Текст книги "Черное платье на десерт"

Автор книги: Анна Данилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Твердя это, я собрала чемодан со своими вещами, переложила деньги из чужого кейса в обычную дорожную сумку и, прихватив чемодан, набитый вещами Елены Пунш, заказала такси в аэропорт. В таком состоянии, в каком я находилась в тот момент, лучшее, что я могла придумать, – это отправиться на море, туда, откуда я совсем недавно приехала. Только теперь мне предстояло не столько согревать свое тело, сколько зализывать раны, совсем еще свежие, кровоточащие раны на сердце. Безответная любовь – это как неизлечимая болезнь.

Чтобы не вляпаться еще в какую-нибудь историю, я вышла из дома уже не в том желтом роковом платье, в котором меня так легко приняли за Пунш, а в более скромной и не бросающейся в глаза одежде, да и прическу свою изменила, зачесав волосы назад и спрятав их под маленькую соломенную шляпку. Очки я тоже сменила – надела желто-зеленые, «стрекозы», почти детские. Я была уверена, что в таком виде меня не признала бы даже мать родная – настолько нелепо и инфантильно я выглядела.

В аэропорту я купила билет на ближайший рейс в Адлер и в ожидании начала регистрации забилась в самый темный угол мраморного гулкого зала, прикрывшись еще для надежности газетой: Изольда далеко не дура и сможет вычислить меня, какие бы наполеоновские планы или козни я ни строила. Но, с другой стороны, навряд ли ей сейчас, в первой половине дня, есть дело до полоумной племянницы, сладко посапывающей в теплой постели и смотрящей эротические сны с Варнавой в главной роли. Конечно, где-нибудь после обеда она вспомнит обо мне и позвонит, чтобы спросить, как самочувствие, не болит ли плечо и не появлялся ли Варнава. Посоветует мне не волноваться, побольше лежать, пообедать подогретыми котлетами и щами, а затем постараться снова уснуть. Забота, ничего не скажешь.

В раздумьях о так и не съеденных мною подогретых котлетах (я уже к тому времени успела проголодаться) прошли три с половиной часа, отпущенные мне на ожидание моего рейса. Оба чемодана я отправила вместе с багажом остальных пассажиров, а дорожную сумку, набитую деньгами, оставила при себе. Если бы я знала, где в нашем городе можно купить парашют, то непременно приобрела бы эту ценную вещь: мало ли что может случиться в воздухе?..

Уже поднявшись на самую высокую ступеньку трапа и щурясь от яркого июньского солнца, я вдруг поняла, что по моим щекам снова текут предательские слезы – мне почему-то так захотелось увидеть маму… Нет, права была Изольда, когда относилась ко мне, как к ребенку. Слезы – это ли не проявление слабости и неразвитости души, находящейся пока еще в состоянии бутона?

* * *

– До чего же здесь жарко! – Екатерина Ивановна Смоленская сидела в кабинете директора ювелирного магазина города Туапсе и с тоской смотрела сквозь окно на ярко освещенную узкую улочку, радующую взгляд зеленью молодой листвы и фрагментом небесного ультрамарина.

Экспертная группа, работавшая здесь все утро, уже уехала – теперь оставалось ждать результатов.

– Очень жаль, что украли кондиционер. Думаю, что в ваших краях это не роскошь, а совершенно необходимая вещь.

Она разговаривала с оперуполномоченным сочинского уголовного розыска Николаем Рябининым.

– Скажите, что вы сумели за это время узнать о Мисропяне? Вы разговаривали с его друзьями, близкими? Что они говорят? Известно ли им о каких-либо угрозах в адрес… – Смоленская с трудом вспомнила имя исчезнувшего директора ювелирного магазина: – Яши Мисропяна.

– Никто ничего не знает. У Мисропяна красивая молодая жена, маленький сын, они живут на самой окраине Туапсе в своем доме. Известно только, что накануне Мисропян ездил в Лазаревское за вином. Якобы кто-то из его грузинских друзей позвонил ему и сказал, что привезет две бочки и оставит их у общего знакомого в Лазаревском.

– Он привез вино?

– Жена говорит, что никакого вина он не привозил, но приехал очень поздно, внешне выглядел вполне довольным, из чего она сделала вывод, что встреча с другом прошла хорошо. Я понял так, что у них в семье не принято, чтобы жена задавала мужу лишние вопросы. Но мы с Кариной, так зовут его жену, обошли все пристройки, заглянули в погреб – вина нигде не нашли. Я спросил ее, что это был за друг, но она ничего не знает; у ее мужа слишком много знакомых, чтобы можно было всех упомнить. Хотя чувствуется, что она любит своего мужа. И страшно волнуется…

Смоленская подумала, что жена Мисропяна наверняка произвела сильное впечатление на Рябинина, но промолчала. Да и с какой стати ей вообще говорить на эту тему?

Магазин грабили если и не профессионалы, то вполне удачливые люди. То, что они действовали в перчатках, понятно – сейчас любой школьник знает про отпечатки пальцев. Но вот как грабители смогли обезвредить без шума и выстрелов здоровенного охранника, крепкого русского парня по фамилии Бокалов, оставалось неясным.

Ключи от сейфов (их было целых три!) были на месте, то есть торчали из замков так же, как все остальные – от ящиков столов, шкафа, витрин. Бархатные футляры, мягкие, обтянутые сафьяном подставки для украшений тоже остались на месте: воры наверняка ссыпали драгоценности в обычную сумку. Судя по тому, что ни одно изделие не упало, времени на то, чтобы обчистить магазин, было более чем достаточно.

– Украли драгоценности и все документы, все до клочка бумаги… Магазин, насколько я поняла, государственный?

– Да, государственный.

– Значит, ограбили не Мисропяна, а государство, – изнемогая от жары и внезапно обрушившихся на нее лени и усталости, проговорила Смоленская, вытирая взмокший лоб платком. – А в Лазаревском есть ювелирный магазин?

– Конечно, есть, и не один. Вы хотите узнать, где был Мисропян четвертого мая вечером?

– Именно. Постарайтесь выяснить адреса всех знакомых Мисропяна в Лазаревском, а я поеду поговорю с его женой.

Карина, молодая худенькая шатенка с огромными черными глазами, встретила ее вопрошающим взглядом: она ждала самых худших известий.

– Не волнуйтесь так, – попыталась успокоить ее Смоленская. – Его нигде не нашли… Так что еще есть надежда.

Карина стояла по другую сторону ажурной литой калитки, за которой просматривался огромный тенистый сад с расположенной слева, увитой виноградными листьями беседкой, а справа – большой пестрой ухоженной клумбой с желтыми и розовыми цветами, напоминающими крупные маргаритки. И только много дальше, чуть на возвышении, белел двухэтажный, с красной деревянной террасой дом.

– Проходите, пожалуйста. – Карина даже не спросила удостоверения, она интуитивно почувствовала, откуда и по какому делу приехала к ней сюда, на самую окраину города, немолодая уже, коротко стриженная блондинка в строгом светлом костюме, с кожаной папкой под мышкой. – Я сейчас принесу черешни… поговорим.

Они сидели в беседке за столом и разговаривали. Руки Карины, красивые, с длинными пальцами, чуть заметно дрожащими от волнения, лежали на скатерти. Домашнее платье из плотного шелка напоминало расцветку павлиньего хвоста.

– Вот вы сказали, что еще есть надежда… А я знаю, что с Яшей случилась беда. Да вы и сами это понимаете. Несмотря на то что у нас с ним большая разница в возрасте, мы понимали друг друга, и хотя я постоянно делала вид, что подчиняюсь ему, мне это было нетрудно… Ведь он так заботился о семье, так любил меня и сына. И если я чувствовала, что ему иногда надо развеяться, расслабиться с друзьями, то заранее прощала ему женщин, которые будут там… – она махнула рукой в пространство, – …с ними, с мужчинами. Мужчины устроены иначе, чем мы. Я ждала его, и он всегда возвращался… А это самое главное.

– Вы хотите сказать, что он изменял вам?

– Думаю, что да. Но мы с ним не говорили об этом. Бывало, конечно, что он возвращался на следующий день, утром, но я его ни о чем не спрашивала. Я понимаю, для вас, женщины, которая занимается таким серьезным делом, РАБОТАЮЩЕЙ женщины, это может показаться странным, но Мисропян взял меня из такой бедной семьи, он так много сделал для моих братьев, сестер и родителей, что…

– Да я понимаю… Меня интересует, какие отношения у вашего мужа были с его охранником, Бокаловым?

– Нормальные. Он взял Сергея сразу, как только увидел его. Это такой высокий и сильный парень, служил в Чечне, многое повидал. Яша ему верил, как себе.

– У Бокалова тоже есть семья?

– Нет, он живет один, не хочет жениться. Думаю, что его испортили женщины-отдыхающие, которые приезжают к нам на море, чтобы развлечься. Я не знаю, может, у него характер такой, что его не тянет к семейной жизни, а может, возраст еще не подошел…

– У вашего мужа только одна машина? – Смоленская повернула голову в сторону красного джипа, стоящего перед воротами гаража.

– Нет, в тот день он был на черном «Мерседесе».

– А куда подевался ваш бухгалтер, Наталия Петровна Донцова?

– Наташа в отпуске, Яша отпустил ее в Пермь, к матери. Но при чем здесь машины?

– Видите ли, Карина, ваш муж был… точнее, является директором государственного ювелирного магазина, то есть у него оклад. Повторяю: ОКЛАД. И не мне вам объяснять, что это значит. Но у вас во дворе стоит новенький джип… Поэтому мне было бы любопытно изучить всю бухгалтерию магазина, чтобы понять, как же это могло случиться, что в таком крохотном городке, как Туапсе, в ювелирном магазине, выручка которого, на мой взгляд и исходя из общего уровня доходов здешних жителей, довольно низкая, директор этого магазина умудрился так разбогатеть, что позволил себе содержать такой роскошный автомобильный парк. Надеюсь, мысль моя ясна?

– Понимаете, мой муж не посвящал меня в свои дела.

– Я почему-то так и думала, что вы это скажете. Тогда немного сменим тему. У него были постоянные любовницы? Вы знали их?

Карина опустила голову. Она плакала, и слезы тяжело капали на белую скатерть.

– Не то что знала, но иногда мне приходилось встречать их здесь, как гостей, угощать и даже оставлять на ночь…

– Не поняла…

– Друзья Яши приезжали к нам на машинах целой компанией, а среди них всегда были девушки, которые были знакомы и с моим мужем, – это же невозможно скрыть… К тому же они пили вино, а язык после этих возлияний развязывался сам собой, и девушки уже открыто намекали Мисропяну, что… – Она запнулась и, достав платок, высморкалась. – Мне приходилось все это терпеть – у меня не было другого выхода. Многие наши женщины, мои знакомые, жены друзей Мисропяна, живут так же, как я, – без прав… Но мне все равно, пусть даже их у него было много, я ему все прощу, пусть он только вернется… – И она разрыдалась. – Но он не вернется, я чувствую, не вернется… И вы тоже это знаете. Если магазин ограбили – это сделали не местные, Мисропян пользовался здесь авторитетом, и никто никогда бы так с ним не поступил. А чужие наверняка убили его.

Она уже рыдала в голос.

– Но если говорить о женщинах, то была у него в последнее время одна… Она не похожа на всех остальных: приезжая, хотя и не из отдыхающих… Красивая молодая женщина, высокая, белокожая, шикарно одетая, похожая на артистку… Все мужики на побережье, по-моему, голову потеряли из-за нее.

– И что же в ней такого особенного?

– Есть шлюхи красивые, но дуры, а вот она и красивая, и умная. И я почти не ревновала к ней, потому что понимала – мне до нее далеко…

– Вы можете ее описать?

– Конечно, могу. Высокая, – Карина руками совершила несколько плавных движений, обрисовывая воображаемую фигурку женщины, – стройная, волосы длинные, она носит высокий конский хвост светло-русого оттенка с почти белыми прядями… В тот вечер на ней было платье с пышной юбкой, знаете, необычное платье, такие сейчас не в моде… Белое, очень хорошо сшитое, с черной широкой каймой… Такое платье могла носить Элизабет Тейлор или Мэрилин Монро… Но оно особенно хорошо смотрелось именно на высокой девушке, такой, какой была Лена… Вспомнила! Ее звали Лена!

– Отлично… – Смоленская что-то пометила у себя в блокноте. – Значит, белое платье с черной каймой…

– Да, очень красивое и необычное платье. Я бы даже сказала – вызывающе шикарное, сшитое из дорогой ткани… Вы думаете, она, эта женщина, имеет какое-то отношение к исчезновению Яши?

– Не знаю. Пока, во всяком случае, не знаю. Она тоже была здесь, эта Лена?

– Была, но только приезжала с одним человеком… Шахназаровым. Он представлял ее своей невестой. Но когда он на минутку вышел из комнаты, Яша сказал мне на ухо, что на таких, как она, не женятся, но не потому, что она шлюха, а потому, что ей муж не нужен, она сама твердо стоит на ногах и богата как сто чертей, и что она нарочно пообещала Шахназарову стать его женой, а на самом деле у нее здесь, в Туапсе, дело, она деловая женщина, а не подстилка…

– У нее и с вашим мужем были дела?

– Думаю, что да, потому что тот вечер, который они провели в ее обществе, сильно отличался от тех, когда его друзья привозили ему девок… Они говорили о каком-то товаре, о поставках, о том, что выгоднее было бы продать сразу весь товар, то есть, объединившись, продать этот товар непосредственно ей, а не ждать откуда-то там покупателя. К тому же, как я поняла, их устраивала цена, которую эта женщина им предложила.

– А что это был за товар, не знаете?

– Нет, конечно… Но не золото, это точно.

– А вам не известно, откуда она приехала?

– Нет, но она, повторяю, светлокожая, то есть если и загорела, то самую малость, из чего я сделала вывод, что она живет далеко от моря, от солнца…

Смоленская, немного подумав, достала сложенную вчетверо копию фотопортрета девушки, погибшей в С., на Набережной – черно-белый факсовый вариант с расплывчатыми очертаниями, – и протянула Карине.

– Это, случайно, не она?

Карина молча смотрела на портрет и качала головой. Затем перевернула вверх ногами:

– Похожа на нее, но это что – труп? Почему у нее закрыты глаза и черные потеки из носа?

– Да, это труп.

Карина вернула портрет и снова покачала головой:

– Да уж, теперь-то я точно знаю, что с моим мужем случилась беда… – Слезы покатились из ее глаз, а из горла вырвался стон. – Господи, да что же это такое?..

– Вы извините, но мне надо позвонить… – Смоленская чуть тронула ее за плечо.

Карина провела Смоленскую в дом, где в прохладе и янтарном сумраке огромного холла, рядом с креслом, на настоящей мраморной тумбе стоял телефон.

– Николай? Это Катерина Смоленская. Мне сейчас в голову пришла одна мысль. Ведь ювелирный магазин находится рядом с библиотекой, верно? Вы были там? Опрашивали работников библиотеки? Не работает? Почему? Понятно. Так я и думала… Я сейчас приеду.

– При чем здесь библиотека? – Карина стояла за спиной гостьи и громко и часто дышала. – Она не работает уже больше года – там мало платят, поэтому никто туда не идет. Да и здание само в аварийном состоянии… Что вы хотите там искать?

– Я думаю, что вы и сами знаете… – Катя посмотрела в глаза Карины. – Вы давно увлекаетесь этим?

И Карина не успела ничего предпринять, эта стриженая блондинка схватила ее за руку и задрала рукав платья. Бурые, почти черные пятна на сгибах и следы уколов на коже говорили сами за себя.

– Героин?

– Да. – Карина закрыла лицо руками. – Это он меня приучил, он, а сам не делает этого. Он говорит, что ему со мной интереснее, когда я такая… Посмотрите, я вся в синяках… – Она оголила бедро и показала темно – красную борозду со следами запекшейся крови. – Он зверь, конечно, но я его не убивала…

– Почему вы так испугались, когда я заговорила о библиотеке?

– Я не испугалась. Просто я слышала, что все стены библиотеки сгнили, а у нее с магазином одна стена общая, ее грибок ест… Да и просела она, там трещина… Яша сделал в магазине ремонт, прибил пластиковые панели, но все равно, сказал, стена опасная.

Ее уже всю колотило.

– Вам надо лечиться. Если хотите, я вам помогу. Вы же не бедная, у вас есть деньги, а потому лучшее, что вы сейчас можете сделать, чтобы спастись, это поехать в Москву и найти там человека, который сумеет вас вылечить; я дам вам его адрес… Поедете? Если надо, остановитесь на время у меня… пока здесь все не утрясется. Карина, вы молодая женщина, вам еще сына воспитывать…

– Сына сегодня увезла в горы сестра мужа.

– Они знают про вас?

– Конечно, знают.

– Решайте. Возможно, вашего мужа уже нет в живых, я не могу не предположить этого, тем более что он, как вы и сами сказали, имел здесь, среди местных, вес. Но состояние свое он нажил не золотом, и вы это прекрасно знаете. Туапсе – маленький городок, в котором живут обнищавшие, в недавнем прошлом советские люди; и лишь единицы, успевшие построить на берегу недвижимость и теперь выгодно сдающие квартиры отдыхающим, могут позволить себе такую роскошь, как ювелирные изделия. Вы не знаете, откуда ваш муж получал товар?

– Из Ферганы, – упавшим голосом ответила Карина.

Глава 4

Светлана Мальцева, так звали подружку Веры Холодковой, сразу впустила Изольду с Чашиным к себе в квартиру, провела на кухню и, предложив им сесть, устроилась напротив с сигаретой в руке. Высокая, худая, с длинными прямыми волосами соломенного цвета и сильно набеленным пудрой лицом с пятнами нездорового малинового румянца на высоких скулах, в широком, стянутом шелковым шнурком розовом халате, она смотрела на незваных гостей большими прозрачными серыми глазами, в которых крупными чернильными каплями застыли черные зрачки, и нервно качала головой.

– Чаю хотите? – спросила она. – У меня и кофе есть, и молоко…

– Да нет, Света, спасибо, – мягко отказалась Изольда, осматривая уютную и чистенькую кухню с геранями на подоконнике, оранжевыми веселыми занавесочками на окнах и вычищенными кастрюльками на плите. – У вас здесь хорошо.

– А вы что думали, если я проститутка, то у меня кругом грязь? Да мне эта квартира досталась кровью и потом, так неужели я превращу ее в свинарник? Ну да ладно, вы же не обо мне пришли толковать… О Вере. Мне до сих пор не верится, что ее уже нет. Но предупреждаю сразу: я ничего о ее смерти не знаю – ни причины, по которой она могла бы выброситься из окна гостиницы, ни того, кто помог бы ей это сделать. Вера была не болтушка, умела держать язык за зубами, а потому в этом плане на нее всегда можно было положиться. Я имею в виду, – она сделала паузу и внимательно посмотрела Изольде в глаза, – что она никогда и ни за что не стала бы никого шантажировать. Что касается денег, то они у нее, безусловно, были, но не такие, ради которых можно было бы ее убить, тем более что они наверняка хранились у нее дома, а не в гостинице и уж, конечно, не в сумочке…

– Скажите, Света, откуда у Веры это странное желтое платье? – спросила Изольда, тоже закуривая. – Это ее платье?

– Платье прикольное, чумовое, неформальное… Я сначала не поверила, что Верка отдала за него такие бешеные бабки: потратилась на дорогую ткань, английскую сетку, заменявшую ей подкладку, на портниху… Она срисовала этот фасон не то с какой-то американской киноактрисы, не то с нашей местной артистки, с которой Вера хоть и не была знакома, но много рассказывала мне о ней…

– Вы можете назвать ее имя?

– Нет, я не знаю, как ее зовут, но похоже, что эта девица сильно потрепала нервы Верке…

– В смысле?

– У Веры был парень, она его очень любила, но он бросил ее и ушел к этой артистке.

– Артистке? Она что, работает в театре?

– Я думаю, что она работает в основном в постели, но выдает себя за артистку. Вера рассказывала мне про нее разное: что она со сдвигом, любит выпить, что волосы у нее накладные и ресницы тоже, что…

– Она проститутка?

– Не знаю я… – махнула рукой Светлана и отвернулась к окну. – Вера-то могла наговорить про нее всякое-разное, но главное-то я поняла – эта сука увела у нее парня. Причем, не простого сутенера, а человека, с которым у нее все было хорошо, который купил ей и машину, пусть даже подержанную, и шубу, и брюлики…

– Ты знакома с ним? Знаешь его?

– Да кто его у нас в городе не знает?.. – прошептала Света, краснея так, как если бы вдруг поняла, что проговорилась.

– Савелий? – предположила Изольда, имея в виду одного из самых известных в городе преступных авторитетов, молодого парня, сумевшего прибрать к рукам чуть ли не треть города и сплотившего вокруг себя практически неуязвимую братву. Она вспомнила, что выкрикнула Вера перед смертью: она сказала: «Позови Сару». Скорее всего не «Сару», а «Саву» – производное от Савелия…

Света не ответила. Но ее молчание было красноречивее всяких слов.

– Да, с ним трудно будет побеседовать, если вообще это возможно… – вздохнула Изольда. – Он долго с ней встречался?

– Он ни с кем долго не встречается.

– Это почему же?

– Такой… – пожала она плечами. – Но он бы вам все равно ничего не рассказал, потому что к смерти Веры никакого отношения не имеет. Говорю же, у них все было нормально…

– Послушай, вот ты говоришь, что у них все было нормально, а что это может означать в вашей среде? Разве то, что он не намеревался оставаться с ней долго, можно назвать нормальными отношениями?

– Нормально, значит, он не отдавал ее на забаву своим друзьям и относился к ней по-человечески – дарил подарки, давал деньги, купил шубу… Разве это нельзя назвать нормальными отношениями?

Изольда не сочла нужным развивать эту тему, а потому заставила себя замолчать, чтобы не наговорить этой девице лишнего.

– Света, по-моему, ты что-то недоговариваешь… – вступил в разговор молчавший до этого Чашин. – Наплела здесь с три короба про какую-то артистку, которая на самом деле никакой артисткой и не является, зато увела у Веры ее парня… Но при чем здесь платье? Ты видела эту девушку в желтом платье или же тебе рассказала о нем Вера?

– Девушку я не видела вообще, но видела, как Вера рисовала фасон этого платья и при этом материлась… Казалось, она не понимает, что Сав… что он нашел в этой выскочке… Я думаю, что она хотела одеться так же, как ее соперница, иначе зачем бы она стала заказывать себе это платье?

– Но зачем ей было одеваться как соперница?

– Здесь могут быть только две причины. Первая, это если она хотела понравиться ему и доказать, что и она не хуже этой девицы, то есть показать ему, на что она способна ради него, раз уж ему так нравятся подобные стильные штучки. И вторая – появиться перед ним неожиданно, да так, чтобы он принял ее за ту, другую… Только вот зачем ей это было нужно, я не знаю…

– А ты не могла бы вспомнить, что конкретно Вера говорила о своей сопернице? И с чего ты взяла, что она артистка?

– Знаете, она при мне не произносила ее имени, но называла ее почему-то пташкой залетной, из чего я сделала вывод, что она не местная, а потом вдруг Вера попросила проводить ее в театр, где у нее было какое-то дело, связанное с этой «пташкой». Спрашиваю, какое именно? Отвечает: хочу такое же платье, как у нее…

– Ты проводила ее?

– Проводила. Она попросила меня подождать ее внизу, в холле, ну я и ждала минут двадцать…

– А ты часто ее сопровождала? И вообще, зачем ей понадобилось твое присутствие?

– Она словно боялась чего-то… В ней чувствовалась какая-то неуверенность в себе. Оно и понятно – в театр все-таки пришла, а не в «Братиславу», где знала каждый закуток…

– И что было потом?

– Да ничего не было. Она вернулась в более веселом расположении духа, сказала, что ей надо на рынок, и мы с ней расстались.

– Значит, на рынок она тебя уже не взяла?

– Не взяла.

– Тебе не показалось, что она вела себя как-то странно?

– Она страдала, как вы не понимаете?! – вдруг возмутилась Света. – Ее бросил парень, здесь, пожалуй, поведешь себя странно… Конечно, она была не в себе, и ей было приятно, когда рядом был кто-то из близких. Она такая же нормальная девушка, как все остальные. Сначала я подумала, что она пошла на встречу с этой девицей, но потом до меня дошло, что она могла просто-напросто повидаться с костюмершей в театре и заказать ей такое же платье. Потому что уже через неделю оно было сшито.

– А с чего ты взяла, что платье ей шила именно костюмерша, а не простая портниха?

– Да потому что вспомнила, как Вера сказала однажды, что такое платье по зубам только большому мастеру… Вот тогда я и услышала от нее впервые слово «костюмерша».

Уже на улице Изольда не выдержала:

– Все-таки не случайно она занялась проституцией, честное слово. С ее мозгами можно только таким образом заработать себе на жизнь: спрашиваешь у нее одно, а она отвечает другое… Я так ничего и не поняла. Каждое слово словно клещами тянула…

– А я лично все понял: она нервничает, боится лишнее слово сказать про Савелия, поэтому-то и нагородила всю эту чепуху про костюмершу, про театр… Хочешь, я расскажу тебе, что произошло в восемьсот третьем номере гостиницы?

– Хочу.

– Ее перепутали с той, другой девицей и выбросили из окна. И если Вера надела это желтое платье для того, чтобы предстать перед своим любовником в облике его новой возлюбленной и таким образом попытаться при помощи слез или ласки вернуть его себе, то человек, нанявший ребят, которые убили Веру, собирался убрать именно ту, другую…

– Но за что?

– Видно, она в чем-то провинилась перед ним. И сдается мне, что этим человеком и был Савелий…

– Но почему? Ведь он же встречался с ней…

– Ну и что? У них это быстро… Она могла элементарно проговориться, ляпнуть что-то такое, что не понравилось Савелию.

– Это все твои фантазии. А я вот думаю, что в этом вопросе нам сумеет помочь именно костюмерша…

– Может быть… Ну что, куда теперь, к твоему Блюму или Блюмеру?

* * *

В адвокатской конторе Изольде сказали, что Лев Борисович Блюмер уже дней пять как не появлялся здесь.

– Мы же адвокаты, – развел руками немолодой, но аккуратный, строго одетый, при галстуке, мужчина, – свободные люди! Блюмер – адвокат со стажем, у него – клиентура! А что такое клиентура? Это суды, прокуратура, следственный изолятор, изолятор временного содержания, тюрьма, наконец!

– Это вы мне объясняете? – усмехнулась Изольда. – Моя фамилия Хлуднева.

– Изольда Павловна? – Адвокат тотчас вскочил из-за своего стола, чуть не опрокинув телефон. – Рад, очень рад. Вы, драгоценная, поставляете мне основных моих клиентов-убийц, мы бы могли с вами договориться… Я много слышал о вас, о вашем характере…

– Вы набрались, господин адвокат, по самые уши… – Изольда брезгливо оттолкнула его от себя пальцами, словно опасаясь запачкаться. – И это вы называете свободной профессией? Пьете водку с самого утра…

– Как будто вы не пьете…

– Не хамите мне, лучше подскажите домашний телефон и адрес вашего коллеги Блюмера.

В это время в кабинет вошел высокий и сухой, как мумия, человек в сером помятом костюме; увидев Изольду, он поклонился ей в знак уважения:

– Изольда, привет.

Это был адвокат Галицкий. Изольда знала его как одного из самых честных и порядочных адвокатов города, уважала его и всегда, когда представлялся случай, подсылала ему клиентов, о чем он даже не догадывался.

– Господи, как я рада тебя видеть! – Изольда не без удовольствия протянула ему руку для поцелуя. Галицкий, с лицом орангутанга и улыбкой ребенка, сложился пополам, чтобы припасть к ручке гостьи.

Его внешность была настолько обманчивой, что на это бьющее в глаза уродство – непомерно вытянутое лицо, приплюснутый нос, толстые губы, обвислые щеки и близко посаженные глаза – покупались даже самые опытные прокуроры и судьи: казалось невероятным услышать от такой обезьяны сколь-нибудь связную речь. И если в начале судебного процесса Галицкий сидел молча, беспрестанно вытирая в каком-то нервном порыве свои вечно мокрые губы, и по-дурацки улыбался, то когда ему давали слово, вместо ожидаемых воплей примата слышалась речь профессионального опытного адвоката – четкая, лапидарная и одновременно эмоциональная, способная ошеломить аудиторию каскадом неожиданных образов и метафор. Галицкий блестяще парировал все попытки противоположной стороны настроить присутствующих против обвиняемого – настолько искусно он вел психологическую защиту своего клиента.

Такой человек, как Галицкий, мог бы стать одним из самых влиятельных и богатых адвокатов города, если бы не его принципиальная позиция в отношении некоторых судей – он презирал взятки как явление и считал, что адвокаты, марающие руки передачей взяток судьям, лишь позорят себя и подрывают веру людей в правосудие.

– Костя, где Блюмер?

– Тебе понадобился адвокат?

– Да нет, просто по делу…

– Он здесь почти не появляется, только если договорится о встрече с клиентом, а так его днем с огнем не сыщешь. Если хочешь, могу дать тебе его домашний телефон и адрес… И вообще, пойдем-ка лучше ко мне в кабинет, там и поговорим… – Галицкий даже не взглянул на притихшего и тихонько икающего в углу подвыпившего коллегу.

Записав координаты Блюмера, Изольда спросила:

– Ты не знаешь человека по фамилии Мещанинов?

Галицкий пожал плечами, несколько раз утопив свою узколобую голову чуть ли не в грудную клетку. Он был такой странный, подвижный и гуттаперчевый, что Изольда невольно поймала себя на мысли, что никогда бы не согласилась лечь с ним в постель: слишком уж необычен, страшен, напоминает киношных монстров.

– Варнаву? Знаю. Он через Леву продал все, что у него было, чтобы расплатиться с долгами.

– С какими еще долгами?

– Это только слухи, как ты понимаешь, потому что достоверной информацией такого рода навряд ли кто располагает, но, если быть кратким, изволь. У него была любовница, шикарная баба. Не знаю ни имени ее, ни фамилии. Но видел один раз – произвела впечатление. Высокая, рыжая, яркая и сексапильная. Она появилась у нас здесь только однажды, после чего наш Блюмер Лев Борисович чуть умом не тронулся. Захотел ее, юморист. И это при его-то патологической жадности?! Я ему еще тогда сказал – не связывайся с ней. Но как он мне объяснил, она приходила к нему по делу. Ну да бог с ними… И вдруг я узнаю, что Мещанинов дал ему генеральную доверенность, представляешь? Зачем ему, здоровому и умному мужику…

– Это ты про Варнаву?

– Ну да! Вот я и говорю: зачем ему, умному мужику, поручать сделки такого рода хапуге Блюмеру? Хотел его найти и поговорить.

– Ты с ним знаком?

– Конечно, знаком. Я вел несколько его дел по выколачиванию денег из должников…

– Он давно живет в нашем городе?

– По-моему, с рождения. А что случилось? Ты что-нибудь о нем знаешь?

– Да нет, просто не пойму, как это я до сих пор с ним не встретилась, раз он такой крупный бизнесмен и все такое… Да еще имя странное.

– Что, Изольда Павловна, – Галицкий перешел на шепот, а глаза его хитро сощурились и заблестели, словно у кота, – агенты твои не доложили тебе про красавца Варнаву? А я тебе так скажу – эта баба решила его ограбить с помощью Блюмера. И будет просто чудом, если окажется, что Варнава сам, лично, дал ему эту самую доверенность…

– То есть?..

– Можно довести человека до беспамятства, и он подпишет какие угодно бумаги.

– Эту женщину, случайно, зовут не Елена Пунш?