Текст книги "Оскар за убойную роль"

Автор книги: Анна и Сергей Литвиновы

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

В то же самое время.Валерий Петрович

Валерий Петрович Ходасевич вышел из метро «Маяковская» у того дома, где когда-то был ресторан «София» и редакция журнала «Юность», – а что там находится сейчас, он не знал. Он не успевал следить за всеми переменами, происходящими в столице.

Солнце шпарило вовсю. Даже в летнем костюме было жарко. Ходасевич вытер пот бумажным носовым платком и выбросил его в урну.

Полковник пересек Садовое кольцо и по внешней его стороне пошел в сторону Тверских-Ямских улиц. Отсюда до Таниной работы ходьбы было четверть часа. Это если влачить грузное тело не спеша, как он. Ну а быстрым шагом – минут семь.

Валерий Петрович зашел в прохладное и пустое помещение на углу. Кажется, когда-то здесь был магазин, а сейчас тут завершали евроремонт, пахло сыростью недавно оштукатуренных стен, из дальней комнаты доносились гортанные голоса гастарбайтеров, окликавших друг друга вроде бы по-молдавски. В последней по коридору комнате еще продолжал работу металлоремонт. Туда даже стояла очередь из двух человек. Отчим Тани стал третьим – и тут же сзади пристроилась востроносая старушка. Валерий Петрович нагнулся к ее уху и тихонько проговорил: «Просили не занимать. Обед».

– Ах, как жалко! И до сколька?

– Да через полчасика, сказал, откроет.

– Ладно, – доверительно проговорила старушенция. – Мне надо замочек на сумке починить. А пока пойду тогда хлебушка куплю.

И она испарилась. От окошка отошли и двое первых. Очередь дошла до Валерия Петровича. Из мастерской на него пахнуло запахом металлической стружки. Слесарь в кожаном фартуке вопросительно посмотрел на Ходасевича. Он был молодым, амбалистым, но уже лысым. За его спиной висели старый плакат со Шварценеггером и доска с многочисленными заготовками ключей.

– Слышь, мужик, – обратился Валерий Петрович к парню, – ты такой ключ сделать можешь? – И он протянул приемщику свой сотовый телефон, на дисплейчике которого имелась фотография ключа от Таниного сейфа.

Тот взял аппарат в руки, вгляделся.

– «Топаз»... – прочел он название и с сомнением протянул: – Сейфовый? Не, не сделаю, таких заготовок сейчас нет.

– А будут?

– Не, не ожидаем.

– Но они хоть бывают?

Парень с сомнением потряс головой:

– Да давно уж не было. Не заказывает их никто.

– Чего, прямо-таки никому они не нужны?

– Не, давно никто не просил.

– Я ключ от сейфа, – доверительно сказал Валерий Петрович, – понимаешь, потерял. А потом снова нашел. Вот я и волнуюсь. Вдруг с него кто-нибудь копию сделал? Тогда и моему сейфу – тю-тю.

– А чего у тебя там, в сейфе-то? – хмыкнул верзила. – Золото-бриллианты?

– Да нет, он сейчас вообще пустой. Но раз в месяц зарплату выдаю. Я бухгалтером на фирме работаю.

– Большая зарплата-то?

Верзила работал один, скучал, и для него милое дело было – почесать с кем-нибудь язык.

– Да тыщ пятьдесят бывает, – охотно откликнулся Ходасевич.

– Долларов?

– Да нет, рублей. У нас фирма маленькая.

– У-у... – разочарованно протянул приемщик. – А я уж хотел у тебя адресок спросить, где сейф брать. – И широко улыбнулся.

– Ну, запиши, – усмехнулся Танин отчим.

– Да больно надо! Из-за пятидесяти дубов «деревянными» связываться!

– А я вот, если честно, волнуюсь, – понизил голос Ходасевич. – Вдруг у меня тот ключ тогда сперли? Копию организовали – и всей зарплате ноги приделают? Слышь, мужик, – еще более доверительно проговорил Валерий Петрович, – у меня работа тут недалеко. Может, к тебе в последнее время кто обращался? Чтоб такой же ключ сделать?

– Не... – почесал в затылке детина. – Не было таких. Точно не было.

– А может, к сменщику твоему приходили?

– Я один работаю. Без всяких сменщиков. Пашу тут как пчела – с десяти до восьми, без перерыва на обед.

– Да? Точно никто не обращался?

– Точно, точно, папаня.

– Слушай, а где тут еще есть металлоремонт? Куда мне с моим ключом-то обратиться?

– На Лесной, кажись, есть. Вроде еще на Красина остался. А вообще в центре металлоремонтов негусто. Сам знаешь: земля дорогая. Все бутиками да казино застроили. Вон и у нас тут тоже бутик будет. Съезжаем скоро.

– И куда съезжаете? – посочувствовал Ходасевич.

– А хрен его знает, – сплюнул на пол приемщик. – Если далеко – совсем, на хрен, уйду.

– Да? Ну, бывай. Удачи тебе.

– Счастливо, бухгалтер.

Валерий Петрович вышел на улицу.

Смешно было, конечно, думать, что в первом же, самом ближнем к Таниной работе, пункте он выйдет на след похитителей. Таких удач не бывает не то что в жизни, но даже и в кино. Но надо ж было с чего-то начинать.

Почему-то Ходасевича не покидало стойкое ощущение, что документ выкрал дилетант. А с дилетанта вполне станется утащить ключ из Татьяниной сумки и пойти делать дубликат в обычный металлоремонт.

Валерий Петрович нащупал в кармане сигареты, закурил. Еще с армии у него была привычка – не курить на ходу. В крайнем случае, если не видно поблизости кафе или лавочки, можно посмолить стоя – но ни в коем случае не шагая... Это и со стороны выглядит некрасиво, и так же, как пить или есть на ходу, не испытываешь никакого удовольствия.

В тот момент, когда он прикуривал, раздался звонок мобильного телефона. Валерий Петрович посмотрел на определитель номера: звонил Родя – сотрудник Татьяны и его, Ходасевича, агент.

Валерий Петрович нажал на клавишу «соединить».

– Здравствуйте, – раздался в трубке взбудораженный, довольный голос дизайнера Щапова. И тут же, без предисловий: – Я знаю, кто украл документ.

– Какой ты быстрый, – улыбнулся Ходасевич. – Молодец. Ну, и кто же?

– Татьяна Садовникова.

– С чего ты взял, что это она? – нахмурился Валерий Петрович.

– А ее с работы увольняют.

Таня

После стычки с бешеным депутатом Таня в одиночестве поднялась на второй этаж. Ни на кого из сотрудников не глядя, прошла в свой кабинетик. Бросила Наташке: «Пожалуйста, ни с кем меня не соединяй».

Села в свое любимое кожаное кресло. Минут пять посидела – бездумно, покойно. А потом вздохнула, встала и принялась разбирать стол. Полетели в шредер копии старых договоров, эскизы, результаты исследований, варианты слоганов. Она содрала с компьютеров и со стены гору желтых стикеров – напоминаний. Они ей уже больше не понадобятся.

Тане казалось, что механическая работа поможет ей успокоиться. Сначала вроде так и было. Однообразные движения рук заставили ее забыться. Но потом – когда с бумагами было покончено – она сняла с монитора игрушечную лошадку, подарок Валерочки. Сунула в сумку. Сложила крохотный портретик Ходасевича в рамочке, стоявший рядом с принтером. Фотография тоже полетела в сумочку. Еще одно фото со стола, побольше, – Макса. Туда же!

И тут, когда ее обжитой стол сиротливо оголился, долго сдерживаемая тоска вдруг затопила ее – всю, с берегами. Она не хотела уходить! Она не могла поверить, что сегодня выйдет отсюда – и никогда, никогда, никогда больше не увидит этого уютного кабинетика, родного стола, привычных стен. И милых сотрудников – с которыми она, бывало, ругалась, и «строила» их, и сердилась на них, и учила. Но в этот момент все они казались ей родными, близкими людьми. Даже ближе, чем иные родственники. Она не могла сейчас поверить, что кто-то из них подставил ее, желал ей зла. Все они – и Мишка, и Артем, и Натка с Полиной, и Родя – стали за три года работы почти что ее семьей. Было невыносимо думать, что все они завтра придут сюда, на службу, и будут заниматься все теми же, никогда не кончающимися делами, а ее уже не будет с ними.

Таня заплакала. Слезы текли по ее щекам, и одновременно ей становилось легче. Досада и тоска словно вымывались солеными потоками из души.

И тут зазвонил прямой телефон шефа. Татьяна долго не снимала трубку – надо было справиться с рыданиями, чтобы Теплицын не услышал ее зареванный голос.

– Слушаю вас, – наконец проговорила она.

Голос не сорвался – но это был не ее, а чужой, вымученный голос.

– Татьяна Валерьевна! – Теплицын казался официальным. – Пожалуйста, зайдите ко мне. – Сделал секундную паузу и добавил: – С заявлением.

...Босс переоделся в свеженькое, и сидел он в своем «американском» победительном стиле – закинув ноги на стол. Однако выглядел неважно: броски чашками кофе от благодарных клиентов даром не проходят. На челе Теплицына лежала печать озабоченности, на лбу проявилась глубокая складка.

– Давай. – Андрей Федорович протянул руку за заявлением. Сел нормально, взял бумагу, пробежал глазами, положил на стол.

Подписывать с ходу не стал, и в груди Татьяны затеплилась надежда.

– Мне звонили еще трое заказчиков, – доверительно проговорил Теплицын. (Надежда в груди Тани чуть подокрепла от его сообщнического тона.) – Пивной король Аристарх, Северный трубный завод и конфеты «Корифанов».

– И что?

– Что-что! Они все отказываются от наших услуг.

– Как?! Ведь контракты уже подписаны! Мы по ним работаем!

– Они готовы оставить нам тот аванс, что мы получили. И даже заплатить неустойку. Лишь бы не работать с нами.

– Это их Брячихин натравил... – догадалась Татьяна.

– А то кто ж еще! Оказалось, у него длинные руки. Даже длиннее, чем я ожидал.

– Сожалею, – прошелестела Татьяна.

– В итоге, если приплюсовать твоего колбасника и Брячихина, за три дня мы потеряли пятерых клиентов. На круг больше четырех миллионов долларов. И, боюсь, это только начало. Как ты думаешь с этим справляться?

– Придумаем что-нибудь, – тихо промолвила Таня.

Шеф оставил эту реплику без внимания и продолжил:

– И еще мне звонили четверо журналистов. – Андрей Федорович заглянул в списочек. – Из «Эксперта», «Коммерсанта – Власти», «Рекламного мира» и ежедневного «Коммерсанта».

– Чего хотели?

«Кажется, – подумала Таня, – босс успокоился. Похоже, он решил воздержаться от скоропалительных решений и не будет меня увольнять. Наоборот, сейчас предложит бороться с обрушившимися на фирму бедами сообща, плечом к плечу. Что ж, я согласна. Я на все согласна. Лишь бы не уходить из агентства».

Теплицын усмехнулся:

– Журналисты хотели узнать у меня, при каких обстоятельствах секретный документ попал в печать.

– И что вы им отвечали? «Без комментариев»?

– Нет, ну почему же, – усмехнулся Теплицын. – Я говорил всем и буду говорить, что документ был потерян в результате халатности одного из наших сотрудников. – Он сделал паузу, придвинул к себе Танино заявление об увольнении и вдруг... вдруг размашисто черкнул в углу «В приказ» и расписался. – И еще я сказал журналистам, – он улыбнулся иезуитской улыбочкой, – что этот сотрудник уволен. – И он протянул ей завизированное заявление.

Кровь бросилась Тане в лицо. Андрей Федорович пять минут назад дал ей надежду, а теперь растоптал ее.

– Да ты садист, Теплицын... – процедила она.

Тот усмехнулся.

– Передашь все свои дела Пастухову.

Таня круто развернулась и выбежала из кабинета. Глаза ее были на мокром месте, но она изо всех сил сдерживалась и шептала себе: «Я не буду плакать! Не буду! Не буду!.. Много чести!»

Среда, вечер

Вот и все: мосты сожжены, личные вещи собраны, неуверенные «нам очень жаль» от сослуживцев позади. Теперь и.о. творческого директора – Артем Пастухов. Таня весь день и полвечера передавала ему дела. Добросовестно растолковывала, что клиент N до смерти обидится, если вдруг забудешь поздравить его с днем рождения, а клиентка NN обожает, когда ее называют «самой элегантной в Москве бизнес-леди»...

Артем – кресло творческого директора пока было явно ему великовато – слушал ее, словно студент-первокурсник профессора с мировым именем. В конце Таниной лекции робко спросил:

– Татьяна Валерьевна... А я могу вам позвонить, если что?

– Звони, – великодушно разрешила она. – Ну, Артем, бывай. Желаю успеха в новой, нелегкой должности.

Подхватила сумку, пакет с безделушками и в последний раз прошлась по коридору. Вошла в лифт, нажала кнопку «подвал-парковка»... Как странно: в особняке все останется как и было, только ее больше здесь не будет!

Прощай, «Пятая власть», прощай навсегда. Охранник тоже уже в курсе, что Татьяна здесь в последний раз. Смотрит хмуро, цедит сквозь зубы:

– Будьте добры, ваш пропуск... И ваши доверенности на служебные машины.

Она долго копается в сумке – убогими разъездными «девятками» Таня пользовалась редко, и потому доверенности завалились куда-то в самый труднодоступный уголок.

– Спасибо, – холодно благодарит охранник. И возвещает: – Можете быть свободны.

– Я и так свободна! – улыбается ему Таня.

Она изо всех сил старается, чтобы прощальная улыбка получилась как можно более залихватской. Но лихости не получается, и к своей «Тойоте» Таня идет, понуро опустив плечи. Нет, все-таки очень обидно. И совершенно не в ее стиле – когда уходишь не сама, а «уходят» – тебя... Даже «Тойота» – а уж что там она, железка, понимает! – и то, кажется, смотрит на нее с укоризной: «Как же ты, хозяйка, так сплоховала!..»

– Все у нас еще будет! – утешила Таня машину, а заодно и себя, и с наслаждением раскинулась на сиденье кремовой кожи.

Вид новехонькой, любовно оттюнингованной «тойоточки», как всегда, улучшил настроение. Таня нежно погладила машинку по кнопке сигнала и прошептала:

– Красоточка моя! Гроза московских дорог...

На этих словах она всегда включала габаритные огни – и создавалось впечатление, что «Тойота» подмигивает ей вместо приветствия.

– Супермашина! Подружка моя! Только ты у меня и осталась...

Таня завела двигатель, с наслаждением газанула и вырвалась из прошлого – предавшей ее «Пятой власти» – на вольные городские дороги.

* * *

Первый, я – Седьмой! Она выехала. Движется в направлении Котельнической набережной. Похоже, спешит: скорость около ста. Как меня понял? Прием...

* * *

«Тойота» помогала Тане лучше любого успокоительного. Зачем пить таблетки, когда есть иное средство: распахнуть окна, вдавить газ в пол, с наслаждением услышать, как под капотом урчит мощный двигатель, а в окна бьет-свистит шальной ветер... И вот уже стрелка спидометра танцует на ста двадцати, во все восемь колонок надрывается «Рамштайн», а симпатяга на «Лексусе» – только он и смог нагнать Таню, хотя на светофоре она стартовала в ряду из шести машин, – машет ей рукой в тщетной надежде выпросить телефончик... И ход мыслей – такой же стремительный, как ход ее машины. Хреново, конечно, когда тебя увольняют фактически с волчьим билетом. Но, с другой стороны, она по-прежнему молода, здорова и красива. И светлой головы у нее никто не отнимал. И с голоду она не опухнет – заначка у нее есть, целых четыре «зеленых» тысячи. Не бог весть какой капитал, да и ему Таня уже нашла применение – планировала, что на эти деньги поедет в Австралию, болеть за наших на турнире «Australian Open». Но раз жизнь так нелепо складывается, она и без Зеленого континента обойдется. Да и потом – до января, когда проходит первый в сезоне турнир Большого шлема, еще далеко. Может, до этого времени она себе новую работу найдет. С такой зарплатой, что не по экономному тарифу в Австралию поедет, а полетит первым классом и будет болеть за наших теннисистов в VIP-ложе!

«В общем, ничего страшного не случилось. Подумаешь, уволили! Всех, наверно, хоть раз да откуда-нибудь увольняют. Меня, правда, со скандалом поперли. И на всю рекламную тусовку теперь ославят, Андрей Федорович уж постарается. Но я ж не овца бессловесная! Я тоже найду, чем ему ответить! В конце концов, «объективка» на Брячихина из его агентства исчезла, а не из моего! Так что виноват он, а я просто безвинно пострадавшая сторона, меня, наоборот, все жалеть будут!»

Остатки здравого смысла – именно остатки, потому что, когда мчишься на скорости сто двадцать, здравый смысл дремлет, – подсказывали Тане, что логики в ее раздумьях нет никакой. Но когда за окном ночь, под рулем скорость, а все машины – соперницы по гонке – остались далеко позади, так хотелось думать не о том, что жизнь кончена, а о том, что все у тебя еще впереди!

* * *

Первый, это Седьмой! Она свернула на шоссе Энтузиастов. В настоящий момент проезжает перекресток у метро «Авиамоторная». Скорость – больше ста двадцати. Как меня понял? Прием...

* * *

Шоссе Энтузиастов – не лучшее место для прогулок. Сплошные заводы, шиномонтажи и полусдохшие НИИ. Тут даже днем прохожих мало, а ночью и вовсе никого, вымершее место. Ни припозднившегося собачника, ни влюбленных парочек, ни пьяненьких молодежных компаний. Только машины несутся – спешат побыстрее проскочить бездушные ряды труб. Даже гаишники – и те шоссе Энтузиастов не любят. Кому охота махать радаром в окружении мрачных заводских зданий? Гаишники – они эстеты и предпочитают затаиться, например, на Главной аллее Измайловского парка, где дорога окружена лесом и весною поют соловьи... Так что при гарантированном отсутствии радаров по «Энтузиастам» Таня мчалась от души: для «Тойоты» сто двадцать – это не скорость.

Впрочем, она хоть и ехала с превышением, но остальных правил дорожного движения не нарушала, хотя искушения были – практически на каждом светофоре. Нецивилизованные все-таки в России водители. Как увидят, что рядом с ними пристроилась шикарная блондинка, да на новой иномарке, так и норовят бросить вызов, инициировать гонку. Особенно гости с Кавказа стараются. Обгонять «Тойоту» на старте им, конечно, не удается – вот и используют запрещенные приемы. Когда Таня начинает притормаживать на желтый – горе-гонщики, наоборот, давят на газ и триумфально уносятся на явный красный свет. И, дураки, чувствуют себя победителями!

Но Таня останавливалась на красный даже на пустынных пешеходных светофорах. Обидно, конечно, тупо торчать перед «зеброй», когда за окном ночь и ни единого пешехода. Но лучше уж переждать, чем потом шить сатиновые трусы в колонии. Правда, пешеходы наши тоже ухари что надо. Сколько светофоров ни ставь и переходов ни рой – все равно так и норовят перебегать в неположенном месте. Да и на переходах Таня сколько раз наблюдала: горит зеленый – пешеходы стоят, болтают или целуются, а зажигается красный – лезут прямо под колеса.

Вот и сейчас она увидела: посреди шоссе, на разделительной полосе, стоит мужичок. Откуда только взялся – глухой ночью, в заводском районе? Впрочем, запойные пьяницы умеют оказываться в самых неожиданных местах, а мужчинка – точно алкаш, даже издалека видно: так перебрал, что еле на ногах держится, шатается. И никаким переходом поблизости, разумеется, и не пахнет...

«Вот гад! – почему-то разозлилась Таня. – Ведь нарушает же все, что можно: пьяный, на скоростном шоссе, в пятистах метрах от перехода! А сшибешь такого – всю жизнь себе поломаешь!» И она, убедившись, что сзади ее никто не нагоняет и «целовать» не собирается, тут же начала сбрасывать газ. Сто, восемьдесят, шестьдесят... и на всякий случай решила перестроиться из левого ряда правее – вдруг эта пьянь именно под ее машину кинется?

Впрочем, алкаш, похоже, совсем потерял ориентацию. Нет бы смирно стоять на разделительной или перебежать дорогу, пока на ней пусто, – начал кружиться вокруг своей оси: пытается, наверное, по звездам сориентироваться. Таня на всякий случай снизила скорость до пятидесяти и совсем прижалась к обочине – и все поглядывала на алкаша, так и стоявшего на разделительной: вдруг побежит? Но нет, так и остался посреди дороги. Еще не одному водителю нервы потреплет.

«Будь я мужиком, тормознула бы. И в морду хряснула – за то, что стоит прямо на шоссе и водителей нервирует. И за то, что всю гонку мне сломал!»

Таня наконец миновала алкаша, тут же прибавила газу, и в этот момент... она даже не поняла, что случилось. С тротуара, к которому она прижалась, отъезжая как можно дальше от пьяницы, ей под колеса метнулась темная тень – бесшумная, стремительная, как в фильме ужасов... Глухой удар, противный «чмок»... и самое страшное – два круглых, безумных от страха глаза на иссиня-бледном лице. На сотую долю секунды оно мелькнуло в лобовом стекле и тут же исчезло внизу, за капотом. А Таня судорожно рванула ручной тормоз и закрыла лицо руками.

* * *

Совсем молодой. Светлокудрый. Лежит перед «Тойотой», фигура в темной одежде сливается с асфальтом, и видно только лицо – бледное, с пятнами крови, рот искривился в гримаске – детской, обиженной...

Парень лежал, широко разбросав руки, и не шевелился.

«Я не подойду к нему! Я боюсь!»

Таня стиснула зубы и сделала шаг вперед. Еще один. Еще полшага... До него уже можно дотянуться рукой.

«Я не смогу дотронуться! Не смогу».

Она присела на корточки и осторожно коснулась его плеча.

– Эй... ты жи...? – Голос прозвучал хрипло, а в конце и вовсе сорвался.

Парень не шевелился и не отвечал.

– Эй, эй! Очнись же! – Она схватила его за плечи.

Податливое тело обвисло на ее руках. Голова бессильно откинулась, глаза закрыты.

«Но я не могла его убить! Я ехала медленно! И удар был слабым – от сильных ботинки срывает, а у него они на месте!»

Таня дрожащей рукой взялась за пульс – не бьется. Она отбросила вялую руку, схватила парня за шею... и только здесь, на сонной артерии, нащупала вялую, слабенькую волну. Жив! Но что с ним? Лицо – все в крови, на виске – нехорошая ссадина-вмятина, и нога неловко вывернута...

«Но я ни в чем не виновата! Я ехала медленно! И перехода здесь нет! Да и откуда он взялся – вообще непонятно!»

Таня осторожно положила парня на асфальт. Кажется, в таких случаях полагается раненого не трогать, машину с дороги не убирать и звонить в милицию... Или наоборот – своими силами оказывать медицинскую помощь?! Но как ее оказывать? Массаж сердца Татьяна делать не умела, а от того, что она перевяжет ему царапины, толку явно будет немного.

Таня дрожащими руками потянулась в карман за телефоном. С третьей попытки попала в «ноль», но на «два» нажать не успела – парень вдруг застонал.

Таня тут же отшвырнула телефон, склонилась к нему и услышала, как окровавленные губы шепчут:

– Мама... мамочка... прости... зря я... зря...

Парень снова утих, и в уголке рта выступил пузырик – белый, с красными прожилками: то ли слюна, то ли кровавая пена.

«А если он умрет? Умрет прямо у меня на руках?!»

Таня снова затрясла парня:

– Очнись, ну, очнись, пожалуйста!!!

– Больна-а-а... – простонал он. И, не открывая глаз, попросил: – Пи-ить...

Таня на секунду задумалась: а можно ли ему пить? Потом вспомнила: вроде воду нельзя только при ранениях в живот, а ему, значит, можно. И бросилась к машине, достала бутылку воды, начала поить раненого... Парень мотал головой, вода расплескивалась, но пару глотков он все-таки сделал.

И снова бессильно утих – глаз не открывал, слов не произносил и даже не стонал, а Таня растерянно стояла над распластанным на асфальте телом.

А в городе по-прежнему поздний вечер, на тротуарах пусто, и по шоссе несутся редкие машины.

«И никто не останавливается! Помогать в России, ясное дело, не принято – но пусть бы кто-нибудь из любопытства притормозил, хоть как-то меня поддержал!»

Но нет, автомобили равнодушно неслись мимо... И, как назло, ни одной гаишной машины. Ладно, в милицию она сейчас позвонит. Но сколько придется прождать, пока они подъедут? А парень по-прежнему без сознания, и пузырик-пена в уголке его рта наливается кровью...

«Умрет! У меня на руках умрет!» – терзала себя Таня. Она снова достала телефон – и увидела, что руки пострадавшего вдруг задергались, заелозили по асфальту, а потом потянулись к воротнику и начали рвать ворот рубашки...

«Задыхается!» – в панике подумала Таня. И приняла мгновенное решение. Кинулась к парню, схватила его под мышки. Собрав все силы, поволокла к «Тойоте».

Парень казался неподъемным – килограммов семьдесят, плюс, Таня читала, когда человек без сознания, тело становится куда тяжелее, чем у здорового. Но до машины она его все-таки дотащила. Последнее усилие – и он уже на пассажирском сиденье.

Таня знала, что она поступает неправильно. Что не должна покидать место происшествия.

«Но я не могу ждать, пока приедет милиция. Парень за это время умрет».

Она со всей силы вдавила газ в пол и сорвала «Тойоту» с места. До ближайшей больницы отсюда всего пять минут езды.

* * *

Больницу охраняли серьезно: на входе имелись и «лежачие полицейские», и шлагбаум, и будка охраны, разрисованная желтыми и черными полосами, – словно здесь не вход-выход для больных и посетителей, а государственная граница. Таня, скрежетнув тормозами, остановилась перед шлагбаумом и отчаянно засигналила.

Открывать ей не спешили. Сначала в окошке будки высветилась сонная физиономия, и только через минуту на пороге появился охранник. Он ленивой походочкой проковылял к «Тойоте», гневно спросил:

– Фиг ли ты пипикаешь?! Ночь на дворе!

Таня фурией выскочила из автомобиля:

– У меня тяжелобольной, откройте немедленно!

– А ты что, «Скорая помощь»? – издевательски спросил охранник.

– Слушай, урод!.. – Таня тоже отбросила остатки вежливости и приготовилась выдать хаму по полной программе.

Но тот, хоть и сонный, уже успел оценить ситуацию. Окинул цепким взглядом мятый капот и треснувшее лобовое стекло «Тойоты», углядел распластанное тело на переднем сиденье и ехидно констатировал:

– Ага. Проблем понятен. Доездилась, дамочка. До смерти зашибла или только до комы?

– Тебя не касается, – отрезала Татьяна. – Открывай ворота!

Охранник с нескрываемым злорадством ответствовал:

– Не положено. Въезд только для «Скорой». А так – вон калитка, и до приемного отделения триста метров пешочком.

Спорить и упрашивать было некогда. Таня протянула охраннику двести рублей, ледяным тоном спросила:

– Хватит?

Охранник среагировал молниеносно:

– Чтоб я номер твоей машины забыл? Да ни в жизнь!

– Ты мне только ворота открой. А потом что хочешь делай. Хоть сам в милицию звони, – устало откликнулась Таня.

Охранник купюры прихватил, но поднимать шлагбаум не торопился. Обошел «Тойоту», рассмотрел окровавленного пассажира, прокомментировал:

– Хорошо ты его отделала...

– Я сейчас твой шлагбаум протараню к чертям! – пригрозила Татьяна.

– Да, таранить ты, видать, уме-ешь, – издевательски протянул охранник. И гаркнул напарнику: – Митька, открой!

Проезжая наконец мимо поста охраны, Таня в зеркальце заднего вида увидела: охранник что-то чиркает в блокнотике. Наверняка номер ее машины записывает. Впрочем, это волновало ее куда меньше, чем то, что раненый на переднем сиденье стал совсем плох: дышал тяжело, с присвистом, а его пальцы скребли по груди, будто пытались разорвать кожу и впустить в легкие воздух...

Таня на предельной скорости домчалась до приемного отделения и загнала «Тойоту» на пандус, по которому въезжали машины «Скорой помощи». У входа курили двое мужчин в зеленых больничных костюмах. Таня бросилась к ним. Спокойно объяснять, что случилось, уже не было ни сил, ни нервов, и потому Таня просто взмолилась:

– Пожалуйста, помогите! Быстрее!

Если и эти сейчас начнут у нее деньги вымогать и измываться – она просто не выдержит. Достанет из-под сиденья монтировку и по меньшей мере расколошматит в приемном покое все стекла – отчим когда-то говорил, что большее преступление поглощает меньшее, так что бить окна она имеет полное право, все равно судить ее будут за убийство по неосторожности или как минимум за причинение тяжких телесных...

Но мужики в зеленых костюмах издеваться над ней не стали. Не спеша, с ленцой, покуривая, но подошли к «Тойоте». Зато, едва увидели, в каком состоянии Танин пассажир, тут же засуетились, отшвырнули недокуренные сигареты, один приказал другому:

– Носилки! Быстро!

И схватился за пульс раненого, одновременно стреляя в Татьяну короткими вопросами:

– Кто он вам? Где его так?.. Когда это случилось?

– Мне он никто, – со вздохом ответила Таня.

Искушение соврать, что просто подобрала раненого человека на обочине, Таня подавила: все равно вранье шито белыми нитками, когда у «Тойоты» вмятина на капоте, разбита фара и бампер треснул... Раньше надо было решение принимать: например, просто бросить раненого на дороге и уехать. Тогда еще был бы шанс выкрутиться (иное дело, что она никогда бы так не поступила), а сейчас легенды придумывать бесполезно.

Таня набрала в легкие побольше воздуха и закончила фразу:

– Я его сбила. На машине. Примерно полчаса назад.

Врач – он оттягивал веки раненого и светил в них фонариком – отреагировал странно:

– Молодец.

– Что? – не поняла Таня.

– Молодец, говорю, что не бросила. Что сюда его привезла.

Он на секунду оторвался от своего пациента, внимательно посмотрел на Таню и неожиданно сказал:

– Тебе сейчас придется несладко. Но все равно знай: такими, как ты, мы все должны гордиться.

– Спасибо, конечно... – пролепетала Таня. И не удержалась, всхлипнула: – Только чем тут гордиться? Я его не видела... Даже не поняла, откуда он на дороге взялся... А водитель обязан видеть все...

– Как тебя зовут? – вдруг спросил врач.

– Таня.

– Танюшка, значит, – тепло улыбнулся он. – Так вот что я тебе, Танюшка, скажу...

Но договорить он не успел – из приемного отделения наконец явились санитары с носилками, врач, медсестра... Вокруг раненого поднялась типичная больничная суматоха: перекладывали на носилки, одновременно надевали на руку манжетку для измерения давления, ставили капельницу... «Похоже на черепно-мозговую... не исключено внутреннее кровоизлияние... пульс нитевидный...»

На Таню, стоявшую в стороне, никто не обращал внимания. И вот уже носилки со светлокудрым парнем исчезли в чреве приемного отделения, торопливые шаги медиков растаяли в глубине коридора, а из окна высунулся усталый сторож и беззлобно ругнулся:

– Але! Девушка! Ты тарантас-то свой с пандуса убирай! Тут «Скорые» ездют, а она ишь – раскорячилась!

Таня послушно села в «Тойоту», съехала с пандуса, припарковалась под стенами приемного отделения. По правде говоря, она ожидала, что сейчас, вот сию минуту, к ней подойдут. Как минимум – какая-нибудь администраторша со шквалом вопросов и ледяным резюме: «Я обязана вызвать милицию!» А как максимум – сама милиция, и Таня уже смирилась с тем, что мучительным, многочасовым допросом тут дело не кончится. Скорее всего, ее посадят – на несколько дней уж точно, пока отчим не добьется, чтоб выпустили под подписку.

«И очень кстати возникает вопрос: есть ли пределы у Валериного терпения? Будь я на его месте – давно б послала такую падчерицу на все четыре стороны. Сказала бы: «Надоела ты мне со своими вечными проблемами. Все. Хватит. Не умеешь жить спокойно, как люди, – впредь выкручивайся сама».

Таня вздохнула и набрала телефон отчима. Семь, восемь, девять длинных гудков... Вот странно! Валера, верный своей комитетской закалке, никогда не отключал телефон на ночь – в отличие, скажем, от Тани, когда ей хотелось без помех выспаться. Значит, его действительно дома нет. Но где же он может шляться в половине первого ночи?

Таня нажала на «отбой» и набрала номер мобильника. Но мобильник тоже не ответил. Ни единого гудка не раздалось – тут же включился механический голос: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». «Выключен» – такого у Валеры вообще не бывает. А «вне зоны действия» означает, что, скорее всего, отчим в метро. Интересно, откуда ж он едет в такое позднее время?