Текст книги "Открытое окно"

Автор книги: Анджей Пивоварчик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Выйдя из машины, господин Рейнеке стал посреди тротуара и, закинув голову, крикнул:

– Канинхен! Ты в своей норе?! Отзовись, Канинхен!.. Зачем нам напрасно лезть наверх, если его там нет, не правда ли? Канинхен?! Ну где ты там?

В доме, напоминающем жилище бабы-яги, открылось несколько окошек, но нужное нам оставалось закрытым.

– У этого старого негодника в голове все перевернулось! Он говорит, что его «апартаменты» в этом доме как раз соответствуют его профессии. Надо полагать, этот дворец построен его далекими предками… Канинхен!!!

Наконец на самом верху открылось заветное оконце. Из него выглянула Гретхен лет шестидесяти, в папильотках, с лицом, обильно намазанным кремом.

– А, это ты, Рейнеке! Ты что орешь, словно на пожаре? Старика нет дома. Уехал на четыре дня в Дрезден. Ищи его там или в Мейсене!

– А его телефон ты не знаешь, Луиза?

За этот вопрос я готов был расцеловать старого пройдоху!

– Телефон?… Нет. Да ты позвони любому торговцу марками в Дрездене. Уж я-то знаю! Половину времени он на строительстве, а потом валандается с твоими дружками. Как всегда! И земля терпит такое семя… Психованные филателисты! И ты не воображай, Рейнеке, что тебе удастся подсунуть ему какие-нибудь свинячьи марки! Уж я об этом позабочусь!

Она с треском захлопнула обе половинки окна, а Рейнеке, кисло усмехнувшись, сказал:

– Вот вам наши жены!.. Правда, Канинхен – человек довольно безответственный. Я ему давно уже ничего не продаю. Так он покупает у меня марки через третьих лиц. Теперь, наверно, скажет, что две марки «Турн-и-Таксис», которые для него взял у меня его помощник, он сам достал в Дрездене. А знаете, мне жаль, что не удалось его повидать. Я хотел из его дублетов достать для одного клиента пятнадцатую, последнюю марку «Бремена».

Отсутствие в Эрфурте архитектора Канинхена, обладателя «Десяти краковских крон», неожиданно перепутало все мои карты…

Я не заметил, как снова очутился в такси.

Рейнеке предложил мне, как гостю, показать город, который, впрочем, я и так уже знал. Он рассказывал мне о каких-то перипетиях эрфуртских коллекционеров, но я ничего не слышал, занятый своими мыслями.

Задержаться на несколько дней в Эрфурте я никак не мог. У меня не было уверенности, что Канинхен вернется через четыре дня, как обещал своей Гретхен… Если я сразу отправлюсь в Дрезден, это, конечно, вызовет любопытство старого Рейнеке. Да и сама встреча с архитектором (носящим ласковую фамилию Канинхен, то есть Кролик) в Дрездене тоже проблематична. Правда, можно взять такси и, как советовала Гретхен, расспрашивать всех тамошних торговцев… Ведь Канинхен доверил старому Рейнеке, что у него с кем-то в Польше не совсем гладко идут дела, значит, и фамилию он должен помнить. Возможно, у него есть с собой блокнот или же он на память знает адрес человека, который посредничал в обмене с варшавским коллекционером. Но даже если при нем нет блокнота, он определенно помнит какие-то детали, и они помогут нам опознать Посла, человека, совершившего убийство и грабеж в Варшаве… Даже если Канинхен коверкает польский язык так же, как бывший комендант гарнизона в Чичи Рейнеке…

Ну что ж! Все в порядке, теперь я могу слушать вас, господин Рейнеке!

К счастью, наша туристическая поездка по городу длилась недолго. Старому Рейнеке наскучило общество моей не слишком разговорчивой особы. К тому же его ждали дела.

– Вы знаете, – забрюзжал он, – стоит мне недосмотреть, как все делается наоборот. Моя жена не проявляет ни малейшего интереса к маркам, дочь тоже. Когда-то, лет двадцать назад, я попросил жену вырезать несколько марок с конвертов… И представьте себе, все зубцы у марок как «лишние» тоже были обрезаны!.. Жаль, что вы скоро уезжаете. Сегодня, к сожалению, я уже договорился пойти на партию в вист… Но завтра, если вы еще будете в Эрфурте, я с величайшим удовольствием готов вам служить…

Мы пересекли площадь, и я опять любовался необыкновенной красотой архитектурных ансамблей города.

– Вы где остановились? В отеле? Я подвезу вас. А затем я должен проверить, что делается у меня в «Космосе»…

Выйдя у отеля, я поблагодарил господина Рейнеке за проявленную любезность, и мы распрощались.

Я надеялся, что уже вечером буду в Дрездене, а на следующий день в одном из филателистических магазинов найду архитектора Канинхена.

Глава 9

Мои первые дрезденские впечатления были довольно удручающими. Здание отеля отделяли от центра города сплошные развалины, они тянулись километра на два. Где-то на втором километре, ближе к Эльбе, над крышами домов частично восстановленного центра возвышались Кройцкирхе и купол ратуши.

Надо было приступать к энергичным розыскам архитектора Канинхена, обладателя «Десяти краковских крон». Поэтому туристская программа и перспектива посещения Дрезденской галереи, естественно, отодвинулись на второй план.

Я подошел к стоянке такси у вокзала и назвал водителю несколько адресов, выписанных мною из телефонного справочника. Пересекая район развалин, мы двигались к месту, которое когда-то называлось центром.

В первом магазине, разместившемся в довольно неказистом доме, я ничего не узнал. То же было и во втором, маленьком, открытом, казалось, только вчера. И в третьем – заведующий магазином, инвалид, никогда даже не слыхал фамилии Канинхен.

– Нет, господин Канинхен здесь не бывает. Вчера прибыл из Эрфурта? Нет, не слыхал. Но если вас интересуют классики… – Инвалид многозначительно указал на старинные альбомы.

Да, все охотно шли мне навстречу советами и помощью в вопросах филателии…

Чем больше затягивалась моя одиссея, тем стремительнее я выбегал из дрезденских филателистических магазинов и нетерпеливо бросал водителю:

– Следующий!

Машина послушно трогалась с места.

За три часа я объездил семь магазинов. А ведь оставалось еще четырнадцать! Далеко Эрфурту до Дрездена!

Неужели супруг неумолимой Гретхен, опасаясь ее, заметал за собой следы?

Я не обдумал заранее, что буду делать, если не отыщу Канинхена, если не узнаю фамилии и адреса убийцы, если мне не удастся на территории ГДР установить личность Посла.

Нет! Этого допустить нельзя. Если Канинхена не окажется в Дрездене, я вернусь в Эрфурт! Ну, а там… что? Неужели, если он бродяжит где-то в Саксонии или в Тюрингии, мне придется ухаживать за его Гретхен у Моста лавочников, чтобы раздобыть адрес Посла?

Счетчик показывал 28 марок. Больше, чем было предусмотрено по смете на транспорт.

Приближался полдень. Магазины за Эльбой, начиная от центрального вокзала, были прочесаны.

– Я вижу, вы коллекционируете марки, – вдруг заговорил молчаливый и деликатный водитель такси.

– Да-да, я… коллекционер! – ответил я резко.

– Если хотите, можно поехать в фирму Хампель, – предложил водитель. – На Лейпцигерштрассе. Это недалеко от вокзала. Фирма Хампель – солидная старая фирма… Я знаю, потому что мой шурин потерял там состояние, – добавил он с иронией.

«Эге!.. Не хватало еще, чтобы надо мной насмехались. В поисках архитектора из Эрфурта и его Посла я тоже потеряю состояние», – возмущался я про себя, вылезая из такси у ворот, на которых виднелась табличка «К. Хампель».

Пока машина разворачивалась, я быстро поднялся по лестнице. Я старался сократить до предела время простоя такси, так как от этого зависело состояние моего кошелька.

– Я разыскиваю архитектора Канинхеиа! – выпалил я с порога.

Полный лысый мужчина, сидевший за письменным столом, повернулся ко мне. В глубине комнаты, между шкафом и окном, второй мужчина возился с марками, отмачивая их в медном тазу.

– Слушай, Ганс, ты не знаешь, где может быть Канинхен? Господин Канинхен – наш старый клиент, много лет поддерживающий с нами связь, – добавил он, как бы рекламируя фирму.

Мне показалось, что стало светлее.

– Архитектор Канинхен будет у нас завтра после полудня, – ответил второй мужчина. – Если вы хотите с ним встретиться, я охотно сообщу ему об этом. Он сейчас в Мейсене, в гостинице «Золотой корабль». В восемь часов я буду звонить ему по телефону.

Меня даже слегка зашатало. Кто посмеет сказать, что мне не везет?!

– Простите. – Я взглянул на стеклянную витрину посреди комнаты. – Это не… «Капртгчос» Гойи? Я сейчас вернусь! – бросил я, прежде чем полный лысый мужчина успел ответить.

– Ну, если бы я знал, что вы ищете ценные марки, я сразу привез бы вас сюда. Мой шурин потерял здесь все свое состояние…

Я не обращал внимания на намеки шофера. Больше он мне был не нужен. Теперь я спокоен.

И правда, теперь все было… как в сказке!

– Пожалуйста, – говорил мне через минуту полный лысый мужчина. – «Гойя» с первой наклейкой… К тому же марка красива и в хорошем состоянии.

Серия, которую я из чувства благодарности покупал у фирмы Хампель, лежала на черном стекле – так легче было проверить перфорацию; марки были приготовлены для меня, пока я рассчитывался с водителем такси.

– Вы коллекционируете «Живопись»? – заинтересовался тот, который отмачивал в тазу марки.

Я утвердительно кивнул. Еще бы! Теперь я мог коллекционировать и «Живопись»!

Поскольку деревья за окнами затемняли комнату, был зажжен свет.

– Мы можем предложить вам испанские марки с изображением картин Гойи, выпуск 1930 года, в комплекте, все пятнадцать штук. Номиналы в одну, четыре и десять песет этой серии – «Маха». Ганс, у тебя есть еще «Маха»?

Полный лысый мужчина взял со стеллажа папку с надписью «Испания». Мною занялись заботливо и сердечно… как мухой, попавшей в паутину!

– А последняя серия картин Гойи из Прадо у вас есть? Может, вас интересует Веласкес? Очень хорошее дополнение к Гойе… Вот здесь картины Рембрандта, благотворительные голландские серии. А вот французские марки – Микеланджело, Курбе, Ренуар и Тулуз-Лотрек. Бельгийские – Рубенс, Ван-Дейк… Венгерские и румынские – Леонардо да Винчи. Русские – Репин, Васнецов… Марка, на которой изображены здание Третьяковской галереи и портрет Третьякова… Кете Кольвиц – марка ГДР за два пфеннига… «Мона Лиза» за пять пфеннигов, в красках, очень близких к оригиналу, выпущена в ФРГ.

Обхаживаемый справа и слева двумя любезными пауками, я за несколько минут стал солидным коллекционером «живописи»..

– Господин Канинхен – один из самых лучших и давних наших клиентов, – говорили мне. – Он собирает преимущественно классику. Мы имели счастье достать для него несколько экземпляров, которые он искал много лет…

Я еще раз поблагодарил их за готовность замолвить обо мне словечко, когда они в восемь часов будут звонить в Мейсен. Но ведь от Дрездена до Мейсена всего около тридцати минут езды – об этом я узнал во время нашего разговора.

– Мне было очень приятно. До свидания!

Мой тон исключал дальнейшие уговоры. Когда я выходил, хозяева погасили свет, чтобы, как и до моего прихода, подстерегать в полумраке новую жертву…

Мое задание было почти выполнено.

Когда я очутился в Мейсене, по левую сторону Эльбы, было уже четыре часа.

Все шло по установленному плану. Следуя указаниям прохожих, я повернул влево и по деревянной лестнице поднялся на железнодорожный мост.

Как бы с высоты шестого этажа я сошел по крутым ступенькам вниз, к гостинице «Золотой корабль». Здесь, на окраине Мейсена, над идиллическим городком, таким, какие рисовал Шпицвег, дребезжало на ветру жестяное изображение золотого корабля.

Внутри было светло и чисто. Телефон, к которому должны были вызвать из Дрездена господина Канинхена, висел на стене в обеденном зале…

Я попросил комнату.

– Пожалуйста! Пять марок, – сказала распоряжавшаяся в гостинице женщина с огромными цыганскими серьгами.

Поместили меня на втором этаже. Лучше и быть не могло! Напротив моей комнаты находился номер разыскиваемого мною коллекционера из Эрфурта. Эту тайну я узнал, бросив взгляд в книгу регистрации приезжих.

Преисполненный наилучших надежд, умывшись и отложив на время служебные дела, я мог удовлетворить свое туристское любопытство. Ключ от комнаты архитектора висел внизу, а рядом афиша сообщала адрес мейсенской фарфоровой фабрики.

Выйдя из «Золотого корабля», я направился по узкой Постштрассе в сторону фабрики. Это было не очень далеко, к тому же дорогу указывали фирменные знаки – синие мечи на белых табличках…

Западное предместье Мейсена походило на все городские поселения XIX века. Трудно было поверить, что стоящие в парке современные здания являются Меккой и Иерусалимом «фарфоровых хоббистов» всех континентов.

Когда я вместе с другими туристами очутился на украшенном цветником дворе, нам объяснили, что во второй половине XIX века фабрика была переведена сюда из замка. Мы начали обход левого и правого крыла двухэтажного строения, в котором когда-то размещались мастерские, а затем прошли в музей. Здесь повсюду – на всех стенах, в витринах, в застекленных шкафах, на полках и в углах – нас окружали тысячи фигур и фигурок, тарелки и блюдца всевозможных цветов, форм и образцов – от древнекитайских до современных; грандиозные королевские сервизы, чашки и кувшинчики разного калибра; огромные белые стада слонов, львы, тигры и смешные попугаи, поющие петухи-великаны и кудахчущие куры – произведения знаменитого Кендлера, создавшего целую эпоху в Мейсене. Не было таких живых или мертвых форм, которые не были бы здесь воспроизведены в материале, когда-то равном по цене золоту…

Через два часа я вышел из музея с блуждающим взором, по уши полный впечатлений от фарфоровых чудес, и направился к центру.

Здесь меня привели в чувство первые капли дождя. Надвигалась гроза. Поэтому, быстро пробежав несколько сот метров, отделявших меня от «Золотого корабля», я снова очутился в обеденном зале, где на стене вис «л телефон.

В этот момент дождь полил как из ведра.

Интересно, успеет ли Канинхен прийти к восьми? В пути его может застать буря. А вдруг он пришел сюда еще до дождя и скоро спустится вниз?

Я взглянул на доску с ключами: ключа от его номера не было. Он здесь.

Никто из находившихся в зале людей не спешил занять столик поближе к телефону. Дежурная, опершись на локоть, дремала у стойки бара.

– Будьте так любезны…

Дежурная очнулась и через минуту подала мне аппетитно пахнущие сардельки, булочку и большую кружку светлого дрезденского пива.

Я только закончил подкрепляться, как открылась дверь и из коридора появился человек небольшого роста. У него был здоровый цвет лица, полные щеки, а по бокам блестящей бритой головы торчали небольшие остроконечные уши. Подойдя к стойке бара, человечек внезапно стукнул по прилавку оловянной кружкой и произнес писклявым голосом:

– Берлинского светлого! Надеюсь, меня из Дрездена еще не спрашивали?

– Пока нет, господин архитектор, – ответила дежурная, наливая ему пива.

Человек с кружкой в руке огляделся и направился на коротких, но упругих ногах прямо ко мне.

Тем временем я успел отодвинуть тарелку и разложить перед собой на столе серию марок «Дрезденской галереи». Человечек на миг заколебался, но, увидев марки, расплылся в улыбке.

– Простите, коллега… Здесь свободно?

Я утвердительно кивнул головой. Человечек поставил кружку и, не садясь, протянул руку.

– Архитектор Канинхен из Эрфурта! Филателист! Эти пятнадцать дрезденских пфеннигов имеют очень интересный изъян в клише. Присмотритесь сквозь лупу. В то же время эта марка…

Я улыбнулся, ибо… именно в этот момент зазвонил теперь уже не нужный мне телефон!

– Дрезден?… Да. «Золотой корабль»… Да, это я, Канинхен. Хампель? Как поживаешь, старый прохвост?… Ну, как там с этой седьмой «Баварией»? Достал? – начал горячиться Канинхен. – Что? Поврежденная?… Я не беру реставрированных… Что? Ты разыскивал ее целый год? Ничего себе… – Он рассмеялся, глядя на меня. – Это Хампель – знаете, самая большая акула и обманщик в Дрездене. Алхимик Хампель!.. Слушай, старый обманщик, я таких марок могу иметь кучу. Вся Германия, от Эльбы до Рейна, засеяна ими. Что?… Неправду говорю?… Послушайте, он хочет всучить мне реставрированную марку. Понимаете, реставрированную…

Я был возмущен не меньше, чем он.

– Ладно, слушай, Хампель. Пусть будет по-твоему. Но я соглашаюсь на это с небывалым отвращением, потому что никогда от тебя такого не ожидал… Сколько?… Ты что, с ума сошел? Разве это подлинник Рембрандта?… Что? Рей-неке даст тебе в два раза больше? Врешь!.. Даю двести марок наличными, сто переведу со своего счета в городском банке, семьдесят пять – из сберкассы, а остальные – чеком на Немецкий банк. Только… послушай, – продолжал Канинхен тише, – об этом ни мур-мур. Я этой марки вообще не покупал. Если об этом узнает Рейнеке, то от зависти сразу же выдаст меня моей старухе!

Сияющий, он повесил трубку и, усаживаясь, возволно-ванно вытер пот со лба. Когда из-за носового платка наконец появилось его лицо, это был уже другой человек. На щеках играл оживленный румянец, глаза под щетинистыми светлыми бровями лукаво поблескивали. Одним духом он выпил половину кружки и сказал:

– Вы слышали, коллега? Мне удалось достать желто-оранжевую «Баварскую семерку». Правда, она имеет совсем микроскопическую дырочку. Хампель говорит, что заметно только через десятикратное увеличительное стекло. Марка погашена крестообразным штемпелем красного цвета, причем на штемпеле цифра почтамта Альтетинга. И все за каких-то семьсот марок! Хампель законченный идиот. Да будь эта марка у меня, я не продал бы ее даже старому Рейнеке. – Канинхен был возбужден. – Не отдал бы и за первую «Баденскую», даже если бы мне предложили парочку этих марок на конверте.

– Да, действительно исключительный случай, господин Канинхен, – отозвался я, впервые получив возможность подать голос – Раз вы говорите, значит, так оно и есть, – добавил я, чтобы пощекотать его самолюбие.

– А что вы собираете? – вдруг с интересом спросил он. – Тоже классику? Но… что вы, собственно, здесь делаете? Откуда вы появились? Здесь, в Мейсене, никто марок не собирает. Тут вообще все дилетанты. Есть только небольшой киоск при городском музее, а в нем цветочки, анютины глазки и тому подобная ерунда. И подумать только, все влюблены в старые фарфоровые черепки. У моих здешних коллег строителей целые серванты старых черепков. У того, который хотел провести меня на торгах, есть даже целая коллекция… старых ночных горшков. Чудесно, не правда ли?! – рассмеялся он. – Пусть мне кто-нибудь покажет, что марку когда-либо печатали на туалетной бумаге! А Мейсен делал ночные горшки! С синими мечами на дне… Так что же вы собираете?

– Собираю «Корабли».

– А откуда вы?

– Из Варшавы.

– О-о! Из Варшавы?…

Он был удивлен и не знал, что обо мне думать.

– Эта история с «Баварской семеркой» с красным штемпелем Альтетинга необыкновенно интересна. Я слушал ваши переговоры с фирмой Хампель очень внимательно. Вы назвали имя господина Рейнеке, с которым я имел удовольствие встретиться в Эрфурте, – сказал я, чтобы еще больше склонить его к дальнейшим излияниям.

– Так вы знаете старого Рейнеке? – Канинхен просиял. – Две порции шампанского! – крикнул он тут же. – Друзья наших друзей – наши друзья! Само провидение прислало вас сюда. Я ведь знал, предчувствовал, что в этом проклятом Мейсене что-то приобрету. Ваше здоровье!.. Почему вы сразу об этом не сказали? Мы с Рейнеке все равно что сиамские близнецы. У Рейнеке, между прочим, есть «Черная Виктория», погашенная на Ломбард-стрит 6 мая 1840 года. Он показывал вам ее? Вы заключили с ним какую-нибудь сделку? Он ничего не говорил вам? – продолжал Канинхен, не давая мне вставить слово. – Не говорил вам, где и у кого в Эрфурте самая редкая марка Польши?

– Где и у кого? – Я впился в него глазами.

Он заметил, что это произвело на меня впечатление.

– Ха! – откинулся Канинхен на спинку стула и протянул указующим жестом руку. – Настоящего филателиста видно на расстоянии! А, чтоб меня! Ни у кого нет такого нюха, как у Канинхена, – добавил он гордо. – Я сразу понял, что меня к тебе потянуло… Эту марку, дорогой коллега, «Десять краковских крон», – он торжественно поднялся со стула, – имею я!

– Нет, это действительно невероятно. – Я тоже встал и подошел к стойке бара. – Две порции шампанского!

Канинхен пошел за мной.

– Такую удачу нельзя не отметить, – проговорил я, взяв бокал в руку. – Ваше здоровье! И желаю, чтобы вы как можно скорее достали две и даже три «Баварские семерки», без дыр и с красными штемпелями!

Канинхен расцвел, как майский букет.

– Признайтесь, что эта «Семерка» необыкновенна! Что?… Нет?

– Это должно быть великолепно, коллега…

– Знаете что… – вдруг пришла ему в голову мысль. – По случаю приобретения моей «Семерки» я устраиваю ужин в ресторане Рихтера! Вы знаете, кто такой Винценц Рихтер?

Я не знал.

– Рассчитываемся! – решительно загремел он.

Мы вышли на Постштрассе и направились к центру.

– Мне хотелось бы, коллега, обговорить с вами одно запутанное дело, – заговорил Канинхен. – Скажу вам прямо. Был у вас в Кракове до войны человек, у которого имелись чудесные «Саксонии». Рейнеке переписывался с ним… Но тот хотел только «Краковскую десятку». А у Рейнеке такой марки не было. И кому тем временем удалось добыть эту знаменитую голубую «Десятку»? Ну, подумайте, коллега, кому? – остановился он, гордо выпяти» грудь.

– Конечно, вам, господин Канинхен!

– Точно. Вы правы. Вы попали в цель… Но в сорок втором, как строителя, меня забрали в организацию Тодта. А человек из Кракова на письма не отвечал. И только недавно, два года назад, мне пришла в голову мысль. В английском обменном бюллетене я обратил внимание па адрес одного коллекционера из Варшавы. Я написал ему любезное письмо, в котором спрашивал, не сможет ли он узнать, где проживает тот коллекционер из Кракова или где находится его коллекция. В первом же ответном письме мой корреспондент сообщил, что поищет нужного мне человека, и просил прислать ему блок «Гёте». Вы знаете, сколько стоит блок «Гёте»? В каталоге «Липсия» указана цена двести марок, в действительности же она значительно выше… Когда я послал ему блок «Гёте», то получил второе письмо, с сообщением, что интересующий меня коллекционер переехал в Варшаву. Я получил обещанный мне адрес и написал… Вскоре пришел ответ: меня просили прислать «Десять крон», а взамен предлагали роскошную пару красно-коричневых «Саксонии» № 1 «с». Но весь смысл, коллега, в том, что он хотел произвести обмен только из рук в руки. Почтой этот человек из Варшавы посылать не решался, он хотел, чтобы я послал ему через кого-либо «Десятку», а он отдаст этому человеку «Саксонии»… – озабоченно изливал передо мной душу Канинхен. – Поэтому я спросил у того, кому послал блок, не согласился бы он посредничать? Тот ответил, что согласен, но за определенный процент. «Вы пошлете мне пять польских блоков филателистической выставки 1928 года в Варшаве, так как в Германии эти марки достать легче, чем у нас», – написал он. У кого можно было найти блоки? У старого Рейнеке. Я выгреб последние гроши. Рейнеке содрал с меня по сто восемьдесят марок за блок. Но… ведь «Саксония» 1 «с» стоит такой жертвы. Я отправил варшавские блоки, и с той поры молчание. Я послал открытку с вопросом: был ли тот, кто взял блоки, у того, кто имеет «Саксонию», и обговорили ли они условия обмена? И ни слова в ответ. Как камень в воду.

Канинхен был искренне огорчен.

– А «Краковская десятка» ждет. Я, естественно, предпочитаю «Саксонию». В Польше «Десятка» – определенно раритет. Такой экземпляр можно искать целое столетие. Марка – на части конверта, имеет четыре гарантийных удостоверения, тщательно исследована.

– Любопытно, кто же у вас взял варшавские блоки и как этого… вашего Посла фамилия? Где он живет? Вы запомнили его фамилию и адрес, господин Канинхен?

– Что? Затратить более тысячи марок и не помнить? – возмутился он. – Это доктор Кригер! Почтовый ящик 14, Варшава, 41. Да, доктор А. Кригер!

При этом сообщении я врезался плечом в фонарный столб. Мы только что прошли мимо почты.

– Прошу извинить, господин Канинхен, но я вспомнил, что должен послать домой телеграмму, – проговорил я не своим голосом. – Мы, кажется, прошли почту?

– Да, – ответил он, – из «Золотого корабля» человеку до всего близко. Давайте вернемся, а потом уже прямо пойдем к Винценцу. – Он весело рассмеялся. – Посылайте телеграмму!

Зал Главного почтамта Мейсена был в эту пору пуст. Только в одном окошке принимали телеграммы. Я взял бланк и, когда Канинхен отошел в сторону, написал вверху адрес моего отдела в управлении. Ниже следовала единственная фраза:

«Посол – доктор Александр Кригер».