Текст книги "Сказки женского леса"

Автор книги: Анна Бялко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Галина молчала. Ей было не очень интересно про янтарь, но почему-то очень хотелось снова увидеть русалок. Тонкие руки, загадочные улыбки. И ведь не злые оказались, наоборот, смешные и наивные. На косметику кинулись, как дети. Их обирать-то грех...

– Лен, – спросила она. – А как ты думаешь, это взаправду все было? Русалок же не бывает.

– А это что? – Лена торжествующе сунула ей в нос кусок янтаря.

– Не знаю. Может, нам показалось?

– А вот завтра пойдем и проверим. Но мне лично только кажется, что все очень здорово. Галь, да брось ты, – засмеялась она, заглянув в растерянное лицо подруги, – бывает – не бывает. Мы же не будем рассказывать никому. Во-первых, нам никто не поверит, еще и психушку вызовут. А во-вторых, я лично ни с кем делиться не собираюсь. Так что молчим, и все. И эти – молодцы, как про сарай придумали. А раз молчим, значит, ничего и нету. Так что твои «бывает – не бывает» нам без разницы.

Лена снова засмеялась и ускорила шаг. Они уже подходили к крыльцу столовой, откуда им радостно махал рукой мухортый Володя. Галину Семеновну передернуло.

– Этот еще, – кивнула она в его сторону, – твой...

– Да ладно, – отмахнулась Лена, пряча янтарь поглубже в сумку. – Я ему ничего не скажу, не бойся. А все-таки он-то точно существует, – хихикнула она, устремляясь вперед.

Ночью Галина Семеновна спала плохо. То не засыпалось, то мерещилась какая-то муть. Рыбьи хвосты, смеющиеся лица русалок, она куда-то плывет, потом начинает тонуть, русалки заливисто смеются, тут же выныривает откуда-то лицо привычное мужа, и у него тоже зачем-то хвост... Словом, ночной кошмар в чистом виде. Галина просыпалась, ворочалась, вставала попить – Лены не было, она ночевала где-то со своим мухортым, разбудить было некого, – подходила к окну, отодвигала занавеску, вглядывалась куда-то в ночь... Ложилась и снова проваливалась в муторный сон.

Утром проснулась помятая, не выспавшаяся. На соседней кровати сидела невесть когда вернувшаяся Лена, бодрая и свежая, будто спала всю ночь без просыпу.

– С добрым утречком! Вставай скорее, завтрак начинается. Позавтракаем – и в город, косметику закупать.

Галина Семеновна встряхнула головой. Значит, не сон. Что-то еще из всего этого выйдет? После ночных кошмаров ее снова стали терзать сомнения и страхи.

– Лен, а может, не надо? Странно как-то все это. Так не бывает.

– Ой, ну ты опять за свое! Бывает – не бывает. Не хочешь, в конце концов, и не надо, я и сама схожу. Просто – это ж твои русалки, ты же их сама первая нашла.

Конечно, они пошли, и конечно – вместе. Днем купили в одной из лавочек разной косметики – пудру, помаду нескольких цветов, тени для век – все недорогое, местного производства, но коробочки выбирали покрасивее. Лена потом, подумав, добавила из своих запасов французский крем:

– Я им не пользуюсь почти, он кожу сушит, всю стягивает. А этим, в воде, наверное, в самый раз будет. Смотри, какая баночка фирменная – упасть можно.

Так, экипированные, пришли опять после обеда на пляж. День был прохладней вчерашнего, так что нигде, кроме них, не было не души. Русалок тоже было не видно.

Спотыкаясь и увязая шлепанцами в песке, добрались, наконец, до дальней косы. Указанная им будка действительно оказалась заброшенным лодочным сараем. Покосившийся, он одним краем вкопан был в песчаный грунт, другим же спускался прямо в воду, так, чтобы лодки могли заплывать прямо внутрь.

Никаких лодок, конечно, в нем давно уже не было. Когда Лена с Галиной вошли в сарайчик через скрипучую и косую незапертую дверь, глазам их предстали ветхие лодочные мостки с палубами-причалами. Причалов – выемок в палубе – было пять. Около двух бесполезно свисали в воду проржавевшие цепи. В углу были свалены кучей какие-то рыболовецкие снасти – старые сети, крюки, обломки весел. Все было серого цвета, затянуто то ли пылью, то ли тиной, и страшно уныло.

– Ну и местечко, – протянула задумчиво Лена. – Прям дуремарство какое-то. Чего было на пляже не встретиться – все равно никого больше нет.

Осторожно ступая и пробуя доски на прочность перед каждым шагом, она прошла по мосткам к дальнему от берега причалу. Сняла босоножки и села на край, свесив в воду босые ноги. Поморщилась от холода.

– Иди, Галь, присаживайся. В ногах правды нет. Ой, только б не рухнула вся эта халабуда.

Галина осторожно последовала ее примеру. Так они сидели, болтая ногами в прохладной воде, и ждали. Ничего не происходило. Через какое-то время Галина Семеновна почти совсем уверилась, что ничего не будет, да и вчерашнее, скорей всего, было одним на двоих видением, и это ее успокоило.

– Лен, может, пойдем? Холодно уже.

Лена не успела ответить, как в соседней выемке заплескалась вода, и вынырнувшая из нее тонкая белая ручка ухватилась за край причала. Почти сразу же над водой появилось смеющееся русалочье лицо.

Галина еще вчера заметила, что русалки красивы. Здесь же, в сероватой полутьме сарая, русалка была не просто красива, а сказочно, невероятно хороша. Мягкие, тонкие, изящные черты – продолговатые серо-голубые глаза под веерами черных ресниц, ровный носик, нежная линия рта, струящиеся и почему-то совсем не мокрые пепельно-русые волосы длиной до плеч, и все это такое акварельно-прозрачное, такое трепетное, что, кажется, дунь – и растает. «Господи, и зачем им косметика при такой красоте?» – только и подумалось Галине.

Русалка подтянулась на руках, чуть подпрыгнула – и уселась на мостки, так же как Лена с Галиной. В проеме появилась вторая.

Галина Семеновна с удивлением заметила, что у русалок, вопреки привычным представлениям, хвосты – то есть чешуйчатая и сплошная часть тела – начинались вовсе не от пояса, как их часто рисуют в детских книжках, а только где-то на уровне колен. От колен же до бедер русалки выглядели совершенно так же, как обычные женщины – и явное раздвоение конечностей присутствовало, и прочие женские атрибуты. А вот от колен, действительно, ноги сливались и розовая кожа покрывалась серебристой чешуей. «В общем-то, это правильно – подумалось Галине, – так и должно быть. Иначе зачем рыбакам, пастухам и прочим так стремиться к русалочьей близости? Если хвост – прямо от талии, то что в нем за радость? Ну и глупости же в голову лезут.»

Пока она занималась своими наблюдениями, оборотистая Лена не теряла времени. Она уже вовсю демонстрировала русалкам принесенные сокровища, и те восторженно ахали и булькали, открывая флакончики, пробуя помаду и водя пуховками по лицу.

Янтарь, принесенный русалками, немаленькой кучкой лежал на мостках. Галина даже не рассмотрела его, но Лена успела, и, ссыпая добычу в сумку, показала исподтишка большой палец.

Под занавес, как гвоздь программы, русалкам был продемонстрирован французский крем. Те, наивные, сперва не понимали назначения загадочной субстанции, которая сперва размазывалась по коже, оставляя белые полосы, а потом и вовсе впитывалась бесследно, но Лена каким-то непостижимым образом ухитрилась втолковать им, какую неоценимую пользу коже доставляет вся процедура. Русалки загорелись. Хитрая Лена кокетничала и набивала цену, объясняя, что крем безумно редкий, так просто его не достанешь, нужно чуть ли не выписывать из Парижа (откуда-то русалки знали, что такое Париж с сугубо женской точки зрения). Но, наконец, сговорились.

В заключение Лена продемонстрировала русалкам (на лице Галины Семеновны), как нужно правильно наносить макияж, и стороны расстались, весьма довольные друг другом.

На обратном пути Галина спросила:

– Лен, а чего ты меня-то красила? На них бы и показала.

– Да ну их еще, – фыркнула Лена. – Не хочу я их трогать. Кто их знает, вдруг они скользкие.

Галя ничего не ответила, но про себя подумала, что глупости это, никак они не могут быть скользкими. Акварельная кожа, прозрачные глаза... Вдруг она поняла, что ей, пожалуй, хотелось бы потрогать русалку, провести рукой по этому тонкому лицу, дотронуться до щеки. Вздрогнув, она прогнала эту мысль.

Вернувшись в комнату, она поглядела на себя в зеркало. Нет, конечно, Галина Семеновна, как любая нормальная женщина, пользовалась косметикой и непременно красилась, идя на работу, но то, что она увидела в зеркале, было уж чересчур. Лена постаралась над ней от души – полный макияж, с тоном, пудрой, румянами, тенями и подводкой. Такого она сама себе никогда не позволяла.

Галина Семеновна хотела было выговорить Лене за издевательство, но вдруг, глянув на себя еще раз, поняла, что так выглядит, пожалуй, гораздо моложе... Да, пожалуй, и гораздо красивее. Макияж, хоть и густой, не был вульгарным, Лена дело знала. И кожа казалась ровной, и черты лица выразительнее, и губы ярче.

Галина молча стояла у зеркала, глядя на себя ту – молодую, красивую, и как-то потерянно думала, что вот живет – а для чего, собственно живет... Молодость прошла, красота облезла, а она и думать о них забыла, а ведь еще ничего, еще, если постараться, может быть, можно что-то поймать, еще что-то могло бы случиться...

– Господи, дура, ну что еще тебе надо случиться, – одернула она себя, вышла из ванной и погасила свет.

Случайно ли, от усталости, по рассеянности или по какой-то другой причине, но в столовую на ужин Галина так и пошла – в макияже. И, неожиданно для себя, имела успех. Так или иначе, смена облика не осталась незамеченной среди отдыхающих. Мужчины провожали ее заинтересованными взглядами, в женских же, наоборот, читалось что-то вроде неодобрительного уважения. А Ленин поклонник, на правах приятеля, восхищенно взвыл и развел руками. И нельзя сказать, что Галине Семеновне все это повышенное внимание было неприятно.

Этой ночью она спала крепко, и сны ей снились хорошие. Правда, вспомнить их с утра она не могла.

– Ну что, Лен, сегодня опять пойдем? – спросила она соседку.

– Да можно. Я им крем обещала. Хотя погоди, – Лена наморщила лоб. – Может, завтра сходим? Мы сегодня с Володькой в Палангу собрались, он меня в ресторан грозился сводить. А эти подождут – больше ценить будут.

– Да как-то нехорошо, раз обещали. А вдруг они не приплывут другой раз, где их искать потом – Галина старалась быть резонной, уговаривая в первую очередь себя самое, но главное, в чем даже себе признаваться не хотелось, заключалось в том, что почему-то день без встречи с русалками казался ей теперь пустым и бессмысленным.

– Ну, ты тогда одна сходи, – легко согласилась Лена. – Мы сейчас все купим быстренько, а ты сходи. Только смотри – не расслабляйся, пусть хорошего янтаря несут. А то ты у нас добренькая.

Часа в четыре Галина уже сидела в лодочном сарайчике, болтая ногами в холодной воде. Рядом с ней на причале стояла увесистая косметичка – кроме крема, они купили еще помады, какого-то блеска для губ, тональной пудры, лосьона, много всего. Она ждала, и на душе у нее было легко и радостно, разве что где-то внутри живота таился холодный огонек, как в детстве, когда ждешь подарка от Деда-Мороза...

Через какое-то время у самых ее ног заплескалась вода, что-то гладкое мазнуло ее по ступне, и рядом с ней снова вынырнуло смеющееся лицо. Через секунду на другой стороне причальной выемки, лицом к лицу с Галиной, уже сидела русалка, их коленки соприкасались, а внизу, в воде, Галинины ноги то и дело задевали русалкин хвост. Что характерно, хвост был не скользким, а шелковистым и почему-то сухим даже в воде.

Русалка была одна, та, самая первая, Марла. Она, как старая знакомая, весело щебетала, а Галина, пытаясь ей отвечать, все никак не могла оторвать взгляда от ее лица.

Наверно, поэтому она не заметила, откуда Марла вытащила новую кучу янтаря. Куча как-то сама собой насыпалась около косметички, и куски были все крупные, золотисто-прозрачные. Галина страшно смутилась – несмотря на все Ленины наказы, она не могла отделаться от ощущения, что нагло обманывает доверчивую партнершу. Неловким движением схватив косметичку, она, торопясь, не глядя, протянула, почти сунула ее в сторону русалки. Их руки столкнулись. Пальчики русалки казались прозрачными даже на ощупь. Она не спеша взяла косметичку, благодарно проведя рукой по Галининой ладони, ласково улыбнулась. И почему-то, хотя не было ни страшно, ни холодно, у Галины мороз пробежал по спине.

Русалка, продолжая улыбаться, открыла косметичку и стала не спеша перебирать ее содержимое. Вытащила палочку помады, открыла, посмотрела, вытащила другую, медленно провела темно-розовым карандашом по губам. Разровняла краску тоненьким пальцем, закрыла футляр... Галя наблюдала за ней в каком-то оцепенении.

После помады Марла достала коробочку пудры. Нежно подув на пуховку, плавно-плавно провезла ее по щеке. За пуховкой по гладкой скуле тянулся телесно-розовый след. Все русалочьи действия не имели ничего общего с техникой наложения макияжа, которую им вчера демонстрировала Лена, но явно доставляли Марле удовольствие, и Галина не стала ее поправлять.

Русалка добралась до баночки с кремом. Отвинтила крышку, зачерпнула кончиком пальца маслянистую каплю, перенесла на другую щеку. Стала втирать, сперва одним пальцем, потом двумя, потом всей ладонью. Круговые движения руки были медленны-медленны, русалка закрыла глаза и словно медитировала под собственной лаской.

Покончив со щекой, русалка зачерпнула еще крема и занялась плечом, потом другим, потом грудью. Грудь она гладила особенно нежно и долго, всю, от шеи до кончика сосков. В этом месте она замерла на секунду, снова полезла в косметичку, вытащила круглую баночку блеска для губ и зачем-то нанесла его на соски, после чего снова вернулась к медитации с кремом...

Сколько все это продолжалось, Галя не знала. Она смотрела на русалку, как завороженная, не в силах оторваться ни на секунду, словно сама ощущая нежные движения прозрачных пальцев, медленно погружаясь в сладкое забытье. Вдруг что-то выдернуло ее из мягкой истомы.

Русалка сидела теперь не напротив, а совсем рядом с ней, вполоборота. Одной рукой она протягивала Галине баночку с кремом, другой указывала себе на спину, тем самым однозначно выражая свою просьбу. Вялая, словно заторможенная, Галина не успела ни подумать, ни отказаться.

Зачерпнув каплю крема, она легонько провела рукой по русалочьей спине. Кожа была нежной и шелковистой, рука словно сама плыла по ней, спускаясь по столбику позвоночника к талии, подымаясь к ключицам. Галина вдруг осознала, – нет, скорее, почувствовала, никакое сознание давно было тут не при чем, что, намазывая кремом эту атласную спину, получает невыразимое удовольствие, подобного которому не получала, пожалуй, ни разу за всю свою жизнь. Тут была нежность, и ласка, и какая-то размытая тоска, и что-то еще, чему не бывает названия, но чего так хочется каждой женщине, потому что именно этого ей чаще всего не хватает.

В какой-то незамеченный ею отчетливо момент Марла повернулась к ней лицом, и уже ее прозрачные ладони тоже скользили по рукам и лицу Галины, усиливая блаженство. Она не различала, был на них крем или нет, да это было и совершенно неважно, так же как неважно было и то, что куда-то исчез ее сарафан, и купальник, и она сама, исчезая, летела, плыла, растворялась в нежном качании воды и тихом русалочьем смехе...

Когда Галина очнулась, в сарае было совсем темно. Она только успела различить прощальный взмах светящейся белой русалочьей руки и всплеск воды. Все тело было каким-то новым, невесомо-легким, казалось, сделаешь резкое движение – и взлетишь, да так и останешься витать в эмпиреях.

– Господи, как хорошо, – подумалось Галине. Это была первая мысль, вернувшаяся в опустевшую от блаженства голову. – Какое счастье.

Это было, пожалуй, действительно больше всего похоже на счастье, но счастье не момента, когда вдруг резко, как ударной молнии, понимаешь, что счастлив, – а состояния. Оно было медленным и спокойным, это счастье, оно жило в каждой клеточке тела, и не хотелось шевелиться – чтобы не расплескать.

Но жизнь сурово вторгается в чертоги блаженства, требуя возвращения на круги. Постепенно Галина почувствовала, что ей, пожалуй, холодно, потом поняла, что сидит – вернее, лежит – совершенно голой на сырых деревянных мостках, потом вспомнила о времени...

Путаясь и запинаясь в темноте, она нашарила вокруг себя свои вещи. Кое-как натянула халатик, застегнула почти все пуговицы, сунула ноги в босоножки, поднялась, нащупывая дорогу, и тут вспомнила про янтарь.

Чертыхнувшись про себя, она вернулась. Осторожно, чтобы не рассыпать кучку и не уронить янтарь в воду, сгребла шероховатые и почему-то теплые камушки в валявшуюся тут же пустую косметичку, на ощупь застегнула, и, уже торопясь и не разбирая дороги, дернула к выходу.

На улице было еще холоднее. Вечер был ясным. Светила луна. В прозрачной темноте ясно различались силуэты деревьев, под ногами серебрились песчаные дюны, из-за спины доносился морской шелест. Галина, поначалу направляющаяся в сторону пансионата чуть ли не бегом, постепенно замедлила шаг.

Не то чтобы она пыталась обдумать произошедшее – этот момент пока не настал. Она, скорее, хотела просто уложить в себе переполнявшие ее чувства и ощущения, не давая пока им оценки и не определяя названий.

Основное чувство осталось – ей было хорошо. Легкость членов, стремительность дум. Галина была вполне пожившей, замужней женщиной, но никогда за всю свою женскую жизнь не испытывала она такого легкого, всепоглощающего блаженства.

Но на фоне блаженной легкости уже копошились страх и сомнения. Что же это – она, серьезная замужняя женщина на – страшно подумать, пятом десятке, вот так легко взяла, и – изменила мужу? Потому что то, что было, никак иначе, наверное, назвать нельзя. А с другой стороны – с кем изменила-то? С русалкой? Она же, как ни крути, все-таки, пожалуй, и вовсе не человек, не говоря уже мужчина, так что какая тут может быть измена? В этом же даже на признаешься никому, и не потому, что стыдно – в бабской беседе и не такое услышишь, а не поверят же. В маразм, скажут, попала на старости лет, климакс проявляется... Так что все совершенно неясно, девочки. А потом, – тут Галина Семеновна глубоко вздохнула и потянулась, раскинув руки, всеми жилочками, – Господи, хорошо-то как! Это подумать страшно, до чего хорошо!

Так, в смятенных мыслях, она и вернулась домой. Лены не было, к ужину она опоздала... Слегка поразмыслив, Галина приняла душ – согреться, достала кипятильник и припасенное на крайний случай нехитрое печеньице, соорудила чайку...

Лена вернулась, когда она уже допивала второй стакан и собиралась ложиться спать. С порога окинув соседку быстрым взглядом, Лена с места в карьер начала было спрашивать что-то о янтаре, но, вглядевшись попристальней, вдруг осеклась, замолчала, подсела поближе на кровать. Галина Семеновна как-то даже смутилась от этого внимательного взгляда.

– Ты чего, Лен? Ты что так смотришь?

– Ну и темнила ж ты, Галка! И когда только успела – все тишком, молчком. Из санатория?

Галина Семеновна, хоть толком ее и не поняла, но почему-то покраснела.

– Лен, да ты о чем, господи? Я не пойму.

– Не поймет она! Другому кому расскажи, а у меня на эти дела глаз наметан! Ты вон в зеркало на себя посмотри, светишься сидишь вся. Да ты не бойся, что ж я, сама не понимаю? Я только в толк не возьму, с кем? Или из местных?

До Галины Семеновны наконец окончательно дошел смысл Лениных намеков. Она покраснела еще сильнее, зажмурила глаза, замотала головой... И все рассказала. Да и кому ж, в конце концов, такое рассказывать, как не Лене – она-то, по крайней мере, хоть в русалку поверит.

Сначала, правда, рассказывать было стыдно, но потом слова как-то вздохнули, освободились и побежали будто сами собой.

– И главное, Лен, ты понимаешь, я же не девочка, замужем давно, всякое видела, но чтоб такого... Я даже представить себе не могла, что так бывает. Просто всю душу переворачивает... Не зря про них разное говорят.

Лена, конечно, была ошарашена этим рассказом, но, справедливости ради, гораздо в меньшей степени, чем должна была по представлениям Галины Семеновны. Во время рассказа она добралась-таки до косметички с янтарем, высыпала его на кровать и медленно перебирала, раскладывая камушки в кучки сообразно величине и прозрачности.

– И что теперь будет, я прямо не знаю, – Галина закончила свой рассказ и вопросительно поглядела на Лену.

Та закончила свою возню с янтарем, стряхнула с ладони прилипший песок, не торопясь поднялась с кровати.

– А что будет? Да ничего, Галка, не будет. Уедешь домой, повспоминаешь потом немного – такое приятно вспомнить, и будешь жить дальше. Ты ж не будешь от мужа из-за русалки уходить?

Галина Семеновна только головой покачала.

– Ну вот. Ясно, не будешь. От мужа даже из-за мужика уходить не стоит. Значит, и рассказывать ему незачем. Да все равно он бы тебе не поверил. Кстати, – тут Лена ей подмигнула, – между прочим, может быть, даже интересно было бы рассказать, – она подмигнула другим глазом, – в минутку посоответственней, а? Ну – дело твое.

– Да Лен, – Галина подначку пропустила мимо ушей, настолько ей не хотелось сейчас думать о муже, – Рассказывать – не рассказывать... Я ж не об этом. Я о себе, – и замялась, не в силах подобрать слов.

– А чего о себе? – Не поняла ее Лена. – Ты свой кайф получила? Ну и радуйся, живи дальше.

– Так стыдно же.

– Да брось выдумывать – стыдно. Ты думай меньше. Ты вот, я гляжу, все ходишь, думаешь, думаешь... А много думать вредно. Если мы, бабоньки, обо всем, что с нами случается, много думать будем, – Лена махнула рукой и рассказала Галине Семеновне жутенькую и незатейливую историю о том, как ехала как-то с детьми и свекром в купейном вагоне в отпуск на Украину.

– У нас, понимаешь, две полки было, внизу. Дети маленькие, что, думаю, на билеты тратиться, ляжем валетами, детей в ноги, там и ехать-то одну ночь. Стали ложиться, пока то-се, они у меня на одной полке так и заснули. Будить, перекладывать – жалко, ну, думаю, ничего, как-нибудь. Приткнулась к ним третьей – нет, тесно. А свекор – он такой старикашка ледащий был, годам уж к семидесяти, лежит в углу, отвернулся к стенке да спит себе. Я поглядела – он места совсем мало занимает, ну, думаю, прилягу тут с краешку, и ничего. И прилегла. А в поезде, сама знаешь, да еще летом – что там на мне было, халатик один. Так смотрю, старикашка-то мой, какое там ничего... А шуметь тоже особо не будешь – и дети рядом, и соседи спят. Так и лежу, смех и грех. Утром встали – он сидит, я сижу. «Чтой-то вы, батя, – говорю, – раскочегарились как?» «Так то ж, – отвечает, – дело наживное...». Так и доехали, и ничего. А ты говоришь – русалки стыдно. Наплюй!

Конечно, прежняя Галина Семеновна даже при сохранении внешнего спокойствия не смогла бы в душе не ужаснуться незамысловатому рассказу, и даже не столько рассказу, сколько столь беззаботному к нему отношению с Лениной стороны, но теперь... Теперь она внутренне только пожала плечами, а внешне – махнула рукой и согласилась, что на все нужно уметь наплевать, иначе и правда не проживешь. С этим новообретенным консенсусом они и заснули.

Утро выдалось солнечным и легким. Галина проснулась в замечательном настроении, тело словно бы не ощущало на себе груза лет, средний возраст куда-то растворился, хотелось бежать, подпрыгивая при каждом шаге, как девчонка, и петь веселые песни. Глаза сияли, кожа светилась, а волосы сами собой, без всякого стороннего вмешательства, укладывались в изящную прическу. Во время дневной прогулки по городку Галина, не теряя новой легкости жизни, как-то невзначай, словно само собой, забежала на минутку перед обедом в парфюмерный магазинчик и так же легко, невзначай, купила там парочку замечательных французских кремов – для глаз и для шеи. И еще палочку блеска для губ – для комплекта.

Но после обеда, когда все вернулись в пансионат, время потянулось от четырех к пяти, а солнечные лучи померкли, легкое настроение как-то незаметно покинуло Галину Семеновну. Неясная тоска заворошилась где-то внутри, под ложечкой засосало, книжка, которую она читала, лежа в постели, показалась неинтересной, и что-то будто магнитом потянуло ее выйти из дому. Лены, как назло, не было – она редко отдыхала в номере после обеда, поговорить было не с кем... Галина помучилась еще минутку, а потом подхватилась, накинула платье, схватила в руку сумку с покупками и побежала знакомой дорогой к дальней косе. И вот он уже сарайчик, скрипучие мостки, и серый, мягкий, загадочный плеск воды в котором, если вглядеться получше, различаются все более явно муаровые движения серебряного хвоста.

Следующие несколько дней промелькнули единой сплошной полосой, в эйфории и радости. Галине Семеновне они все казались наполненными солнцем и счастьем, хотя, конечно, погода тут была ни при чем. Дни проходили, как один, по ставшей уже привычной схеме: утро, поход в магазин, обед и, где-то ближе к пяти часам, прогулка к заветной косе – до темного вечера. Галина похудела, помолодела, из ее глаз не исчезал какой-то загадочный и глубокий свет, отчего на нее оглядывались на улице встречные мужчины. Но она не замечала этого, ей было ни до чего. Идиллию слегка омрачили внезапное исчезновение наличных денег и необходимость телеграфировать мужу с просьбой о переводе. Быстрей и надежнее было бы, конечно, позвонить, но отчего-то Галине не захотелось слышать знакомый голос даже по телефону. Да потом, телеграмма казалась ей как-то внушительнее. Еще через день пришел перевод, и, получая его в маленьком здании почты, Галина, расписываясь на бланке, вдруг осознала, что до конца путевки этих дней остается всего четыре.

Вечером, в заветное время Галина, запыхавшись, подбегала к сараю на косе. В пакете у нее лежал дивной красоты косметический набор-палетка, тени, румяна, помада, цветов двадцати, и все в одной плоской, черной, изящной коробочке. Денег это великолепие стоило уйму – не пропал даром мужнин перевод. Попав со светлого еще дня в полутьму сарая Галина невольно замедлила шаг, осторожно переступая через снасти, вся в ожидании, предвкушении встречи, как вдруг... Среди плеска волн ей послышались голоса. Не голоса даже – смех, шелест – водяные русалочьи переливы. Радость мгновенно упала в ней, но, продолжая по инерции свой путь, она добралась, наконец, до края мостков и резко остановилась.

Русалок было двое. Марла и еще одна, тоненькая, прозрачная, с длинными, до середины спины русыми волосами. Может быть, это она приплывала в самый первый день, а может быть, нет – Галина не могла сказать наверняка, да, честно говоря, и не хотела. Ей было безумно обидно – она ждала, неслась, летела, набор этот дурацкий волокла – не ради же, в конце концов, болтовни в веселой компании. Она молча опустилась на мостки.

Русалки, казалось, совершенно не замечали ее настроения. В самом ли деле это было так, или они только не показывали виду – Бог весть. Марла радостно поздоровалась с ней, произнесла что-то, указывая рукой на подругу – Галина не разобрала слов. Русалки весело захихикали, рассыпая колокольчатый смех, потом новенькая, спрыгнув на секунду в воду – у Галины в эту секунду радостно успело екнуть сердце: неужели уйдет, – но русалка тут же вынырнула, протянула тонкую руку, высыпала на мостки горсть янтаря. Галина в каком-то каменном оцепенении протянула ей пакет с набором...

Та живо схватила его, булькнула что-то восторженное. Марла мигом присоединилась к ней, тонкие руки, сталкиваясь, переплетаясь, развернули пакет, открыли коробочку. Радостные переливы их голосов зазвучали снова, становясь все громче и неразборчивей. Галина поднялась и ушла.

Она шла по знакомой тропинке между сосен, не видя дороги, путаясь в ногах, словах, мыслях. В глазах кипели злые слезы, и Галина, резко закидывая голову назад, заставляла их вкатываться обратно. Мир казался непоправимо, непостижимо рухнувшим, обида мешалась с отчаянием и разбивалась о неизвестно откуда взявшуюся сплошную стену. «Как она могла? Зачем? Другого времени нет? Я же через три дня уезжаю, что ж у меня последнее отнимать!»

Потом, уже в номере, в теплой и темной ямке постели Галина, уже поостыв, по неотъемлемой привычке русской женщины стала искать и находить какие-то оправдания Марле, осуждать, как водится, себя же за резкость и глупость, заново строить и наводить сожженные было мосты.

«Она не хотела ничего плохого, ну подумаешь, подружку привела. Хотела похвастаться, русалки, они ж как дети. И не знала она, что я вот-вот уеду, я и сама забыла, где тут... А я чего взъелась, как дура? Может, не убеги я так быстро...» Но тут же мысли о том, чего она, убежавши, лишилась, и что было, как ни крути, отнято у нее вторжением незваной подруги, снова захлестывали начинающий было успокаиваться мирок, и все начиналось сначала.

Так, прокрутившись полночи в неудобной казенной постели, Галина Семеновна, обыкновенная женщина среднего возраста, труженица, жена и мать, вдруг с безысходным отчаянием и не оставляющей надежды ясностью горько призналась сама себе, что влюбилась. Погибла. Пала жертвой курортного романа. Влюбилась глупо, наивно и безответно. За три дня до отъезда. В русалку. И пропадает теперь в мутной воде, как пастушок, рыбачок, ночной путник.

На следующий день Галина Семеновна решила к русалке не ходить. Если той все равно, так и она, Галина, тоже сумеет выдержать характер. Тем более, что недолго осталось. Лене она ничего не рассказала о вчерашнем, да та и не спрашивала, поглощенная собственной, тоже подходящей к концу путевки, личной жизнью. Но решение это, хоть и казалось таким правильным по сути, далось ей нелегко.

Галина весь день ходила, как сама не своя. Завтрак, прогулка, обед – все это тянулось, как намазанное липкой мазью, в унылой скуке. «Господи, неужели так теперь всегда будет? – с ужасом задавала она сама себе очевидный вопрос. – А раньше что, тоже все время так было?» В довершение всего еще и погода выдалась на редкость унылой, небо затянуло серой тучей, дул ветер, принося с моря дождик-не-дождь, противную мокрую изморось. Особенно плохо стало к пяти часам. Душу скрутило, ноги сами норовили вскочить и побежать на косу, так что Галине Семеновне пришлось усилием воли залезть под душ и намочить волосы, чтоб и соблазну не оставалось тащиться под дождь на холод с мокрою головой.

Совсем к вечеру, надо признаться, вдруг полегчало, но вместе с тем стало ясно, что еще один такой день, к тому же последний в путевке, ей не выдержать.

И, естественно, к пяти часам она опять входила в сарайчик на далекой косе. Прошлепала по доскам, пробралась сквозь снасти, и вот, как награда – на мостках, спиной к ней – тоненький русалочий силуэт.

Галина кинулась к своей русалке, обхватила, обняла за шелковые плечи, зарылась лицом в атласное плечо. Та тоже явно была ей рада, повернулась, откликнулась... Какое время прошло в блаженном небытии, Галина сказать не могла, но, рано или поздно, сладкий туман рассеялся, сквозь забытье стали яснее очерчиваться контуры и углы бытия, и тут...