Текст книги "Парфюмер звонит первым"

Автор книги: Анна и Сергей Литвиновы

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– О, только не это, – театрально вздохнула Татьяна, отвлекая внимание опера от предыдущего, спрятанного письма.

Опер никак не прореагировал, и Таня пояснила, тряхнув конвертом:

– Сумасшедший один нам все пишет. Вот уже третий раз. Говорит, что придумал новую гениальную рекламу: надо снять пепси-колу и кока-колу в одном ролике. Просит себе за идею пять тысяч рублей. А иначе, говорит, вы погибнете в конкурентной борьбе. Или ваш офис взорвут. Вы не можете привлечь этого чудака к уголовной ответственности?

Таня протянула оперу письмо старика. Тот буркнул:

– Это не наше дело, – и отошел.

Когда он отвернулся, Татьяна быстро-быстро сунула то самое, первое письмо в свою сумочку. Она была почти уверена, что знает, от кого оно.

Спустя пятнадцать минут Таня, сгорая от нетерпения, закончила-таки опись похищенного имущества и протянула листок следователю. Тот, оторвавшись от своего протокола, взялся его просматривать, а Таня, бросив: «Я на одну минуту», – выскользнула из предбанника.

Она заперлась в туалете и достала из сумочки то самое письмо. Сердце бухало вовсю где-то у горла. Таня нетерпеливо распечатала конверт. Из-за волнения он разорвался вкривь и вкось.

Оттуда выпала зеленая пластиковая блямба, похожая на номерок из театрального гардероба. На ней было вытиснено «113». Кроме того, к письму прилагалась квитанция – ее Таня, как и номерок, убрала обратно в сумку, – а также синий телеграфный бланк, исписанный с оборотной стороны торопливым почерком. Татьяна развернула бланк. Предчувствия ее не обманули. Это было письмо от Лени.

«Привет, дорогая Таня, – прочитала она наспех нацарапанные строчки. – Я виноват перед тобой и перед нашим общим делом. Ты вправе спросить, как, наверное, не раз уже спрашивала саму себя: где я и что со мной. Прости, Таня, но мне надо бежать. Я попал в большую беду. В очень большую. Некогда сейчас все объяснять, но документы, которые я прилагаю, могут, наверное, все рассказать. Пойди с ними в камеру хранения ж.-д. вокзала. Никому ничего не показывай и не рассказывай. Только так можем спастись и я, и ты. Извини, что я впутываю тебя в эту историю, но просто больше мне не к кому обратиться.

Жаль, что так все глупо получилось в нашем баре, да и потом тоже. Перед тем как я запечатаю конверт, я хочу сказать главное: я люблю тебя. Я тебя очень люблю. Надеюсь, что когда-нибудь мы встретимся».

Таня глубоко вздохнула. Да-а... Вот это засада!

Она как предчувствовала: с Леней действительно что-то случилось. Что-то очень неладное. Куда-то он и вправду вляпался. Письмо не похоже ни на розыгрыш, ни на бред сумасшедшего, ни на пьяную выходку.

Оно действительно было написано почерком дико спешащего, отчаянно напуганного человека. И все-таки в нем имелась некая странность, нелогичность, а какая именно, Таня понять пока не могла. Может, излишняя многословность, которую трудно совместить со случайным телеграфным бланком, быстрым почерком, вообще всем образом человека, которому приходится убегать?

Ладно, отложим. Таня опустила Ленино письмо в сумочку и достала оттуда неловко разорванный ею конверт. На штемпеле, которым была погашена марка, значилось: вверху, по диаметру: ПОЧТА РОССИИ, внизу: КОСТРОВ, а номер почтового отделения или цеха отпечатался нечетко. Зато по центру штампа оказались явственно видны цифры: 21. 06.05, а еще 01. Насколько Таня разбиралась в почтовых фенечках, цифры эти означали, что марка была погашена в один час (последние две цифры) в ночь с двадцатого на двадцать первое, с воскресенья на понедельник. Значит, по крайней мере за три-четыре часа до этого, вечером в воскресенье, Леня еще был жив и находился в Кострове.

Впрочем, оборвала она себя, ничего этот штамп, по большому счету, не значит. Письмо-то мог бросить в ящик и любой другой человек, а сам Леня написал записку не в семь-восемь вечера в воскресенье, а раньше. Однако почему-то перед внутренним взором Тани вдруг возникла картина: Леня, взмыленный, всклокоченный, в нелепых шортиках и сандаликах, стоит за столиком на привокзальной почте и лихорадочно пишет на обороте телеграфного бланка письмо... Почему ей привиделась именно привокзальная почта? Ну, это понятно: потому что в камере хранения железнодорожного вокзала он оставил нечто. В обмен на нечто ему дали квитанцию и номерок. Вот, кстати, и они: зеленый номерок с выдавленными белыми цифрами 113 и буквами КХКЖД (что, наверное, означало «камера хранения костровского железнодорожного вокзала»). А вот и квитанция: чернильным карандашом написано Шангин Л.И., а ниже – номер его паспорта. Количество мест – одно, принято 20.06. (в воскресенье) в 19.30. Значит, и вправду вечером в воскресенье в половине восьмого Ленчик был жив и здоров и оставил в камере хранения нечто.

Эх, что он за дурачок! Как же она получит вещь, положенную в камеру по его паспорту? Кто ей отдаст ее? Ладно, об этом можно подумать потом. И она по второму кругу достала из сумочки письмо – решила перечитать его. Отчим ее не раз учил: «После первого прочтения любого документа – даже газетной статьи или любовного письма – ты воспринимаешь не более сорока процентов содержащейся в нем информации. Любой важный документ надо читать дважды, а то и трижды».

Таня нетерпеливо пробежала взглядом по строчкам: «...Мне надо бежать. Я попал в большую беду... Никому ничего не показывай и не рассказывай... Только так можем спастись... Я люблю тебя... Я тебя очень люблю...»

Таня перевернула листок той стороной, где был разлинован телеграфный бланк, и тут заметила, что в правом верхнем углу написаны цифры. Написаны авторучкой: тем же Лениным спешащим почерком. Числа были такие:

15-114-103-104.

Четыре числа, разделенные черточками. Пятнадцать – сто четырнадцать – сто три – сто четыре.

Что это такое? Шифр? Похоже. Но что он значит?

Чей-то номер телефона? Но разве телефоны бывают... раз, два, три... одиннадцатизначными? В Кострове телефоны шестизначные, в Москве – семи. Сотовые «кривые» – десятизначные; междугородние – тоже... Может, впереди следует читать не единицу, а восьмерку? Тогда все получится складно: обычный междугородний или сотовый номер: 8-511-410-31-04. А может, первая единица – это код страны? И тогда выходит номер: 1-511-410-31-04. Единица, кстати, код Соединенных Штатов Америки. Таня это точно помнила, Тому не раз звонила.[3]3
  Том Харвуд, американский писатель, возлюбленный Татьяны, действует в двух книгах Анны и Сергея Литвиновых: «Все девушки любят бриллианты» и «Второй раз не воскреснешь». Издательство «Эксмо».


[Закрыть] А дальше у Тома было, кажется, 406 – код его любимой Монтановщины.

«511» – тоже, наверное, код какого-то американского региона. Вот только чей конкретно? Что за город, штат или, может быть, сотовая сеть? Во всяком случае, решила Таня, она этот номер обязательно наберет. Естественно, не сейчас, в присутствии милиционеров, а позже. И на всякий случай будет звонить не из офиса. И, наверное, не из дома.

Однако цифры на Ленином бланке вполне могут оказаться не телефонным номером, а, скажем, каким-то PIN-кодом. Или паролем доступа. Или вообще чем угодно.

Но об этом мы подумаем потом, вечером, на досуге. Для начала надо выйти из «комнаты отдыха» – что-то она здесь засиделась, мильтоны могут заподозрить неладное. Таня посмотрела в зеркало над раковиной. Выглядела она на удивление неплохо: глаза сияют, румянец во всю щеку – шикарный, надо сказать, румянец, естественный, никакой косметикой подобного эффекта не добьешься. Она не раз замечала за собой парадоксальную реакцию: когда у нее проблемы, когда ей нужно действовать – она выглядит лучше всего. Может, и в самом деле, «she loves troubles»?[4]4
  «Она любит неприятности» (англ.).


[Закрыть] И, скажем, вместо визитов к косметологу ей лучше регулярно во что-нибудь вляпываться?!

Глядясь в зеркало, Таня прикинула план действий. Итак, нужно, во-первых, как можно скорее спровадить из офиса милиционеров. Затем приспособить Изольду Серафимовну, чтобы та наводила в офисе порядок, а самой бежать на вокзал за таинственной посылкой, оставленной Леней.

О том, говорить или нет милиционерам и о странном письме, и об исчезновении Лени, Таня даже не сомневалась. Конечно же, говорить ни слова не надо.

На то они и милиционеры, чтобы держать их от своих проблем подальше.

Глава 4

Леня

Он не спал уже вторые сутки. В первую ночь, с воскресенья на понедельник, забылся на пару минут на жесткой скамье электрички. Электричка грохотала. В коротком забытьи он убегал от кого-то на бешено гремящем вертолете. Потом в вертолет попала ракета – «вертушку» дико тряхнуло. Это голова во сне ударилась о вагонное стекло. Он проснулся. Сердце бешено колотилось.

Скамейка электрички была жесткой – не то что сиденье машины. Но автомобиль пришлось бросить. По нему его бы вычислили в два счета. Первый же пост ГАИ – и его бы взяли. Менты наверняка срисовали номер его тачки. А зная номер, легче легкого установить личность. «Девятка» числится не за агентством – за ним лично. Значит, ему и отвечать.

На поезд дальнего следования он тоже не мог взять билет: надо предъявлять паспорт, а Леня не сомневался, что его уже ищут.

В ту первую ночь в электричке он, когда проснулся, все равно делал вид, что спит, прислонясь к оконному стеклу, но, прикрывшись рукой, наблюдал за вагоном сквозь полуприщуренные веки. Словно в раннем-раннем детстве, когда прячешься, закрывая самому себе глаза руками.

Народу в вагоне почти не было. В разных концах дремали четыре человека. Тетка с баулами и пареньком лет двенадцати. Двое небритых алкоголиков. Пару раз по составу проходили двое милиционеров – покосились на Ленины шорты, но подходить не стали, отправились по вагонам дальше. Он счел это добрым предзнаменованием: значит, ищут его не так уж усердно. Но, скорее всего, до патрульных в электричке просто не успели довести его фамилию и приметы.

А может, трепыхнулась надежда, его и не ищут вовсе? Махнули рукой? Нет, это вряд ли. Увы. Он не может на это рассчитывать. Надо по-прежнему быть внимательным и осторожным. И всех опасаться. И во всем подозревать подвох. По крайней мере до тех пор, пока он не выберется за пределы Костровской области.

Электричка пришла на конечную станцию в половине второго ночи. Станция звалась Малярово. Она находилась на сто двадцать километров к северу от Кострова. Дальше электропоезда не ходили. Пассажиры куда-то быстро-быстро рассосались. На станции был крохотный вокзал.

Леня зашел в пустой и душный кассовый зал. Ближайший поезд на север проходил в четыре сорок пять утра: Анапа – Санкт-Петербург, стоянка две минуты. Но он по-прежнему боялся покупать билет: предъявлять в кассе паспорт очень рискованно. Срисуют в два счета. И даже если он решится ехать дальше поездом – зайцем или договорившись с проводницей, – все равно опасно ждать три часа на ночном вокзале. Он наверняка привлечет к себе внимание местных ментов.

Леня зашел в ночной буфет. Там было жарко. Помещение нагрелось за день и не успело остыть. Продавщица дремала на табурете. Ее крупное лицо с каплями пота безуспешно овевал вентилятор. Леня попросил чашку растворимого кофе и бутылку минеральной воды. Продавщица нехотя вскипятила чайник, буркнула: «С вас двадцать один рубль». Может, спросить ее насчет ночлега, подумал было Леня, но, глянув на недовольную физию тетки, решил воздержаться. Получая сдачу с полтинника, он пересчитал наличность в портмоне. Вышло триста тридцать рублей. Совсем негусто. Была еще кредитная карта, но вряд ли ночью на станции Малярово он найдет работающий банкомат. Леня подосадовал, что вечером в Кострове он забыл разжиться наличными. Впрочем, немудрено: в городе ему надо было успеть провернуть столько дел. Теперь у него единственная надежда – на сберкассы. Но их открытия придется ждать до утра. И потом: любая операция с кредитной картой – это тоже след. След, по которому его могут вычислить.

Леня залпом выпил воду, а потом кофе. Когда выходил из душного буфета, уже был весь мокрый от пота. На привокзальной площади оказалось прохладно, пустынно и полутемно. Ветерок приятно овеял разгоряченное тело.

Свет падал от двух фонарей на здании вокзальчика. На границе света и темени торчали двое бомбил рядом со своими «Жигулями». Видимо, ждали скорый из Москвы, следующий на юг, в Костров и далее к морю – он, если верить расписанию, придет через полчаса.

Надо зафрахтовать бомбилу, чтобы довез до автотрассы, решил Леня, а там видно будет. И в этот миг рядом с ним вырос молодой толстый милицейский сержант. Откуда он, черт побери, взялся? Милиционер неразборчиво представился, поднеся руку к козырьку, потом сказал сиплым голосом:

– Предъявите ваши документы.

Во рту сразу пересохло. Сердце застучало часто-часто.

Леня достал из барсетки паспорт, протянул сержанту. Украдкой осмотрелся. Мент был один. Ни напарника, никого вокруг. Только двое бомбил равнодушно посматривают в их сторону. Если что случится, симпатии водил явно окажутся не на стороне мента: милицию никто не любит, профессиональные водители тем более. Но вряд ли и Леня будет пользоваться у них симпатией: чужак, приезжий в шортиках. Бомбилы в любом случае сохранят нейтралитет. А больше никого поблизости не видно, включая других мусоров. Леня украдкой оглядел мента.

Сержант коренастый, обрюзглый, ростом невысок. На поясе болтается дубинка. Из кобуры выглядывает «макаров». Может, все обойдется, и это обычная бдительность, может, до сержанта еще не дошла ориентировка на Леню, и его сейчас отпустят. Боже, сделай, чтобы случилось именно так!

– Откуда следуете? – спросил сержант, перелистывая паспорт.

– Из Кострова.

– Местная регистрация есть?

– Так точно, товарищ лейтенант, зарегистрирован в городе Кострове.

«Все, что угодно, хоть полковником его называть, лишь бы отпустил».

– Зачем к нам в город прибыли?

Леня на секунду замялся, и его заминка от сержанта не укрылось.

– К девушке приехал.

– Что за девушка? Где проживает?

– Девушку зовут Лена, – импровизировал на ходу Леня. – Где проживает, не знаю, у меня есть только ее телефон.

– Номер телефона?

Сержант держал паспорт Шангина в опущенной руке, а его глазки пристально шарили по Лениному лицу.

– Девушка замужем, – вроде бы замялся тот, – и мне не хотелось бы...

Последняя реплика решила дело. Возможно, сержант сам был женат и не очень с супружницей счастлив. И поэтому априори ненавидел всех изменщиц и ходоков. А может быть, им сюда, в Малярово, уже прислали ориентировку на Леню.

– Пройдемте, – решительно сказал мент и потянулся спрятать паспорт в нагрудный карман. От него вдруг пахнуло застарелым потом.

Леня понял: или прямо сейчас, или все пропало. Эти с ним чикаться не станут, просто забьют его в отделении насмерть, а перед смертью у него все выпытают.

И тогда Леня резко, в стиле «коготь», ударил сержанта скрюченными пальцами по глазам – одновременно по обоим.

Удар удался. Милиционер со свистом всосал в себя воздух. Запрокинул голову, выронил паспорт, схватился обеими руками за глаза.

Леня подхватил с земли документ и бросился бежать.

Так быстро он не бегал никогда в жизни. Ни на одной тренировке, когда учитель гонял их по десять кругов со штангой за плечами и проигравшему в забеге доставалось десять ударов бамбуковой палкой по пяткам.

Леня пустился через площадь в сторону неосвещенной улицы. Двое бомбил, разинув рты, провожали его обалделыми взглядами.

Мильтона он не видел – тот остался за его спиной. Леня надеялся, что сержант потерял сознание от боли. И еще он надеялся, что все-таки не убил мента и не покалечил.

Шангин свернул налево, в одну из улиц, и тут далеко за спиной со стороны вокзала раздались милицейские свистки. Два коротких означают «ко мне, на помощь!».

Улица, куда свернул Леня, к сожалению, оказалась не по-провинциальному освещена. Через один, но фонари горели. Длинная слабая тень от бегущего Лени неслась по фасадам старых трехэтажных домов. Он перебежал проезжую часть по диагонали. Шума погони не было слышно. Пока не было.

Не сбавляя темпа, он повернул в переулки: сначала направо, а потом сразу налево. Здесь фонари уже не светили, одноэтажные домики спали за закрытыми ставнями.

Леня бежал по незнакомой улочке совершенно чужого города. Ни души.

Стук подошв проклятых сандалий разносился далеко вокруг. Почему он не надел старые верные кроссовки? Но кто знал вчера днем, когда он собирался на пленэр, что ночью ему придется во весь дух нестись по равнодушному сонному городку, спасаясь от милиции?

За высокими воротами забрехала собака. Ее поддержала другая, третья... Весь его забег стал сопровождаться лаем, собаки, словно часовые, передавали его друг другу, а потом долго не могли успокоиться. Леня по-прежнему несся во весь опор – слава богу, улочка шла под гору. Но он все ждал, что вот-вот из-за поворота вырулит «раковая шейка».

Он выбежал на большую площадь. Судя по тому, что здесь имелся памятник Ленину и светили два фонаря, площадь была главной в городке. Этого только не хватало. Здесь наверняка и горотдел близко, а туда уже, возможно, поступил сигнал о нападении на милиционера.

Но, к счастью, напротив горловины переулка, из которого выбежал Леня, виднелся парк. Памятник Ленину стоял к парку спиной.

Леня помчался к общественному саду по периметру площади, избегая освещенных мест. Парк казался ему вожделенным укрытием. И, к счастью, ни единого человека, ни одной машины вокруг. Половина третьего – глубочайшая ночь для провинциального городка.

Ограда, охранявшая вход в парк, не ремонтировалась, похоже, лет двадцать. Краска на столбах облезла, обнажив кирпичи. Кое-где и сами кирпичи стали вываливаться. Половину стальных пик из ограды потырили. Зияли сквозные дыры. На огромном фанерном щите, тянущемся вдоль полупогибшего забора, проступала полинявшая надпись «ДОСКА ПОЧЕТА». Ни единой фотографии на щите не имелось.

Все эти детали Леня подмечал краешком сознания. Он словно цеплялся за них, чтобы не думать на бегу о самом поганом: о том, что теперь он уж точно вне закона. И о том, что будет, если его вдруг поймают.

Парк весь зарос кустарником. Последние пятнадцать лет тут, кажется, никто ни разу не убирал. Слава богу, имелась дорожка, покрытая растрескавшимся асфальтом, – она словно направляла Ленин путь.

Он чуть сбавил ход.

Может, отсидеться здесь до утра? Вряд ли ночью менты полезут прочесывать парк. Отсидеться. Возможно, разумная мысль, но Ленино тело не желало слушать доводы разума. Оно гнало его вперед и вперед – поскорее прочь из этого страшного городка.

Парк кончился быстро. Кончился обрывом. Вдоль обрыва тоже, как и перед входом, тянулась ограда, только здесь она оказалась в совершеннейшем запустении: ни единой железной пики, только полуразваленные столбики и бордюр. На бордюре валялись пластиковые бутылки, смятые банки и засаленные газеты. В кустах белела гипсовая статуя пионерки с арматурой вместо рук.

Проклятая луна вывалилась из-за туч и теперь мертвенно освещала всю округу. Птенец большого города, Леня никогда не думал, что от луны может быть столь много света.

Он подошел к обрыву, которым кончался парк, и заглянул вниз. Внизу текла река – неширокая, совсем не такая, как костровский Танаис. Вдоль реки шла автомобильная дорога. По ней проехал грузовик. Навстречу ему пронеслась «Газель». По местным меркам, да для нынешнего позднего времени, дорогу можно было считать оживленной.

Обрыв при свете луны выглядел не настолько крутым, чтобы нельзя было спуститься. Даже виднелась тропинка. Леня решительно перешагнул бордюр ограды и побежал вниз.

В сандалии набивалась земля и камушки. Пару раз он плюхнулся и проехался на попе, однако вскоре благополучно добрался до дороги. Немного постоял спокойно, приводя дыхание в норму. Луна опять нырнула в облака, и стало темней.

Издалека послышался шум приближающейся машины, судя по звуку мотора, небольшого грузовичка. Блеснул дальний свет фар.

Леня решился, выпрямился во весь рост и стал ждать.

Вот машина вывернула из-за поворота. «Газель» шла на невысокой скорости. Свет ее фар слепил Леню, и он не мог рассмотреть, сколько человек сидит в кабине. Однако, раз решившись, он не любил отступать от намеченного и поэтому вскинул руку. Шофер издалека мог рассмотреть его – странное существо для ночного городка: в майке, шортах, сандалиях, с барсеткой, но при этом не пьяный.

«Газель» принялась тормозить.

Машина остановилась, проскочив Леню метров на двадцать. Он бросился к ней, понимая, что водитель – его шанс на то, чтоб выбраться из города. Хороший шанс.

Шофер распахнул пассажирскую дверцу. В свете приборной доски было видно его молодое лицо и чубчик.

– Чего надо? – спросил водитель, но не зло, а дружелюбно.

– До трассы подкинешь?

– До какой тебе трассы?

– Костров – Воронеж.

Леня чуть не добавил: «Или до любой другой», но посчитал, что пояснение будет лишним.

– Сколько денег дашь?

– Сто рублей.

– Двести.

«Хитрованы они тут все. Казаки, внуки деда Щукаря. Видят, человек в безвыходном положении, вот и ломят несусветные деньги». Но ничего не оставалось делать, Леня кивнул:

– Идет.

Если бы шофер не согласился, Леня предложил бы ему и триста – да что там, Леня и часы «Сейко» отдал бы, только б выбраться из городка. Однако водила, слава богу, удовлетворенно кивнул:

– Залазь.

Леня забрался в кабину. «Газелька» резко снялась с места.

По дороге выяснилось, что парень едет в Костров на пивзавод за новой партией местного пива «Костровой». Трасса Воронеж – Костров начинается километров через десять, водиле ехать налево, на юг, а на пересечении с трассой есть пост ГИБДД.

Леня попросил тормознуть, не доезжая до развилки полкилометра. Он хорошо сознавал, что его поведение выглядит подозрительным: почему он попросил высадить себя не на самой трассе, где намного проще поймать попутку в сторону Воронежа? Плюс к тому шофер наверняка запомнит, что подвозил парня столичного вида в перепачканных шортах и майке, который испугался проехать пост ГАИ. Если менты на том же посту его об этом спросят, он ответит. А может, даже сам остановится, заложит. Хотя вряд ли: зачем ему лишние хлопоты. Да и что Леня, спрашивается, мог поделать? Не убивать же свидетеля.

«Газель» тормознула, Леня расплатился и выпрыгнул из кабины. Грузовичок подмигнул стоп-сигналами и умчался.

Тихая, прохладная южная ночь стояла вокруг. Луна окончательно скрылась за тучами или свалилась за горизонт, и не стало видно ни зги. Где-то далеко, в стороне покинутого Малярово, мерцал костерок. От автострады Костров – Воронеж, пролегающей впереди, временами доносился шум пролетающих машин.

Оттуда же вдруг долетела трель милицейского свистка. Возможно, гаишники тормознули ту самую «Газель», что подвозила Леню.

Да, прямиком, по асфальту, к трассе идти нельзя. Обязательно на ментов напорешься. Надо срезать угол по полям и двигать в сторону воронежской автодороги напрямик.

Но... Сейчас темнотища. В темноте по степи не походишь. Хрен чего разглядишь, в яму какую-нибудь свалишься. Фонарика, естественно, у него нет.

И тогда Леня сошел с дороги и решил дождаться рассвета в лесопосадке. Время – начало пятого, примерно через час начнет светать.

Леня вошел в искусственно насаженную лесополосу и опустился на вполне удобный пенек. После всех событий сегодняшнего дня, после всех гонок и погонь внутри было пусто, нервы подрагивали. Леня подумал, что, может, удастся чуть-чуть соснуть. Но не тут-то было. Сразу же налетели комары, принялись жужжать и жалить. Особенно атаковали голые ноги, да и зябко стало. На траву и листья легла предутренняя роса.

И, едва развиднелось, Леня снова пустился в дорогу.

...Так он встретил утро понедельника. И весь тот длинный день – пока Таня в Кострове возмущалась его опозданием, а потом презентовала рекламную концепцию, ходила домой к Лене, опрашивала старушек, обедала с Глебом Захаровичем, давала поручение Эрнесту Максимовичу, болтала по телефону с отчимом – Леня неуклонно продвигался в сторону Москвы, прочь из Костровской области...

Тогда, ранним утром, он прошел вдоль трассы перелесками – для надежности – километров десять. Вышел на дорогу у шалмана, где подкреплялись дальнобойщики: есть и пить хотелось нестерпимо. Вымыл под краном в нужнике руки, лицо, прополоскал рот. Из щербатого зеркальца на него глянул запыленный, усталый, небритый тип.

Шоферы завтракали в кафе на открытом воздухе под навесом. Леня заказал у подавальщицы кофе, бутылку минеральной воды «Архыз» и, из экономии, две сосиски с хлебом. Потом не удержался и съел еще две сосиски. От вдруг наступившей сытости чуть не заснул прямо за столом. Попросил еще чашку кофе, пересчитал деньги. Оставалось тридцать пять рублей.

Было уже около одиннадцати утра. Таня в Кострове как раз представляет концепцию заказчику. Письмо до нее наверняка еще не дошло, поэтому ругает она его на чем свет стоит. Дорого бы он дал за то, чтобы оказаться сейчас в прохладном офисе, рядом с доброжелательными людьми вроде Таньки. Эта жизнь, только вчера им оставленная, теперь казалась ему настолько далекой, что даже не верилось, что она существует. Солнце уже шпарило вовсю, припекало затылок.

Леня поплелся договариваться с кем-нибудь из дальнобойщиков. Подошел к первому:

– Слышь, подбрось меня по трассе сколько сможешь. Только у меня денег нет. Но могу тебе всю дорогу анекдоты рассказывать.

– Да? – нагло сощурился дальнобойщик. – А может, ты мне еще и отсосешь?

– А ты что, педик?

– Че-го?! – угрожающе выпятил челюсть шофер. Но Леня уже отошел прочь. Хватит с него боестолкновений.

– Пошел ты!!. – проорал дальнобойщик вслед и разразился матерной тирадой.

Леня подвалил к другому:

– Подвезешь? Только у меня денег нет. Но могу для тебя персональным диджеем поработать.

– То есть?

– Буду тебе всю дорогу анекдоты рассказывать.

– Че, и правда всю дорогу? Без перерыва? – ухмыльнулся шоферюга, одетый, как и Леня, в шорты, но другого фасона: черные, мешковатые, длинные. Пропотевшая рубаха водителя была расстегнута на груди.

– Ага, и даже без рекламных пауз.

Водитель смерил его взглядом.

– Ну, ладно, полезай в кабину, – и ухмыльнулся, – Шахерезада. Только давай так с тобой договоримся: как только у тебя анекдоты закончатся, я тебя высажу.

– Идет.

Шофер залез в кабину, хлопнул дверцей.

«КамАЗ» взревел, выпустил клуб солярного дыма и стал выворачивать на шоссе.

– Ты, кстати, слыхал, – будничным тоном начал Леня, – что концерн «Фольксваген» решил объединиться с Ижевским автозаводом?

– Иди ты! – купился водила.

– Ага, и будет выпускать гибрид «Пассата» и «ИЖа». Машину назвали «ПассатИЖи».

После секундной паузы водитель заржал.

– А ты знаешь, что Москва – единственный город в мире, где можно получить удар в зад, когда едешь по встречной полосе?

– Гы-гы-гы! – оценил водитель. – А ты сам-то москвич?

– А че, заметно?

– Да есть немного.

– А ты про экзамен в грузинской автошколе знаешь?..

– Ну?.. – замер в предвкушении дальнобойщик.

За окном радостно мелькали поля и перелески.

– Грузин на права сдает. Инспектор спрашивает: «Вот ты едышш, прямо – обрыв, справа старик стоит, слева – малъщик. Кого давить будышш?» – «Малъщик давить буду, старик – нельзя, уважаемый человек». – «Нэправильна». – «Тогда старик давить буду, малъщика жалко, пусть растет». – «Опять нэправильна. Тормоз давить надо!»

И снова раскат хохота – Леня явно завоевал доверие слушателя.

...Так бы ехать и ехать с этим благодарным водителем до самого Воронежа, а то и до Москвы, да только следовал тот не на север, а на восток, в Ульяновск. Вскоре ему надо было поворачивать направо, на волжскую трассу. По ходу дела, безостановочно травя анекдоты и байки, Леня попросил у шофера атлас. Ближайший город, Шахтерск, находился на расстоянии километров двадцати в сторону от трассы. А от него уже рукой подать до границы Костровской области.

– Ну, давай, тормозни, – попросил он шофера, – я отсюда пешком в Шахтерск пойду. Телеграмму в Москву дам. Может, мне денег кто переведет.

О себе он рассказал водителю историю, максимально приближенную к правде, но все ж таки, конечно, неправду. Сказал, что командированный, приезжал из столицы в Костров, все деньги там в карты проиграл, теперь вот домой на перекладных добирается. Конечно, никуда Леня не собирался из Шахтерска звонить. Некуда ему пока было звонить. Но он все-таки планировал там снять со своей кредитной карты наличность. Плевать, если засекут. Без денег все равно не поешь, не поспишь, никуда не доберешься. Он и так уже прожил на сутки больше, чем должен был. Если его не возьмут сразу в Шахтерске, там будет видно, что делать дальше.

– Давай я тебя до Шахтерска довезу, – неожиданно предложил шоферюга.

– Да ты чего, – удивился Леня, – это ж тебе крюк какой!

– Ниче, я не спешу, а ты мне еще свои байки потравишь.

– Был бы дурак, отказался бы, – улыбнулся Леня.

«Какая прелесть, – подумал он (мозги после всех перипетий и бессонной ночи настроились на сентиментальную волну), – наверное, такое лишь в российской глубинке возможно: шофер «КамАЗа» делает крюк в сорок километров, чтобы только подвезти понравившегося ему попутчика».

Коля – так звали водителя, а родом он был из Ульяновска – довез Шангина до самой главной площади Шахтерска. На прощание сжал его руку своей загорелой клешней. Леня выпрыгнул из кабины.

(Как раз в это время Таня объяснялась в Ленином костровском дворе со старушенциями, но он, естественно, не мог знать об этом.)

«КамАЗ» отвалил, обдав Леню сизым дымом. Водила гуднул напоследок тепловозным гудком, выбросил из окна руку в прощальном приветствии.

Сберкасса оказалась рядом с почтой, прямо на главной площади Шахтерска. У окошечка толпились старушки и две мамашки с грудничками. Все, кроме бессмысленных малышей, бросали удивленные косяки на заросшую, запыленную Ленину физиономию, на его шортики. Он терпеливо дождался своей очереди. Протянул в окошечко кредитку:

– Я могу снять наличные?

Операторша несильно удивилась – прогресс, видать, дополз и до такой дыры, как Шахтерск. Выбросила на прилавок устройство для считывания PIN-кода.

– Введите ваш PIN, – пропела она. Леня, очевидно, все-таки произвел на нее впечатление. «Остаться бы здесь навсегда, – промелькнула в усталом мозгу мысль, – жениться на этой миленькой финансистке, детишек завести. Тихо, уютно, а главное, чтобы за тобой никто не гнался и ни от кого не приходилось прятаться».

– Какую сумму вы желаете снять?

– Все, кроме десяти рублей. А что вы, девушка, делаете сегодня вечером?

Кассирша вспыхнула и потупилась:

– Я замужем.

– Тогда извините.

Она аккуратно отсчитала ему двадцать тысяч с копейками. Леня вдруг почувствовал себя баснословно богатым, просто Крезом каким-то. Подумать только, всего несколько часов назад он высчитывал, хватит ли ему денег на пару сосисок. А теперь у него довольно средств, чтобы до Москвы доехать даже на такси. Однако, после того как он разбогател, Леня почувствовал, что ему отчаянно необходима передышка. Хотелось есть, и спать, и еще он ощущал, что его майка пропотела насквозь и начинает пованивать.