Текст книги "Князь Тишины"

Автор книги: Анна Гурова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

«Это про меня», – с гордостью подумала я. А вдруг есть еще кто-нибудь, кроме демиургов? Что еще можно делать с реальностью, кроме как творить ее? Разрушать? Хм, мысль интересная…

Я глянула на часы. Лекция подходила к концу. Уставшие с непривычки слушатели болтали и вертелись. Дед теперь рассказывал о питерском филиале Академии, но его почти не было слышно. Мои мысли вернулись в привычное русло. Итак, нужен хороший повод, чтобы попасть в Сашино училище. Вот бы там учился кто-нибудь знакомый! Или, может, заявиться прямо к их директору и сказать, что хочу к ним перевестись? Если Антонина узнает, то сожрет меня живьем…

Хохланд закончил лекцию и предложил задавать вопросы. Вопросов ни у кого не оказалось – народ ломился в столовку. В последних рядах, поглощенная своими мыслями, я покинула аудиторию. На сломанном столе перед выходом кучкой лежали какие-то рекламки. Я машинально взяла одну.

На обложке, на темно-синем фоне был в абстрактной манере изображен портрет какого-то чудовища. Оно выглядело так, как будто его намалевал сумасшедший ребенок. Под ним белыми буквами было напечатано: «„Охота на ведьм“. Выставка работ петербургских абстракционистов. Из коллекции Академии художеств».

«Жуть какая-то», – вскользь подумала я и собралась уже выкинуть рекламку, когда мой взгляд упал на адрес, по которому проходила выставка. «Актовый зал. Худ. училище. Пр. Авиаконструкторов, 110».

Вот и повод нашелся.

Спустя три часа я одиноко стояла в пустом актовом зале чужого училища и озиралась по сторонам. Исчирканный паркет, бежевые оштукатуренные стены, фиолетовый занавес над сценой. По стенам – премерзкие абстрактные портреты, напоминающие морды жуков-людоедов. Возле сцены – огромное абстрактное полотно, еще более мерзкое, чем портреты, если только это возможно. На сером фоне – бессмысленное переплетение серых монстров и уродов. Непонятно, почему эта выставка называется «Охота на ведьм»? Никаких ведьм здесь нет. Кроме меня, ха-ха.

Я добралась до училища на Авиаконструкторов только около семи вечера, перед самым закрытием выставки, и теперь корила себя за нетерпение. Разумеется, все давно ушли по домам. Надо было прийти на следующий день да пораньше. А так мало того, что я оказалась единственным посетителем (это-то как раз неудивительно, учитывая характер выставки), так еще и в училище, похоже, нет никого, кроме сторожа.

Я лениво брела вдоль картин, думая о том, что надо бы отсюда сейчас уехать, а завтра прийти еще разок. В случае чего скажу, что обожаю абстрактное искусство и не могу без него ни дня прожить. Вот, например, этот портретик – разве не прелесть? Два носа, полтора рта, челюсти расположены вертикально; пустые круглые глазки – как в ствол пистолета заглядываешь; а что там внизу написано? «Портрет учителя». Нет, пожалуй, не буду я к ним переводиться. А это что за хищник – неужели тоже учитель? Да у них здесь коллективный портрет педсовета. Ужас какой-то. Не может быть у людей таких харь, даже у учителей. Это, наверно, маски. Да, разумеется, маски.

Мне показалось, что я отгадала загадку портретов, и это отчасти примирило меня с ними. Но тут в голову забрела мысль: «А что под масками? Может, нечто такое кошмарное, что его надо прикрывать этими адскими личинами? Нечто такое, на что нельзя смотреть без опасности для жизни?»

Я оторвала взгляд от портретов, из-за которых уже бегали мурашки по коже, и направилась к выходу. Но когда взялась за ручку двери, то она оказалась закрыта. Холодея, я подергала дверь, потом попинала ее. Никто не отозвался – похоже, дверь была заперта снаружи. Должно быть, сторож решил, что уже поздно и здесь никого нет, закрыл меня и ушел домой. Неужели придется сидеть тут до утра?

Я в волнении забегала по актовому залу. Настоящая ловушка – ни окон, ни дверей, кроме единственной запертой. Казалось, что изображенные на портретах учителя пристально смотрят мне в спину сквозь прорези в своих демонических масках. При одной мысли о том, что предстоит провести ночь в компании с этими чудищами, становилось худо. А что если они вздумают выйти из рам и снять свои маски? Если здесь действительно есть мастерская реальности, то возможно и такое…

Чтобы не смотреть на потреты, я отошла от них подальше, приблизилась к абстрактной картине, установленной возле сцены, и начала ее изучать. Уроды, демоны и монстры на сером полотне продолжали сражаться в своей бессмысленной схватке. Я вдруг заметила сбоку табличку с названием. Картина называлась «9/11».

Очередная бессмыслица. В духе Малевича – «Настроение № 5». Через несколько минут до меня дошло. 11 сентября. Теракты в Нью-Йорке…

Я присмотрелась к драке монстров с возросшим интересом. Картина обрела некое подобие смысла и содержания. Угнетающее впечатление становилось понятным. Это мы, значит, людей так видим… Жертвы взрывов, потерявшие от ужаса человеческий облик, у которых осталось одно желание – хоть по головам других, да вырваться из огненного ада… Звериная борьба за существование… типа, перед лицом смерти все мерзкое и низкое в человеке вылезает наружу… Но почему серый цвет?

Я глядела на картину, пытаясь понять, а картина глядела на меня детскими глазами с взлетающего к небу крыла – единственного существа в этом пространстве, не изуродованного ужасом, злобой, эгоизмом и бессмысленной суетой. Серый мир… Там, наверно, очень тихо, подумала я. Нет – я услышала эту тишину. Мир, где нет ни света, ни тени, ни звука, ни времени. Иной мир.

И тут я внезапно поняла, о чем эта картина. Они все умерли. Все жертвы теракта. Может быть, это случилось секунду назад. Вокруг них бушует пламя, грохочут падающие башни, плавится металл, но они этого уже не видят, не замечают. Они – мертвые – в каком-то подпространстве. Искаженные отзвуки реального мира еще доносятся сюда, но переход совершен, и уже необратимо. Они умерли и даже успели преобразиться в новую, потустороннюю форму, но все еще надеются спастись, суетятся, ищут выход, не замечая, что серый мир поглощает их одного за другим.

На несколько мгновений осознания я выпала из времени. Да – наверно, это был выход. К тому же меня к нему явно подталкивали. Выходить через него мне крайне не хотелось. Но когда я представляла себе, как люди на портретах снимают маски, меня окатывала волна ужаса, и потусторонний мир картины казался приятным и уютным. Я переминалась перед картиной с ноги на ногу, не в силах решиться…

– Ты долго будешь здесь топтаться? – раздался знакомый раздраженный голос. Он прозвучал одновременно в моей голове и с картины. Я подняла глаза и вздрогнула – из-под верхней планки рамы мне подмигивало глазастое крыло. Глаза горели ледяным синим светом. На узнавание мне понадобилось не больше двух секунд.

– Князь Тишины! Ты вернулся!

– Зачем ты сюда пришла, безмозглая?!

– Из-за любви… к абстрактному искусству.

– Врешь ты все! – загрохотал голос. – Ладно, не о том речь. Тебе надо сматываться отсюда, и быстро. Полезай в картину.

– Лезть в это? Ты уверен?

– Не беспокойся, на этот раз я тебя тоже выведу. Думай быстрее! В конце концов, доверяешь ты своим старым друзьям или нет?!

Я вспомнила лабиринт и решительно шагнула вперед. Пол провалился, стены раздвинулись и пропали в сером тумане, потолок исчез. Вокруг меня летели тени, и, как лист в листопаде, я парила между ними. Никогда прежде я не слышала такой тишины. Что делать дальше, я даже представить не могла.

– Хочешь не хочешь, а придется тебе сегодня полетать, – раздался голос Князя. – Следуй за белым крылом да смотри не отставай.

Полет был стремительным, безумным и мгновенным. Только что я, едва успевая за крылом, прорывалась сквозь поток теней, и вот уже стою в коридоре чужого училища, а прямо за моей спиной – дверь в тот самый актовый зал. Только я с другой стороны – на свободе.

– А теперь своим ходом, – подсказывает мне синий. – Прямо, направо и вниз, пока они не очухались.

Я опрометью кидаюсь к выходу. Погони не слышно. Запоздало думаю: «Кто „они“?»

Училище я покинула беспрепятственно. Встречные не обращали на меня никакого внимания. Зато всю дорогу за спиной бухтел голос Князя. Синий был недоволен моим поведением. Я с ним не спорила: во-первых, еще не отошла от бега, а во-вторых, все-таки он меня снова выручил.

– Ежику понятно, что эти рекламки были примитивнейшей, рассчитанной на новичков ловушкой, – воспитывал меня синий. – Не понимаю, как ты могла отправиться в школу искусств, о которой абсолютно ничего не знаешь? Неужели вас не предупреждали?

– А чего от меня хотели-то?

– Да проверить тебя, глупая, посмотреть, на что ты способна. Только их методы проверки могли тебе дорого обойтись. И все-таки, скажи честно – почему ты сюда заявилась?

– Просто интересуюсь абстракционизмом, – гнула я свою линию. Еще чего – откровенничать с ним!

Я вышла из училища и быстрым шагом направилась к остановке. Из серых туч полетел снег – крупные редкие снежинки, каждая отдельно.

– Запомни, – продолжал синий. – В этот раз я тебя вытащил. Но теперь тебе в это училище ход закрыт. Не суйся сюда ни под каким видом.

Мы с тобой сегодня мощно засветились. Меня-то они не найдут, а вот тебя, скорее всего, возьмут на заметку…

– Что, охотиться начнут?

– Не совсем. Скорее, будут дожидаться очередного прокола. А ты его совершишь, я не сомневаюсь. В нашем мире мастера реальности не имеют права сделать тебе ничего плохого. Это запрещено законом, за этим следят специальные структуры. Но есть еще домены, живущие по собственным законам… и еще кое-что…

Я резко остановилась. Этот разговор мне не нравился.

– Слушай, может, хватит изъясняться намеками?

– Что, испугалась? Бояться нечего, пока я с тобой. В общем, живи, учись, развлекайся и не суйся куда не надо – тогда все будет хорошо, и мы с тобой еще долго не увидимся.

Синий замолчал. Я почти перестала чувствовать его присутствие. Ушел, что ли? Вот так – по-английски, не прощаясь? Не успела я обидеться, как голос раздался снова.

– Хочу дать тебе на прощанье один совет. Запомни, пожалуйста, навсегда. Если ты находишься в домене – своем или чужом, неважно, – и вдруг видишь, что все вокруг теряет цвет, становится серым – сразу выходи. Любым способом возвращайся в реальность. Запомнила?

– А что это означает?

– В свое время узнаешь. Пока просто запомни. И еще один признак…

– Признак чего?!

– Признак опасности, дурочка. Если вокруг тебя пропадают люди. Если в домене было полно народу и вдруг он опустел. Опасайся пустых мест. Они пустые только с виду. Когда уходят люди, рано или поздно появляются нелюди.

– Я ничего не поняла, – с отчаянием заявила я. – Какие люди, куда пропадают?!

– Если тебе особенно не повезет, то скоро увидишь сама, – туманно заявил Князь.

И, как всегда, исчез без следа. А обидно будет, подумала вдруг я, если он однажды так вот исчезнет и больше не вернется.

ГЛАВА 14
Говорящая голова

Эту дикую идею придумала Маринка, мне бы такое в жизни на ум не пришло. В училище закончились занятия, мы намеревались разбежаться по домам, тут-то она меня и ошарашила своим экстремальным предложением. Когда до меня дошло, что она имеет в виду, у меня подвернулась нога, и я едва не упала на асфальт:

– Нет, никогда! Только через мой труп! Но Маринка продолжала уговаривать:

– Ты только представь, сколько преимуществ! Твой Саша все узнает, а ты как бы ни при чем. Вычислить тебя невозможно. А как – по почерку, что ли?

– Да он сразу догадается, – заныла я. – Вот мы придем к ним в гости, он на меня так посмотрит (я изобразила на лице презрение, омерзение и брезгливость) – и я умру на месте от стыда!

– Никогда не догадается! – клялась Маринка. – Зато, если не дурак, поймет, что есть одна девушка, которую он вовремя не оценил, и будет всю жизнь мучиться угрызениями совести. А прикинь, как он будет гадать, кто это был?

Я с удовольствием представила, как Саша с озадаченным видом хмурит свои красивые брови, и затея сразу показалась мне не такой уж идиотской. Признаваться в любви, подставлять себя под удар возможных насмешек или, что вернее, натолкнуться на бетонную стену равнодушия – что я, безумная, что ли? А вот заинтриговать, озадачить, самой оставаясь за кадром, – это вполне подходяще. В конце-то концов, сколько можно молча сохнуть и страдать? Пора переходить к активным действиям.

Сама же Маринкина идея заключалась в следующем. На стене напротив двери Сашиной квартиры предполагалось разместить говорящее лицо, запрограммированное на две вещи: узнать Сашу и сообщить ему некое послание. При посторонних лицо остается неподвижным, маскируясь под обычное граффити. Но как только на пороге появляется Саша, лицо оживало, открывало глаза, высовывалось из стены и начинало вещать. Текст послания следовало тщательнейшим образом продумать, чтобы ни единое слово не выдавало автора.

Я поломалась еще немного и к Маринкиной радости согласилась. Не теряя времени, мы побежали к ней домой и немедленно приступили к воплощению замысла. Пока подруга набрасывала текст, я занялась лицом. Оно должно было соответствовать отведенной ему высокой роли, производить сильное впечатление, но не отвлекать адресата от собственно послания. Чем дольше я обдумывала эту задачу, тем труднее она мне казалась.

– Марин, может, твое лицо изобразим? – предложила я после двадцати минут творческого бессилия.

– Ни за что, – отрезала она, пристально вглядываясь в бумажку с текстом. – Как ты думаешь, это звучит: «Любовь обрушилась на меня, как девятый вал, и я долго отплевывалась колючками морских ежей»?

– Какая любовь?! – возмутилась я. – И не вздумай. Он должен понять, что любовь, как говорится, прошла, завяли помидоры.

– Вот я и пишу дальше: «А теперь моя любовь растаяла, как льдина в Красном море…»

– Другое дело. Так что с лицом?

– Слушай, не отвлекай меня. Совсем фантазия отказала?

Я устыдилась и сосредоточилась на своей проблеме. А не изобразить ли на стене Сашино лицо? Это мысль! Он услышит о прошедшей любви как бы от самого себя, словно так долго молчавший внутренний голос, сокровенное Я, наконец пробудилось и возвестило ему, как чужому: прохлопал ты, гордец, свое счастье! Так. Лицо сделаем в натуральную величину и окружим темным облаком бессознательного. Глаза чуть больше и еще прозрачнее, чем в жизни… и пусть немножко светятся… красным огнем? – нет, это перебор. Пусть будет побледнее, щеки запавшие, как будто только что из камеры пыток или три дня не ел. Это я, Сашенька, я – голос твоей души. Посмотри на свое изможденное лицо на стенке, послушай этот приглушенный хрип и увидишь меня, замученную безответной тайной любовью…

– Послушай-ка, об этом надо? «И теперь, когда на горизонте моего жизненного моря маячит другой, я помашу тебе голубым платочком и скажу – ты не знал меня и уже не узнаешь, прощай, прощай навсегда…»

– Пиши, – махнула я рукой. – Пусть помучается.

Маринка пожала плечами и написала.

– Все, – передала она мне бумажку. – Учи свою голову.

– Голова готова, – сообщила я.

– Ну, осталось только разместить ее напротив двери. Пошли?

Я выпучила на подругу глаза:

– Это мы что, сейчас пойдем? А если на него наткнемся? Он приходит из школы, а мы ковыряемся…

Маринка разозлилась:

– А как ты думала, голова сама туда полетит? Ну ты и трусиха! Хотя есть идея…

Я аж похолодела.

– Опять идея?

– Мы изменим свою внешность. Частично – переодеванием, а частично ты поработаешь. Кто у нас мастер реальности?

Ох, не нравилось мне все это!

– Ты не хуже меня знаешь, что за пределами училища нам творить нельзя.

– Да ладно тебе…

– Я и так непрерывно нарушаю все правила, с тех пор как влюбилась. Королева эта летучая… теперь лицо… А самого главного я тебе еще не рассказывала.

И я вкратце изложила события достопамятного вечера, когда мне явился Князь Тишины. А также эпизод в лабиринте, подначки на Катькином балконе и – в общих чертах – встречу с глазастым крылом.

– …И теперь мне кажется, что эта синяя тварь стоит и стоит у меня за спиной. Кто она, откуда взялась? Чего ей от меня надо, в конце-то концов!?

– Да… – протянула подруга, сочувственно выслушав мой рассказ. – Ты попала. Знаешь, опиши мне его поподробнее, а я поищу в сетке. Что-то мне в этом чудится смутно знакомое – как будто читала или где-то видела… Сейчас не могу сообразить, ускользает.

– Поищи, хуже не будет, – согласилась я. – Только внешность я менять все равно не стану. Нельзя, сказала же. Да и не учили меня этому.

– Ну хоть чуть-чуть, – упрашивала Маринка. – Ты же у нас такая талантливая! У тебя наверняка получится!

– Подлиза, – буркнула я, прикидывая, как реализовать перемену внешности. Я ведь действительно не знала, как это делается.

– Гелечка! – В порыве чувств Маринка обняла меня за шею, чуть не придушив. – Сделай мне такие миндалевидные фиалковые глаза!!!

– А фонарь под глазом не хочешь?

Я решительно отпихнула подругу, подошла к облепленному наклейками трюмо и принялась разглядывать свое отражение. То, что я там видела, меня не очень радовало: глаза не синие, а банальные серовато-зеленоватые, щеки могли бы быть и похудее, а губы, наоборот, более пухлыми. Моим идеалом в то время была черноволосая, синеглазая и призрачно-бледная Изабель Аджани, а я на нее была абсолютно не похожа.

Не попытаться ли исправить эту ошибку природы прямо сейчас? Несколько минут я сосредоточенно вглядывалась в глубины зеркала, представляя на месте своей круглой физиономии точеные черты прекрасной Изабель. Вскоре у меня все поплыло перед глазами, в висках застучала кровь. Я почувствовала, что теряю равновесие и вот-вот свалюсь на пол.

– Маринка, держи меня, падаю, – слабо позвала я. Подруга подхватила меня, помогла сделать несколько шагов и усадила на диван. Я откинулась на спинку, потерла глаза. Стало полегче.

– Ну как? – Мой первый вопрос был по существу. – Лицо изменилось?

Маринка скептически осмотрела меня и покачала головой:

– Щеки не похудели? Горбинка на носу появилась?

– На твоей пуговице только горбинки и не хватало, – хмыкнула Марина. – Не надейся. Какой была, такой и осталась.

– Значит, не получится, – вздохнула я.

Мы немного посидели молча и погрустили каждая о своем.

– А Эзергиль у нас, – завистливо сказала я, – проведет рукой по волосам – ш-ш-шик – и новая прическа.

– Так и я умею, – проворчала Маринка. – Когда расчески под рукой нет. Давай собираться. Пятый час уже.

– Значит, так, – подвела я итог. – Слушай инструкции. Переодеваемся: ты – мной, я – тобой. Потом тридцать секунд пристально смотрим друг другу в глаза. Этого хватит, чтобы внешность переменилась – самую чуточку, но узнавать уже не будут, если специально не приглядываться. К Сашиному дому подъедем на трамвае, выйдем заранее, у кинотеатра, дальше пойдем дворами…

– А к дому будем подбираться ползком, – подхватила нахалка, – надев черные бархатные полумаски…

– Зачем же полумаски? Капюшоны на глаза надвинем, и нормально. И хватит ржать как лошадь, дело серьезное.

– Ты только вообрази! – заливалась хохотом подруга. – Выходит твой Саша из квартиры, а напротив двери – Гелька не Гелька, а что-то смутно знакомое, да еще с его собственной головой в руках!

– Честное слово, сейчас передумаю идти!

– Ладно, пошли переодеваться, а то правда уже скоро стемнеет…

Сашин дом представлял собой белую пятнадцатиэтажную башню среди целого микрорайона невысоких кирпичных домишек старой постройки (разумеется, я усматривала в этом нечто символическое). К двери в нужную нам парадную можно было подобраться двумя путями: безыскусно и откровенно приехать на трамвае, затем пройти сто метров по широкой, со всех сторон обозримой улице, или прокрасться через детский сад, вылезти из кустов метрах в десяти от двери и преодолеть расстояние одним броском. Разумеется, мы выбрали второй путь.

Всю дорогу Маринка не переставала фыркать и хихикать, чем ужасно меня раздражала. Болтая о всякой всячине и не забывая поглядывать по сторонам, мы прошлись по окрестным дворам, успешно миновали опасный, видный из его окна открытый участок – площадку детского сада и затаились в кустах, готовясь к последнему рывку. Все мои мысли были заняты одной-единственной проблемой – как бы нас кое-кто здесь не застукал – когда Маринка рявкнула мне в ухо:

– О, мысль! А может, ты ненароком вызвала демона?

– Где, кто? Какого еще демона?! – подпрыгнула я.

– Ну этого, который синий за спиной. Натуральный демон! Он тебе еще ничего не предлагал – душу там продать? Или купить?

– Блин, обменять! – разозлилась я. – Ты пойми, ни один нормальный человек не вынесет, когда его собственное создание начинает учить его жизни да еще в таком наглом тоне, а потом берет и исчезает непонятно куда. В общем, когда он явится в следующий раз, я обернусь к нему и выскажу, что накипело!

– Не обернешься, – уверенно заявила Марина. – Сработает здоровый инстинкт самосохранения. Помнишь, как в песне? «…Хрясь – и растоптал тебя добрейший князь – князь тишины-ы-ы», – пропела она, на мой взгляд, чересчур громко. – О, еще мысль! Одна за другой! Может, это даймон?

– Кто-кто?

– Даймон. Такой призрак, типа музы, всякие умные мысли подсказывает… Из «Розы мира»… или «Имя розы» – ну нам по истории философии задавали…

– Все, засохни, – прошипела я. – Мы на подходе. Надевай капюшон.

Я высунулась из кустов, последний раз окинула взглядом пустынную улицу, и мы ринулись на штурм парадной.

– Самое опасное место, – пыхтела мне в спину Марина. – Представляешь, сейчас… ха-ха-ха… подожди ты… он выйдет из лифта… и мы с ним столкнемся… То-то он удивится! Ой, скажет, да это ж Гелька! А что это на ней надето такое странное?

– Молчать, – злобно отвечала я, прибавляя ходу. – Я тебе это еще припомню…

Мы влетели в парадную, свернули от лифтов налево и спрятались на черной лестнице. Там на нервной почве нас разобрал смех. Мы долго хохотали, сидя на грязных ступеньках, и наш смех разносился по всему дому, будя эхо в мусоропроводе.

– Пошли наверх, – отдышавшись, скомандовала я. – Наша цель – двенадцатый этаж.

– Ого! Может, все-таки на лифте?

– Или тринадцатый, я все время путаю.

– Так который? – остановилась подруга.

– Поднимемся, вспомню.

– А номер квартиры?

– У меня на цифры плохая память.

– Ты, чучело!..

– У них такая дверь полосатая. Под дерево.

– Под деревом?

– Ой как смешно…

С подобными тупыми шутками, время от времени отдыхая, мы добрались до двенадцатого этажа. На этом мое мужество закончилось.

– Выгляни, есть там кто-нибудь? – слабеющим голосом спросила я.

Маринка глянула на лестничную площадку.

– Никого. Ну, великий час настал. Ступай, а я буду прикрывать тебя сзади.

Я качнулась вперед, но ноги отказались меня нести.

– Может, ты пойдешь?

– Дура, что ли? Я медленно двинулась к двери. Тут у кого-то щелкнул замок, и я шарахнулась обратно на лестницу, едва не сбив с ног Маринку.

– Вот кобылища-то! – возмутилась она. – Все ноги оттоптала. Ты что, собираешься тут весь вечер прыгать туда-сюда?

Маринкины оскорбления возымели действие. Я ощутила прилив храбрости, подошла к полосатой двери, прислушалась – внутри было совершенно тихо.

– Карауль лифт, – прошептала я Маринке. – Я начинаю работать.

Маринка энергично закивала из-за лестничной двери. Я положила руку на стену, закрыла глаза и попыталась сосредоточиться. Перед внутренним взором как живое вставало самое прекрасное на свете Сашино лицо.

– Гелька, эй… Уходи! Оглохла, что ли?! Гелька!

Я похлопала глазами, чувствуя себя так, как будто меня внезапно разбудили. На лестнице грохотали удаляющиеся шаги Маринки. Соседняя дверь была распахнута настежь. В дверном проеме, подпирая рукой толстый бок, стояла крупная тетка и пристально разглядывала меня. В ее глазах разгорался боевой огонь.

– Наркоманы проклятые… – зловещим, сулящим бурю голосом произнесла она. – Повадились! Ничего, я милицию уже вызвала. Сейчас приедут, повяжут и в Кресты, на принудительное лечение!

– Уходи-и-и! – донесся вопль с лестницы.

– Вы ничего не поняли, – начала оправдываться я, чтобы устранить недоразумение. – Я не наркоманка. Я в гости пришла, тут мои знакомые живут…

– Знакомые?! Ничего, дай Бог, сейчас приедут и разгонят наконец этот притон… А ну стой, шалава!

Увидев, что я попятилась назад, тетка сделала быстрое хватательное движение своей могучей лапищей. Судя по всему, она намеревалась задержать меня здесь до прихода милиции. Я в одно мгновение представила все последствия моего задержания в качестве наркоманки под Сашиной дверью. Эти мысли придали мне такое невероятное ускорение, что тетка и опомниться не успела, как я уже неслась по лестнице вниз.

Между этажами я налетела на Маринку. Подруга мужественно кралась наверх, мне на помощь.

– Чего ты там застряла? – плаксиво осведомилась она. – Я чуть не померла от переживаний. Ты что, таких теток не знаешь? Она бы тебя сожрала с потрохами. Я кричу-кричу, а ты ноль внимания…

– Ладно, – вздохнула я. – Все равно я ничего не успела. Хватит на сегодня. Тетка наверняка будет сторожить под дверью. Пошли отсюда.

И мы дружно направились вниз.

– Что за бред она несла насчет притона наркоманов? – спросила Марина через минуту.

Я резко остановилась:

– Маринка! Разворачивайся!

– Что еще?

– Это был не тот этаж! У Хольгеров номер на двери черный, а там был золотой!

– Господи! – простонала Маринка. – Как меня все это достало! Ну пошли.

На тринадцатом этаже было тихо и спокойно. После сумасшедшей тетки мне уже ничего не было страшно. Я постояла у полосатой двери с черным номером, не услышала ни звука и принялась за дело. Когда мысленный образ перед моими глазами стал достаточно четким, я вытащила из кармана черный фломастер и принялась рисовать.

Прошло минут десять. Маринка ходила туда-сюда по площадке, нервно поглядывая на лифт. Под моими руками напротив двери постепенно рождалось красивое лицо с резкими, утрированными чертами, очень похожее на Сашино. Для отвода глаз я приписала сбоку кривыми готическими буквами «Nirvana forever».

– Все! Посмотри, хорошо получилось? Маринка окинула произведение взглядом художницы.

– Неплохо. Довольно выразительно. Знаешь, я бы на него посмотрела в реале…

– Все, теперь валим отсюда. Нет, нет, только не на лифте, по лестнице!

Мы вышли из парадной и постояли с полминутки на крыльце, глотая холодный воздух. Я переживала редкое чувство абсолютного удовлетворения – как от своей творческой работы, так и от успешно выполненного замысла. Даже не хотелось сразу уходить.

– Классно я все это придумала! – хвастливо произнесла Маринка. Очевидно, она была довольна не меньше меня.

– Знаешь что? – чуток подумав, предложила я. – Давай спрячемся в кустах у детского сада и подождем, пока Саша не вернется из школы. Просто так, для проверки.

– А лучше на дерево залезем! – с воодушевлением подхватила Маринка. – Вот на тот клен. С него будет гораздо лучше видно подходы. До самой трамвайной остановки.

Идея насчет клена показалась мне несколько легкомысленной, но, в принципе, я была не против. Почему бы не тряхнуть стариной и не обновить навыки лазания по деревьям, которыми я не пользовалась уже лет пять? Словом, не прошло и получаса, как мы, исцарапанные и икающие от смеха, но очень довольные, взгромоздились на проклятое дерево. Я с опаской выпрямилась на нижнем суку, окинула взглядом улицу, и моим глазам предстало ужасное зрелище.

– Маринка! – простонала я. – Все пропало!

– Что там еще? – недовольно спросила подруга, балансируя на соседней ветке.

– Саша идет!

– Ну и что?

– Он с мамой!!!

– Ну и… – Тут Маринка осеклась – до нее дошло. – А голова?..

– Об этом-то я и не подумала. – Я лихорадочно полезла вниз. – Не подумала, что он может быть не один! Боже мой, сейчас голова заговорит, а там тетя Наташа! Она такая змея, что мигом обо всем догадается!

– Ой, блин! Что делать-то будем?!

– Отвлеки их! Придумай что-нибудь! Надо уничтожить голову!

Я рухнула на увядшую траву и кинулась к парадной. На страхи времени не оставалось.

Лифт стоял где-то под самой крышей. Я прикинула, сколько времени он будет спускаться, потом подниматься, и побежала вверх по лестнице. Какой это был забег! На тринадцатом этаже я оказалась минуты через четыре; правда, сердце колотилось так, что было больно ребрам, в глазах потемнело, во рту пересохло. Шатаясь, я выползла на площадку. Голова, моя прекрасная, высокохудожественная голова одиноко красовалась напротив Сашиной двери. С горечью глядя на нее, я прикидывала, сколько времени уйдет на то, чтобы ее уничтожить. В этот момент лифт загудел и поехал вниз. Значит, в моем распоряжении оставалось минуты три.

Я положила трясущуюся руку на граффити. Сквозь четкие линии я нутром ощущала ее живое тепло. «Исчезни! – приказала я, вкладывая в эту команду все душевные силы. – Исчезни немедленно!» Как бы не так – голова осталась, где была, ее жизненный импульс был таким же явственным. Я даже не могла установить контакта с собственным творением.

«Я не могу манипулировать с реальностью в таких условиях! – осознала я после нескольких напрасных попыток. – Теперь действительно все пропало!»

Лифт поехал наверх.

Оставалось последнее средство. Я плюнула себе на пальцы и энергично провела ладонью по рисунку. Четкие линии размазались, лицо стало уродливым и совсем неузнаваемым. Но этого мало – изображение должно исчезнуть совсем. На следующий плевок в пересохшем рту не хватило слюны. Я изо всех сил ладонью терла стену, но эффект был минимальным. Надежда умирала на глазах.

Лифт остановился. Я услышала, как открываются двери, услышала шаги и глуховатый ворчливый голос Саши. Теперь не осталось времени даже на то, чтобы убежать. Я стояла на ватных ногах, опираясь о стену в покорном ожидании своей судьбы.

Шли секунды, но никто не приходил. Этажом выше щелкнул замок, хлопнула дверь. Голоса замолкли, и в доме снова стало тихо. Я слегка удивилась, подождала еще немного… и без сил сползла по стенке на пол. Слава богу! Как хорошо, что у меня нет памяти на цифры!

Я опять перепутала этаж.

«Значит, первый раз мы пришли не на двенадцатый, а на одиннадцатый, – думала я, поднимаясь на ноги. – Получается, тринадцатый выше. Тут, наверно, во всем доме двери полосатые. Все, хватит приключений. Никакая любовь не стоит таких нервов. Чувства чувствами, а свое здоровье дороже. А Маринке я сейчас вломлю: и за идею, и за вторую идею, и за то, что задержать их не сумела…»

С такими мыслями я вызвала лифт – пешком спускаться не было ни сил, ни смысла – и поехала вниз.

Вечером, около половины одиннадцатого, когда я уже валялась в кровати с книжкой, пришла мама и сказала, что мне звонит Марина.

– Ну чего тебе, предательница? – сонно спросила я.

– Нашла! – торжественно крикнула подруга в трубку.

– Чего нашла?

– Про синего твоего! В мифологическом словаре, один к одному. Так я и знала, что это демон! Слушай, читаю выдержки: «Тлалок – у ацтеков и сапотеков бог дождя… Является в грозовом облаке… обитает в облачном дворце над Мексиканским заливом, насылает бури и проливные дожди».