Текст книги "Коллекция страхов прет-а-порте"

Автор книги: Анна и Сергей Литвиновы

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

В этот вечер обошлось без стриптиза и даже без секса – возлияния джентльменов подкосили. Зырянин, охая, убрел в спальню – Черкашин же так и уснул в кресле возле потухшего камина и даже свою разлюбезную «Вдову» не допил.

А Сонька с Маруськой долго болтали в кухне и потом ушли спать в одну из гостевых комнат – почивать возле перегарных спутников не хотелось ни одной, ни другой.

...На следующий день девушки проснулись поздно, ближе к полудню. Побрели в кухню варить кофе. По пути заглянули в гостиную – Черкашин так и дрыхнет в кресле, как его вчера оставили, храп на весь особняк развел. Зырянина тоже не слышно – похоже, и он спит.

За окном сиял чудный, солнечный, без комаров, денек, и девушки решили позавтракать на черкашинском островке, «под сенью богини». Отволокли туда кофейник, и чашки, и круассаны, и свежую клубнику, и ликерчика маленькую бутылочку, кофе сдобрить. Сонька и сигареты прихватила – хотя папик всегда, если застигал ее за курением, закатывал страшенную ворчню.

Завтрак получился изумительным – хохотали, курили, прикармливали круассанными крошками черкашинскую гордость, золотых рыбок (те плавали в закольцованной речушке), а потом стряхивали на доверчивых земноводных сигаретный пепел.

Идиллию нарушил Черкашин. Девушки и не заметили, как он, небритый, бледный, глаза красные, подкрался к островку – даже сигареты не успели загасить и ликер не спрятали.

– Ну, ща начнется... – потерянно проворчала Маруська.

Но ругаться, вопреки ожиданиям, Черкашин не стал. Молча сел на свободный стул, жестом отказался от кофе, равнодушно взглянул на Соньку (она пыталась незаметно закопать каблуком в землю недокуренную сигарету). И тихо произнес:

– У Зырянина, похоже, инфаркт.

– Что?! – дружно выкрикнули Сонька с Маруськой.

– У Зырянина инфаркт, – тихо и отчетливо повторил Черкашин. И добавил: – Он умер.

Неделю спустя

Лера, Надя и Дима

– Так вот: Сонька ни капли не сомневалась, что Зырянин – не просто умер. Она была уверена: его отравил Черкашин, – закончила свой рассказ Лера. – Отравил – тем самым шампанским.

...Надя, Лера и журналист Полуянов по-прежнему сидели в кофейне.

Разговора с Черкашиным, на который так надеялся Дима, у него не вышло: беседовать казиношник не пожелал. Категорически. И уж тем более – отказался давать комментарии по поводу смерти своей подружки.

Так что Черкашин погрузился в свой «мерс» и поспешно стартанул прочь от «Континенталя», а журналист вернулся в кофейню, к своим дамам. Сообщил раздосадованно:

– Увы, пока мимо: послал меня Черкашин. – И тут же заверил: – ПОКА послал. Ну, ничего, зайдем позже. И – с другой стороны.

– А как он выглядит? – поинтересовалась Надя. – Страдает?..

– Глаза небось бегают? – подхватила Лерочка.

– Вид у него был, прямо скажем, ошарашенный, – покачал головой Полуянов. – Будто он только что, минуту назад, о Сониной смерти узнал. Или Черкашин – такой актер хороший?

– Актер, актер! – подхватила Лера. – Придуриваться, как никто, умеет. И вообще – сволочь.

А Надя добавила:

– Лера говорит, чтоб ты с Черкашиным осторожней был. Что он – убийца.

Дима, ясное дело, немедленно обратился в слух и потребовал «полной и дословной информации». Лера – продолжая гордиться, что вся компания «замкнута» на нее, – рассказала. Точно, почти слово в слово, передала Наде с Димой недавнюю Сонькину историю про Черкашина, его школьного друга Зырянина и его безвременную смерть.

– Минуточку, – озадаченно спросил Дима, когда Лера закончила. – А какие у Сони доказательства-то были? Что Зырянина этого – именно Черкашин отравил?

– Доказательств полно, – пожала плечами Лера. И начала перечислять: – Во-первых, он шампанское, «Вдову» эту, и сам не пил, и Соньке с Маруськой не дал. Получается, только Зырянин один его и лакал. И он же – и умер. В ту же ночь. Хотя здоров был, как семь быков.

Надя скептически улыбнулась, а Дима что-то черкнул в блокноте, но комментировать свои записи не стал.

– Потом, – продолжила Лера, – Сонька проверила: все бокалы из-под шампанского Черкашин сам вымыл, а остатки из бутылки вылил и саму бутылку лично на помойку отнес.

Встретила очередной, полный скепсиса, Надин взгляд и добавила:

– Хотя по хозяйству он никогда ничего не делал. Принципиально.

– Что еще? – спокойно поинтересовался Дима.

– Разве мало? – удивилась Лера. – По-моему, дураку ясно: в этой «Вдове» отрава и была.

– А какая официальная причина смерти? – строго спросила Надя.

– Ну, ясное дело – инфаркт, – презрительно дернула плечом Лера. – У Черкашина ж все схвачено: и менты свои, и доктора купленные.

– И все-таки, – не отставала Надя. – Когда Черкашин сообщил Соне и Марусе, что Зырянин мертв, – что было дальше? Приезжали милиция, «Скорая»?

– Да вроде Сонька говорила, кто-то приезжал, – промямлила Лера. – Но кто конкретно – не помню... Участковый, что ли, был, говорила...

Надя неожиданно предложила:

– А хочешь, Лерочка, анекдот?

Лера неуверенно улыбнулась – разве до анекдотов сейчас? Но все же кивнула:

– Давай.

– Оказывается, фотомодели бывают и умными, – с усмешкой произнесла Надя. – И умные фотомодели – фотографируются для обложек энциклопедий.

Признаться, Лера не поняла, что ей делать: смеяться или обижаться. И Дима, кстати, не улыбнулся – только хмыкнул, с укором взглянул на Надю и вернулся к прерванной беседе:

– Скажи, а участковый, который в особняк Черкашина приходил, – он с Соней разговаривал? – заинтересовался Дима.

– Ясное дело, – кивнула Лера.

– И она рассказала ему о своих подозрениях? – спросила Надя.

– Да что ж она – дура, что ли? – раскипятилась фотомодель. – Черкашин ей любовником был, а Зырянин этот кто?! К тому же она его сама не терпела. Так что умер – и умер, ей же лучше.

– И вот теперь убили ее... – задумчиво протянула Надя.

Лерины губы предательски дрогнули, глаза, словно готовясь к слезам, заблестели. Надя с Димой переглянулись – и, похоже, оба подумали: «Не такая уж она и железная, как хочет казаться...»

– Может быть, Соня решила шантажировать Черкашина? – предположил журналист. – Она ничего тебе об этом не говорила?

– Шантажировать? – непонимающе уставилась на журналиста Лера.

– Ну да, – кивнул Полуянов. И, боясь, что юная модель его не поняла, «разжевал»: – Ну, вроде: «Купи мне спортивную «бэху» – а я тогда насчет Зырянина молчать буду...»

– Ничего она такого мне не рассказывала, – покачала головой Лера. На минуту задумалась и прибавила: – Хотя хвасталась дня три назад, что скоро вроде разбогатеет. И на крутой тачке рассекать будет. Но она не про «бэху» говорила, а про джип. А я еще ей сказала – как рассекать-то, без прав?

– Вот оно как... – задумчиво протянул журналист. – Ну а Сонька не говорила тебе, как она разбогатеть-то собирается?

– Да я и не спрашивала, – смутилась Лера. – Сонька столько всего всегда болтала... Всякой ерунды...

– А зря, Лерочка, не спросила, – упрекнул Дима.

– Я теперь понимаю, – согласилась фотомодель.

Девушка погрустнела. Отодвинула чашечку с недопитым кофе и внезапно подумала: «Нет, ничего нет хорошего, когда ты – главный рассказчик. Дико утомляет!..»

И попросила:

– А пойдемте домой. – И призналась: – Устала я, как сволочь.

На следующее утро

Лера

У Леры дома газет не выписывали.

Маманя говорила, что не хочет на них деньги переводить, да и врут они все. А новости можно по телевизору узнавать. «А что, по ящику не врут?» – однажды спросила у матери Лера. Голос ее при этом звучал саркастически. (Ей очень нравилось это слово – «саркастически». И другое, похожее, – «сардонически», хотя она не очень хорошо представляла, что оно значит. Однако, если б Лера могла, она бы со всеми разговаривала только саркастически и сардонически.) Но мать, например, ее саркастический тон не воспринимала, всегда беситься начинала, вот и в том разговоре ее отбрила: «По телевизору тоже врут, зато забесплатно».

Но по телевидению об убийстве Соньки не сообщали.

Да и с корреспондентами телевидения Лера знакома не была – поэтому какой интерес по ящику-то про убийство смотреть? А вот «Молвести» купить бы надо.

И поэтому утром Лера специально вышла в школу пораньше и сделала крючок, завернув к супермаркету местного значения. Возле него располагались три ларька. В одном торговали разной мелочовкой: пиво, сигареты, жвачка. В другом – овощами-фруктами, а в третьем – прессой. В первом ларьке Лера, случалось, покупала коктейли и пиво, а однажды даже сигареты, во втором – грейпфруты, считалось, что они цвет лица улучшают. А вот газеты – приобретала впервой.

Пока шла, все думала: неужели этот журналист, красавчик Дима, вчера не соврал и он про Соньку и вправду в газете напишет, да еще прямо в сегодняшней? Не, скорей всего гонит. Правда, ее новая подруга, библиотекарша Надюха, относилась к Диме серьезно, по-взрослому – как к важной персоне. Но, с другой стороны, – Лера уже прекрасно знала, какие мужики по жизни балаболы, особенно когда хотят на красивую девушку (типа нее) впечатление произвести. Нагородят о себе сорок бочек арестантов (как мама говорила): он, мол, и бизнесмен, у него и тачка крутая, и особняк – а когда начинаешь вникать в тему, выясняется, что бизнес его – ларек железный, машина – убитая «жигулятина», а в особняках числится банька в дачном товариществе «Журавушка». После того как Лера в очередной раз выслушивала мужиковские понты, ей всегда хотелось саркастически улыбнуться (или сардонически расхохотаться).

«Наверно, Дима тоже гонщик, – думала Лера по пути к киоску «Роспечати». – Может, он и вправду журналист – немного похож. Только пишет не в известных всем «Молвестях», а в какой-нибудь газетке типа «У нас в Косино» – заметки о четвертой спартакиаде умалишенных подростков».

Эдак себя накручивая, Лера с замиранием сердца дошла до киоска и приобрела свежий номер «Молодежных вестей».

Действительность превзошла ее самые смелые ожидания. (Эту фразу, насчет того, что «действительность превзошла самые смелые ожидания», Лера тоже очень любила. И в глубине души мечтала, чтобы ее когда-нибудь произнесли и про нее: да, надеялась, мол, простая девчонка Летягина стать супермоделью, но действительность, типа, превзошла ее самые смелые... – ну, и так далее.) Лере даже не пришлось газету разворачивать. Сразу видно, что там написано про Соньку и ее убийство. Статья расположена была на самой первой странице, причем так, что заголовок помещался даже НАД названием «Молодежные вести» – как будто бы он был здесь самым главным. ЮНУЮ СУПЕРМОДЕЛЬ УБИЛИ ВО ВРЕМЯ МОДНОГО ПОКАЗА – кричали с первой страницы аршинные буквы. А сама статья занимала добрую половину первой страницы, и в ней имелась даже огромная фотография Соньки: живой, здоровой, улыбающейся (непонятно откуда ее газетчики раздобыли). И слова в статье были те, которые Дима вчера из-за столика кафе диктовал. И подписана публикация жирными буквами: «Дмитрий Полуянов».

Когда Лера все это великолепие увидела, ее затопила такая нечеловеческая гордость, что она даже забыла жалеть несчастную Соньку. И в школу девушка помчалась опрометью. Что говорить! Ведь на сегодня она становилась и в классе, и в школе, да и в агентстве героиней номер один. Одна хрень – прийти и просто рассказать девчонкам, что она вчера на показе стала свидетельницей убийства. И совсем другая: предъявить им газету со статьей про убийство, напечатанной на самом видном месте, да поведать восхищенной толпе, что статью эту журналист, молодой красавчик, написал с ее, Лериных, слов – потому что вчера он у нее весь вечер в модном кафе брал интервью! Да подружки все не просто в обморок попадают – поумирают от зависти не сходя с места.

Жаль только, уроки никто по такому случаю не отменит, а до звонка остается всего пять минут, и времени для сколь-нибудь внятного рассказа решительно нет. Переменки придется ждать. А тут еще первым уроком литра. И литераторша, хоть Леру и любит, – тетка крутая, не позволит, чтобы на ее уроке шушукались – хотя бы даже обсуждая убийство. И еще русичка не выносит, когда кто опаздывает. Готова на месте сожрать.

Поэтому Лера помчалась опрометью. Влетела на школьный двор. Судя по тому, как вприпрыжку бежала ко входу малышня и поспешно тянулись вышедшие из-за угла старшеклассники-куряки, до звонка оставались считаные минуты. Лера прибавила ход – и тут, блин, зазвонил ее мобильный! Вот зараза! Лера хотела нажать на «сброс» и выключить проклятый прибор, да глянула на дисплей и увидела, что на экране отражается как раз та фамилия, какую она больше всего хотела бы на нем увидеть. Та самая, которую она только что видела напечатанной жирным шрифтом в газете. Короче, Полуянов. Вчера она, конечно же, дала Диме свой номер мобильника, и в свою очередь его номерок в трубу забила, но думать не думала, что он позвонит, тем более так скоро – только слегка мечтала.

Лера остановилась, попыталась привести дыхание в порядок и произнесла в трубку внушительно:

– Да-да?

Все равно получилось как-то несолидно, одышливо.

– Валерия Пална? – раздался в трубке веселый голос журналиста.

– Да, это я, – сохраняя достоинство, отвечала Лера.

– Газетку видела?

Лере хотелось соврать, что нет, не видела и вообще она такими глупостями не интересуется, но зачем-то восхищенно проговорила:

– Ага.

– Читатели все телефоны оборвали, – деловито произнес красавчик журналист. – Требуют продолжения.

– И что? – глупо спросила Лера.

– Поэтому мне необходимо срочно с тобой увидеться. И взять подробное, развернутое интервью.

Кажется, после того, как она купила газету, Лерина гордость достигла наивысшего градуса, больше не бывает, – но после этого предложения журналиста она возликовала еще пуще. Однако вслух («вот какая я молодец!») строго сказала:

– Я сейчас не могу.

– А часа в три можешь?

– И в три не могу, – еще строже ответила девушка. – И вечером – тоже.

Впрочем, тут же добавила – уже не сурово, а виновато:

– У меня сегодня кастинг. Ответственный. Допоздна. Может быть, завтра?

– Годится, – быстро согласился журналист. – Давай в том же кафе, где вчера. Часа в три.

Конечно, Лера знала, что порядочная девушка должна быть неуступчивой, кочевряжиться и никогда не принимать самое первое предложение молодого человека о встрече, но сейчас ведь совсем иной случай, правда? И у них с Димой не свидание будет, а интервью?

Поэтому Лера только проблеяла:

– Дава-ай.

– Вот и хорошо, вот и заметано, – быстро проговорил журналист. – Давай, до завтра, в три часа на том же месте, а сегодня на кастинге – больших тебе удач.

И отбился.

И в этот самый миг из школы начал разливаться грозный, долгий звонок. Лера сунула телефон в рюкзак и бросилась к крыльцу со всех ног, как будто стометровку на физ-ре сдавала.

Глава 5

36 часов спустя

Полуянов

Когда Дима убеждал вчера утром юную Леру Летягину, что и редакция, и читатели стоят из-за его статьи на ушах, он, разумеется, врал.

Полуянов, конечно, надеялся, что материал отметят на летучке. И, возможно, даже сам Главный, Валерий Петрович, снизойдет до скупой похвалы – типа, учитесь, дети, как сенсации нарывать. Но никакие читатели телефоны редакции не обрывали. Хотя бы потому, что в столь ранний час, в начале девятого утра, редакция еще не работала. Официально контора начинала трудиться с десяти, а фактически народ собирался к одиннадцати, к планерке. А сам Дима вообще был вольной птахой. Если хотел или надо было – шел в редакцию, нет – работал (или бил баклуши) по индивидуальному графику. Он – спецкор при секретариате, может себе позволить.

И вчера он проснулся рано только для того, чтобы позвонить Лерке. Специально подгадал, набрал номер в 8.25 – из дому явно уже ушла, а в школу еще не заявилась: хоть и строит из себя взрослую и циничную, но ведь наверняка еще в каком-нибудь десятом классе учится, красавица наша. А вот насчет того, что надо продолжать тему, Дима ей не соврал. История про убийство модели казалась перспективной. Ее можно тянуть и тянуть, забив на прочие скучнейшие газетные бодяги типа очередного совещания в московской мэрии. Но дело, конечно, не только в том, чтоб создать сочный, красочный очерк о смертельно опасных буднях красоток с подиума. Чего греха таить, Лерка и сама по себе Полуянова привлекала. Модели, хотя бы и начинающей, в его обширной коллекции девиц и дам еще не было. А Лерочка – можно сказать, «модель от Бога». Все мужики бошки сворачивают. С такой красоткой никуда не стыдно заявиться: хоть на тусовку, хоть в ресторан, хоть на прием. К тому же потенциал в школьнице чувствовался агромаднейший. Не исключено, что юная моделька, при попутном раскладе, какой-нибудь «Мисс Вселенной» со временем станет. Тогда уж Диме найдется о чем друзьям рассказать: «Мисс Вселенная, Лера Летягина? Знаю, знаю. Я ее, хо-хо, в винах учил разбираться и улиток есть».

Но первым делом, простите за тавтологию, – дело.

В Диминой голове уже вырисовывался план следующей статьи.

Ее надо будет посвятить личности убиенной Сони Перепелицыной и ее окружению. Как нельзя вписывался сюда вчерашний рассказ Лерки про Сониного папика по фамилии Черкашин, а также о таинственной смерти папиковского недруга – приятеля Зырянина, свидетельницей коей оказалась убитая. Узнать бы у Лерки парочку других вкусных подробностей про Соньку – и второй репортаж готов.

Но с юной моделькой, погрязшей в «ответственных кастингах», он увидится только завтра – а пока надо попробовать раскрутить на встречу другого Сонькиного ухажера – юного недоноска Илюшу. Тоже, кстати, вырисовывается очень достойная версия: тот вполне мог убить Соньку из ревности. Из-за того, что она ему богатого папика Черкашина предпочла.

Дима поставил в свой домашний компьютер пиратский си-ди со списком всех абонентов столичных сотовых сетей. Как там, бишь, этого Илюши фамилия? Лерка вчера сказала: Казарин, что ли. Полуянов сверился с блокнотом: точно, Казарин, – и стал искать в базе данных его мобильный телефон.

Весеннее утро за окнами голубело высоким небом, и Дима чувствовал себя веселым, бодрым и вдохновенным. Так всегда бывало, когда он нападал наконец на интересную тему. Теперь оставалось только раскрутить ее.

Ну, это дело техники.

Илья Казарин

Она умерла, но ему не стало легче.

Как она могла, все думал он. Как она могла. Как она могла, каконамогла, каконамогла...

В тот день он проснулся рано утром с ужасным настроением. Если встать и добраться до кухни, где кофе и верный антидепрессант «Гавана-клаб», – конечно, появлялся небольшой шанс привести себя в норму. Но вставать Илюша не стал. И на работу, где тоже можно хоть как-то развеяться, решил не идти. Он остался валяться в постели и думал, думал, думал...

Илюше разрывало сердце не то, что Сонечка умерла. И не то, что она ему изменяла. Это был пройденный этап. Он давно знал, что Сонечка спит с другим. И давно научился представлять их, голых, в объятиях друг друга. И сладко мучиться от сжигавшего его внутреннего огня...

Когда-то он, дурак, мечтал, что она раскается. Он, задыхаясь, подступал к ней с упреками: кактымогла, кактымогла... Но Сонечка, очаровательная, распутная и жестокая стерва, и не думала ничего скрывать. Она тогда просто пожала плечиком и невинно сказала: «Ну да, я сплю с ним – и что дальше?»

Тогда, в самый первый раз, он хотел убить ее – немедленно. И ударил прямо в глумливое лицо, и, наслаждаясь, смотрел, как только что насмешливый рот перекашивает обиженной складкой, беспечная гримаса гаснет и глаза заполняются слезами. Она была так нужна ему такой – растерянной и раскаявшейся... Но Сонька быстро взяла себя в руки – обиженная, плачущая девочка исчезла почти мгновенно. Она поднялась на ноги и холодно сказала: «Ты меня больше никогда не увидишь!»

Сначала Илюша решил: значит, такая судьба. Пусть она спасется от него. Пусть уходит. В Москве полно других безответных, податливых шлюх. Которые будут ценить его и выполнять все, что он им скажет, – Сонька же постепенно сотрется из его памяти, как мимолетное сладкое воспоминание.

Приняв такое решение, Илюша почувствовал удивительную легкость и целый день летал по Москве, от заказчика к заказчику, словно на облачке. На второй день ему стала вспоминаться Сонькина улыбка, и то, как она поводила плечом, и смех ее, ярче любого колокольчика. На третий ему безумно захотелось увидеть ее, поговорить с ней. А на четвертый она опять стала занимать все его мысли, и он стал жить как во сне, в котором наяву только и было, что мысли о ней. Развратной и одновременно невинной. Глупой – и такой мудрой. Беспомощной и жестокой. И тогда он решил: черт с ней, я все прощаю, пусть трахается с другим. От этой мысли Илюша вдруг почувствовал какое-то особое возбуждение и вожделение к ней – почти приятно стало, что она еще с кем-то бывает...

Он даже удивился и пошутил сам с собой: «Вот, Сонечка, я ведь, оказывается, вовсе и не садист, как ты меня называла... Я, наверное, мазохист... Я хочу страдать. С тобой. От тебя...»

И на следующий день Илья уже ни о чем не думал, хотел только Соньку увидеть, и чтоб не прогнала. Он стал звонить ей на мобильный – она не брала трубку. Тогда Казарин забил на свои дела, на работу, купил на все деньги букет роз и поехал к ее дому. В дверь звонил – никто не открывал, и он так и торчал возле парадного, не помнил сколько, ногти грыз от волнения. И вдруг – Сонька. Одна. Одета по-скромному, не накрашена, с рюкзачком. Из школы, наверное. Она увидела его и букет, спросила безучастно: «Это мне, что ли?» А он не мог говорить от волнения и от того, какая она была красивая, и только молча протянул ей розы – а Сонька взяла цветы и проговорила без всякого выражения: «Ну, что ж, заходи». И он поднялся к ней в квартиру, и все было как всегда – нет, даже лучше, потому что такого наслаждения, как тогда, он еще не испытывал, и оно возникало почему-то именно от подспудной мысли, что она делает это и с другим мужчиной тоже.

Потом какое-то время у него с ней опять все шло по-старому, а затем появился этот старикан на «Мерседесе» и стал донимать ее так, что Сонька даже не врала: Илюша сам видел, что на него у нее и времени-то не оставалось. К тому же старпер стал грузить Сонечку, что у него серьезные намерения. Он ее, дескать, для начала к себе на работу в казино возьмет, на две тыщи баксов, а потом даже женится. И встречаться с другими ей не позволял. А когда однажды старпер был занят, и они с Сонечкой все ж таки улучили момент и уединились в ее квартире, и Илюша в очередной раз сказал ей, чтоб она бросила старика и за него бы вышла – она, закуривая, лениво сказала: «А что ты мне можешь дать?» И он ответил: все, что угодно, – а Соня спросила, смеясь: а сколько это в денежном выражении? И Илюша сказал, баксов шестьсот-семьсот в месяц он зарабатывает, а она усмехнулась и сказала: «Да я столько за одну ночь с моего папика могу выбить».

И тогда он снова ударил ее, Сонька заплакала, а Илья схватил в руку что-то тяжелое и стал требовать подробности: с кем она еще спала, когда и сколько раз. А у нее вдруг слезы высохли, и она торжествующим голосом стала перечислять: не так давно ее Марат с одним хачиком сводил, и от него воняло, зато он ей утром восемьсот баксов отслюнил. А еще был один банкир молодой, он кокаина нанюхался и всю ночь ее мучил, никак кончить не мог, а когда она ему все-таки ртом помогла, он ей на радостях тыщу «зеленых» дал и в Париж с собой звал. И форин один был, толстый, немец, – тот тоже штуку за ночь заплатил, только евро. «Но ты не думай, Илюшенька, – елейным тоном добавила Сонечка, – я с ними со всеми даже ни разу не кончала, не то что с тобой, и когда с ними трахалась, о тебе все время думала». И тогда он снова ударил ее, а потом у него возникла чудовищная эрекция, и он набросился на нее, и кончил так ярко, как до сих пор никогда в жизни.

Вот так он и жил – ничего не видя, кроме Сони. Но встречи их становились все реже и реже, и мысль о том, что он может ее навсегда потерять, была невыносима.

И вот теперь она умерла.

Илюша прежде не раз представлял себе ее смерть. И нисколько не сомневался, что ему станет легче, когда Сонька уйдет из жизни по-настоящему. Не в фантазиях, а в реале.

Но Сонина гибель ничего, оказывается, не поменяла. Стало только хуже.

Илюша лежал в постели и все курил, курил и думал. А потом раздался звонок мобильника, он увидел на дисплее незнакомый номер и от нечего делать нажал на «прием».

Полуянов

Полуянов дозвонился до молодого ухажера Сонечки часам к одиннадцати утра.

Казарин показался Диме странным. Очень странным. Совсем не адекватным действительности. Говорил он глуховатым голосом, тормозил, зависал после каждого вопроса чуть не на минуту, приходилось по второму кругу ему все объяснять.

Но, как ни странно, от встречи с журналистом ухажер погибшей не уклонился. И дать интервью – согласился. Только не сегодня: «Я, – пауза на тридцать секунд, – сейчас, – задумался еще на минуту, – занят...»

Так что условились встретиться назавтра – в полдень.

Оставалась еще пара персонажей, интересных Полуянову в связи с историей о Сонечке. Во-первых, ее так называемый менеджер Марат.

Дима нашел в телефонной базе и его номер тоже – но поговорить не получилось. Сколько ни накручивал диск, занято было беспросветно – телефон то ли сломан, то ли осторожный менеджер просто звонки от незнакомых абонентов сбрасывает.

Не вышло договориться и с Черкашиным – его мобильник тоже не отвечал, а казиношная секретарша с упорством попугая повторяла, что Андрей Борисович хронически занят и ответить не может.

А время между тем уже близилось к вечеру, и голова от бесконечных звонков стала словно чугунная.

«Ну и ладно. Будем действовать постепенно, – порешил Полуянов. – Две встречи на завтра уже назначены: Илюша – в двенадцать, а Лерочка – в три. Вот и хватит. А у Леры, кстати, я и проконсультируюсь, как лучше к ее менеджеру подкопаться».

Дима отставил надоевший телефон и решил посвятить остаток дня «хозяйству» – навести в квартире минимальный порядок (кто знает, сколь далеко зайдет завтрашнее свидание с юной моделью?), а также обеспечить себя чистой и отутюженной рубашкой.

Марат

Вчерашний день у Марата Макарского, владельца и директора модельного агентства «Стиль и статус», выдался тяжким. Как бы сказала бывшая теща – а старушка умела выражаться красиво, – такие дни, не глядя, нужно отпускать в анналы.

Гибель Сони Перепелицыной ударила, словно камнем в висок. Пусть не подарок была девица, не из любимиц, – а не зверь же он, все равно жаль. Как там в некрологах пишут – загубленная юная жизнь, несостоявшиеся перспективы... Да и потом: просто обидно за дуреху: надо же было так по-глупому в иной мир отправиться – принять смерть в облупленной туалетной кабинке...

Но и себя Марат жалел не меньше: устроила ему Сонька геморрой, ничего не скажешь. Начать с того, что менты не скрывали – он у них один из главных подозреваемых. Допустим, убийство на него повесить непросто – ни свидетелей, ни, главное, мотивов, – а вот вскрыть, как выразился один из милицейских, «иные темные делишки – дело примитивной техники». «Темные делишки», как известно, одна из важнейших составляющих модельного бизнеса, поэтому мурыжили Марата в вечер убийства долго, аж до половины первого. А потом, едва до дому добрался, другое началось: телефон звонил беспрерывно. И хоть бы одну радостную весть сообщили – так нет же, одни сплошные претензии. Впрочем, с его подопечными ничего другого ждать и не приходилось. Не первый раз: девки-модельки нагадят, а отдуваться ему, их менеджеру. А уж сегодня, когда одну из девчонок убили, и бывшую тещу просить не надобно, чтобы погадала, – и так ясно: покоя не будет.

Сначала мамаша Лерки Летягиной отметилась – оказывается, ее дочурка, нет бы отправиться в коечку сразу, как с допроса отпустили, шлялась неизвестно где аж до часу ночи. И легенду, конечно, сварганила липовую: навешала лапши, будто он, Марат, ее после показа задержал. Едва удалось разъяренную дамочку усмирить. Но не успел Макарский для разгрузки мозгов стопарик коньячку себе накапать, как телефон разразился вновь: на связь вышел Сонькин, теперь уже бывший, хахаль – господин Черкашин. И тоже вопил, похлеще любой бабы. Навалил в кучу и «небрежение к безопасности в модельном бизнесе», и «преступную халатность», и даже «личную трагедию» приплел. А также излил на Марата тошнотворные жалобы, что за ним уже журналист охотится, какой-то хмырь из «Молодежных вестей»: «И это после того, как ты мне полную конфиденциальность обещал!»

А чего стоил следующий звонок – истерика, которую ему закатила по телефону безутешная родительница покойной Соньки?! Тут уж пришлось волочить за собой телефон – до бара шнур, к счастью, дотянулся – и пить, пить, пить: только коньяк и помогал выдавливать из себя бесконечные порции виноватых и сочувственных слов...

До постели он добрался в половине четвертого и пьяный в стельку. Мгновенно вырубился – и, пока плавал в зыбком алкогольном сне, то и дело ему являлась Сонька – но не окровавленная, не с мертвым, недоуменным взглядом, как он ее увидел, а с привычной, нагловатой ухмылочкой. Стоит, как живая, и все повторяет ему: «Смотри, Марат, не сдавайся – а то полным лохом будешь...»

Сдаваться он, конечно, не собирался, но видеть Соньку и знать, что она мертвая, было неприятно, простыни потом насквозь пропитались.

А на следующий день, как назло, даже опохмелиться спокойно не удалось – с самого утра назначено полно встреч, все важные, а после обеда – кастинг ответственный, куда надо было Лерку везти. И, конечно, опять телефонных звонков семьсот тонн, и голова раскалывалась, а стоило глаза хоть на секунду прикрыть, как тут же Сонька мерещилась, в общем, еле этот день пережил. Перед сном махнул, прямо в постели, добрый стакашек коньяку и отрубился – с твердым намерением наконец выспаться. Но, увы, опять не удалось.

...В восемь утра, в несусветное для богемного мира время, телефон запиликал вновь. Марат в отчаянии распахнул глаза: веки резало нестерпимо, во рту пересохло, жизнь, казалось ему, кончена окончательно. Но план по выходу из кризиса, несмотря на туман в голове, сложился мгновенно: добрести до телефонной розетки и вырубить проклятый агрегат. Потом – в кухню, за водой, не меньше двух полных стаканов – и снова в койку. Досыпать. И плевать – хоть раз в жизни! – на бизнес.

Марат, постанывая, выполз из кровати, пошлепал в гостиную, к розетке... но, пока ковылял, звонки прекратились. И тут же – в другой тональности – начал разливаться второй телефон, уже не городской, а мобильный.

– Да чтоб вам всем! – простонал Марат. Но на определитель мобильника все же взглянул. И тут же подобрался, сглотнул и стал лихорадочно прокашливаться: на этот звонок ему по-любому придется ответить. Потому что на дисплейчике светилось: «V.I.P.». То бишь звонивший принадлежал к немногочисленной группке особо важных для Марата абонентов. А ниже «випа» на экране значилось: Брюс Маккаген. Ну, этот уж и вовсе – наиважнейший из самых важных.