Текст книги "Ловец мелкого жемчуга"

Автор книги: Анна Берсенева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Не вписаться в такую развеселую компанию было просто невозможно, и уже через пять минут трудно было понять, пришли Федька с Георгием только что или провели здесь сутки, как некоторые из гостей.

Переместились в комнату, которая, несмотря на удручающе низкие потолки, и в самом деле казалась довольно просторной из-за почти полного отсутствия мебели. Здесь стояло только несколько стульев, к одному из которых была прислонена виолончель – наверное, хозяйкина. Правда, на стульях все равно никто не сидел: по полу были разбросаны довольно живописные, восточного вида одеяла и подушки, и гости расположились прямо на них.

Как раз перед приходом Федьки и Георгия кого-то послали за водкой, и в ожидании гонцов хозяйка предложила поиграть во французские жмурки.

– Это как? – заинтересовался Георгий.

Он уже выпил немного водки, которую принесли они с Федькой, залакировал пивом, нашедшимся в хрипящем холодильнике, поэтому настроение, и прежде неплохое, стало у него и вовсе отличным. К тому же девчонки оказались на редкость милыми, и даже их непрерывный звонкий мат не портил впечатления, хотя сам Георгий так и не привык материться при женщинах, даже проведя больше полугода в стенах ВГИКа.

– Ну о-очень просто! – сказала Лолка – по-азиатски узкоглазая, наголо стриженная девушка с сережкой в брови. – Завязываем кому-нибудь из вас глаза, потом все его по очереди целуют, а он угадывает, кто был первый, кто второй, кто десятый.

– А если не угадает? – спросил Георгий.

– Будем целовать, пока не угадает! – радостно объяснила хозяйкина подруга Жанна – не лысая, а, наоборот, с длинными спутанными волосами.

– За что ж именно нам такое счастье? – хмыкнул Федька. – Нет, я не против, конечно…

– Да вы же новенькие! – засмеялась Лолка. – Вы нас не знаете, не сразу угадаете, и мы вас зацелу-уем!

– Ну, Жорик, с кого начнем? – В Федькиных круглых глазах плясали чертики. – Может, жребий бросим?

– С рыженького начнем! – воскликнула лохматая Жанна. – Ну, Федечка, ну, маленький, давай с рыженького? А тебя я и так поцелую, – добавила она и немедленно чмокнула Казенава в губы.

– Эй, девочки, девочки, погодите! – засмеялся Георгий, заметив, что Лолка уже направляется к нему с пестрой косынкой в руке. – Дайте я вас хоть разгляжу, а то как распознавать-то буду? Вон вас сколько, всех и не упомнишь!

– А мальчики, кстати, тоже целовать его будут? – поинтересовался Федька. – Учтите, у Жорика ориентация убогая, старомодная, так что для мальчиков он интереса не представляет.

– Мальчики уже пьяные, – махнула рукой Жанна. – Они и нас-то не целуют, зачем им Жорик?

Два парня, о которых она говорила, не обиделись на ее слова и, кажется, даже не обратили на них внимания. Судя по отрешенному виду, с которым они возлежали на подушках, они были не только пьяные, но и обкуренные и потому казались чужими на этом празднике жизни.

Георгий обвел взглядом девчонок, которые как паиньки уселись вокруг него на полу. Оказывается, их было в общем-то немного, всего человек семь.

– Да-а… – Он картинно почесал затылок, разглядывая этот цветник и едва сдерживая смех. – Звать-то вас как? Ну, надо же как-то обозначать, кто меня поцелуем осчастливит.

– А ты зови, как в «Белом солнце пустыни», – засмеялась Лола. – Абдулла ты наш! Джамиля, Зухра, Лейла, Гюльчатай…

Передразнивая товарища Сухова, она тыкала пальцем в каждую из сидевших кружком девушек. Георгий сразу обратил внимание на одну из них – ту, которой досталось имя Гюльчатай. Правда, оно совсем ей не подходило: она нисколько не была похожа на маленькую смешную девочку, которая играла эту героиню в фильме. Хоть «Гюльчатай» и сидела, по-турецки скрестив ноги, но по ее осанке и развороту плеч видно было, что она высокая и такая, какую принято называть эффектной, а если присмотреться, то и просто красавицей. Лицо у нее было бледное, но именно эта бледность странным образом подчеркивала выразительную яркость всего ее облика – темных прямых волос, ровными крыльями падающих на плечи, больших, чуть удлиненных к вискам черных глаз, прямой резкой челки, доходящей до тонких, вразлет, бровей.

Девушка смотрела на Георгия, чуть заметно улыбаясь. И он обомлел, уловив эту улыбку на ее потрясающе изогнутых губах…

Никогда ни одна женщина так не улыбалась, глядя на него! Да что там – ни одна женщина так не улыбалась ему. Он сразу понял, что эта девушка улыбается не вообще, не от веселого настроения, а именно ему, и улыбается с откровенной, едва сдерживаемой страстью; не понять этого было невозможно. Пожар, который горел в ее темных глазах, словно перетекал в губы, заставляя их жить вот этой отдельной, страстной жизнью.

Поймав его взгляд, девушка откинула назад голову, провела рукой по лбу, как будто поправляя челку, – и у Георгия пересохло во рту и все перевернулось внутри от этого простого и беспредельно чувственного движения.

Он даже про французские жмурки забыл, заглядевшись на нее, но девчонки, конечно, не забыли.

– Ну что, Жорочка, всех запомнил? – Жанна подергала его за рукав. – Лолик, давай завязывай!

Пока они под веселый визг поочередно целовали его, пока Георгий с хохотом разгадывал эту восхитительную шараду, – он ждал только одного поцелуя и, конечно, сразу узнал его. Даже не узнал, а почувствовал всем телом. Сначала ее рука обвилась вокруг его шеи, и он в ту же секунду вспомнил про джунгли Амазонки и про какие-то фантастические лианы; потом он почувствовал на своих губах ее дыхание – горячее, немного отдающее вином; и наконец задохнулся от ее поцелуя – долгого, безоглядного, такого откровенного, словно они лежали голыми в темноте, а не стояли друг перед другом на коленях посередине людной комнаты.

– Ну а это, это кто? – раздались голоса. – Угадывай, угадывай, а то она от тебя не отлипнет, до смерти целовать будет!

Но вместо того чтобы оторваться от ее губ и что-нибудь сказать, Георгий откинулся назад и с восторгом почувствовал, что она не отпускает его – наклоняется, пытается удержаться, но не удерживается и падает на него сверху, не прерывая поцелуя.

– Так не че-естно! – Он узнал голос Лолки. – Трахаться не договаривались, это сверх программы!

– Да ладно тебе, Лолит.

Не снимая повязки с глаз, Георгий почувствовал, как, произнося это, девушка медленно, словно нехотя, отпускает его шею, отрывается от его губ. Голос у нее был под стать всему остальному – звонкий, но с хрипотцой; он сводил с ума одними только интонациями.

– Гюльчатай, открой личико!.. – простонал Георгий, срывая с глаз косынку.

Все засмеялись, захлопали и принялись чмокать и тормошить его уже без очереди.

– Умница, рыженький! – воскликнула Жанна. – Всех угадал, особенно Нинку. Она тебе за это, может, даст, если хорошо попросишь.

– А я и по-любому дам, – заверила Лола. – Даже если плохо попросишь. Ой, да ты хорошо-о попросишь, сразу ви-идно!

Но тут в комнату ввалилась очередная компания, как выяснилось, та самая, которую посылали за водкой, и все забыли про Георгия и про французские жмурки.

Через полчаса, догнавшись свежей выпивкой, девчонки затеяли танцевать под виолончель, на которой Лолка принялась наяривать какие-то немыслимые, но очень темпераментные мелодии. Потом виолончель оставили в покое, включили магнитолу, выключили свет, зажгли свечи, рискуя спьяну устроить пожар, растормошили отдыхающих парней, и танцы приобрели более чем откровенный характер.

Что и говорить, обещанная Федькой оргия удалась! Георгий увидел Казенава, окруженного несколькими девчонками. Он танцевал с каждой по минуте, и за эту минуту, несмотря на его деланое сопротивление, каждая успевала расстегнуть на нем какие-нибудь заклепки и «молнии», что-нибудь снять с него или хотя бы немного стянуть. После пятой партнерши Казенава впору было выпускать к шесту в стриптиз-клубе.

Впрочем, Георгий наблюдал за блаженствующим Федькой только краем глаза. Он оглядывался в поисках Нины, и все остальное интересовало его очень мало.

Вдруг он почувствовал, как ее руки ложатся сзади ему на плечи.

– Танцуете, молодой человек? – выдохнула Нина ему в висок.

– А то! – Георгий улыбнулся, обернулся и сразу обнял ее за талию, прижался к ее бедрам. – Когда я танцую с Ниной, сердце бьется об штанину! Куда ты делась?

Она засмеялась, услышав его поэтический экспромт. В смехе ее хрипотца была еще привлекательнее. Она и вправду была высокая – Георгий видел ее глаза почти вровень со своими; в глазах плясали свечные огоньки.

– Покурить выходила, – сказала она.

– Зачем? – удивился Георгий. – Все же прямо тут курят.

– А я за травкой, – объяснила Нина. – Здесь барыга на третьем этаже живет. Будешь?

– Не-а, – покрутил головой Георгий. – Я живой хмель люблю.

Хоть Нина уже и накурилась травки, глаза ее не затуманились, а, наоборот, заблестели еще жарче. И в этом блеске, и в ее потрясающих губах, и в каждом движении ее гибкого стройного тела не было ни капли вульгарности – только чистая, безоглядная страсть, которая так поразила его с первого же взгляда.

– А больше ты тут никого из соседей не знаешь? – спросил Георгий. – Чтоб квартира свободная…

– Ух, какой ты быстрый! – Нина улыбнулась, откинув назад голову.

– А ты разве не хочешь?

Ее белая открытая шея была в сантиметре от его лица, и Георгий просто впился в нее губами. Он никогда так не делал: ему почему-то казалось, что женщинам должны быть неприятны желто-синие следы поцелуев. Но сейчас ему хотелось именно этого – впиться в нее, выпить ее всю.

– Разве не хочешь? – повторил он, задыхаясь.

– Хочу.

Она не кокетничала, не пыталась сделать вид, что он должен ее завоевать, не говорила каких-нибудь обязательных глупостей, и это было так привлекательно в ней, так чудесно! Но и это было все же не главное в ней. Зина тоже не отбивалась от его ласк, да и никто, в общем-то, не отбивался. Но во всех женщинах, а в Зине особенно, было что-то… дополнительное, что ли. Они не просто отдавались ему, а помнили при этом о каких-то своих целях, которых он не понимал и понимать не хотел, – о замужестве, даже просто о любопытстве. А Нина… В Нине было только желание, беспримесное, направленное на него желание. Она хотела только его – всего его, как есть. Она вся была для него или стала для него, как только его увидела, и Георгий почувствовал, что не может совладать с той туманящей силой, которая поднимается в нем.

– Пойдем хоть на чердак, а? – попросил он.

– Ладно тебе – на чердак! – хохотнула она. – Найдем хату, не волнуйся.

Наверное, Нина жила в этом же подъезде. Во всяком случае, сориентировалась она мгновенно: куда-то сбегала и уже через десять минут, которые, правда, показались Георгию бесконечными, открыла неизвестно откуда взявшимся ключом облезлую дверь на первом этаже.

В нос ударил тяжелый запах никогда не проветривавшегося жилья; последним сознательным движением Георгий распахнул окно. Громко треснула и с шуршанием осыпалась замазка, хлынул с улицы ночной апрельский воздух.

– Замерзнем! – с веселым придыханием сказала Нина; в голосе ее слышался восторг. – Или влезет кто-нибудь.

– Не замерзнем. И никто не влезет. Ты иди ко мне…

Своего голоса он уже не слышал. Занавесок на окне не было, и в ярком серебряном свете фонаря Нинино лицо казалось еще белее, только блестели глаза да призывно темнели губы. Она была вся какая-то струящаяся, от волос до длинных ног – как если бы река вдруг потекла вертикально или замедлил свое падение водопад. Черная маечка плотно обтягивала ее тело, а вырез маечки был глубокий, и Георгий долго не мог оторваться от ее открытой груди, не мог стянуть с нее маечку и черные, тоже в обтяжку, брюки. Он то тянул эту чертову кофточку вверх, то, забывая обо всем, снова начинал целовать Нину, пока она не засмеялась своим невозможным хрипловатым смехом и не сняла все сама – сначала с себя, а потом и с него. Маечка затрещала, как бенгальский огонь, черные Нинины волосы растрепались, искрясь в темноте.

Сразу она напомнила ему реку, а когда они упали на продавленный диван, Георгий почувствовал себя так, словно нырнул в море. Море было родным, бесконечно своим для него, и такой же оказалась Нина. Она обнимала его снизу ногами, руками, всем телом, ее ногти царапали его спину – легонько, так, как касались его в воде плавниками стремительные рыбы. И эти острые касания ее пальцев он чувствовал сильнее, чем уколы диванных пружин.

Ей было наплевать на первый этаж – она застонала сразу же, как только он коснулся ее, и стонала с каждой минутой все громче. Она выкрикивала что-то бессвязное и, наверное, бесстыжее, или просто бесстыжим казалось все, что срывалось с ее губ, мгновенно распухших от его поцелуев.

– Да!.. Да!.. Да-а!.. – было единственное, что он мог разобрать в ее вскриках.

И это самозабвенное «да!», обращенное к нему, зажигало все его тело таким огнем, от которого, кажется, должны были расплавиться торчащие из дивана пружины. Ему было тесно у нее внутри, но это была такая возбуждающая теснота, в которую хотелось погружаться все глубже – до тех пор, пока сознание не вспыхнет, исчезая, последней мучительно-счастливой вспышкой.

Она билась под ним, словно хотела вырваться, но он чувствовал, что ничего она не хочет – только биться так до изнеможения.

– О-й-ох!.. – выдохнула Нина, когда этот бешеный двойной порыв наконец затих. – Ну, ты красавец… Бли-ин, я и не думала, что так кончить смогу! Прям раз сто одновременно!

Георгий засмеялся и закрыл Нинины губы своими, прижал ее голову к дивану, не давая ей говорить. Она тоже засмеялась под его поцелуем и застучала кулаком по его спине, словно захлебывалась и просила ее отпустить.

– Супер! – подытожила она, как только ей удалось вырваться. – Я-то думала, от травки так возбудилась, но нет, наверное, от тебя.

– Я-то уж точно от тебя. – Георгий выпустил ее из-под себя и растянулся на полу: рядом им не улечься было на этом раздолбанном ложе.

– Пружины только. – Нина сморщилась. – Е-мое, пока трахались, не замечала, а ведь всю спину исцарапали, суки!

– Давай поцелую – пройдет, – сказал Георгий, садясь рядом с диваном.

– Ух ты какой! – засмеялась Нина. – Ну, поцелуй…

Она лежала тихо – кажется, даже не дышала, – пока он целовал ее исколотую спину, и это было так хорошо, так просто, что он готов был целовать ее до бесконечности. А когда заглянул ей в лицо, то увидел, что она уснула.

«Разбудить? – подумал он. – Да нет, жалко».

Он неслышно поднялся, закрыл окно, нашел на полу свою одежду. Нина не проснулась ни когда он подкладывал под нее плед, снятый с такого же раздолбанного, как диван, кресла, ни когда укрывал ее найденным в ванной махровым халатом.

«Может, этим не стоит? – подумал он, брезгливо разглядывая халат. – Ладно, накрою, а то и правда замерзнет».

Нина улыбалась во сне, и это было совсем неожиданно – такая тихая улыбка на ее исполненном чувственности лице.

Только выйдя на улицу, Георгий понял, что сейчас глубокая ночь и метро давно закрыто.

«Может, вернуться? – подумал он. – Нет, не вернусь».

Ему жаль было нарушать то состояние, в которое он был погружен весь, с головой. Он даже не знал, как назвать то, что с ним происходило. Все в нем звенело от немыслимого, полного, чуть не до слез, счастья! Он не понимал, почему вдруг накатил на него этот восторг, но и не старался понять, а просто наслаждался им. Как если бы собирался всего лишь подпрыгнуть, а вместо этого вдруг полетел над землей. Разве стал бы он тогда размышлять, почему это произошло да чем кончится? Ни за что! Просто летел бы себе неведомо куда, задыхаясь от счастья.

Георгий не понимал и того, как связано это его состояние с Ниной – с самой обыкновенной девушкой, которая накурилась травки, легла с первым встречным на раздолбанный диван и за весь вечер произнесла три с половиной слова, да и те глупые. Но она была ему дороже, чем его первая женщина, чем все женщины, которые у него были. Да она и казалась ему сейчас первой, он и в самом деле впервые почувствовал себя мужчиной, потому что впервые был с женщиной, которая хотела его всем своим существом…

Он летел по ночной улице так стремительно, как будто и правда не касался ногами земли, и едва сдерживался, чтобы не заорать какие-нибудь бессмысленные счастливые слова: «Я все могу! Я добьюсь всего, чего хочу! Она моя – и эта жизнь, и этот город, и все-все-все!»

Глава 11

Летняя сессия приближалась с унылой неотвратимостью. Собственно, унылой была даже не сама сессия – учиться Георгию было довольно легко, – а только мысль о проклятом зачете по английскому. Как он ни старался не думать об этом, но усмешка, которой встречала его Регина, не оставляла сомнений. Она со злорадным удовольствием демонстрировала ему на каждом занятии, что он ничего не знает, не умеет и не научится никогда. Регина явно старалась довести его до бешенства, и Георгий чувствовал, что сдерживаться ему все труднее.

– Может, на курсы записаться? – уныло спросил он однажды Федьку.

– С дуба рухнул? – удивился тот. – Знаешь, сколько в Москве английские курсы стоят? На хлеб с водой перейдешь и то не потянешь.

Федька учился в другой группе и Регину знал только понаслышке.

– Выгонит ведь, – вздохнул Георгий. – У нее аж ноздри от злости дрожат, когда она меня видит.

– Ноздри, может, у нее от чего другого дрожат, когда она тебя видит! – засмеялся Казенав. – Но сука та еще, это точно. Да-а, Жорик, бабки нужны, жизнь нас в этом каждый день убеждает. А ты ходишь как лох, один Дзига Вертов на уме с каким-нибудь, блин, Флаэрти в придачу. Думать надо!

– Я думаю, – усмехнулся Георгий. – Только в голову ничего не приходит.

– Раз не приходит, – объяснил Федька, – значит, не головой думаешь, а задницей. Слушай, – прищурился он, – а ты сам-то хочешь деньги зарабатывать?

– Конечно, – удивился Георгий. – Кто ж не хочет?

– Не скажи, – покрутил головой Казенав. – Иметь – это да, все хотят. А зарабатывать желающих значительно меньше. Ладно, Жорик! – улыбнулся он. – Придумаю и для тебя чего-нибудь.

– Да ты уже и так придумал, – смутился Георгий. – Свою же работу отдал…

– Это в смысле бумажки расклеивать? – хмыкнул Федька. – Расслабься, Рыжий, насчет благодарности. Тоже мне, работа! Знаешь анекдот про Рокфеллера?

– Какой? – заинтересовался Георгий.

Он не был завзятым любителем анекдотов, но Федьку всегда слушал с удовольствием. За все время их знакомства тот не рассказал ни одного глупого анекдота. Казенав знал их во множестве, и все были смешные.

– Ну, спрашивают у Рокфеллера: «Где вы взяли свой первый миллион?» Он отвечает: «Я купил апельсин за один доллар, выдавил его в стакан и продал за два доллара». – «А потом?» – «Потом я купил на эти деньги два апельсина, выдавил их в два стакана и продал за четыре доллара. Потом я купил четыре апельсина, выдавил… потом восемь апельсинов… Так я работал год». – «А потом?» – «А потом умер мой троюродный дядя и оставил мне миллион».

Георгий засмеялся.

– Понятна мораль? – спросил Федька.

– Как не понять… Ну, и что ты предлагаешь? Дожидаться наследства от дяди?

– Как только будут предложения, сразу скажу, – с неожиданной серьезностью ответил Казенав.

Предложение не заставило себя ждать. Уже через два дня Федька вызвал Георгия прямо из фотолаборатории, где тот делал задание по композиции.

– Рыжий, бросай эту бодягу, дело срочное, – торопливо проговорил Казенав. – Пошли, по дороге объясню.

– Да погоди ты полчаса, у меня фотографии в проявителе лежат, – возразил было Георгий.

– Какие на хрен полчаса?! – завопил Федька. – Еще говорит, бабки хочет зарабатывать! Тут уж, знаешь, с самого начала надо уяснить: срочно – значит, срочно.

– Ну, пошли, – пожал плечами Георгий.

Выйдя на улицу, он направился было к троллейбусной остановке, но Федька подскочил к обочине и замахал рукой.

– Некогда, Жорик, в троллейбусе яйца трясти, время – деньги, – торопливо проговорил он. – На метро-то в Москве по-любому быстрее, а поверху привыкай на тачке передвигаться, если по делу надо. Значит, так, слушай расклад. Едем в Ермолаевский переулок.

– Это где такой? – поинтересовался Георгий.

Федькино волнение незаметно передалось и ему, он почувствовал себя так, как будто торопится на пожар.

– Возле Патриарших прудов, – сказал Федька. – И вообще, Рыжий, надо тебе теперь Москву наизусть выучить. Переулки, дома, метраж, цены – короче, все. Патриаршие особенно: там особняков старинных до фига, большевики в них коммуналок понаделали, расселять да расселять. Короче, идешь к одной бабульке и собираешь ее манатки. Сегодня – накрайняк, завтра утром – должна переехать.

– Почему так срочно? – насторожился Георгий.

Газеты-то он читал, а там чуть не каждый день писали о махинациях со стариковскими квартирами. Не хватало еще влипнуть во что-нибудь подобное!

Федька отвлекся от поимки транспорта и внимательно посмотрел на него.

– Запомни, Рыжий, – сказал он без обычной своей улыбки, – я в дерьмо не лезу. На криминал – старики там одинокие, алкаши – есть свои маклеры. У них в ментовке все схвачено, да и везде схвачено. С улицы такие дела не делаются. Да ты не волнуйся! – Федька улыбнулся, и его круглые черные глаза вспыхнули привычной веселой уверенностью. – Тут и без того работы непочатый край! Бабки на земле валяются, знай подбирай.

– В каком смысле – бабки? – засмеялся Георгий.

– Сказал же, в самом обыкновенном. В смысле, деньги дурные. Сейчас чтоб в Москве деньги не сделать, полным мудаком надо быть. Да ты сам поймешь, когда вникнешь.

Дело действительно казалось вполне обычным. Старушка из коммуналки у Патриарших одинокой не была. Ее дочь жила с мужем в Текстильщиках, были и внуки, и даже правнуки. Никто не надеялся, что старушкину комнату когда-нибудь удастся продать, потому что для этого надо было получить согласие чуть ли не десятка соседей. Но ни один из них не желал менять тихую бабушку неизвестно на кого, и ни один не был готов допустить, чтобы старушкину жилплощадь выкупил по льготной цене другой сосед. Одним словом, попытавшись однажды продать материнскую комнату, дочь навсегда зареклась за это браться.

– Дочурка эта как узнала, что на всю квартиру покупатель нашелся, до потолка запрыгала, – рассказывал Федька уже в метро. – Только поначалу, правда. Потом-то та еще стервоза оказалась. Комната мамашина, оказывается, в центре, а Текстильщики, оказывается, всего-навсего рабочий район, а потому квартиру ей для мамаши подай хорошую и в соседнем дворе. Чтоб та по хозяйству, значит, помогала. Ты увидишь эту старушку – какая там помощь! Божий одуванчик, одно слово. Я этой ее дочурке гребаной вариантов двадцать уже предлагал – все не то. Я ей объясняю, дуре: это ж Текстильщики, их же при совке застраивали, ну не бывает тут кухонь по двенадцать метров, не положено было нормальным советским ткачихам, или кому там еще, такого метража! Нет, подай кухню как футбольное поле. До того дошло, что бабулька последняя в квартире осталась. Прикинь, там сосед один – бизнесмен, так даже он с третьего варианта согласился, а она ни в какую.

– Старушка ни в какую? – спросил Георгий.

– Да при чем тут старушка! Кто ее спрашивает… Баба стервозная, дочка ее – та ни в какую. Короче, всю ночь сегодня с ней долбался.

– Ну и как? – улыбнулся Георгий.

– Это ты про что? Да она юбилей климакса справила! – засмеялся Казенав. – Нет, я-то и на подвиг готов, если дело требует, но ей оно уже по барабану. Уговаривал ее всю ночь, в этом смысле долбался. На шесть штук наказала меня за поганые пару метров кухни, прикинь!

– Ты понятнее говори, как для особо тупых, – попросил Георгий. – Почему она тебя наказала?

– Потому что заказчик на пороге уже стоит, – объяснил Федька. – Который коммуналку купил. Все соседи расселились уже, документы все оформлены, одна эта бабка висит как камень на шее. Короче, ставит ее дочка условие: я, мол, соглашаюсь на маленькую кухню, а ты мне за это выплачиваешь шесть тысяч компенсации.

– Шесть тысяч чего? – на всякий случай переспросил Георгий.

– Монгольских тугриков! – хмыкнул Казенав. – Ты, Рыжий, про другие деньги теперь забудь – только баксы. Ну, что было делать? Выложил шесть тысяч как одну копеечку, чтоб ей с них повылазило!

– А где ты их взял? – чувствуя себя полным идиотом, спросил Георгий.

– В Караганде, – вздохнул Федька. – У заказчика, не понимаешь, что ли? Это же просто делается, – объяснил он. – Заказчик мне говорит: хочу через полгода квартиру на Патриарших, называй цену. Я иду, беседую с жильцами, прикидываю, за сколько им всем квартиры смогу купить. Накидываю на взятки и прочие текущие расходы – я тебе потом объясню, ничего особо хитрого там нету, – добавляю себе на карман… Ну и все, называю сумму, он платит, я начинаю работать.

– Вот так просто он дает тебе такие деньги, чтобы десяти жильцам квартиры купить? – не поверил своим ушам Георгий.

– А в том-то весь и фокус, – довольно усмехнулся Казенав. – Думаешь, легко грамотного маклера найти и чтоб на бабки не кинул? Репутация – она, знаешь…

– Когда же ты успел – репутацию?.. – пробормотал ошеломленный Георгий. – Я думал, ты на подхвате.

– Да я еще и не успел вообще-то, – улыбнулся Федька. – Первый заказ самостоятельный. Пару раз и правда на подхвате сработал, а потом мужик подвернулся, который квартиру в Ермолаевском захотел. Повезло, понимаешь? Попробуй найди такого клиента! Сам он из Сибири, лес продает или что-то типа того, рисковый, денег шальных немеряно, знакомств никаких. Читал чего-то про Патриаршие пруды, «Мастера и Маргариту», не иначе, вот и вынь-положь ему Москву. Я и подумал: до смерти себе не прощу, если такой случай упущу! А тут эта сука со своей кухней… Ладно, Рыжий, хватит с тебя подробностей. Пока, во всяком случае, – добавил он. – Короче, берешь бабку в охапку и перевозишь в Текстильщики, а я пока документами ее занимаюсь. Сам пойми: за день надо все оформить, на что обычно неделя уходит. Когда мне с ее переездом возиться?

– Все-таки непонятно, почему нельзя было хоть до завтра подождать, – пожал плечами Георгий. – Ну, раз ты все равно уже с ее дочкой договорился.

– Никогда не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня, – со смешной назидательностью объяснил Федька. – Мало ли чего завтра будет! Бабульке лет сто, а если в ящик сыграет, а документы на обмен не оформлены? Это ж полгода ждать, пока ее дочка в наследство вступит! А там из соседей кто передумает, еще какой-нибудь геморрой… Ну и все, пять месяцев адской пахоты коту под хвост, не говоря уж про репутацию. А за клиентом моим, между прочим, подельников по бизнесу наверняка как тараканов поналезет из Сибири, и всем квартиры нужны. Понимаешь перспективы? Нет, Жорик, такие дела на самотек пускать нельзя. Да и у него в жопе уже свербит, тоже понимать надо: из тайги глухой – в Москву! Завтра ремонтную бригаду подгоняет. Или, может, ты передумал этим заниматься? – вдруг прищурился Казенав. – Жорик, давай сразу договоримся: что думаешь, то и говори, тут такие деньги на кону, что не до гамлетовских штучек.

– Я не передумал, – пожал плечами Георгий. – Трудно мне, что ли, старушку перевезти? Но я так понимаю, ты хочешь, чтобы я тебе и дальше помогал?

– «Помогал» – не то слово. – Федька неожиданно посмотрел на Георгия просительно, почти умоляюще. – Я на пару с тобой хочу работать, понимаешь? Ну, за сегодняшнюю работу просто получишь сколько скажешь, а потом…

– Но я же не умею этого ничего, Федот! – Георгий остановился прямо посреди Большой Садовой улицы, по которой они шли от метро. – Документы, варианты… Я даже не представляю, как ты это освоил!

– Жора, бумаги – это только бумаги, не больше. Освоишь, дело нехитрое, – без улыбки глядя на Георгия, сказал Казенав. – А вот люди… Я пока десяток этих соседей обвариантил – думал, в дурку свезут только так. Да и ясно же, что повезло мне просто. Ну, как в казино новичкам везет или на ипподроме. Нет, один много не наработаешь. А кого мне в компаньоны брать? Фирмач, на которого я работал, в жизни мне не простит, что я у него сибиряка этого увел из-под носа… Да и вообще, насмотрелся я на этих маклеров. Мужики либо пройды такие, что пробу ставить негде, либо неудачники с покойной оборонки, с такими только свяжись. Бабы – стервы прожженные, ну, знаешь, из московских московские. А если какая порядочная попадется, то она и сама работать может, на хрена ей компаньон с улицы? А на тебя люди положительно реагируют, – улыбнулся он. – И сообразительный ты, и не кинешь, надеюсь. Сработаемся! – Он помолчал, глядя на Георгия с той же непривычной серьезностью, потом спросил: – Ну, что решил?

– Да в себя не могу прийти, – улыбнулся Георгий. – Ладно, пошли пока к старушке, там видно будет.

В подъезде, по-старомосковски просторном и по-советски грязном, Федька придержал Георгия за плечо и сказал:

– Погоди, деньги я тебе лучше здесь отдам.

– Да не надо… – смущенно пробормотал Георгий. – За что деньги?

– Во-первых, не «за что», а «на что», – объяснил Федька. – Как ты ее перевозить собираешься? Машина нужна, грузчики. У нее же барахла небось за всю жизнь накопилось как грязи. Так что целку из себя не строй, бери. И ключ держи от новой ее хаты. А за труды потом, – подмигнул он. – Да и отметим по-людски, поляну накрою, за мной не заржавеет.

Квартиру Казенав открыл своим ключом, снова объяснив:

– Чего старушку гонять? Там коридор на полкилометра.

Коридор, начинавшийся в большой облезлой прихожей и заканчивавшийся в огромной полутемной кухне, и в самом деле был длинный, темный и гулкий. В него выходило множество дверей, но за каждой из них стояла гробовая тишина, и от этого Георгию стало не по себе.

«Как тут жить будет этот сибиряк? – подумал он. – И зачем?»

Федька постучал в самую дальнюю комнату и сразу распахнул дверь.

– Здравствуйте, Элиза Карловна! – бодро сказал он с порога. – Ну вот, я же обещал, что порешаем проблемку! Можете собираться, сегодня и переедете. Вот, молодой человек вам поможет.

Подготовленный мрачным видом прихожей и коридора, Георгий ожидал увидеть жуткую берлогу, хозяйкой которой он мгновенно представил парализованную старуху. Но, к его удивлению, комната оказалась просторной, светлой, и даже пахло в ней как-то не по-старчески: немного пылью и немного духами какими-то, что ли. Хозяйку он увидел не сразу – сначала услышал ее голос:

– Здравствуйте, Феденька. Я очень вам признательна. И вы действительно всегда делаете то, что обещаете, это редкое качество в молодом человеке. Элиза Карловна Кнебель.

Тут Георгий сообразил, что последние слова обращены к нему, и наконец увидел хозяйку, которая до этого словно сливалась с выцветшими до белизны обоями. Теперь старушка поднялась из кресла, накрытого чем-то вроде шали в цветах и птицах.

– Георгий Турчин, очень приятно, – сказал он.