Текст книги "Осень — это сны листопада (СИ)"
Автор книги: Анна Белкина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
Он хохотнул: поймал, всё же, на некомпетентности. И вперился в переносицу Эриха, ожидая, что он на это скажет. Вильгельм уверен был, что ему нечем крыть: загнал-таки в угол.
– От своры Павлика ничего не осталось, – буркнул Эрих. – Я победил… И, кстати, Вилли, у меня есть отличная новость.
– Какая же? – осведомился господин барон и всё-таки прикурил – тоже, от свечи. Врачи в один голос твердили, что ему нельзя. Но кто же устоит перед «Королём мира»?
Эрих снял перстень с мизинца. Белый металл сверкал ярко, пронзительно – это не серебро и даже не платина. В перстень был вправлен крупный рубин, который бросал резкие отсветы, играя в свете свечей.
– Наши дорогие друзья поставили весьма интересную технологию, Вилли, – Эрих придвинул ближе подсвечник и дунул на одну из свечей.
Та погасла, с фитилька поплыл лёгкий дымок. Эрих поднял перстень, включил фонарик, осветив им рубин. Грани ослепительно вспыхнули, собрав свет в тонкий луч, под которым потухшая свеча загорелась с новой силой. Даже слишком сильно – фитилёк сгорел, воск потёк по чашечке подсвечника. Эрих взглянул на барона и довольно отметил, что его лицо вытянулось в изумлении.
– Легирование корунда ионами хрома позволяет использовать немонохроматическое излучение… – начал Эрих, плохо скрывая восторг, но Вильгельм его перебил.
– Зажигалка, игрушка! – изрёк он, рубанув скепсисом. – Скажите на милость, Командор знает о том, что вы разбазариваете деньги семьи Кам-Траурихлиген на игрушки, вместо того, чтобы финансировать строительство и улучшение танков?
– Вилли, танк – тяжеловато будет для двадцатого века, – Эрих невозмутимо возразил, вернув перстень на мизинец. – Я уверен, будущее за этой штуковиной. Она вполне стоит потраченных средств.
– Ладно, играйте, пока вам не надоест, только не разоритесь, – господин барон выпустил облако дыма и устало откинулся на спинку коляски. – Лучше скажите мне, Эрих, что слышно?
– План «Ост» пущен в разработку, Вилли, – Эрих помрачнел и затянулся сигарой поглубже. – Он реален, как мы с вами, и нереален одновременно. Недопустимые сроки, недостаточное оснащение войск, и Ставка считает это нормальным.
– Грех гордыни – смертный грех, – заметил Вильгельм. – Вы принимаете участие в составлении плана?
Эрих согласно кивнул.
– Непосредственное: моё условно настоящее звание не оставляет мне выбора.
– Ну почему же условно? – господин барон поднял правую бровь, якобы удивившись. – Все ваши достижения реальны, и я горжусь тем, что вы достигли запланированного уровня в кратчайшие сроки.
– Градус Весьма могучего мастера не оставляет мне выбора, – в голосе Эриха скользнуло злое ехидство, над которым Вильгельм открыто посмеялся.
– Ваша категоричность бывает весьма забавной, Эрих, – барон ухмыльнулся и затушил сигару о край пепельницы.
Как ни крути, а много курить ему вредно, даже если это «Король мира».
– Друг мой, – Вильгельм улыбался, но его голос резал сталью. – Быстрая война обанкротит Европу, а затяжная – измотает нас. Так что, на кампанию по «Осту» должно уйти не больше полутора лет. С тех пор, как Троцкий «уснул», Ложа недопустимо сдала позиции. Пора навести порядок, Эрих!
– Воистину, Вилли, – Эрих криво ухмыльнулся, сверкнув золотыми зубами.
Он покинул кресло и принялся как бы невзначай разгуливать по кабинету. Приблизился к колбе, пару раз стукнул перстнем по стеклу.
– Старина Боб обнаружил в саду землеройку⁴, – процедил Эрих и принялся негромко, мерно постукивать, «беспокоя» усопшего суриката.
– Да чёрт побери! – господин барон выкрикнул, но тут же умолк.
Задумался, растирая пальцами виски. Эрих стучал морзянкой, и его стук означал погибельную вещь. О тайной экспедиции Ложи в Африку пронюхал Гиммлер и отправил вдогонку отряд аненербе. Отряд пришлось тихо перебить: если хоть что-то выйдет за пределы песков, полетят погоны, должности, головы.
– Экспедицию придётся свернуть, – нехотя постановил Вильгельм, закусив потушенную сигару. – Отправлю Командору «повестку», а если не санкционирует – выведу Старину Боба сам, ситуация не оставляет мне выбора.
Эрих глухо стукнул по сурикату, выражая согласие.
– Эрих, вы не имеете права на оплошность! – господин барон хлопнул ладонью по столу. – На данном этапе у Ложи нет мастера, способного вас заменить!
Эрих докурил и вальяжно вернулся в кресло.
– Я не проиграл ни одного боя, Вилли, – он напомнил о своих победах, однако господин барон строго оборвал:
– Грех гордыни – смертный грех, не забывайте об этом! Павлик был всего лишь капитаном, однако едва не пустил вас ко дну.
Вильгельм остался доволен: Эрих сморщился, аж оскалился.
– Подумайте об этом! – он настоял, ткнув в столешницу пальцем, а после, заметив сбитые костяшки на левой руке Эриха, поинтересовался:
– Что за конфликт?
– Вмазал Гуго: он позволил себе скабрёзность во время торжественной части.
Эрих вернул самообладание и снова улыбался, подсвечивал фонариком на перстень. Удивительный камень – если луч направить вскользь – бросает на стены блики, похожие на спирали галактик.
– Любите драться. Авось, вспомнили пивной путч? – ехидно осведомился Вильгельм.
«Призрачным» галактикам он, всё-таки, улыбнулся: рубинами Эриха можно было бы украсить замок к Новому году.
– Я отсидел за эту глупую потасовку по распоряжению Ложи, – проворчал Эрих. – Такое себе развлечение, спешу заметить.
– Это дало вашей карьере грандиозный толчок, Эрих! – просиял господин барон. – Вот что, друг мой, в восточной кампании вы обязаны принять прямое участие. Чем меньше времени будет затрачено – тем выгоднее для нас!
***
Эрих поднялся на башню, вышел на смотровую площадку. Опёрся о заграждение и глянул вниз с огромной высоты. Морозный ветер трепал его одежду и волосы, но человек, привыкший плавать в ледяной воде, не боялся простуды. Эрих только поправил тренч на плечах, чтобы не сдуло. Парк вокруг замка огромный, тянулся на километры. Ближе к замку фонари собирались в облака света, но дальше лежала сплошная тёмная пелена. Эрих утащил у Вилли ещё одну сигару – отгрыз кончик просто, зубами, и, выплюнув его, щёлкнул зажигалкой.
Эрих глубоко, нервно затягивался, выдыхая дым в ночное небо, к серым, сплошным облакам. Но тянущая боль в груди, справа, заставила его бросить сигару и затушить каблуком. Мучаясь проклятым удушьем, Эрих сорвал с шеи платок и расстегнул рубашку – так легче дышать. Он привалился спиной к стене, закрыл глаза. Боль разливалась по телу волнами, срывала дыхание и выжимала слёзы даже у него, мастера, обученного терпеть любую боль. Чёртовы сигары, чтоб они провалились вместе с Мистеком ко всем чертям.
Вилли чертовски прав: Эрих стал жертвой беспечности. Тогда, под Мистеком, он приказал прорывать окружение любой ценой. Вокруг гремели взрывы и выстрелы, воздух был полностью забит пылью и удушливым дымом. Запах гари вышибал слёзы, вопли прорывались сквозь грохот, и в дыму метались шальные тени. Безумный бой, почти в рукопашную, где нет командования и рядовых. Подчинённые обязаны только следовать примеру. Подогретый яростью и первитином*, Эрих вошёл в бешеный раж, убивая каждого, кто попадался у него на пути. Прыгал в окопы, стреляя перед собой. Кого-то он ногой саданул в прыжке, кто-то рухнул, застреленный. Эрих не видел людей за пеленой безумия – уничтожал живые мишени, не замечая собственных ран. Кто-то метнулся к нему и получил в горло кинжал, свалился, хрипя и обливаясь кровью. Несильный удар в грудь даже не сбросил Эриха с ног. Боли не было, да и крови немного. Эрих привычно перетянул себя куском камуфляжа и продолжил бой до победы.
В госпиталь он попал уже почти без пульса – врач сначала констатировал смерть. Но удача оскалилась: Эрих остался в живых. Осколок снаряда в кашу разворотил правое лёгкое, часть пришлось удалить вместе с рёбрами. Теперь на их месте – металл, а тело изуродовано глубокими шрамами, которые пугают поклонниц. А ещё – время от времени приходила боль. Свежий воздух помогал далеко не всегда, и в последнее время всё реже. Боль из тянущей становилась невыносимой даже для него, и тогда единственное спасение – вогнать в себя лошадиную дозу морфия, чтобы не сдохнуть. Курить ему больше ни под каким видом нельзя, но кто же устоит перед чёртовым «Королём мира»?
На этот Эриху повезло: боль, хоть и медленно, но утихала, возвращалась ясность ума. Эрих по стене опустился на корточки, обхватив себя руками – уйти со смотровой площадки у него пока что не было сил.
Дыхание ветра по щекам напомнило прикосновения тонких пальцев. Образ встал в голове, как живой: Коринна вела его в танце и трогала его лицо. Конечно же, в шутку – для неё это просто игра. Она звонко смеялась, а Эрих рядом с ней, как сопливый юнкер, хорошо хоть не оступился, танцуя. С каждым движением, с каждым касанием, его желание становилось сильнее. В какой-то момент Эрих потерял голову – и тогда Коринна споткнулась, а ему пришлось её ловить. Угловатая, шумная дочь Старины Боба выросла и сделалась… невероятно шумной и восхитительно угловатой. Он старше её на шестнадцать лет.
Вилли задержал его у себя в кабинете почти до полуночи. Эрих вышел, когда дворецкий уже погасил в коридорах свет. Хорошо хоть фонарик забрал, иначе блуждал бы в потёмках и натыкался на стены.
Коринна уже крепко спала – с ночником, и рядом с ней в кресле сопела её гувернантка. Эрих бесшумно закрыл дверь и ушёл сюда, на смотровую площадку. Он всё сидел с закрытыми глазами, представлял, как Коринна касается его губ робким поцелуем, расстёгивает рубашку. Конечно же, долго возится с пуговицами, фыркая в своей забавной манере. Он, естественно, ей поможет, но вряд ли у него хватит терпения быть достаточно нежным…
Некое гнусавое пение, возня и шарканье явились внезапно и разметали все мысли. Открыв глаза, Эрих с раздражением увидал, что к нему шатко подбирается Гуго. Под глазом баронета красовался суровый фингал, и уже на полрожи расплылся – Эрих съездил ему, не жалея. В руках Гуго торчала початая бутылка портвейна, он взмахивал ей, разбрызгивая содержимое на себя и вокруг. Эрих поднялся, злобно бранясь, и схватил пистолет. Вкатить бы ему пулю, да Вилли расстроится: это недоразумение всё же его племянник.
– Ну что, герр генерал, пьёшь за блицкриг? – проревел Гуго, чуть выговаривая слова. – Чёрт возьми, нет, за дядюшкину женитьбу пьёшь? Чёрт бы их всех подрал!
Гуго споткнулся и едва не упал, выплеснув из бутылки добрую половину. Эрих отпрыгнул, иначе бы его залило.
– Прозит, – буркнул Гуго, хватив из горлышка. – Женился дядюшка, а блицкриг почему-то у тебя! Вот дела, а? Чтоб вас всех!
– Чёр-рт! – рыкнул Эрих и влепил ему тумака, отобрав бутылку.
Гуго повалился навзничь, завозил бестолковыми руками.
– Да что ж ты злой такой? – бухтел он и не мог встать. – Чтоб тебя разорвало! Жаба, космополит!
Эрих на него наплевал. Он навалился на заграждение, глядел на темный парк, получше запахнувшись в тренч. Держал бутылку за горлышко и не пил чёртов портвейн, потому что терпеть его не мог.
Октябрь 1943 года
Коринна толкнула тяжёлую дверь и покинула холл, подставила свежему ветру лицо, осунувшееся после рабочей смены. Осеннее солнце осветило, но ничуть не согрело. Холодно. Холодное утро октября, иней сверкал и таял, превращаясь в капельки воды. У монолитных колонн входного портика зябко ёжились часовые.
Коринна провела двенадцать часов в духоте, при запертых дверях и окнах, закрытых наглухо и затянутых светомаскировочными шторами. В узкой форменной юбке и душном галстуке, что неприятно стягивал шею. А после всего – стойко перенесла унизительный обыск. Коринну тошнило от грязных лап, которые придирчиво обшаривали сумочку, каждый карман, охлопывали складки одежды. Шифровальщиц из четвёртого «А» отдела не выпускают, не обшарив с ног до головы. Но Коринна всем улыбалась.
Уже год, как Коринна вошла в миссию Ложи и оставила прошлую жизнь где-то там, за пределами, в сумерках памяти. Она больше не баронесса, а сирота, выросшая в приюте святой Анны. Роскошь замков и покои ей заменила тесная квартирка возле Народного парка.
Коринна вздохнула и поплелась по мостовой, оступаясь в неудобных туфлях. Стук шифровальных машинок до сих пор отдавался в голове вспышками боли. И среди них сама собой тянулась бестолковая песенка: «В лунном свете искры блещут…» Но нет, не такая и бестолковая. Шутливые слова сложились в акростих: «Витриоль», тайное слово, приглашение в Ложу. Оказывается, Коринна получила его ещё в день свадьбы с Вильгельмом… но профукала по собственной глупости. Или нет? Она, ведь, продолжила песню, и всё-таки попала в Ложу. Вот она, её «другая жизнь» – только раньше она казалась куда интереснее.
На исходе лета Вилли почил. А Коринна узнала о кончине супруга уже из газет. «В сумерках» Коринна скорбела: полюбила его как отца или дядюшку Отто. В последний раз они виделись в прошлом году, в октябре. А потом…
Коринна не заметила, как налетела на кого-то, кто шёл ей навстречу. Жёсткий удар чуть не сбил её с ног, но Коринна смогла удержаться. Незнакомый солдат уронил какие-то вещи и нырнул вниз, чтобы всё подобрать. Нет, не солдат – почтальон, на нём почтовая форма, и из сумки выпали письма. Много, и одно из них – обгоревшее.
– Прошу прощения, – Коринна смутилась и решила помочь.
Почтальон поднял лицо – совсем мальчишеское, конопатое. И весело возразил:
– Ну что вы, не надо. Я сам!
Коринна молча кивнула. Вышло очень неловко, а ещё она сегодня страшно устала. Безо всякого толка Коринна глазела на ту сторону улицы и мяла подол плаща. Там была суматоха и шум: женщины разбирали развалины дома, который ещё вчера сверкал новенькой краской. Ночью снова бомбили – пришлось даже на время бросить работу и мчаться в убежище под дикие вопли сирены. Над головой пару часов ходило ходуном и гремело, свет выключался, сыпались камешки и труха. Но здание РСХА устояло – вместо него на Принц Альбрехт-штрассе разрушили вот этот дом. Истошный женский визг рассёк осенний воздух. С развалин стаскивали носилки: нашли под завалами двух человек. У девочки лет семи развязалась синяя лента, а мальчик до сих пор обнимал медвежонка – закоченел вместе с ним. Женщина в коричневой юбке и толстом платке причитала над ними, заламывая руки. А потом упала в обморок, и другие её подхватили.
Война дьявольски затянулась. Давно уж перевалила отведённые Ложей предельные сроки, но конца не видать до сих пор. Коринна знала, что Эрих вышел на Даллеса и смог добиться помощи американской разведки. И даже с этим не вышло почти ничего.
Люди на той стороне суетились, кричали. С развалин снова кого-то несли.
– Не глядите туда, – за спиной возник почтальон и положил ей руки на плечи.
Коринна впала в неприятное забытьё: сказался вечный недосып, усталость и страх. Страх смерти. Сегодня на обыске что-то нашли у Греты – девушки семнадцати лет, которая сидела рядом с Коринной. Её арестовали на месте и увели, невзирая на мольбы и горькие слёзы.
Коринна вздрогнула, обернувшись. Почтальон улыбался, но как-то натянуто, да и глядел с явным сочувствием. У него только начали пробиваться усы: скорее всего, и ему не больше семнадцати.
– Меня зовут Пауль, – пробормотал он, прервав неудобную паузу.
– Ингрид, – Коринна могла называть только условно настоящее имя.
Коринной она, скорее всего, больше не будет. После войны станет Памелой Брэдли и навсегда уедет в Нью-Йорк. Но когда наступит это «после войны»?
– Не хотите вечером в оперу, Ингрид? – предложил Пауль, скрывая робость за той же фальшивой улыбкой.
– Нет, прошу прощения, я занята, – отказалась Коринна, бросив привычную, дежурную фразу.
Она и отказывать тоже привыкла: её личина, Ингрид, хороша собой и весела по возможности. Многие куда-то её приглашали, пытались знакомиться, но Ложа предписала отказывать всем. Ингрид болезненно целомудренна. Никаких «лишних людей» в окружении. Да и Коринна «лишних» сама не хотела.
Занята – это значит поспать. Часа два, или три. Потому что сегодня рассеются сумерки, и придёт фрау Краузе, которая вовсе не Краузе – за информацией, которую украла Коринна. Никакой обыск у неё ничего не найдёт, потому что всё нужное – в голове. Память Коринны натренирована до фотографической – голова скоро лопнет, чёрт побери.
Почтальон попрощался и исчез среди уличной пыли, прохожих и яркой листвы, танцующей в порывах ветра.
– Ну что же ты! Такой был красавец!
За Коринной бежала Ханна – смешная рыженькая толстушка, с ярко-красной помадой на губах и крепким запахом табака. У неё на Восточном фронте жених, а она беззаботно бегала на танцы со всеми подряд. Коринна её не осуждала: заразительно беззаботными бывают люди, которые каждый день живут, как в последний раз. Ханна тоже видела, что стало с Гретой. А дом, в котором она нанимала комнату, разбомбили в одну из ночей. Ханне пока повезло: была на работе.
– Да нет, не по вкусу, – буднично ответила ей Коринна. – Совсем не то.
– Старой девой останешься! – Ханна дёрнула плечом и побежала дальше, стуча каблучками.
В конце улицы её ждал какой-то унтер-офицер с дешёвым букетом.
На углу Заарланд-штрассе Коринна влезла в «Щуку». Заполненный людьми, трамвай тронулся с места, звеня и стуча. Помчался по рельсам, разбрызгивал колёсами лужи. «Старой девой останешься!» Коринна никогда не отправляла писем на фронт. Писала одинокими ночами – длинные, полные страсти, но сразу сжигала. Её возлюбленный тоже «в сумерках». Чёртов высокий чин: Эрих теперь обергруппенфюрер, он стал одним из командующих Восточным фронтом по приказу Ложи.
В Берлине Эрих был месяц назад, в сентябре. Блистал на публику, корчил героя. Проезжал по улицам в кабриолете, пафосно раздавал интервью и фотографировался в компании актрис, певиц, богачей и командования. Как же Коринна ненавидела эту его мерзкую маску нарцисса! Скорее бы наступило чёртово «после войны», когда можно будет сбросить все маски!
Фрау Краузе пришла к ней на следующий день. Как же сердито она фыркала, как морщила нос, передавая шифрованные задания Ложи! Коринна привычно воспользовалась ключом и поняла, почему фрау Краузе так недовольна. Последний шифр – совсем не от Ложи, а послание Эриха. В семь вечера он будет ждать её на Дворцовой площади, у фонтана.
Коринна тогда опоздала – специально, чтобы взглянуть, как блистательный «принц» топчется и озирается по сторонам. Но у фонтана её встретил совсем другой человек – в поношенном сером костюме, постаревший и безмерно уставший. Золотистый загар сошёл без следа, под глазами залегли глубокие тени. На левой щеке появился шрам – почти невидимый издалека, но вблизи очень заметный и страшный. А когда Эрих потянулся за поцелуем – Коринна поняла, что у него остался единственный глаз. Только правый, яркий, как и всегда, а левый – стеклянный протез.
От усталости и стука колёс Коринна, наверное, задремала. Реальность подёрнулась дымкой и маревом. В нём проступали контуры фонтана и струи воды, летящие к небу, расцвеченному золотистым и розовым. Они рассыпались в мелкие брызги, искрились в лучах заходящего солнца. Площадь, цветы и деревья, с которых листва только начала облетать. Из громкоговорителя лилась мелодия – вальс-фантазия, и многие пары танцевали. Смеялись, но в глазах застыли слёзы – возможно, этим вечером они виделись в последний раз. Эрих закружил её и шагнул назад, опустился на одно колено. Надел на палец кольцо, а после встал и ушёл, в марево, в сумерки. Не оглядываясь, сел в «Гросс-Мерседес» и исчез за сизой пеленой.
Коринна постоянно носила его кольцо. С первого взгляда дешёвое: простое серебро и стекляшки. Но нет, кольцо широкое и очень тяжёлое, и не серебро это, а родий. И не стекляшки – рубины особой огранки: если посветить фонарём, геммы бросали на стены блики, похожие на вихрящиеся звёзды. Эрих таинственно шептал, что ничего подобного нет на Земле, а кольцо – дар «мелкого народца». Но Коринна поймала себя на том, что сделалась прагматичной. Нет никакого «народца». Кольцо изготовили инженеры, на одном из секретных заводов, которые курирует Ложа.
Марево схлынуло: Коринну кто-то тормошил за плечо. Она рывком открыла глаза и не сразу поняла, что перед ней стоит сердитый усатый кондуктор.
– За проезд, фройляйн! Что у вас за проезд? – ворчал он и нетерпеливо теребил связки билетов.
– Да, прошу прощения, – выдохнула Коринна, ловя мелочь по карманам плаща.
Напротив Коринны балансировал на костыле и протезе одноногий солдат. Небритый, в очень потрёпанном, пыльном мундире. Пилотка съехала на затылок, а поправить её он не мог. Удивительно ловкий солдат: мало того, что держал подмышкой костыль и хватался за поручень, так ещё ухитрялся читать «Фёлькишер Беобахтер».
Монетка Коринны упала на пол, она нырнула за ней, зля кондуктора нерасторопностью. Недалеко закатилась. Нашла и, поднимаясь, случайно бросила взгляд на газету солдата. Фото на первой полосе показалось знакомым. Да, лишь показалось, Коринна ещё не отошла от тяжёлой дремоты.
– Пожалуйста, – она протянула монеты кондуктору.
Трамвай встряхнуло, солдат дёрнул газетой. Полоса оказалась перед глазами Коринны, и она уже не смогла от неё оторваться. Замерла, позабыв взять билет. Голос кондуктора, звон, стук колёс, гомон других пассажиров – всё слилось в далёкий, невразумительный гул. Эрих на фото, как всегда улыбался – его ямочки на щеках, его мелкие морщинки, и глаза, прищуренные с присущей ему хитрецой. Он привычно блистал, задрав нос и сдвинув набекрень полевую фуражку с «мёртвой головой» на кокарде. Позади угадывались колонны Берлинской оперы, это один из тех пафосных снимков, с его последнего визита в Берлин. В чёрной рамке, под жирным заголовком «Некролог».
Билет лежал под ногами Коринны. Трамвай нёсся, звенел и стучал… Коринна даже не заметила, как проехала нужную остановку и удаляется всё дальше, в неизвестность, укрытую пёстрой листвой. Листья вихрились, неслись за трамваем, вылетали из-под колёс, играя в лучах бледного осеннего солнца золотым и багряным.
«Убит при попытке прорвать окружение».
Коринна заблудилась. Вышла где попало и петляла по чужим, незнакомым улицам, натыкаясь на незнакомых людей. В голове не было мыслей. Шифровальные машинки выстукивали ритм и тянулась песенка: «Ищет маленький народец…» Коринна присела на первую попавшуюся скамейку, потому что от недосыпа и голода не держалась на ногах. Ей плевать было на слёзы, распухшие щёки и чёрные дорожки потёкшей косметики. На всё на свете плевать, всё будто во сне.
– С вами всё в порядке? – сквозь стук шифровальных машинок прорвался участливый голос.
Коринна не сразу ответила, не разобралась, что обращаются к ней.
– Да, всё в порядке, – наконец, она выдавила дежурную фразу.
Но кто-то присел около неё.
– Нет, я вижу: вы чем-то взволнованы, – голос какой-то знакомый, она его уже слышала. – Вам нездоровится?
Коринна заставила себя повернуться. Напротив неё сидел почтальон, с той же сумкой, полной писем. Поймав пространный взгляд Коринны, он вымучил приветливую улыбку, но его лицо оставалось обеспокоенным. Коринна адски смутилась: чужой человек увидел её беспомощной и заплаканной. Даром, что она пыталась спрятаться за платком.
– Я могу вам помочь? – добивался от неё почтальон, схватившись обеими руками за сумку.
– Д-да, – пробормотала Коринна, припоминая его имя. – Пожалуйста, Пауль. Я заблудилась.
***
Коринна злилась на собственную глупость. Она, почитай, заблудилась в трёх соснах – Пауль привёл её к её условно настоящему жилищу пешком. Они даже не сели на его старенький почтовый мотоцикл, а шли через Народный парк и говорили о каких-то мелочах. Вернее, говорил Пауль, а Коринна слушала, развесив уши, забавные истории о его детстве. В воздухе танцевала листва, и мелкие птицы звонко свистели, колыша ветви кустов с мелкими чёрными ягодами. Это, наверное, бузина…
Пауль довёл её до подъезда и, прощаясь, смущённо опустил глаза. Коринна заметила, что он роется в сумке. Едва она подумала, для чего, он что-то нашёл и протянул ей.
– Это для вас, – Пауль странно протараторил и почти убежал, не оглядываясь.
Коринна удивилась, комкая тот самый обгоревший конверт без обратного адреса. Очень странный конверт, на нём даже штемпеля не было, а её имя и адрес напечатали на машинке. Коринна не решилась его открывать до тех пор, пока не оказалась в квартире и не заперла дверь на замок и засовы. Она даже шторы задёрнула – по привычке, мало ли, что?
Коринна села за стол с колотящимся сердцем. Кто такой этот Пауль? Что таится в конверте? Её одолевал сон, однако Коринна смогла на время его отогнать. Она разорвала конверт и вынула узкую полоску бумаги, на которой так же, машинкой, напечатали шифр. Коринна не верила глазам: какой-то сон, наваждение от усталости. Шифры всегда приходили ей с фрау Краузе, и только устно. Ключ Коринна тоже знала на память – вызубрила, чтобы никто не нашёл. Напечатано было дьявольски бледно, точно в машинке закончилась краска. Коринна поднесла бумажку ближе к глазам.
«В лунном свете искры блещут. Будь сегодня в семь вечера у фонтана на Дворцовой площади. Хочу взглянуть, как ты выросла. Папа».
