Текст книги "Карл Великий. Небесный град Карла Великого"

Автор книги: Анна Ветлугина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Выходило следующее: в ослаблении или даже уничтожении папы заинтересованы многие силы. Дезидерий, по примеру своего предшественника Айстульфа, разевает рот на папские земли. Но Айстульфу его место указал наш покойный король Пипин, а вот Карл что-то не торопится восстанавливать справедливость. А если папа прекратит своё существование как духовный оплот Запада – это на руку Византии. Но особенную радость от исчезновения папского престола несомненно испытают члены тайного храма Афины. Их, судя по рассказам матери, в мире существует немало. Они-то в случае поражения папы быстро заполнят духовную пустоту в Риме, возвратив в него древние культы.

Чем больше я разбирался в картине происходящего, тем тяжелее становилось у меня на душе и тем больше обиды на Карла копилось в моём сердце. С тоской вспоминал свою поездку в Аквитанию. Вот тогда в голове у меня царила полная ясность, ведь король убеждал и вёл за собой, и ему помогали небесные силы, неважно, каким именем они называются... А сейчас короля у нас словно и нету, мы бесцельно таскаемся по замкам, как бродяги. И баронессу Имму мне вряд ли суждено увидеть когда-нибудь...

Наверное, от этих тяжёлых мыслей я и заболел горячкой. В бреду мне всё время виделся Карл, посылающий меня на смертельный подвиг. Если выживу – наградой мне будет Имма. В моей руке оказался кинжал – такой же, как в Аквитании. Я шёл во мгле, готовясь сразиться с какими-то воинами, но навстречу вдруг выскочил Бахкауф – ужасный туманный демон со смертельно ядовитым хвостом. Я закричал: «Как же так? Ведь Пипин давно убил Бахкауфа?» «Он забыл прочитать над ним проклятье, – ответил мне невидимый голос. – Катара! Катара! Проклятье! Ты должен проклясть Бахкауфа!»

И я понял, что происходит обман – почему «катара», если Пипин побеждал Бахкауфа во имя Христово? Сказал это голосу, но тот начал визжать, издеваясь надо мной, к нему присоединились другие голоса, столь же мерзкие. Я пытался поразить их мечом, но клинок только со свистом рассекал воздух. А голоса множились, сливаясь в непереносимый адский хор, увлекавший меня в бездну. Вот уже кинжала не стало в моей руке. Я погибал; неоткуда было ждать спасения, и картины жизни прощально проносились мимо. Вот детство среди ржаных полей и криков ласточек, вот монастырь с бесконечными литаниями... Какой бедной казалась мне тогда их латынь, особенно в сравнении с великолепными изысканными текстами Светония! И вдруг я начал шептать литанию:

 
Господи, помилуй!
Христе, помилуй.
Господи, помилуй...
 

Мерзкие голоса становились тише с каждым моим словом:

 
Христос, внемли нам.
Христос, услышь нас.
...Дух мудрости и разума, помилуй нас.
Дух совета и крепости, помилуй нас.
Дух науки и благочестия, помилуй нас...
 

Вразуми нашего короля, дабы не погиб его народ во тьме адской...

Таких слов не было в литании, но я продолжал страстно молиться о пробуждении короля и наконец увидел белого голубя, парящего в вышине. Словно кусочек пламени вырывался из клювика птицы. Присмотревшись, я узнал трёххвостое красное знамя с шестью розами. Знамя Карла.

Придя в себя, я увидел матушку, сидящую с вышиванием подле меня.

   – Открыл глаза, – произнесла она без выражения, – уж и не думали, что очнёшься.

Лицо её исхудало, глаза покраснели от бессонных ночей у моей постели.

   – Ты в бреду короля звал, – продолжала она, – и он на самом деле пришёл почему-то. Посидел немного около тебя. Я боялась, как бы тебе не сболтнуть лишнего, но ты все молитвы читал...

   – Матушка! – прервал я её. – Что нового у нас?

Она удивлённо посмотрела на меня:

   – Что нового может случиться в таком болоте? Почему ты спрашиваешь?

   – Матушка! – Я сам удивился, сколь убеждённо звучит мой голос. – Пойди и узнай, не произошло ли чего особенного в нашем королевстве?

Пожав плечами, она отложила вышивание и ушла. Мне показалось, что её не было очень долго. Я даже успел задремать. Меня разбудил топот. Кто бы это мог быть? Точно не мать: в последнее время она ходила совершено бесшумно. Однако я ошибся. Почти вбежав в нашу каморку, она посмотрела на меня широко раскрытыми глазами, словно не веря, что перед нею – собственный сын.

   – Афонсо! Скажи, откуда ты узнал это?

   – Не понимаю, о чём ты, матушка.

   – Сегодня утром Карл отправил свою жену назад к отцу.

   – Как? Они поссорились?

   – Вряд ли так можно говорить о королях. К тому же очень трудно поссориться с такой овечкой, как Дезидерата. Тут что-то другое. Боюсь, ему надоело жить по указке Бертрады и он решил поиграть в самостоятельность. Ох, и начнётся теперь весёлая жизнь! Разве Дезидерий простит такое оскорбление?

Я уже не слышал матушку, погрузившись в размышления. Мои молитвы о пробуждении короля привели его к очередному разрушению семьи и новому неблаговидному поступку. Что же это за страшный Бог, исполненный мудрости и разума, науки и благочестия, который так легко рушит человеческие судьбы? Где логика Его милосердия? Насколько понятнее и человечнее Афина с её кровавыми жертвоприношениями, ведь этот Бог требует таких жертв, каких не выдержит алтарь Афины!

И гулким колоколом загудели в моей голове строки: «Nolite arbitrari quia venerim mittere pacem in terrain non veni pacem mittere sed gladium.veni enim separare hominem ad versus patrem suum et filiam ad versus matrem suam et nurum adversus socrum suam et inimici hominis domestici ejus. qui amat patrem aut matrem plus quam me non est me dignus et qui amat filium aut filiam super me non est me dignus».

«Не мир пришёл Я принести, но меч, ибо Я пришёл разделить человека с отцом его и дочь с матерью её, и невестку со свекровью её. И враги человеку – домашние его. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, недостоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, недостоин Меня».

   – Афонсо! – Мать трясла меня за плечо. – Что с тобой, ты совсем не слышишь меня! Король велел передать тебе: как поправишься – снова будешь читать ему по утрам.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Выздоравливал я медленно. Слабость и головокружение никак не желали покидать меня. Прошло немало времени, прежде чем однажды поутру я робко постучался в королевскую опочивальню.

   – Входи, – раздался голос Карла.

Лицо короля казалось усталым, тёмные тени залегли под глазами. Изгнание жены не прошло для него так легко, как думала моя родительница.

   – «О Граде Божием» лежит на столе, – продолжал король, – можешь читать с любой страницы.

В углу опочивальни, на резной скамеечке сидела Бертрада. Она пыталась вышивать, но получалось дурно, нитки всё время путались. Раздражённо бормоча себе под нос, королева-мать продолжала сражаться с ними.

Я осторожно раскрыл тяжёлую книгу в переплёте из золота, украшенном разноцветными камнями, и только собрался читать, как в дверь постучали. Вошёл воин в запылённой одежде.

   – Новые вести от Карломана.

   – Говори! – велел король.

Бертрада крикнула из своего угла:

   – Афонсо, немедленно выйди! Это не для твоих ушей.

Карл поднялся во весь свой огромный рост, бросил на мать тяжёлый взгляд.

   – Я доверяю этому юноше. А с вами, матушка, теперь советуюсь только но поводу соления грибов и по другим подобным же вопросам.

Королева-мать сверкнула глазами, но промолчала. Пришелец подошёл ближе.

   – Карломан укрепляет армию. Явно готовится к войне.

   – Где? – отрывисто спросил король.

   – Поблизости от Лангобардии.

   – Карломану известно о нашем разводе с Дезидератой?

   – У Вашего Величества произошёл именно развод? Не размолвка?

   – Нет. Возврата к прошлому не произойдёт. Всё подтверждено епископом. Развод по причине бездетности.

После этих слов Бертрада сердито засопела.

Я подсчитал, что на рождение наследника бедной Дезидерате дали слишком мало – всего-то год. Видимо, король так и не полюбил её. Оно и понятно. Его ведь заставили жениться на ней, изгнав Гимильтруду, с которой он имел если не любовь, то хотя бы взаимопонимание.

   – Так нашему брату всё же известно о разводе? – продолжил король.

   – Наверняка. Во всяком случае, вначале пришла весть о возвращении Дезидераты, а чуть позднее – о его военных сборах. Дальнейшего развития событий я решил не ждать и поехал сюда.

   – Правильно, – одобрил Карл, – но нам надо теперь узнать планы Дезидерия.

Незнакомец наморщил лоб:

   – Виллибад вроде его зовут, кто там из наших в Лангобардии?

   – Да. Виллибад, – подтвердил король, – а ещё Гримберт. Только как до них добраться незаметно?

   – Пошлите меня, Ваше Величество, – раздался голос входящего Роланда, – я пролезу в игольное ушко. Никто и понять не успеет.

Карл захохотал:

   – Это будет достойное представление! Вся Лангобардия сбежится поглядеть на твой тайный поход. Кстати, почему ты не в Бретани? Разве не тебе поручено следить там за порядком? Или тебе не нравится?

Роланд тряхнул кучерявой гривой. Погладил неразлучный рог, висящий на поясе:

   – А, Бретань... Всё в ней хорошо. И вина, и люди. Только скука смертная. Ваше Величество, вы недооцениваете моей способности к перевоплощениям. Вот...

Лениво потянувшись, он сдёрнул лютню, висевшую на стене, поискав глазами, просительно протянул руку к платку, который вышивала Бертрада. Та, улыбаясь, позволила. Роланд повязал им голову косо, как городские нищие, уселся на пол и, лихо бренча на расстроенной лютне, с нестерпимой гнусавостью исполнил сиротскую песню. Бертрада смеялась до слёз. Даже мы с суровым пришельцем позволили себе улыбнуться.

   – Прекрасный театр, – заметил король, отсмеявшись, – только как же твоя гордость? Она ведь бесконечна, насколько я помню.

Роланд с озадаченным видом почесал в затылке, совсем скособочив несчастный платок.

   – Но это же будет служба на благо моего короля! Значит, такой поступок можно расценивать, как дополнительный повод для гордости. А поваляется с лютней в канаве около рынка не благородный Роланд, а... допустим... Арбогаст-кривуля... нет, надо придумать имя ещё ужаснее.

Король кивнул:

   – Приятно видеть твоё рвение. Мы сейчас собираем армию. Нужно много. Поговорить с церковниками пусть ещё дают земли для бенефициев. Земля должна работать.

Роланд с почтительным поклоном вернул платок Бертраде и задумчиво почесал лоб указательным пальцем:

   – Я поговорю, пожалуй...

   – Говорить будет епископ Турский, ещё пара монастырских настоятелей. Тебе нельзя, после твоей беседы в церкви может произойти раскол. Ты проследишь за снаряжением воинов. В этом тебе можно довериться полностью.

   – О да! – с чувством выдохнул Роланд. – Это я люблю превыше многого другого. О, эти грозные франкские мечи! Эти сияющие кольчуги ...

   – Не менее важны шлемы, – напомнил король, – наши оружейники с Божьей помощью научились изготовлять их превосходно. Мы лично проверили один такой в Аквитании.

Он обратился к незнакомцу:

   – Отдохни немного и отправляйся к лангобардской стороне. Горные перевалы наверняка теперь охраняются. Но ты знаешь, как пройти, минуя их. Иди.

Вслед за незнакомцем ушёл и Роланд. Бертрада, окончательно запутавшись в нитках, отшвырнула вышивание и горестно схватилась за голову:

   – Господи! Чем я прогневала Тебя? За что Ты даёшь мне видеть, как один мой сын идёт войной на другого?

Сделав мне знак снова открыть книгу, Карл ответил матери:

   – Если мы начнём войну – это не будет война против Карломана. Мы никогда не будем вести войны против кого-то, но только за Святую церковь, за веру и наше Франкское государство. Разве вас, матушка, это не радует?

   – Красивы твои слова, но тяжёлым гнетом ложатся они мне на сердце, – ответила Бертрада, и вдруг резво встав с резной скамеечки, подошла к сыну, полулежащему на ложе.

   – Отпусти меня к Карломану! Я ведь даже не видела своих внуков!

Карл усмехнулся, весёлая искорка блеснула в карих глазах.

   – Отпустить? Э, нет. Нас ждёт много трудных дел. Кто же будет поддержкой и утешением души моей, как не любимая матушка?

...Теперь почти ежедневно я читал королю по утрам. Часто в это время заходили люди по всяким делам, тогда чтение приходилось прерывать. Если же посетителями были монахи или священники – король мог приказать мне выйти, несмотря на свои слова о доверии. К церкви он относился с особым вниманием, даже как-то приосанивался при виде духовного лица.

Однажды в королевских покоях появился человек, чьего имени я не знал. Тот самый странник, виденный мною в первый день возобновления чтения. Теперь одежда его не только запылилась, но и разорвалась в нескольких местах. Лицо выглядело страшно измученным.

   – Что? – коротко спросил Карл, оглядывая пришельца.

   – В Лангобардии гонения на франков.

   – Резня?

   – Пока что отнимают дома и гонят через перевал сюда. Думаю, это только начало.

   – А Карломан?

   – Его армия собрана и стоит наготове у лангобардских пределов и... – незнакомец замялся.

   – Говори! – жёстко велел Карл.

   – Карломан ведёт переговоры с папой Стефаном. Он даже может прийти к нему на помощь, против Дезидерия, но при условии расторжения союза папы с Вашим Величеством.

   – Что? Нам лишиться поддержки Святейшего престола? – голос Карла сделался страшен. – Неужели папа способен на такое?

Король гневно поднялся во весь рост, нависнув над усталым человеком в запылённой разорванной одежде. Тот не был ни в чём виноват, но я увидел, как лицо его побледнело.

Гнев короля иссяк столь же внезапно, как начался:

– Нет, – уверенно сказал он, – святой апостол Пётр не допустит недостойного поведения своего наместника.

* * *

Может быть, именно эта святая, ничем непоколебимая уверенность в возможности существования Града Божьего на земле и делала Карла таким притягательным для всех, даже для врагов. Конечно, в церкви могли служить недостойные люди и сам король неоднократно уличал подобных служителей, но саму Церковь, как единое Тело, он бесконечно почитал и верил в него. Его постоянная готовность защищать папу была естественным чувством человека, желающего сохранить в целости свои руки и ноги. Многие годы Карл был несомненен в этом устремлении. Что же произошло теперь? Конь Его Величества медленно ступает по пыльной римской дороге, и мы не знаем, когда он дойдёт до ворот Вечного города и войдёт ли вообще...

* * *

В нашей семье начался переполох. Карл послал к Карломану моего дядю Хильдеберта с письмом, в котором без лишних учтивостей требовал объяснения происходящего. Все при дворе понимали, что ответом на такое послание может быть только война.

Моя мать, прекрасно умеющая держать себя в руках, сорвалась, не выдержав. Страх охватил её, лишив разума. Она решила, что брат бросит её, переметнувшись к Карломану, и требовала, чтобы он взял нас с собой. Она неприлично бесновалась, даже падала дяде Хильдеберту в ноги. В итоге ему пришлось уехать незаметно. Поняв, что догонять брата уже поздно, она обрушила все свои чёрные чувства на меня.

   – О боги! – шептала она, заламывая руки. – За что вы караете меня? Оставляете бедную женщину одну на старости лет. Ибо разве сын это? Разве можно на него положиться? Он при виде опасности упадёт в обморок, как нежная девушка.

   – В Аквитании я участвовал в сражении и никуда не падал! – возмутился я.

Она отмахнулась:

   – Аквитанскую войну выиграл Пипин. То, в чём ты участвовал, настоящие воины вообще не назовут сражением. А вот мы здесь можем попасть как кур в ощип. И всё благодаря дурацким выходкам нашего короля.

Бушевала моя ретивая родительница очень тихо, чтобы не привлечь ненароком внимания к своим крамольным речам. Я жестоко страдал. Сбежать было решительно некуда. Как раз в эти дни король с Роландом разъезжали по окрестностям. И даже в библиотеке мне не находилось дела. Мой учитель письма Луций-римлянин хворал уже вторую неделю.

При дворе начали поговаривать о невыгодном для Карла раскладе. Говорили, что армия Карломана в полной боевой готовности и только ждёт сигнала, чтобы выступить. А наш король всё собирает воинов, всё оснащает их дорогущими шлемами, от которых мало толку.

Сейчас я понимаю, что именно подобные сплетники и привели братьев, не особенно любящих друг друга, на грань войны.

Какой-нибудь другой властитель на месте Карла запросто мог начать вылавливать и казнить подобных болтунов, но наш король поступил по-другому. Он организовал смотр войску.

В условленное время весь двор выехал в поле, близ монастыря. Расположились кто на повозках, кто просто на земле. Подошёл народ из окрестных деревень. Ждать пришлось не так долго, но от нетерпения, которое чувствовал каждый, время будто растянулось.

И вдруг что-то нестерпимо заблестело на горизонте. Это играли лучи солнца на отполированных шлемах. Воины приблизились, и стало возможно разглядеть их устрашающе тяжёлые мечи и длинные копья, их кольчуги дивной работы. Они проезжали мимо толпы слаженными четвёрками на породистых ухоженных лошадях. У ворот монастыря показался Карл в сине-зелёном плаще. На голове его сиял, переливаясь драгоценными камнями, золотой обруч. Король поднял руку, и воинство остановилось – слаженно, как один человек, не нарушая четвёрок. Восторженные возгласы потрясли толпу. Я кричал вместе со всеми, не в силах сдержать восхищения. Моя мать вытащила платочек и замахала им, изображая радость, а сама шептала мне на ухо:

   – Лучше им вообще не двигаться. Тогда они смогут с помощью своих шлемов поджечь врага, как это делал Архимед. Драться они всё равно не умеют. И двух недель не прошло, как их сюда согнали.

По пути домой мы сильно отстали от толпы. Тут-то уж матушка излила накопившиеся чувства:

   – Уже столько времени прошло, а моего брата нет. Я думаю, он вообще не вернётся. Останется у нормального короля, у которого есть и достойная супруга, и законный наследник. К тому же Карломан в отличие от нашего забияки умеет ладить с соседями. Он смог не поссориться даже с аквитанцами. Сейчас он переманивает папу на свою сторону, но с лангобардским королём воевать не будет, помяни мои слова! Он станет заодно с Дезидерием, а Тассилон Баварский – женат на дочке лангобарда, и тоже присоединится к ним, хоть он и считается вассалом Карла. Вместе они нападут на нашего короля-шалопая и камня на камне от него не оставят. Вот что ждёт нас. Это всё из-за твоего отца. Из-за него мы остались здесь. Он потребовал с меня клятву, что я помогу тебе стать переписчиком у Карла. Надеюсь, ему хорошо икается сейчас в царстве Аида! Хотя нет, не икается ему. Умершие топят в реке забвения все свои тяготы, не то, что мы здесь! С таким трудом, через Агафокла мне удалось пристроить его переписчиком к Пипину, и он сразу загордился, будто много из себя представлял.

Я осмелился возразить:

   – Наверное, он всё же был хорошим переписчиком. Луций-римлянин до сих пор вспоминает его с уважением.

   – Ещё бы ему не вспоминать, – проворчала матушка, – сколько вина они вылакали вместе.

Что-то в матушкиных словах было странным.

   – Ты говоришь, что мы остались здесь из-за твоей клятвы. А как же храм Афины? Куда бы ты ходила на эти... калинтерии?

Она возмутилась:

   – Не «я», а «мы»!

Мимо во весь опор промчался Роланд. Он чуть не сшиб мою родительницу. При этом скорчил такую рожу, что я, не выдержав, прыснул. Матушка, не смея выразить свой гнев такому знатному человеку, отыгралась на мне, больно вцепившись в локоть.

   – Ты что лыбишься? Эти варвары околдовали тебя, что ли? Ты собираешься предать своих предков и сделаться христианином?

   – Нет-нет, матушка, – поспешно сказал я. Очень не хотелось спорить. Но она ведь говорила мне, что крестила меня в детстве, чтобы никто не заподозрил неладного. Значит, я уже христианин.

Матушка успокоилась и объяснила:

   – Во владениях Карломана тоже есть члены храма Афины. Их там даже больше. Поэтому я и боюсь, что мой брат не вернётся сюда.

Матушкины опасения оказались напрасны. Через некоторое время мы снова увидели дядю. Он зарос бородой до глаз и выглядел измотанным, но походкой и движениями по-прежнему напоминал важного бобра. Толстые ухоженные пальцы поигрывали связкой цепочек. Он всегда собирал их для своих многочисленных псов.

   – Ну что, – кисло спросила его мать, – будет война?

   – Наверняка будет. Но точно уж не с Карломаном, – ответил дядя. – Боги решили вывести эту личность из игры.

   – Восстание, что ли? – ужаснулась моя родительница.

   – Нет. Он просто умер. Спокойно и мирно, за обеденным столом.

   – Просто умер?! Да он же был так молод и здоров! За что боги покарали его?

Дядя прищурился:

   – Кто же поймёт этих богов? Может, им не понравилась фраза Карломана о том, что нужно выявлять язычников и казнить...

Матушка понимающе кивнула.

   – Да-а... тогда это уже не так странно.

Хильдеберт разложил цепочки на коленях. Прищёлкнул языком:

   – Вот на эту посажу старого чёрного кобеля. Всё, что потоньше, рвёт, паршивец! Имей в виду, сестрица, ты сама делаешь выводы из моих слов.

   – А что же Карл? – спросила она, будто не расслышав дядиной реплики. – Должно быть, он сильно удивился смерти младшего брата?

   – Ничуть, – ответил дядюшка. – Он сказал, что пути Господни неисповедимы, но Бог всегда найдёт способ поддержать того, кто служит Ему.

   – Вот, значит, как... – задумчиво протянула матушка.

Дядя покачал головой:

   – Ещё раз напоминаю, сестрица, выводы из моих слов ты делаешь сама.