Текст книги "Смерть постороннего"

Автор книги: Андрей Курков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Виктор перевел глаза на будильник, стоявший на тумбочке. Полвторого.

– Хорошо, – сказал Виктор.

Он одел свой голубой махровый халат и пошел в ванну. Умылся холодной водой. Потом – в кухню. Поставил на плиту чайник, пишмашинку на кухонный стол.

Вслушался в тишину ночного двора. Посмотрел на дом напротив – во всем доме горело только два окна.

Чужая бессоница не волновала Виктора. Он уже пришел в себя, только в голове ощущалась какая-то тяжесть.

Достал лист бумаги, вставил в машинку и снова прислушался к тишине ночной улицы.

Из тишины родился звук подъехавшей к парадному машины. Хлопнула дверца.

Виктор сидел и терпеливо ждал звонка в дверь. Но вместо звонка через минуту он услышал осторожный стук.

Мужчина лет пятидесяти с заспанным лицом и красными глазами протянул ему большой коричневый конверт.

– Я буду внизу, в машине. Если засну – постучите в дверцу, – сказал он, не заходя в коридор.

Виктор кивнул.

Уже усевшись перед машинкой, раскрыл конверт, вытащил лист бумаги и театральную программку.

"Пархоменко Юлия Андреевна, 1955 года рождения, с 1988 – солистка Национальной Оперы. Замужем, двое детей, – читал Виктор отпечатанный на машинке текст, – в 1991 г. перенесла операцию на груди. В 1993 в качестве свидетеля привлекалась к суду по делу об исчезновении артистки Национальной оперы Санученко Ирины Федоровны, с которой состояла в открыто враждебных отношениях. В 1995 году отказалась от участия в гастрольной поездке в Италию, чем чуть не сорвала запланированные гастроли."

Дальше было добавлено от руки: "тяжело перенесла гибель своего ближайшего друга писателя и депутата парламента Николая Александровича Якорницкого, с которым познакомилась во время своего выступления на закрытом праздновании депутатами Дня независимости Украины в Мариинском дворце в 1994 году". Эти строчки были подчеркнуты красным карандашом и Виктор тут же вспомнил о своем последнем разговоре с Игорем Львовичем.

Он несколько раз прочитал подчеркнутые строчки. Информации было маловато, но ритм мыслей уже настроился на печаль будущего текста.

Виктор просмотрел программку, на второй странице увидел цветное фото солистки. Красивая стройная женщина с ярким, должно быть искуственным румянцем на щеках. Миндальный разрез глаз, каштановые волосы, ровной волной сбегавшие с плеч. Театральное платье очень подходило ей.

Виктор снова сосредоточился на чистом листе бумаги, вставленном в машинку.

"У арабов белый цвет считается траурным", – подумал он, приближаясь пальцами к буквенной клавиатуре.

"У всего живого на земле есть свой голос. Голос – это признак жизни, признак счастья или горя. Он может усиливаться, обрываться, срываться, переходить в едва слышимый шепот. В хоре нашей жизни трудно выделить отдельные голоса, но когда они вдруг замолкают, возникает ощущение конечности любого звука, любой жизни. Голос, который нам больше не дано услышать, был любим многими... Он сорвался неожиданно и преждевременно. В мире стало намного тише, но это не та тишина, которую ищут любители покоя. Эта возникшая тишина, как черная дыра во вселенной, лишь подчеркивает конечность любого звука и бесконечность прошлых и будущих потерь..."

Виктор поднялся, заварил себе чая и с полной чашкой вернулся за стол.

"...голос Юлии Пархоменко затих. Но пока стоят стены Мариинского дворца, пока позолота внутреннего купола отражает великолепие Национальной Оперы, она останется среди нас, растворившись золотой пылью в воздухе, которым мы дышим. Ее голос станет позолотой тишины, которую оставила она после себя."

– Многовато золота, – подумал Виктор, остановившись. Снова взял листок с текстом, пробежал уже в который раз глазами подчеркнутые рукописные строчки.

– Как же сюда вставить этого Якорницкого? – думал он. – Любовь? Любовь...

Он задумался, глотнул чаю. Прочитал уже написанный текст. Продолжил.

"Совсем недавно сама Юлия пережила тяжелую потерю. Пропал голос ее любимого человека. Замолчал внезапно, сорвавшись криком вниз, в бездну, куда по законам притяжения смерти падает все, отжив, отборовшись или же просто проиграв..."

Тут Виктор снова отвлекся и взял в руки программку, просмотрел ее внимательнее и едва заметно улыбнулся.

"Совсем недавно, исполняя партию Тоски в опере Пуччини, она сама сыграла, пропела всю свою трагедию, всю до последнего ее прыжка со стен крепости. Неважно, как она умерла. Пусть, она умерла по-другому, но нам, тем, кому ее жизнь была слышна, теперь предстоит нелегкая задача привыкать к тишине и выискивать в этой тишине золотые пылинки ее прошлого присутствия. Давайте же помолчим все вместе, чтобы легче было нам услышать посреди наступившей тишины ее голос, услышать, запомнить и сохранить в нашей памяти надолго, до тех пор, пока наши голоса не смешаются с тишиной и вечностью..."

Виктор выпрямил спину, отдышался, словно только что пробежал стометровку, а не отстукивал буквы и слова на пишмашинке. Потер пальцами виски, прогоняя напряжение, в которое его ввергло это срочное ночное задание. Но вот задача была выполнена.

Он взял в руки готовый текст. Прочитал и самому стало жаль неизвестно как погибшую или умершую оперную певицу.

Выглянул в окно – внизу стояла машина, ждала.

Виктор поднялся, повернулся и тут же замер от неожиданности – из дверного проема на него внимательно смотрел пингвин. Он стоял неподвижно и только глазки его горели живым огнем, но не выдавали они никаких его желаний. Он просто следил за хозяином. Беспристрастно и беспричинно.

Виктор, тяжело вздохнув, протиснулся между пингвином и дверью в коридор, набросил поверх халата дубленку и, сжимая в руке текст, вышел на лестничную площадку.

Курьер спал, опустив голову на руль. Виктор постучал по стеклу дверцы. Мужчина протер глаза. Ни слова не говоря, он открыл дверцу, взял из рук Виктора листок с текстом и, завев машину, уехал.

Виктор вернулся к себе. Ночь была разбита. Спать не хотелось, в теле нарождалась ненужная бодрость.

Виктор нашел в аптечке снотворное, проглотил две таблетки, запил еще теплой водой из чайника и пошел в спальню.

22

На следующее утро в десять часов снова позвонил главный. Он был доволен "крестиком". Извинился еще раз за то, что нарушил ночной сон. Сказал, что через пару дней уже можно будет заходить в редакцию, но главное при этом – не забывать дома корреспондентскую "корочку", так как теперь на всех этажах и на входе дежурит ОМОН.

На улице продолжалась хрустящая морозом зима. Было довольно тихо.

Стоя с жезлой у плиты, Виктор размышлял: чем бы заполнить новый день. С одной стороны, учитывая рабочую ночь, он мог бы вполне устроить себе выходной. Но выходной еще больше нуждался в заполнении чем-то интересным, чем день обычный. И поэтому Виктор решил после кофе сходить к киоску за газетами, а уже после этого решить, что делать дальше.

Вторую чашечку кофе он пил уже с газетами под рукой. Первым делом прочитал свой ночной труд, напечатанный полумиллионным тиражом на предпоследней странице газеты. Все слова были на месте, редактор к тексту не притрагивался. Хотя тут Виктор сообразил, что редактор скорее всего ночью спал, в то время, как текст "садили" на страницу перед тем, как заработал печатный станок. Вернувшись к первой странице своей газеты, Виктор прочитал длинную, во всю полосу передовицу: "Война не кончилась, наступило перемирие". В перемешку с фотографиями, напоминавшими фотографии времен штурма Грозного, на странице по-военному выстроились колонки текста. Виктор машинально втянулся в чтение статьи. Чем больше он читал, тем больше она его затягивала. Оказалось, пока Виктор жил нормальной жизнью в Киеве шли почти настоящие бои – разборки "двух мафиозных кланов". По крайней мере именно так утверждалось в статье. Семнадцать убитых, девять раненых, пять взрывов. Среди погибших – шофер главного редактора, три милиционера, какой-то арабский бизнесмен, несколько человек, личность которых не удалось установить и солистка Национальной Оперы.

Просмотрев другие газеты, Виктор заметил, что "войне" там было уделено намного меньше внимания, чем в "Столичных вестях". Зато чуть больше было написано о гибели солистки Оперы. Ее тело было найдено рано утром на нижней станции фуникулера. Она была задушена кожаным ремнем. Кроме того, пропал ее муж – архитектор, а сама квартира была перевернута вверх дном – в ней явно что-то искали.

Виктор задумался. Смерть солистки, похоже, не имела ничего общего с войной кланов. Это было совершенно "постороннее" преступление. "Может, к этому приложил руку ее исчезнувший муж? – подумал Виктор. – А, может, я и сам приложил к этому руку? – собственная мысль внезапно испугала его. Ведь в некрологе на Якорницкого я написал о ней. Конечно, без фамилии, не раскрывая, но наверняка все это было для многих слишком прозрачным намеком... И, может, для мужа это стало последней каплей?.."

Виктор тяжело вздохнул, мгновенно почувствовав себя страшно утомленным собственными допущениями.

– Чушь! – прошептал он сам себе. – С чего мужу устраивать обыск в собственной квартире?..

23

День был закончен, как ни странно, довольно продуктивно. На столе лежали три готовых "крестика". За окном темнел зимний вечер. Над чашкой свежезаваренного чая поднимался пар.

Виктор пробежал строчки новых текстов глазами. "Крестики" были коротковаты, но все потому, что он давно не был в редакции и не брал у Федора дополнительной информации на своих героев. Но в этом проблемы не было. Пока не напечатан текст, с ним можно работать, к нему можно возвращаться.

Выпив чаю, он выключил свет в кухне и собирался было идти ложится спать, как вдруг услышал стук в двери.

На мгновение замер в коридоре, прислушиваясь к тишине. Потом, оставив тапки там, где стоял, босиком подошел к двери и заглянул в глазок. Перед дверью стоял Миша-непингвин.

Виктор открыл.

У Миши на руках спала Соня. Он зашел молча. Только кивнул вместо "здрасте".

– Где ее можно положить? – спросил Миша, глядя на дочку.

– Там, – прошептал Виктор, кивком головы указав на дверь в гостинную.

В гостинной комнате Миша опустил Соню на диван и, стараясь ступать как можно тише, вернулся в коридор.

– Пойдем на кухню! – сказал он Виктору.

На кухне снова зажегся свет.

– Поставь чайник! – сказал Миша.

– Недавно кипел, – ответил Виктор.

– Я у тебя до утра посижу... – сказал Миша как-то заторможено. – А Соня пусть пока здесь поживет... Хорошо? Пока все не уладится...

– Что не уладится? – спросил Виктор.

Но ответа не получил. Они сидели друг напротив друга за кухонным столом, только Миша сейчас сидел на обычном месте хозяина, а Виктор спиной к плите. Виктору на мгновение показалось, что в глазах у Миши промелькнула неприязненность.

– Может коньяка? – предложил Виктор, желая снять напряжение, словно тучей нависшее над ними.

– Давай, – проговорил гость.

Виктор налил себе и Мише. Выпили молча.

Миша в задумчивости постучал пальцами по столу. Осмотрелся и, увидев возле себя на подоконнике пачку свежих газет, потянул их к себе. Взял верхнюю, губы его скривились. Он отодвинул газеты обратно на подоконник.

– Жизнь – забавная штука, – сказал он и вздохнул. Хочешь сделать человеку приятное, а в результате приходится делать вид, что ты подводная лодка...

Виктор внимательно вслушивался в каждое слово гостя, но смысл сказанного был неуловим, как летящая по ветру паутинка.

– Налей еще, – попросил Миша.

Выпив вторую рюмку, он вышел в коридор, оттуда заглянул в комнату, где на диване мирно спала Соня. Снова вернулся на кухню.

– Ты, наверно, хочешь знать, что случилось? – медленно, уже более расслабленным голосом спросил Миша, глядя в глаза Виктору.

Виктор промолчал. Ему уже ничего не хотелось узнать – он хотел спать и странность поведения Миши-непингвина начинала его утомлять.

– Ну ты-то уже знаешь о стрельбе и взрывах? – спросил Миша, кивнув в сторону газет.

– Ну?

– А знаешь, кто во всем этом виноват?

– Кто?

Усталая и недобрая улыбка Миши затянула паузу.

– Ты... – сказал он Виктору.

– Я? – удивился Виктор. – Как это – я?

– Ну не совсем ты, конечно... Но без тебя этого бы не произошло... Миша смотрел не моргая на Виктора, но Виктору казалось, что он смотрит куда-то дальше, сквозь него. – Просто тебе было хреново, я это видел. Я у тебя спросил – почему? Ты сказал. Мы были откровенны, мне именно эта детская откровенность в тебе и нравится... Ты хотел, чтобы твои "штучки" в траурных рамках печатались. Это понятно. Я у тебя и спросил тогда, кто твой любимый будущий покойник... Просто хотелось сделать тебе приятное... Налей еще.

Виктор поднялся, налил коньяка Мише и себе. Посмотрел на свои руки, заметил что они дрожат.

– Ты хочешь сказать... – оторопело проговорил Виктор. – Что Якорницкого... ты?

– Не я, а мы... – поправил его Миша. – Но ты не беспокойся, он этого больше, чем заслуживал... Другое дело, что с его смертью "осиротело" несколько любителей приватизации, у которых он уже взял авансы... Кроме того, у него хранились какие-то бумажки, которыми он продлевал себе безопасность и жизнь, бумажки, касающиеся его коллег по парламенту... У них там, наверху, тяжелая жизнь... Как на войне...

Наступившая затем пауза затянулась. Миша смотрел в окно. Виктор лихорадочно обдумывал только что услышанное.

– Послушай, – наконец заговорил он, – а в смерти его любовницы я тоже... замешан?

– Ты не понял, – спокойным учительским голосом проговорил Миша. – Мы с тобой вытащили нижнюю карту из-под карточного домика, и все, что произошло потом – это просто полный обвал. Теперь надо переждать, пока уляжется пыль...

– Мне тоже? – не без испуга в голосе спросил Виктор.

Миша пожал плечами.

– Это дело индивидуальное, – сказал он, сам себе наполняя рюмку. – Но тебе, наверно, не стоит переживать. Кажется, ты под хорошей защитой... Поэтому я к тебе и пришел...

– Под чьей?

Миша развел руками.

– Я же не сказал, что точно знаю. Просто чувствую. Не было б защиты и тебя бы уже не было...

Миша задумался.

– Я тебя могу попросить об одолжении? – через минуту спросил он.

Виктор кивнул.

– Иди-ка ты спать, а я еще здесь посижу... Подумаю...

Виктор пошел в спальню. Лег. Спать не хотелось. Он прислушивался к тишине квартиры, но ничто ее не нарушало. Казалось, что все крепко спят. Вдруг из гостинной донесся невнятный детский голос. Виктор прислушался. "Мама... мама..." – бормотала во сне Соня.

– А где же ее мама, действительно? – подумал Виктор.

В конце концов он заснул.

Через некоторое время из-за темно-зеленого дивана выбрался пингвин и лениво пошел к приоткрытой двери, ведущей в гостинную. Проходя через гостинную, остановился на минуту возле спящей девочки, посмотрел на нее внимательно. Потом продолжил путь. Вышел в коридор. Толкнул следующую дверь и шагнул в кухню.

Перед ним на месте хозяина сидел, опустив голову на стол, незнакомый ему человек. Он спал.

Несколько минут пингвин смотрел на него, неподвижно стоя у двери. Потом развернулся и пошел обратно.

24

Часы на тумбочке показывали семь. На улице было еще темно и тихо. Головная боль разбудила Виктора и он лежал на спине, глядя в потолок и думая о вчерашнем разговоре с Мишей. Сейчас, не смотря на головную боль, у него появилось несколько вопросов к вечернему гостю.

Виктор медленно, стараясь не шуметь, встал. Одел халат и прошел в гостинную.

Соня еще спала. Она была заботливо укутана в серое осеннее пальто Виктора, до того висевшее на вешалке в прихожей.

Собравшись с духом, Виктор вышел в коридор и остановился перед открытыми дверьми на кухню.

В кухне никого не было. На столе лежала записка.

"Мне пора уходить. Оставляю Соню у тебя – отвечаешь головой. Когда пыль уляжется – появлюсь.

Миша."

Записка застала его врасплох и теперь он сидел за столом, уткнув свой взгляд в две рукописные строчки, и пытался выгнать из головы так и не заданные Мише вопросы.

За окном серело – блеклый зимний рассвет пытался победить ночь.

В гостинной скрипнул диван и этот звук отвлек Виктора от мыслей. Он обернулся, встал из-за стола. Заглянул в гостинную.

Соня сидела на диване, терла глаза. Наконец она отняла от лица свои ручки и, увидев Виктора, спросила:

– А папа где?

– Он ушел... – ответил Виктор, глядя на девочку. – Он сказал, что ты пока здесь поживешь...

– С пингвином? – обрадовалась Соня.

– Да, – довольно холодно сказал Виктор.

– У нас вчера окна разбились... – сказала Соня. – И стало очень холодно.

– У вас дома? – спросил Виктор.

– Да, – доверительно произнесла девочка. – Так громко разбились... Ба-бах!

– Кушать хочешь? – спросил Виктор.

– Да, только не кашу!

– А у меня нет никакой каши, – признался хозяин. – Я сам мало ем.

– Я тоже, – улыбнулась Соня. – А куда мы сегодня пойдем?

– Пойдем?! – повторил Виктор и задумался. – Я не знаю... А куда ты хочешь?

– В зоопарк, – призналась Соня.

– Хорошо, – согласился Виктор. – Только я сначала поработаю часика два, а потом пойдем...

25

На обед Виктор дал пингвину рыбу, а себе и Соне поджарил картошки.

– Я завтра куплю побольше еды! – пообещал Виктор Соне.

– А я больше не съем, – сказала девочка, придвигая к себе большую тарелку.

Виктор усмехнулся. Первый раз жизнь столкнула его с чужим детством и он присматривался к этому детству с осторожностью и любопытством, словно еще сам был ребенком. Непосредственность Сони, ее ответы не то, чтобы невпопад, но как-то по касательной заставляли Виктора улыбаться. Он ел и искоса следил за девочкой, которая ела картошку скорее с интересом, чем с аппетитом, разглядывая внимательно каждый наколотый на вилку кусочек. Она сидела напротив, а между ее спиной и плитой стоял и возился возле своей миски пингвин Миша.

В какой-то момент Соня повернулась и перенесла вилкой кусочек поджаренной картошки в миску пингвину. Пингвин удивленно посмотрел на девочку и смешно склонил голову на бок.

Соня рассмеялась. Миша, постояв со склоненной на бок головой, снова повернулся к миске и съел положенный туда кусочек картошки.

– Ему нравится! – обрадованно сообщила Виктору Соня.

Допив чай, Виктор одел Соню и они поехали в зоопарк.

На улице шел мелкий снег, было ветренно и ветер все время дул в лицо. Когда они вышли из метро, Виктор укутал Соню шарфиком по самые глазки.

За воротами зоопарка висело объявление о том, что в связи с зимними условиями посетители могут увидеть только малую часть обитателей зоопарка.

В зоопарке было малолюдно. Выбрав указатель "тигры", Виктор повел Соню по заснеженной дорожке. Прошли мимо вольера, на котором висел большой щит с нарисованной зеброй, а рядом трафаретными буквами было дано описание животного и его привычек.

– А где звери? – спросила, оглядываясь Соня.

– Дальше, – ответил Виктор и улыбнулся девочке.

Они прошли мимо еще нескольких пустых вольеров со щитами, изображавшими их недавних обитателей. Впереди показался закрытый павильон.

Там, в клетках, за толстой железной решеткой сидели два тигра, лев, волк и еще какие-то хищники. Напротив входа висело объявление: "Животных разрешается кормить только свежим мясом и хлебом." Ни того, ни другого у Виктора и Сони с собой не было.

Они прошли вдоль клеток, останавливаясь ненадолго у каждой.

– А где здесь пингвины? – спросила Соня.

– Наверно, тут нет... – проговорил Виктор. – Хотя, давай поищем, а вдруг найдем!

Он попытался вспомнить, где он видел Мишу перед тем, как забрать его из зоопарка. Кажется, это было чуть дальше, за террариумом и цементной берлогой бурых медведей.

Они прошли туда и увидели за решеткой пустой глубокий вольер с замерзшим озером посредине. На щите, висевшем на решетке вольера, были нарисованы пинвины.

– Ну вот видишь, их тут нет... – сказал Виктор.

– Жалко! – Соня тяжело вздохнула. – Можно было бы привести сюда Мишу, чтобы он с другими пингвинами дружил...

– Но видишь, других пингвинов нету! – повторил, наклонившись, Виктор.

– А кто здесь еще живет? – спросила Соня.

Они гуляли еще целый час. Посмотрели на рыб и змей, на двух облезлых коршунов и одинокую длинношеею ламу. Уже по дороге к выходу Виктор вдруг увидел указатель "Научно-консультационный центр".

– Соня, давай туда зайдем на минутку, – попросил он. – Может, там нам про пингвинов расскажут?

– Давай! – согласилась Соня.

В одноэтажном домике они постучали в единственную дверь. Зашли.

– Извините, – обратился Виктор к сидевшей за столом седой, но не старой женщине, читавшей какой-то журнал.

– Да? – она оторвала взгляд от журнала. – Вы ко мне?

– Понимаете, – заговорил Виктор. – Чуть больше года назад я взял у вас в зоопарке пингвина... У вас, случайно, нет никакой литературы о пингвинах?..

– Нет, – ответила женщина. – Пингвинами у нас занимался Пидпалый. Когда их роздали – его уволили и он всю литературу унес с собой. Вредный был старик...

– Пидпалый? – повторил Виктор. – А как его найти?

– Спросите в отделе кадров! – сказала женщина и пожала плечами.

– Кстати, вам змеи не нужны? – спросила она с интересом рассматривая Соню. – Мы с января ликвидируем террариум...

– Нет, спасибо, – ответил Виктор. – А где находится отдел кадров?

– Слева от центрального входа, за туалетами.

Попросив Соню подождать у выхода, Виктор зашел в отдел кадров и упросил их дать ему адрес Пидпалого. Свернув вдвое листок с записанным адресом и спрятав его в бумажник, Виктор взял Соню за ручку и направился с ней к метро.

26

Следующим утром Виктор решил съездить к главному. Во-первых – давно уже собирался отвезти новые тексты, а во-вторых – хотелось покаяться, даже не то, чтобы покаяться, а просто объяснить главному, что и почему произошло с Якорницким.

– Ты умеешь одна дома сидеть? – спросил он после завтрака Соню.

– Да, меня папа учил, – сказала она. – Дверь никому не открывать и по телефону ничего не говорить. К окнам не подходить. Правильно?

– Правильно, – сказал Виктор и вздохнул. – Но к окнам сегодня можешь подходить.

– Да? – обрадовалась Соня и тут же подбежала к балконной двери, прильнула носом к стеклу.

– Ну, что там видишь?

– Зиму! – сказала девочка.

– Я скоро приду, – пообещал Виктор.

Три раза ему пришлось показать свою "корочку", прежде чем попал он в кабинет к главному.

– Как жизнь? – спросил Игорь Львович.

– Ничего... – не совсем уверенно произнес Виктор. – Вот, новые "крестики" принес...

– Давай, – протянул руку главный. – А это тебе от Федора, – он протянул ему плотную папку.

– Игорь, – набравшись решимости заговорил Виктор. – У меня... Вообщем... Оказывается, я виноват в смерти Якорницкого...

– Да ну! – ухмыльнулся главный. – Ты что же, думаешь, что ты такой крутой?

Виктор посмотрел с недоумением на главного.

– Не переживай, я все знаю... – сказал тот уже более дружелюбно.

– Все? – переспросил Виктор.

– Нет, не все. Гораздо больше. Ну а Якорницкий все равно туда собирался... Так что не беспокойся! Конечно, было бы лучше, если б ты только своим делом занимался.

Виктор ошарашенно смотрел на главного, он был совершенно смущен словами шефа, что-то мешало ему их понять.

– Так что, ничего страшного нет... – проговорил он наконец.

– В чем? В том, что одним кланом с выходом на правительство стало меньше? Успокойся. Ты здесь не при чем, а если при чем, то только левым боком. Давай лучше кофейку выпьем!

Главный по телефону заказал у секретарши два кофе. Потом, пожевав в задумчивости губы, снова посмотрел пристально на Виктора.

– У тебя же ни жены, ни подруги нет? – спросил он.

– Нет, сейчас нет... – признался Виктор.

– Это плохо, – полушутливо покачал головой главный. – Женщины укрепляют нервную систему мужчин. Тебе самое время заняться своими нервами!.. Да ладно, шучу.

Секретарша принесла кофе.

Виктор положил полложечки сахара, но кофе все равно был слишком крепким и горчил на языке. Горечь кофе опять напомнила о недавней поездке в Харьков.

– А в Одессу мне надо будет ехать? – спросил вдруг Виктор, вспомнив о разговоре с главным до Харькова.

– Нет, не надо, – ответил шеф. – Кто-то очень не хочет, чтобы мы занимались провинцией... Ну у нас и тут дел хватит. Так что не переживай! У меня вон шофера недавно убили – и то я спокоен, как танк, видишь! Жизнь не такая штука, чтобы за нее бояться. Поверь мне.

Виктор посмотрел на главного удивленно. Игорь Львович сидел в своем директорском кресле, в роскошном костюме, французский галстук, тяжелая золотая заколка на нем. "Это он не дорожит жизнью?" – засомневался Виктор.

– Нам надо будет с тобой перед Новым Годом посидеть за бутылочкой, а? Не против? – спросил он.

– С удовольствием, – ответил Виктор.

– Добро, – главный встал из-за стола. – Жди приглашения!

27

Степан Яковлевич Пидпалый жил на первом этаже серого сталинского дома недалеко от метро "Святошино". Потоптавшись перед его дверью, Виктор позвонил.

Его долго разглядывали в глазок, потом дребезжащий старческий голос спросил: "Вам кого?"

– Мне нужен Степан Яковлевич, – ответил Виктор.

– А вы кто?

– Мне ваш адрес в зоопарке дали... – объяснил Виктор. – Я по поводу пингвинов...

Несмотря на то, что собственное объяснение цели прихода показалось Виктору совершенно идиотским, дверь открылась и небритый и с виду не такой уж и старый мужчина в синем шерстяном спортивном костюме жестом предложил войти.

Виктор прошел в просторную гостинную, посреди которой стоял старинный круглый стол со стульями.

– Садитесь! – не глядя на гостя, сказал хозяин.

– Вас интересуют пингвины? – проговорил он, глядя в лицо Виктору и одновременно на ощупь убирая с грязной скатерти старый окурок.

Он опустил руку с окурком под стол и снова положил ее перед собой на скатерь, но уже без окурка.

– Извините, – заговорил Виктор. – Я хотел узнать, может у вас есть что-то из книг про пингвинов...

– Книг? – огорченно переспросил Пидпалый. – Почему книг? У меня есть собственные труды, еще не изданные... Я больше двадцати лет занимался пингвинами...

– Вы зоолог? – спросил как можно более вежливым голосом Виктор.

– Скорее пингвинолог, но, конечно, в официальном научном регистре специализаций такой специализации вы, пожалуй, не найдете... – Пидпалый смягчил тон. – А все-таки почему вас интересуют пингвины?

– У меня дома живет один... – сказал Виктор. – Но я ничего о них не знаю... Вдруг я что-то неправильно делаю...

– Дома? Замечательно! – воскликнул хозяин. – А откуда он у вас?

– Год назад в зоопарке взял... Когда они раздавали мелких животных...

Пидпалый нахмурился.

– А какой у вас вид?

– Кажется, королевский. Зовут Миша, большой, ростом с этот стол...

– Миша! – Пидпалый напряг губы, почесал свою щетину. – Из нашего зоопарка?

– Да!

– Ну вы, братец, даете! Что ж вы больного себе взяли? Там же особей семь было, помню. Адель, Зайчик – те помоложе, здоровенькие...

– А что с Мишей? – спросил Виктор.

– У Миши депрессивный синдром и больное сердце. По-моему – врожденный порок... Да, так вот куда Миша делся... – проговорил он с грустью и вздохнул.

– А что с ним можно сделать? – спросил Виктор. – Лечить его можно?

– Что вы! – рассмеялся Пидпалый. – Сейчас и людей-то не лечат, а вы про пингвинов! Вы поймите, что наш климат вообще для обитателей Антарктики губителен. Самое лучшее для него – это, конечно, жизнь на родине, в Антарктиде. Не обижайтесь, я видимо бред сейчас говорю, но будь я пингвином и окажись я в наших широтах – я бы повесился! Вы не представляете, какое это мучение – иметь два жировых слоя для защиты от дичайших морозов, кроме этого – сотни специальных кровеносных сосудов, функционирующих постоянно с той же целью, и жить при этом в стране, где летом доходит до плюс сорока, а зимой изредка опускается к десяти мороза? А? Вы поймите, его организм сгорает, он перегревается изнутри... Почти у всех пингвинов, живущих в зоопарках, наблюдается депрессивный синдром... Они мне говорили, что у пингвинов нет психологии! А я им доказал! И вам докажу! И сердце! Какое сердце выдержит такие перегревы?..

Виктор внимательно слушал Пидпалого, который все больше и больше расходился и уже жестикулировал руками самому себе в такт. Время от времени он срывался на риторические вопросы и делал маленькую паузу, чтобы вдохнуть воздуха и тут же продолжить. Виктор никогда не слышал так много о пингвинах, о сроке инкубации, об устройстве организма и об особенностях брачных игр... В конце концов он почувствовал приближение головной боли. Захотелось как-то остановить словоохотливого хозяина.

– Извините, а можно попросить у вас прочитать ваши рукописи... дождавшись очередного риторического вопроса, вставил Виктор. – Про пингвинов...

– Конечно, можно, – медленно произнес Пидпалый. – Но обязательно с возвратом!

Он пошел в другую комнату. Через дверной проем взгляду Виктора открылся кабинет. Пидпалый, наклонившись, стоял перед широким письменным столом и рылся в одном из ящиков. Наконец он выпрямил спину и повернулся. В руках он держал толстую папку-скоросшиватель.

– Вот, – подойдя и опустив папку на стол, сказал он. – Вам, конечно, далеко не все будет интересно. Но, если что-то окажется для вас полезным буду очень рад!

– Может, я могу для вас тоже что-то сделать? – спросил Виктор, чувствуя необходимость отблагодарить пингвинолога, но не зная как и чем.

– Знаете, – доверительно и негромко сказал Пидпалый. – Вы, когда будете возвращать рукопись – принесите пару килограмм картошки...

28

Прошло две недели. Соня привыкла к новой квартире и теперь уже реже спрашивала о папе. Виктор привык к Соне, как раньше привык к пингвину. Но об ее отце он вспоминал часто, не зная: что с ним и жив ли он вообще.

За окном длилась зима. Иногда вечером, когда на улице было уже темно и малолюдно, Виктор выходил с Соней и пингвином Мишей на прогулку. Они гуляли по пустырю возле трех голубятен. Хрустел под ногами снег и иногда к пингвину подбегали бродячие дворняжки, но они не лаяли, а только молча внюхивались в странного зверя, который на них никак не реагировал. А Соня подбегала и отпугивала собак от Миши, выставляя вперед ручки и надувая щеки. Собаки отбегали и Соня оставалась довольна.

Рукопись Пидпалого Виктор уже дочитал. В ней было много непонятного, но все-таки что-то полезное в ней он обнаружил.

Отметив самые важные страницы рукописи, Виктор снял с них ксерокопии в ближайшем книжном магазине, после чего рукопись положил на кухне на видное место, чтобы в ближайшее время возвратить ее автору.

Работа тоже двигалась. Полученную от главного папку Виктор уже обработал – и двенадцать новых "крестиков" лежали теперь на подоконнике, дожидаясь своего часа. С ними пришлось повозиться: в досье на потенциальных покойников было так много подчеркнуто главным, что все эти факты никак не вписывались в сам жанр, разработанный и отточенный Виктором. Пришлось изменить ритм, сделать его более "учащенным", а подчеркнутые факты подавать, как краткие биографические вставки. Но все эти вставки больше напоминали строчки из обвинительного заключения.