Текст книги "Искушение Анжелики"
Автор книги: Анн Голон
Соавторы: Серж Голон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Глава 7
Внутри помещения уже находились, помимо пастора и мисс Пиджон, французского солдата Адемара и маленькой Роз-Анн, все семейство хозяина овчарни Самуэла Коруэна – его жена и трое их детей, двое молодых работников, служанка; их сосед – старый Джое Картер и супруги Стоугтоны с грудным младенцем, пришедшие в гости к хозяину овчарни в тот момент, когда началось нападение индейцев.
Не было слышно ни плача, ни хныканья. Жизнь научила этих земледельцев в случае необходимости сразу же становиться бойцами. Женщины уже начали прочищать банниками из черного конского волоса стволы ружей, снятых со стены над очагом.
Самуэл Коруэн установил ствол своего ружья в одной из многочисленных бойниц, проделанных в стене, как и во всех домах Новой Англии, и прежде всего в домах старой постройки. Через другую бойницу наблюдали за тем, что происходит вне дома.
Так они увидели, как француженка, графиня де Пейрак, застрелила гнавшегося за ней индейца.
Все внимательно разглядывали ее: она принесла с собой оружие. Как и другие, она была активной боевой единицей. Пастор снял с себя сюртук, бросил его на скамью и остался в одной рубахе. Плотно сжав губы, он набивал порохом заряды для ружей. Он надеялся, что и ему достанется ружье. Анжелика передала ему мушкет Мопертюи, а себе взяла ружье Адемара, который весь дрожал от страха, как осиновый лист.
Кто-то из детей заплакал. Тихим голосом ему велели замолчать.
Кругом царила тишина. Только вдали раздавались звуки побоища, которые иногда накатывались, как шум морского прилива.
Временами слышались глухие взрывы, и Анжелика подумала о маленьких пушках, установленных в укрепленной церкви. Хотелось надеяться, что части жителей удалось укрыться за ее стенами.
– Господь охранит своих детей, – громко сказал пастор, – так как они суть его воинство.
И опять кто-то жестом велел ему замолчать.
На дороге показалась группа индейцев, которые куда-то бежали с горящими факелами в руках. Они появились из оврага и, не останавливаясь, побежали дальше.
Ребенок снова заплакал. Внезапно Анжелике пришла в голову мысль. Выбрав один из пустых котлов для варки сыра, она приказала Роз-Анн вместе с тремя другими детьми спрятаться туда. Они оказались там, как птенцы в гнезде. Им велели сидеть тихо.
Анжелика наполовину прикрыла котел крышкой. В этом убежище дети меньше боялись и не рисковали тем, что будут придавлены сражающимися.
Она вернулась к своему наблюдательному пункту.
Индейцы стояли за загородкой. Они увидели труп одного из своих, лежащий поперек дороги.
Их было четверо, и они о чем-то спорили, глядя в сторону дома. В свете красноватых сумерек их лица, разрисованные «боевыми» красками, были ужасны на вид. И Анжелика, тесно прижимаясь локтями к другим европейцам, вновь с содроганием вспомнила о гнавшемся за ней индейце.
Индейцы отодвинули загородку и, слегка пригнувшись, стали перебегать через двор как дикие, внушавшие ужас, хищники.
– Огонь! – скомандовал тихим голосом Коруэн.
Грянул залп.
Когда дым рассеялся, трое абенаков лежали на земле и бились в конвульсиях агонии; четвертый убегал.
Затем началась общая атака. Дикари появились со стороны оврага. Как сплошной поток воды, который, казалось, накатывался отовсюду, их темные тела возникали все в большем и большем числе. Их воинственные крики сливались с треском оружейной канонады.
В овчарне осажденные не прекращали своей стрельбы, передавая ружья женщинам и беря у них заряженные мушкеты. Лихорадочными движениями женщины прочищали банниками раскаленные стволы, и вновь засыпали в них порох. С сухим треском защелкивались затворы. Оружейные выстрелы сливались с дьявольскими криками, доносившимися снаружи. Дым щипал глаза и горло, пот тек по лицам и оставлял горький привкус на губах. Отовсюду слышалось хриплое дыхание.
Анжелика отбросила в сторону свой мушкет. Кончились пули! Она взяла пистолеты, зарядила их, наполнила карманы пулями мелкого калибра и набрала их полный рот, чтобы быстрее можно было их доставать, прикрепила рог с порохом и коробку с запалами к поясу, чтобы все было под рукой.
Со стороны крыши раздался треск. Сверху в комнату впрыгнул индеец и оказался рядом с пастором Пэтриджем, который оглушил его ударом приклада. Но за первым дикарем прыгнул второй и нанес удар кастетом по крупному черепу преподобного Томаса. Тот упал на колени. Индеец схватил его за волосы и поднес свой нож к его лбу. Анжелика тут же выстрелила из пистолета индейцу в грудь.
Индейцы стали один за другим прыгать в комнату через крышу. Англичане отступили к углу большой печи. Анжелика опрокинула набок большой деревянный стол и подвинула его туда, превратив в большой щит, за которым укрылись все осажденные. Откуда у нее взялись силы, чтобы такое проделать? Но об этом она спросила себя позже. А сейчас ярость боя придала ей сверхчеловеческие силы, чему способствовала злость при воспоминании о том, как глупо она оказалась в ловушке в этой деревне иностранных поселенцев, рискуя лишиться здесь жизни.
Спрятавшись за этим укрытием, крестьяне начали стрелять в двух направлениях: в глубину комнаты, куда нападающие прыгали с крыши, и в сторону двери, которая начала уступать ударам топоров.
Это было настоящее побоище. И казалось, в результате этой непрерывной стрельбы победа останется за белыми, обладавшими огнестрельным оружием.
Но поселенцы расходовали свои последние пули. Брошенный кем-то из индейцев топор попал Коруэну в плечо, тот вскрикнул и рухнул на пол.
Извиваясь, как змея, один из индейцев проскользнул между стеной и краем стола, схватил за юбку одну из женщин и стал тащить ее к себе. Отбиваясь, как дьявол, женщина уронила рог с порохом, который она держала в руках.
Старик Картер бил из-за стола прикладом ружья всех, кто приближался. Когда он занес руку для очередного удара, чей-то острый нож ударил его в бок. Картер опустился на землю, сложившись пополам, как набитая отрубями кукла.
Внезапно один из нападающих прыгнул, как акробат, из глубины комнаты, с расставленными, как у танцора, ногами пролетел над головами осажденных и опустился с другой стороны стола посреди англичан и даже сзади них.
Это был вождь патеуикетов сагамор Пиксарет, самый великий воин Акадии.
Анжелика услышала сзади себя скрипучий смех, и чья-то сильная рука опустилась ей на затылок.
– Ты моя пленница, – произнес торжествующе голос патсуикета.
Анжелика бросила свои, уже ненужные ей, пистолеты и обеими руками вцепилась в длинные волосы индейца, в которые были вплетены лисьи лапы.
Она узнала его, она узнала это лицо грызуна с хитрыми глазками и вдруг перестала его бояться и даже перестала смотреть на него и его орду, как на врагов. Это были индейцы племени абенаков, и она знала их язык, ей было знакомы тайны их примитивного, но коварного мышления. Она быстро обернулась назад и выплюнула две пули, которые у нее еще оставались во рту.
– Для чего вы напали на эту деревню? Чтобы захватить меня в плен? – крикнула она дикарю, мертвой хваткой держа его волосы. – По приказу Черной Сутаны?..
Взгляд ее зеленых глаз метал такие молнии, что индеец застыл в оцепенении. Уже не первый раз встречались сагамор Пиксарет и эта женщина из верховьев Кеннебека.
Сейчас они встретились, как противники на поле боя! Но какая женщина отважилась бы схватить его за косы, этот символ его верховной власти, и смотреть на него с такой смелостью, когда смерть витала над ее головой?
Раньше она уже стояла с таким же взглядом между ним и вождем ирокезов. Эта женщина не знала, что такое страх.
– Ты моя пленница, – повторил он свирепым тоном.
– Хорошо, я твоя пленница, но ты не посмеешь меня убить и ты не выдашь меня Черной Сутане, потому что я француженка и отдала тебе свой плащ, чтобы ты завернул в него кости своих предков.
Вокруг них не прекращались крики и конвульсии боя. Теперь шла рукопашная борьба. Потом наступил конец. И возгласы ярости и ужаса постепенно стихли, уступив место удушливой тишине, прерываемой стонами раненых.
Картер был скальпирован, но другие европейцы остались живы. Абенаки надеялись получить за них выкуп, взяв в плен. Преподобный Пэтридж, выбравшись из горы трупов, которыми он был завален, стоял, пошатываясь, между двумя воинами. Лицо его было все в крови.
Послышался крик: «Помогите мне, мадам, или мне конец!»
Это был Адемар, которого вытащили из-под какого-то стола.
– Ни убивайте его! – закричала Анжелика. – Вы разве не видите, что это французский солдат?
По правда сказать, это трудно было увидеть.
Анжелика жила сейчас как бы вне себя самой, ее неотвязно преследовала мысль о том, как бы выбраться из этого осиного гнезда, в которое она так глупо попала. Трагическая абсурдность ситуации привела ее в такой гнев, что это усилило ее защитные рефлексы.
Она знала психологию индейцев. И благодаря этому она выберется из западни. Они были дикими животными, но диких животных можно укротить. В пустыне Магреба Колен Патюрель научился разговаривать со львами и превратил их в своих союзников…
Она понимала, что племя Пиксарета имело свои интересы и, чтобы совершить нападение на деревню, пришло сюда из других мест. Таким образом, битва, театром которой явилась овчарня, оставалась как бы в стороне от основного сражения.
Пиксарет колебался. Некоторые слова Анжелики привели его в замешательство. «Я француженка!» – сказала она. А ему говорили, что нужно воевать против англичан. И, кроме того, он не мог забыть о плаще, о том великолепном подарке, который она ему сделала для его предков.
– А ты крещеная? – спросил он.
– Да, я крещеная, – воскликнула Анжелика. И она несколько раз перекрестилась, вызывая в своей голове образ Девы Марии.
Через приоткрытую дверь Анжелика вдруг увидела знакомое лицо. Она узнала этого человека. Это был канадский лесной охотник. Она громко позвала его:
– Господин Обиньер!
Это был Трехпалый из Трехречья. Услышав свое имя, тот обернулся. Во время войны он не признавал оружия белых. В руках у него был томагавк с рукояткой из полированного дерева и весь покрытый кровью маленький индейский топор с остро заточенным лезвием. Его голубые глаза ярко светились на лице, почерневшем от пыли и запекшейся крови. Пятна крови были также на его кожаном камзоле. На разноцветном поясе с пурпурной бахромой висело несколько скальпов.
Присутствием этого человека нужно было непременно воспользоваться… Это был неподкупный рыцарь, воин милостью Божьей, всеми мыслями он был с такими людьми, как Модрей, Ломени, д'Арребу. Главное для него – это мечта об отмщении, спасении души и рае небесном…
Он узнал ее.
– Хм! Мадам де Пейрак… Как вы оказались среди этих гнусных еретиков?.. Горе вам!
Он вошел в это разгромленное помещение, где абенаки, собрав в кучу своих пленников, предавались грабежу.
Она схватила его за отворот его кожаного камзола.
– Черная Сутана, – вскричала Анжелика, – я уверена, что видела в прерии Черную Сутану с его знаменем… Это отец д'Оржеваль вел вас в атаку, не так ли? Он знал, что я нахожусь в этой деревне!..
Она не столько спрашивала, сколько утверждала. Он смотрел на нее с полуоткрытым ртом и несколько растерянным видом. Видно было, он искал, что ответить, как объяснить свои действия:
– Вы убили Пон-Бриана, – сказал он наконец, – и вы сеете смуту в Акадии, вы и ваш муж, и все ваши союзники. Мы должны вас изолировать…
Так вот в чем дело.
Жоффрей, Жоффрей!
Они хотят захватить в плен жену грозного дворянина из Вапассу, который пользуется таким колоссальным влиянием, что уже фактически является хозяином всей Акадии.
Значит, ее хотят отвести в Квебек. И подчинить тем самым себе Жоффрея. Она его больше не увидит.
– А где Мопертюи? – спросила она с волнением.
– Мы их задержали, его и его сына. Они канадцы из Новой Франции. И настало время, чтобы они были вместе со своими братьями по крови.
– Они участвовали вместе с вами в нападении па деревню?
– Нет! Их дело будет разбираться в Квебеке. Они служили врагам Новой Франции…
Как привлечь его на свою сторону? Он был человеком и чистым душой и упрямым, легковерным и, одновременно, хитрым, жадным и непостоянным, верящим в чудеса и в святых, в Бога и в короля Франции, в главенство иезуитов. Своего рода архангел Михаил. Она его не интересовала сама по себе. Он выполняет приказы. И в то же время он хочет искупить свою вину перед Богом за содеянные грехи.
– И вы думаете, что после всего этого мой супруг граф де Пейрак будет помогать вам продавать ваших бобров в Новой Англии? – спросила она сквозь зубы. – Не забудьте, что он вам выдал аванс в тысячу фунтов и даже обещал удвоить эту сумму, если дело окажется выгодным…
– Тише! – произнес он, побледнев и посмотрев вокруг себя.
– Вызволите меня из этой передряги, или я все о вас расскажу на главной площади Квебека.
– Давайте договоримся, – сказал он тихо, – все можно уладить. Мы здесь на самом краю деревни, я вас не видел, и вы меня не видели…
И, повернувшись к Пиксарету, он крикнул:
– Отпусти эту женщину, сагамор! Она не англичанка, и то, что мы ее захватили в плен, может нам только навредить.
Пиксарет протянул свою красную, покрытую слоем жира руку и положил ее на плечо Анжелики.
– Она моя пленница, – повторил он тоном, не допускающим возражений.
– Пусть будет так, – сказала Анжелика с волнением в голосе, – я твоя пленница, не спорю. Я пойду с тобой, куда ты захочешь, я не буду этому противиться. Но только ты не отведешь меня в Квебек… Что ты там со мной будешь делать? «Они» не захотят меня выкупить, потому что я уже крещеная. Отведи меня в Голдсборо, и там мой муж заплатит тебе за меня такой выкуп, какого ты потребуешь.
Это была очень рискованная партия в покер. Речь шла о том, чтобы укротить, подчинить своей воле диких зверей. Но она их знала. На ум ей приходили самые абсурдные аргументы. Но только так она могла добиться своего от этих темных дикарей, заставить их делать то, что ей нужно. Не могло быть и речи о том, чтобы отрицать право Пиксарета на нее. Он скорее сразу же убьет ее своим томагавком, чем откажется от нее. Но она знала также, что он свободен в своих действиях, абсолютно независим от своих канадских союзников, и ему не нужно теперь заботиться о том, чтобы ее душа попала в рай, так как он узнал, что она крещеная. И теперь он думал о том, как выгоднее использовать ее пленение. Ему нужно было принять решение раньше, чем на их пути появятся другие французы и сам грозный иезуит, которые знают, какую пользу они могут извлечь из ее положения. К счастью, на ее стороне был Обиньер.
– Выходите! Выходите быстрей, – торопила Анжелика, подталкивая всех к выходу.
Она помогла подняться тем англичанам, которые были ранены или оглушены.
– Ой, господи, дети!..
Она быстро вернулась назад, подняла крышку большого котла и вытащила оттуда одного за другим онемевших от ужаса малышей. Это почему-то вызвало смех индейцев. Они громко хохотали, били себя по ляжкам и показывали пальцами на эту сцену.
Жара становилась невыносимой. Одна горевшая балка потолка рухнула вниз и рассыпалась на тысячи искр.
Все бегом бросились во двор, перепрыгивая через лежащие трупы и разбитую мебель.
Увидев рядом деревья и темный овраг на краю леса, Анжелика еле сдержала желание убежать отсюда.
– Отпусти меня к морю, сагамор, – сказала она Пиксарету, – иначе ты прогневишь своих предков. Они знают, что мои духи-покровители заслуживают большего почтения. Ты совершишь большую ошибку, если отведешь меня в Квебек. И напротив, если ты пойдешь со мной, то ты об этом не пожалеешь.
По выражению покрытого морщинами лица вождя абенаков было видно, как усиленно работает его мозг. Анжелика не оставляла ему времени сосредоточиться и принять нужное решение.
– Проследите, чтобы за нами никто не пошел. И будьте свидетелем, что меня не было в этой деревне, – сказала она Трехпалому, который тоже находился в замешательстве в связи со всем, что здесь произошло, и на которого оказал воздействие безоговорочный авторитет Анжелики. – Мы сумеем вас за это отблагодарить. А мой сын Кантор, вы знаете где он? Вы и его взял» в плен?
– Клянусь на Святом Причастии, мы его не видели.
– Ну, пошли. Все за мной, – сказала Анжелика и повторила то же самое по-английски.
– Эй! – закричал Пиксарет, видя, что она уводит с собой взятых в плен в овчарне англичан, – они принадлежат моим воинам…
– Ну, что ж! Пусть они тоже пойдут с нами, но только те, кто являются хозяевами этих пленников.
Три здоровенных индейца с перьями в волосах с криком бросились вперед, но решительный приказ Пиксарета умерил их пыл.
Анжелика взяла одного из малышей на руки, повела одну из женщин и стала толкать перед собой громадного Томаса Пэтриджа, шатающегося и ослепленного кровью, которая все еще текла ему на глаза.
– Адемар, сюда! Возьми за руку этого малыша и смотри, не отпускай его. Смелее, вперед, мисс Пиджон!
Она стала подниматься по откосу, оставив позади разрушенную и пылавшую деревню, ведя к свободе этих людей, как это уже ей приходилось делать когда-то – в Ла-Рошели, в Пуату, и раньше, когда она еще была девочкой и уводила с собой группу обездоленных людей, которых вырвала перед этим из когтей смерти.
И в этот вечер в нее как бы переселилась душа старой Сары, когда она, пригибаясь под тяжелыми ветвями деревьев, погружалась в тишину леса, ведя за собой оставшихся в живых англичан из Брансуик-Фолса.
За ними следом шли Пиксарет и трое индейцев, которые считали себя хозяевами этих англичан. Они двигались за ними большими шагами, но близко не подходили, держась на некотором расстоянии.
Это не было преследованием.
Анжелика знала, чувствовала это, и по мере того, как они удалялись от этой проклятой деревни, испытывала все меньше страха, понимая, что индейцы утрачивают свою воинственность и гораздо менее возбуждены, чем во время боя.
Ее поведение оставалось тайной для англичан, которые все еще опасались, что дикари преследуют их.
– Ничего не бойтесь, – успокаивала их Анжелика, – их лишь четверо, а не сто. И я с вами. Они вам ничего плохого не сделают. Я их знаю. Ничего не бойтесь.
Идите! Идите себе вперед!
Мысли Пиксарета были ей понятны так же хорошо, как если бы она сама поместила их в его дикий мозг. Он, подобно ребенку, любил все неизведанное, новое, необычное.
Он был суеверным. Духи-хранители Анжелики его забавляли и одновременно внушали ему страх.
Он шел следом за ней, успокаивая одним кратким словом своих воинов, проявлявших нетерпение. Ему было любопытно узнать, что произойдет теперь, и что из себя представляют эти призрачные и необузданные волшебные духи, пляску которых он разглядел во взгляде зеленых глаз этой белой женщины.
Невдалеке, внизу между ветвями засверкали спокойные воды реки Андроскоггин. На берегу находились несколько лодок.
Они спустили эти лодки на воду, сели в них и поплыли вниз по течению к морю.
Глава 8
Наступила ночь… Европейцы решили устроить ночлег у одного из водопадов. В темноте вспыхивали и гасли светлячки, слышалось кваканье лягушек, доносился запах пожара. Они легли на траву, тесно прижавшись друг к другу, рядом с лодками из древесной коры. Они дрожали, несмотря на то, что было тепло. Одни молились, другие тихо стонали…
Среди тех, кого Анжелика увела с собой из объятой пламенем овчарни, были земледелец Стоугтон, его жена и их грудной ребенок, а также все семейство Коруэнов в полном составе. Слава Господу! Может ли быть что-либо ужасней, чем самому остаться в живых и оставить погибшим любимое существо?.. Здесь были также два работника и служанка Коруэнов.
Роз-Анн тесно прижалась к Анжелике, а с другой стороны расположился Адемар, который не отходил от нее ни на дюйм.
– «Они» там, – шептал он. – Когда я оказался в этой стране дикарей, я знал, что когда-нибудь оставлю здесь свою голову!
Хрупкая мисс Пиджон не имела ни царапины, и именно она вела с собой огромную беспомощную фигуру, в которую сейчас превратился преподобный Пэтридж. Он не только почти совсем ослеп, так как кровь не переставала заливать ему глаза, но практически был без сознания и держался на ногах только по привычке. Эта громадина могла упасть на землю только в случае своей смерти. Добрая учительница при первой же возможности обмыла ему лицо и обвязала лоб своей косынкой. Когда они сели в лодку, Анжелика открыла свою сумку и достала из нее пакет с желтым порошком из железистой соли, который ей дал Жоффрей. Этот порошок обладал свойством содействовать свертыванию крови. Она посыпала им рану, после чего кровотечение прекратилось.
На память о незавершенном скальпировании у английского пастора останется, по всей видимости, лишь безобразный шрам на лбу, что, конечно, не увеличит к нему доверия со стороны его паствы.
Пастор забылся в тяжелом сне, и его хриплое дыхание наполнило ночную тишину. Под повязкой одна сторона его лица сильно распухла, почернела и покрылась фиолетовыми пятнами. Лучше было, когда на него падала тень, ибо и без того природа не наделила его красотой, а сейчас он стал попросту безобразным.
Одна из девочек плакала. Она продолжала стоять, и ее белое лицо выделялось в ночной темноте как светлое пятно.
– Надо спать, Мэри, попытайся уснуть, – сказала ей тихо по-английски Анжелика.
– Я не могу спать, – ответила она сквозь рыдания, – на меня смотрят язычники.
Все четверо индейцев, в том числе Пиксарет, расположились у верхней части водопада. Они наблюдали оттуда за сбившимися в кучу несчастными пленниками.
При свете маленького костра, который они там разожгли, были видны их лица цвета меди и блеск их змеиных глаз.
Они все время шли за европейцами. Но вели себя мирно, курили трубки и с любопытством смотрели на пленников. Что теперь будет дальше? Что еще придумают эти таинственные духи, обитавшие в белой женщине из Вапассу? Что ей подскажут ее духи-покровители?.. Поверх струй падающей воды они обменивались взглядами.
Анжелика пыталась успокоить своих спутников.
– Теперь они больше не причинят нам зла. Надо только привести их к берегу моря, и там мой муж граф де Пейрак сумеет с ними договориться, предложив им дорогие подарки в качестве выкупа за нашу жизнь и за нашу свободу.
Они слушали ее в некотором оцепенении. В их холодном, допускающем лишь крайние точки зрения, пуританском мышлении возникало убеждение, что она человек совсем другого типа. И это немного внушало им страх и даже отвращение. Эта столь красивая белая женщина общается с индейцами, говорит на их языке. Она может, оказывается, проникнуть внутрь их ужасного и темного языческого сознания, укротить их и подчинить своей воле.
Они сознавали, что она представляет собой какое-то особое явление, вызывающее у них и чувство страха, и неприязнь, но понимали также и то, что они обязаны ей жизнью или, по крайней мере, свободой.
Ведь именно благодаря этой ее неблаговидной близости с дикарями, благодаря ее способности говорить с этими язычниками на их мерзком языке изменилось поведение индейцев, и те не только сохранили им жизнь, но и позволили уйти подальше от места, где царила смерть.
Сознавая, что все происшедшее было чудом, и что необходимо по-прежнему оставаться под ее покровительством, англичане находили объяснение всему странному, что было в Анжелике, в том, что, в конце концов, она ведь была француженкой…
Среди ночи Анжелика подошла к индейцам и спросила, нет ли у них с собой медвежьего или тюленьего жира, так как она хотела бы смазать им ожоги десятилетнего Сэмми Коруэна, которые причиняли ему сильную боль.
Они засуетились вокруг нее и вскоре дали ей лосиный пузырь, содержащий драгоценный тюлений жир, который имел очень неприятный запах, но обладал замечательными лечебными свойствами.
– Слушай, женщина, не забудь, что этот мальчик принадлежит мне, – сказал один из воинов. – Лечи его хорошо, так как завтра я уведу его в свое племя.
– Этот мальчик принадлежит своим отцу и матери, – ответила Анжелика. – За него тебе дадут выкуп.
– Но я захватил его в бою.., я хочу иметь белого ребенка в своем вигваме.
– Я не позволю тебе его увести, – сказала Анжелика спокойно и решительно.
И она добавила, чтобы смягчить гнев дикаря:
– Я тебе дам еще кое-что, чтобы не лишить тебя твоей доли добычи… Завтра мы это обсудим.
Помимо этого, ночь прошла без каких-либо других происшествий. Казалось, ничто не напоминало о вчерашнем кровопролитии, о красном зареве пожара, в котором догорала пограничная деревня Брансуик-Фолс.
Как только начало рассветать, кто-то выскочил из кустов. Это была росомаха Вольверина. Она оскалила зубы, но сейчас это было скорее похоже на улыбку. За ней выбежал Кантор, неся на руках спящего ребенка, трехлетнего мальчика, сосавшего во сне палец.
– Я нашел его в деревне, рядом со скальпированной матерью. Она все говорила ему: «Не бойся. Они не сделают тебе ничего плохого», а когда я взял его на руки, закрыла глаза и умерла.
– Это сын Ребекки Тернер, – сказала Джейн Стоугтон. – Бедный малыш! В прошлом году погиб его отец.
Они замолчали, так как к ним приближались четверо индейцев, которые, впрочем, не проявляли никакой враждебности. Уйдя от своих соплеменников и испытывая недоумение перед лицом независимого поведения этих пленных чужеземцев, они были настроены теперь более миролюбиво.
Тот, который претендовал на сына Коруэна, подошел к Кантору и протянул свои руки к маленькому мальчику.
– Отдай его мне, – сказал он. – Отдай его мне. Я все время мечтал иметь белого ребенка в своем вигваме, а твоя мать не захочет отдать мне того, которого я захватил в Невееванике. Отдай мне этого. Ведь у него теперь нет ни отца, ни матери, ни семьи, ни деревни. Зачем он тебе? А я заберу его с собой, сделаю из него охотника и воина, он будет у меня счастлив. Дети все счастливы в наших хижинах.
Он говорил это умоляющим, почти жалостливым голосом.
Пиксарет ночью убедил его, не преминув при этом схитрить, что Анжелика никогда не позволит ему увести с собой юного Самуэла, и, что если он поступит вопреки ее воле, то она превратит его в лося, и он останется таким до конца своих дней.
Раздираемый между страхом уготовить себе столь печальную судьбу и своим законным правом, он считал, что нашел вполне приемлемый выход, решив взять себе маленького сироту, которого спас Кантор.
Анжелика посмотрела на своего сына вопрошающим взглядом.
– – Что ты об этом думаешь, Кантор?
Сама она, действительно, не знала, какое принять решение. При мысли о том, что этого маленького англичанина, этого белого ребенка уведут в глубину лесов, у нее было тяжело на сердце. А с другой стороны, известное чувство справедливости, а также благоразумия, говорило ей, что следует удовлетворить эту столь смиренно высказанную просьбу абенакского воина. Она и без того со вчерашнего дня достаточно успешно водила их за нос. Слишком настойчивое оспаривание их права на «законную» добычу могло, в конце концов, вывести их из терпения.
Ее раздирали сомнения: имела ли она право дать на это свое согласие.
– Что ты думаешь об этом, Кантор?
– Все знают, – сказал юноша, – что белые дети не становятся несчастными, попадая к индейцам. Лучше отдать ему этого, у которого нет больше своей семьи, чем всем нам оказаться с проломленными головами.
Его устами говорила сама мудрость.
Анжелика вспомнила крики отчаяния маленького канадца, племянника Обиньера, когда при обмене пленными его хотели забрать у его ирокезских приемных родителей note 3Note3
См. «Анжелика в Новом Свете».
[Закрыть]. Белые дети не были несчастными у индейцев.
Она вопросительно посмотрела на англичан. Но госпожа Коруэн судорожно прижимала к себе своего сына, сознавая, что сейчас решается его судьба. Остальные всем своим видом показывали, что судьба маленького Тернера была им в данных обстоятельствах довольно безразлична. Если бы преподобный Пэтридж был в сознании, то он, может быть, и стал бы протестовать во имя вечного спасения души ребенка. Но он находился в полной прострации.
Правильней было отдать этого сироту индейцу, чем лишать чудом спасшихся Коруэнов их сына.
– Отдай ему ребенка, – тихо сказала Кантору Анжелика.
Поняв, что он получил то, что просил, индеец исполнил несколько ритуальных прыжков, продемонстрировав этим свою признательность.
Потом он протянул свои большие руки и осторожно взял ребенка. Тот без всякого страха посмотрел на склонившееся над ним размалеванное лицо индейца.
Очень довольный тем, что получил, наконец, то, что он так сильно желал, а именно белого ребенка в своей вигвам, воин стал прощаться.
Обменявшись несколькими словами со своими спутниками, он удалился, нежно прижимая к своему ожерелью из медвежьих зубов и христианских крестиков мальчика-еретика, которого он вызволил из когтей этой варварской расы, и из которого он сделает Настоящего Человека…
Кантор рассказал, что, углубившись в лес в поисках лошадей Мопертюи, он вдруг увидел подозрительные силуэты, пробиравшиеся между деревьями.
Воины заметили его и погнались за ним. Чтобы убежать от них, ему пришлось добраться до самого плоскогорья.
Возвратившись назад обходным путем, он услышал звуки сражения. Он приблизился к деревне с большой осторожностью, не желая попасть в руки канадцев и быть использованным в качестве заложника.
Таким образом, он оказался свидетелем отправки на север захваченных в плен англичан. Не увидев среди них своей матери, он сделал вывод, что ей удалось убежать.
– А тебе не могло придти в голову, что меня могли зарезать или скальпировать?
– Нет, не могло! – сказал Кантор, как нечто само собой разумеющееся.
В объятом пожаром Брансуике он встретил Трехпалого из Трехречья. От него он узнал, что госпожа де Пейрак, живая и здоровая, отправилась вместе с группой уцелевших англичан в сторону бухты Сабадахок.
Все, что сейчас здесь произошло во время передачи индейцу маленького мальчика, доказывало, что до нового приказа индейцы оставляли за Анжеликой известную свободу в принятии решений относительно всех пленных. Все это казалось очень странным, – ведь после нападения на английскую деревню прошло лишь несколько часов, – по соответствовало изменчивому мышлению дикарей.
Анжелика силой своей воли направила это мышление как бы по другому пути. Они, казалось, забыли о причинах сражения, которое происходило накануне. И то, как они вели себя с ней и с этими глупыми, с их точки зрения, англичанами, показывало, что им очень любопытно узнать, что же будет дальше.
Тем не менее, Пиксарет считал необходимым напоминать о некоторых важных принципах.
– Не забывай, что ты моя пленница, – говорил он, касаясь пальцем шеи Анжелики.
– Знаю, знаю, а тебе уже говорила, что я это охотно признаю. Разве я тебе мешаю быть там, где нахожусь я.. Спроси и твоих спутников, разве я похожа на пленницу, которая хочет убежать?..
