Текст книги "Любовь-нелюбовь"

Автор книги: Анхела Бесерра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Вторая записка была такого содержания: "ПОЗВОЛЬ СВОИМ ГЛАЗАМ СМОТРЕТЬ".

Фьямма перестала считать дни, которые прожила в полном одиночестве, и начала своим одиночеством наслаждаться. Все, что ее окружало – горы, леса, река, – принадлежало только ей. Она вставала затемно, чтобы встретить рассвет на берегу могучей реки, а под вечер взбиралась на самую вершину горы, чтобы насладиться зрелищем заката, полюбоваться, как багровый шар солнца медленно опускается за голубые хребты далеких гор. Она не взяла с собой ни фотоаппарата, ни книги, ни даже своего дневника – свято выполняла завет своего друга: в эти места нужно приходить налегке и ни на что не отвлекаться. Так что все ее вещи остались в отеле Каджарахо.

Но, в отсутствие фотоаппарата, Фьямма научилась наслаждаться удивительным цветом неба и необыкновенными формами пышных облаков не через объектив "Никона", как делала всегда, а перенося увиденную картину прямо на сетчатку своей души.

Ночью здесь было столько звезд, что им, казалось, тесно на небе, и каждая звезда силилась затмить другие. Фьямму зрелище приводило в восторг.

Ее наручные часы были при ней, но однажды без видимых причин стрелки отвалились от циферблата. Фьямма все же продолжала носить часы – ей было забавно находиться в относительном времени.

Хотя одиночество сыграло с ней плохую шутку, заставив жить воспоминаниями, Фьямма иногда ловила себя на том, что испытывает странное состояние пустоты, которого пока не могла объяснить. Лишенная элементарных удобств, она начинала чувствовать себя очень комфортно. Она жила добровольной узницей, отмечая каждый прожитый в монастыре день маленьким крестиком на стволе старого дуба, под которым любила размышлять. Медитировать она еще не пробовала, так как чувствовала, что пока не готова. Каждую ночь ей снились сны: то Мартин, то мать, то мертвые голубята, то далекое детство и сестры, то пациентки, то Давид... Чаще это были не просто сны, а кошмары, после которых она просыпалась в холодном поту. Она научилась распознавать каждый ночной звук, не бояться сов и обезьян, воровавших у нее по ночам бананы. Спала она на полу, на тонкой под-стилке.

Однажды Фьямма проснулась в слезах и три дня подряд проплакала от жалости к самой себе. Но зато промыла слезами душу и почувствовала себя легкой и чистой. Почувствовала, что освобождается от прошлого. Однако стоило ей подумать о будущем, и ее снова охватывали сомнения. Однажды, сидя под древним дубом, она поняла, что сомнений не нужно бояться. Пусть они будут, пусть помогут ей решить, как жить дальше.

Она научилась стирать одежду в реке и в той же реке смывала с себя все печали. А пока одежда сушилась на солнце, Фьямма, пыталась поймать руками облака. Она утратила чувство времени и питалась почти одной водой, так что брюки с нее спадали, и ей приходилось подвязывать их бечевкой. Она чувствовала себя в прямом смысле очень легкой, но это ее не беспокоило, а даже радовало. Единственное, чего ей хотелось, это пить. Она литрами пила чистую воду. Казалось, ее душа хотела омыться. Фьямма входила в источник и пила, пила, пила... Никогда в жизни вода не доставляла ей такого наслаждения. Она казалась Фьямме эликсиром, с ней не шла ни в какое сравнение "Маргарита", которой столько было выпито за все четверговые ужины в "Заброшенном саду".

Как-то утром, пробудившись после очередного кошмара, Фьямма почувствовала сильную жажду, но кувшина с благословенной влагой на месте не оказалось. Вместо него Фьямма увидела записку: "ПОЗВОЛЬ СВОЕМУ НЁБУ ОЩУТИТЬ ВКУС". Через несколько часов кувшин снова стоял на своем месте, а в корзине лежали, источая сладкий аромат, плоды манго.

И так прошло еще много дней, каждый из которых был отмечен маленькой радостью и большой печалью. Все смешалось в тишине этих странных гор, где у Фьяммы не было никого и ничего, кроме таинственным образом появлявшихся записок.

Однажды в полнолуние налетел сильнейший порыв ветра. Казалось, он был послан из Гармендии-дель-Вьенто. Огромная спираль вырвалась из облака и устремилась прямиком к Фьямме, которая только что получила очередную записку: "ПОЗВОЛЬ СВОЕЙ КОЖЕ ЧУВСТВОВАТЬ". И вдруг Фьямма начала двигаться в ритме ветра, который, казалось, приглашал ее потанцевать, выпевая вместе с листьями зеленую древесную мелодию. И под эту зеленую мелодию босые ноги Фьяммы танцевали голубой танец. Ее длинная тень, отбрасываемая на скалы, в ритме ночного листопада то приближалась к луне, словно целуя ее, то снова отдалялась. Фьямма не заметила, как разделась. Обнаженная, она кружилась и кружилась как сумасшедшая, открыв свое тело ласкам щедрого ветра. Она танцевала и танцевала, пока первый солнечный луч, словно ножом, не разрезал темный бархат ночи. И тогда ветер успокоился и уснул, усталый.

Через несколько дней она нашла у входа в огромную каменную пещеру голубую розу с изумительным запахом. Рядом лежала записка: "ПОЗВОЛЬ НОСУ ЧУВСТВОВАТЬ ЗАПАХИ". Фьямма поднесла цветок к лицу, вдыхая запах, но роза у нее на глазах увяла. Наполнив душу чудесным ароматом, Фьямма решила провести возле этой скалы несколько ночей, и спала прямо на земле, чувствуя кожей ее дыхание.

И однажды утром, после долгого поста и молчания, после того, как аромат голубой розы окончательно очистил ее душу, Фьямма преобразилась: все бури улеглись, все радости и печали утихомирились, и наступил полный покой. Она проснулась с желанием медитировать. Подчинившись внутреннему голосу, который она теперь слышала отчетливо, Фьямма встала над водопадом. Раньше она не осмеливалась подходить так близко, потому что боялась высоты. Сейчас же стояла у самого края, не закрывая глаз. Пришло время победить древние страхи. Не мигая, чуть дыша, сознавая, что в любой момент может сорваться, она простояла не шевельнувшись с восхода солнца до того момента, как на небо выплыла луна. Потом, словно со стороны, увидела, как падает в бездну, но не испытала при этом ни малейшего страха. Она видела себя плывущей в пустом пространстве и чувствовала, что это ей невыразимо приятно. В таком состоянии Фьямму и застала та самая женщина в красном, которую несколькими неделями раньше они с Давидом видели у входа в один из храмов Каджурахо.

Пришло время понять, что такое Тантра.

Голосом, похожим на свист ветра, женщина позвала ее по имени. Фьямма пришла в себя. После многих дней одиночества это был первый ее контакт с людьми. Почему-то женщина напомнила ей Апассионату, рыжую голубку, крылатую почтальоншу. Теплая волна прилила к сердцу Фьяммы. Она снова почувствовала острую потребность в матери и подруге. Чувства ее были, как ей казалось, обнажены. Она знала, что им, как и ей самой, нужно окрепнуть, ведь предстоял долгий путь.

Загадочная женщина с седыми волосами, которая сказала, что имя ее – Либертад , наблюдала за Фьяммой все время, что та жила в монастыре. Это она забрала кувшин с водой, она оставляла записки, положила розу возле пещеры, вызвала ветер. Она была прекрасно осведомлена обо всех страданиях и сомнениях Фьяммы в эти дни – двадцать лет назад она сама прошла через подобные испытания, разве что более жестокие.

Женщина в красном рассказала Фьямме, как оказалась в этих местах. Она покинула свою страну, пережив множество неудач. Бросила семью, работу, друзей и любимого человека. Она приехала сюда в поисках истины, которая успокоила бы ее душу. И была уверена, что, когда уедет из своей страны, все ее проблемы кончатся. Но проблемы остались при ней: переехали вместе с ней из одной страны в другую. Она хотела, чтобы изменилось все вокруг нее, хотела оказаться в благоприятной среде. Но не понимала, что измениться должна прежде всего она сама. Фьямма очень внимательно слушала Либертад. Раньше она воспринимала бы ее как одну из своих пациенток и тут же поставила бы диагноз, руководствуясь какой-нибудь из своих толстых книг по психопатологии. Но сейчас она понимала эту женщину, и ей казалось, что, слушая ее, она слышит свой собственный голос, рассказывающий о ее, Фьяммы, собственной жизни... Сейчас она слушала душой... А Либертад рассказывала о том, как ночь за ночью мучилась, вспоминая свое прошлое, на том же месте, где теперь разговаривала с Фьяммой, и что когда освободилась от всех сомнений и мыслей, то поняла великую истину: ее сознание было заблокировано страхом. Это открытие помогло ей понять и многое другое. Именно страх заставляет живые существа действовать или бездействовать. Тот самый страх, который она отказывалась признавать. Это не боязнь кого-то или чего-то, это присущий каждому человеку глубокий внутренний страх, без которого невозможна и сама жизнь, хотя многие люди себе в этом страхе не сознаются.

Сама того не подозревая, Фьямма была во власти множества страхов – тех, что еще в детстве внушили ей в семье, тех, что позднее, в школе, ей внушили учителя. Позднее к ним прибавились религиозные страхи – когда ей начали рассказывать о грехах и наказаниях, о распятии. В юности к этому добавилась безответная любовь, а еще позднее – профессиональные страхи. Из-за всех этих страхов она и потеряла сорок лет жизни.

Фьямма слушала и сравнивала жизнь женщины в красном со своей жизнью. На минуту ей показалось, что Либертад читает ее мысли – настолько их мысли совпадали.

Они говорили об атавистическом страхе, который наследует большинство смертных и который особенно силен в мире западных ценностей, в котором обе они выросли. Страхе, который так живуч, потому что многократно воспроизведен во множестве жизней...

Они говорили о страхе смерти. О страхе не быть оцененным по достоинству. О страхе не принадлежать. О боязни признать ошибку. О страхе перед болью. О страхе перед радостью. О боязни сказать правду. О страхе перед самой правдой. О боязни исправиться. О страхе перед неизведанным. О страхе быть никем не замеченным. Говорили о СТРАХЕ, который мешал жить и чувствовать.

Сейчас Фьямма понимала, почему многие люди скорее убьют в себе чувства, чем попытаются что-то в жизни изменить. Не видеть, не слышать и не понимать легче, чем пробудить эти чувства, заставить их жить полной жизнью. Махнуть на все рукой легче, чем начать новую жизнь, в которой можно жить, наслаждаясь самим собой, исповедуя здоровый эгоизм, который помогает быть в гармонии с самим собой и с окружающими...

Фьямма вспомнила мать и сестер и подумала о том, насколько они были несчастны. Она подумала обо всех людях, которые рождались, росли, размножались и умирали, уверенные в том, что жили, что искренно любили, а на самом деле и не знавших, что такое жизнь. Они делали то же, что и другие, трудились в учреждениях, вступали в общества, и везде им были рады, а сами они пребывали "в счастливом рабстве" у чужих мнений, и хорошо им или плохо, решали другие – "если меня любят, я счастлив, не любят – несчастлив...", – и свою свободу они отдавали тем, кто и сам не свободен.

Все эти страхи, замаскированные под различные патологии, прошли перед Фьяммой за долгие годы работы. А она была уверена, что, применив то или иное лечение, поможет всем этим людям найти то, что они ищут.

Она была профессиональным оценщиком чужих чувств, но не понимала природы чувств собственных. Она объявила себя спасателем, а спасать нужно было ее саму...

В тот день Фьямма пробудилось для новой жизни. В сорок лет она начинала жить с чистого листа, опираясь не на чей-либо опыт и наставления, а лишь на недавно обретенную собственную внутреннюю силу.

Ее разум был свободен от прописных истин. Она была как неотесанный камень, форму которому должен был придать жизненный опыт. Она чувствовала себя так, словно только что родилась на свет.

Фьямма воспринимала теперь жизнь как реку, за течением которой следила все то время, что жила в монастыре, наблюдая, как река ежеминутно менялась, оставаясь прежней. Вода всегда по-разному падала с высоты, всякий раз по-другому омывала один и тот же камень. Она текла и журчала, но ее течение изменялось, и изменялось не по ее воле. А она "текла, как течется", не сопротивляясь, не противодействуя. Фьямма чувствовала себя сейчас частью природы, частью того, чем она всю жизнь любовалась издалека, смотрела как на что-то, не имеющее к ней прямого отношения. Она снова научилась восхищаться. Она знала, что жива, потому что все ее чувства были готовы принять то новое, что им предстояло принять и оценить, а сама она готова была позволить себе ЖИТЬ. Теперь Фьямма знала, что жизнь – это череда вдохов и выдохов и что только благодаря этим вдохам и выдохам можно почувствовать свое настоящее, глубинное "Я". Она знала, что вся вселенная подчинена гармоничному и совершенному ритму, что за приливом должен следовать отлив и что если этот ритм нарушится, разрушится и весь мир.

На землю опустилась ночь, и все вокруг окутал туман, а Фьямма и Либертад все сидели у водопада. Фьямма чувствовала, что ей еще многое предстоит узнать от своей собеседницы, но не спешила – время утратило значение, теперь она была готова ждать хоть всю жизнь.

Пристально посмотрев в глаза Фьямме, Либертад снова заговорила, сказав, что знает, почему Фьямма здесь. Потом ровным, спокойным голосом начала рассказывать о Тантре. О том, что тантризм есть возвращение к высшей простоте. О том, что жить – значит идти вперед, не боясь трудностей, потому что, если останавливаться перед трудностями, вместо того чтобы бороться с ними, ты только их увеличишь. О том, что главное – не гнаться за счастьем, а поддерживать чистоту души, быть готовым к неожиданностям, потому что Тантра – это постоянное приобретение нового опыта. О том, что избегать страдания значит лишить себя возможности познать истину. Либертад говорила о Тантре как о культе женственности, понимаемой как ключ ко всем чувствам, потому что чувственность – основа гармонии.

Фьямма поняла, почему у них с Мартином ничего не получилось: в детстве Мартина лишили женственности, и потому в зрелом возрасте он был не способен ни на какую ласку и нежность, кроме сексуальных. Сдержанность Мартина в проявлении чувств и стала причиной их постепенного отдаления друг от друга. Фьямме стало жаль и Мартина и себя. Слишком поздно пришло понимание. Как ей хотелось бы, чтобы и Мартин все понял! Но сейчас она уже ничего не сможет ему объяснить.

Вот почему в мире столько неразделенной любви, подумала Фьямма.

Мужчины, которые отказывались от своей женственности, отказывались тем самым от способности глубоко чувствовать. От способности наслаждаться жизнью.

Фьямма понимала теперь, что чем острее чувства, тем сильнее чувственность и тем легче она может преобразиться в абсолютную сексуальность, в абсолютную любовь.

Либертад раскрыла ей тайны медитации, которой Фьямма уже столько времени пыталась заниматься. Она сказала, что медитировать не значит стремиться к какому-то состоянию или экстазу: главное во время медитации – на все сто процентов почувствовать реальность. Наполниться ею. Осознать, что божественное есть в каждом человеке. Быть открытым жизни. За дни, проведенные в монастыре, Фьямма уже научилась этому и ощущала жизнь, как никогда прежде.

На прощание Фьямма крепко обняла Либертад. И, обнимая, почувствовала, как ее собственная энергия сплавляется с энергией ее новой подруги. Ее охватило очень странное, но сильное и приятное чувство: ей показалось, что она младенец в нежных руках матери. Она даже закрыла глаза от наслаждения.

На рассвете Фьямма отправилась в обратный путь, унося в сердце бесценное сокровище – знание, полученное от Либертад. И впервые за много дней устроила себе пир: съела душистую спелую папайю.

Она шла несколько часов, любуясь окружающей природой. Все казалось ей наполненным жизнью и светом. Она приветствовала каждое встречающееся ей существо, каждый предмет. Ей хотелось подружиться со всеми коровами, со всеми повозками, со всеми женщинами и детьми. Она помогла вымыть в реке теленка. Потом села в расписанный всеми цветами радуги автобус без крыши и вспомнила дребезжащие автобусы в Гармендии-дель-Вьенто. Ей захотелось вернуться домой и начать новую жизнь.

В Каджурахо ее сначала не хотели пускать в отель – приняли за нищую, настолько она не походила на прежнюю Фьямму. Она похудела на пятнадцать килограммов, щеки впали, на лице остались, казалось, только огромные зеленые глаза. Кожа ее загорела и огрубела, волосы спутались в один комок. На ней было красное сари, которое отдала ей Либертад – одежда Фьяммы давно износилась. Зато чувствовала она себя прекрасно, как никогда. Ей пришлось показать администратору отеля паспорт, иначе ей не разрешили бы подняться в номер. Они с Давидом договаривались встретиться через тридцать дней, а отсутствовала Фьямма два месяца. Однако чемодан Давида тоже не был распакован. Прежде всего Фьямма отправилась в ванную и там, посмотрев на себя в зеркало, увидела в своих глазах то самое глубокое спокойствие, которое так восхищало ее в детстве в глазах матери. Спокойствие тех, кто прошел через страдание... А на все остальное она даже не обратила внимания.

Она попросила принести ножницы – нужно было остричь волосы. Потом наполнила ванну горячей водой, погрузилась в нее и закрыла глаза. Сейчас всякий раз, закрывая глаза, она испытывала ощущение глубокого покоя. Она примирилась сама с собой, и все радовало ее.

Она мылась, как моются дети. Безжалостно терла себя мочалкой – от ушей до кончиков пальцев на ногах. Опрокинула в ванну большую вазу с лепестками роз, и они поплыли по воде, безмятежные, как душа Фьяммы.

Она вышла из ванной, вытерлась и, не одеваясь, подошла к зеркалу. Там она увидела скелет, обтянутый костями. Тело ее утратило все изгибы и округлости, и она казалась то ли старушкой, то ли подростком. Фьямма перекинула вперед свои длинные волосы, взяла ножницы и начала отрезать прядь за прядью. Это тоже входило в ритуал очищения. Длинные волосы всегда были неотъемлемой частью ее облика. Сейчас они были больше не нужны: сейчас внутреннее стало для Фьяммы важнее внешнего. Она не остановилась, пока последний черный локон не упал на пол.

Потом она оделась, как всегда, в белое. Одежда болталась на ней, и Фьямме стоило труда придумать, как удержать на талии ставшие слишком широкими брюки.

От кожи Фьяммы исходил нежный запах цветов апельсинового дерева, и это не были духи – таков теперь был ее собственный запах.

Она спустилась в ресторан и увидела вокруг пустые столы. Было только четыре часа, ресторан был еще закрыт, но ее все-таки обслужили.

Фьямма понимала: снова приучать желудок к пище нужно с большой осторожностью, и заказала самый минимум. Но все же не смогла отказать себе в удовольствии: попросила приготовить свой любимый коктейль. Она не пробовала "Маргариту" с той самой ночи, когда произошел разрыв с Мартином, и теперь пила коктейль маленькими глотками, словно каждый раз поднимала тост за ушедшую любовь. Впервые, вспоминая Мартина, она не испытывала боли. Она смотрела на свое прошлое как на часть необходимого жизненного опыта. И больше никого ни в чем не обвиняла. После того как она простила саму себя, она простила и всех остальных. Эстрелья и Мартин были такими же людьми, как и она: у них были свои проблемы и свои недостатки. Фьямма с благодарностью подумала о Давиде. Какое счастье, что она его встретила! Он разбудил в ней давно уснувшие мечты. Теперь она была уверена, что ее призвание – скульптура. Ей было что сказать чистым и грубым языком камня.

Она многое потеряла, но многое и приобрела.

Потом она направилась к храмам, пешком: тело ее привыкло к долгим прогулкам и уже не могло обойтись без них. Она хотела увидеть храмы новыми глазами.

Фьямма шла быстро, чтобы успеть увидеть храмы в свете сумерек. В лучах заходящего солнца красный песчаник, из которого были построены башни, словно покрывался нежной розовой патиной. Фьямма подошла к основанию, на котором высились четыре увенчанные пирамидальными крышами башни храмов Кандарья Махадева, над которыми возвышалась башня "шикхара" – символ этой священной горы.

Фьямма долго всматривалась в силуэты эротических фигур. Последние лучи солнца ласкали их чувственные изгибы, придавая им золотистый оттенок. Фьямма пришла к выводу, что любовные сцены, которых так много в этих храмах, появились здесь не как украшения – они были центрами своего рода излучения. Ей было совершенно ясно: эти скульптуры, представлявшие любовные сцены, призваны показать, что любовь в гораздо большей степени, чем союз тел, доставляющий наслаждение, есть союз душ. Потому-то на лицах любовников, с полузакрытыми глазами и ласковыми, спокойными улыбками, застыло выражение счастья и невыразимого покоя. И не вследствие сексуального удовлетворения, а благодаря духовной общности. Мужское начало и женское начало слились в единое целое. Изображения играющих музыкантов, летающих богов и богинь, нимф, животных, змей, крокодилов воплощали самые разнообразные чувства. Фьямма задержала взгляд на бабочке из тел, точно такой же, как бабочка из ее сна, и ей передалось, кроме глубокой чувственности, надежное и спокойное равновесие. Она дождалась, пока солнце выкрасит "бабочку" в цвет старого золота, а потом стала дожидаться, пока скульптуру снова покроет тень.

А в это время Давид Пьедра искал ее среди туристов, которых было немало в храме. Он прошел в двух шагах от Фьяммы, но не узнал ее – Фьямма, которую он искал, была совсем не похожа на ту, что стояла сейчас в храме.

Давид вернулся из Панны, где все это время работал в индийской мастерской. Вернулся полный идей и страстного желания встретиться со своей музой. Вернулся сразу же, как узнал о возвращении

Фьяммы, – он оставлял поручение администратору отеля немедленно известить его, как только объявится его спутница. Он хотел сделать Фьямме сюрприз, вне-запно появившись перед ней. Они не виделись два месяца, и Давид очень соскучился. Он провел в дороге целый день, но, когда добрался до отеля, ему сказали, что Фьямма ушла в направлении храмов. Давид взял такси и по дороге все время подгонял водителя.

Он долго искал ее, очень устал и остановился прямо напротив нее. Но не увидел Фьямму, не узнал.