355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Анна Каван » Лед » Текст книги (страница 2)
Лед
  • Текст добавлен: 3 октября 2016, 20:56

Текст книги "Лед"


Автор книги: Анна Каван



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Два

Я услышал, что девушка внезапно ушла из дома. Никто не знал, где она. Муж говорил, что она могла уехать за границу. Но это было лишь предположение. Точной информации у него не было. Я был взволнован и без конца задавал вопросы, ответы на которые ничего не проясняли. «Я знаю не больше, чем вы. Она просто испарилась, полагаю, коли ей так захотелось, имеет право – она свободная, белая, ей двадцать один год». Он взял манеру говорить со мной шутливо, и я не был уверен в его искренности. Полиция ничего не заподозрила. Считать, что она стала объектом насилия или ушла не по доброй воле, оснований не было. Она была достаточно взрослой, чтобы решать за себя. Люди исчезали постоянно; сотнями уходили из дома, и больше их не видели, среди них много несчастливых в браке женщин. Было известно, что их союз распался. Теперь ей, скорее всего, полегчало и хотелось, чтобы ее оставили в покое. Дальнейшее расследование вызвало бы подозрения и только бы осложнило ситуацию.

Такая позиция была им удобна и оправдывала бездействие. Но для меня она была неприемлемой. С раннего детства она воспитывалась в условиях строгого повиновения, любые проявления независимости систематически подавлялись. Я не верил в ее способность по собственной воле пойти на решительный шаг: возможно, ее к этому подтолкнули. Мне очень хотелось поговорить с кем-нибудь, кто хорошо ее знал, но у нее, по-видимому, не было близких друзей.

Ее муж прибыл в город по какому-то таинственному делу, и я пригласил его отобедать в моем клубе. Мы проговорили два часа, но осведомленнее я не стал. Он упорно представлял все в легкомысленном свете, уверял, что даже рад, что она ушла. «Ее неврастения чуть не свела меня с ума. Я сделал все возможное. К психиатру она идти отказывалась. В итоге, она покинула меня, не сказав ни слова. Без объяснений. Без предупреждения. – Он говорил так, будто сам был потерпевшим. – Она пошла своим путем, обо мне не подумала, поэтому и я о ней не беспокоюсь. Ясно только одно – она не вернется». Пока он был в отъезде, я, воспользовавшись возможностью, поехал к ним домой посмотреть вещи в ее комнате, но не нашел ничего, что могло бы навести на ее след. То был обычный набор трогательных пустяков: фарфоровая птичка, порванная нитка искусственного жемчуга, любительские фотографии в старой коробке из-под шоколада. Один из снимков – отражение ее лица и сияющих волос на идеально ровной поверхности озера – я спрятал в бумажник.

Как бы то ни было, я должен был ее найти; факт оставался фактом. Я испытывал то же навязчивое влечение, что заставило меня поехать к ним сразу же по возвращении на родину. Рационального объяснения этому не существовало, просто я был не в состоянии с собой справиться. Желание стало непреодолимым и требовало удовлетворения.

Я забросил дела. Ее поиски – стали моим основным занятием. Остальное не имело значения. По-прежнему существовали потенциальные источники косвенной информации. Парикмахеры. Клерки, занимающиеся бронированием билетов. Обслуживающий персонал. Я стал посещать места, где подобная публика бывает регулярно, слонялся возле игровых автоматов, пользуясь любой возможностью поговорить. Помогли деньги. И интуиция. Я старался распутать любую ниточку, какой бы тонкой она ни была. Надвигающееся бедствие лишь подстегивало меня. Я не мог думать ни о чем другом. Не все из того, что я помнил о ней, я видел собственными глазами. Во время моего первого визита мы сидели в гостиной и беседовали об индри, рассказывать о них мой конек. Мужчина слушал. Она ходила туда-сюда, расставляя цветы. Повинуясь какому-то странному побуждению, я сказал, что они похожи на лемуров – дружелюбная, очаровательная, счастливая пара, обитающая среди деревьев. Он засмеялся. Она с ужасом взглянула на меня и выбежала в застекленную дверь, мелькнув серебряной гривой и бледными голыми ногами. Уединенный тенистый сад, спрятанный в укромном тихом месте, был приятным убежищем от летней жары. Вдруг неестественно, прямо-таки пугающе похолодало. Густая листва обернулась тюремной стеной, неприступной круговой стеной зеленого льда, которая, сужаясь, надвигалась на нее. За секунду до того, как лед сомкнулся, я поймал ее полный ужаса взгляд.

Зимним днем она позировала ему в студии обнаженная, с грациозно поднятыми руками. Долго держать их в таком положении, должно быть, очень непросто, и я поражался, как ей удается сохранять такую позу, пока не увидел, что ее запястья и лодыжки связаны. В комнате было холодно. Окна покрыла густая изморозь, а снаружи на подоконниках лежал снег. На нем была длинная шинель. Ее трясло. Когда она спросила: «Можно мне отдохнуть?» – голос ее душераздирающе дрожал. Он нахмурился, посмотрел на часы и положил палитру. «Ладно, на сегодня хватит. Можешь одеваться». Он развязал ее. От веревок на белой коже остались красные отметины. Она замерзла, отчего движения стали медленными и неуклюжими, она неловко сражалась с пуговицами и подвязками. Его это, по-видимому, раздражало. Он неприязненно отвернулся. Она нервно поглядывала на него, руки и губы дрожали.

В другой раз оба сидели в холодной комнате. На нем, как обычно, был длинный плащ. Стояла морозная ночь. У него в руках была книга, она сидела просто так. Закутанная в тяжелое серое полупальто с подкладкой в красно-синюю клетку она выглядела замерзшей и совершенно несчастной. В комнате было тихо и очень напряженно. Чувствовалось, что уже довольно долго никто из них не проронил ни слова. За окном, на трескучем морозе, хрустнула ветка, словно кто-то хлопнул в ладоши. Он отложил книгу и поднялся поставить пластинку. Она тут же запротестовала. «О, нет! Только не это жуткое пение, ради Бога!» Он не обратил на ее слова никакого внимания. Заиграл проигрыватель. То была песня лемуров, записанная мною на пленку и подаренная им. Мне необычная музыка джунглей казалась прекрасной, таинственной, волшебной. Для нее же слушать ее, очевидно, было пыткой. Она прикрыла уши руками, вздрагивала на высоких нотах, явно теряя над собой контроль. Когда пластинка закончилась, он тут же поставил ее снова, а она закричала, как будто он ударил ее: «Нет! Я больше не могу это слушать», – и, бросившись к проигрывателю, остановила его так резко, что голоса оборвались зловещим стоном. Он сердито посмотрел на нее. «Какого черта ты тут устраиваешь? Совсем спятила?» – «Ты же знаешь, что я не выношу эту жуткую пластинку. – Она была вне себя. – Ты ставишь ее только потому, что я ее ненавижу…» Слезы лились ручьями, она небрежно смахивала их рукой.

Сверкнув глазами, он сказал: «Неужели я должен часами сидеть в тишине только потому, что ты и рта открыть не соизволишь? – Сердитый голос был полон искреннего возмущения – Да и вообще, что с тобой последнее время? Почему ты не можешь вести себя по-человечески? – Не ответив, она прикрыла лицо ладонями. Слезы сочились меж пальцев. Он с отвращением посмотрел на нее. – Я тут с тобой, как в одиночной камере. Но предупреждаю, больше мириться с этим я не намерен. С меня довольно. Осточертело. Возьми себя в руки, или же…» Бросив на нее грозный взгляд, он вышел, хлопнув дверью. Она осталась в наступившей тишине, как потерявшийся ребенок с мокрыми от слез щеками. Потом она бесцельно бродила по комнате, подошла к окну, отодвинула занавеску и вскрикнула от неожиданности.

Вместо тьмы она увидела ошеломляющий небесный пожар, невероятный ледяной мираж. Холодные пульсирующие всполохи радужного огня пронизывали сверкающие монолиты громоздящихся вокруг ледяных гор. Вокруг дома закованные в лед деревья, словно сверхъестественные алмазные призмы, переливаясь и сверкая, отражали яркие переменчивые каскады льющегося сверху света. Северное полярное сияние превратило привычное ночное небо в холодный искрящийся свод, под которым землю со всеми ее обитателями сковали непреодолимые сверкающие ледяные барьеры. Мир превратился в арктическую тюрьму, откуда невозможно вырваться, все живое, как и деревья, уже безжизненные под смертоносной блестящей броней, было надежно приковано к земле.

В отчаянии она огляделась по сторонам. Со всех сторон ее окружали огромные, пронизываемые ослепительными вспышками света ледяные стены, непрерывно движущиеся, изменяющиеся потоки льда, стремительные лавины, как океаны, погребали под собой обреченный мир. Куда б она ни взглянула – всюду леденящее душу кружение, парящие прозрачные пики, нависающее кольцо холодных, огненных громад, волн, готовых обрушиться на нее в любую секунду. Замороженная смертным холодом, ослепленная сверканием кристального ледяного света, она чувствовала, как становится частью полярного миража, сливается со льдом и снегом. Она приняла мир льда, ослепительного, блистающего, мертвенного, как свою судьбу; она покорилась триумфу ледников и гибели мира.

Мне было жизненно важно найти ее без промедлений. Ситуация складывалась тревожная, атмосфера накалялась, катастрофа была неизбежна. Ходили разговоры о тайной агрессии иностранной державы, но никто не знал, что происходит на самом деле. Правительство скрывало факты. Меня по секрету проинформировали о резком скачке радиоактивного загрязнения, указывающем на взрыв ядерного устройства, вид и происхождение которого остались неизвестны, отчего сколь-либо точно предсказать последствия представлялось невозможным. Предполагалось, что произошло смещение полюсов, что, в свою очередь, привело к существенным изменениям климата, вызванным преломлением солнечной энергии. Если мягкие антарктические льды не растопятся теплыми Тихим и Атлантическим океанами, образуется огромный массив льда, который будет отражать солнечные лучи и посылать их обратно в космос, лишая планету тепловой энергии. В городе царили хаос и неразбериха.

Новости из-за границы подвергались цензуре, но выехать было еще можно. Сумятица усугублялась целым потоком директив, часто противоречащих друг другу, а также непредсказуемостью, с которой их издавали и отменяли. Единственное, что могло прояснить картину, это всеобъемлющий анализ мировых событий, но это было невозможно из-за решения политиков блокировать все заграничные новости. У меня создалось впечатление, что власти просто потеряли голову, не понимая, как противостоять надвигающейся опасности, и надеясь продержать население в неведении относительно реального положения вещей, пока не будет разработан хоть какой-то план.

Люди, безусловно, проявили бы большую озабоченность, с большим рвением стремились бы получить информацию о происходящем в других странах, если бы дома им не приходилось бороться с дефицитом топлива, перебоями в электроснабжении, развалом транспортной системы и черным рынком, куда стремительно перекачивалось все жизненно необходимое.

Ожидать, что аномальные морозы прекратятся, не приходилось. В моем номере было сравнительно тепло, но даже в отелях отопление свели к минимуму, а перебои в снабжении и развал инфраструктуры препятствовали моим поискам. На реке уже несколько недель стоял лед, доки были полностью парализованы, что стало серьезной проблемой. Все товары первой необходимости были в дефиците; введение карточек, по крайней мере на продовольствие и топливо, уже нельзя было откладывать, несмотря на нежелание власть имущих прибегать к непопулярным мерам.

Все, у кого была возможность, уезжали в поисках лучшей жизни. Билетов не было ни на суда, ни на самолеты; на все рейсы выстраивались огромные очереди. Доказательств, что девушка уже за границей, у меня не было. Вообще-то представлялось маловероятным, что ей удалось покинуть страну, но, с другой стороны, какие-то шансы, что она могла оказаться на каком-нибудь судне, все-таки оставались.

Порт находился довольно далеко, добираться до него было долго и сложно. Я опаздывал, гнал туда всю ночь и прибыл за час до отплытия. Пассажиры и провожающие уже поднялись на борт и толпились на палубах. Первым долгом следовало поговорить с капитаном. Он оказался раздражающе словоохотлив. Я постепенно терял терпение, а он все продолжал сетовать на власти, на перегрузку судна пассажирами: это-де небезопасно для корабля, несправедливо по отношению к нему, к компании, к самим пассажирам, да и к страховщикам тоже. Это-де его прерогатива. Как только я получил разрешение самостоятельно передвигаться по судну, я предпринял методичный осмотр всех его частей, но не нашел и следа той, которую искал.

В конце концов я сдался и вернулся на палубу. Подавленный и бесконечно усталый я встал у перил, будучи не в состоянии пробиться сквозь толпы суетящихся на палубе людей и испытывая страстное желание бросить всю эту затею. Ведь у меня не было ни одного довода в пользу того, что девушка именно на этом корабле. Продолжать поиски на основании лишь смутной догадки показалось мне вдруг не только бессмысленным, но и безумным; тем более при моем неопределенном отношении к предмету поисков. Я подумал, что настоятельная потребность отыскать ее, словно она была утраченной частью меня самого, больше похоже не на любовь, а скорее на некое умопомрачение, слабость, которую необходимо изжить, вместо того чтобы позволять ей властвовать над собой.

В этот момент мимо меня проплыла большая черноспинная чайка, почти коснувшись кончиком крыла моей щеки, будто нарочно привлекая мое внимание и взгляд на шлюпочную палубу. И тут я увидел ее, она стояла там, где до этого никого не было, и смотрела куда-то в сторону; все, о чем я только что думал, улетучилось из головы, смятенное волной возбуждения, непреодолимая тяга к ней вернулась. Даже не разглядев ее лица, я был уверен, что это она. Ни у одной девушки в мире не было столь ослепительных волос, ни одна не была такой худенькой, что ее хрупкость можно было разглядеть сквозь грубое серое пальто. Я просто должен был до нее добраться, ни о чем другом я думать не мог. Завидуя свободно парящим чайкам, я ринулся в разделявшую нас густую человеческую массу. Времени не оставалось, корабль вот-вот должен был отчалить. Провожающие покидали палубу, пришлось продираться сквозь идущих навстречу людей. Пока не поздно, надо было попасть на шлюпочную палубу. В своем рвении, я, должно быть, страшно толкался. Слышались возмущенные возгласы, кто-то грозил кулаком. Я старался объяснить, что страшно спешу, но меня не слушали. Трое молодых людей угрожающего вида, сцепив руки, грубо преградили мне путь. Я никого не хотел обидеть и едва соображал, что делаю. Я думал только о ней. Неожиданно кто-то из команды прокричал в громкоговоритель: «Всем провожающим сойти на берег. Трап поднимется через две минуты». Воздух прорезал оглушительный гудок. Началась давка. Противостоять рвущимся к трапу людям было практически невозможно. Толпа в паническом бегстве утянула меня с корабля на причал.

Стоя у кромки воды, я увидел ее высоко над собой, но теперь уже значительно дальше. Корабль отчалил и с каждой секундой набирал скорость, а полоса воды, отделявшая меня от него, была уже слишком широкой, чтобы перепрыгнуть. В отчаянии я закричал и замахал руками, стараясь привлечь ее внимание. Безнадежно. Вокруг колыхалось целое море рук, бесчисленные голоса выкрикивали что-то невразумительное. Я видел, как она обернулась сказать что-то человеку, который только что подошел к ней и тут же натянул ей на голову капюшон, чтобы не было видно волос. Сомнения обуревали меня, и чем дольше я смотрел, тем более они крепли. В конце концов, наверное, это просто не та девушка; эта слишком уж владела собой. Но полной уверенности не было.

Судно уже начинало разворот в сторону устья гавани, оставляя за собой изгиб спокойной воды, похожей на полоску скошенной травы. Я стоял, глядя ему вслед, хотя холод уже прогнал пассажиров с палуб, и надежды узнать ее не осталось. О чем я думал за секунду до того, как увидел ее, припомнилось смутно, как сон. Мною снова овладела потребность безотлагательно продолжить поиски; я был полностью поглощен этой навязчивой идеей, как будто утратил важную часть собственного существа. Кроме этого, все в мире казалось мне несущественным.

Люди уходили с пристани, притоптывая ногами от холода. Я не заметил, как остался один. Мне даже не пришло в голову отойти от кромки воды, я продолжал вглядываться в уменьшающееся судно. Как же я сглупил. Я страшно злился на себя, что дал отплыть кораблю, так и не установив личность девушки на борту. Теперь я никогда не узнаю наверняка, она это была или нет. И если это она, как мне теперь ее найти? Послышался унылый гудок – судно вышло из защищенной гавани в открытое море и стало исчезать за серой массой волнующегося горизонта. Корабль выглядел до смешного маленьким, совсем как игрушечный. И вот он пропал из виду, мои глаза уже не могли его отыскать. Пропал безвозвратно.

Что я остался один, а все ушли, я заметил, только когда ко мне строевым шагом приблизились двое полицейских и указали на знак: «Праздношатание на причалах строго запрещается указом Министерства обороны».

«Ты что здесь шатаешься? Что, читать не умеешь?» В то, что я не заметил надписи, они поверить, разумеется, отказались. Высоченные в своих шлемах, они встали по обе стороны от меня так близко, что дула автоматов уперлись мне в бока, и потребовали предъявить документы. Таков порядок. Ничего личного. Как бы то ни было, мое поведение показалось им подозрительным, и они решили записать мое имя и адрес. Я снова повел себя по-дурацки – привлек к себе лишнее внимание. Теперь, когда им известно мое имя, я попаду в сводки; вся полиция будет знать обо мне и контролировать все мои передвижения. Это может стать серьезной помехой в моих поисках.

Пока двое полицейских выталкивали меня за ворота, что-то заставило меня посмотреть вверх, где на стене рядком неподвижно сидели большие черноспинные чайки; держа клювы против ветра и указывая на море, они напоминали чучела, прикрепленные, чтобы подать какой-то сигнал. В этот момент я решил покинуть страну, пока мои визы не закончились или их не аннулировали. У меня не было предпочтений относительно места, откуда начинать поиски, все было одинаково малообещающим. А вот пытаться вести поиски отсюда, находясь под подозрением, означало бы обречь себя на неудачу.

Уезжать нужно было немедленно, пока не распространились полицейские сводки. По обычным каналам это было уже невозможно. Прибегнув к альтернативным способам, я умудрился сесть на грузовое судно с несколькими пассажирами, направляющееся на север. Я забронировал одно место до конца путешествия. Корабельный казначей готов был за вознаграждение уступить свою каюту. На следующий день я вышел, чтобы понаблюдать за прибытием судна в первый порт следования. Увидев на нижней палубе толпу готовящихся сойти на берег людей, я вспомнил жалобы, которые мне пришлось выслушать относительно переполненности судна. Официально на нем разрешалось перевозить двенадцать пассажиров. Сколько же их здесь на самом деле, думал я.

Стужа была лютая. По зеленой воде скользили отколовшиеся куски льдин. Очертания берега едва угадывались в туманной дымке. Пристань была уже довольно близко, но здания в конце мола казались бесформенными, призрачными. Облокотившись о перила, чуть поодаль от других пассажиров стояла девушка в тяжелом сером пальто с капюшоном. Ветер раздувал полы, обнаруживая клетчатую стеганую подкладку. Мое внимание привлекло именно пальто, хотя я прекрасно знал, что с начала холодов такие пальто стали чуть ли не женской униформой и увидеть их можно было повсюду.

Дымка поднималась и постепенно рассеивалась, вот-вот должно было взойти солнце. Изрезанное побережье изобиловало бухтами и острыми скалами, дальше виднелись заснеженные горы. Вокруг было много островков, некоторые, поднимаясь вверх, оказывались облаками, другие сгустками тумана опускались и вставали на якорь в море. Внизу белоснежный ландшафт, туманно-белый полог сверху – все смутно, как в восточной живописи. Город, казалось, состоял из одних развалин, беспорядочно обрушившихся друг на друга строений, город песочных замков, разрушенный приливом. Мощная городская стена, некогда защищавшая его, была во многих местах проломлена и, следовательно, бесполезна, оба ее конца уходили под воду. Некогда это был большой город. И хотя его укрепления веками лежали в руинах, он все еще представлял некоторый исторический интерес.

Внезапно все затихло. Двигатели остановились. Корабль продолжал двигаться по инерции. Я слышал легкий шелест воды о борт, заунывные крики морских птиц, этот печальный северный звук. Больше никаких звуков не было. С земли не доносились ни шум машин, ни колокола, ни людские голоса. Разрушенный город под нависшими скалами застыл в полной тишине. Я думал о длинных и узких древних кораблях, награбленном добре, хранившемся в трюмах, крылатых шлемах, рогах для вина, тяжелых украшениях из золота и серебра, грудах окаменелых костей. Это был город из прошлого, город мертвых.

С моста раздался крик. На пристани как из-под земли выросли вооруженные мужчины с угрюмыми лицами. Они были в форме: подбитые ватой черные кители, крепко перетянутые ремнями, высокие сапоги, меховые шапки. Когда они двигались, ножи на поясе пускали солнечных зайчиков. Вид был нездешний, даже угрожающий. Я слышал, как кто-то сказал, что это люди правителя, что для меня ничего не значило; я об этом правителе ничего не слышал. Тем не менее их присутствие меня удивило, поскольку частные армии были запрещены законом. С бортов сбросили концы, мужчины поймали их и пришвартовали корабль. С грохотом опустился трап. Пассажиры зашевелились, подняли багаж, вынули паспорта и бумаги и начали, шаркая, медленно продвигаться к выставленному барьеру.

Девушка в сером пальто и не собиралась сходить на берег, даже позу не изменила. По мере того как пассажиры удалялись и вокруг нее не оставалось ни души, мой интерес возрастал, я не мог отвести от нее глаз. Больше всего меня поражала ее полная неподвижность. Такая пассивная позиция, предполагающая одновременно смирение и сопротивление, для молодой девушки была не вполне естественной. Она была настолько неподвижна, словно ее накрепко привязали к перилам, и я подумал, как легко спрятать веревки под этим широким пальто.

Яркая прядь блестящих светлых, почти белых волос выбилась из-под капюшона и развивалась от ветра; я почувствовал внезапное воодушевление; но тут же напомнил себе, что среди северян часто встречаются блондины. Тем не менее меня охватило неодолимое любопытство, мне необходимо было увидеть ее лицо. Чтобы это случилось, ей надо было посмотреть вверх, в мою сторону.

Движение пассажиров было прервано. На борт поднялись люди в форме и, властно покрикивая, растолкали толпу, требуя дать дорогу правителю. Проход освободили, и на борт поднялся высокий мужчина с соломенной шевелюрой, красивый особенной северной ястребиной красотой, ростом он был выше всех. Его надменность и полнейшее безразличие к остальным производили неприятное впечатление. Как будто почувствовав мое осуждение, он обратил на меня взор. Глаза у него были потрясающие – осколки ярко-голубого льда. Я видел, что он направляется к девушке в сером пальто – единственному человеку, который его не видел. Все остальные не сводили с него глаз. Когда он прокричал: «Чего ты здесь стоишь? Заснула что ли? – Девушка испуганно обернулась. – Поторопись! Машина ждет». Он подошел ближе и коснулся ее. Он улыбался, но в его голосе и поведении ощущалась угроза. Она отпрянула, явно не желая идти с ним. Он взял ее за руки, как будто дружески, но на самом деле стал силой тянуть ее за собой сквозь сбившихся в стадо, глазеющих на них пассажиров. Она так и не подняла глаз, и я не видел выражения ее лица, но вполне смог представить себе его стальную хватку на ее тонких запястьях. Они сошли на берег первыми, и их тут же увезла большая черная машина.

Я словно окаменел. И вдруг принял решение. Мне показалось, что стоит рискнуть. Хоть я не видел ее лица… в любом случае другого шанса у меня не было.

Я бегом спустился в каюту, послал за корабельным казначеем и сказал, что у меня поменялись планы. «Я сойду здесь». Он посмотрел на меня, как на сумасшедшего. «Как вам будет угодно». Он безразлично пожал плечами, но не смог скрыть едва заметную ухмылку. Деньги свои он получил. Теперь сможет еще раз продать это место.

В спешном порядке я покидал в чемодан те из вещей, что уже успел распаковать.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю