Текст книги "Пусто: пусто"

Автор книги: Анна Бабяшкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Заметив напряженную мыслительную деятельность на лице г-жи Можаевой, мать Ленки заметно подобрела: сразу видно, человек действительно думает над тем, как помочь, а не станет отделываться отговорками.

– Вы знаете, есть один персонаж, которому именно такая машина может подойти. Я поговорю с ним сегодня и позвоню, если что. – Люся решила сразу не принимать столь ответственного решения, а немного подумать.

– Хотите, я вам чаю принесу? – раздобрилась г-жа Зайцева-старшая. – С вареньем. Вы какое предпочитаете: клубничное или из крыжовника? Сама варила.

– Клубничное – было бы здорово! – обрадовалась Люся, мельком взглянув на часы.

Уже почти двенадцать, а она сегодня по-настоящему еще ни разу не перекусила. Только кофе с бутербродом у Смирнова.

Зайцева-старшая отправилась хлопотать на кухню, а перед Люсей засветилась стандартная заставка с белыми облаками на голубом, а потом на синем фоне появились ярлыки. Люся полезла в папку «мои документы». В ней обнаружились новые разделы: «институт», «работа», «фотки», «приколы», «экслер», «анекдот. ру», «переписка».

Г-жа Можаева прекрасно понимала, что, по идее, ей следует заглянуть в папочку «работа», но она щелкнула мышкой на другой – с надписью «переписка».

Конечно, это не хорошо – читать чужие письма. И когда-то, в детстве, г-жа Можаева это прекрасно осознавала. Но еще тогда же, в раннем возрасте, она поняла, что никогда не сможет побороть эту свою маленькую слабость – неудержимую тягу засунуть носик в чужие дела. О! Люся была патологически любопытна! Она интересовалась всем, что ее не касалось. Особенно волновали ее воображение письма с надписью «лично» или «лично в руки». Еще будучи пионеркой, она приходила домой раньше родителей. И, пока те пропадали на службе, вынимала почту. И если в ящике оказывался конверт!.. Люся с дрожью в руках бросалась на кухню и ставила кастрюльку с водой на плиту. Нет, не для того, чтобы сварганить макароны – перед любопытством отступали все остальные чувства, включая голод. Просто Люся научилась вскрывать корреспонденцию над горячим паром. Она прочитывала письма, а потом аккуратненько заклеивала их обратно. Рыться в отсутствие родителей в их бумагах было высшим наслаждением для маленькой Людочки. Никакого особого компромата или волнующей семейной тайны за многие годы эта перлюстрация так и не принесла. Так, по мелочи…

Однажды маме написал какой-то поклонник юношеских лет, чуть ли не первая любовь. Дядечка писал, что развелся со своей женой и теперь был бы не прочь «закрутить все сначала». Да отцу однажды пришло письмо из какого-то журнала, куда он тайком от семьи послал свои стихи. Папе в письме доходчиво объяснили, что поэт из него – как из рыбы зонтик, и посоветовали больше внимания уделять своей основной профессии – бухгалтерии.

 
Мы дети страны свободной,
Земли советской сыны!
Клятве, партии данной
Будем вечно верны!—
 

восклицал папаша в своем нетленном опусе. Люсеньке стихи очень даже понравились, но тетка из журнала сочла их «подражательскими». Отец тогда сильно расстроился и так и не дал матери прочитать письмо, столь огорчившее его. Наверное, мать до сих пор подозревает что-нибудь неприличное, но Люся так и не решилась рассказать ей правду. Все-таки она не глупая девочка и прекрасно понимает, что читать чужие бумаги нехорошо и за это может очень сильно влететь.

«Но и на солнце есть пятна. В конце концов, должны же мои бесконечные добродетели уравновешиваться хотя бы одним малюсеньким недостатком?» – оправдывалась в собственных глазах г-жа Можаева.

Вот и в этот раз она произнесла про себя эту же фразу и дальше со спокойной душой принялась изучать содержимое папки «переписка». Она также делилась на два раздела «входящие» и «отправленные». (Ох уж эта Леночка! Вот что значит математический склад ума – все у нее структурировано!)

«Интересно, зачем она хранила письма в виде файлов Word? Наверное, у нее почтовый ящик на каком-нибудь бесплатном сервере вроде mail.ru, вот она и сохраняла их в компьютере, не тратя лишний раз деньги на выход в интернет, чтобы перечитать письмо. И набирала свои послания предварительно в Word, чтобы, опять же, экономить на соединении. Бухгалтер! – лихорадочно соображала Люся, а руки у нее аж дрожали от предвкушения, как у скряги, нечаянно обнаружившего клад. – Раз уж это все было написано, то предполагалось, что это все будет прочитано. А какая в конечном счете разница, сколько будет читателей у послания– одним больше, одним меньше?» – оправдывала себя Люсенька, уже роясь в сумочке в поисках дискеты.

Дискеты, как на зло, не оказалось. Ну конечно, Люся же не предполагала, что искомые документы окажутся в электронном, а не в бумажном виде! Г-жа Можаева, ни секунды не сомневаясь, схватила первую попавшуюся Ленкину дискету и принялась копировать файлы.

– Ну вот и чаек! – раздался над ухом ласковый голос.

Люся аж подпрыгнула от неожиданности. Она так увлеклась процессом проникновения в частную жизнь, что даже не услышала, как в комнату вошла Ленкина мама. Г-жа Можаева быстро свернула все окна.

– Ну как, нашли что искали?

– Нет, пока, к сожалению! Пока что одни рефераты и контрольные. Это же ужас, сколько Леночка их понаписала! – сочувственно-восхищенно пролепетала Люся.

– Ой, и не говорите. В этом педе просто не знают другого способа обучения, кроме как заставлять детей все время писать какие-то бумажки дурацкие. Вот то ли дело я! Знаете, я постоянно разноображу формы контроля– коллоквиум или ролевая игра, понимаете? Творчески подхожу к делу, поэтому мои детки всегда с интересом на урок идут, – воодушевилась маман, явно оседлав свой любимый тематический конек.

– Да, да, – согласилась Люся, уже начиная жалеть, что затронула столь животрепещущий вопрос. И это весьма четко отразилось на ее мордашке.

Зайцева-старшая не поняла, что перед ней совершенно неблагодарная аудитория, и хотела было продолжить «педагогическую поэму», но в конец обнаглевшая Люся голосом умирающего котеночка попросила:

– А нельзя ли еще парочку бутербродиков? А то с утра во рту маковой росинки не было…

– Ой! А я и не догадалась предложить, – искренне раскаялась Зайцева и отправилась назад на кухню.

Люся быстро скопировала файлы из папки «переписка». Туда же поместилась «работа». «Фотки» пришлось упихивать на три дискеты – Люся понимала, что у нее слишком мало времени, и копировала все подряд, не разбираясь. Еще одна дискетка ушла на «приколы».

Когда ценные дискеты уже покоились в Люсиной сумочке, она загрузила Internet Explorer, кликнула на кнопочку «журнал». И перед ней предстал список ссылок на сайты, по которым бродила в последний месяц Лена. Люся принялась кликать мышью в них, и первые страницы многих из них она могла увидеть в правой части экрана. Из ссылок на почтовые сервера оказалась только одна – mail.ru. Значит, у Ленки действительно был почтовый ящик на этом сервере. Стартовая страничка сайта загрузилась, и Люся увидела адрес: [email protected]. «Жалко, что пароль не высветился! – подумала Люся. – Но и это уже неплохо. Так, что там еще Ленка искала в сети?»

К огромному Люсиному удивлению, обнаружилось, что в воскресенье Зайцева зачем-то посетила множество интернет-страничек с рассказом о том, что такое трупный яд. Остальные ссылки не представляли особого интереса: как и следовало ожидать, они вели на развлекательные ресурсы и онлайновые гадания.

Ну вот, теперь можно заняться поисками непосредственно сметы рекламной кампании. Люся снова зашла в папку «работа» и тут же увидела нужный файл. Он уже был скопирован на дискету, так что Люсе в Ленкином компьютере, пожалуй, больше изучать было нечего. С чувством глубокого удовлетворения она заглушила машину и отправилась на кухню – поближе к бутербродам. Тут она вспомнила об еще одном «деликатном» поручении г-жи Безбородовой.

– Скажите, пожалуйста, у Лены ведь была подружка-художница? – обратилась Люся к матери Зайцевой, устраиваясь на табуретке.

– Катя Волкова? – сразу догадалась, о ком речь, г-жа Зайцева.

– Да, наверное, это она. Лена говорила, что Катя может придумать для нас рекламу. Я понимаю, что сейчас не очень удобно об этом разговаривать, но, с другой стороны, может быть, эта девушка уже нарисовала модули и ей тоже будет обидно, если они пропадут?

– Да-да, я понимаю, – закивала головой Ленкина мать. – Только боюсь, что сейчас вы не сможете с ней поговорить. Я звонила Кате в среду на мобильный, хотела позвать на похороны. Трубку взяли ее родители и сказали, что дочка в больнице. Лена говорила, что у нее что-то хроническое – диабет, по-моему. Думаю, она еще не выписалась.

– Ну, может быть, тогда вы мне дадите номер телефонный, а наша начальница потом сама позвонит и спросит, – стушевалась г-жа Можаева и даже разозлилась на г-жу Безбородову за то, что она взвалила на нее столь нервное задание.

– Почему же потом? Думаю, можно и сейчас поговорить, заодно узнаем, как Катюша себя чувствует. Уж как они с Леночкой дружили – целыми вечерами по телефону болтали. Я даже сердилась иногда на Ленку, что она линию занимает по два часа. Если бы знала, как все сложится, я бы, конечно… Ах, что теперь говорить! – вздохнула Зайцева-Зайцева-старшаяи взяла с холодильника мобильный телефон, который Люся тут же узнала – не раз видела его в руках Леночки.

– Вот он, этот номер. Вы знаете, когда время похорон назначили, я принялась обзванивать все телефонные номера, которые у Леночки в записных книжках были. В первую очередь, конечно, те, которые в памяти мобильного хранились. Вы представляете, у нее только в мобильнике около тридцати телефонных номеров записано было! Многих я даже не знаю. Понимаете, какой общительный ребенок был? Как ее все любили! И надо же – такая судьба…

Зайцева умолкла, прислушиваясь к телефону. Люся потянулась за вторым бутербродом и принялась рассматривать висевшие на стенах кухни фотографии. На одной из них, черно-белой, жених надевал обручальное кольцо на пальчик счастливо улыбающейся невесты. На второй эти же молодые люди тискали весьма упитанного младенца. «Ленкины родители в молодости», – догадалась Люся. Третья, уже цветная, фотка представляла собой типичный семейный портрет: г-жа Можаева узнала и Лену, и ее родителей, и даже смогла разглядеть в руках у девушки рыжую с белым морскую свинку. Глядя на хитрую звериную мордочку, Люся невольно улыбнулась. Закончив осмотр, она вернулась взглядом к Зайцевой. Та была бледнее смерти и тихо клонилась к стенке, судорожно прижимая трубку к уху.

– Это просто невероятное что-то. Примите мои соболезнования. Я вас так понимаю и очень сочувствую. Такое горе! Я обязательно приду на похороны, – лепетала она в трубку. – А как это произошло?

* * *

«Нет, все-таки мир ужасно тесен», – думала Люся, спускаясь по лестнице.

Когда-то взаимосвязь между всеми людьми казалась ей вполне очевидным и естественным свойством человеческого общежития. Она была уверена, что если взять любого из стоящих на автобусной остановке людей, то окажется, что он так или иначе связан и с ее, Люсиной, жизнью. Например, тетка в растоптанных туфлях вполне могла оказаться работницей молочного завода, где служил бухгалтером папа. А прыщавый юноша – маминым пациентом. Или братом маминого пациента. Или сыном парикмахерши, которая делает Люсе стрижку. Или и тем и другим одновременно. И даже кошка, бегущая по улице, вполне могла оказаться не просто кошкой, а любимицей тети Вали из областной библиотеки. А еще эта кошка вполне могла оказаться любовницей кота папиного сослуживца. Словом, когда-то мир представлялся Люсе этаким искусно сотканным из людей и их взаимоотношений полотном. Ей казалось, что если поинтересоваться, то окажется, что во всем городе не найдется ни одного совершенно чужого ей человека. И стоит чему-то измениться в жизни одного из них, то это тут же каким-нибудь хитрым образом скажется и на ее, Люсиной, жизни.

Но это было раньше, когда она с родителями еще жила в Воронеже. Это было до того, как Люсе взбрело в голову поступать в МГУ, а маму осенила гениальная идея переехать в столицу всей семьей. Мол, как же так – отпустить дочь одну учиться в такой огромный город? Мама у г-жи Можаевой, несмотря на возраст, оказалась ужасно энергичной особой. Какими-то невероятными усилиями ей удалось поменять шикарную четырехкомнатную квартиру в центре Воронежа на непрезентабельную «двушку» на окраине Москвы с доплатой. И вот в Москве-то это чувство связи всех со всеми и потерялось. Впервые особенно четко г-жа Можаева ощутила, что она сама по себе, а остальная Москва – сама по себе, в первую же неделю учебы в лучшем вузе страны. По какой-то непонятной причине в этом высшем учебном заведении № 1 в начале 90-х не хватало учебников. На Люсином курсе они достались только тем, кто в первый же день выстроился в длиннющую очередь в абонемент. Остальным (а таковых оказалось около половины курса, и Люся среди них) было предложено ходить в читальный зал. Занятия заканчивались в половине пятого, а читальный зал работал до половины шестого. К тому же нужные книги оказывались «на руках» с самого утра. Люся начинала всерьез опасаться отчисления. Но, что больше всего удивило ее тогда, никто из счастливых обладателей нужных учебников не соглашался поделиться хотя бы одним из них всего лишь на одну ночь. В ответ на просьбу одолжить книжку, они просто делали каменное лицо и говорили: «Сейчас не могу», даже не напрягаясь выдумыванием правдоподобных оправданий. К счастью для Люси, мама задействовала свои воронежские связи, и нужные учебники были доставлены оттуда. Конечно, если бы дело происходило в Воронеже, мама даже не узнала бы о такой проблеме: желающие помочь легко нашлись бы на курсе. Потому что наверняка среди студентов оказался бы кто-то, так или иначе связанный с Люсей тонкими ниточками из прошлого. Даже если бы в аудитории не обнаружилось бывших одноклассников, наверняка рядом были бы друзья по пионерлагерю или товарищи по танцевальному кружку. Или их знакомые. Словом, близкие или почти близкие люди. В столице же, выйдя за порог дома, Люся всегда оказывалась одна среди чужих. Она уже смирилась с этим чувством, и оно казалось ей вполне естественным. Она привыкла к тому, что в московской записной книжке телефонов в три раза меньше, чем в воронежской, и вряд ли станет намного больше. К тому, что за все воскресенье может не раздаться ни одного звонка с простым предложением: «Пойдем погуляем». Придуманная когда-то концепция «паутины» из человеческих эмоций, отношений и связей казалась теперь Люсе смешной. Но сейчас, выходя из Ленкиного подъезда, она вдруг снова ощутила, что мир тесен, что Москва не так уж огромна, что люди в ней не свободные частицы броуновского движения, а прочно связанные между собой атомы, образующие подчас очень причудливые цепочки. И хотя себя Люся еще не чувствовала частью этих цепочек, она уже ощущала их прямо рядом с собой, совсем близко. И только что одна из них замкнулась, образовав прочное и уже неизменное кольцо. В этой цепочке Катя, Лена и их родители оказывались соединенными так тесно, что ближе трудно и представить. Обе подружки уже были мертвы. Но их родители, прежде даже никогда не говорившие друг с другом по телефону, оказались крепко-накрепко объединены общей бедой.

«Теперь они наверняка будут встречаться и дружить семьями. И так будет длиться годами, – подумала г-жа Можаева. – Круг замкнулся. И вряд ли в нем возможны какие-то изменения».

Что самое удивительное: Катя умерла в пятницу, буквально на третий день после гибели Лены. После операции по трансплантации почки. Когда она отошла от наркоза, то начала жаловаться на слабость, туман в глазах, смертельную усталость, что поначалу списали на обычные после операции под общим наркозом симптомы. Отказывал дыхательный центр, отчего-то началось острое нарушение мозгового кровообращения с отеком головного мозга. В пятницу тело девушки покрыл холодный пот. Срочно решили изъять вживленную почку. Но это уже не помогло. Докторам лишь оставалось констатировать смерть. Отчего все вышло так, как вышло, внятно объяснить родителям они так и не смогли. «Что-то странное, – разводили они руками в приватном разговоре. – Острого отторжения собственно почки не наблюдалось. Чем-то напоминает по симптоматике ботулизм. Но, сами понимаете, это невозможно. Она же кроме каш никакого мяса не ела, ни грибов, ни колбасок. В общем, несчастный случай».

В последние дни Лена и Катя были близки как никогда. Ведь, как выяснилось во время разговора Зайцевой-старшей с родителями Кати, ей досталась почка девушки, погибшей в результате нападения хулиганов в районе Новослободской улицы. Ленкина почка. Зайцеву побили в понедельник ночью, а в среду Кате уже сделали операцию. Такая вот смертельная близость.

На Ленкину мать известие произвело вполне объяснимый эффект: она была в шоке, и отец сейчас отпаивал ее валерьянкой. К счастью для Люси, г-н Зайцев предпочел, чтобы его жена билась в истерике в узком семейном кругу, и выпроводил г-жу Можаеву за дверь.

«Пожалуй, хватит с меня на сегодня сильных ощущений, – решила Люся. – В конце концов, у меня сегодня выходной, и надо бы организовать что-нибудь приятное для себя. – Она решительно плюхнулась на сиденье автомобиля и повернула ключ в замке зажигания. – Чем бы себя развлечь?»

И тут в сумочке затрепыхался и запиликал мобильный телефон. Определился какой-то незнакомый номер. Люся с опаской сняла трубку.

– Привет! – раздался в ней грубый мужской голос.

– Кто это? Вы, наверное, ошиблись номером? – прощебетала г-жа Можаева.

– Да это же я, Леха. Люсенька, ты что – не узнаешь меня?

– Соловьев, ты что ли?

– Ну! Сколько лет, сколько зим! И не звонишь, и не пишешь. Давай сходим куда-нибудь?

– С чего это вдруг я должна тебе звонить, мне же на тебя наплевать? – Люся вспомнила давнюю обиду и с трудом удержалась от того, чтобы не наговорить грубостей.

– Нет, тебе на меня не наплевать, – заржал в трубку Соловьев. – Тебе никогда не было на меня наплевать!

– Да? – искренне изумилась г-жа Можаева такой перемене в поведении бывшего бой-френда. – И с чего это ты вдруг решил, что мне на тебя не наплевать?

– Хочешь, я тебя в американский ресторан сегодня приглашу?

– Ничего я не хочу. И тем более в ресторан с тобой – транспортировать потом твое пьяное тело нет никакого желания! – огрызнулась Люся.

– Ладно, Люд, кончай дуться, дело есть.

– Какое? – взыграло врожденное Люсино любопытство.

– Не телефонный разговор, надо увидеться, – таинственно ответил Соловьев.

– Хорошо. Давай тогда через час в «Планете Суши» на Таганке, – согласилась наконец Люся из чистого любопытства.

– Ну нет, только не это! – взвыл Леха. – Ни поесть нормально, ни выпить! Ты что, издеваешься? Положат какой-то несъедобный рис, залитый соевым соусом, на тарелку, да еще и вилку не дадут, а сунут палки какие-то…

– Не хочешь, как хочешь, – пожала плечиками г-жа Можаева, радуясь, что может хоть как-то насолить своему обидчику.

– Ладно, уговорила. Значит, в пять?

В «Планете суши» почти все столики в этот час были заняты. Люся, приехавшая первой и уже успевшая отругать себя за это, устроилась за одним из самых неудобных – расположенном не в тихом уголке, а на самом проходе. Когда ей уже принесли роллы с огурцом и зеленый чай, в дверях появился Соловьев. Выглядел он, прямо скажем, неважно. Он заметно поправился за те полгода, что они не виделись, а под глазами у него нарисовались темные круги.

Усевшись за столиком, он долго и сосредоточенно читал меню. Через несколько минут официантка подошла, чтобы принять заказ. Но Соловьев все еще молча таращился в список японских блюд. Наконец, тяжело вздохнув, он захлопнул книжицу и, поморщившись, потребовал пива.

– Ты что, не за рулем? – произнесла первое слово за вечер Люся.

– С одной кружки ничего не будет. Если бы еще закуска была какая-нибудь человеческая – так вообще никакого эффекта.

– Рекомендую шашлычок из курицы, – вступила официантка.

– Ну тащите, все равно небось несъедобно, – мрачно кивнул Соловьев.

Люся, ловко орудуя палочками, отправила в рот очередной ролл, предварительно вымочив его в соусе. От этой картины Лешу даже передернуло.

– Ну рассказывай, зачем видеть хотел? – по-деловому приступила г-жа Можаева.

– Лучше ты расскажи сначала, как жила все это время без меня.

– Отлично жила. Но, наверное, все-таки не так хорошо, как ты. Ты ведь наверняка нашел себе за это время верную сторожевую собачку, которая теперь тявкает на тебя по поводу и без повода каждый день? – в Люсе проснулась язва.

– Да, была такая мадам, – кивнул Соловьев. – Но запарила она меня со страшной силой. Туда не ходи, сюда не ходи, в агентстве целый день толклась. Прикинь, до чего дошла – стала требовать, чтобы ее с собой на наши мужские пятницы брал! Денег просто прорву спустила.

Люся с деланным изумлением прицокнула языком:

– Ну надо же! Вам, Алексей, не угодишь прямо.

– Люся, кончай комедию ломать. В общем, выгнал я ее. Знаешь, что меня добило? Готовить чувиха конкретно не умела. Представляешь, я в начале так проперся – прихожу домой, а на столе ужин, как в лучших домах Парижа и Лондона! То лазанья, то «торнедо фламбе» какое-нибудь, салат «цезарь» и прочая ерунда. Думаю, ну ладно, раз баба так готовит – пусть живет. Даже закрыл глаза на то, что она посудомойку за 800 баков купила. У нее, видите ли, маникюр, и она не может тарелки тряпочкой тереть! А потом однажды чуть пораньше домой пришел – смотрю, в коридоре мужик какой-то топчется. Оказалось – курьер. Эта дура, прикинь да, всю еду из ресторана заказывала! По телефону! Контора, оказывается, такая есть – «Росинтерресторан», так вот она из любого ресторана может жрачку на дом привезти. И эта дура ни фига не готовила, а только баблосы налево и направо раздавала. Мне, конечно, не в падлу, я могу заплатить 100 баксов за домашний ужин. Если, конечно, один раз в день питаться. Но ведь это не честно! Баба зачем в доме нужна? Для уюта. А так – сплошная фикция.

Люсю разобрал смех, к тому же она переборщила с добавлением маринованного имбиря к роллу, и на глаза выступили слезы.

– Да, а ты везучий! – только и смогла сказать она, промокая глаза салфеткой.

– Смешно, да? – и Соловьев засосал почти треть кружки принесенного официанткой пива. – А у меня теперь сплошная проблема.

– И какая же? Она наделала долгов, с которыми ты не можешь справиться, и ты решил попросить у меня ссуду? Или у тебя от ресторанной еды открылся гастрит и срочно нужна кухарка для приготовления диетических блюд? – ехидничала г-жа Можаева.

– Хуже. Ко мне маман приезжает, – с неподдельным ужасом признался Леха.

Люся тут же вспомнила эту пухлую властную старушку в веселеньких седовато-желтых кудряшках, заботливую до обморока.

Однажды Леша решил познакомить свою пассию с родственниками и повез в родной город Александров Владимирской области. Папаша суженого (тогда г-жа Можаева считала Соловьева таковым) оказался флегматичным пьяницей. По всей квартире у него были спрятаны заначки и хованки, к которым он перманентно прикладывался, но по какой-то очень хитрой схеме. Потому что не напивался в стельку, а только всегда сохранял несколько замутненный взгляд, благодушное настроение и стойкий запах перегара. Мать же напротив была явным холериком. С бешеным темпераментом она принялась допытываться у Люси, сколько времени та кипятит постельное белье. А когда г-жа Можаева по неопытности призналась, что вообще не кипятит его, а попросту стирает в машине-автомате при температуре 90 градусов, с матерью суженого чуть не случилась истерика.

– Молодая такая девка, а ленивая-то какая! – сокрушенно принялась она качать головой. – Как же так – белье не кипятить? Давай, я тебя научу. Перво-наперво достаешь ведро. Лучше эмалированное. Закладываешь в него белье. Порошочку сыпешь на глазок. И полчаса, слышишь, полчаса и не меньше – кипятишь! Чтобы всех микробов убить. И щипчиками специальными деревянными помешиваешь. Я вот тебе подарю, держи! – И старушка вручила нежной девице некую вариацию на тему палки-копалки.

Люся в этот момент поняла, что сознание надо срочно отключить, иначе ей грозит нервный срыв, и принялась считать про себя до десяти и обратно. Вопли про «полчаса и не меньше» долетали до нее уже с какой-то другой планеты.

А еще г-жа Соловьева обнаружила отсутствие нижней пуговицы на рубашке сына, что также привело ее в неописуемое огорчение. На робкие попытки Люси оправдаться, что, мол, поскольку рубашка заправлена в брюки, то никто недостачи и не заметит, мать укоризненно вздохнула и полезла за нитками с иголкой. Кроме того, матерью Лехи были выявлены в невестке следующие недостатки:

– Она (то есть Люся) кладет в чай сахар и потом пьет его с конфетой. Надо что-то одно – либо сахар, либо конфета;

– Дубленка у будущей невестки (а дело было зимой) недопустимо короткая, и она может застудиться «по-женски»;

– Люся красит волосы – смертельный грех! По крайней мере, самим волосам он грозит преждевременной смертью, и пора это безобразие кончать.

Также г-жа Соловьева объяснила, что помадой каждый день красятся только проститутки. Мало этого: оказывается, у Лешеньки к штанам не пришит с внутренней стороны потайной карманчик для денег, а в кошельке «только дураки деньги носят».

Все эти недостатки были тщательно запротоколированы, и Алексею был выдан список рекомендаций по перевоспитанию жены. К счастью для Люси, Леха отнесся ко всему этому спокойно и со смехом. И даже повел себя снисходительно и толерантно.

– Ну пойми их, они люди старые, при других порядках выросли, – объяснял он на обратном пути г-же Можаевой. – Меня это все тоже напрягает, но, сама понимаешь, родители одни – других не будет.

Эта взвешенная позиция просто покорила сердце Люси и примирила с буйными родственниками.

«В конце, концов, у кого из нас нет ненормальных родственников? – утешала себя г-жа Можаева. – У кого-то близкие сумасшедшие, у кого-то очень близкие. Но нам ведь не под одной крышей жить. В конце концов, даже у такого великого человека, как Савва Морозов, были проблемы с родителями. Его мать, например, запрещала принимать сыну ванны, а неприятные запахи велела отбивать одеколоном. Но он ведь, несмотря ни на что, сам по себе был весьма цивилизованным и просвещенным человеком – МХАТ спонсировал, актрису в любовницах держал».

Встреча с родителями Леши показалась Люсе настолько утомительной, что позже, когда в квартире Соловьева раздавался междугородний звонок, она никогда не брала сама трубку – опасалась, что это его родительница желает удостовериться, что сыну обеспечиваются комфортные условия проживания. И вот теперь Валентина Ивановна (кажется, так зовут мать этого балбеса) приезжает навестить сына. Ну, и при чем здесь Люся?

– И при чем здесь я? – озвучила свои мысли г-жа Можаева.

– Долгий базар, может, ты себе еще чего-нибудь закажешь? – великодушно предложил Соловьев, с сочувствием наблюдая за тем, как Люся изо всех сил полощет в соусе последний оставшийся кусочек риса, обернутый водорослями.

– Если только за твой счет, – Люся решила не стесняться, раз уж она так нужна Соловьеву, пусть платит. Тем более что он так перед ней виноват.

– Заметано, – согласился Леха и подозвал официантку.

В общем, история соловьевского несчастья оказалась стара как мир. Его заботливая мама уверена, что мужчина в Лешином возрасте (а мальчику в мае уже стукнуло 34) должен всенепременно быть женат или хотя бы жить с хорошей женщиной. Иначе, мол, он сопьется, нахватается неприличных болезней от непристойных женщин и вообще плохо кончит. К тому же она совсем не против понянчить внуков. Пока что мама совершенно не в курсе последних Лешиных экспериментов в личной жизни – все это время он ей успокоительно врал. А то, что Люся никогда по телефону не разговаривает, так в том ничего удивительного, ведь г-жа Можаева и в лучшие времена не испытывала склонности к долгим телефонным беседам.

И дабы продолжить держать маму в счастливом неведении относительно истинного положения дел, Леше просто необходимо продемонстрировать ей семейное благополучие. А то начнутся такие причитания, разразится такой скандал, что всем чертям тошно станет. Или, что еще хуже, мамаша начнет каждую неделю поставлять Лехе из Александрова кандидаток в жены. Будет приезжать каждую субботу (благо, что из родного города Соловьева до столицы всего полтора часа пути на электричке) и привозить с собой какую-нибудь «хорошую девушку».

Леху такой проходной двор в своей квартире совершенно не устраивает. И поэтому у него есть план: он просто покажет маме, что по-прежнему счастливо живет с Люсей.

Люся, вроде как, несмотря на свою неидеальность, произвела на Валентину Ивановну сносное впечатление. К тому же, если она обнаружит г-жу Можаеву в соловьевской квартире, то решит, что он окончательно «остепенился», «взялся за ум» и все такое прочее. Ну, а потом, когда мама останется довольна увиденной картиной, Люся может смело убираться назад.

– С чего это вдруг она так твоей личной жизнью озаботилась? – спросила Люся, возвращая меню официантке и указывая ей пальчиком на будоражащую воображение надпись: «Магуро Татаки. Слегка обжаренное, тонко нарезанное филе тунца с соусом Понзу. 495 рублей». Конечно, сама Люся никогда не позволила бы себе выбросить за одно блюдо такую сумму. Тем более что его конечный вес составлял всего 100 граммов.

Официантка понятливо кивнула и ушла.

– Да, понимаешь ли, вся эта история со знаками на руках сильно взбудоражила ее воображение. – Соловьев уже допил пиво и теперь, не зная, чем занять руки, протыкал зубочисткой салфетку. – Она всю ее восприняла как один большой знак и символ того, что мне надо срочно жениться. Ну, а во-вторых, здоровье у нее в последнее время не очень – то давление, то сердечко пошаливает. Говорит, что хочет умирать спокойной за мою судьбу.

– Да уж, все-таки родители всегда сумасшедшие немного. Кстати о знаках, я обнаружила в твоем плане слабое место. Как ты собираешься сделать наши запястья похожими?

– Девочка моя, ты меня недооцениваешь! – гордо выдал Леха, кроша салфетку на мелкие кусочки. – Я все продумал. Ну-ка покажи, какой у тебя знак!

– Нет уж, сначала ты, – неизвестно чего застеснявшись, отказалась г-жа Можаева. – И вообще, почему бы тебе просто не найти свою настоящую вторую половину. Дай объявление в газете с фотографией своего знака. Или вот еще – я читала, что в интернете специальный сайт есть.

– Не-а, только не для таких, как я! – И Соловьев закатал правый рукав. Под ним не обнаружилось никакого знака. – Теперь ты понимаешь? Я там, на небе, так подумал: ну на фига я буду соглашаться на кота в мешке? Не, я на такие дешевые разводы, как «магазин на диване» или «товары почтой» не ведусь. Я должен товар пощупать, понюхать, в руках подержать. А то присудят мне какую-нибудь занудную мымру крашеную, а я потом живи с ней всю жизнь? Где им на всех красавиц набраться? К тому же я сам могу решить, с кем мне жить лучше.