355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Анна Данилова » Игры с темным прошлым » Текст книги (страница 1)
Игры с темным прошлым
  • Текст добавлен: 29 сентября 2016, 03:18

Текст книги "Игры с темным прошлым"


Автор книги: Анна Данилова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Анна Данилова
Игры с темным прошлым

1

Она исчезла. О том, что ее убили, стали поговаривать уже на третий день! И это было невероятно хотя бы потому, что прошло так мало времени, а ее уже записали в покойницы. Мало ли куда может отправиться женщина на три дня? Тем более вдова, которая десять лет прожила с мужем, не зная мужской ласки и получая от него лишь оскорбления и унижения. И никто не мог подумать, что ее муж, тихий и тщательно одетый господин, разъезжающий на дорогой машине, настоящий домашний тиран, который изводил свою жену, превращая ее на то время, что он дома, в рабыню. Но все это осталось в прошлом – ее муж умер в августе. Она до последнего часа находилась рядом с ним, возле его кровати, глядя на то, как это некогда здоровое и ухоженное животное превращается в скелет. Она ухаживала за больным не из чувства долга – она никогда не считала себя чем-то ему обязанной и в душе люто ненавидела его и жила с ним лишь от страха перед одиночеством, – а скорее потому, что видела муку в его глазах, когда все то хорошее, что еще оставалось в нем, боролось с упрямым и жестоким характером, и когда побелевшие губы шептали вместо грубых слов, которые она только и слышала от него, ласковые «Валечка» или «Валюша». Он просил ее подойти, а когда она садилась на край его постели, судорожным движением брал ее руку в свою и молчал, глядя в потолок, и из уголков глаз его, по вискам, катились слезы. Ему было, наверно, жаль, что он так и не смог перешагнуть через себя, не мог признаться себе в том, что любит Валентину, пусть не так, как ту, другую, без которой не мыслил жизни до болезни ни дня, ни часа, но все равно любит, а потому теперь, когда смерть точила его изнутри, пожирая все внутренности и подбираясь к мозгу, он, как Валя полагала, раскаивался в своей жестокости и бесчеловечности…

Он умер в августе, а в сентябре, когда я вернулась домой, она зашла ко мне и сказала:

– Знаешь, я только сейчас жить по-настоящему начала. Вздохнула, что называется… Я тебе не рассказывала, а ведь он просил застрелить его, когда боли стали невыносимыми… Рядом была его дочь, конечно, ей тоже надоело сидеть ночами возле его постели, она устала, дома ее ждали муж, дети… И она, представляешь, глядя на меня, вдруг сказала, тихо так, но мне показалось, что громко, настолько все это было страшно… Она сказала: «Сделай так, как он просит, ты же видишь, как он мучается…» А ведь она его дочь. Я так и не поняла, хотела ли она, чтобы на мне было убийство, или же искренне жалела отца… Но я ответила ей резко, мол, если хочешь, стреляй сама, я покажу тебе, где лежит пистолет…

Валентина многое мне тогда рассказала. Но не плакала, как обычно, хотя и курила. Она пришла ко мне в красивом голубом платье и белой вязаной кофте, достала из кармана пачку легких дамских сигарет и предложила мне. Мне нравилось сидеть с ней на кухне, пить чай, говорить о том о сем и курить… Курили мы мало, а говорили много. Она часто рассказывала мне о своих встречах с гадалками, не знаю уж, почему, но ей очень хотелось знать, что ее ждет… Молодая гадалка будто бы нагадала ей смерть мужа и мужа ее родной сестры… Интересно, знала ли она, эта мошенница, что через несколько месяцев не станет и Валентины? Думаю, что нет. Я не верю в гадание и не люблю гадалок… В ту последнюю встречу Валя призналась мне, что собирается бросить курить, это означало, что всем ее мучениям пришел конец, что ей теперь не надо нервничать и жить в постоянном страхе перед мужем… Теперь, когда я почти уверена, что ее нет в живых, имею ли я право высказать свое мнение? Думаю, что да… Валентина жила своими страданиями, как живут многие женщины. Элемент мазохизма, скажете вы? Возможно. Но отними у нее эти страдания, этого ненавистного мужа, и жизнь ее станет пустой. Я не знаю, как это можно еще объяснить…

– Я мебель новую купила, – вдруг вспомнила она, и лицо ее просветлело. Вообще-то, она была простой женщиной, медсестрой на пенсии, и, несмотря на все свои слезы в отношении неудавшейся личной жизни, отлично знала, что, разведись она с мужем, на пенсию не проживет. Вернее, может, и проживет, но не так, как она привыкла жить. Да и соседи тоже так говорили, что Валя, мол, живет со своим из-за денег, завидовали ей, и никогда не поверю, чтобы посочувствовали.

И вот она исчезла. Первой тревогу забила ее сестра. На третий день приехала из Снегирей и сразу же вызвала милицию. Написала заявление о пропаже сестры. Я узнала об этом от дворничихи, сестру-то Валину я никогда не видела. И хотя участковый пытался ей объяснить, что рано она пишет заявление, что сестра ее еще найдется, но эта женщина, по-видимому, уже понимала, что с Валей случилось что-то ужасное… Это потом появятся какие-то детали, кто-то что-то скажет, вспомнит…

Надо было знать Валю, чтобы понять, что не могла она, такая аккуратная и чистоплотная женщина, покинуть квартиру, не убрав, к примеру, за собой постель… Да и постель вся разворочена, смята, а простыня сорвана… Словно кто вытащил ее из кровати… На столе – паспорт. Сейф – раскрыт и пуст. Все знали, что накануне она продавала машину мужа, ту самую, дорогую иномарку… Покупателя нашли быстро и легко. Сделка была составлена по всем правилам. Он описал хозяйку машины: высокая стройная женщина с густыми каштановыми волосами и большими карими глазами. Все совпало. Разве что женщина была не одна, а с мужчиной… Никто никогда не видел рядом с Валентиной мужчины. Только покойного мужа, разумеется. Кто этот человек? Кто?!

Соседка пропала. Неделя прошла, вторая… Я не могла спокойно проходить мимо ее двери, мне так и хотелось подойти, позвонить, поздороваться, пригласить к себе… Но я знала, что квартира пуста. И что куча наследников только и ждут момента, когда же будет найдено тело. Но тела не было. Но и живой она быть не могла. Не такой она человек, чтобы не сообщить о себе сестре и матери… Да, оказалось, что у нее жива мать.

Я не могла не вспомнить эту историю хотя бы потому, что спустя два месяца после описываемых событий я неожиданно встретила Валентину… Это было не в Москве и даже не в России.

2

Моя беременность казалась мне выдумкой врачей. Я по-прежнему оставалась стройной, живот был плоский, меня не тошнило. Но я была беременна, меня осматривало уже трое врачей. Я хотела удостовериться, что это действительно так.

Поначалу я не знала, радоваться мне или нет. Звонить ли мужчине, от которого я забеременела, как я полагала, в первое же свидание, или нет? Разве думала тогда, что он может быть женат? Да и какое это тогда имело значение, если мы просто вошли друг в друга, стали единым организмом, и нам было так хорошо вдвоем. А ведь у меня и до него были мужчины, и немало. Мне было с кем его сравнивать. Лишь на другое утро я узнала, что он женат, случайно. Хотя он и сказал мне, что уйдет от своей жены, что они давно уже не живут вместе, но так говорят абсолютно все мужчины, собираясь завести очередную интрижку. А мне интрижки надоели, я наелась этими приторными отношениями, я полюбила этого мужчину и хотела бы каждое утро просыпаться рядом с ним… Но это были мечты. И моя сестра так и сказал мне об этом. Моя сестра – человек радикальных решений. Она всегда говорила мне, что устала от моей неустроенности, от моей безалаберности, словно моя жизнь – это и ее жизнь, хотя на самом деле я живу совершенно обособленно, на другом конце Москвы, и с сестрой мы больше общаемся по телефону. Я даже не знаю, как зовут ее второго мужа, никогда с ним не виделась, и не потому, что не хотела видеть – просто как-то не сложилось встретиться… По-дурацки все получилось. Или, может, на подсознательном уровне мне не хотелось, чтобы у моей Оли был второй муж? Она с первым натерпелась, с пьяницей несчастным, еле-еле нашла в себе силы от него избавиться. Похудела, подурнела, сделала аборт, после которого, как она сказала, у нее не может быть больше детей… А я даже не нашла времени ее утешить, все некогда. У меня тяжелая и очень напряженная работа – я совмещаю должность финансового директора с генеральным директором предприятия-банкрота. Точнее, это я знаю, что совмещаю, генеральному директору так не кажется, он просто не ходит на работу, путешествует в свое удовольствие, уверенный, что я, его финансовый гений, вырулю и к его приезду на нашем счете будет кругленькая сумма. Он это ценит и время от времени премирует меня, но что такое эти мизерные премии по сравнению с теми суммами, которыми он располагает исключительно благодаря моим способностям, таланту и желанию в очередной раз приятно удивить его?! С другой стороны, большое место в наших с ним отношениях играет человеческий фактор: мы бесконечно доверяем друг другу и знаем, что это предприятие – не последнее и что у нас с ним есть светлое материальное будущее, в котором роли распределены так же несправедливо, как и вознаграждения… Словом, я люто ненавидела своего шефа, но прилагала максимум усилий, чтобы он этого не заметил. Я презирала его, но он об этом так никогда и не узнает… Я все пытаюсь вспомнить, с чего же началась эта история. С исчезновения Валентины или с моей внезапной беременности? А может, с того вечера, когда я впервые увидела Игоря?

Он пришел к нам в контору и сказал, что какой-то идиот «запер» его машину и он никак не может выехать. Этим идиотом была я. Втиснула свой потрепанный красный «Фольксваген» между двумя «мерсами», надеясь на то, что не застряну на работе, что уже через полчаса освобожусь и поеду домой. Но ошиблась. Хозяин одного из этих навороченных «мерсов» теперь стоял передо мной и в нетерпении крутил на пальце брелок с ключами.

– Это моя машина, – тихо сказала я и спокойно направилась к выходу. Разве могла я тогда знать, что через два с половиной месяца я буду лететь в самолете в Софию, увозя в своем чреве ребенка этого красивого молодого хама?

Но сначала был роман. Бурный, красивый, ярко-августовский, переходящий в перламутрово-сентябрьский… Мы встречались на квартире, которую он снял специально для наших встреч. Я забросила работу, срывалась с нее всякий раз, когда чувствовала свою безнаказанность. Стоило моему шефу завихриться куда-нибудь в Африку или Бразилию (он проматывал свои и мои денежки быстрее, чем мы могли их зарабатывать!), как я звонила Игорю, и мы уединялись в просторной, заваленной пустыми коробками из-под пиццы и пластиковыми бутылками из-под колы квартире. Мы постоянно спешили, все делали впопыхах, и ребенка нашего зачали точно так же, безалаберно, как сумасшедшие… Зато теперь я знаю, что такое страсть, любовь, наслаждение, боль, разлука, отчаяние, страх… Все знаю. Хочу к нему вернуться и не могу…

– Машка, ведь ты некрасивая, заикаешься, и ноги у тебя тонкие, почему же тебя мужики так любят?

Ольга все-таки приехала, застала меня в нашей родительской квартире, опухшую от слез и отекшую, как мне тогда казалось, от моей тщательно скрываемой ото всех беременности. Спросила сразу, где я так долго пропадала, почему в квартире такой бардак, а на лице моем – сплошная тоска. Я ответила ей, что полюбила мужчину, жила с ним почти два месяца, пока не поняла, что он никогда не расстанется со своей женой, что он, хотя и не любит ее, но жалеет, что у нее, по его вине, не будет детей, что она очень одинока…

– Она так одинока и несчастна, что он продолжает спать с ней, а тебе морочит голову, – заявила она, чуть ли не сжав кулаки, а потом добавила нежно так, ласково: – Бедняжка ты моя…

У Ольги моей светлые блестящие волосы, которые она упрямо заправляет за уши, но они, непослушные, снова падают на лицо, такое белое, с розовыми скулами… Она у нас красавица, моя сестричка Оля, и от нее всегда хорошо пахнет, какими-то фантастическими духами, которые она придумывает себе сама, смешивая ароматы, а еще у нее сиреневые глаза, я не знаю, где она покупает такие, удивительных оттенков, линзы…

Я лежала на диване, закутавшись в мамин красный кашемировый шарф (мама с отцом уже пять лет как жили в деревне, под Владимиром, и держали коз и уток, что ж, каждый ищет то, что он хочет), и скулила, Оля же в это время мыла полы и варила мне кашу. Она была моим добрый ангелом, моим вдохновителем… Но жизнь она в меня тогда не вдохнула. Больше того, глядя на меня, сама раскисла, расплакалась, и мы с ней, лежа в обнимку под маминым шарфом, скулили уже на два голоса – она вообще-то приехала ко мне, чтобы рассказать, что ее новый муж спит со своей секретаршей…

– Уехать, что ли? На море, – вздохнув, спросила я скорее даже не ее, а себя. И тут же, испугавшись разлуки с отцом моего ребенка, поспешно ответила, словно моим словам суждено было материализоваться: – Хотя нет, ку-куда мне…

– Если соберешься – скажи мне, я перееду сюда, поживу, посторожу квартиру… У меня вон у одной знакомой, пока она была в отъезде, поселился какой-то парень… Она приезжает, открывает дверь и видит незнакомого человека… Она так испугалась, что даже не вызвала милицию. Оказывается, эту квартиру сдала этому парню ее соседка, которой она оставила ключи, чтобы та поливала цветы… – Она еще что-то говорила, но я не слушала ее. Я видела себя на море, прозрачная вода, и моя рука пытается поймать разноцветных рыбок… Картинка из рекламного туристического проспекта «С нами – в Египет».

– Ты снова стала заикаться, – сказала Оля и прижалась ко мне теснее, обняла меня, поцеловала в висок. – Тебе нездоровится?

Я ответила, что никогда в жизни никого больше не полюблю, что ненавижу мужчин, плела еще что-то, пока не уснула. А когда проснулась, поняла, что никуда не поеду, что снова включу все свои телефоны и буду ждать его звонка. Что не могу без него, что нет смысла обманывать себя. Оле же я сказала, что не стоило ей выходить замуж второй раз, что прежде, чем выходить замуж, надо хорошенько узнать человека. Словом, несла всякую дежурную чепуху, целовала ее долго на пороге, втайне мечтая, чтобы она поскорее ушла и оставила меня одну, наедине со своими мыслями и чувствами: я ждала звонка…

– Знаешь, хотела тебе сказать, – вдруг вспомнила я. – Валентина пропала, помнишь, соседка с первого этажа?

– Валя? Это та самая, у которой мы с тобой постоянно занимали деньги?

– Да, – кивнула я головой. – Уже неделю, как нет. Говорят, ее убили. Она машину покойного мужа продала…

– А что, ее муж умер?

– Недавно, в августе, она еще заходила ко мне, рассказывала, как он умирал, ну, все подробности… мне так ее жалко было… Столько натерпелась. И вдруг пропала.

– А почему обязательно убили? Может, она влюбилась и уехала с кем-нибудь куда-нибудь?

– Да я тоже так подумала, но она не такая, понимаешь?

– Нет, не понимаю. Когда женщина влюбляется, она ничего не соображает…

– Это ты по себе судишь?

– А ты разве не такая?

– Такая, – охотно согласилась я, потому как твердо знала, что до сих пор ничего не соображаю, что живу, как дышу, отдавшись своей страсти, и чувствовала при этом, особенно когда рядом была Оля, вину. – Но она не такая. Ее постель была разворочена, не убрана, понимаешь, на Валю это не похоже… Все вещи на месте. И паспорт на столе. А сейф вскрыт или просто открыт, я точно не знаю, и пустой…

– Слишком мало времени прошло, чтобы волноваться, – ответила Ольга. Она стояла передо мной уже в дверях такая нарядная, во всем ярко-синем, просто-таки искрящаяся чистотой, свежестью и была похожа на цветущую у меня на подоконнике фиалку. И следа не осталось от той Оли, что плакала у меня не так давно на плече и размазывала слезы по щекам мягким кашемировым шарфом. Как же быстро она умеет брать себя в руки. И я – в пижаме, растрепанная, со слипающимися от усталости, бессонницы и слез веками.

– Может, ты его мало любила? – Эти слова выскочили помимо моей воли. Я не знаю, кто их произнес вместо меня, но сказаны они были моим голосом.

– Я? Я мало его любила? С чего ты взяла, и что ты вообще можешь знать о наших отношениях? – Оля нахмурила свои аккуратно выщипанные брови и сразу же, как в детстве, надула губки.

– Оль, не обращай внимания на слабоумную, – посоветовала я, шлепнув себя по губам пальцами, словно раскаиваясь в сказанном. Ведь я так не думала, кто тянул меня за язык?

– Ладно, Машка, пока. – Она великодушно чмокнула меня в щеку в знак прощения и ушла. А я осталась – ждать звонка.

3

Я видела ее вчера вечером, когда возвращалась с моря домой. Домом для меня на время стала чудесная белая вилла с оранжевой черепичной крышей, миниатюрными колоннами и тремя мраморными широкими ступеньками, на каждой из которых, с двух сторон, стояли кадки с некогда, вероятно, пышными, но сейчас, в ноябре, словно подмороженными тропическими растениями. Внутренний дворик наподобие испанского патио, выложенный мраморной плиткой, своим видом напоминавшей срезы свежего розоватого сала, был усыпан бордовыми и алыми листьями винограда – холод словно воспламеняет их. В воздухе пахло дымом из печных труб: в Созополе, городке на самом юге Болгарии, куда занесло меня желание избавиться от заикания, а заодно и от комплексов, все местные жители топят свои дома дровами. И начиная с октября с утра и до позднего вечера то тут, то там визжат электропилы – это пришлые цыгане, черноглазые, неприветливые, заросшие густейшей шевелюрой и одетые в потрепанные джинсы и толстые свитера, пилят и укладывают аккуратными стопками дрова… Я поднималась к улице Вихрен, на самую высокую улицу нового города, и куталась в мамин кашемировый шарф, надетый поверх куртки, и ветер с моря, прохладный и влажный, трепал мои длинные волосы. По дороге я купила пакетик с виноградом и думала только о том, как приду сейчас в свою тихую и уютную комнату, разожгу камин, сяду в кресло… Нет, сначала помою виноград и съем немного, а потом уже буду возиться с камином… Словом, я шла и думала о таких вот простых и милых вещах, как вдруг увидела Валентину. Она, не в пример мне, была одета легко, совсем как тогда, когда я видела ее последний раз: в голубом платье и вязаной белой кофте. Она шла мне навстречу по противоположной стороне улицы и улыбалась. Я чуть не сошла с ума! Даже остановилась, чтобы получше рассмотреть ее. Но она прошла мимо, не взглянув в мою сторону. Я медленно повернула голову, чтобы посмотреть ей вслед, а если решусь, то и окликнуть ее, но она уже исчезла. Возможно, завернула за угол узкой улочки Мусала или спустилась к старому городу. Показалось, подумала я и двинулась снова в гору, к себе на Вихрен. Но не успела я пройти и двух шагов, как опять увидела ее – она снова шла мне навстречу, на ней были все то же голубое платье и белая вязаная кофта, только теперь она шла не по левой стороне улицы, а по правой – то есть она должна была пройти всего в сантиметре от меня, если не сквозь меня… У меня волосы на голове зашевелились! Она шла словно слепая, нет, она не вытянула вперед руки, как ходят слепые, у которых отняли палку, нет, но я чувствовала, что она идет и ничего не видит вокруг себя. Тем более меня, человека из другой жизни. Что она делает в Созополе? Как она здесь оказалась? Неужели существуют такие вот дичайшие совпадения? Я понимаю еще, если бы встретила Валю в этом чудесном городе при других обстоятельствах, то есть если бы я не знала эту жуткую историю ее исчезновения. Но ведь все говорили о том, что ее нет в живых. Все сюжеты о потере памяти всегда казались мне надуманными, я не могла представить себе, что у Валентины амнезия и ее, как овцу на заклание, привезли в другой город, в другую страну, в другую жизнь.

Валентина никогда бы не двинулась с места – была слишком инертной, привязанной к одному месту, к городу, стране. Да и зачем ей было куда-то уезжать, прятаться от близких ей людей, я имею в виду мать и сестру, когда после смерти мужа она осталась богатой вдовой, способной изменить свою жизнь к лучшему и без таких вот радикальных марш-бросков. Но факт оставался фактом – я видела ее, я не могла ошибиться. Но как в таком случае объяснить то, что я встретила ее дважды за пять минут? Две Валентины прошли мне навстречу? Первая – по другой стороне улицы, вторая – чуть ли не задела меня… Она шла так близко, словно специально для того, чтобы я могла получше разглядеть ее, вот, мол, смотри, это я, но только не вздумай коснуться меня, твоя рука увязнет в этом сгустке морского воздуха и твоих болезненных фантазий… Я вспотела, пока поднялась на свою улицу и добрела наконец до дома. Хозяева, которых я почти не видела (они работали в Бургасе, уезжали рано утром, а приезжали поздно вечером), сдавая мне комнату, показали мне, как растапливать камин, включать котел в ванной комнате, пользоваться стиральной машиной, словом, иногда я чувствовала себя просто хозяйкой этого небольшого, но очень уютного и красивого дома. И если первые несколько дней я, возвращаясь с прогулки, испытывала в этом доме какое-то беспокойство и вздрагивала от каждого звука, то потом это чувство необъяснимого страха прошло, уступив место благостному покою. Вот и тогда я, открыв застекленную дверь, вошла в дом и заперлась, словно пряталась от призрака Валентины, как прежде от своих страхов. Я взмокла, мой свитер оказался слишком теплым для такой погоды, да и для встречи с призраками, к тому же на мне была еще куртка и мамин шарф… Словом, я сняла с себя все и встала под теплый душ. Ощущение чистоты в этом городе никогда не покидало меня. Здесь всегда чисто, даже в дождь, и когда я в своих удобных ботинках входила в переднюю с мокрой улицы, следы от подошв были едва заметными, и достаточно лишь потоптаться на шерстяном коврике возле двери, чтобы подошвы снова стали сухими…

Я приняла решение уехать из Москвы, когда поняла, что Игорь никогда не бросит свою жену, не разведется с ней, а потому мне не оставалось ничего другого, как найти в себе силы забыть его. Я постоянно внушала себе, что ребенок, которого я ношу под сердцем, – уже большое счастье, ведь он был зачат от любимого человека. Но чем чаще я себе это внушала, тем больнее становилось при мысли, что этот самый любимый человек никогда о нем не узнает. Обычная история, каких тысячи… Нет, миллионы. Сначала я хотела написать ему письмо, вернее, я даже написала, мол, прощай, Игорь, я очень люблю тебя, но не хочу делить тебя с другой женщиной, живи себе спокойно… Но что такое слова, написанные на бумаге, по сравнению с той душераздирающей болью, которую я испытывала, покидая Москву и никому даже и словом не обмолвившись о Болгарии? Мне посоветовала съездить сюда одна моя приятельница. Она отдыхала летом в Созополе и рассказала мне об одной женщине по имени Адрияна, которая лечит много болезней, в том числе и заикание. Не могу сказать, что я решила все в один день, нет, на все, вплоть до покупки визы, ушла целая неделя. Я не хотела жить в большом отеле, где останавливались в основном англичане, немцы, скандинавы и французы – веселые ленивые бездельники, облюбовавшие этот маленький курортный город для тихого и дорогого отдыха, а потому, когда мне предложили пожить в частном доме, я без колебания согласилась. Когда меня спросили о том, где я буду питаться, и здесь я решила оставаться до конца самостоятельной – в Созополе, как мне сказали в турбюро, на каждом шагу маленькие уютные рестораны… Это было как сон, как наваждение, и даже, уже находясь в самолете и листая рекламный проспект сибирской авиакомпании, я не до конца понимала, что со мной происходит и как так получилось, что я уехала из Москвы, даже не попрощавшись с Игорем. Но мне нельзя было думать об этом, чтобы не видеть перед собой его темно-синих глаз, его губ… Игорь был очень красивым мужчиной, с гладким и сильным телом, нежной кожей и мягким, бархатистым голосом, удивительно спокойный, рассудительный, ласковый и добрый. Мне было с ним так хорошо, что я понимала – долго продолжаться это не может, что так не бывает… Меня никогда не интересовала его работа, я ничего не знала о его семье, за исключением того, что он был женат и не любил свою жену. Но, несмотря на это, он никогда не отзывался о жене дурно, и в глубине души я его за это уважала. Мы встречались с ним почти каждый день и вели себя – я уже говорила это – как ненормальные, словно долгое время жили неправильно, нехорошо и, лишь встретив друг друга, поняли всю бессмысленность прежнего существования. Я не могла себе представить Игоря раздраженного, злого, говорящего мне что-то обидное, злое, он был самым настоящим ангелом, тихим, умным и бесконечно добрым, настолько добрым, что никак не мог решиться заявить своей жене о том, что он любит меня… Во всяком случае, именно так я объясняла себе его медленное осознание того, что так долго продолжаться не может, что мы любим друг друга, что мы должны жить вместе и он должен сделать выбор. Представляла ли я себя на месте его жены? Да, безусловно. Я представляла, как он, решив бросить меня и уйти к другой женщине, долго не может сказать мне об этом, мучается при мысли, что доставит мне боль. Но разве измена лучше? И вот так мы оба разрывались между желанием быть вместе и желанием оставаться людьми по отношению к той, кто не заслуживает предательства… Но разве мы были в силах что-то изменить и заставить себя не любить друг друга? Это был замкнутый круг, тяжелое время и одновременно ослепительное по тому количеству светлого счастья, которое мы испытывали при встречах…

Я была словно бездомная собака, которую он подобрал на улице и сделал своей. Он был моим хозяином, и большего счастья я себе не представляла. Почему собака, почему бездомная? Не знаю, но я представляла себя без него никому не нужной, брошенной, бездомной и глубоко несчастной. Быть может, поэтому я так часто подставляла ему свою голову под ладонь, чтобы он мог гладить меня, и я трепетала под его рукой, испытывала ни с чем не сравнимое блаженство, думая при этом, как же мало мне надо… как же много мне надо…

Иногда после часов любви, когда мы крепко спали обнявшись, а потом внезапно пробуждались от сознания того, что за окном существует другая жизнь, где нам нельзя показываться вместе, где живет и бродит, что-то подозревая, а потому чувствуя себя одинокой, его жена, имени которой я так никогда и не узнаю… грусть – одна на двоих – наполняла нас, и мы еще крепче прижимались друг к другу. Как же нам становилось невыносимо при мысли, что вот сейчас мы оденемся и расстанемся, и каждый вернется в свой мир. Думаю, если бы Игорь знал, что я беременна, у него бы сердце разрывалось, и он, наверное, принял бы решение расстаться с женой. Но я не могла с ним поступить так. Не имела права спекулировать нашим еще не родившимся малышом – уж слишком банальной становилась ситуация… Я очень хотела, чтобы он любил меня саму без моего маленького и нежного козыря, я хотела, чтобы все было честно. Разве я понимала тогда, что лгу ему с той самой минуты, как врач поставила мне диагноз: ты станешь матерью, Машка… Я лгала, лгала, и нет мне теперь прощения… Мы оба боялись сделать больно его жене, а сделали больно друг другу. Мы ранили друг друга смертельно…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю