Текст книги "Краткое руководство по левитации"

Автор книги: Андроник Романов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Это который делал “Фоке-Вульфы”?

– Он самый.

– Вот и посмотрим, как они летают.

На улице справа от ангара стоял шмелевский Як. Точно такой же, только с номером восемь на камуфляжном боку. Орлашин глянул на него, повернул налево и пошел по прогретому весенним октябрьским солнцем летному полю. Уходить не хотелось. Соседний ангар был закрыт, зато из третьего – с надписью “Aero Club Villa General Belgrano” – выглядывал белый нос “цесны”. “Наверное, Паннвица”, – подумал Орлашин, но из ангара вышел плотный кучерявый гаучо, и по тому, как он погладил пропеллер, посмотрел в вечереющее небо, стало понятно, чья эта белая птичка с красными, как кровь, крыльями. Орлашин сбавил шаг и, кивнув улыбнувшемуся аргентинцу, показал на “цесну” и оттопырил вверх большой палец. Гаучо улыбнулся шире, показал на ангар, в котором стоял орлашинский Як, потом на Орлашина и тоже вытянул большой палец вверх. “Надо было все-таки взять с собой Наташу,” – подумал Орлашин.

Когда месяц тому назад Сашка пришел к ним на ужин, вернее, на кастрюлю щей из собранного Наташей щавеля и пары куриных ног, перепавших семейству по бушевскому ленд-лизу, заговорили о том, как жить дальше. Разговор затеял Шмелев, а когда они вышли с Орлашиным покурить, предложил “полетать за бугром за хорошие деньги”. Через полчаса оказалось, что “полетать” – означало участие в самом настоящем воздушном бою.

– Два Як-а против двух Фоке-Вульфов. Представляешь?! Историческая реконструкция.

– Нихрена себе реконструкция! А снаряды, я так понимаю, деревянные?

– Нет. Не знаю. Я не спрашивал.

– А ты что такой довольный, Шмелев? Тебе в Строевой Части пропуск в рай выписали, что ли?

– Это новодел, не сцы. С усиленной броней. Давай, спроси меня, где это будет?

– Ну, где это будет?

– В Аргентине! У них там, типа, немецкий городок. Октоберфест, и все такое. В общем, мы часть программы… Ну, что ты морщишься? Наниматель – барон Гельмут Фон Паннвиц, сын Курта Фон Паннвица. Слыхал? Сто пятьдесят три сбитых за два года. Сначала летал на сто девятом, потом пересел на фокер. Сбили над Сталинградом. Попал как раз под первые Як-9. Выпрыгнул, покалечился и больше не воевал.

– Дедушка хочет реванша за Сталинград?

– Типа того, – улыбнулся Шмелев, – Полетишь со мной? Мы же с тобой с летного вместе, Пашка. Давай! Такой возможности больше не будет. По двадцать тысяч зелени на брата. Ну, не тормози. Довольствие сократили, топлива нет. Ты когда в последний раз поднимался в небо? Наше дело – летать. Парни, вон, эскадрильями переходят в гражданскую авиацию.

– Так уж и эскадрильями. Ты попробуй туда устройся.

– Зарплаты – кот наплакал. Ладно я – один. У тебя – семья. А тут двадцать тысяч американских, мать их, долларов.

– Ну, да, щедро… Не знаю. Ну, давай, попробуем. Только Наташке не говори. Расстроится. Она ведь без меня никуда. Скажем, что пассажирские перевозки.

– Пор супуэсто!

– Чего?

– Конечно, говорю. Не скажу.

– Да уж. Не зря тебя мамка в ин-яз готовила. Когда едем?

– В пятницу. Там две недели с инструктором, потом неделю самостоятельных полетов. Каждый день – сколько хочешь. Возьму Захарова. Нужен свой механик, а ему пофиг, что реактивный, что поршневой. Спец…

Вилья Хенераль Бельграно напоминал приморский городок, хотя до ближайшего океанского побережья было больше шестисот километров. Казалось, что если идти все время прямо к окраине, рано или поздно за домами покажется ровный морской горизонт.

Орлашин свернул на Гильермо Тель и пошел по заросшему травой тротуару мимо приземистых выбеленных домов с черепичными крышами и живыми изгородями к проспекту Сан Мартин, где уже разгуливали веселые толпы, и шумели смехом и громким немецким подвыпившие туристы в переполненных ресторанах, работающих в полную мощь пивоварен.

В гостинице было пусто. Взяв у портье ключ, Орлашин поднялся в номер, разделся, постоял под душем и лег спать. Ему снилось, что он живет в Барановичах в своем старом доме с женой и дочерью, и жена эта – не его любимая Наташа, а Зиночка-графиночка из параллельного класса, и будто бы в гости к ним пришел старик Хоттабыч, исполнить каждому по желанию, а Орлашин не знает, что попросить. Вроде бы, все у него есть, и семья, и должность, и хозяйство.

Проснулся Орлашин затемно. Подсветил кнопкой экранчик наручных Casio: пять, сорок четыре. Подумал: “Наташа еще на работе.” Включил ночник, вылез из-под одеяла, накинул на плечи махровый халат с вензелем отеля, подсел к столу и взялся за телефон. Ноль, ноль, гудок, семь, триста восемьдесят три… Так… Двести восемьдесят пять… Лишь бы не ушла…

– Алло. Терапия.

– Здравствуйте, можно мне Наталью Владимировну?.. Орлашину.

– Минуту.

В трубке: шаги, скрип открывающейся двери. И голос вдалеке в коридоре: “Наталья Владимировна, вас к телефону!” И немного погодя: “Вроде бы, Павел Петрович.”

– Алло. Слушаю.

– Привет.

– Паша, ты?

– Я. Звоню узнать – как вы с Егоркой.

– У нас все нормально. Егорка в садике. Вот, скоро за ним поеду. Как ты сам-то? Когда домой?

– Скоро уже. Еще пара дней. Что вам привезти?

– Себя привози.

– Может, Егорке что надо?

– Так там, наверно, все дорого.

– Деньги есть. У нас тут суточные – как две зарплаты.

– Если деньги есть, то и здесь купим. Вместе. Ты, главное, приезжай скорей. У меня как-то, Паша, сердце все время ноет и снится всякое про тебя. Проснусь и реву.

– Ну что ты, дуреха! Скоро приеду. Последний рейс и домой. Слышишь?

– Слышу.

– Ты чего там молчишь? Все будет хорошо… У вас сейчас уже…

– Полшестого.

– Ну так, ты это… Беги за Егоркой-то. Завтра поболтаем.

– Паш, ты там никого себе не нашел?

– Глупости не говори.

– Ладно. Завтра позвонишь?

– Обязательно… Наташ…

– Что?

– Люблю тебя.

– И я тебя.

И – гудки.

Орлашин вернулся в кровать. Спать не хотелось. Да и смысла не было. Через час все равно придет Шмелев, и нужно будет собираться… По характеристикам Як маневреннее фокера, особенно на правых виражах…

В дверь постучали. Орлашин встал, надел халат, повернул в замке ключ.

– Привет, – Шмелев открыл холодильник, достал банку колы и плюхнулся в кресло, – Так и знал, что ты уже не спишь.

– Выспался. А ты чего так рано?

– Не знаю. Снится какая-то хрень.

– Плиту сняли? – Орлашин уселся на кровать.

– Сняли. Я вот, что подумал. Давай ведущим пойду я. У тебя машина легче. Меньше инерции – быстрее на вертикали. Посажу их на хвост, заведу тебе под прицел. Ты ведь не промахнешься?

– Я не против. Давай ты. В принципе, логично. Главное, не отрывайся.

– Не учи ученого, кота кипяченого, – Шмелев встал, – Как думаешь, нас накормят?

– Ресторан с девяти.

– Все у них не как у людей. Ладно, я к себе.

– Погоди. Давай закрепим. Чтобы все четко по плану. В девять встречаемся на завтраке. Захаров – на аэродром принимать боекомплект, а мы с тобой гуляем по городу. У них тут парад намечается.

– Какой нахер парад, командир?! Может последний день живем.

– Об этом я и говорю. Ты уже заведенный. А как говорил капитан Нагимов…

– Чем спокойней, тем целее.

– Вот именно. В час обедаем в “Старом Мюнхене” и к двум – пешочком на аэродром.

– А что пешочком-то? Гельмут пришлет машину.

– Для твоей же пользы. Переваришь свою парильяду. Захарова разбуди. Опять проспит. Пусть завтракает и дует в аэроклуб. И не пить. Никакого пива, Саша.

– Само собой, – кивнул Шмелев.

В “Старом Мюнхене” он все-таки попытался заказать фирменное темное, но Орлашин не дал.

– Пойдем по “страусу”, – предложил Шмелев, когда они сошли на гранитную брусчатку с дощатой террасы ресторана, – Запоминай, Паша, – Шмелев махнул рукой в сторону двухэтажного дома в немецком стиле с веселыми буквами “Viejo Munich” на балконе второго этажа, – Такого в Новосибе нету. Ни тебе парадов, ни рестораций. Вот она, Новая Швабия. И как живут! По-людски живут, Паша. Не то, что мы, победители, блин. Ты видел сколько там всяких пивных кружек? В этой “Альпийской розе”. А девки какие!

– У нас покрасивше будет.

– У нас-то да, – иронично улыбнулся Шмелев, – Я бы тут остался, честное слово. И маму бы с сестренкой перевез. Что думаешь, товарищ майор?

– Думаю, что нам пора.

– Может, в гостиницу? Полежать полчасика. Переварить. Времени вагон.

– По дороге переваришь. Пойдем, – пропустив вперед компанию из парней и девушек с аргентинским и немецким флагами, Орлашин повернул направо, вниз по улице, – Там еще этот… Финальный инструктаж. Нельзя что ли было заранее? Не хватало мне еще каких-нибудь сюрпризов! Терпеть ненавижу неопределенность.

– Гельмут сказал, так будет ближе к реальности. Все вводные за час до вылета. Я знаю только, что взлетаем, расходимся, набираем эшелон две тысячи и начинаем сближение.

– Это я помню. Давай еще раз проговорим, раз ты у нас теперь ведущий… Работаем в двойке. На дистанции тысяча начинаем маневрирование. Ты уходишь вниз в правый разворот. Я вверх. Вот так, – Орлашин показал ладонями траектории самолетов, – Один из них точно сядет тебе на хвост. Дистанция прицельного огня у фокера метров пятьсот, поэтому следи за дистанцией. Я зайду на него сверху. Как только он начнет уходить из-под атаки, уходи наверх. Фокер на вертикаль не пойдет. Скорее всего, попробует уйти переворотом и подставит бензобаки. Второй будет заходить на меня. Поднимаешься и петлей заходишь ему в хвост. Следим за скоростью. В лобовом сближении расходимся вправо. Сверху заходим каруселью. Уходить из-под атаки с набором высоты. Главное, не увлекайся.

На поле аэроклуба было людно. Особенно много зевак собралось вокруг Як-ов, стоявших в тридцати метрах от “русского” – как его теперь называли местные – ангара. У самолетов паражировал Захаров. Периодически его отвлекали особо любопытные авиалюбители, и он начинал им что-то объяснять, рассказывать на странной смеси русского и английского, помогая себе широкими, не добавляющими смысла, жестами.

Увидев Орлашина и Шмелева, старшина помахал им рукой, показал на них, сказав при этом что-то типа – “наши пилотас”, и пошел навстречу.

– Боекомплект подвезли? – спросил Шмелев, на ходу протягивая ему руку.

– Да. Полчаса назад. В ангаре.

– А чего ты ждешь?

– Так там только пулеметные ленты. Говорят, пушки заряжать не будут.

– В смысле? – остановился Шмелев.

– А я почем знаю? Спроси у Паннвица… О! Летят, – Захаров кивнул в сторону края летного поля.

Шмелев обернулся. На посадку заходил первый “Фокке-Вульф”. Второй был дальше и, видимо, только готовился выпустить шасси.

– Это они, – сказал Орлашин, – Ладно, через полчаса приедет Гюнтер…

– Гельмут, – поправил его Шмелев.

– Да хоть Вальтер. У него и спросим. Видишь, Саша, я оказался прав с этой плитой. Балласт. Пойдем.

– Погоди, – остановил его Шмелев, – Смотри. Второй-то не фокер. Видишь силуэт?

– Да… Это “худой”. Хреново.

– А что хреново? – спросил Захаров, пытаясь разглядеть близорукими глазами второй самолет.

– А то, старшина, что это меняет схему боя, – ответил Орлашин.

Фокер мягко коснулся полосы и покатился мимо ангаров и приветствующих его выкриками и аплодисментами зрителей. За ним на посадку пошел мессершмитт. Не так уверенно, покачивая крыльями, выровнялся перед самим касанием, несколько раз подпрыгнул, прежде чем покатился по взлетке, вслед за фокером.

– Класс! – усмехнулся Шмелев, – Видел, какого он дал козла?

– Это пока ни о чем, – нахмурился Орлашин.

– Во, дела, – проводил взглядом мессер Захаров, – Кресты есть, а свастику забыли.

– Свастика запрещена, – повернулся к ангару Орлашин, – Ну, что встали?

– А в кино?

– Так это в кино, – хлопнул старшину по плечу Шмелев, – Пойдем знакомиться с гансами.

– Товарищ капитан, спросить хотел. А вы с майором на чем в Афгане летали?..

Фокер подрулил к Як-ам и остановился. Рядом встал догнавший его мессершмитт. Из кабины вылез одетый в летный комбинезон Люфтваффе пилот, добежал до фокера, влез на крыло и помог выбраться ведущему.

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – удивился Шмелев, – Это же Гельмут.

– Кто? – спросил Захаров.

– Гельмут фон Паннвиц. А ведущий у него… Паша, идем знакомиться. Гельмут немного говорит по-русски, если что.

Орлашин спрыгнул с крыла Як-а, и пошел за Шмелевым.

– О-о-о! Ми керидо амиго! – Гельмут обнял Шмелева и пожал руку Орлашину, – Ви Павел? Алекс абло мучо. Ми папа, – Гельмут кивнул на своего ведущего, – Дэд, дас ист Пауль Орлашин, – сказал он отцу, – Ас русо.

– Ола, Пауль. Густо ен коносерте, – протянул Орлашину руку старший Паннвиц, – Отто.

– Павел. Очень приятно.

– Тамбьен, – улыбнулся старик.

– Мострарле а ми падре ун авион, пор фавор, – сказал Гельмут Захарову, и повернулся к отцу, – Их комме гляйх.

– Покажи ему самолет, – перевел Шмелев.

– Да, конечно, – озадачился Захаров.

– Синьорес, – кивнул Гельмут Шмелеву, – идем за мной, – и пошел к ангару.

– Пуэдо вер? – спросил Отто, показывая Захарову на открытый фонарь Як-а, – Ла кабина.

– Да, конечно, – оживился старшина.

В ангаре никого не было. Гельмут вошел внутрь, за ним Шмелев и Орлашин. У стены стояли три запечатанных армейских ящика. Гельмут подошел к ним и спросил:

– Ви не смотрель?

– Не успели, – ответил Шмелев.

– Окей. Я рассказывать… Как реслинг. Но эс уно пелеа реаль.

– Не настоящий бой, – перевел Шмелев.

– Стрелять только пулемет. Здесь и здесь, – Гельмут показал на ящики, – картучос.

– Патроны, – подсказал Шмелев.

– Щит! Ми русо эс террибле! Ду ю спик инглиш?

– Да, – кивнул Орлашин, – капитан тоже.

– Слава Богу! Так будет легче, – перешел на английский Гельмут, – Бой показательный. Стреляем только из пулеметов. Пули трассирующие, на пластиковой основе. Самолет не повредят, но зафиксируют попадание. По всему корпусу установлены датчики. Как только условные повреждения станут критическими, загорится лампочка на панели, и запустится дымовая шашка. Как будто самолет горит. И сразу на посадку. Понятно?

– А мы готовились к реальному бою, – усмехнулся Шмелев.

– Это чтобы вы не расслаблялись. Нам нужны настоящие бойцы. Все должно выглядеть по-настоящему, – Гельмут посмотрел на Орлашина и добавил, – Простите. Моя вина… Еще одно правило. Это важно. Никаких лобовых атак. У моего отца с этим проблема. Все понятно? Здесь, – Гельмут показал на ящик с надписью “Uniforme”, – ваша форма. Переодевайтесь, готовьте самолеты. Через час вылетаем. У отца завтра день рождения. Этот бой – подарок для него. Поэтому, давайте все сделаем как надо, по-настоящему. Все делаем честно. Но не забываем, что это реслинг. Если справитесь, у меня для вас будет предложение. Встретимся в воздухе.

– Ну, блин, поворот, – сказал Шмелев, когда Паннвиц ушел, – У тебя есть закурить?

– Ты же не куришь. Выдохни.

– Я-то думал… Обидно даже как-то.

Орлашин открыл ящик с формой и вытащил оттуда шлемофон:

– О! Даже говорящие шапки. Ладно, давай работать. Доставай форму. Пойду скажу старшине, чтобы занимался боекомплектом.

Первыми взлетели немцы. За ними на полосу вырулили Як-и. Диспетчер разрешил взлет, и мимо ускоряющихся, подпрыгивающих на травянистом поле самолетов, понеслись деревья, ангары, люди, флаги… Хвостовое колесо орлашинского Як-а оторвалось от земли, самолет приподнял хвост, Орлашин потянул ручку управления на себя, посмотрел вправо – на прячущиеся под широкие кроны домики, неожиданно высокие горы над теряющим объем городом – и услышал в наушниках:

– Семерка, я Восьмой. Как слышишь?

– Слышу тебя, Восьмой. Саша, не задирай высоко, это не МиГ.

– Понял тебя. Курс тридцать пять градусов. Выходим на эшелон.

– Понял, курс тридцать пять.

Взлетев, Як-и парой потянули в безоблачное небо. Шмелев впереди, за ним, метрах в пятидесяти – Орлашин.

– Семерка, я Восьмой. Две тысячи. Разворот.

– Понял, выполняю.

– По курсу две цели. Дистанция три тысячи. Выше десять.

– Наблюдаю визуально.

– Сближаемся до восьмисот и – по схеме. Дистанция в двойке сто. Сохраняем.

– Понял тебя, Восьмой. Сохраняем… Сюда бы радары.

– Сюда бы пиво и баб.

– Дождись вечера.

– Начинаем. Уходи в вертикаль. Расходимся.

– Понял, Восьмой. Выполняю.

Немцы летели навстречу на минимальном расстоянии друг от друга. Когда Шмелев сорвался вниз, отворачивая от сближения правым виражом, оба – и фокер, и мессер – рванули за ним, забыв об Орлашине, самолет которого круто пошел вверх, плавно забирая вправо, так, чтобы, набрав высоту, свалиться сверху, ускоряясь на спуске, когда Шмелев, сделав круг, выведет их под прицел.

Неожиданно мессер задрал нос и пошел вверх, разворачиваясь в сторону Орлашина.

– Восьмой, я Семерка, вступаю в бой с мессером. Фокер – твой.

– Понял тебя, Семерка.

Мессер угрожающе приближался. Страха не было, только бешеное желание нажать на гашетку. Орлашин даже откинул предохранитель.

Разминулись в десяти метрах друг от друга. Гельмут сразу пошел на левый вираж, но Орлашин развернулся через набор высоты и зашел на него сверху. Догоняя мессер, Орлашин увидел, как Отто пытается достать оторвавшегося от него Шмелева трассирующими, как восьмерка, развернувшись, несется навстречу, открывая ответный огонь.

– Отворачивай! – крикнул Орлашин.

Мгновение казалось, что они разошлись, но глиссада вспыхнувшей факелом восьмерки и штопор закрутившегося от удара фокера надежды не оставили. Орлашин ушел вправо, в сторону падающего Як-а.

– Восьмой, слышишь меня?!

– Слышу тебя, – глухой голос Шмелева прорвался через помехи.

– Прыгай, Пашка! Прыгай!

– Горю, Саша…

Город приближался зеленым полем аэроклуба, обретая объем домами и деревьями, столбами и ангарами, людьми с флагами, фотоаппаратами и пивными кружками, молча наблюдавшими, как заходят на посадку два самолета. Один – с красными звездами, другой – с черными крестами.

10

Серега судорожно вдохнул, закашлялся и открыл глаза. У кровати лежал опрокинутый табурет. Саднило кисть правой руки. Серега пошевелил пальцами и сморщился от боли.

– Сережа, как ты себя чувствуешь? – в дверях стояла Жанна Евгеньевна.

– Нормально, – соврал Серега.

– Дай-ка руку, – Жанна Евгеньевна присела на край тахты,

– Да нормально, ба.

– Что ж это ты меня пугаешь? С кем это ты во сне дерешься? Вон, какая царапина. Аж табуретку опрокинул.

– Плавал. И это… Деда во сне видел.

– Спаси и сохрани, Господи, – перекрестившись, Жанна Евгеньевна встала, поставила табурет и пошла к двери, – Сейчас принесу йод.

Серега сглотнул и, как ему показалось, почувствовал на языке горьковатый привкус морской воды. “Нужно обо всем рассказать Варе,” – подумал он и, откинув одеяло, стал быстро одеваться.

– Куда ты? – загородила ему дорогу Жанна Евгеньевна, – Сегодня же суббота.

– Надо, ба, надо, – Серега чмокнул ее в щеку и пошел в сени, – К Пал Петровичу. По делу.

– Там холодно…

Орлашина разбудил крик. Первую минуту он соображал, где он и кто эта всхлипывающая женщина, обнимающая его и размазывающая слезы по его подбородку. Все вокруг постепенно становилось знакомым, прежним – спальня, Зина, фото родителей с маленькой Варей. Павел Петрович приподнял голову:

– А где Варя?

– Спит, наверно.

– Встань, посмотри.

Зинаида Антоновна отпустила Орлашина, встала, накинула поверх ночной рубахи шерстяной платок и пошла в детскую.

– Паша!

Орлашин вскочил и, как был – в трусах и майке – быстрым шагом пошел в комнату Вари. Зинаида Антоновна стояла у заправленной кровати. На помятом покрывале были разбросаны Варины вещи.

– Уехала, паршивка! Я так и знала, – Зинаида Петровна распахнула шкаф, – Наслушалась этого…

– Да откуда ты знаешь?! Вещи на месте?

– Вроде да. Не знаю. Иди звони в милицию!

– И что я им скажу? Дочка уехала с циркачами? Нужно догнать автобус. Я к Варламычу. Тут дорога одна. А ты давай собирайся, надо поспрашать народ. Может кто чего видел. Сможешь?

– Не знаю.

– А чего тут знать? Идешь к Радио-Таньке и спрашиваешь. И ты, того, не переживай так. Верну я Варю. Все будет хорошо.

Зинаида Антоновна давно не видела Орлашина таким. Теплое желание делать все в точности, как он говорит, смутило ее, заставило отвернуться и уйти в комнату. Чтобы, не дай Бог, не заметил легкий румянец порозовевших от возбуждения щек на ее вспухшем от утренних слез растерянном лице.

За калиткой Орлашин повернул направо, в сторону избы с высокими деревянными воротами. Пройдя несколько шагов по искрящемуся на солнце, выпавшему за ночь снегу, председатель услышал, и, обернувшись, увидел догоняющего его Серегу.

– Пал Петрович!

– Привет. Давай не сейчас, – бросил Орлашин Сереге, когда они поравнялись.

– Я к Варе, – Серега пошел рядом.

– Уехала Варя.

– Как уехала?

– Вот и я хочу знать, как уехала.

– Можно я с вами?

– Можно…

Между тем, к сельсовету потянулись люди. Те немногие, кто не пошел на представление, наслушавшись удивительных историй из видений присутствовавших, хотели своими глазами увидеть Анвара Аль "чего-то там”.

На площади не осталось никаких следов шапито. Единственным свидетельством чуда неожиданно оказалась корова, которую привела за собой на веревке Вера Егоровна. Мол, сам Горбачев явился к ней в цирке и вручил эту животину торжественно при свидетелях за ее – Веры Егоровны – выдающиеся трудовые заслуги. Какие именно, не уточнялось, но по утру корова оказалась в стойле. Никуда – к радостному удивлению новой хозяйки – не делась.