Текст книги "Избавь-трава (СИ)"
Автор книги: Анна Белкина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
Ветров отступал – еще пару шагов назад, и вторая преграда подперла спину. Шагнул в сторону – еще стена, прянул в другую – тоже. Будто бы в стеклянный ящик Ветров угодил. Лихорадочно крутился он, тыкаясь в стенки, а потом вскинул пистолет и, будто безумный, начал оголтело стрелять куда придется, в попытках пробить и разрушить дьявольский ящик. Пули летели свободно, царапали горелые стволы деревьев, вышибая облачка золы, и улетали далеко, в наполненную солнечными лучами неизвестность. Ветров кричал, орал изо всех сил, но получался едва уловимый писк – как из телевизора, когда сбавляешь громкость.
Клац! Клац! – обойма опустела, и грозное оружие отказалось стрелять, только металлически лязгало. Наступившая тишина казалась нездоровой и ватной, в ушах Ветрова звенело, тошнота накатывала отвратительными волнами. Он выбился из сил – пальцы сами собой разжались, и небывало тяжёлый пистолет выпал на влажную, голую землю.
– Господи, да что же это? – промямлил участковый пустоте, едва держать на слабеющих ногах. Как же хочется пить… Он сделал шаткий шаг, и его разгоряченный лоб коснулся непреодолимой холодной прегарды.
– Боже… – разум отказывался это понимать. Ветров поднял руку, ткнул пальцем – будто в прочное стекло евроокна.
– Нет! – Ветров обеими руками схватился за голову. – Неет! – заорал он, крепко зажмурив глаза.
Все это – у него в голове, какой-то чертов дурман. Здесь нет никаких стен, нельзя в них верить, нельзя поддаваться. Пули пролетают, значит – нет стен!
– Нееет! – в который раз повторил Ветров невероятным для себя громовым голосом, и реальность вокруг него треснула. Пошло трещинами все вокруг и разлетелось миллионами острых осколков, которые рассыпались со стеклянным звоном и застыли в воздухе, сверкая на солнце.
Где-то в таинственной и жуткой глубине горелого леса вновь зародился непонятный звук, стрекот – и накрыл оглушительной волной. Все поплыло перед глазами Ветрова – он закрыл их и осел на землю безвольным мешком.
«Не ходи, Темушка, по избавь-траву – в Черный лес зайдешь, на Ведьмину поляну попадешь…» – прошептал над головой некто, а потом и его шепот растаял в тишине.
***
Очнулся Ветров – уже вечерело. Он лежал навзничь, лицом к небу, причудливо расцвеченному лиловым и розовым. Холодно. Он совсем озяб на земле, мокрые ноги просто ледышками стали, да в носу уже противно свербило. Голова раскалывалась, будто бы кто-то его ударил – особенно, затылок. Тяжело усевшись, Ветров с опаской потрогал свой затылок: авось, и правда, ударил его убийца, оглушил, затащил – и привиделся этот «Черный лес» ему в бреду? Шишки не было, ран и крови не было тоже. Волосы просто в земле и сырые – и это хорошо, ему повезло. Огляделся Ветров: осины растут, роется в перегнивших листьях еж, и еще – малина висит, прямо перед ним кусты. И никакой черной поляны, никаких мухоморов, ни одного из пропавших!
– Да, черт… – прокряхтел Ветров и подполз к ближнему кусту. Голод полностью выключил мозги – участковый начал грабастать ягоды в кулаки, раздавливая, и пихать в рот.
Плевать, что куст колючий, и кожа с ладоней сдирается до крови – главное, есть еда, а поляна проклятая со стеклами привиделась от голода. Да, Ветров обессилел, заснул и увидел кошмар. Ветров обрел разум, когда весь куст обобрал. По губам неприятно тек малиновый сок, он вытер его рукавом. Даром что запачкал – выкидывать уже пора эту форму.
Водянистые ягоды, конечно, не самая калорийная пища, однако у Ветрова, все же, прибавилось сил – он смог встать… И тут же вспомнил про пистолет. Во сне, или в бреду он высадил всю обойму. Рука метнулась к кобуре, рванула оружие к глазам. Табельный пистолет стоял на предохранителе, Ветров вынул обойму – полная. Полная, он не выпустил ни одной пули, все приснилось ему. Чертыхаясь, Ветров вернул пистолет в кобуру. Повертел головой – а место знакомое! Он здесь бывал уже с Авдоткиным, когда прочесывал лес в первый раз. Если направо свернет – он дойдет до «кабаньей» поляны. Там Авдоткин устроил себе вышку, прикармливает с нее диких кабанов и выискивает «бракованных» особей, гибридных с домашними свиньями. Может быть, Авдоткин там, на «кабаньей» и торчит – любит он это дело.
На Ветрова напала эйфория, он почти перешел на бег.
– Авдоткин! – крикнул он, но заткнулся: только что в голову стукнуло, что кабаны – не котята: на клыки подденут, затопчут – и поминай, как звали! Некоторые даже человечину едят – лесничий сам рассказывал.
Ветров притих и на всякий случай взял пистолет: а вдруг, кабан? Свинтусы любят дармовое зерно – стекаются целыми стадами, и «кабанья» поляна подчистую вытоптана копытами, одна пыль на ней.
Мобильный Ветрова разрядился вконец и выключился. Хотел участковый звякнуть Авдоткину – да не судьба. И чего звонить, когда вон она, «кабанья», за пологом ближних кустов, и звуки какие-то доносятся оттуда. Хорошо бы там еще сам Авдоткин был, а не одни кабаны.
Ветров отогнул широкую ветку тихонько, опасаясь привлечь кабанов на себя. И опешил: нет тут «кабаньей» поляны Авдоткина – он вернулся на ту, странную, поляну, где нашел детский скелет. На участкового навалилась безысходность. С одной стороны, он вышел из чащобы, но с другой – он не знает, как отсюда вернуться в Красный Партизан. Поляна была пустынна – лишь камни торчали. Ветров в унынии опустил взгляд себе под ноги.
И тут же до него донесся смех и громкий лай большого пса.
– А? – изумился Ветров.
На поляне, среди травы, кружился мальчишка – Ингин сын. Громко смеясь и вскрикивая, Николенька кидал фрисби своему Джульбарсу, а псина носилась, громовито гавкала и ловила тарелку зубами. Принесет, отдаст, виляя хвостом, а мальчишка снова кидает, и пес широко прыгает, ловит на лету. В другое время Ветров испугался бы, что они своими игрищами разнесут и испортят скелет, но только не теперь, когда он заблудился.
– Николай! – закричал пацану Ветров и потащился туда, на поляну, несмотря на здоровую псину. – Помогите… – выдавил он, хватая воздух ртом. – Я заблудился!
Мальчишка замер на миг, повернул румяное лицо, а потом – юркнул в кусты, а за ним и Джульбарс ускакал.
– Помогите мне! – изнывал участковый, насилу добравшись к тому месту, где видел пацана. – Помогите! Ингаааа!!!
Издав жуткий вопль, Ветров собрал свои силы и бросился в те же кусты, за которыми Николенька исчез. Внезапно его нога не нашла опоры, и участковый ухнул вниз, больно стукнулся о землю и покатился кубарем, царапаясь о колючие ветки, ударяясь о камни, о землю, о корни.
Резкий удар – и Ветров грохнулся в сырую грязь, ощущая кровь во рту и в носу. Тело пронзала боль – особенно, ноги – неужели, сломал? Боль жгла с каждым вздохом – неужели, и ребра – тоже?
– Помогите… – просипел Ветров, выплевывая кровь. Но сил подняться не было, боль даже шевелиться не давала. Ветров хотел уткнуться носом в землю и сдаться, как вдруг впереди мелькнул знакомый белый силуэт.
Она неспешно приблизилась, и в руках Инги торчало что-то длинное. Ветров стал видеть намного хуже, и не сразу понял, что Инга лопату несет.
– И-инга? – из последних сил прохрипел Ветров, подавшись к ней всем измученным телом.
Инга остановилась, взглянула на него бездушно и поухватистей лопату взяла.
– Я хотела красивой жизни, – злой змеей прошипела она, кивая Ветрову лопатой. – Хотела Анисимова привязать ребенком, но потом узнала, что этот козел бесплоден! А ребенок уже был – я переспала с охранником, чтобы у меня был этот ребенок! И Анисимов поверил, что он – от него! Знаешь, господь меня наказал… Нет, ты не знаешь, что такое саркома Капоши у пятимесячного сына! Когда совсем нет надежды! – Инга с шипения сорвалась на истерический визг, безумно колотила воздух лопатой. – А потом Анисимов узнал, что он ему не отец! И тогда я вынуждена была забрать сына и бежать! Бежать, куда глаза глядят, безо всего! Аггеич нас приютил, и рассказал, что тут святые места!
Ветров не успел и рта разинуть, как Инга метнулась к нему и навернула лопатой в висок.
Молнией сверкнула боль, и тело Ветрова будто исчезло. Перед глазами поплыла зловещая рябь, померкли все краски. Ветрову казалось, что его поднимают на руки и куда-то несут – неспешно, мерно ступая. Темные, будто горелые, деревья выступали из зябкого тумана, проплывали мимо и исчезали…
Некто резко остановился и грубо швырнул на мягкую, мокрую и грязную землю, противный запах сырости и червей ударил в нос. Голова участкового бессильно скатилась на бок – ему казалось, он может видеть здоровенные мухоморы перед собой… А может, это просто бред, или сон, или уже смерть?
– Ты – последний, Ветров! – прорычала Инга жутким голосом, как в плохих компьютерных играх – и все стихло. Вместе с болью в голове Ветрова пульсировала давящая тишина.
Ветров не знает, сколько лежал – стемнело уже вокруг, да холодный, мокрый туман все окутал, а может, это в глазах его встала смертельная пелена. Он не мог шевелиться, не чувствовал тела, и даже крикнуть не мог. Рот не открывался, и не было голоса. Ветров лишь тихо ныл и мычал, ощущая на щеках живые горячие слезы. Тишина звенела и сводила с ума, и в этой тишине зародился пугающий звук. Сиплый скрежет ветвей и грузный топот кого-то тяжелого раздался откуда-то из лесной глубины. Сдвинулся туман, будто серый занавес открылся, и сквозь него постепенно проступали кривые темные контуры. Нечто выступало прямо к Ветрову – переставляло толстенные ноги, похожие на древесные стволы, скрипело, шелестело, шуршало. Участковый сдался – обреченно глядел, как приближается к нему перепутанный, неряшливый ком ветвей, из которого палки да листья торчат. Все сильнее веяло гнилью – такой, как бывает в старых, замшелых избах, все громче становилось пыхтение.
Подойдя почти вплотную, чудо лесное наклонило башку, обдало смрадным болотным дыханием. Голый звериный череп у него вместо башки, и над ним вздымаются, ширятся разлапистые рога – не то лосиные, не то просто ветви такие – широкие, толстые. Красные точки в черных глазницах вспыхнули адским огнем, распахнуло чудо зубастую пасть, где, вместо языка, загорелся такой же огонь.
Чувствовал Ветров приближение смерти, но не волновала она его – умрет и умрет, ничего не держит его на земле.
Внезапно на фоне адского света мелькнула приземистая фигура в очертаниях шляпы, встала между Ветровым и лесным существом. Сверкнул желтым котячий глаз, да мелькнула метла – Аггеич! Вот, кого Ветров точно не ожидал.
– Чур-чура! Чур-чура! – сердито пропыхтел Аггеич и бухнул чудище метелкой в лоб. – В лес иди, в лесу скрипи! Обознался – не та душа!
Чудо с треском захлопнуло пасть, погас его огонь. Тихо рыкнуло оно, отступило в туман и будто уплыло в никуда, рассеялось между черных стволов.
Сверкнув разок котячьим глазом, Аггеич громко фыркнул, погрозил метлой чуду вслед и принялся деловито мести вокруг Ветрова, сшибая мухоморы. Он все бормотал, бормотал, а потом – присел возле горемыки-участкового, поднял его битую голову холодными и жесткими пальцами.
– Чу-чу-чу, залечу, от хвори избавлю, – зашептал химородник, обтирая ладонью лоб, нос, губы Ветрова.
Ветров осознавал, что странный дед его спас. Ему бы благодарить Аггеича, но язык во рту был каменным. Инга его, конечно, сурово приложила, но не смертельно: участковый полностью обрел сознание, и пошевелиться смог. Странно, но ничего не болит: даже ноги как будто невредимы.
Аггеич все бормотал, ворчал, шипел, мерно раскачиваясь вместе с Ветровым из стороны в сторону, а потом из его шипения вырвалось протяжное: «Спииии», – и участкового тут же сморило.
========== Эпилог ==========
Комментарий к Эпилог
1. Немовля – по-украински младенец.
Спать было неудобно и ужасно твердо. Ветров поерзал, просыпаясь, и понял, что сидя спит. Закряхтев, он с трудом открыл глаза. Веки казались налитыми свинцом… И склеенными суперклеем: еле разжались, еле поднялись. Участковый обнаружил себя в кабинете опорного пункта – сидел за столом, уложив голову на папки и дрых, похоже, что всю ночь.
– Инга! Инга повесилась! – чей-то панический рев вызвал в голове ядерный взрыв. Ветров чуть со стула не упал, встрепенувшись.
Черт… Он же падал, ломал ноги, ломал руки. Ветров поднес руки к глазам. На месте руки, ноги – тоже на месте, и голова… гудит, как медный таз. Лишь один раз в жизни Ветров чувствовал себя так гадко – когда неудачно обмыл вручение дипломов. Неужели, он съел вчера что-то «не такое»? Хотя, что он мог тут съесть? Голод – просто адский гложет.
– Инга повесилась! Инга повесилась!!! – вопили явно с улицы – громогласно, как чертова иерихонская труба.
– Черт… Вот, черт… – прокряхтел Ветров, с титаническим усилием отодрав башку от жесткой столешницы. Как же болит башка-то – будто и впрямь, саданули лопатой. Особенно, с левой стороны… Куда Инга во сне навернула.
– Черррт… – шатаясь, Ветров потащился к окну и выглянул, навалившись животом на подоконник.
Вопила Никишина – носилась по двору ОПОПа и голосила, как шершнем ужаленная. К ней уже люди стекались – и Варюхина топотала, и Куркин. Вон, Петька шагает – робко так, и Варюхина его отпихнула. Нужно выходить – они все идут к нему. И чего повесилась-то? Испугалась, что нужно к педиатру везти ребенка? Вот, чертова дура!
Широко зевнув, Ветров потащился на выход. Проползая мимо небольшого зеркала без оправы, он бросил в него мимолетный взгляд. Лицо – без единой царапины, чистое – только очень уж заспанное, и щетина густо усеяла подбородок и щеки. Ленивец какой-то, а не человек. Черт, ну и сон: поляна эта, пропавшие да местный знахарь-шарлатан с котячьим глазом, черт…
– Инга повесилась! – возопила Никишина ему в лицо, едва Ветров показался на пороге.
– А откуда вы-то узнали, что Инга повесилась? – напал Ветров на Никишину, решив ненароком, что тетка отомстила за мужа: придушила горемычную и повесила сама. Инга-то как былинка, а Никишина – тетка крепкая. А если еще и Варюхина помогла…
– Да, проходили мы мимо с Катериной! – изрекла Никишина, ничуть не смутившись. – Мирошку искали…
– А как вы узнали, где его искать? – прищучил ее участковый. – Говорили же, что не знаете, где его капканы?
– Дык, я к Куркину ходила! Врезала ему одну – сразу, ирод, раскололся, где свои ловы запрятал! – боевито плюнула Никишина. – Катерина мне помогла! А ты – мямля! Ходишь все, болтаешь – а без толку!
– Ага, – кивнул Куркин, выпятив пропитую физиономию. – Врезала…
Теперь у него не один, а два фингала: под обоими глазами, как очки… Стоп, как они вообще к Инге попали? Там же псина эта – целый медведь?
– А, какая псина? Там голытьба полная! – изумила Ветрова Никишина. – Гниль да дрань, и во дворе бедлам! Сроду псины не водилось у этой замарахи!
Бедлам? Замараха? Да что такое порет Никишина? Ветров сам видел у Инги в хате: полы сверкают, и разуваться надо… Нет, не видел: он заснул над бумагами, и ему всего лишь, приснилось, что у Инги добротная хата.
Ветров подавил мерзко рвущийся наружу зевок и решил быть ментом.
– Петька, Авдоткину дозвонился? – рявкнул он помощнику.
– Никак нет… – пожал плечами тот.
– Черт! – выплюнул Ветров, шаркая и размышляя, что ему делать. А делать, похоже, нечего – брать в зубы набор криминалиста и дуть на место происшествия.
Никишина с Варюхиной галдели, как галки, перебивая друг дружку и терзая Ветрову воспаленные мозги.
– Так, все, всем молчать! – Ветров отрезал гвалт, потому что выкрики его чуть не задавили. – Едем к Инге – понятыми будете при осмотре!
***
Ветров убедился в том, что хоромы Инги ему приснились. Права Никишина была: хата низкая, потемнелая и съежившаяся, покосилась на один бок. Заборчик плохонький, местами упал. Хлипкая калитка и дверь самой хаты были настежь распахнуты: не понравилось это Ветрову: местные пошарили уже, пока он дрых на рабочем столе. Обнесли, подчистили – и к черту собачьему перепоганили все улики. К тому же, собаки, действительно, нет – даже будки нет в грязном, заваленном хламом дворе. А вдруг, не сама повесилась Инга – вдруг, Анисимов ее нашел? А у нее, ведь, сын…
– Он и ырку метлой отметет, и упыря задавит на кладбище, – бредила под руку Никишина. – Аггеич – он такой, защитник наш…
– Да, а мою корову как выходил, – вторила Варюхина. – Околела бы, пока из Докучаевска бы врач приехал…
Обе настойчиво рвались к Инге в хату – интерес же гложет, как и всех зевак. Только Куркин в сторонке стоял. Боится – правильно делает.
– Разойтись! – Ветров нацепил суровую ментовскую маску и колоссом вдвинулся в сени – в сырые и зябкие, как оказалось.
Как же тут пусто и тихо – даже шаги его глухие, словно по вате ступает, а не по доскам. Пыль такая, словно этот дом давно заброшен, да трещины в полу – не только мыши бы лазали – слоны. Варюхина с Никишиной тащились позади, за ними – Куркин, а Петька – тот самый последний.
Среди раскиданных в хаосе детских игрушек, валялся опрокинутый на бок табурет, а над ним, на крюке для люстры, висела на колодезной веревке несчастная Инга. Белое платье на ней было заляпано, будто по болотам она в нем ходила, а волосы – распущены по тощим плечам. В седых, как у древней старухи, космах Инги застряли подсохшие листья, трава и такие же синие колокольчики, как возле косточек детских, но поникшие уже.
– Слушайте, Варюхина, а где ее сын? – напал участковый на Катерину, потому как мальчишку нигде в доме не увидал.
– Сын? Какой сын? – развела руками Варюхина, взглянув на Ветрова, как на юродивого. – Нема в ней детей!
– Та она приехала к нам с немовлём¹, – громогласно перебила Никишина. – Но помёрло оно почти сразу – лет-то сколько прошло!
– Да? – глупо булькнул Ветров и еще раз обошел висящий труп. – А ну, очистить помещение! Мне улики надо собрать!
– Тьфу, ты, улитки ему понадобились! – плюнула Варюхина и удалилась, но без малейшего желания.
За ней Никишина выпихнулась, и Куркин утопал.
– А ты куда? – настиг участковый Петьку, который тоже собрался выскользнуть под шумок.
– Жутко тут, – протарахтел Петька и засеменил назад. – Как черт какой прошелся…
– Ты что, шептуха? – взорвался Ветров, которого жутко донимала, злила головная боль. – Нет чертей! Иди, лучше, дом осмотри, а то я тут один до вечера зашьюсь!
– Есть, – вздохнул Петька и поплелся на кухню.
Ветров не смел себе признаться в том, что ему самому тут не по себе. Солнечные лучи били в окно, зловеще освещая труп, игрушки, крутящуюся в воздухе пыль. Как же не было у нее сына, когда Ветров своими глазами видел упитанного Николеньку за галушками? Или врет Варюхина? Или Инга похитила чужого ребенка? Или у нее был один, да второй родился и умер? Или так прятала Николеньку от мужа, что говорила всем, будто бы он умер? Все эти мысли закрутились в больной голове участкового клювастыми коршунами… Но вдруг все испарились. Откуда-то из тёмного угла четко и ясно раздался детский всхлип.
– Кто тут? – Ветров напугался так, что даже выхватил пистолет и оказался в проклятом углу прыжком.
И чуть в крысоловку не угодил – у самого ботинка валялась она в ожидании крыс.
– Да, черти! – ругнулся участковый, осознав, что он в комнате один, если не считать трупа. Просто неудобный сон с кошмарами еще и галлюцинации притащил…
И тут в глаза бросилось что-то светлое на полу, Ветров автоматически перевел взгляд. Поодаль от крысоловки лежали на вышитом полотенце детские косточки – так же плотно увитые гибкими стеблями синих колокольчиков. Только теперь стебли стали толще, длиннее, и мерзко извивались десятками маленьких змеек. Новые и новые колокольчики распускались на стеблях, они выползали из глазниц, заплетая череп все гуще – с таким же стрекотом, как слышал Ветров на Ведьминой поляне.
– Ах ты ж, нечисть! – выплюнул Ветров, мгновенно навел на дрянь пистолет и спустил курок.
Щелк! – пистолет и не подумал стрелять, но Ветров давил курок снова и снова. Осечка за осечкой – в пистолете громко скрежетало, клацало, но участковый не смог сделать ни одного выстрела.
– Ну, и что ты встал? – скрипнул недовольный голос Аггеича, заставив Ветрова обернуться и вскинуть пистолет.
Старик прямо перед Ветровым стоял и опирался на любимую свою метлу. Его котячий глаз сверкал, как у кота, а человечий был неразличим во мгле.
– Получай, гадина!!! – заорал Ветров и снова принялся исступленно давить на курок, однако пистолет все равно давал осечки.
Обессиленный, потный, Ветров опустил пистолет, тяжело дыша. Старик хохотал хриплым филином, и сквозь его гадкий смех участковый услышал грохот костей.
Нечто ледяное и твердое коснулось его руки – робко сначала, но потом ткнуло неприятно, навязчиво, будто бы палкой. Участковый точно обмер от страха – спина покрылась мурашками, он ни шевельнуться не смел, ни взглянуть на того, кто его потрогал. Во вспотевшую ладонь Ветрова точно протиснулась замерзшая детская ручка – и сжала так, что стало больно.
– Мама, – громко всхлипнули у него под боком. – Мама…
Участковый стоял ни жив, ни мертв, пялился перед собой в темноту, на Аггеича. Спина совсем отнялась, желудок корчился в мучительных спазмах. Он не может выдержать этот ужас… Сердце колотилось с бешеной скоростью, вызывая одышку.
– Неужели, не видишь, что Инга свою душу отдала за ребятенка – вместо тебя? – Аггеич укоризненно покачал головой, пропустив мимо смертельный страх Ветрова. – Да, это я виноват – приходила она ко мне с пацаненком своим. На колоду его положил, в баню отнес – да не судьба, бог повелел отдать. Да плакала Инга-то, ух, как плакала! И я сдуру избавь-траву ей открыл. Знаешь, какова трава-то? От любой беды избавит. Но непростая она трава, недобрая: души человечьи ей нужны, чтобы помогла! Мне души нужны, чтобы трава помогла! – зло прошипел дед, ухмыльнулся криво и показал острые волчьи клыки. – Последняя душа Инге оставалась – и спасла бы сынка своего! Но ты полез, эх, ты!
Аггеич еще раз покачал головой, взмахнул метелкой и потянулся прочь, даже и не взглянув на полуобморочного Ветрова. Детская ручка в ладони участкового быстро теплела, обретала жизнь и мягкость. Ветров не выдержал – подкосились его ноги, и рухнул он на пол, скорчился, подтянув колени к подбородку. Страх задавил в нем все – участковый лежал и плакал, как безумный.
– Николенька, пойди сюда, – позвал дед, остановившись в дверях, и мальчишка послушно побежал к нему, перескочив скорчившегося Ветрова.
Аггеич обнял его, накрыв свиткой, и снова зыркнул на участкового.
– Последняя ночь сегодня была, – вздохнул он, кажется, сожалея о чем-то. Ему все равно было, что Ветров не слушает его и не слышит: химородник говорил сам себе:
– Пришлось Ингину душонку прихватить, чтобы Николеньку выручить, бо твоя – никуды не годная, дырявая! Мне нужен ученик: старею, надобно бесовскую душу передать. Пошли, Николенька!
Николенька с порога оглянулся – один глаз у него густо-синий, как колокольчики, а второй – такой же, котячий, как у Аггеича.
– Не оглядывайся, Николенька, – прошептал дел ему на ухо. – С порога не оглядываются.
Крепко держа мальчишку, Аггеич развернулся и ушел – не оглядываясь – растворился в утреннем тумане за секунду до того, как в комнату влетел Петька, всполошившись воплями Ветрова.
***
Петька потел, а в тесном кабинете собралось столпотворение. На стульях возле его стола восседали важные люди: следователь прокуратуры из Донецка Анатолий Лис, начальник из Докучаевска подполковник Панкратов и сам Игорь Анисимов. Но уже далеко не тот грозный бизнесмен бандитской руки, а серый, присмиревший сморчок с огромной лысиной на высохшей голове. Его глаза были полны глухой тоски, Анисимов теребил заношенный свитер и кричал:
– Да, я психанул, когда узнал, что это не мой сын! Идиот какой, безмозглый осел! Да, у меня никогда не будет своих детей, и я разозлился, когда узнал, что Инга мне изменила! Но потом… У меня, ведь не будет своих детей! – рявкнул он, схватил Лиса за воротник и давай трепать.
– Гражданин! – налетел Панкратов и скрутил Анисимова, оттащив от следователя.
– Запишу вам!.. – начал, было, Лис, однако Панкратов сдвинул брови.
– Продолжайте, Анисимов! – позволил начальник, и Анисимов, присмирев, начал сокрушенно блеять:
– Я вывел часть денег из актива и собрал эти чертовы тысячи евро на лечение сына! Я заказал самолет и забронировал место в Германии! Они смотрели его анализы и сказали, что через пару лет мы забудем об этой проклятой болезни! У меня, ведь, не будет детей, никогда не будет детей! Мне все равно, с кем она спала – это был мой сын! Но Инга сбежала, и я нигде ее не нашел!
– Послушайте, Анисимов! – грозно перебил Лис, потирая свои утонченные прямоугольные очки безупречно белым платком. – Судмедэксперт написал заключение, что труп Инги успел мумифицироваться! Значит, она висела несколько месяцев! Кубриков? – он пригвоздил Петьку, и тот совсем скис. Агаповна из «Хозтоваров» видела Ингу живой – она у нее лопату купила. А на следующее утро ее в петле нашли. Какие тут месяца?
– Господи, ща что мне это наказание? – всхлипывал тем временем бывший бизнесмен. – Когда я осознал, что уже поздно, что не найду Ингу – я продал весь мой бизнес, и все деньги инвестировал в лечение раковых больных! А зачем мне все это, когда я один как перст? Кому я передам свое дело? Я не убивал ее…
Только в девятом часу вечера вывалился Петька с работы – как выжатый лимон.
– Слухай, Петюнь, а где твой Ветров? – голос Варюхиной настиг его на пороге опорного пункта. – Жду его, жду…
– Теть Кать… – буркнул, зевая, уставший Петька.
– Да какая я тебе тетя? – возмутилась Варюхина, которая терпеть не могла всего, что ее «старит».
– Катерина Сергеевна, товарищ участковый – того… – пробухтел Петька, закручивая замок. – В дурку, в Донецк отвезли.
Никому не говорил Петька, что Ветров спятил после поездки в Ингин дом. Помолчал о том, что тот сказал в бреду, будто бы знает, где искать пропавших, что бывал на Ведьминой поляне и видел там их всех. Боялся Петька сам ума лишиться – не простой, ведь, химородник Аггеич.
