Текст книги "Краткое руководство по левитации"

Автор книги: Андроник Романов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Андроник Романов
Краткое руководство по левитации

Arcanum

повесть

М. М.

1

Вялой поземкой потянуло ночью над спекшейся дорожной грязью, размытой накануне осенними дождями. Забытый за лето, холод застеклил к утру вчерашние лужи, загнал в студеные будки собак, а их добрых хозяев и хозяек заставил доставать с антресолей, вытаскивать из комодов осенне-зимнее, пряно пахнущее нафталином. Повлезали в свитера да куртки, обмотались вязаными платками и, ворча на ранние заморозки и невесть откуда взявшийся снег, побрели на ферму и в мастерские работать свою работу.

Было восемь часов утра, когда с будущей федеральной трассы на проселочную дорогу, ведущую в просыпающиеся Барановичи свернул, как скатился с откоса большой темно-синий автобус. Вдоль всего его кузова тянулась белая надпись стилизованная под арабскую вязь, в которой не без воображения прочитывалось – "Ануар Аль Нахи”, и ниже, поверх густого ультрамарина приплясывало на выбоинах разбитой дороги темно-красное уточнение "Магия и целительство. Кооперативный аттракцион".

Автобус ехал с заметным креном из-за полуспущенного переднего левого колеса. Если бы не это обстоятельство, не случилось бы то, о чем до сих пор, спустя тридцать лет, спорят жители окрестных деревень, рассказывая приезжим о событиях, свидетелями которых они стали, и о которых пойдет речь в нашей необычной для прагматичного читателя истории.

Нужно с самого начала пояснить. Населенный пункт, в сторону которого ехал автобус, расположен на границе Тверской и Московской областей и соотносится с белорусскими Барановичами как рубка леса с рубкой корабля. Барановичами село стало именоваться в начале прошлого века по прихоти владельца имения, на территории которого располагалось. Тем владельцем был молодой литератор Блавацкий, известный узкому кругу историков литературы не столько сочинительством и родством с Еленой Петровной Блавацкой, сколько долгой скучной перепиской с философом Соловьевым и многочисленными любовными письмами в адрес предмета безответного обожания, графини Елизаветы Александровны Розвадовской, в то время полноправной владелицы малоросского имения Барановичи, ставшего впоследствии городом и – подчеркнем еще раз – не имеющим никакого отношения к эпицентру нашего повествования.

Миновав два десятка дворов окраины, автобус выехал к сельсовету – большому купеческому дому с выцветшим флагом и бодрым социалистическим транспарантом, криво приколоченным над почерневшими от времени резными ставнями. Скрипнув тормозами, автобус остановился, с шипением открылась передняя дверь, с подножки на мерзлый асфальт спрыгнул водитель, и, не обращая внимания на парочку любопытствующих школьников, пошел осматривать пробитое колесо. За ним на землю Барановичей мягко спустился человек восточной наружности лет тридцати пяти – сорока, в длинном кожаном пальто и черной фетровой шляпе из-под широких полей которой на поднятый воротник и плечи спускались темные волнистые волосы. Человек тоскливо оглядел окрестности и смачно выругался, умело вплетая в чистейший русский мат звучные арабские непристойности. Опорожнив таким образом резервуар душевной скорби, он обошел автобус, посмотрел на колесо, на водителя и спросил:

– Запаска есть?

2

К вечернему приему пищи семейство Орлашиных готовилось всем составом. Павел Петрович, его жена Зинаида Антоновна и их осемнадцатилетняя дочь Варвара.

Столичные гости в таком составе и с такой помпой в последний раз в Барановичах бывали аккурат после революции. Пара скорых на расправу комиссаров с вооруженным продотрядом. Увезли никому не нужного спившегося барина с престарелой тёткой в лес, устроили раскулачивание, повесили батюшку, набили подводы зерном, мукой и прочим "буржуйским добром" и уехали, оставив красный флаг над маковкой домовой церкви Блавацких.

Слух о нечаянных гастролерах разнесся по селу моментально. Прочли и арабскую вязь и про "магию с целительством". Впечатленные прошлогодними телесеансами Кашпировского, барановчане на контакт не пошли, предпочитая сперва понаблюдать за экстрасенсами из-за занавесок домов, прилегающих к сельсоветовской площади.

Ближе к девяти стало понятно, что отремонтироваться своими силами у пришельцев не получится. Выматерившись от души, водитель пнул колесо, снятое с помощью похожего на тележку домкрата и пошел обратно в тепло. Нажал на кнопку под бампером, дверь распахнулась, но войти не успел – из темного нутра автобуса высунулся человек в кожаном пальто. Шляпы на этот раз на нем не было.

– Что, Василий, не поедет наша колесница? – громко спросил он.

– Не поедет, Анвар Иванович. Местных надо просить.

– Ну надо, так надо, – Анвар Иванович обернулся, – Светлана, собирайся. Организуешь нам теплый прием у местных. Сможешь?

– Ну а кто же еще, маэстро? – ответило автобусное нутро звонким женским голосом.

Водитель поднялся в салон, дверь закрылась, и уже через минуту распахнулась снова, выпуская на мороз длинноногую блондинку в дорогом белом пуховике с арафаткой, намотанной поверх воротника до самых глаз.

Царапая шпильками девственный колхозный наст, она бодро засеменила к сельсовету, поднялась по трем шатким ступенькам крыльца, толкнула незапертую дверь носком сапога, вошла внутрь, отсутствовала минут десять, а когда вышла, уже была не одна. Рядом с ней шли два растерянных аборигена. Один – тот, которого Светлана держала под руку – был председателем Павлом Петровичем Орлашиным, лет сорока пяти, небольшого росточка, с пузиком и залысиной на макушке, второй – помощник председателя Серега – долговязый, нервный и молодой.

Светлана постучала ладонью по тёмно-синему тулову автобуса, дверь распахнулась, и навстречу аборигенам спустился тот, кого Павел Петрович и Серега – со слов Светланы – знали как Ануара Аль Нахи́ – мага и целителя из Дамаска, хранителя тайных знаний Авиценны, одного из эфирных учеников великого Мишеля де Нострадамуса и прочая и прочая в таком же духе, и, по совместительству – что не менее важно – артиста Московского цирка на Цветном Бульваре.

Судя по неестественно счастливой улыбке, местный правитель был одновременно ошеломлен и чрезвычайно озабочен. Ему было до чертиков страшно. Подойдя к маэстро, он вдруг спрятал руки за спину и, не меняя выражения лица, выдавил:

– Здрасте вам наше…

Маэстро улыбнулся:

– Здравствуйте, дорогой…

– Павел Петрович, – быстро подсказал Орлашин.

– Павел Петрович. Не могли бы мы рассчитывать на ваше гостеприимство по случаю недоразумения? Мы, понимаете ли, отстали от колонны.

– Могли бы! Еще как могли бы! – Орлашин испугался еще больше; бледнея, он повернулся к помощнику, – Сергеич, организуй того… ребят чтоб это… колесо…

Помощник молча двинулся в сторону мастерских, и в воздухе образовалась физически ощутимая пауза. Председатель продолжал улыбаться, между тем, как маэстро беззастенчиво его разглядывал, определенно получая удовольствие от усугубляющейся неловкости.

– Спасибо, Павел Петрович, – наконец-то произнёс он, – А нет ли у вас здесь гостиницы? Нам бы отдохнуть с дороги?

– Нету, – подумал Орлашин, но вслух произнес: – Какая такая гостиница, товарищ заслуженный народный артист? Я вас к себе приглашаю. У меня как раз того… день рождения был. Дата. Товарищей ваших артистов… помощников товарища заслуженного мы поселим у Веры Егоровны. У нее большой дом. Она там поживает… проживает совсем одна. Милости просим к нашему, так сказать, шалашу, товарищи!

Председатель неожиданно протянул маэстро руку, которую тот неохотно пожал. И тут из дома напротив вывалило сразу человек десять.

– Хорошо, – сказал, глядя на них, маэстро, – В восемь?

– А? Да. А откуда?.. Ну да…

– Спасибо. Премного вам благодарен, – маэстро взял за руку Светлану, слегка подтолкнул ее к автобусу, кивнул на прощанье председателю и поднялся по ступенькам. Дверь за ними с шипением закрылась.

Павел Петрович секунды три смотрел в хмурое кучерявое небо, плывущее в темном лобовом стекле автобуса, потом повернулся и пошел прочь в сторону клуба. Нужно было предупредить жену о предстоящем визите.

Площадь неспешно наполнялась сельчанами. Они как-будто бы прогуливались, покуривая, переговариваясь друг с другом, приближаясь к автобусу, как пугливые зайцы, кругами. Заморозки уже никого не смущали.

Со стороны мастерских пришли трое – Серега и два чумазых мужичка в промасленных спецовках. Серега постучал в дверь автобуса. Вышел водитель. Поговорили. Мужики осмотрели колесо и укатили его туда, откуда пришли.

До вечера у сельсовета перебывали все, даже бывший завлит драматического театра, переехавший на родину предков, в Барановичи, как он говорил, по политическим соображениям. Абсолютно седой, ходивший на собрания во всем черном с толстой железной цепью на шее, настолько старый, что ни фамилии, ни, тем более, имени его уже никто не помнил. Он настойчиво пытался привлечь внимание артистов декламацией плохих стихов, стучал в дверь, а когда его не впустили, предал приезжих публичной анафеме, обмочив тоненькой струйкой правое заднее колесо автобуса.

За короткий световой день сельчане насчитали пятерых. Цирковые выходили несколько раз по нужде, дважды – в сельсовет звонить и один раз – выбросить здоровенный черный целлофановый мешок с мусором. Кроме факира, блондинки и водителя, на свет показалась странная парочка альбиносов – парень и девушка, похожие друг на друга как близнецы. По отдельности их никто не видел. Они выходили и возвращались всегда только вместе.

В восьмом часу к автобусу подошел Серега – звать маэстро к Орлашину на ужин и проводить остальных к Вере Егоровне. Орлашин жил рядом, через улицу, а вот импровизированный постоялый двор располагался на южной оконечности села, то есть, идти туда нужно было целых восемь минут.

3

Орлашин не был гостеприимным хозяином, но перед столичным гостем решил блеснуть. Стол накрыли заранее. Сервирован он был на пятерых – маэстро обещал прийти с помощницей. По случаю достали из кладовой блавацкое столовое серебро и расписной фамильный сервиз. В центре стола, накрытого полотняной скатертью, на блюде, обрамленном тонким фарфоровым кружевом, под перламутровым клошем томился фаршированный гусь. За ним, в фарфоровой же ладье густым ароматом плыл печеный картофель, разломленный надвое и посыпанный мелконарезанной зеленью. В двух соусницах с картинками из испанской сельской жизни, соперничали ароматами деревенский – с беконом – и сливочно-грибной соусы. Сценку свидания миниатюрного солдата с крошечной танцовщицей, прикрывающей лицо черным севильским веером, венчал салат из помидоров, смягченный свежайшей сметаной. А в соседней салатнице, над танцующими веселую севильяну лоснились ощущаемым вкусом маринованные опята. Натюрморт дополняла мельхиоровая фруктовница с яблоками. Особым изыском для деревенского стола выглядел островок чернослива с ломтиками лимона на веточках свежей – еще в каплях воды – петрушки.

Аккурат в тот момент, когда на плите засвистел чайник – вода в умывальнике к приходу гостей должна была быть теплой – на подстанции перегорел трансформатор, и у Орлашиных, равно как и в половине домов Барановичей, погас свет. Достали подсвечники. Гостя Павел Петрович пошел встречать с канделябром.

Первой в комнату вошла Светлана.

– Добрый вечер, – хозяйка протянула ей руку, – Я Зинаида Антоновна. А это наша дочь – Варя. Проходите пожалуйста.

– Здравствуйте. Очень приятно. Светлана. Как у вас тут… загадочно.

– Да уж… У нас бывает. Опять авария какая-нибудь. А где же?..

– Знакомьтесь, – Орлашин пропустил вперед факира, потом уже вошел в комнату сам, – Это мое семейство. Как говорится, семья в куче, не страшна и туча. Зинаида Антоновна, супруга. Между прочим, правнучка нашего Сергея Алексеевича. Помещика нашего Блавацкого… Варя. Дочка.

Дочка Варя выпрямилась, попыталась было улыбнуться, но тут же смутилась и опустила голову, пряча раскрасневшееся лицо. Одетый в черное, факир напоминал снявшего маску марионеточника.

– Зинаида Антоновна, Варя. Добрый вечер. Я Анвар.

– Хорошо, – Зинаида Антоновна растерянно подала ему руку, – Проходите пожалуйста, Анвар. Мы вам рады. Гости у нас бывают редко. В смысле, приезжие гости. Не обращайте внимание на мужа. Он любитель погордиться моим происхождением, особенно после Перестройки. Присаживайтесь, пожалуйста.

– Шикарный у вас дом. Видимо, старый. Барский?

– Это бывший летний дом княгини Ольги Александровны, тетки Сергея Алексеевича. Мы в прошлом году своими силами восстановили старую церковь, и у нас каждый день проходят службы. Отмечаем все религиозные праздники. Проходите. Вот сюда, пожалуйста. Извините за простую еду. Как говориться, чем бог послал…

– А бог послал Александру Яковлевичу на обед бутылку зубровки… – весело подхватил факир, – Это из "Двенадцати стульев".

– Да-да, домашние грибки… Вот они, кстати, – рассмеялась хозяйка.

– А где у вас можно помыть руки? – спросила Светлана.

– Умывальник в кухне. Сюда, пожалуйста… Не замерзли? Вон какой октябрь выдался, – Зинаида Антоновна приоткрыла дверь в кухню, пропуская вперед маэстро и Светлану. Закончив с полосканием рук, гости заскрипели стульями, расселись.

– Варвара, принеси нам du vin, – сказала с деланным прононсом Зинаида Антоновна, берясь обеими руками за блюдо под клошем и пододвигая его к себе.

Варя вышла в кухню, тут же вернулась и поставила на стол две разнокалиберные бутылки. Одну – с водкой “Абсолют”, другую – с красным “Саперави”. Придвинула к столу табурет – стульев на всех не хватило – и села рядом с отцом.

– Павел Петрович говорил, что у него день рождения, – сказал Анвар.

– Да какое там! – хозяйка сняла с блюда клош, и к потолку поднялось облако аппетитного аромата, – Анвар, простите, как вас по отчеству?

– О-о, с этим проблема. Но если надо, зовите меня Анвар Иванович. Так меня зовут все наши. Водитель как-то ляпнул, и приклеилось. Пусть будет Анвар Иванович. Да?

– Хорошо, – согласилась Зинаида Антоновна, – Пусть будет… – и обращаясь к Орлашину, – Дорогой, не поможешь?

Павел Петрович поднялся, взял ножницы для разделки птицы и принялся ловко расчленять сочащегося жиром гуся.

– День рождения был позавчера. Это ничего. Был бы повод посидеть с умным человеком, – Зинаида Антоновна мельком взглянула на Светлану, пододвинула стул так, чтобы сидеть напротив маэстро, – Орлаша, наливай, – и ласково потрепала Павла Петровича по спине, – Давайте выпьем за знакомство.

– Голова седа, да душа молода, – улыбнулся Орлашин, открыл “Абсолют”, взялся за штопор, хлопнул пробкой “Саперави” и налил в чистейший дореволюционный хрусталь – себе и факиру водки, а Светлане и супруге – вина.

Принялись за закуски. Светлана взяла тарелку маэстро, положила в нее всего понемногу, поставила, взялась было за свою, но ее опередил Орлашин.

– Спасибо, мне пожалуйста салата и… Да, спасибо… Совсем немного… Спасибо.

– Как вы думаете, Анвар Иванович, будет война? – спросила хозяйка, пытаясь поизящнее обхватить длинными пальцами бокал с вином.

– Непременно, – факир поднял хрустальную рюмку, – За знакомство.

Мужчины выпили, дамы пригубили. Орлашин со словами "ну и компенсируем" взялся за бутылку "Абсолюта".

– Как вам наши Барановичи? – краснея, почти шепотом спросила Варя.

– На белорусские не похожи, – улыбнулся факир и посмотрел в ее сторону.

– А вы правда из Дамаска?

– Правда. Мои родители служили в советском представительстве в Сирии. Я родился в Дамаске.

– И вы знаете все-все на свете? – спросила Варя с такой непосредственной искренностью, что маг рассмеялся.

– Нет конечно, ну что ты, девочка… Прости, пожалуйста. Я цирковой артист. Не обижайся. Что ты хотела спросить?

– Что такое счастье? – ответ на этот вопрос был настолько важен для Вари, что она задала бы его в любом случае.

– Счастье… – факир посмотрел Варе в глаза.

– А вы знакомы с Кашпировским или Чумаком? – перебила его хозяйка, – Вы, наверное, много путешествуете. Как же это, должно быть, романтично! А вот мой муж меня никуда не возит. Да, Орлаша?

Председатель поморщился, но смолчал.

– Говорят, на вашем авто написано, что вы маг и целитель. Это правда? – произнесла Зинаида Антоновна милостиво улыбаясь, – Это же вы Анвар Аль Нах?

– Аль Нахи́… Нахи́ – это имя бога, – холодно ответил факир, – А вы, я вижу, не верите в магию…

Не успела хозяйка ответить, как факир схватил столовый нож, одним сильным ударом отрубил себе кисть левой руки, которая, вскочив на все свои пять пальцев, понеслась перепрыгивая через тарелки к оторопевшей Зинаиде Антоновне, прыгнула на нее и тут же рассыпалась тысячью гаснущих сиреневых искр. Хозяева были потрясены. Варя смотрела на Анвара с ужасом и обожанием. Орлашин замер с полуоткрытым ртом – он собирался вмешаться в разговор предложением выпить. В одной руке у него плескаясь дрожала полная стопка, в другой заклинило вилку со свисающим грибочком. Взгляд председателя тускло наливался инсультом. Между тем, как глаза Зинаиды Антоновны не были так широки с того самого случая в детстве, когда, катаясь на соседском велосипеде, она свернула на ухабы, и ее дотрясло до первого в жизни, поразившего как удар молнии, оргазма.

Факир расхохотался:

– Простите, не удержался… А вы, Варенька, верите в магию?

– Как так может быть? – хозяйка приходила в себя медленно, машинально поправляя и ощупывая подол длинной юбки, – Такого не может быть. Орлаша, ты видел? Орлаша! Да очнись ты!

Орлаша поставил стопку на стол, сунул грибочек в рот, и начал медленно его пережевывать.

– Успокойтесь пожалуйста. Считайте что это иллюзия. Так будет проще, – факир продолжал улыбаться.

– Да, так будет… Так это фокус? – Зинаида Антоновна нервно хихикнула, помолчала, и уже серьезно спросила, – Что значит “считайте”? Так это был фокус? Вы же фокусник? – и уже с некоторым кокетливым удовольствием, – Вы меня так напугали.

– Это не совсем фокус. Я объясню. Вы, я, Варя, Павел Петрович, Светлана, все мы живем в мире условных абстракций. К примеру, – Анвар взял со стола нож, – Что это?

– Не понимаю, – пожала плечами Зинаида Антоновна, – Ну нож. Вы же не будете снова…

– Для чего он?.. Ну, смелее.

– Ну, чтобы резать.

– Точно. И вы знаете о его свойствах. Он острый, твердый, опасный. Да? Вас научили, вы попробовали и убедились. Да, точно, опасный. И полезный, когда нужно нарезать хлеб. Каждый предмет не просто назван, но имеет свои свойства, ассоциации, архитипические маркеры. Понятно говорю? Вам не обязательно видеть предмет, достаточно прямой ассоциации, мозг сработает на опережение. Мне достаточно сказать “острый”, и воображение тут же нарисует нож. Это если по-простому.

– Все равно, это ничего не объясняет, – сказала Зинаида Антоновна, – Я все видела своими глазами.

– Это не совсем так. Вы увидели то, что вам показал я. Вернее не я, а ваш мозг. Но в реальности этого не было. Видите, вот моя рука. Поэтому да, это был именно фокус. Магия – это когда проекция материализуется, когда меняются свойства.

– А это возможно? – быстро спросила Варя.

– Возможно, – ответил факир и поднял пустую стопку – Павел Петрович, что ж это мы?

– Ну… – Орлашин потянул “Абсолют” к стопке маэстро.

– И нам со Светланой налей, – Зинаида Антоновна поставила перед Орлашиным винные бокалы.

– Давайте за любовь, – маэстро с нежностью посмотрел на Светлану, – За женщин. Куда мы без вас? Да, Павел Петрович? За вас, Варенька. За первую чистую любовь.

Орлашин перевел взгляд на Зинаиду, лицо его стало мягче, уголки губ, прежде уверенно смотревшие вниз, вздрогнули, попробовали приподняться:

– Да, – улыбнулся Орлашин, – Я…

– Я отлично помню! – перебила мужа Зинаида Антоновна, – Это был молодой лейтенант. Если бы не…

– Да-да, хорошо, – прервал ее маэстро.

– Простите, Анвар Иванович, – Варя как на уроке потянула вверх пальчик, – Вы имеете в виду возможность сделать воображаемое реальным?

– Варя! – крикнула шепотом Зинаида Антоновна, – Что за глупость ты несешь?!

– Погоди, Зин, – Павел Петрович поднял рюмку, – За любовь! – звякнул стопкой о стопку факира и тут же, без положенной паузы, опрокинул ее в рот.

– То, что дочка говорит… Это… – председатель поставил рюмку и изобразил руками квадрат, – Вот мне если приснился этот… чемоданчик… с деньгами… Я его, значит, спрячу… закопаю. Можно сделать так, чтоб он там был, когда я проснусь. Так?

– Орлаша! Мы тут вообще-то о любви.

– Именно об этом маэстро и говорит, – вмешалась в разговор Светлана.

– А вы это умеете? – тихо спросила Варя.

– Это все очень непросто, Варенька. Одно дело, парапсихология, другое – вмешаться в естественный ход жизни. Я ведь понимаю, о чем вы… – Анвар поставил полную рюмку на стол, – Вы получите желаемое естественным путем по мере роста вашей души. Всему свое время. Знаете, как сказал великий Аль Тургаи, береги себя, чтобы в один прекрасный день не осознать всю бессмысленность того, что ты делал. Самое главное, понимать что вы по-настоящему хотите. Вы знаете?

– Я – да, – уверенно сказала Варя.

– Хорошо если так, – улыбнулся факир, – потому, что самое сложное в жизни – не ошибиться с целью.

В сенях скрипнула, затем хлопнула дверь, и на пороге вырос Серега.

– Здрасьте, – сказал он сконфуженно, слегка поклонившись, – Товарищ волшебный, попросили передать, ваши у Веры Егоровны. Просили передать все в порядке.

– Спасибо, – кивнул Сереге маэстро, но тот не спешил уходить, перевел взгляд на Варю, которая его слишком уж заметно не замечала, и увидев это, факир улыбнулся, – Скажите, молодой человек, а у вас есть цель?

Серега смутился еще больше и ничего не ответил.

– Садись с нами, сынок, – добродушно махнул рукой Орлашин, – Варюха, принеси табурет.

Серега снял бушлат, положил его на пол у стены и сел по левую руку от Зинаиды Антоновны.

– Ну так что? – не отпускал взглядом Серегу маэстро.

– Я хочу уехать в Америку, – быстро ответил Серега.

– Это прекрасно, честное слово! – улыбнулся Анвар, – И что вы там будете делать?

– Денег заработаю, – Серега покраснел.

– Понятно, – факир перевел взгляд на Варю, – По поводу желаний, кстати, есть одно полезное упражнение.

– Сережа, на, возьми, – Зинаида Антоновна протянула Сереге свою десертную тарелку, – Положи пока салат. Ты ешь белое мясо?

– Представьте себе корзину с яблоками, – продолжил Анвар, – Каждое яблоко – это ваше желание. Произносите вслух желание – достаете яблоко. Делаете это до тех пор пока желаний не останется. Самое сокровенное всегда на дне. Это и есть то, чего вы хотите на самом деле. Попробуйте.

– Как интересно! – Зинаида Антоновна положила в Серегину тарелку кусочек гусиной грудки, – У нас в библиотеке работает одна девушка. Надо ей посоветовать. Она никак не может определиться с парнями. Не знает кого выбрать.

– Это Валька, что ли? Да она шалава.

– Павел! – Зинаида Антоновна шлепнула ладонью по столу, – Вы уж простите, пожалуйста, Анвар Иванович. Тонких материй в сельской школе не преподают.

– А что я сказал? – поднял брови Орлашин, – Сколько кобылке ни прыгать, а быть в хомуте. Еще водочки? Вы, товарищ факир, все правильно говорите. Цель, оно конечно, должна. Я вон тоже в школе, того, мечтал выучиться. Чтобы как батя мой, летчиком. Самолеты любил, понимаешь. Но кусал бы локоток, да шея коротка.

– Попробуйте гуся, Анвар Иванович, – Зинаида Антоновна потянулась за тарелкой маэстро.

– Давайте, – согласился факир.

– А вы можете что-нибудь еще показать, – Зинаида Антоновна ткнула разделочной вилкой в сочное подрумяненное гусиное бедро.

– Хорошо. Спасибо. Шикарный гусь, – Анвар принял из рук Зинаиды Антоновны тарелку, – Вот вы, Варенька, сказали, что знаете чего хотите по-настоящему. Вы, простите меня, сейчас руководствуетесь формальной логикой. Не учитываете условия и обстоятельства. Мне бы не хотелось, чтобы вы разочаровались. Ничего хорошего в таком опыте нет.

– Что-то я совсем запуталась? – Зинаида Антоновна положила нож на салфетку, – Что вы имеете в виду?

– Проще показать.

– Да. Вы же обещали. Да и Сережа не видел как вы это, с рукой. Еще один фокус, пожалуйста.

– Вы даже не понимаете о чем просите, – улыбнулся маэстро, – Но будь по вашему. Давайте я покажу вам всем. Это будет правильно. Варя, подайте мне, пожалуйста, яблоко. Любое. Спасибо. И блюдце, будьте любезны. Да, это подойдет. Спасибо. Не отвлекайтесь, пожалуйста, чтобы не было потом вопросов. Смотрите внимательно.

Анвар положил яблоко в блюдце, взял его пальцами за край, медленно приподнял, резко в него дунул и поставил – уже пустое – на стол. Яблоко же осталось висеть в воздухе. Факир повел рукой, и оно стало поворачиваясь подниматься все выше и выше, заставляя Варю, Серегу, Зинаиду Антоновну и Павла Петровича следить за ним не отрываясь, пока внезапно, с резким хлопком не исчезло, оставив легкий сиреневый дымок.

– А теперь смотрите сюда, – сказал маэстро и показал взглядом на стол, – Вот оно.

Яблоко лежало в чайном блюдце, которое секунду назад казалась пустым.

– С вашей точки зрения, то есть буквально с того места, где вы по жизни находитесь, не видно ничего необыкновенного, поэтому вы и считаете, что нет никакой метафизики. Так же и с вашими целями. Мир разнообразней, чем вы думаете. Я вам покажу, – факир щелкнул пальцами, – Знаете что? У меня идея. Мы сделаем что-то необыкновенное. Для вас, Варя, – маэстро поднял рюмку, залпом выпил и, выдерживая паузу, посмотрел на присутствующих, – Дадим представление здесь, в Барановичах. А, Светлана?.. Завтра. Я сегодня обо всем договорюсь. Устроим вечернее представление. У вас есть телефон?

– Обижаете. – нахмурился Орлашин, – Мы ж не деревня какая.

– А мы успеем собрать зрителей?

– У настоящего художника, Варенька, может быть только один зритель. Бог. Иногда к Нему присоединяется женщина, – улыбнулся маэстро.

– Знаете, – поднялась из-за стола Зинаида Антоновна, – есть что-то интимное в таком способе познания мира. Я имею ввиду, через другого человека… Слушайте, все, что вы нам показали это ведь гипноз, да?

– Пусть будет гипноз, – улыбнулся маэстро, – животный магнетизм. Пожалуй, с этого и начнем.

4

Ночью сменился ветер, и зима не успев начаться закончилась. Остатки снегопада вылились к утру шумным трехчасовым дождем. В широкой долине, окруженное густым холодным туманом, просыпалось село Барановичи.

Помощник председателя сельсовета Серега Олейников был разбужен бабушкой в восемь сорок пять, как и заказывал. Прячась от немцев под сбитым им из берданки юнкерсом, он услышал откуда-то сверху, со стороны кабины пилота голос из работающей рации: "Сереженька, просыпайся, пора вставать" и почувствовал возвращающее к реальности ласковое прикосновение бабушкиной ладони. На столе его уже ждали блины с вишневым вареньем и любимая кружка для чая, заваренного сегодня со смородиновым листом.

Буркнув "ну баушка", он перевернулся на спину и открыл глаза. Где-то там, над Тугановкой, должно быть, показался краешек солнца. Прошлым летом они ходили туда с Варей на рыбалку. Хотя, какая там рыбалка с Варюхой! Полезли в реку, распугали всю рыбу, а потом, забросив удочки, лежали на песке, смотрели в облака и говорили.

– А я поеду в Москву в театральное поступать. Как думаешь, получится из меня актриса?

Она смеялась и брала его за руку как раньше, но детство для Сереги уже кончилось, и эти слова его расстраивали, а прикосновения волновали.

Нужно было встать и идти в сельсовет. О Варе думать не хотелось, но думалось. Как она смотрела на фокусника… Спуская ноги на холодной пол, Серега подумал, что хорошо бы уехать в Америку, разбогатеть и приехать в село на иномарке. Подкатить к библиотеке, выйти эффектно, весь такой в “Монтане”, а навстречу Варя… Здесь мысль оборвалась – холодная вода из умывальника взбодрила и сделала его снова несчастным. Одевшись, позавтракав и пообещав вернуться пораньше, он спустился с крыльца в туман и пошел в сторону сельсовета.

Дорога была пустой и знакомой, до каждого выступающего из тумана силуэта, кроме… Серега остановился. Левее колокольни маячил абсолютно чужеродный мягкому акварельному ландшафту Барановичей бело-синий полосатый купол. Серега пустился по слякоти бегом. Через пару минут, тяжело дыша, он стоял у основания большого циркового шатра, в темное нутро которого какие-то мрачные люди таскали его электрическую начинку: ящики с волочащимися кабелями и торчащими проводами. Автобус фокусника теперь загораживали два грузовых КАМАЗа, такого же, как и автобус темно-синего цвета. Широкой дугой, огибая шатер, Серега припустил к зданию сельсовета.

Между тем, в опустевшем доме Орлашиных звенел надрываясь на прикроватной тумбочке старенький механический будильник. Варя прихлопнула его ладонью, вылезла из-под одеяла и пошла в общую комнату, в центре которой все ещё стоял разложенный к приходу гостей полированный гарнитурный стол. Ходики над комодом показывали половину десятого. Нужно было заставить себя проснуться, сменить теплую пижаму на холодные джинсы и колючий свитер, доплестись до умывальника, умыться, почистить зубы, съесть что-нибудь из холодильника и идти на работу в библиотеку. Эту последовательность действий Варя представила себе списком, который – будь он настоящим – лень было бы дочитывать до конца, так хотелось вернуться к мягкой подушке и уютному одеялу, закрыть глаза и поспать еще часок, другой. А потом проснуться и увидеть его. Тем более, что до обещанного вечернего представления было, как до будущей весны – еще очень и очень далеко.

После ужина отец с маэстро ушли в сельсовет звонить в Москву. Их долго не было, а когда вернулись и стали устраиваться на ночлег, гостям постелили врозь, в разных комнатах. И это почему-то Варю обрадовало. Она помогла матери убрать со стола, помыла посуду и легла в детской. Долго лежала глядя в темноту, но уснуть так и не смогла. Щеки ее горели, ей пришла в голову странная мысль, и она целый час собиралась с духом, чтобы осторожно вылезти из-под одеяла, пройти на цыпочках мимо родительской спальни и тихонько приоткрыть дверь в темную комнату, где спал он. Маг проснулся от ее прикосновения, но вместо того, чтобы сделать все так, как нарисовало ее воображение, принялся шепотом объяснять что такое любовь и близость, а потом, посоветовав не игнорировать тех, кому она по-настоящему дорога, выставил за дверь. И можно было бы отчаяться – так горько она потом плакала в своей постели – если бы сегодня он не устраивал представления ради нее. Это было важнее всего на свете. С этим радостным ожиданием можно было забыть об умывальнике, зубной щетке и работе, улыбаясь, обнимая подушку и закрывая глаза.

5

Идея организовать представление здесь, на площади была настолько спонтанной, что ни вчерашний разговор факира с Москвой, ни его раннее исчезновение не предвещали такого поворота событий. Орлашин представлял себе что-то вроде собрания или лекции в актовом зале, но никак не появления полосатого циркового шатра, занявшего добрую половину площади перед сельсоветом. По дороге на работу председатель с хорошим запасом обогнул шапито, и теперь стоял в своем кабинете у окна, мирный вид из которого заслонял ультрамариновый кусок ПВХ. Стоял, пока в дверь не постучали и не вошли, не дожидаясь его председательского разрешения. Это была Светлана.