Текст книги "Алый шар луны"

Автор книги: Анна Данилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Я попросила ее дать мне фотографии Нади, координаты ее подруги Стеллы и, если это возможно, Егора.

– Да, это возможно, тем более что они теперь живут вместе… Представляете?!

– Да! – вспомнила я. – Мне же необходимы номера телефонов конторы, где работала Надя, ее название и адрес. И назовите фамилию директора.

8

Она проснулась и не сразу поняла, где находится. И лишь стук колес вернул ее из сонного забытья в реальность, и весь кошмар последних часов навалился на нее, как тяжелый черный ком… Она – воровка! Она украла кучу денег, и теперь ее наверняка ищут. И спокойно спит, даже и не пытаясь пересесть на другой поезд! А это следует сделать, и как можно скорее, пока ее не вычислили. Она должна запутать следы, чтобы ее не нашли. Если найдут, то и жить не стоит. После всего, что ей пришлось перенести, оказаться в тюрьме – на это она уже не способна.

Сейчас она выйдет, спросит проводницу, если та еще не спит, к какой станции они подъезжают, и выйдет из поезда, пересядет на другой, следующий в том же направлении.

Надя набросила на плечи кофту и, прикрыв подушку, набитую деньгами, одеялом, вышла из купе. Подошла к двери, ведущей в купе проводников, и тихонько постучалась. Но ей никто не ответил. Спит, решила она. И двинулась дальше, в туалет. Затем она решила покурить в тамбуре. И хотя курила она редко, подумала, что сейчас – самый подходящий момент: кругом тишина, мерный стук колес, обстановка, располагающая к раздумьям… Достала из кармана джинсов сигареты, открыла дверь тамбура и тотчас встретилась взглядом с мужчиной. Бледный, в фуфайке, он курил, судорожно втягивая в себя дым, много дыма, и глаза его словно тоже наполнялись дымом или туманом… Он окаменел сначала, увидев Надю, а потом его будто отпустило, он как-то хрипло рассмеялся, и Надя вдруг подумала, что он нереален, что он – как сгустившийся воздух, аллегория ее страха, этот мужичонка с прокуренным лицом…

Призрак страшно выматерился, словно выплюнул все свое отвращение к этой жизни, затем обозвал ее шлюхой, рванулся к ней, схватил за плечо и другой, свободной рукой начал сильно мять ее щеки, подбородок, словно проверяя, настоящее ли все это. Надя от страха не могла даже закричать, она лишь смотрела широко раскрытыми, полными слез глазами на своего мучителя и не могла, не хотела верить в то, что это не кошмарный сон…

Все, что с ней случилось потом, она осознавала уже как реальность: обжигающе-ледяной, металлический, грохочущий пол тамбура под своими голыми бедрами – и разрывающий ее внутренности зверь, непрерывно исторгавший грязные ругательства, словно это она была виновата во всем, что довело его до этого скотского акта…

Вот, вот тебе за все, что ты сделала, за то, что решилась на все это, твердила она себе, зажмурившись и пытаясь не провалиться в беспамятство. Все же это лучше, чем если тебя пырнули бы ножом и пристрелили! Так она внушала себе, чтобы выжить, вытерпеть эту адскую боль и непомерную тяжесть чужого тела. Дышать было трудно, но она все равно дышала – глубоко, хватая ртом воздух, пропитанный вонью немытого мужика, прогоревшего угля и железнодорожной копоти.

Она не помнила, в какой момент потеряла сознание. А когда пришла в себя и открыла глаза, то поняла, что лежит, растерзанная, на ледяном полу в тамбуре, почти голая, закоченевшая… Рядом валяется ее розовое мыло и затоптанное полотенце…

Она нашла в себе силы подняться, схватила валявшиеся в углу джинсы и принялась их надевать. Никак не могла попасть ногами в штанины, валилась на пол, рыдала и снова пыталась натянуть их на себя. Дрожа всем телом, рванулась к двери, хотела ее открыть, чтобы вернуться в купе, запереться от бандита, как вдруг поняла, что дверь с другой стороны кто-то держит. Конечно, надо было бы повернуть назад и бежать в другой вагон, но в купе – деньги, документы. И надо пробраться туда раньше бандитов и запереться, запереться!

Она услышала страшный женский крик. Короткий, как молниеносный удар топора. И все. Стало тихо. Она подергала ручку двери, тяжелую, холодную… Та поддалась, открылась, Надя просунула в купе голову и тотчас увидела перед собой нечто странное и непонятное. Движущийся прямо на нее полосатый, белый в розовую полоску, матрац.

– Разворачивайся и шагом марш! – услышала она мужской голос и почувствовала, как волосы на голове у нее встали дыбом. – И не смей бежать…

Голос раздавался из-за матраца. Надя стала пятиться, матрац – на нее. Она снова оказалась в ледяном, продуваемом тамбуре. Значит – бежать! Другого выхода не было. Черт с ними, с деньгами, надо спасать свою жизнь!

И тут матрац навалился на нее, и она увидела показавшегося из-за него мужчину, но не насильника, а другого. Высокого, бледного, худого, с ввалившимися глазами, которым явно не хватало очков. Есть такие люди, такие лица, которым словно не хватает очков.

– Мы с тобой сейчас спрыгнем, ясно? – сказал мужчина нервно. – Обними матрац и жди моей команды! Как только я открою дверь, ты подойдешь и с матрацем спрыгнешь, чтобы не так больно было, поняла? У тебя все равно нет другого выхода. Иначе тебя привлекут за двойное убийство, усекла?

– Но я не могу… Не хочу… У меня там… – она посмотрела на дверь, – документы, деньги…

– Все забудь! Главное – остаться живой и на свободе, ты поняла меня?

У него в руках был специальный ключ, которым проводники отпирают двери в поезде. Он недолго провозился с замком – дверь открылась, и Надя почувствовала, что ее сдувает с места… Из черного прямоугольника двери зияла ледяная ночь и веяло смертью…

– Прыгай… У нас не так много времени!

– Да я ведь разобьюсь!

– Нет, я же чувствую, что поезд заметно замедлил ход, скоро станция, буквально через несколько километров… ну, прыгай же!

– А вы?

– Я – следом и постараюсь тебя найти.

Она шагнула к самому краю мчащейся в неизвестность жгучей морозной темноты и, ничего не разбирая, обняв матрац, прыгнула…

Больно ударилась и покатилась, покатилась… Зубы стучали, она несколько раз прикусила губы и разодрала лицо о ледяные камни. Голова кружилась, хотя тело уже перестало переворачиваться и кувыркаться на насыпи. Она лежала где-то в кустах, по уши в снегу. Но – была жива! Чувствовала, как изо рта у нее льется кровь и впитывается в прижатый намертво к ее телу матрац. Мысли неслись, обгоняя друг друга, – она жива, жива, и теперь у нее есть шанс добраться до ближайшей станции, обратиться за помощью к людям и каким-то образом догнать поезд, найти свой вагон, купе и подушку, набитую деньгами. Она должна это сделать, должна!!! Иначе ей придется возвращаться домой, к матери, в ту жизнь, где ее ждет позор и, скорее всего, тюрьма… Тюрьма. Неужели ей пришлось испытать столько горя и печали, унижений и страхов и чуть не погибнуть, и все это ради того, чтобы потом ее осудили за кражу и посадили в тюрьму?!

– Эй, где вы? – услышала она совсем близко от себя.

Кто этот человек? Ее враг или друг? И какое отношение он имеет к тому, кто изнасиловал ее в тамбуре? Может, они друзья? А что, если они сохранили ей жизнь только лишь для того, чтобы потом оставить ее себе как вещь, как женщину, которая будет исполнять их прихоти? И где тот, второй?

И тут она вспомнила про женский крик, который был или почудился ей там, еще в поезде. А потом словно услышала разбавленный страхом и ужасом голос: «…как только я открою дверь, ты подойдешь и с матрацем спрыгнешь, чтобы не так больно было, поняла? У тебя все равно нет другого выхода. Иначе тебя привлекут за двойное убийство, усекла?..» Стоп: «…тебя привлекут за двойное убийство…» Какое еще убийство? Вернее, два убийства?!

…Голос становился все громче и громче. Мужчина приближался к ней.

– Вот вы где… Целы? Ничего не болит? – спросил он, забираясь в кусты и пытаясь увидеть ее. Застывшая желтоватая луна нависла над лесом и насыпью. Но ее бледные лучи не в силах были осветить лицо мужчины. – Пошевелите ногами…

Она пошевелила. Болело все. И тело казалось невероятно тяжелым. И еще это головокружение…

– Думаю, что ничего не сломано, но я вся в ушибах, – призналась она.

– Вы можете выбраться из этих ужасных кустов? Давайте руку! И отцепитесь, наконец, от матраца…

Он помог ей выползти и даже подняться.

Теперь они стояли друг напротив друга и разглядывали один другого, насколько это было возможно.

– Вы кто? – спросила она, чувствуя, как от холода скулы ее сводит судорогой.

Высокий, худой, заросший, он показался ей страшным. Если бы не его голос… Красивый, чистый, завораживающий.

– Моя фамилия вам все равно ни о чем не скажет. Зовут же меня Григорий Ильич, можно просто Григорий. По профессии я доктор, хирург-онколог. Два дня тому назад бежал из тюрьмы, куда был посажен за убийство. Быть может, я бы так и продолжал там находиться до сих пор и еще много лет, если бы не мой друг, организовавший побег…

– Значит, вы – беглый каторжник? – усмехнулась она, чувствуя, что ноги уже не держат ее.

– Да, я – зэк. Так получилось, что мне потребовалась помощь в организации побега, и поэтому нас бежало трое. Одного подстрелили в самом начале, нам же с Опариным удалось забраться на этот поезд… Мне стыдно, что я оказался в его компании, если можно так выразиться.

– Это Опарин изнасиловал меня, ваш дружок?

– Он мне не друг. Кроме того, его больше нет в живых.

– Как это?

– После того что он сделал с вами…

– Вы видели его в тот момент, когда он… делал это со мной?..

– Видел. Я как раз переходил из вагона в вагон, искал укромное место. Увидел вас, ударил его, стащил с вас, вытолкал взашей из тамбура, а сам после этого хотел поскорее избавиться от него и перебежать в другой вагон. Скрыться, понимаете? Но услышал крик проводницы и вернулся. Оказывается, эта скотина, этот урод сразу после того, как покинул тамбур, убил проводницу, и мне пришлось подрезать его.

Так вот оно – двойное убийство!

– И где же он теперь… я имею в виду его труп?

– Мне пришлось открыть окно в купе проводницы и сбросить его.

– Вы всегда так легко убиваете людей?

– А разве его можно назвать человеком? Да его даже животным назвать нельзя…

Надя почувствовала, как запылали ее щеки. Как странно получилось – она только что упрекнула Григория в том, что он убил того, кто изнасиловал ее. А разве она сама не хотела его смерти?

– Да, вы правы. И, если бы у меня была такая возможность, скажем, в руке моей оказался бы нож, думаю, я сама бы убила его! Знаете, я бы могла попросить вас ущипнуть меня, но все тело мое в ссадинах, ушибах, все ломит… Но все равно – до сих пор не могу поверить, что это не сон! Или я уже умерла, давно, и теперь за мной по пятам следуют какие-то кошмары, страхи…

– Вам надо успокоиться, и мы двинемся на станцию. Войновка – это то, что нам нужно. У меня есть адрес, где мы можем остановиться и прийти в себя.

– Адрес?

– Да. Говорю же, мой друг обо всем позаботился. Нас там накормят и дадут возможность выспаться и набраться сил.

– А потом?

– А потом – в Москву!

– Я тоже ехала в Москву… У меня в поезде остались документы, вещи…

– Не знаю, как все сложится дальше, но я не могу вас сейчас отпустить. Вы просто погибнете. К тому же вас непременно привлекут за эти убийства, даже если вы их и не совершали. Вы – молодая, неопытная девушка, вы будете крайней, это я вам гарантирую. Я сам через это прошел, а уж каких историй наслушался на зоне…

– Вы хотите сказать, что будете постоянно держать меня при себе как свидетеля? А потом убьете?

– Давайте все эти разговоры оставим на потом. Главное для нас сейчас – добраться до Войновки и разыскать нужный дом. Пойдемте, обопритесь на меня… Документы… В сущности, вы могли их потерять. Как легенда, – размышлял он. – А деньги? Думаю, что я смогу помочь вам с деньгами. Но об этом тоже потом.

Ветер дул им в спины, словно толкал вперед, в темноту, пронизывая насквозь, выстужая последнее тепло и мысли… Надя решила про себя, что ей лучше вообще ни о чем не думать, а лишь положиться на этого Григория, тем более что она находится теперь от него в полной зависимости. И может, это даже хорошо, что им в Войновке будет где остановиться и перевести дух – не возвращаться же ей в Уренгой! Другое дело – деньги, ее деньги, которые она украла с холодным сердцем, думая лишь о том, как бы ей самой выжить и начать новую жизнь. Где-то они теперь? Скорее всего, их нашли работники милиции, которые сейчас наверняка работают в их вагоне, на месте преступления – ведь убита проводница. И соседка Нади по купе – старушка божий одуванчик – взахлеб рассказывает им о том, как выглядела ее пропавшая попутчица и что эти вещи – ее, этой девушки. Понятное дело, что по документам, которые находятся в ее сумочке, нетрудно будет выяснить фамилию пропавшей. А позже, когда по милицейским сводкам пройдет информация, что Надежда Агренич – воровка и находится в розыске, то и искать ее будут уже не просто как пропавшую пассажирку (которая, кстати, и не была зарегистрирована в этом поезде и о которой им станет известно лишь от соседки по купе), а как преступницу.

Вот и получалось, что этого сбежавшего «каторжника», как она его сама про себя называла, ей словно бог послал. И хотя он на самом деле преступник, она не чувствовала себя с ним в опасности. Что-то такое было в нем, возможно, мужская сила, которую она так искала в Егоре. И даже теперь, когда они шли, взявшись за руки, куда-то в ледяную темноту и неизвестность, Наде было легче от сознания, что она не одна и что в самом скором времени она, помеченная, как и он, преступной меткой, облегчит свою душу – расскажет ему о том, что привело ее, добропорядочную с виду девушку, в этот мчащийся в далекую Москву поезд… И про подушку с долларами тоже расскажет.

– Вот, смотри, огни… Это – Войновка. Дай бог, чтобы все у нас получилось! Да, и еще… Если тебя о чем-то спросят, скажешь, что на тебя напал в тамбуре неизвестный тебе мужчина и что это он выбросил тебя с поезда, хорошо? Это я тебе так, на всякий случай говорю. А вообще-то, извини, что так все вышло. Я не мог оставить тебя в поезде, просто не мог.

– Но почему? – вдруг возмутилась она и даже остановилась, чтобы перевести дух. – Что такого случилось бы, если бы вы меня оставили там? Выпрыгнули сами с поезда и решили бы самостоятельно свои проблемы. А я-то тут при чем?

– Ты – свидетельница, понимаешь? Я же убил Опарина! Почти на твоих глазах!

– Неправда! Я ничего не видела и ничего не знаю… И мне вовсе не обязательно было прыгать с поезда… – До нее вдруг только сейчас начал доходить весь ужас того, что с ней могло произойти во время прыжка. Она могла вся переломаться и стать инвалидом, а то и просто удариться головой о твердый кусок льда или камня и погибнуть. – Я же могла умереть!!!

– Я думал, ты не в себе после того, что с тобой произошло… И, помимо того, что я хотел, чтобы свидетель был рядом со мной, хотя бы до поры до времени, я собирался как-то позаботиться о тебе…

– Вроде на идиота вы не похожи. Но, вероятно, это не я, а вы были не в себе после всего, что произошло!

Она вдруг осеклась. Стоп! Надо остановиться. В поезде произошло убийство. Убили проводницу и сбежавшего заключенного. Труп проводницы обнаружили в ее служебном купе, тело же Опарина – где-нибудь на насыпи (нет, еще только обнаружат). Трупа воровки Надежды Агренич не найдут. Следовательно, подумают, что проводницу могла убить и она! Раз сумела перешагнуть одну нравственную грань и украсть, то следующей гранью может быть и убийство. Рассуждать на эту опасную тему можно бесконечно.

– Ладно… Не хочу больше ничего обсуждать. Давайте уже добираться до вашей Войновки! Там на месте все и обсудим.

– В любом случае я не буду вам мешать… просто нам надо договориться, что сказать, в случае если нас поймают…

– Говорю же – давайте помолчим, а то я за себя не отвечаю!

Она почувствовала себя нехорошо, ее затошнило, словно реакция на последние события началась только что. И нервы… Даже плечи словно окаменели, напряглись. Ее охватила страшная, темная тоска…

9

Есть такие женщины, которым идут даже домашние платья. Вот и Стелла, открывшая мне дверь, в любой одежде выглядела бы самым соблазнительным образом. И дело не в фигуре, а в лице, в тех незаметных и гениальных его пропорциях, делающих его привлекательным, запоминающимся. Породистая натуральная блондинка с нежной кожей, носиком уточкой, раскосыми глазами и полными губками.

Несколько минут она рассматривала меня, пытаясь, вероятно, вспомнить, где видела меня раньше. Но не вспомнила.

– Вас зовут Стелла? – спросила я, хотя и так знала, что это она, соперница убитой Нади Агренич.

– Да… – Она захлопала длинными ресницами.

– Я приехала из Москвы, из прокуратуры, расследую дело, связанное с исчезновением или, возможно, убийством Надежды Агренич. Думаю, что я пришла по верному адресу.

Я говорила очень уверенно, так, словно на самом деле много лет проработала в прокуратуре и для меня все двери были открыты.

Вот теперь красивая Стелла изменилась в лице и сделала несколько шагов назад, попятилась внутрь квартиры, словно от меня повеяло холодом.

– Проходите, – произнесла она самым обреченным тоном.

Я прошла, Стелла предложила мне сесть в столовой за стол. В квартире пахло ребенком – смесь запахов подгоревшего молока, свежевыглаженного белья и еще чего-то неуловимо нежного, солоновато-сладкого, детского.

– Ее нашли? – Стелла села напротив меня, и я несколько секунд не могла уловить, какой у нее тон – дерзкий ли он или отчаянно-испуганный? Но потом поняла: она спрашивала о трупе своей бывшей подруги. Мне показалось неправильным, что вопросы с самого начала стала задавать Стелла, поэтому я довольно резко ответила:

– Давайте с самого начала! Что вы знаете об этой истории? Что случилось между вами перед исчезновением Надежды Агренич? Ведь вы же были близкими подругами, это не секрет…

– Хорошо, – Стелла покорно кивнула головой. – Я расскажу, как все начиналось… В двух словах. Да, мы были с ней подругами – не разлей вода. Потом она встретила парня, его звали Егор. У них вспыхнул роман. Настоящий, красивый роман! И Наде было так хорошо, и у нее так сильно закружилась голова оттого, что она встречается с парнем, которому она и в подметки не годится, что ей непременно захотелось нас с ним познакомить, и уже потом мы почти все время проводили втроем. Плохо так говорить, но она сразу же повела себя… неправильно. Ей бы держаться за Егора, как за драгоценность, из рук его не выпускать, а она так явно демонстрировала передо мной свое счастье, ну просто до неприличия… Словом, Егор неожиданно влюбился в меня, я и сама этого не ожидала, хотя с самого первого дня сама полюбила его. Понимаете, сейчас это все просто слова, а тогда, три года тому назад, здесь кипели такие страсти… Ну просто смертельные! Мы все втроем оказались втянуты в эту самую страсть. Я была страстно влюблена в Егора, он страстно любил Надю, а она страстно любила Егора. Я же, если честно, просто сходила с ума от ревности, от зависти… Это правда!

– И что потом?

– У них дело шло к свадьбе. И вдруг Егор приходит ко мне с букетом, падает на колени и просит прощения за то, что мучил меня все то время, что они встречались с Надей. Что он, оказывается, давно уже разлюбил ее и жить не может без меня! И что с Надей в последнее время он встречается лишь для того, чтобы я была рядом…

– И вы поверили ему?

– Поверила! Я хотела поверить – и поверила. И, к счастью, не прогадала. И хотя я понимала, что поступаю подло по отношению к Наде, но все равно стала встречаться с Егором. Кстати говоря, он не обманывал Надю и почти сразу же объявил ей о том, что уходит от нее ко мне.

– Вы понимали, что уже тогда убили ее?

Я не знаю, зачем я сказала это, тем более что эта фраза ну никак не тянула на холодный рассудочный вывод следователя прокуратуры. Это было мнение эмоциональной женщины, представившей на месте Нади Агренич себя.

– Да, понимала. Но мне надо было принять решение – убить себя или ее?! И я выбрала второе. Я не могла отказаться от своего счастья ради Нади! Мы же молоды, рассуждала я, и у нас впереди еще целая жизнь. К тому же я была уверена, что Егору Надя все равно очень скоро наскучит. Она были слишком проста для него. Да и внешне она была не очень-то привлекательной. Хотя он первое время просто восхищался ею, считал, что она словно сошла с полотна Ренуара… Между прочим, с тех пор я не могу даже слышать имя этого художника.

– Что было потом, когда Егор объявил Наде, что уходит от нее?

– То, что бывает со всеми девушками, которых бросил жених накануне свадьбы. Она чуть не помешалась. Хорошо, что руки на себя не наложила. Провалилась по самое горло в жесточайшую депрессию. Ее мать и сама стала таять рядом с ней… Думаете, я не испытывала чувство вины? Конечно, испытывала. Я же живой человек! Но, кроме этого чувства, я испытывала и еще одно – страх. Мне, если честно, было страшно, что Надя, когда она придет немного в себя и наберется сил, убьет меня.

– Вот даже как? Если можно, расскажите мне, какой тогда была Надя? Тем более если вы допускали мысль о том, что она может вам отомстить… Согласитесь, что не о каждом человеке можно сказать такое.

– Какой была Надя? Вот почему-то напрашивается такое определение: добропорядочной. Даже если она просто хотела такой выглядеть. Ей было важно для самой себя оставаться чистой, понимаете? Она и с мужчинами вела себя весьма осторожно, была очень предусмотрительной, не подпускала к себе близко человека, с которым у нее, как она чувствовала, не могло бы получиться ничего серьезного. Это были ее козыри, мне так кажется. Хотя натура-то она была страстная, увлекающаяся… Образно выражаясь, до встречи с Егором она была словно бутоном, а потом распустилась, расцвела и даже похорошела. Счастье, сами знаете, всех украшает. Она вся светилась изнутри, на нее было приятно смотреть…

Всем, кроме тебя, подумалось мне.

– Что случилось потом?

– Думаю, что она сломалась. Что, еще не выкарабкавшись из депрессии, но чисто физически почувствовав себя получше, она решила разом покончить со своей прежней жизнью и начать новую. Но об этом я знаю со слов ее мамы. И еще, конечно, сужу по ее поступкам! И вот тут-то даже я удивилась… Представляете, мало того, что она решила навсегда покинуть Уренгой и отправиться в Москву или Питер, так она еще ограбила фирму, в которой работала кассиром. Украла около ста тысяч долларов! Вечером пришла, набила сумку деньгами, а утром – ту-ту! – на поезд!

– Но почему на поезд? А не на самолет?

– Мы тоже все гадали – почему? Думаю, она побоялась, что в самолете будут осматривать багаж, просвечивать его и найдут деньги. А в поезде все проще. К тому же если бы, например, я совершила подобный поступок, то есть решилась бы на такое преступление, как воровство, то тоже села бы сначала в один поезд, а потом на какой-нибудь станции пересела в другой, который, может быть, следовал бы вовсе и не в Москву… Чтобы запутать вероятных преследователей.

– Все это похоже на Надю?

– Что именно? То, что она украла деньги? Хороший вопрос! Мне всегда казалось, что я достаточно глубоко ее знаю. Но, как оказалось, не знаю совсем. Нет, это не похоже на Надю. Она не способна на воровство. Она ни разу в жизни не взяла чужой вещи. Говорю же, она – кристально чистый человек! И, если она это все же совершила, то либо ее кто-то заставил…

– Что?! – Эта мысль мне даже не приходила в голову! – Ее могли заставить? Но кто?

– Я сначала закончу мысль… – Стелла увлеклась своими рассуждениями и боялась потерять нить разговора. – Так вот. Или ее кто-то заставил, возможно даже кто-то из руководства этой же фирмы, или же те люди, бежавшие из тюрьмы, – они могли случайно пересечься с Надей. Или же, что тоже возможно, она просто повредилась рассудком. И все нравственные барьеры, составлявшие основу ее характера, рухнули…

– Вы знаете что-то о людях, сбежавших из заключения?

– Да у нас весь Уренгой тогда говорил только об этом! Что Надя Агренич связалась с преступниками! Посудите сами. Ее видели в том самом поезде, где ехали сбежавшие зэки, кажется, их сначала было трое, одного подстрелили, а двое других сели в этот состав… Убили проводницу. Труп одного позже обнаружили на насыпи, а другого так и не нашли. Как не нашли и тела Нади… Но что самое удивительное – пропали ее личные вещи и документы. Если бы, к примеру, она оказалась их жертвой и это на нее напали бы в поезде и украли те деньги, в свою очередь, украденные ею, то разве стали бы эти матерые преступники церемониться с ней? Во-первых, они не забирали бы ее документы! Они им были ни к чему. Во-вторых, они убили бы ее, и ее труп нашли бы неподалеку от тела другого преступника… Да, вот: я вспомнила главное! У проводницы в купе находилась ну очень крупная сумма денег! Знаете же, что проводницам иногда поручают передать пакеты с документами, вещами, посылки разные им доверяют…

– И что?

– Возможно, преступники оказались именно в этом поезде вовсе не случайно! А если они заранее точно знали, что у проводницы при себе имеется такая крупная сумма? Люди говорят, что там было несколько миллионов долларов или евро! Этого же никто не знает! Что вроде бы крупные чиновники города заказали кому-то в Москве какие-то эксклюзивные модели иномарок… И, чтобы сделать все это тихо и нигде не светиться с банковскими переводами, они решили переправить деньги таким вот простым образом – через проводницу! Как посылку, понимаете?

– Я вижу, вы хорошо осведомлены об этом деле?

– Так ведь пропала моя подруга! Пусть она меня ненавидела и мы рассорились с ней – хотя на самом деле мы не ссорились, мы даже не виделись после… всего этого… Но все равно, я не могла не интересоваться связанными с ней событиями. К тому же мне просто любопытно было узнать – что происходит с людьми после такого потрясения? Ведь я стала встречаться с Егором, отлично понимая, что так, как он поступил с Надей, он может поступить и со мной и что мне нужно быть готовой к этому. Эти мысли сильно отравляли мне жизнь.

– И как же сложились ваши отношения? – Такой вопрос следователь прокуратуры уж точно не задал бы!

– Представляете, я забеременела, он сразу женился на мне, и теперь мы счастливы! У меня двухлетняя дочка, она сейчас с мамой гуляет, а мы с Егором теперь ждем сына… Так что, как видите, я счастлива. А Надю мне жалко, очень жалко! Сначала мы все думали, что ее убили. Потом – что ей удалось сбежать с деньгами и затеряться где-нибудь в Москве. И все равно, позже мы пришли к выводу: останься Надя в живых, она непременно дала бы о себе знать своей матери. Не зверь же она, в самом деле! Хотя есть и еще один вариант: ее, допустим, убили где-то уже после того, как она сошла с поезда, и эта история со сбежавшими зэками вообще могла никак не коснуться ее. Больше того: Надя могла покинуть поезд буквально за несколько минут до того, как туда вошли преступники! А когда убили проводницу, а Надя вроде бы исчезла (дело в том, что ее присутствие подтвердила лишь ее соседка по купе, а так – в числе зарегистрированных пассажиров Нади не было!), весь этот шум оказался ей только на руку. И сейчас, возможно, она спокойно поживает себе где-нибудь в красивом теплом городе – под другой фамилией. Да, а еще могло произойти знаете что? Надежда могла потерять рассудок и оказаться в психушке. Этот вариант больше других подходит к Наде. Еще раз повторяю: будь она жива, она непременно позвонила бы матери, уж она нашла бы какой-то способ передать ей весточку! Но по Вере Петровне видно, что она глубоко несчастна. Знай она, что дочь жива, она выглядела бы по-другому. Я бы почувствовала…

Я слушала Стеллу и вдруг поймала себя на том, что мысленно сочиняю роман об исчезновении Нади Агренич (ведь, по сути, я для того и прикатила сюда, в эти северные дали, чтобы набраться впечатлений и увидеть собственными глазами декорации будущего романа) и что если бы эта история была написана не самой жизнью, а мной, Полиной Пуховой, то в конце романа, буквально на последней странице, выяснилось бы, что Надю все же убила Стелла, а деньги забрала себе, что это она – злодейка, каких поискать, хотя и выглядит как ангел… Но сейчас передо мной сидела возбужденная воспоминаниями молодая беременная женщина, и, как мне показалось, она искренне переживала из-за того, что приключилось с ее бывшей подругой. Или же…

– Стелла, что бы вы сделали, если бы Надя неожиданно вернулась в Уренгой и пришла к вам?..

– Так она жива? – Глаза Стеллы наполнились слезами. – Так что же вы молчали?! Жива? И где она, что с ней?!

Я сделала паузу, чтобы впитать в себя это ее красивое, нежное лицо, порозовевшее от волнения, чтобы понять, что она чувствует на самом деле и раскаивается ли она в том, что сделала? Потом как ни в чем не бывало я ответила:

– С чего вы взяли, что она жива? Нам пока еще ничего не известно, и я специально направлена сюда для того, чтобы понять: а не могли ли Надежду убить еще до того, как она села в поезд?

– Как это?! – Потрясенная Стелла во все глаза смотрела на меня, не в силах понять мою мысль. – Как это – до того, как она села в поезд? Ведь ее видела свидетельница…

– Свидетельница могла ошибиться. Тем более что Агренич как пассажирка не была нигде зарегистрирована.

Мне было стыдно, но я хотела напугать Стеллу.

– Что вы хотите сказать? – пролепетала она.

– Только то, что сказала. И я приехала сюда с целью выяснить – кому, кроме вас с Егором, была выгодна ее смерть?

Во мне заговорила писательница, любительница резких и неожиданных сюжетных поворотов.

– Но я не убивала ее!

Убивала, подумала я. И убивала жестоко, хладнокровно, проводя ночи в объятиях Егора. И так поступают многие – ради собственного счастья. А была ли ты способна сама отказаться от своей любви, зная, что разбиваешь и без того разрушающийся на моих глазах союз? Или я такая же, как Стелла?

Да, скорее всего, я такая же, как она. Тем более что Стелла, в сущности, ни в чем не виновата. Она просто молча любила Егора и страдала, видя, как он любит Надю. А Надя таскала ее повсюду за собой, словно дразня подругу своим счастьем…

– Я должна записать ваш телефон и номер вашего мужа, а затем и встретиться с ним.

– Но мы тут ни при чем! Я и так рассказала вам все, что знала!

– Вот, – я протянула ей блокнот, – запишите сюда, пожалуйста. Да, вы же мне так и не ответили: как бы вы отреагировали на то, если бы Надя неожиданно вернулась домой и заглянула к вам? На чашку кофе?

Отравила бы, прочла я в ее взгляде.

– Порадовалась бы тому, что она жива… – густо краснея, ответила Стелла.

Я оставила ей свою визитку и ушла. И только спустя пару минут поняла, что визитка эта не соответствует статусу следователя прокуратуры. Что там и слова нет об этом! Просто – моя фамилия, имя и координаты.