Текст книги "Северный ветер (СИ)"

Автор книги: Анна Морева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Звонок в дверь прерывает все движения руки. Музыка тоже обрывается, оставляя комнату пустой и безжизненной, лишившейся сердца и души. В изнеможении и ярости художник закусывает губу, острым концом клыка разрывая тонкую кожицу, в желании успокоиться. Зачем? Господи, почему именно сейчас?! Объясни. А лучше помилуй того человека, только что разрушившего воссозданный из руин мир.

Почти не контролируя себя, Максим бросается к двери. Руки Нины, что пытаются его успокоить, привести в чувство, мало чем помогают. Маленькая, хрупкая, что она может сделать против этой ярости, от потери вновь обретенного краткого счастья, которое могло растянуться на вечность? Даже звонкий голос ее не в силах сейчас укротить все безумство этого человека.

Входная дверь с шумом распахивается и все падает в бездну. Сумасшествие исчезает так же резко, как и появилось. Встречи с прошлым не способно выдержать даже это огненное, плавящее душу чувство. Всё вновь выжжено и разбито, превращено в прах и оставлено лежать тяжелым грузом на самом дне сердца.

Эта женщина... Она опять вернулась, стирая своей дерзкой немного пошлой улыбкой счастье и покой с лица Максима. Он не понимает, что с ним твориться при виде нее. Но он сам готов спорить на все свои картины, что глаза его не выражают сейчас ничего, кроме страсти, умноженной на былую любовь и ненависть, что решила почему-то отступить, сдав отвоеванные у души позиции.

– Я вернулась, милый! – почти кричит девушка, стоящая на пороге. Ее длинные волосы светлы и послушны, а черты лица кажутся почти ангельскими. Голубые глаза отражают лишь смех и презрение к той, что стоит за спиной Максима. А ведь она могла бы быть идеальной, если бы не эта стервозность и злоба, которой мигом наполняется все пространство – Мы можем поговорить? Наедине.

Долю секунды художник сомневается. Надо ли это ему? Нужны ли новые раны и безбожное вскрытие старых? Он более чем уверен, что нет, что сердце итак уже разбито на мелкие осколки. И все же чувства пересиливают. Глубоко вздохнув, он, не поворачиваясь, произносит:

– Иди, Мышка. На сегодня хватит музыки.

Нина кивает, зная, что Максим этого не увидит, и, не говоря ни слова, возвращается в комнату за гитарой. Марк крутится тут вместе с Сенькой. Псу не нравится та женщина и в этом кошка с ним более чем солидарна. Желание расцарапать ей все лицо, да так, чтобы остались шрамы, буквально сквозит в ее глазах, но мало кто обращает на это внимание.

После того, как за ней закрывается дверь, по коридору квартиры разносится почти победный смех. Слышится звук падающей тяжелой сумки с вещами на пол. Художник не двигается ни чтобы поднять ее, ни чтобы как-то еще поприветствовать незваную гостью.

– Зачем ты здесь? – голос его холоден и тверд, как январский лёд. В нем чувствуется лишь одна, ничем не скрытая, эмоция – неприязнь. – Почему ты всегда заявляешься, когда я вновь начинаю жить, смеяться, любить?! Ответь, сделай милость.

– Хмм... Ты не знал? – она как-то опасно улыбается – Все женщины – хищницы. Интуиция срабатывает, когда кто-то хочет отнять добычу.

– Я не твоя добыча. И вообще не твой.

– Как знаешь, котик, – не дождавшись приглашения, она проходит в комнату, на ходу скидывая с себя плащ. Видно, что в этом доме девушка чувствует себя слишком по-хозяйски. А оказавшись в гостиной и вовсе, с презрением морщась, косится на брошенный рисунок и пинком загоняет блокнот под кресла. С глаз подальше.

– Повторюсь: что тебе нужно? – опершись спиной на дверной косяк, Максим недовольно смотрит на всё это безобразие.

– Тебя, – пожимает плечами гостья – А эта девчонка... Новая игрушка, милый?

– Не твое дело, Ирина.

– Думаешь? – девушка быстро оказывается рядом с парнем, совсем немного уступая ему в росте. Жарко целует его в плотно сомкнутые губы, вызывая лишь одним этим действием волну страсти и желание. Художник же, забыв все мысли, променяв тепло на холод и пустоту, падает в бездну, отвечая на этот рваный поцелуй. Потом он обязательно будет жалеть обо всем случившемся, но повернуть время вспять будет невозможно.

Когда в следующий раз Нина поднимается в квартиру номер двести семь, Максима не оказывается дома и ее просто выставляют за дверь с пожеланием поскорее свернуть шею на ближайшей лестнице и словами о том, что художник больше не хочет видеть ее ни здесь, ни где бы то ни было еще. Никогда.

***

Нина уже дюжину дней не находила себе места. Не было ни депрессий, ни нервных срывов с уходом в себя. Только полная опустошенность в груди. Будто вытянули из жизни самое близкое и родное, что было. Кажется, теперь у нее и вправду остался лишь один Марк, который с беспокойством крутился рядом и не отходил от хозяйки ни на шаг. И пусть за это время она, как могла, вернулась к общению с одногруппниками и знакомыми, чего-то не хватало.

Долго девушка не верила, что все кончилось. Что пропала жажда к общению у человека, ставшего какой-то неотъемлемой частью ее жизни. Не хотела верить. Не признавала того, что и вправду не слишком уж нужна Максиму. Ведь он так и не пришел сам, не опроверг сказанное той женщиной. А Нина и не подумала навязаться ему сама. Никуда не исчезнувшая гордость не позволяла вновь явиться на порог той квартиры. Она ведь не привязанная и не воздушный шарик на веревочке, который, самовольно дернув за ниточку, можно притянуть или оттолкнуть от себя.

В душе царил разлад, когда Нина пыталась, зарывшись пальцами в шерсть на загривке Марка, захлопнуть ту страницу жизни, что неразрывно связывала ее с судьбой художника, вернувшего когда-то (кажется, совершенно давно) ее сердце к свету. Получалось это у нее из рук вон плохо. Ни забыть, ни просто выкинуть из головы хоть на один час. Ничего! Не помогали в этом ни заботы о доме, которые сыпались будто из рога изобилия, ни надвигающаяся сессия. За повседневными делами в голове все равно всплывали воспоминания о красивых глазах, смехе, линиях на картинах, редких прикосновениях и собственных чувствах, царивших тогда в душе. Все дни медленно превращались в единый ком из памяти и страшной гнетущей пустоты, от которой нужно было избавляться.

– Надо только подождать, – уговаривала она саму себя – Лишь подождать и всё вновь придет в норму. Не останется ничего, даже глубоко в сердце, что могло напомнить о моей глупой привязанности, желании увидеть и понять. Только бы время не сыграло в этот раз злую шутку, растянувшись на недели. Тогда-то точно сердце перестанет биться, будто птица с поломанными крыльями, и придет в себя.

А сейчас... Сейчас Нина устало откинулась спиной на мягкую поверхность дивана, шумно захлопнув книгу. С сегодняшнего утра она не прочитала и трех глав, хотя и желала отвлечься от реальности более всего на свете. Но не вышло. Не получилось и в этот раз сладить с тем беспокойным неудобством, что зародилось в душе. Что делать с таким непонятным состоянием девушка не знала. От этого становилось только хуже, паршивее.

Спавший у ее ног Марк завозился, дернул задней лапой и тихо заскулил, будто был не взрослым сильным псом, а маленьким щенком, которого пугали громкие звуки, тени и кошачьи когти. Тот, кто когда-то сказал, что животным не снятся сны, очень ошибся. Скорее всего, он был глупцом, неоправданно возложившим на свои плечи миссию мудреца. Нет, кошмары снятся всем. А в особенности тем, кто больше всего в жизни боится потерять что-либо, вспоминая об этом даже за порогом реальности.

– Интересно, что ему снится? – подумала девушка и чуть передвинула собаку, заставляя что-то, жалящее друга страхом, отступить, спрятаться и затаиться. – Что-то плохое, видимо, или пугающее. Или, что не слишком уж лучше всего остального, холодное. До той степени промозглое, что озноб бьет даже от одной мысли об этом.

Такие несложные, даже странно-неприметные, обыденные мысли могли сделать то, на что не была способна и новая книга вместе с экзаменами и зачетами. Нина ощутила дикий, не сдерживаемый ничем, прилив нежности к своему совершенно преданному ей другу. Склонившись к Марку, она щекой потерлась о его морду.

– Мой хороший... Замечательный пес... – Нина тихо шептала, успокаивая собаку. Тот лишь на миг приоткрыл один глаз, не понимая, что нашло на хозяйку, и тут же задремал вновь. Что-то, а такой нежный, ласковый и теплый голос девушки мог достать и навсегда лишить силы любые кошмары. Только сама она об этом не знала. От того и мучилась, отдавая свою доброту и веру другим.

Встав, она прошлась по комнате. Просто сидеть без дела было выше ее сил. И Нина, не зная куда себя деть, лишь двигалась под тихие мелодии джаза, с самого утра льющиеся из динамиков телефона. Хоть как-то ее успокоить сейчас и вправду могло только это. Но стоит ли прекращать пытку, если после недолго счастья вновь наступит мерзкое забытье?

Девушка подошла к столу и взяла лежащий на нем яркий кусочек картона – билет на концерт одной из тех неизвестных групп, что так и желают прославиться, распылив сердца слушателей в пыль лишь одним ударом звука из колонок.

Что и как играют ребята из группы со звучным названием "Ветер" девушка просто не представляла, да и вообще сомневалась в том, что мероприятие стоит посещать. Сам билет достался ей даром от одногруппницы, чей молодой человек играл на клавишных в том самом коллективе. Знакомая, в последний момент разругавшаяся со своей подругой, отчего-то решила пригласить вместо нее Нину, которая хоть и пыталась отказаться, но, в конце концов, согласилась. От чести именно потому, что сама знала насколько обидно выступать для полупустого зала, состоящего лишь из друзей и знакомых.

Выступление начиналось в семь часов вечера, а до выхода из дома осталось целых четыре часа, в которые нужно было себя чем-то занять.

Оглядев помещение, Нина поняла, что очередная уборка ничем не хуже безделья. А потом можно будет и на гитаре поиграть. Это уж точно не будет лишним, практика нужна всегда. Квартира приобрела надлежащий вид уже через час. Работы-то и оказалось, что протереть пыль, да убрать некоторые вещи по своим местам. Зато чисто и свежо. И будто уютнее стало.

Достав гитару, Нина подкрутила колки. Струны постепенно приходили в негодность и с каждым разом провисали все больше, искажая и разрушая звук. Но для того, чтобы поменять их вовсе не хватало моральных сил. Самые лучшие струны в мире, была уверена девушка, лежали в одном из отсеков чехла для инструмента. А притронуться к ним – нет, ни за что! Вдруг порвутся или, что естественно, после долгого использования, начнут умирать так же, как и эти? Лучше уж память останется памятью. Вечной. Долгой. Не тронутой и не померкшей.

Заиграла, тут же вспоминая былые дни. В голову приходили две жизни: школьная, когда ей только-только удалось хоть немного освоить гитару и приноровиться к ней, и та, что цвела жаром еще несколько дней назад, но лишь для одного человека. Не смотря на то, что ни тех, ни других времен было уже не вернуть, мелодия не была грустной и тоскливой. Потери были, но почему-то сейчас они не вертелись в сознании, которое отдавало в музыку только самое яркое, тепло и запоминающиеся.

Девушка играла и не думала ни о чем. Полузабытые мелодии возникали в сознании прежде чем пальцы в очередной раз касались струн. Периодически Нина сбивалась на своих собственных песнях, сочиняемых на протяжении последних полутора лет. Свое она всегда запоминала с трудом, считая, что те чувства, которые она вкладывала в их сочинение, никогда уже не прозвучать повторно. Потому и казалось ей странным учить душу науке о самой себе, давно изменившейся, но так и не заметившей этого.

 Когда Нина закончила играть, шестой час уже приближался к своему завершению. Жутко хотелось остаться дома и никуда не ходить, но обещание есть обещание. И его нужно исполнить. И раз пообещала прийти, то нужно это сделать. Ничего с нее не убудет!

Собралась быстро. Всего-то что сменила домашнюю футболку на рубашку насыщенно-синего цвета, да привела в порядок волосы, которые вновь норовили превратиться в подобие разрозненного гнезда. Марка же не пришлось даже будить: пес окончательно проснулся, когда девушка села играть на гитаре. Спать в это время казалось ему кощунственным и неинтересным. Вскоре они вышли на улицу.

До места встречи недалеко: всего-то пара станций на метро. Надевая на Марка намордник и пристегивая к ошейнику поводок для входа в подземку, девушка надеялась, что их пропустят. Мало ли что в этот раз контролеры надумают себе, увидев пса?

Их пропустили. Более того, никто даже не взглянул на девушку с собакой, что Нина растолковала, как хороший знак. Не слишком часто так везет этим двоим.

 – Возможно, "Ветер" – не такая уж плохая идея? – подумала она – Иначе бы что-то точно случилось. Не может быть все так просто!

Уже через полчаса она встретилась с одногруппницей – высокой, с темными, в синеву волосами Машей. Та так искренне улыбалась и радовалась ей, что оставшиеся сомнения окончательно сгинули, освободив место какой-то веселой сосредоточенности на кратких счастливых моментах жизни.

Как и обещала Маша в кафе, где сегодня выступала группа, пускали с животными. Сейчас оставлять Марка дома одного не хотелось. Слишком одиноко и холодно там. Нужно что-то менять, но только что?

Заиграла музыка. Сочная, яркая, бурлящая, как необузданный Северный-Ледовитый океан. Совсем не такую Нина, даже в самые погожие дни, играла для себя. Просто не из того теста была сделана. Но музыка ей действительно нравилась. Как и текст, вложенный красивым, глубоким голосом в песню и уши слушателей. Нина уже ни капли не жалела о том, что пришла сюда. В конце концов, возможно, вернувшись домой, она сможет сама написать что-то новое и стоящее под влиянием не схлынувших почти не своих эмоций и чувств.

После того, как отгремела последняя песня, знакомая потащила Нину знакомиться с музыкантами. Девушка ничего не имела против: восхищение от концерта еще долго не отпустит ее, а узнать, насколько парни соответствуют своим песням, хотелось очень сильно.

В группе оказалось пять человек. Барабанщик –  сероглазый темноволосый Дмитрий с совершенно непосредственной улыбкой, никак не вязавшейся с его серьезным образом. Вокалист – ехидный, это было заметно с первых минут знакомства, задира – Антон. Клавишник, и, по совместительству, молодой человек Маши – Сергей. И два гитариста: светловолосы шумный Кирилл и огненно-рыжий, с темными веснушками на лице, похожими на гречишные зерна, Александр.

Последний представился сам и отчего-то долго и пристально, с совершенно нескрываемым любопытством, рассматривал Нину. По его губам блуждала почти неосознанная легкая улыбка, а голубые глаза буквально светились чувствами. Глядя на это, друзья посмеивались, не переставая удивляться. Кажется, таким увлеченным кем-то, немного рассеянным и неподдельно счастливым его никогда еще не видели.

Кто-то предложил пойти гулять. И вечер наполнился смехом, шутками, невероятными поступками и небольшим безумством.

Вернувшись домой в двенадцатом часу ночи, Нина, пусть и радостная, поняла лишь одно: за этот вечер она не смогла забыть ни голоса Максима, ни его рук, ни бережного и домашнего отношения к ней. Но, возможно, это получится у нее завтра? Кто знает?

***

На холст медленно ложились краски. Слой за слоем, линия за линией. Контуры все больше принимают очертания девушки: красивой, стройной, гибкой. Даже какой-то неживой и ненастоящей от всей своей прекрасности. Художник понимает, что ничего хорошего из этого не выйдет. Пустая трата времени. Недоделка, не более. Но он все равно продолжает рисовать, из упрямства не соглашаясь даже с самим собой.

Максим не утаивал того, что затея с картиной ему не нравится. Прошли уже те времена, когда он сутками напролет мог рисовать Ирину, смотреть на нее, не отрываясь, ловить каждый вздох и стук сердца. Давно скрылось за горизонтом желание быть с ней рядом не только физически, но и душевно. Осталась лишь бездушная, беспокойная страсть, которая привязала его к этой женщине слишком сильно. Но и она постепенно сходила на "нет".

Он и сам не знал, зачем пустил вновь эту девушку в дом. Лично отворил двери в свой персональный Ад той, которая, растоптав всю душу, мысли и эмоции, сама же и создала его, устроив дикий шабаш на останках чувств. Это было слепым помешательством, никак иначе. Да и как ещё можно объяснить ту ужасную тягу, возникшую в нем при виде нее? Ещё это была глупость. Никак более не назовешь этот обмен хрупкого света на гиблую тень. Тень теперь день за днем, час за часом добивавшая его и без того уставшее сердце.

  Максим рисовал Ирину долго и безнадежно. На холсте выходила лишь пустая красивая оболочка без единого признака настоящей жизни. Совсем не этого искали его глаза, что, в сговоре с мозгом, воздвигали перед собой иной, застилающий все на свете облик. Нежный, немного странный, тихий и непременно сводящий с ума. Нина...

– Ох, нет! – парень вымотано откинулся спиной на развороченную постель – след минувшей сжигающей ночи. Очередной из тех, что стали забытьем, а не удовольствием. Нахлынувшая душевная усталость тревожила сердце, но на его лице это никак не отразилось. Максим просто прикрыл глаза в изнеможении и желании не думать ни о скомканных простынях, хранивших запах двух тел, ни о том несоответствии, с которым он не мог ничего поделать. В конце концов, все мысли слились в одном странном понимании: на месте Ирины должна быть другая.

Сидящая в кресле девушка, заметив, что парень уже не держит в руках кисть, недовольно поджала губы. На миг ее лицо из кукольного стало неприятным, а потом все вернулось в норму. Ирина мягко потянулась, как-то странно улыбнувшись, и переместилась с кресла на постель. Когда Максим открыл глаза, чтобы попытаться прийти в себя, она уже склонилась над ним, пытаясь поймать на себе взгляд зеленых глаз.

– Почему ты остановился? – голос звучал неприятно, но Максим готов был поклясться, что на многих других мужчин он производил самое что ни на есть неизгладимое впечатление. Именно он и поймал его в капкан при первой встрече несколько месяцев назад. Сейчас же... Голос Ирины казался страшным ядом, полным какой-то скрытой злобы и неприкрытой вовсе горечи.

– И как я мог на такое попасться? – подумал Максим с тоской, желая, чтобы эта чертовка с ангельской внешностью, блудница, дура, вобравшая в свою душу всех адовых бесов, исчезла. Навсегда. И почему чтобы осуществить свои мечты нам так часто не хватает сил?

– Устал, – парень резко сел, вспугнув девушку. От неожиданности та чуть не упала на пол, но смогла удержаться.

– Раньше тебя это не волновало. Стареешь?

– Умнею, – художник холодно посмотрел на нее, смерив ничего не выражающим сейчас взглядом ее фигуру, завернутую в тонкую простыню. – Хватит на сегодня.

Девушка поморщилась, но смолчала. Не смотря на свою наглость и дерзость, она легко поняла, что до края доводить не стоит. Только не в этот раз.

–Как скажешь, Макс.

Теперь же морщиться пришлось художнику, который просто ненавидел это ужасное сокращение его имени. Оно отдавало чем-то гнилым и неприятным. И пусть у Максима крыльев за спиной оказаться никак не могло, слишком грешен был и без мнений ненужных людей, но подобная пошлая грязь его раздражала.

–Нужно успокоиться, – вздохнул он про себя, вставая с после и натягивая свитер на плечи. В доме было прохладно, и он искренне недоумевал, как эта женщина, игриво смотрящая на него, еще не успела подхватить воспаление легких, разгуливая по квартире в тонких платьях и футболках. Где-то в груди горела мысль о том, что когда-нибудь она не выдержит этого холода и сбежит сама. И тогда он уж точно освободится от ее всепоглощающих женских чар.

         Подойдя к окну, он погладил по голове Сеньку, примостившуюся на подоконнике, сразу над батареей. Та замурлыкала и продолжила недовольно коситься на Ирину, будто хозяйка развалившуюся на постели. За все эти дни ей так и не удалось кардинально повлиять на художника в отношении нее. Хотя и самому ему уже надоела вся эта мучительная маята, похожая на игру в "кошки-мышки". Кто кого догонял было не понятно, но блондинка, явно по глупости, считала себя ведущей.

За окном было ясно и солнечно: редкий случай, когда Северная столица радует обитателей погожей погодой. Солнце, не скрываемое облаками и тучами, светило сквозь не зашторенные стекла так сильно, будто желало проникнуть в самые дальние и темные углы квартиры. Ему – свободному и гордому небесному светилу, явно было невдомек, как нужно было бы заглянуть не только в дома, но и в души людей.

Снег, льдисто-белый и от того еще более яркий, ловя солнечные блики, резал глаза. На его фоне все казалось ещё более живым и красочным. Создавалось ощущение, что и сам город был выстроен лишь для того, чтобы, сходясь со снегом в одной точке, кружить голову людям.

Взор художника цеплялся за каждую мелочь двора: вот разноцветная детская площадка, полускрытая снегом, вот молодые мамы с колясками укачивают своих чад, вот и хрупкая фигура девушки, играющей со своей собакой.

При виде Нины по сердцу полоснуло кинжалом. Максим захотел отвернуться, забыть о том, что ее видел, но так и не смог отвести взгляд. Так сильно ему сейчас хотелось оказаться там, рядом с ней. Просто смеяться и радоваться жизни, заставляя Марка раз за разом приносить палочку или диск.

Только вот пути к ним уже не было. Или же Максим не догадывался о его существовании, не понимая, почему Нина начала его избегать? А ведь она и вправду обходила его стороной: не подходила на улице, поднималась по лестнице, чтобы не ехать вместе с ним и Ириной в одном лифте, не приходила в дом, когда хозяин сидел, ожидая ее, словно сумасшедший, не выходя из дома.

Художник не знал и даже не догадывался о причинах, что отдалили девушку от него. А ведь сколько раз он пытался подойти к ней и спросить об этом сам, убедить ее отвечать, повернуть время вспять! Да только каждый раз она сама уходила или же его утаскивала в сторону Ирина. Нечего, мол, унижаться перед кем попало. А она и не была чужой. Но в один момент Максим просто понял, что и вправду устал за ней бегать. Гордость взяла верх над сердцем и разумом, которые, чисто из упрямства, еще не хотели сдаваться.

Поэтому, каждый раз завидев ее, он пытался успокоить то странное, неизведанное чувство, что поднималось в груди. Оно не было похоже на тягу к Ирине. И если последнее сжигало все на своем пути, то это наоборот росло, крепло и цвело в сердце, смягчая нрав художника.

Смирять самого себя сложно. Трудно было заставить разум не думать о ней, не прикасаться то и дело к подоконнику, на котором она любила сидеть, не вслушиваться в тишину квартиры, пытаясь услышать хоть намек на ее музыку. Максим признавался себе в том, что все это бессмысленно: невозможно заставить сердце не желать ее присутствия в жизни. И все же он не сдавался, вытесняя из рассудка сбежавшую неведомо почему от него девчонку. Но сердце не поддавалось ни на один из его уговоров, оставаясь верным себе.

Позади послышались шорохи и дверной хлопок – это Ирина скользнула в ванную. На несколько минут максим отрывается от окна, срывая с постели простыни и белье. Смотреть на них неприятно, пусть художник и сам учинил этот беспорядок. Глупость и сумасшествие: сходить с ума по девушке, но в какой-то момент понять, что не любишь ее ни одной клеточкой души.

– Знаешь, Сень, – он скупо улыбнулся кошке – Я все больше чувствую себя полнейшим идиотом.

Желтоокая красавица мяукает в ответ. Она уж точно не считает его дураком, да только наперед знает, насколько опасна такая связь. Не та девушка, не те чувства. Сенька видит художника насквозь и совершенно не понимает, что держит его рядом с этой неприятной женщиной. Даже для нее – обладательницы воистину кошачьих страстей, остается загадкой глупая привязанность парня. Может быть, он и вправду сошел с ума?

Затолкнув белье в стиральную машинку, Максим возвращается в комнату, к окну. Спокойствия в душе чуть прибавилось, да только Нины во дворе и след простыл. Нет ни нее, ни Марка. Лишь пара подростков, блуждающих без дела, да свора карапузов, пытающихся выстроить  снежный замок.

– Когда же она меня отпустит?

– Разговоры с самим собой до добра не доведут, знаешь ли.

– Догадываюсь, – художник горько усмехнулся, радуясь, что Ирина сейчас не может видеть его лица.

– Тогда прекращай. Незачем попусту сходить с ума, – руки девушки обвили торс парня, ни капли не смущаясь столь тесного положения. Художник поморщился. Эти прикосновения все больше напоминали пытку. И как ей не надоедает эта беспочвенная близость?

– Отпусти, Ир, – он высвободился из теплых рук и повернулся лицом к блондинке, нисколько не озадаченной его поведением. Как и всякая женщина она знала его отношение к ней и ее телу. Но даже теперь не желала отпускать рыбку, когда-то попавшуюся на крючок.

– Раньше тебе это нравилось.

– А теперь нет. Считай, что я устал.

– Ну-ну, – Ирина хмыкнула, подняв руки в провокационно-беззащитном жесте. – Не будь букой. Лучше сходи в магазин за кофе. Проветрись. Успокойся.

Подумав, Максим кивнул. Не то чтобы ему хотелось угодить этой девушке, но он и сам чувствовал потребность в прогулке. Просто чтобы не сорваться и хоть немного отдохнуть от тесноты помещения.

Оделся и вышел из дома. Морозный воздух обжег легкие и горло при первом вздохе, а потом все изменилось. Легкий холод вбил из головы все ненужные мысли и терзания. Стало неожиданно свободно и спокойно. Так, как должно быть на душе.

– Может быть, остаться на улице и никуда не возвращаться? – по-настоящему улыбнулся Максим и направился в обход дома. Ему и вправду хотелось прогуляться, подольше не отпускать этот миг счастья и радости, подаренный воспаленному сердцу просто так, за одно лишь мысленное "спасибо" и желание  жить.

Снег под ногами хрустел и потрескивал, будто и не успели истоптать его вездесущие прохожие. Этот приятный до мурашек звук неведомо откуда взявшимся эхом отдавался в ушах. Редкое для этого города солнце светило, казалось бы, ото всюду. И это приводило парня в такой восторг, что на обратной дороге Максим – обычно на людях замкнутый и несколько серьезный – чуть ли не мурлыкал себе под нос песню, случайно пришедшую в голову.

Радость оборвалась мгновенно. В тот самый момент, когда он, выйдя из-за угла дома, увидел Нину и державшего ее за руку молодого человека. Рядом крутился Марк, почему-то настороженно поглядывая на парня. Парочка смеялась и о чем-то оживленно болтала, не замечая ничего вокруг. Проходящие мимо люди, бросив на них лишь один взгляд, начинали неосознанно улыбаться. А Максим... Художник сделал шаг назад и, зайдя за поворот, прислонился спиной к стене. Отчего-то стало не хватать воздуха, словно резко прекратили такую важную и сейчас необходимую подачу кислорода в легкие, в груди что-то предательски заныло, кольнув раскаленной до бела спицей сердце.

Он стоял там как самый обыкновенный глупый мальчишка. Так прячутся от жестокой реальности бытия люди, впервые познавшие любовь и по-дурацки упустившие ее. Чокнутые, чьи сердца замешаны на грезах и пустоте, от которой может спасти только новое чувство. Такие же несчастные, как и сам художник.

Наконец, будто ударом грома о землю, ему удалось понять то, что он отказывался осознавать вот уже почти два месяца. Он влюбился! Совершенно странно и незаметно. Абсолютно не так, как в прошлые разы. Или в этом была вся суть этого чувства, совсем не похожего на то постоянное ощущение глубокой симпатии к человеку?

Не влюбленность! Не та кратковременная страсть к человеку, что бьет в сердце и рассыпается в прах еще на второй неделе знакомства. Нет! Любовь! Самое сложное и терпкое слово в пелене дней, ошибок и поступков. Самое глубокое, сильное и прекрасное чувство, что есть в мире. Только чтобы принять его нужно не быть глупцом, упустившим удачу, променявшим собственное счастье на кучку ненужных горьких страстей. А ведь, как считал сам художник, Максим был тем самым, кто легко, поддавшись эмоциям и сиюминутным желаниям, променял любовь на пару ночей.

– Кажется, я это заслужил, – тихо вздохнул парень, запуская руку в карман куртки и выуживая оттуда пачку сигарет – спасение от презрения к самому себе. Одна сигарета. За ней следом вторая. Максим все дальше уходил от того всеобъемлющего теплого чувства, что только недавно обдало его жаром, светом и горечью.

Теперь он уже испугался, осознав одну истину, птицею бьющеюся в голове. Он не сможет подойти к ней. И дело тут даже не в том, что кто-то другой так же хотел быть с Ниной рядом. Вся беда была в том, что сказать "я люблю тебя" казалось ему равноценным сдаче в плен. Это была бы добровольная капитуляция перед чувствами, которые так и рвались наружу. И лишь из-за нежелания признавать свое поражение перед нахалкой-жизнью он готов был терпеть боль, прятать невысказанные слова  и прилагать безумные старания, силясь забыть эти прекрасные глаза, тонкие длинные пальцы рук, на запястьях которых так отчетливо видны голубые реки-вены, и тихий голос, сводящий с ума.

Вернулся домой Максим лишь через два часа. До этого бродил по улицам города, выветривая из головы непрошенные мысли и желания. Оказалось, без толку. Ничего не вышло. Только сильнее растравил тот орган чувств, что крутит в этом безумном мире абсолютно все колеса. Сердце.

Дверь закрыл тихо. Не хотелось шуметь или отвлекаться на разговоры с Ириной. Но поговорить все же пришлось.

По всей квартире раздавался смех, услышав который Максим замер, не понимая, что происходит. Только лишь через несколько секунд до него дошло, что девушка в соседней комнате слишком громко разговаривает по телефону, совершенно не боясь быть услышанной. А бояться стоило.

– Да-да, ты представляешь? Пришла эта девчонка на следующий день. "Позови Максима", ха-ха-хах. Ну а я ей и дала от ворот поворот. Хорошо хоть его дома не было, иначе и не вышло бы ничего, да. Сказала, что тот ее видеть больше не желает... А что он?! Он и не знает ничего! Она ведь нас обходить начала. Ну, ничего! Не будет мне мешаться. Макс помучается, да перестанет.  Не трудно понять, кто лучше: я или эта серая моль с гитарой.

– Да, ты права. Понять действительно не сложно, – голос художника был совершенно отстраненным, почти ледяным. Где-то в его глубине плескалась неприкрытая ирония, и даже радость. Попивающая в кресле вино Ирина поняла, что на этот раз все закончилось навсегда.

***

Первой в коридор вылетела большая сумка с вещами. Затем рядом с ним оказался пакет с косметикой, верхняя одежда и обувь. Последней за порог квартиры выставили саму Ирину. Она так и замерла там, не сумев проронить ни слова. До нее не сразу дошло, что сказка кончилась, и барахтаться теперь придется самой. Но Максим и минуты не думал, выгоняя нахлебницу. Если не дура – найдет выход, если нет – не его проблемы. Эта женщина итак попортила ему слишком много крови.