Автор книги: Анна
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)
— Сюда! Сюда! — закричал человек, высунувшийся из окна.
Северус ухватил оцепеневшую Гермиону и повлек прочь. Мирные граждане Швейцарии затравят их, как диких зверей, за своих стражей порядка.
— Вы убили его? — она задыхалась от быстрого бега, стоило остановиться — и её скрутил кашель.
— Не исключено. Желаешь вернуться и проверить?
Гермиона испуганно затрясла головой, и Снейпу немедленно стало стыдно за свою острую язвительность, но место и время не располагали к принесению извинений. Густая стена вечнозеленого плюща, вскарабкавшегося до крыши по приставленной к дому лестнице, на время спрятала беглецов. Между изумрудной завесой и стеной было темно и зябко. Влага сочилась прямо по замшелому фасаду. Забившись в угол, Грейнджер расковыривала пальцем мох, Северус напряженно обдумывал дальнейшие действия. Офицера уже нашли, но заговорит он не раньше, чем через несколько дней. Вместо пограничника показания даст бдительный горожанин, кричавший из окна, и каждый патруль будет обращать внимание на подозрительную пару. Значит, время вышло.
По улице пронеслась четверка мотоциклистов. Ни знакомых лиц, ни высоких чинов, но наводящая ужас форма дознавателей СС заставляла особенно пристально думать об осторожности.
— Сможешь бежать?
— Да, если придется.
— Пошли.
Они выждали чуть больше минуты, до железной дороги оставалось рукой подать. Гонимый странным предчувствием, Северус шел быстро, почти бежал, наплевав, что так они сильнее привлекают к себе внимание редких прохожих. Громкий гудок паровоза заставил его запнуться.
— Нам надо попасть в поезд! Гермиона!
Грейнджер всегда отличалась феноменальной понятливостью и теперь побежала так, словно за спиной горела земля. В считанные минуты они достигли насыпи, и, взвалив Гермиону себе на плечо, Северус взобрался наверх, хватаясь за металлическую заглушку на двери товарняка. Один рывок — и Гермиона оказалась внутри. Оглушили болью натруженные жилы, судорогой свело лодыжку. Поезд только набирал ход, механический и неотвратимый, а Снейп просто бежал рядом, не находя в себе сил подтянуть тело в гостеприимно открытый проем.
— Профессор! — Гермиона перевернулась на живот и протянула обе свои тонюсенькие руки в его сторону. — Пожалуйста, профессор!
«Силенок не хватит, чтобы меня втащить», — он невольно улыбнулся появившейся мысли и в последнем усилии бросил тело вперед. Жесткая стальная рама ударила в живот, он бы мог соскользнуть, не справиться, но Гермиона уже тянула его вовнутрь, намертво ухватившись за грубую шерсть пальто. Северус вполз в вагон и остался лежать, только дверь задвинул обратно, чтобы нечаянно не попасться на глаза кому-то на платформе. Тихое хихиканье заставило его приподняться и вглядеться в полумрак, разбавленный мерклыми полосами света, пробивающимися через неплотно подогнанные друг к другу доски. Гермиона сидела на соломе между пустых ящиков и смеялась, размазывая по лицу слезы.
— Мисс Грейнджер?
Обращение осталось без ответа. Ее била истерическая дрожь.
— Гермиона!
Она вдруг резко прекратила смеяться, будто кто выключил, легко перетекла на четвереньки, оказываясь с Северусом лицом к лицу, и благодарно прильнула губами к его щеке.
— Я испугалась, что вы останетесь там.
Едва различимый шепот жарко пощекотал его ухо. Северус вздрогнул, по телу как кипятком плеснули. Локомотив дал еще один гудок и замершее время снова понеслось вперед. Гермиона отползла обратно в облюбованный угол, а Северус нашел в себе силы встать и переместиться в удобную для обороны позицию, на случай если поезд все-таки остановят. Он то и дело дотрагивался до щеки, пытаясь снова ощутить беглый поцелуй, прочувствовать, чем это легкое касание было для неё, достаточно ли выбрита кожа и не слишком ли шелушится после длинной зимы. Гермиона выглядела счастливой и пьяной, одной рукой она теребила шарф, второй вкапывалась в солому.
— Теперь, гляжу, вам совсем не страшно, мисс?
Поезд все набирал ход, вагон умиротворяюще покачивало. Северус пересел ближе, чтобы Гермиона расслышала его за грохотом колес.
— Страшно! Мне ужасно страшно, герр Снелл. Я беспрестанно думаю, что нас поймают, думаю о родителях. Но сейчас все мне кажется преодолимым!
Северус понимающе кивнул. Много лет назад он тоже умел так чувствовать. Окрыляющую радость, всесильность от пустяковых побед. Молодость порывиста, глупа и наивна. Отвратительна, в общем-то. И родители… Что сказать этому юному существу? Солгать, скормив красивую сказку, что они покинули страну и сбежали, скажем, в Австралию, или наотмашь ударить правдой? Но Гермиона не спрашивала, хотя он мог ответить, и больше не улыбалась, будто умела читать мысли. Сидела тихая и смотрела серьезно своими невозможными в пол-лица глазищами.
— Вы замерзнете, возьмите моё пальто.
— Да, но тогда замерзнете вы, и меня некому будет спасать.
Снейп хмыкнул, ему всегда нравилась способность этой девочки шутить остро и вместе с тем не зло.
— Если опасаетесь за моё здоровье, садитесь ближе.
Гермиона доверчиво придвинулась, почти не раздумывая. Северус потянулся поправить её взъерошенные волосы, но передумал, до того, как коснулся приставшей ко лбу пряди. После пережитых злоключений он знал, что если даст себе волю, то не сможет остановиться.
— Кажется, мы можем оказаться в Люцерне совсем скоро. Какую роль вы мне уготовили?
Иногда Снейпа раздражала её молчаливая черта избегать очевидно неудобных вопросов. Из-за этого он чувствовал себя неловко, будто обманом заманивал жертву в ловушку. Сейчас Северус готов был пожертвовать чем-то существенным, дабы не отвечать, и держал паузу, надеясь смутить, сбить с толку, протянуть их мирное, почти нежное сосуществование до Люцерны, чтобы и там, посчитав себя недостойным, терзаться от неукротимого желания и нагибать смешливых доступных девочек, ищущих легких денег. Он откинулся затылком на деревянный ящик, недвусмысленно показывая, что разговор не состоится, и прижал ладонью карман, где лежали плотно свернутые копии занимательных документов – пропуск на родину и объяснение поспешного отхода. Было бы глупо считать себя единственным агентом в стане врага, но последние месяцы их число стремительно сокращалось. Глава внешней разведки Германии — Канарис — в феврале был заключен в Флоссенбюрге*, не без оснований Северус полагал, что за прямое сотрудничество с Ми-6. Немецкая осмотрительность на фоне поражений переросла в паранойю, летели не погоны, но головы. В таких условиях информация, способная помочь в расшифровке фашистских стенограмм, оправдывала если не все, то почти все. По его просьбе для юной гражданки Британии найдут лишнее место в самолете.
— Из Швейцарии отправитесь домой.
Они отъехали достаточно далеко от Кройцлангена. Состав разогнался до полной скорости. Это успокаивало и притупляло бдительность.
— А вы? — Гермиона вскинулась, будто предложение было в чем-то оскорбительным.
— И я.
Она вся задрожала, зажала рот ладонью, взглянула так, что у Северуса внутри что-то ёкнуло.
— Не надо! Вас будут пытать! Вас расстреляют! — она сбивчиво перечисляла все страшное, что с ним непременно случится, отчаянно заламывая руки. — Останемся в Швейцарии? Я люблю вас…
Северус беспорядочно гладил худую спину, плечи, взъерошенные волосы, не зная, как объяснить, что Германия никогда не была ему домом. Гермиона отвечала, льнула всем телом, почти перебравшись Снейпу на колени, а его ласки становились все откровеннее. Северус не поверил признанию, нет, и все же... Девичьи губы податливые, кожа гладкая, и он готов был взорваться, просто касаясь там, где заканчивалась кромка её чулок.
— Северин…
Голос женщины может быть так пленителен! Тихое придыхание, интимное, как сама близость. Северус подался вперед, ведомый неозвученной просьбой, бесстыдным предложением и впился в сладкие губы грешно и жадно. Гермиона — порядочная незамужняя девочка, совсем не умеющая целоваться — училась с живым интересом, крепко сжимала обломанными ногтями плечи своего мужчины, не постеснявшись забраться руками под пальто. Северус вел ладонью по её животу, не касаясь груди, к верхней пуговице кардигана. В зрачках, болезненно сужая, вспыхивали разрывы яркого света, когда лучи врывались в продуваемый ветрами товарняк через широкие щели, в висках стучала кровь, вторя колесам "тук-тук", через ткань брюк бедро колола солома. «Северус, называй меня Северус», — он хотел и не мог рассказать, оттого целовал иступленнее, презрев риск быть застигнутыми врасплох. Снейп повел плечами, избавляясь от тяжелого пальто, бросил его поверх соломы, чтобы, как драгоценную вазу, уложить сверху Гермиону — умную, стойкую, чертовки манящую девочку. У которой волосы пышными волнами спадают на плечи и лицо, у которой веснушки на переносице, как рассыпанная корица, у которой в карих радужках темные и золотые крапинки, чисто чаинки и блики солнца в круге фарфорового блюдца.
Северус расплавился, пропал, руки сами потянулись развенчать, присвоить совершенство. Обхватив пальцами тонкую щиколотку в суровом чулке, он в сторону отвел стройную ножку, собрал в ладонь юбку, сминая ткань крупными складками. Гермиона пылала, как в лихорадке, хмурила брови, кусала губы, тянула подол за край, прикрывая белье, а когда белый батист намок, вжатый в лоно жесткими мужскими пальцами, застонала, выгибаясь и беззащитно вытягивая тонкую шею. Она попробовала свести колени, и Северус не воспрепятствовал, воспользовавшись моментом, чтобы сдернуть мешающую тряпку. С трудом добытые на рынке Констанца панталоны повисли на лодыжках, Гермиона вздрогнула и покорилась. Снейп с оторопью ощутил поднимающуюся волну нежности от робких поцелуев, отогревших челюсть, скулу, губы. С этой девочкой всё должно было произойти не так. Не в холодном товарняке на колючей соломе с юбкой, задранной до подбородка, руками, вздернутыми над головой, зажатыми капканом его ладони. Не так. Северус отпустил хрупкие запястья, стиснутые в порыве ослепляющей страсти. Он не хотел причинить боль и не мог больше сдерживаться. Офицерский ремень стукнул по пальцам тяжелой пряжкой, и Снейп сжал в кулаке изнывающую от возбуждения плоть.
Он с трудом сохранил человеческое, терзая розовые соки, помня, что может причинить муку, когда решил всегда доставлять только удовольствие, чтобы и впредь видеть, как от желания изгибается его Гермиона, как, забыв пуританский стыд, она шепчет "Nimm mich, mein Liebe"* и раскрывается под ним, как шире разводит колени. Горячая, влажная, его "Geliebte"*, отобранная у Режима.
Только чувство ответственности помогало удержаться на краю, где боль и удовольствие сплетались также тесно, как их тела. Северус не стал долго терзать её неподготовленную плоть, излившись в сторону, и полностью отдавшись тому, чтобы довести свою девочку до пика нежными поцелуями и умелыми пальцами.
"Как просто и приятно доставлять удовольствие этой маленькой женщине", — Северус поцеловал Гермиону во влажный висок и позволил себе не думать, простит ли она его поступок, просто устроил у себя на коленях, укутав в пальто. Он позаботился о том, чтобы беременность не лишила Гермиону права выбора, если им все же удастся добраться в безопасное место, хоть много раз после театра, устроенного для фельдшера Блайха, представлял свои ладони на её округлом животике. Гермиона совсем не пыталась слезть, наоборот, устроилась поудобнее, зарывшись ботинками в солому. Северус запахнул пальто, прикрывая ей спину, его плотно сомкнутые губы тронула легкая улыбка.
апрель 1945 года
Дорогу до Люцерна Гермиона запомнила смутно. После того, что произошло в поезде, ей вновь стало плохо. Сказался ли сумасшедший бег, пережитый ужас, сквозняки товарняка, близость, к которой она морально готовилась с самого начала совместного пути со Снейпом — бывшим профессором-офицером СС, но отступившая болезнь вернулась жаром и надрывным кашлем. Северус на руках вынес её из вагона и на беглом английском долго с кем-то договаривался, представившись британским поданным, беженцем из Германии. Дальше они ехали в фургоне, деля одно место на двоих. Грейнджер плавала в промежуточном состоянии между сном и явью, в редкие моменты ясности сознания вскидываясь проверить, не исчез ли Снейп. Он был рядом, сосредоточенный и весь словно посеревший, держал Гермиону на коленях, кутал, будто это могло помочь от страшной ломоты в теле и стремительно распространяющегося жара, часто касался её лба ледяной ладонью и смотрел на водителя неподъемным взглядом.
В Люцерне она больше недели провела в больнице в отдельной палате, что было настоящей роскошью. Кроме того, ей по строгому настоянию герр Снелла пришлось посетить женского врача. Гермиона не стала перечить, загнав подальше стыдливость, и уже в начале апреля осваивалась в месте, которое Северус предложил ей называть домом.
Швейцария разительно отличалась от Британии в первую очередь уютной, убаюкивающей тишиной. На лицах людей не лежало печати беспокойства, скорби или нездорового фанатизма. Весна разлилась по земле, радостной зеленью окрасив луга и предгорья, даже воздух сделался иной – пьянящий и легкий. Вести с фронтов, в Швейцарии не искаженные пропагандой, говорили в пользу близкого краха Третьего Рейха. Союзные войска наступали со всех сторон, захват Берлина даже не был вопросом времени. Гермиона читала газеты, любезно предоставленные герр Снеллом, и слушала радио. Мысли о судьбе родителей не покидали её ни на секунду, воспоминания о работе также причиняли боль. Она понимала, что в ближайшем будущем не получится связаться с СИС* и помочь смельчаку с романтичным позывным Принц, для которого долго оставляла шифровки в библиотеке Университета. Всё, что было ей позволено – зажать в кулаке крестик и помолиться за них Деве Марии.
Сначала, когда работа в разведке еще казалась приключением, Гермиона часто воображала о своем «Принце», о том, как они встретятся, и мужчина полюбит её не за внешность, в общем-то заурядную, а за ум и стремление к знаниям. Эти грезы помогали действовать решительнее, безоглядно рисковать. Увы, ради конспирации связь велась без раскрытия личностей. Глупые девчачьи мечты! Теперь Гермиона надеялась лишь вернуться домой и найти там родителей живыми и здоровыми.
Герр Снелл редко появлялся дома. Он мог прийти в середине ночи, сразу закрыться в своей спальне, и уйти еще до рассвета. Они почти не виделись, спали в разных постелях и совсем не разговаривали. Гермиона несколько раз собиралась с духом, чтобы спросить о его планах по возвращению в Германию, но неизменно немела в его присутствии, превращаясь в тень себя прежней – целеустремленной и бойкой. Ночами ей снились кошмары: голодные дни в разрушенной церкви, точившие желанием обменять единственную ценность — мамин крестик — на ломоть хлеба, фонарик очередного солдата на блокпосту, шарящий по кожаным сиденьям Хорьха, ледяная вода, давящая со всех сторон, Северин фон Снелл, прикрученный к дыбе в допросной СС.
В один из дней Снейп пришел в обед. Гермиона заметила его приближение от окна и выбежала встречать на улицу.
— Профессор, я бы хотела с вами поговорить! — в волнении она перешла на немецкий язык, безукоризненно звучавший на всех лекциях Снелла.
— Ты слишком легко одета, Гермиона. Зайди в дом, — на безупречном английском велел Северус вместо ответа.
Он принес молока, ветчины, хлеба и плитку настоящего шоколада, которую с порога вручил ей.
— Присаживайся. О чем ты хотела поговорить?
Гермионе он показался безумно уставшим, но вместе с тем непривычно расслабленным. Таким Снейп не представал перед ней еще никогда. Она отодвинула стул и наконец озвучила мучительный вопрос:
— Вы не вернетесь в Германию?
— Нет. А вы останетесь здесь со мной?
От сердца отлегло, и Гермиона согласно кивнула, даже не заметив, что улыбается.
— А если я поеду в Британию, поедете со мной?
— Да. Я была бы рада вернуться.
Напряжение последних дней пропадало вместе с неизвестностью, сковывающей каждую мысль и действие. В гостиной уютно тикали часы, колыхалась занавеска, прихваченная ветерком из приоткрытого окна, Северус сидел за столом, расслабленно уложив на него локти, и смотрел на Гермиону особенным теплым взглядом, каким на своих женщин смотрят любящие мужчины.
— Мисс Гермиона Грейнджер, вы выйдете за меня замуж?
В его пальцах, как по волшебству, возникло аккуратное колечко. Оно поблескивало одним-единственным камнем — маленьким, но не скромным.
