Текст книги "Вангелия"

Автор книги: Анна Берсенева

Соавторы: Владимир Сотников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Я готова отвечать за них всем, что имею, – твердо сказала Ольга. – У Вангелии и Димитра чистые отношения. Я могу идти, госпожа Стоянова?

– Иди, – разрешила директриса. – Надеюсь, ты все поняла. – И добавила со вздохом: – На твоем месте я хотя бы не позволяла им встречаться наедине.

Ничего не ответив, Ольга вышла.

– Чистые отношения… – покачала головой директриса. – Ах, Ольга, Ольга! И как при твоей беспросветной жизни в тебе сохранилась такая человечность?

Ванга выпалывала в палисаднике сорняки, а Ольга обрывала с цветов засохшие венчики.

– В Болгарии в ноябре еще совсем тепло, – сказала Ольга. – Астры цветут, георгины. А у нас к ноябрю только хризантемы оставались.

– Ты до сих пор говоришь про Россию «у нас», – заметила Ванга.

– Я ведь там родилась. Меня увезли оттуда ребенком, но все равно…

– Ольга, – осторожно проговорила Ванга, – можно спрошу?

– Конечно, – кивнула та.

– Ведь ты сирота, да? И совсем-совсем одна.

– Да, – снова кивнула Ольга.

– Одна, в чужой стране, и некому тебя защитить… – покачала головой Ванга. – А ты всегда добрая, и голос у тебя всегда спокойный. Мне кажется, жизнь – как ветер, все время норовит с ног сбить. А тебя ничем не собьешь. Правильно?

– Не знаю, Ванга, – ответила Ольга. – Я об этом не думаю.

– А о чем думаешь?

– О самых простых вещах. О том, что должна сделать сейчас, сегодня, завтра. Ну, спроси еще. Ты же хочешь, – улыбнулась Ольга.

– А как ты догадалась, что я еще хочу спросить? – удивилась Ванга.

– У тебя сейчас любопытство на лице написано.

– Ольга, а тебе не кажется… – спросила Ванга. – Не кажется, что тебе как будто кто-то подсказывает, что надо делать?

– Не кажется, – пожала плечами Ольга.

– А мне кажется, – вздохнула Ванга. – Так ясно мне кто-то подсказывает… Иногда страшно. А иногда я думаю: может, это Бог всем людям подсказывает, что им делать, что нет? Может, люди слышат Его голос?

– Люди не могут слышать голос Бога, – возразила Ольга. – Я думаю, они должны не потусторонние голоса ловить, а просто слушать свое сердце и разум.

– А у тебя это вместе! – выпалила Ванга. – У тебя разумное сердце.

– Как интересно ты стала говорить! – засмеялась Ольга. – Необычно. Ты вообще очень переменилась, Ванга. По-моему, здешняя жизнь пошла тебе на пользу.

– Конечно. И ты мне совсем родная стала. Скажи, а какие были твои родители? – спросила Ванга.

– Если хочешь, я тебе покажу их фотографии, – предложила было Ольга. Но тут же спохватилась: – То есть не покажу, а просто расскажу о них. Пойдем ко мне?

– Пойдем! – радостно согласилась Ванга.

Как все учителя и воспитатели Дома слепых, Ольга жила во флигеле, стоящем неподалеку от главного здания, в котором проходили уроки и жили пансионеры. За три с половиной года, проведенные в Доме – Ольга пришла работать незадолго до того, как отец привез сюда Вангу, – она полюбила свою комнату, простую и уютную. Ей казалось, что Ванга хотя и не видит ни занавесок, которые вышивала когда-то Ольгина мама, ни фотографий в рамочках, выпиленных папой, все же чувствует обаяние всех этих милых мелочей.

Каждый раз, когда Ванга приходила в гости, Ольга показывала ей что-нибудь новое. Да-да, ей казалось, что, прикасаясь пальцами к альбому с фотографиями или акварельному рисунку, медленно проводя по нему рукою, Ванга именно смотрит на него.

– А вот эту ложечку мне подарили «на зубок», – сказала Ольга, подавая Ванге маленькую серебряную ложечку с семейным вензелем Васильцовых. – У нас так принято: когда у младенца появляется первый зуб, родные дарят ему ложечку.

– Ты хочешь вернуться в Россию? – спросила Ванга.

– Да, – ответила Ольга. – Иногда мне самой это кажется странным. Я люблю Болгарию, я здесь выросла. Но все равно… Впрочем, об этом не стоит и думать. – Она тряхнула головой. – Вот мой папа – он тосковал по родине гораздо больше, чем я. И он же мне говорил: «Не надо питать пустых иллюзий. Большевики когда-нибудь обязательно уйдут – народ их прогонит. Но это будет очень нескоро, потому что они уничтожили лучших в нашем народе». А вот это, посмотри. – Она взяла большую книгу в старинном переплете. – Гербовник дворян Тамбовской губернии. Мой папа был оттуда родом, у его родителей было имение под Тамбовом. Я родилась в Москве, там мы и жили, но каждое лето я приезжала к бабушке и дедушке. И ждала встречи с этой книгой, будто с родным человеком.

– Тяжелый, – сказала Ванга, взвешивая гербовник на руке.

– Я все игрушки в Москве оставила, когда мы в эмиграцию уезжали. А эту книгу оставить не могла.

– Почему? – спросила Ванга.

– Потому что как сказку ее рассматривала, наизусть выучила. Неподалеку от бабушки усадьба Рахманиновых была. Это великий наш композитор, Сергей Рахманинов. Он тоже уехал за границу после революции. Ванга, – вдруг спросила Ольга, – а вы с Димитром не передумали?

– Что – не передумали? – не поняла та.

– Он по-прежнему хочет на тебе жениться? Ты извини, если тебя обижает мой вопрос, но ведь я очень волнуюсь за тебя. Мне так хочется, чтобы ты была счастлива!

– Я знаю, – серьезно сказала Ванга. – Ты меня любишь, Ольга. И я тебя люблю всем сердцем. Мы с Димитром не передумали. Только я боюсь…

– Чего? – насторожилась Ольга.

– Завтра его родители приезжают. Он им скажет, что мы… что я…

Ванга в смущении закрыла лицо руками. Ольга обняла ее и сказала:

– Все будет хорошо, я уверена.

В большой комнате, где по выходным ученики встречались с родными, в это воскресенье было людно и шумно. В деревнях убрали урожай, и родственники потянулись к слепым своим детям, чтобы порадовать их гостинцами.

– Сынок! – радостно воскликнула мать, увидев Димитра на пороге.

Услышав ее голос, Ванга, вошедшая вместе с ним, потихоньку выдернула свою руку из его руки. Димитр направился к отцу и матери.

– Идешь уверенно, – похвалил его отец. – Так и надо!

– И лицо просветлело, – радостно заметила мать.

Димитр тем временем оглянулся и позвал:

– Ванга! Да где же ты?

– Я здесь… – робко произнесла Ванга, делая шаг вперед.

– Иди сюда. – Димитр снова взял ее за руку. – Мама, отец, познакомьтесь. Моя невеста.

– Господи! – ахнула мать.

– Что? – настороженно спросил Димитр.

– Счастье-то какое, сынок! – ответила она. – Идите сюда, детки! Как же вы… Какие ж вы…

Мать расплакалась. Отец, конечно, плакать не стал.

– Молодец, сын! – сказал он. – Красавицу отыскал.

Ванга зарделась от смущения. Еле сдержалась, чтобы по своей привычке не закрыть лицо руками.

Лицо Димитра расцвело.

– Правда? – спросил он отца.

– Правда, правда, – подтвердил тот.

Мать обняла Вангу, притянула к себе.

– Как же тебя зовут, дитятко? – спросила она.

– Вангелия. Ванга.

– А сама откуда? Родители есть у тебя?

Ванга рассказывала, что родом она из Струмице, что есть у нее отец, два младших брата и мачеха, только давно она их не видела, потому что ехать им сюда, в Земун, далеко, а денег в семье нет, отец у чужих людей батрачит… Она рассказывала все это и чувствовала, какие добрые волны исходят от матери человека, которого она полюбила всей душой. И эту женщину с мягкими ласковыми руками она готова была полюбить точно так же, как любит ее Димитр. Да, может, и полюбила уже, прямо в первые минуты встречи с нею.

– Ну, дочка, мы тебе рады. Не обидим тебя, – сказала мать Димитра, когда Ванга закончила свой рассказ. – А что отец твой батрак, ты не смущайся. Слава богу, мы люди не бедные. – Теперь она обняла и сына, и будущую невестку. – Обоих вас прокормим. Позаботимся о вас, детки. Только б вам счастье было! – расчувствовавшись, снова всхлипнула она.

У крыльца Дома родители остановились.

– Ну, идите дальше сами, – сказал отец. – Мы в вашу здешнюю жизнь не вмешиваемся. А скоро вместе заживем! – радостно добавил он.

– Гляди же, дочка, не тяни с письмом, – напомнила Ванге мать. – Попроси отцовского благословения да зови родных на свадьбу. Чтоб по-людски все.

– Я Ольгу попрошу. – Лицо Ванги светилось таким счастьем, что даже шрамы на веках были, казалось, меньше заметны. – Она все как надо напишет!

Когда за Димитром и Вангой закрылась дверь, отец все же заметил с крестьянской рассудительностью:

– Рановато он жениться надумал.

– Ты что, отец? – взвилась мать. – А чего ему ждать? Хочешь, чтоб сын бобылем остался?

– Все-таки слепая она…

– А кто ж за слепого пойдет? Зрячая, что ли? Благодари Бога. А слепая она не от рождения. И сынок наш, если б «испанкой» той проклятой не заболел, так и не ослеп бы. Значит, детки у них зрячие родятся, будет им на старости лет опора. Ну, пошли, – поторопила она. – Доехать бы засветло.

Глава 15

– Еще напиши: «Димитр очень хороший, папа. Он любит меня». Или не надо такое писать?

Ванга повернула голову к Ольге, словно пытаясь невидящими глазами разглядеть ответ на ее лице.

– Почему же не надо? – спросила Ольга.

– Потому что моему отцу это неважно, – вздохнула Ванга.

– Неважно, что твой жених любит тебя? – удивилась Ольга. – Да что ты, Ванга! Любому отцу это очень важно. Разве твой отец не хочет тебе добра?

– Наверное, хочет.

– Ты же сама говорила, что он добрый, – напомнила Ольга.

– Добрый, – кивнула Ванга. – Только он такой… Такой, как все. Понимаешь, Ольга… Здесь совсем другая жизнь. У нас в Доме. Я и не знала, что такая бывает. Книги, пианино… – Она провела ладонью по клавишам. – Здесь жизнь… внимательная, вот какая! Ты всегда у каждой девочки спросишь: какое у тебя сегодня настроение, что во сне ты видела? А мой отец… Он хороший, конечно, хороший. Только ни разу не спросил, какое у меня настроение. Ему и в голову не придет. Он про все такое вообще не думает, понимаешь?

– Понимаю, – вглядываясь во взволнованное Вангино лицо, ответила Ольга. – Не только твой отец. К сожалению, большинство людей думают лишь о хлебе насущном. А все остальное – то, что важно для души, – для них совсем не важно.

– Но разве это правильно? – тихо спросила Ванга.

– Это неправильно. Но нельзя судить людей за это. Когда жизнь беспросветная, то все это – музыка, книги – кажется неважным. Чтобы это оставалось важным всегда, даже при самых тяжелых обстоятельствах, надо иметь сильный характер.

– Как у тебя.

– Ну почему как у меня? – смутилась Ольга.

– Потому что для тебя все это самое важное. – Ванга снова прикоснулась к клавишам, и они ответили ей тихим и нежным звуком. – Все, что у человека в душе.

– Ванга, милая, ну не грусти! – воскликнула Ольга. – Ведь у тебя такое счастье впереди! Диктуй, что дальше писать.

– Напиши что хочешь. Что я прошу его благословения.

Ольга снова склонилась над письмом. Ванга подошла к окну, провела пальцами по стеклу, будто по страницам книги, напечатанной шрифтом Брайля. В этой книге был прекрасный старый парк и чистая, красивая жизнь…

– Ну вот, послушай, – сказала наконец Ольга. – «Димитр очень хороший. Он любит меня. Он познакомил меня со своими родителями. Они отнеслись ко мне доброжелательно и готовы позаботиться о нас обоих, когда мы сыграем свадьбу и переедем жить к ним в дом. Я прошу твоего благословения на брак, который, надеюсь, будет для меня счастливым. Твоя любящая дочь Вангелия». Ну как?

– Спасибо!

Голос Ванги звучал взволнованно. И это же волнение заставило ее вернуться к пианино. Мелодия Бетховена, прекрасная и бурная, зазвучала под ее пальцами.

«Избыток чувств, – подумала Ольга, глядя на нее. – Нет, почему же называть это избытком? Наоборот, необходимость чувств».

Она подошла к Ванге, положила руку на ее плечо. Покой и ясность были в этом жесте. Как и во всем, что исходило от Ольги.

Ванга стояла посреди Ольгиной комнаты, и вид у нее был испуганный.

«Может, у всех девушек такой вид, когда они примеряют подвенечное платье?» – подумала Ольга.

А вслух сказала:

– Какая же ты красавица!

– Правда?

Лицо Ванги просияло. Она даже про страх свой забыла, наверное.

– Конечно, – подтвердила Ольга.

– Да, ты всегда правду говоришь. – Ванга радостно улыбнулась. – Ой, как бы я хотела в зеркало поглядеться! А расскажи мне, какая я? – попросила она.

– Ты светлая. Вся светишься, как будто у тебя внутри фонарик, – сказала Ольга. – Я в детстве любила смотреть на елочные фонарики. Они были сделаны из тонкой-тонкой бумаги, а внутри у них был огонек. И от этого весь фонарик светился. Вот и у тебя внутри такой огонек.

Ванга радостно засмеялась. И вдруг смех ее оборвался. Она замерла, словно прислушиваясь к чему-то. Или, вернее, вглядываясь во что-то – не глазами, а тем, что называют мысленным взором.

– Что с тобой? – насторожилась Ольга.

– Ольга, знаешь… – медленно проговорила Ванга. – Я о тебе вдруг подумала. Как странно!

– Что же странного? – пожала плечами та. – Мы с тобой разговариваем. Конечно, думаем друг о друге.

– Нет, я по-другому… Я как будто… увидела? Нет, когда я видела – раньше, глазами видела, – совсем не так все было. Я… – заметно было, как Ванга с трудом подбирает слова, которые могли бы выразить то, что вдруг предстало перед нею. – Сейчас я, наверное, кое-что поняла про тебя. Да! Поняла про тебя.

– Что же ты про меня поняла? – улыбнулась Ольга.

– Что ты встретишь человека, который будет тебя любить, – твердо, без сомнений сказала Ванга. – Как Димитр меня. И даже… даже еще сильнее! Он не сможет без тебя жить, вот как будет тебя любить. И ты не сможешь без него жить. И вы будете очень-очень счастливы, и поженитесь. Ты думаешь, я все выдумала? Но я правда это поняла! Ольга, почему ты стала такая печальная? – с тревогой спросила она.

– Потому что все это едва ли возможно, – ответила Ольга. Она уже не удивлялась тому, что Ванга чувствует перемены ее душевного состояния лучше, чем иные зрячие люди. – Невозможно, чтобы мне встретился такой человек. И особенно – чтобы мы поженились.

– Но почему? – растерянно спросила Ванга.

– У таких, как я, нет будущего, милая.

– Ты самая лучшая!

– О любви мне мечтать не стоит, – словно не Ванге уже, а себе самой сказала Ольга. – Впереди только одинокая старость.

– Но почему?! – воскликнула Ванга.

– Ты же и сама понимаешь, – ровным тоном ответила Ольга. – Эмигрантка, бесприданница – кому я нужна? У меня даже паспорта нет. Счастье, что меня взяли работать в Дом слепых. Я больше не голодаю, у меня есть крыша над головой. И вообще, что это я вдруг? Нашла кому жаловаться на судьбу.

– Я тебе честно-честно сейчас сказала! – взволнованно проговорила Ванга. – Тебя правда полюбят, и ты правда будешь счастливая. Я это правда знаю! Сама не понимаю, почему… Но знаю.

– Не волнуйся, Ванга, – сказала Ольга. – Тебе сейчас о своей свадьбе думать надо. А мне в класс пора.

Она встала. Ванга тоже поднялась с круглой табуретки, на которой сидела у пианино.

– А я в парк пойду, ладно? – попросила она. – Димитр ждет.

– Конечно, пойди, – улыбнулась Ольга.

Глава 16

Ответ от Панде Сурчева пришел через неделю. Почерк был корявый, в словах ошибки – значит, отец написал сам, никому этого не доверив.

«Здравствуй, моя старшая дочь Вангелия! – было сказано в письме. – Ты просишь моего благословения на брак. Но я тебе благословения не даю. Три дня назад твоя мачеха Танка умерла. Осталось трое детей – твои братья Васил и Томе и твоя сестра Любка. Танка родила ее три года назад. Растить их теперь некому. Поэтому моего благословения тебе нету. Возвращайся домой. Твой отец Панде

Сурчев».

– Ванга, ты не можешь это сделать! Не можешь!

Димитр встряхнул Вангелию за плечи, словно пытаясь разбудить. Все три дня, прошедшие после того, как пришло письмо из Струмице, она в самом деле выглядела спящей. Или онемевшей. Или окаменевшей. Да, ему казалось, что он трясет кусок камня.

– Я должна, – произнесла она мертвым голосом.

– Кому должна?! А наша любовь? Мы же с тобой мечтали… Да проживем мы и без его благословения!

– Не в благословении дело, – покачала головой Ванга. – Я не смогу, Димитр.

– Что не сможешь?

– Не смогу жить в довольстве и достатке, когда мои братья и сестра будут с голоду погибать.

– Да ты про сестру и не знала даже! Тебе за три года из дому ни разу не написали!

– Им не до меня было. У них тяжелая жизнь.

– А у тебя легкая? – воскликнул Димитр. – Не до тебя им было… Как батрачка понадобилась, так сразу вспомнили! Ванга… – с горечью произнес он. – Я же тебя люблю. За что ты делаешь меня несчастным?

И тут мертвый ее голос наконец ожил – брызнул множеством горестных осколков.

– Перестань, Димитр! – вскрикнула Ванга. – Не рви мне душу!

– Ты мою душу насмерть разорвала! – закричал он в ответ.

Хлопнула дверь. Звоном отозвались фортепианные струны. Страшная, пронзительная это была музыка…

По лицу Ванги текли слезы.

– Никогда больше… Никогда! – произнесла она.

И захлопнула крышку пианино.

Воспитанники Дома слепых сгрудились у крыльца, рядом с которым стояла телега. Девочки плакали.

– Вангелия, ну зачем ты уезжаешь? – всхлипнула было одна из них.

– Замолчи! – оборвала ее другая. – Ванге и без тебя тошно.

Димитра среди учеников не было. Он с самого утра ушел в парк, и никто не решился его окликнуть.

– Вспоминай нас, Вангелия, – сказала директриса. – Надеюсь, это будут добрые воспоминания.

– Добрые, госпожа Стоянова, – кивнула Ванга. – Спасибо вам.

Лицо у нее было бледное, но спокойное.

Директриса велела вознице:

– Ну, поезжай. Долгие проводы – лишние слезы.

А про себя подумала: «Какие там слезы! Она спокойна и темна, как земля. И как нам понять этих людей?»

Ванга села на телегу. Скрипнули колеса. Ольга пошла рядом. Она шла молча, и только за воротами не выдержала, воскликнула:

– Как мог твой отец так с тобой поступить?!

– Ему ничего другого не оставалось, – бесстрастно проговорила Ванга.

В отличие от ее голоса, голос Ольги звучал горячо:

– Никто не вправе требовать от другого, чтобы он принес себя в жертву. Никто! Можно жертвовать своей жизнью, но не чужой.

Ванга тронула возницу за плечо. Телега приостановилась. Ванга спустилась на землю, обняла Ольгу.

– Ты хорошая, – шепнула она ей на ухо. – Чистый человек.

– Ванга, милая, ты не должна приносить себя в жертву семье! – так же горячо повторила Ольга. – Если о себе не хочешь подумать, то хоть Димитра пожалей. Он в тень превратился от горя.

– О Димитре есть кому позаботиться, – ответила Ванга. – А о малых моих – некому.

– О господи! – в сердцах воскликнула Ольга. – Крестьянская логика!

– Я крестьянка и есть, – невесело улыбнулась Ванга. – Поманила меня чужая судьба. Да, видно, зря.

– Хочешь, я поеду с тобой, поговорю с твоим отцом? – предложила Ольга.

– Нет, – отрезала Ванга.

– Я сумею сказать, чтобы он понял! – Ольга с надеждой вглядывалась в лицо Ванги. Пока не поняла по каменному его выражению, что надежда тщетна. – Да как же можно вот так, походя, распорядиться чужой жизнью?! – в отчаянии воскликнула она тогда.

– Не плачь, Ольга, – сказала Ванга. – Видно, для себя мне не жить. Такая судьба, ничего не поделаешь.

– Ванга, послушай меня, – предприняла последнюю попытку Ольга. – Может быть, судьба действительно существует. Может быть. Но ведь мы ее не знаем! У человека всегда есть выбор.

– Я выбрала. – И вдруг окаменевшее лицо Ванги просветлело. – Я тебя никогда не забуду, Ольга, – сказала она. – Всегда буду тебя видеть.

– Видеть? – удивилась та.

– Видеть, – повторила Ванга. – Где бы ты ни была, что бы ни делала. Прощай.

Она снова обняла Ольгу, крепко и коротко.

Ольга не пошла дальше за телегой. Молча смотрела она, как Ванга исчезает, словно растворяется вдалеке.

Когда телега остановилась у плетня дома Сурчевых, Панде был во дворе.

– Приехала, – сказал он, увидев дочь.

Ванга сняла с телеги большой фанерный чемодан со своими вещами.

– Оставь, – сказал Панде. – Я в дом занесу.

– Я сама, – ответила Ванга. – Здравствуй, папа.

– Как ты сама занесешь? Забыла уже, как у нас тут и что.

– Все помню.

В доме – нищей глиняной хатенке – все и в самом деле было по-прежнему. Только Васил и Томе из маленьких мальчишек сделались подростками да жалась к ним трехлетняя Любка – худенькая, растрепанная, с замурзанным личиком.

Из всех ребят узнал сестру только Васил.

– Ванга! Ванга вернулась! – радостно воскликнул он. И толкнул брата: – Это ж наша Вангелия!

– А откуда она взялась? – глядя исподлобья, спросил Томе.

Отец с порога хмуро наблюдал за своими детьми. Как-то они уживутся? Ну, как-нибудь. Что об этом думать? Вина покалывала его сердце больно и остро. Он изо всех сил гнал от себя эту вину, но она не исчезала, как он ни старался. Видно, до конца теперь придется с этим жить.

– Отдохни с дороги, – бросил он Ванге. – Потом сваришь чего-нибудь. Мука на мамалыгу еще осталась.

– А ты куда? – спросила она.

– К Георгию Стоянову нанялся. Пастухом. Помнишь Стоянова? Ну, сама тут… Васил тебе все покажет. Приладишься.

Отец пошел к двери.

– Я тебя провожу, – сказала Ванга.

Выходя из дому, она споткнулась о порожек.

– Забыла про него? – заметил отец. – Скоро вспомнишь. У нас тут все по-прежнему: добра не нажили, скотины нету. Молоко у соседки будешь брать, у Миланы. Я ей вперед заплатил. Проживете как-нибудь. Мука есть, – снова напомнил он.

– Я покажу, где мука! – с готовностью воскликнул Васил.

– Справишься, – отец коротко и неловко коснулся плеча Ванги. – Научили же тебя чему ни на есть… в Доме этом твоем.

– Научили.

В голосе Ванги прозвучало уныние. Но предаваться ему было некогда. Любка подошла к сестре, подергала за подол.

– Есть дай… Дай!.. – сказала она и тут же заплакала.

Ванга наклонилась, взяла Любку на руки. Отец вышел со двора. Васил смотрел на Вангу с надеждой, Томе – понуро.

– Что ж, – сказала она, – будем жить. Раньше смерти не уйдешь. Принеси муки, Васил. Поесть надо.

Глава 17

– И забрал тогда королевич с собой свою любимую королевну, и увез ее за синие горы, и стали они жить долго и счастливо…

Томе приподнялся на топчане, на котором спал вместе с Василом, и сонно пробормотал:

– Королевичей на свете не бывает…

– Бывают, бывают, – покачала головой Ванга. – Ну, спите.

Она ушла к себе за занавеску. Любка разметалась на их общем топчане так, что Ванге пришлось подвинуть ее к стене, чтобы улечься. Сама она так устала за день, сплошь заполненный разнообразной работой – ходила на луг за щавелем, стирала, варила детям обед, что уснула мгновенно и…

И так же мгновенно проснулась. Села на кровати, вся дрожа. Отчего? Непонятно. В доме стояла обычная ночная тишина. Сопела во сне маленькая Любка. Что-то бормотал Васил – наверное, ему снилось, что он сражается с мальчишками на улице.

Ванга вскочила, выхватила из постели Любку и, даже не разбудив, стала второпях одевать ее.

– Васил! Вставай, буди Томе! – кричала она при этом.

Любка открыла глаза и сразу же заплакала. Занавеска отодвинулась, показалась растрепанная голова Васила.

– Ты чего, Ванга? – он сонно хлопал глазами. – Зачем разбудила?

– Буди Томе и беги на улицу! – крикнула та. – Скорее! Помоги мне! Сундук выноси!

Она подтолкнула Васила к большому расписному сундуку – тому самому, который когда-то дали в приданое Танке. Так и остался этот сундук единственной дорогой вещью в доме…

– Томе! Помогай Василу сундук выносить! – закричала Ванга.

– Ванга… Ты умом тронулась?

Васил испуганно смотрел на старшую сестру. Но та не унималась. Даже на плач Любки не обращала внимания.

– Несите сундук на улицу, кому сказала! – заполошно кричала она.

Прижимая к себе Любку, она принялась выбрасывать в окно вещи, попадавшиеся под руку. Испуганно оглядываясь на нее, Васил и Томе взялись за сундук. Ванга схватила медный котелок и с сестрой на руках выскочила вслед за братьями на улицу.

И в ту самую минуту, когда все они оказались на дворе перед домом, раздался какой-то странный звук – не звук, а утробный гул. Земля ходуном заходила у них под ногами, стены глиняной хатки закачались – и в то же мгновение обрушились со страшным треском.

Точно такой же треск, грохот и крик доносился с улицы – казалось, не с улицы даже, а прямо из ада. Да там и творился ад: разваливались на части и рушились дома, падали деревья, истошно мычали коровы, кричали от боли и ужаса люди – и все это в кромешной тьме.

– Не плачьте, не бойтесь! – повторяла Ванга. – Мы живы. Живые мы!

Ни братья, ни даже маленькая Любка как раз и не плакали. Но не потому, что были бесстрашны, а лишь потому, что онемели и остолбенели от ужаса.

Не плач стоял в селе, а нескончаемый вой. Первые лучи солнца были безжалостны – картина в них предстала такая, какую не должны видеть человеческие глаза. И не потому, что после ночного землетрясения все село представляло собою груду развалин – что развалины! – а потому, что из-под развалин этих выносили мертвые изуродованные тела.

– Пустите меня! Пустите к ним! – билась возле одного из таких бывших домов обезумевшая женщина. – Ой, детки мои!

И никто не решался ей сказать, что деток ее уже достали из-под обломков, и лежат они теперь в саду, накрытые белыми простынями…

Ванга сидела на глиняных обломках, оставшихся от дома, и варила на костре похлебку из «заячьей капусты». Васил, Томе и Любка понуро сидели поодаль – мальчишки на земле, а маленькая сестренка на пестром сундуке.

– Домой хочу! – ныла Любка. – Где наш дом?

– Замолчи! – оборвал ее Васил. – Пропал наш дом, не видишь, что ли? Если б не Ванга, и мы бы все пропали. И тут же спросил: – Ванга… А как ты узнала, что землетрясение будет? Ты же нас раньше разбудила, чем все затряслось.

– Не знаю, – пожала плечами Ванга. – Почувствовала как-то.

Как раз в эту минуту во двор вошла соседка с крынкой молока. Услышав слова Вангелии, она потихоньку перекрестилась. Потом протянула крынку Василу и сказала:

– Попейте молочка, детки. – И добавила со значением: – А корова-то моя почуяла землетрясение. Как взбесилась – дверь в хлеву сломала, на двор выбежала.

– Наша Ванга тоже почуяла! – с гордостью сообщил Томе.

Соседка не успела ничего на это сказать. Едва не сбив ее с ног, вбежал во двор Панде.

– Живы, – с облегчением выдохнул он. – Слава Богу!

– Папа! – воскликнула Ванга. – Как мы за тебя боялись!

– Да мне-то что сделается? – пожал плечами он. – На пастбище небо над головой.

А тут…

Он сокрушенно посмотрел на развалины дома.

– Пап, – спросил Васил, – где же мы теперь жить будем?

Что мог ответить Панде Сурчев? Только то, что судьба, видно, никогда не повернется светлой своей стороною ни к нему, ни к его горемычным детям.

– Так и сказала: я, мол, почувствовала, а что – сама не знаю. – Соседкины глаза горели тем счастливым огнем, которым всегда горят они у человека, который самозабвенно сплетничает. – Ну как она могла почувствовать? В одну минуту случилось.

– Не может человек землетрясение почувствовать, – согласно кивала вторая соседка. – Корова только или собака. Или… Ой, говорить не хочется! – Она опасливо закрестилась и сказала: – Жалко Панде. Мало что вдовец, из бедняков бедняк, так еще и дочка… вон какая.

– Как будто и не человек она, – с испугом пробормотала первая. – Надо Панде сказать, что люди про нее думают!

Панде тем временем заканчивал обмазывать глиной убогий домишко, который он соорудил из обломков прежнего, тоже более чем небогатого. Когда соседка подошла к плетню и окликнула его, он не сразу оторвался от своего занятия.

– Панде! – повторила она.

– Чего тебе?

Он наконец подошел к плетню.

– Хотела тебе сказать… – поджав губы, проговорила она.

– Ну так говори. Чего мнешься? – буркнул Панде.

– Вангелия твоя… Знаешь, что она землетрясение почуяла?

– Знаю. И что?

– Как же – что? – воскликнула соседка. – Надо б ее в церкви отчитать. Странная она у тебя.

– Нечего попусту языком молоть, – отрубил Панде. – Странная или какая, а детей спасла.

– Зачем Лидия приходила? – спросила Ванга, когда отец вернулся к мазанке. – Жаловалась на меня?

– Нет, – так же коротко, как соседке, буркнул Панде и дочери.

– Не слушай ее, папа, – сказала Ванга. —

Я и правда почувствовала, что землетрясение будет. А как… Может, во сне увидала?

Не знаю!

Отец обтер руки ветошью, взглянул на жалкое их творение – глиняную хатенку.

– Вот вам и дом, – безрадостно сказал он. – Лучшего не нажили. Живите.

Ванга первая вошла в новое жилье. Мрачно, тесно, сыро. Она провела рукой по стене – пришлось вытереть влажную руку о юбку.

– Господи… – чуть слышно проговорила Ванга. – Не хочу я так жить… Не могу я больше так жить!

И упав на пол, заплакала. Неизвестно, сколько сотрясали бы ее рыдания, но тут в дом проскользнула маленькая Любка. В руках у нее был медный кувшин – единственная посуда, уцелевшая после землетрясения. За ней вошли Васил и Томе, внесли расписной сундук.

– Сундук вот, – сказал Васил. – Ванга… Ты спасла.

Любка погладила яркие цветы, которыми расписана была крышка.

– Цветочки… – проговорила она. – Красиво будет.

– Ванга, все хорошо будет, – сказал Васил. – Честное слово! Что ты скажешь, я все сделаю. Все для тебя сделаю!

Ванга села на полу, вытерла фартуком лицо, залитое слезами. Потом, последний раз всхлипнув, поднялась на ноги, обняла сестру и братьев и сказала:

– Да. Красиво будет. Надо жить.

Глава 18

«Красиво будет», – подумала Ольга, поплотнее приминая землю у корней только что посаженной розы.

– Здравствуйте, – вдруг услышала она.

Разогнувшись и обернувшись, Ольга увидела невысокого, плотного человечка, стоящего у нее за спиной. На вид ему было лет сорок, и вид его вызывал безотчетную неприязнь.

– Ведь вы воспитательница? – спросил он прежде, чем она успела ответить на его приветствие.

– Здравствуйте. Да, – кивнула Ольга.

– А чем вы, позвольте узнать, заняты в рабочее время? – недовольным тоном поинтересовался он.

Вот еще новости! Какое право имеет этот посторонний человек задавать ей такие вопросы?

Впрочем, за свои двадцать лет Ольга отлично усвоила: выдержка необходима в любой ситуации, даже если необходимость ее не кажется очевидной.

– Я сажаю цветы, – ровным тоном ответила она. – Розы.

– Зачем?

– Чтобы было красиво, – будто слабоумному, объяснила она.

– Это работа садовника, – отчеканил человечек. – Ваши воспитанники никакой красоты все равно не увидят. Следовательно, вы тратите рабочее время на собственную прихоть.

Выдержка выдержкой, но хамство следует пресекать.

– Почему вы позволяете себе делать мне замечания? – ледяным тоном спросила Ольга.

– Потому что я ваш новый директор, – ответил человечек. – И извольте к моим замечаниям прислушиваться!

Он пошел к флигелю, в котором жили преподаватели. Ольга, остолбенев, смотрела ему вслед.

Когда она вбежала в кабинет директрисы, та собирала со своего стола немногочисленные безделушки; в основном это были подарки, сделанные руками воспитанников.

– Госпожа Стоянова! – воскликнула Ольга. – Вы…

– Да, Ольга, да. – Улыбка директрисы выглядела жалкой. Впервые в ее жизни. – Что поделаешь, возраст. Я до последней минуты не могла решиться вам сказать, что ухожу на пенсию. – Молчание повисло в комнате. Директриса нарушила его первой. – Тебе будет нелегко, – сказала она.