Я правильно понял?»

– Правильно. Надо ждать. Мы ведь даже не знаем, сколько их, зачем они притащили сюда ребенка. Хотя это как раз понятно – украли и спрятали. Остается выяснить, ради чего украли – ради выкупа или… – Кирилл на мгновение запнулся. – Надеюсь, все же не «или». Вряд ли органы извлекают в таких условиях. Если только это не перевалочный пункт. Так, давай‑ка выберем место поудобнее и желательно поближе.

Внимательно осмотревшись, он обнаружил, что позади дота, там, где лес сливался с болотом (без экстаза и даже без энтузиазма, между прочим) росла не только высоченная крапива в обнимку с лопухами. Старая, кривая, похожая на толстую горбунью береза уныло скукожилась метрах в двух от дота. Густая, почти непроницаемая листва, крепкие широкие ветви, из‑за общей скрюченности удобно расположившиеся недалеко от земли – лучшего наблюдательного пункта и придумать нельзя.

Оставался один «пустячок» – незаметно пробраться туда. И проблема утыкалась тупым носом все в те же тонированные окна – есть кто в джипе или нет?

Проверить можно было только одним способом – алабайским. Появление собаки гораздо меньше насторожит братву, лишь бы палить сразу не начали.

– Тимус, – Кирилл левой рукой приобнял пса, указывая правой на березу, – видишь вон то дерево? Нам с тобой надо туда, затаимся там. Ты иди первым, только очень осторожно, а я следом. Если вдруг почуешь людей в машине, беги. Понял?

Алабай проследил взглядом за направлением руки хозяина и нетерпеливо переступил лапами, стремясь побыстрее выполнить задачу.

– Добежишь до дерева и спрячься там. Ой, да не лижись ты, нашел время! Да, да, ты все понял, я вижу. Еще раз тебя прошу, дружище, будь внимательнее, не заставляй меня делать глупости, о’кей?

И снова по лицу прошелся теплый мокрый лоскут. А потом алабай внушительной тенью заскользил в указанном направлении.

Вот он вышел из спасительной тени леса, вот приблизился к джипу, спокойно миновал его, прошел мимо дота и скрылся в зарослях крапивы. Раскачивающиеся макушки высоченного сорняка указывали направление движения пса.

Вокруг было по‑прежнему тихо. Правда, послышался странный нарастающий звон.

Фу ты, это же в ушах звенит от недостатка кислорода! Оказалось, что все это время Кирилл не дышал, следя за передвижениями алабая.

Ну все, три размеренных, глубоких вдоха‑выдоха и – вперед.

Он медленно поднялся, подпрыгнул, проверяя, не звенит ли что, натянул на голову балаклаву и двинулся следом за своим мохнатым гидом.

В кровь энерджайзером выплеснулся адреналин, заставляя каждую жилочку звенеть от возбуждения. В другой ситуации Кирилл только порадовался бы неожиданному приключению, но когда в опасности жизнь ребенка, тут уж не до развлечений.

Сердце бухало в груди, заглушая звуки леса и болота. И мешая слушать тех, кто находился внутри дота. Фиговый из тебя экстрасенс, парень! Первое серьезное испытание, и собственные эмоции перехлестывают чужие. Истеричка! Когда вернешься, попроси деда Тихона купить тебе веер.

На то, чтобы миновать самый опасный участок перед входом в дот, требовалось максимум три минуты, но время вдруг стало тягучим, как густой сироп, и Кириллу казалось, что он застывает в нем, словно муха в янтаре. Вот выйдет сейчас кто‑нибудь из дота, а тут он плывет медленно и величаво.

Но никто, к счастью, не вышел, и даже голосов слышно не было. Надежно тут фрицы когда‑то устроились, понять бы только – зачем? Учитывая довольно специфическое местоположение, вряд ли дот защищал какие‑то стратегические рубежи. Болото, что ли? Или лесную чащу?

А может, это вовсе не дот, а какой‑нибудь сверхсекретный бункер, ведущий в подземный лабиринт?

Ага, и дряхлые одичалые эсэсовцы там прячутся. Не все ли равно, что это было во время войны, главное – что происходит здесь сейчас, в данный конкретный момент.

Миновав внушительное даже в заброшенном виде сооружение, Кирилл притормозил перед зарослями крапивы, преграждающими путь к заветной березе. Проще всего было бы буйволом проломиться сквозь них, опрокидывая врага навзничь, но тогда останется проломленный след. Хорошо заметный след.

Заросли зашевелились, и оттуда выбрался недоумевающий Тимка: «Чего встал, хозяин? Спалимся ведь!»

Так, если пес впечатляющих размеров сумел пробраться к березе, не оставляя следов, значит, сможет и он, Кирилл.

Правда, для этого придется встать на четвереньки, ну и что с того? Надо – встанем. Вернее, опустимся. Вот только ружье, оживленно ухнув, свалилось с плеча и шлепнулось на землю. Хорошо хоть не выстрелило. Что значит – и не должно было? Раз в году и палка стреляет, а тут – ружье.

Пришлось взять зловредную железяку в руку и ползти на трех с половиной конечностях, имея в качестве путеводной звезды задницу алабая.

Да еще и крапива, зараза, вволю развлеклась, застрекотав нарушителя спокойствия. Больше всего досталось рукам, лицо спасала балаклава. Впрочем, и без нее ощутимого ущерба не было бы, поскольку кожа на лице, вернее, то, что от нее осталось, давно потеряла чувствительность.

Все когда‑нибудь кончается, закончился и ударный пролаз сквозь крапиву.

Вот она, березонька, вот она, голубушка.