355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Анджела Уэллс » Истерзанное сердце » Текст книги (страница 1)
Истерзанное сердце
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 00:48

Текст книги "Истерзанное сердце"


Автор книги: Анджела Уэллс



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Анджела Уэллс
Истерзанное сердце

А может быть, созвездья, что ведут

Меня вперед неведомой дорогой,

Нежданный блеск и славу придадут

Моей судьбе, безвестной и убогой,

Тогда любовь я покажу свою…

(В. Шекспир, 26-й сонет, пер. С. Маршака)

Глава первая

На Сапфире было простое белое платье, с небольшим круглым вырезом у шеи, короткими рукавами, смягчающими угловатость плеч, и слегка сосборенной у пояса юбкой, скрывающей тонкую линию бедер. Дрожал от ранней полуденной жары воздух, но свежая белизна ее платья, казалось, хорошо защищала от ярких лучей греческого солнца, окутавших зноем пустынные улицы, по которым она брела с бесчувственностью автомата.

Несмотря на жару, ее не тронутые загаром обнаженные руки покрылись гусиной кожей, а по спине упрямо пробегал холодок.

Вместо белого мне следовало быть в черном платье, подумала Сапфира с какой-то странной отрешенностью, которая словно завладела всем ее существом с того момента, как закончилось дело о наследстве. Черный цвет, цвет скорби: разве она уже не лишилась почти всего, ради чего когда-то жила? И разве она сейчас не готова отказаться от того, что еще связывает ее с этим миром?

Прогулка пешком даст мне возможность собраться с духом и проиграть в уме то, что я намерена сказать Тэйну. Не будет ни слез, ни обвинений, с мрачной решимостью подумала она. Слишком многое я потеряла, но по крайней мере вернула себе хоть частицу утраченного достоинства. Ей пришлось провести три бессонные ночи, чтобы осознать жестокую реальность случившегося, унять боль и принять мучительное решение.

Свернув с дороги, она пошла по пыльной тропинке, по обеим сторонам заросшей травами и дикими цветами, еще не успевшими выгореть от беспощадных лучей слишком жаркого для этого времени года солнца. Сапфира приблизилась к вилле, и ноги словно сами собой повлекли ее через прекрасный, немного запущенный сад с вымощенными дорожками и расположенными на разном уровне площадками; сквозь буйное разноцвете штокроз, георгинов, роз и гладиолусов, мимо каменных колонн, увитых ультрамариновым вьюнком, ярко-красными цветами бугенвиллеи и оранжевыми колокольчиками, и дальше под арку, к массивным, оливкового дерева, дверям парадного хода.

Некоторое время она стояла с поникшей головой, ее прекрасные, с серебристым отливом, волосы, туго заплетенные в косу и уложенные наподобие диадемы, открывали беззащитнохрупкую шею. Сапфира сняла большие солнечные очки, скрывавшие ее лицо, и стала что-то искать в небольшой, висящей на плече сумке.

Пока ее пальцы лихорадочно рыскали в сумке, она вдруг почувствовала неудержимый приступ гнева и раздражения против самой себя. Она опять по привычке забыла, что не может, как раньше, пользоваться виллой Андромеда. Еще недавно Сапфира была здесь хозяйкой, теперь же она только гостья.

Тяжело вздохнув, она оставила тщетные попытки найти не принадлежавший ей больше ключ, защелкнула сумку и нажала на кнопку звонка с уверенностью, которой вовсе не чувствовала.

– Госпожа Ставролакес…

В приветствии, с которым обратилась к ней открывшая дверь средних лет женщина, была странная смесь радости, грусти и смущения; Сапфира поздоровалась, слегка кивнув головой, будто не было ничего необычного в ожидании приглашения от собственной прислуги войти в собственный дом, если, разумеется, не считать того, что она больше не была желанным гостем в доме… и лояльность Эфими теперь распространялась только на Тэйна.

– Полагаю, Эфими, что kyrios (Господин, хозяин (новогреч.) ждет меня, – сказала она, входя в прохладный холл. В ее голосе, легком и приятном, не чувствовалось никакого напряжения.

Она вполне могла бы сказать «мой муж» или даже «господин Тэйн». Вместо этого Сапфира решила употребить наиболее подходящую случаю форму обращения. Педантичное соблюдение внешних правил и вежливость отвечали духу нового времени, а открытое и слишком явное проявление чувств стало достоянием прошлого. Сильные чувства свойственны человеку, ощущающему в себе биение жизни, а со времени решения суда она считала себя «мертвой» во всех смыслах, кроме чисто биологического. После постановления суда, которое ей, с ее англосаксонским чувством справедливости, казалось настолько же абсурдным, насколько и фатально неоспоримым, ее кровь словно оледенела.

– Не соблаговолит ли госпожа немного подождать… – Эфими чувствовала себя явно неловко, прося Сапфиру подождать в принадлежавшей ей совсем недавно гостиной. Прикусив в замешательстве губу, она поспешила добавить: – Господин, по-видимому, не ожидал вас так рано. Он только что закончил завтрак и сейчас, наверное, принимает душ.

– Ничего страшного, я подожду. – Прямая как струна, элегантной походкой принцессы Сапфира направилась в гостиную. – Надеюсь, когда он закончит, ты сообщишь ему о моем приходе. – К своей досаде, она невольно представила себе Тэйна обнаженным и уязвимым под струями бьющей из душа воды. Нет, вовсе не уязвимым. Уязвимость предполагает слабость, что вовсе не присуще человеку, который был ее мужем. Именно его сила и неукротимая целеустремленность пленили ее в тот вечер, пять с половиной лет назад.

Ей было семнадцать лет, и был канун Рождества.

Присев на край одного из длинных, с великолепной обивкой, диванов из соснового дерева, она мысленно вернулась к той встрече в прекрасной западной части Англии. Она была там в своем обычном окружении, в среде студентов местного художественного колледжа, где изучала искусство дизайна по текстилю.

Отметив окончание семестра и одновременно наступление Рождества, они возвращались по домам на маленьком, взятом напрокат автобусе. Раскрасневшись от выпитого шампанского и ощущая любовь ко всему человечеству. Сапфира ворвалась в затемненный холл своего дома, ожидая найти его пустым, и вместо этого натолкнулась на брата.

– Дэвид, дорогой! Я думала, ты будешь отмечать Рождество с Маршей! – Удивление при встрече помешало ей заметить еще одного человека, вставшего при ее столь бурном появлении. С тревогой, от которой на ее лоб набежали морщинки, она всматривалась в лицо брата, опасаясь, не связано ли его присутствие здесь с какими-то личными неприятностями.

– Я тоже так думал, – сокрушенно ответил он. – Но оказалось, она не сможет выбраться до «Праздника бокса», и я решил провести пару вечеров со своими и даже пригласил друга отпраздновать Рождество вместе с нами.

– Чудесно! – Она радостно рассмеялась, вся во власти счастливого возбуждения от собственной молодости, здоровья и бьющей в ней через край жизни и предвкушения полного забавных приключений праздника. – Это для меня первый рождественский подарок в этом году! – Почувствовав присутствие в комнате еще одного человека, она повернулась, чтобы поздороваться с гостем.

Ее предположение, что незнакомец был одного возраста с Дэвидом, оказалось ошибочным. Дэвиду было двадцать. Гостю – где-то под тридцать, решила она, когда он шагнул вперед и Сапфира смогла рассмотреть его лицо. Определенно он уже не мальчик. Возможно, никогда и не был таковым, если считать, что быть мальчиком означает быть неловким, застенчивым, иметь нечистую от гормональной перестройки организма кожу лица, почему-то подумала она, опасаясь проявить легкомыслие, слишком небрежно поздоровавшись с ним, в то время как он остановил на ней внимательный, изучающий взгляд своих мрачноватых глаз. В том, как он смотрел на нее, не было ничего неуважительного, и все же Сапфира отчего-то почувствовала неловкость за платье, выбранное ею для вечеринки.

Она решила сделать костюм Ундины, водяной феи, и поздравила себя с удачной задумкой, которую было нетрудно осуществить и, проявив воображение, добиться желаемого эффекта. По платью телесного цвета, плотно облегающему фигуру, струились светло-зеленые и голубоватые ленты из шифона. Перемещавшиеся радужные краски перебивались полосками серебристой парчи, сверкающей в лучах света, а в распущенные до пояса пепельно-золотистые волосы были вплетены тонкие серебряные нити.

На вечеринке ее костюм вызвал бурю восторженного одобрения. Теперь же, в присутствии этого возвышающегося над ней божества с глазами мудреца, чей взгляд грозил нарушить ее внутренний покой, она внезапно почувствовала себя наивным, неискушенным ребенком. Его глаза, именно глаза, внушали ей тревожное чувство беззащитности: их радужная оболочка, окрашенная в мягкий светло-зеленый цвет тропической реки, полной неукротимой энергии жизни и в то же время безмятежной и спокойной в лучах полуденного солнца, их яркие белки на смуглом лице, неожиданно густые ресницы и тени от глубоких глазниц.

– Сапфира, – произнес Дэвид, не замечая ее волнения, – познакомься с Атанаскосом Ставролакесом. Он участвует в наших исследованиях по инженерной и компьютерной технике в Ньюколледже. А так как он решил остаться на праздники в Англии, я подумал, ему будет интересно увидеть, как мы отмечаем Рождество.

– В Греции самый большой праздник – это Пасха. – В его низком, глубоком голосе можно было уловить едва заметный акцент уроженца Средиземноморья, а его глаза, в которых чувствовалась невероятная уверенность и сила, смотрели на нее с улыбкой.

– Да, – ответила она, восстанавливая из глубин памяти давно забытые сведения и желая произвести впечатление на необычного незнакомца. – Да, я знаю.

Она почувствовала легкое головокружение, когда он приблизился к ней и взял ее руку, чтобы обменяться дружеским рукопожатием.

– Сапфира, – мягко сказал он, превратив звук ее имени в запретную ласку, от дерзости которой по ее телу пробежала дрожь, а сердце стало учащенно и почти болезненно биться, тогда как глаза его говорили о том, в чем она боялась себе признаться. Их взгляд неторопливо и оценивающе скользнул по ее фигуре, от макушки до серебристых носков туфель, затем вернулся и впился в ее широко открытые, настороженные, опушенные черными ресницами голубые глаза. – Уверен, что это не совсем обычное имя для англичанки, или я еще более невежествен, чем полагал.

Невежественность совсем не вяжется с таким человеком, как он, мелькнуло у нее в голове. Если есть люди, на лицах которых лежит печать интеллекта, то Атанаскос Ставролакес, несомненно, один из них!

– Это библейское имя, – сухо ответила она. – Мой отец не очень-то жалует все слишком современное. Сапфира была женой Анания.

– Да, верно, – сказал он, подтвердив ее первое впечатление кивком головы. – Человека, заплатившего за ложь своей жизнью. Если мне не изменяет память, жена разделила его судьбу.

– Я всегда считала, что это слишком жестокое наказание за верность! – Сапфира смотрела на него с вызовом, готовая защищать женщину, чье имя она носила. – Если я полюблю когонибудь, я тоже буду верна ему до самой смерти!

Какими пустыми и жестокими казались ей теперь эти слова, хотя тогда она искренне верила в то, что говорила. В полном неведении о боли, которую несет с собой любовь, она была такой наивной простушкой!

– Завидую этому счастливцу, – быстро нашелся он. Его красиво очерченные губы тронула улыбка, а глаза спокойно читали вызов, написанный на ее лице. – Но, я вижу, сегодня вы не собираетесь играть роль вашей злополучной тезки. По-моему, вы водяная лилия, верно?

– Вовсе нет, – рассмеялась она, радуясь возможности ослабить растущее внутри напряжение. – Я нимфа – водяная фея.

Их взгляды встретились, и Сапфира почувствовала, как ее втягивает магнитное поле, в котором фантазия властвует над реальностью.

– Может быть, вы и есть мой рождественский подарок, а? – спросил он с шутливым видом.

О Боже, она вдруг вспомнила о присутствии брата. Что подумает Дэвид об этой шутливой, похожей на флирт перепалке между незнакомыми людьми? Но Дэвид стоял к ним спиной, наполняя рюмку и бормоча что-то вроде того, как неудобно иметь подругу, работающую сестрой в больнице.

Она вежливо улыбнулась, не отвечая на вопрос, и подумала, что этот знакомый ее брата самый красивый из всех мужчин, которых ей приходилось встречать. Он не был похож на рекламных красавцев. Что-то неуловимо жестокое отличало его великолепного рисунка рот. Быть может, такое впечатление создавали резкие складки, сбегающие от его уголков и заставляющие думать, что в этом человеке было больше от дьявола, чем от святого? А его глаза! В их затененной ресницами глубине можно было утонуть и, вынырнув на поверхность, оказаться выброшенной на далекий пустынный берег!

Совершенно безотчетно взгляд Сапфиры устремился вниз, вбирая в себя его плечи, обтянутые белой тканью строгого покроя рубашки, сильную, с рельефными мышцами грудь, стройную талию и ноги, длина бедер которых не соответствовала ее представлениям о пропорциях, характерных для этой средиземноморской расы.

– Может быть, стоит поменять подарок, если он выходит за рамки общепринятого? – В его голосе ощущалась обманчивая мягкость, в то время как глаза своим блеском, твердостью и скрытым в ним пламенем напоминали алмазы.

– Некоторые так бы и сделали, – небрежно согласилась она, пытаясь как-то сладить с бешено бьющимся сердцем и невольной дрожью в руках. – Но у нас здесь есть поговорка: главное – это то, что задумано.

Стройная и элегантная, как балерина, она потянулась, пытаясь расслабиться. В желании родителей принять неожиданного гостя не было ничего необычного. В конце концов, в их четырехкомнатном доме легко найти место еще для одного человека, если Сапфира уступит свою спальню и временно поселится в комнате старшей сестры Эбби.

– Полагаю, Дэвид уже сказал вам, какую комнату вы займете, господин Ставролакес?..

В знак признательности он склонил свою красивую, густо поросшую жесткими, обрамляющими широкий лоб волосами, голову.

– Я буду спать в вашей постели, Сапфира, если вы не возражаете?

– Разумеется, она к вашим услугам! – Этот легкомысленный ответ был подсказан давними воспоминаниями о греческом гостеприимстве. И все же она не смогла подавить пробежавшую по спине легкую дрожь неясного ожидания. Ощущение было такое, будто она сказала: «Возьми меня, я твоя!» – Желаю вам приятных сновидений, господин Ставролакес.

– Благодарю вас. – При этом на его лице не было улыбки, ей показалось, что он прочел ее мысли и отнюдь не удивлен. – Поскольку мне предстоит отметить праздник вместе с вами, я бы хотел просить вас называть меня просто Танос.

– Танос… – повторила она вслед за ним, чуть склонив набок голову. – Имя довольно необычное и очень красивое…

Инстинкт где-то в глубине ее существа подсказывал ей, что она ведет опасную игру, открыто поддразнивая человека, чей зрелый опыт намного превосходит все то, что умеет и знает она. Но в семнадцать лет она была слишком юной и беспечной, чтобы осознать, насколько привлекало ее невинное кокетство этого красивого грека, поощрявшего своим заинтересованным вниманием девушки.

Она словно проверяла недавно пробудившуюся в ней чувственность на этом бывалом и зрелом человеке. Какой же глупой, какой наивной девочкой была она, когда смеялась, глядя в его спокойное лицо своими веселыми, с прыгающими в них чертиками глазами.

– Но мне кажется, я предпочла бы называть вас иначе, каким-нибудь особенным именем, которым могли бы пользоваться только я и вы…

В ответ он лишь медленно приподнял бровь и посмотрел на нее тем оценивающим взглядом, который привнес беспокойную напряженность в эту уютную комнату. Посчитав за согласие его молчание, Сапфира заявила:

– В таком случае это будет Тэйн. Я буду называть вас Тэйн!

Тогда она не понимала, почему это имя так быстро пришло ей на ум. Позже, пораженная силой своего подсознания, она обратилась к словарю, где прочла: «Тот, кому дарована земля за храбрость и заслуги перед королем». «Человек, стоящий на социальной лестнице где-то между простыми гражданами и родовитой знатью».

Тэйн. Повелитель… властелин… господин.

Усилием воли она отогнала от себя мысли о прошлом. Вилла Анцромеда была построена на склоне холма в окрестностях Кефины, небольшого городка неподалеку от Афин, через застекленные двери виллы виднелись спускающиеся террасами сады, внизу соседствующие с участками мелких арендаторов.

Все вокруг дышало безмятежным покоем, будто на время здесь остановилась всякая жизнь, создав для ее страданий атмосферу стерильной пустоты. Ее взгляд беспокойно блуждал по обставленной со вкусом комнате, где она сидела.

Ничто не изменилось с тех пор, как она приняла девять месяцев назад решение оставить виллу и переехать на квартиру к Лорне. Выложенный мозаикой пол сиял безупречной чистотой, мебель соснового дерева с элегантной обивкой могла бы стать экспонатом на выставке «Дом и сад», стены, украшенные арками и альковами, как и прежде, привлекали взгляд. Да и с какой стати здесь что-то должно было измениться, с болью в сердце спросила она себя. По правде говоря, она мало что привнесла в размеренный быт Тэйна, если не считать нескольких незначительных изменений. Для мелких услуг по дому он нанял прекрасно справляющуюся со своими обязанностями Эфими.

Ее собственное влияние на жизнь Тэйна казалось ей поистине уникальным… по крайней мере раньше. Внезапно ее охватило такое отчаяние, что она вцепилась пальцами в лежащую на коленях сумку, как бы ища в ней опоры. Она всегда любила эту милую комнату. И всегда ей будет недоставать ее располагающей к покою атмосферы.

Звук отодвигаемой дверной задвижки предупредил ее о приходе Тэйна.

Повернувшись всем корпусом к открывшейся двери, Сапфира непроизвольно выронила свою сумку из нервно сжимавших ее пальцев; упав, она волчком завертелась по гладкому полу, пока наконец не остановилась чуть поодаль от нее. Сапфира почувствовала, как напряглось ее лицо от раздражения из-за собственной неловкости. Стоило ей на мгновение расслабиться – и вся ее внешняя уверенность и достоинство стали рушиться, подобно Кноссу накануне крушения Минойского государства!

Не сгибая спины, Сапфира осторожно опустилась на колено, чтобы поднять непокорную сумку, и медленно сосчитала до трех, стараясь прийти в себя, прежде чем она грациозно поднимется и встретит враждебный взгляд человека, наблюдающего за ней с видом погруженной в раздумье Немезиды, собирающейся вынести свой приговор.

Наверное, так выглядел Люцифер после последнего и нелицеприятного разговора с Богом, подумала она, позволив себе роскошь ответить на его оценивающий взгляд безмятежным взглядом своих голубых глаз и с удивлением отметив, что вопреки ее представлению о нем, о его неизменной, твердой, как алмаз, воле в этом доме он один успел как-то измениться в этом царстве невозмутимого постоянства! Еще темнее стали круги под глазами, чуть бледнее стало загорелое лицо, вокруг страстных, щедрых на ласку губ появились едва заметные морщины – свидетельство длительного внутреннего напряжения.

И все же в главном он остался прежним. Все та же горделивая и самоуверенная осанка вызывающе мужественного тела, тот же упрямый подбородок и столь знакомое выражение безжалостности, лицо, чуждое нежности и понимающего сочувствия. Неукротимый, подумала она, не в силах скрыть охватившую ее дрожь. Да, точнее не скажешь. Было что-то символическое в том, как несколько секунд назад она в буквальном смысле стояла перед ним на коленях. Поневоле вспомнишь Фрейда. Тэйн. Властелин… господин… повелитель.

Внезапно Сапфира покачнулась, и комната превратилась в погруженный во тьму туннель, поглотив неумолимое лицо Тэйна, исторгнув из нее тихий стон. Она скорее почувствовала, чем увидела, как расстояние между ними сократилось, и по внезапно повеявшему на нее теплу и безошибочно мужскому запаху свежевыбритого лица поняла в тот самый момент, что он подхватил ее в свои объятия и избавил от неудобства приземлиться на слишком жесткий пол.

Несмотря на обморок, сознание не успело полностью отключиться. Еще до того, как ее быстро и без усилий усадили в кресло, мозг вновь почувствовал живительную силу кислорода. Какая самонадеянность с ее стороны посчитать себя готовой к встрече с Тэйном в подобных обстоятельствах. Она явно недооценила силу его воздействия на нее и, возможно, переоценила себя.

– Возьми. Это поможет тебе восстановить силы. – Он протянул ей хрустальный бокал с бренди.

– «Метакса»? Мне? – Она уже успела прийти в себя и окинула его вызывающе насмешливым взглядом. – Но ведь день Святой Доминики будет в январе, а не в июне!

С болезненным удовлетворением отметила она, как побелели суставы его пальцев, обхвативших хрустальную поверхность бокала. Прекрасно, стрела достигла цели! Значит, он не забыл, как однажды, увидев ее с бокалом в руке, он заметил с ядовитым сарказмом, что она, повидимому, каждый день воспринимает как праздник Святой Доминики! Сапфира не поняла, что он имеет в виду, и с чувством спокойного превосходства он объяснил, что имеет в виду событие, когда гречанки празднуют День повитухи.

– Этот праздник имеет сомнительную славу единственного дня в году, когда нашим женщинам позволено быть несколько неумеренными в питье без страха подвергнуться критике за свою невоздержанность, – сказал он со значением.

Незаслуженный выпад глубоко ранил ее. Правда, она действительно каждый вечер перед сном стала выпивать по рюмке бренди, чтобы заснуть, но она вовсе не ожидала, что он оскорбит ее, назвав пьяницей, и боль от обиды все еще не утихла.

– Запомнила? – В устремленном на нее задумчивом взгляде уже не было напряженности. – Ты удивляешь меня. Сапфира. Я всегда думал, что обычаи и культура моей страны глубоко тебе безразличны.

– Я думаю, несправедливость надолго остается в памяти, – сухо сказала она. – Греция никогда не была мне безразлична.

– Значит, причина в самих греках или, точнее, в одном из них, не так ли? – Насмешливость его тона вызывала в ней желание ответить дерзостью.

Понимая, что это небезопасно, она сделала глубокий вдох, пытаясь совладать с волнением, гордая тем, что может контролировать себя, и спокойно сказала:

– Если тебе хочется так думать, – ее плечи покорно опустились, – у меня нет никакого желания с тобой спорить.

– Твои взгляды явно изменились к лучшему, – мягко заметил он и вновь протянул ей рюмку. – Ну что ж, в таком случае прими свое лекарство – и улыбнись!

– Нет, нет, я не буду, – она сделала отстраняющий жест рукой. – Глупо пить на пустой желудок, особенно в такую жару.

– Ты не завтракала? – От раздражения его лоб прорезали морщинки. Вся его фигура выражала требовательное желание услышать от нее немедленный ответ.

Со вчерашнего дня у нее не было во рту ни крошки. В последнее время она утратила всякий интерес к пище. Чем меньше она ела, тем меньше ей хотелось есть. Она пожала плечами, болезненно ощущая критический, изучающий взгляд Тэйна, от внимания которого не ускользнула ее чрезмерная худоба.

– Мне не хотелось есть, – равнодушно ответила она, надеясь, что он переменит тему. – Иногда в жару со мной такое случается.

– Г-м… – нетерпеливым жестом он поставил рюмку на стол рядом с нею и поспешил к двери, чтобы позвать Эфими. Его голос властно нарушил тишину холла. – Пожалуйста, чтонибудь повкуснее для моей жены, и немедленно. Что-нибудь для поднятия аппетита…

Он быстро вернулся в гостиную и остановился перед ней, высокий, мужественный, прекрасный в своей властной уверенности в себе. Его неотразимое обаяние когда-то произвело на нее глубокое впечатление. Теперь же, гладя на него, она не испытывала былой радости. От того, что было и что она искренне считала любовью, осталась лишь боль, боль, ставшая неотъемлемой частью ее существования в последние несколько месяцев.

– Эфими принесет тебе что-нибудь поесть, – сухо сказал он, с вызовом глядя на нее. – Сделай одолжение, поешь немного, Сапфира. В данных обстоятельствах твой отказ будет выглядеть непростительно безответственным. Если ты не боишься садиться за руль в таком состоянии, подумай хотя бы о том, что рядом будет моя дочь.

Слишком взвинченный, чтобы спокойно стоять на месте, он нервно расхаживал по комнате, глубоко засунув руки в карманы домашних брюк, отчего они плотно обтягивали его стройные ягодицы. Слегка ссутулив свои мощные плечи, он вышагивал перед нею с грациозной стремительностью хищного зверя. Его жесткие, непокорно вьющиеся темные волосы красиво обрамляли великолепную голову.

– Я пришла сюда пешком, – спокойно заявила она, почувствовав на мгновение торжество от его внезапного смятения.

– Пешком! – в гневе выкрикнул он. – Ради всего святого! Ты шла пешком от самого города? В такую жару? Неудивительно, что ты выглядишь полутрупом!

– Благодарю, Тэйн. – Она криво усмехнулась, не обидевшись на его слова, так как знала, что это была самая настоящая правда. Каждое утро, глядя на себя в зеркало, она убеждалась в том, что в ней не осталось ничего от прежней привлекательности. Это исхудалое лицо, выпирающие ключицы, эти костлявые руки, когдато изящные, принадлежавшие водяной фее…

– Какие у тебя планы? – резко спросил Тэйн. – Может, вездесущий Майкл возьмет на себя роль твоего шофера или ты вызовешь такси? – Не получив ответа, он помрачнел. – Полагаю, ты не надеешься, что я отвезу тебя?

Сапфира инстинктивно сжалась от его сдерживаемой ярости, но, ощутив спиной мягкость диванных подушек, успокоилась. Не хватало еще унизить себя, попросив у него одолжения! Даже видеть его вот так, наедине, было для нее слишком большим испытанием, и она пошла на это только потому, что хотела сохранить чувство собственного достоинства.

– Мне от тебя ничего не нужно, – сказала она холодно. – Я намереваюсь вернуться так же, как и пришла сюда.

– Пешком! – взорвался он, с трудом сдерживая захлестнувший его гнев. – С трехлетним ребенком? – Прежде чем она успела что-нибудь понять, Тэйн быстро подошел к ней и, схватив за руки и рывком подняв с дивана, уставился в ее побледневшее от страха лицо. – Ты пришла, чтобы забрать Викторию, не так ли? Ты в самом деле собираешься лишить меня дочери, Сапфира?

– А что? – бросила она ему в лицо, опьяненная внезапной смелостью. – Неужели ты согласился бы отдать мне сына? – Гордо откинув голову, она без страха встретила его спокойно-уверенный взгляд. В ее прекрасных голубых глазах он прочел дерзкий вызов.

– Нет, – сказал он с затаенной угрозой в голосе, впившись пальцами в нежную кожу ее беспомощных рук. – Нет, – тихо повторил он. – Если ты за этим приехала, забудь об этом. Я никогда, слышишь, никогда, не отдам тебе сына. По закону Стефанос мой и останется моим сыном! – Печать страдания и боли осветила какой-то необычной красотой это смуглое лицо, заставившее Сапфиру солгать ему. – Так вот почему ты пришла сюда? Чтобы забрать Стефаноса?

– Убери от меня руки! – Сапфира поразилась собственной смелости и тому, как он повиновался ее резкому требованию. Она машинально подняла руки и потрогала кожу там, где он вцепился в нее пальцами, заметив, как изменилось при этом выражение его глаз. Что это было? Сожаление? Или, может быть, раздражение? Трудно сказать. – К твоему сведению, ты ошибаешься, – сказала она со спокойствием, которого вовсе не чувствовала. – Я пришла не для того, чтобы забрать у тебя сына. Напротив, я хочу сказать тебе, что готова отказаться от прав на опеку над нашей дочерью. – Она помолчала, вовсе не с целью произвести драматический эффект, а потому, что ей было не просто произнести эти слова. – Считай, что оба ребенка принадлежат тебе.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю