Текст книги "Смерть постороннего"
Автор книги: Андрей Курков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)
Виктор хотел было идти на кухню работать, как вдруг позвонил телефон. Соня и Нина обернулись на его звонок. Виктор снял трубку, тоже подумав, что звонят из ветлечебницы, но это был главный редактор.
Игорь Львович был явно недоволен. "Я не прошу тебя писать философские шедевры! – Почти кричал он. – Делай простой проффесиональный текст, но будь добр делай его быстро! Я не могу ждать целую неделю, чтобы получить от тебя всего пять-шесть текстов!.." Виктор слушал главного и мрачно кивал. "Ты понял, что я сказал?" – уже более спокойным голосом спросил главный, видно сам устав от своего раздражения. "Понял." – ответил Виктор и опустил трубку. Он уже привык, что телефонные разговоры с главным были настолько деловыми, что не допускали ни "здрасте", ни "до свидания".
– Кто это? – спросила стоявшая у балконной двери Нина.
– По работе... – сказал Виктор, вздохнул и снова поднес трубку к уху.
Набрал телефон ветлечебницы.
На этот раз Илья Семенович был на месте.
– Нам надо встретиться, – сказал он и в его голосе Виктор услышал обреченность.
– Мне подъехать? – спросил Виктор.
– Нет, не стоит. Давайте встретимся в городе. В одиннадцать в кафе "Старый Киев", на Крещатике.
– А как я вас узнаю? – спросил Виктор.
– Не думаю, что там будет много людей, – сказал Илья Семенович. – Но, во всяком случае, я буду в сером плаще и в твидовой кепке. Худой, невысокий, с усами...
– Ну что? – с нетерпением спросила Соня.
– Наверно, ему лучше, – обманул ее Виктор. – Я сейчас поеду к врачу и все точно узнаю...
На самом деле у него были плохие предчувствия. Иначе с чего бы понадобился этот разговор с Ильей Семеновичем в кафе на Крещатике? Ведь для хорошей новости достаточно телефона! Или, может быть, ветеринар хотел поговорить о деньгах? Ведь Виктор ничего пока не заплатил, а одно только пребывание Миши в лечебнице стоит пятьдесят долларов в день!
Мысль о том, что разговор в кафе, возможно, будет касаться оплаты лечения, немного успокоила Виктора.
На улице снова светило солнце. Возле парадного две соседских девчонки играли в резинку и Виктору пришлось их обойти.
Когда он спустился в подвальчик кафе, Игорь Семенович его уже ждал. Он стоял за высоким столиком, на котором стояла чашечка кофе. Больше в кафе никого не было. Даже за стойкой и кофеваркой никого не было видно.
Поздоровавшись с Виктором, Илья Семенович подошел к стойке и громко постучал ладонью.
– Еще один кофе! – сказал он появившейся из подсобки женщине и вернулся к Виктору.
– Ну как там? – спросил Виктор.
Илья Семенович вздохнул.
– У вашего питомца, похоже, врожденный порок сердца, – сказал он. Любая радикальная попытка вылечить его грипп может его убить... Но у него и без гриппа почти нет шансов. Разве что... – и Илья Семенович выжидательно посмотрел в глаза Виктору.
– Это касается денег? – догадался Виктор.
– И денег тоже, – проговорил Илья Семенович. – Но кроме денег – это еще и чисто принципиальный вопрос... Вопрос к вам. Я не знаю, насколько дорог вам ваш питомец?
– Возьмите кофе! – вдруг крикнула из-за спины Виктора барменша.
Когда он подошел за своей чашкой, барменши за стойкой уже не было.
– Вы просто скажите, сколько это может стоить! – проговорил, вернувшись к столику, Виктор.
– Ладно. Постараюсь объяснить вам попроще. – Илья Семенович сделал сильный вдох, словно собирался надолго задержать дыхание. – Единственный шанс для вашего пингвина – это операция на сердце. Если точнее, то ему нужна пересадка сердца.
– Да, но как? – Виктор ошалело посмотрел на ветеринара. – Где вы возьмете еще одно сердце пингвина?
– В этом и вопрос принципа. – Илья Семенович кивнул. – Я советовался с профессором кардиологии из Больницы Ученых... Мы пришли к выводу, что ему можно трансплантировать сердце трех-четырехлетнего ребенка...
Виктор поперхнулся кофе и опустил чашечку на столик, немного разлив.
– Это, по крайней мере, при положительном исходе операции сможет продлить его жизнь на несколько лет. Иначе... – и Илья Семенович развел руками. – Ну и еще, чтобы сразу ответить на все ваши возможные вопросы: стоимость самой операции – как для вас всего пятнадцать тысяч долларов. Вообщем-то совсем немного. Донорское сердце?.. Тут вы можете поискать по своим каналам, или, если доверите, мы сами поищем. Я пока затрудняюсь назвать его цену. Бывает, что органы попадают к нам совершенно бесплатно...
– Поискать по своим каналам? – повторил ошарашенный Виктор. – Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду, что в Киеве есть детские больницы, в каждой больнице есть реанимация, – спокойно говорил Илья Семенович. – Вы можете познакомиться с врачами, только не говорите им, что орган нужен для пингвина. Просто, скажите, что необходимо найти сердце трех-четырехлетнего ребенка для трансплантации. Пообещайте хорошее вознаграждение. Они вас будут держать в курсе...
– Нет, – мотнул головой Виктор.
– Что нет? – спросил Илья Семенович. – Ладно. Вам нужно все спокойно обдумать. Телефон мой у вас есть. Единственное – прошу не думать слишком долго. Кроме того – это же ваши деньги тикают... Ну, жду звонка!
Илья Семенович вышел из кафе, оставив Виктора наедине с самим собой.
Допивать холодный кофе Виктору не хотелось. Он тоже вышел и побрел по Крещатику в сторону Главпочтамта.
Светило солнце, но он не замечал его. Мимо проходили люди, но он не обращал на них никакого внимания. И даже когда какой-то парень толкнул его плечом в подземном переходе, он не обернулся. И сам толкнул цыганку, пытавшуюся остановить его и попросить денег.
– Что-то не то в этой жизни, – глядя себе под ноги, на ходу думал он. – Или это сама жизнь изменилась, оставшись только внешне прежней, простой и понятной. А внутри ее словно сломался механизм и теперь неизвестно, чего ждать от знакомых предметов. От буханки украинского хлеба, от уличного телефонного автомата. Что-то чужое и невидимое прячется за всякой знакомой поверхностью, внутри каждого дерева, внутри каждого человека. Все только кажется знакомым с детства.
Пройдя мимо бывшего музея Ленина, Виктор остановился. Как-то странно оглянулся по сторонам, словно выискивая в знакомом городском пейзаже незамеченные раньше детали. Посмотрел на видневшуюся за парковой лестницей стальную дугу монумента дружбы двух народов, на руины филармонии, на рекламный щит, с которого обильно лился нарисованный французский шампунь. "Ваши волосы вызовут зависть!"
Под рекламным щитом остановился набитый 62-й автобус. Из него выбрались несколько пассажиров и он сразу тронулся. На остановке осталась стоять сердитая толпа. Автобус свернул вправо и покатился вниз по Владимирскому спуску.
Виктор, проводив его взглядом, тоже пошел вниз по спуску, на Подол.
Остались позади нижняя станция фуникулера и Речной вокзал. Владимирский спуск выровнялся и влился в улицу Сагайдачного.
Виктор остановился возле бара "Бахус". Зашел.
Взяв стакан красного сухого, он уселся за столик. Пригубил вина и вздохнул.
– Почему именно сердце ребенка? – думал он. – Почему не собачье? Или, может быть, овцы?..
За соседним столом кампания ребят вливала водку в бокалы с пивом.
Виктор сделал еще один глоток. Язык ощутил приятную терпкость вина. На смену волнению и нервно метавшимся мыслям приходило спокойствие.
– И действительно, – продолжал думать он. – У пингвина гораздо больше общего с человеком, чем с собакой или овцой. Оба они – и человек, и пингвин – животные вертикальные, стоящие на двух вместо четырех... Да и пингвин, в отличие от человека, кажется никогда не имел четырехлапых предков.
И Виктор вспомнил рукопись Пидпалого – единственное, что он прочитал в своей жизни о пингвинах. Вспомнил, что у пингвинов отцы воспитывают и выращивают своих детей и при этом из года в год остаются верными мужьями. Вспомнил, что пингвины хорошо ориентируются по солнцу, что у них врожденное чувство коллективизма... Вспомнилась квартира Пидпалого, запах дыма... И мысли снова вернулись к Мише.
Виктор допил стакан и взял второй. Кампания ребят, пошатываясь, вышла из бара. Виктор остался один. Посмотрел на часы – полпервого. В бар заглядывало солнце и его лучи, падая на стол, за которым сидел Виктор, опрокидывали силуэт стакана и создавали маленькие тени рассыпаных по столу крошек.
– Надо делать ему операцию, – думал, пьянея, Виктор. – Пускай они сами все делают, пускай! Денег должно хватить. Деньги можно взять из сумки на шкафу. Ничего, что это Сонины...
Вернувшись домой, Виктор, не обедая, улегся спать. Нины с Соней не было.
Проснулся к четырем. В голове шумело.
Заварил кофе. Уселся на свое место.
Когда шум в голове затих и кофейная горечь немного его взбодрила, снова задумался о Мише. Но вместе с винными парами его покинула самоуверенность. И он, вытащив из-под стола пишмашинку, попробовал отвлечь себя работой. Вспомнил утренний звонок главного. "Да, – подумал. – Он прав. Надо исправляться..." И замер перед машинкой, перед белым листом бумаги, ожидавшим текста.
Взял в руку папку. Просмотрел досье. Только одно оставалось еще неиспользованным и он вчитался в текст.
Вскоре вернулись Нина с Соней.
– Мы у Сережиной мамы были, – сказала она, раздевая Соню. – Она волнуется: Сережа уже две недели не звонил...
– Как Миша? – спросила Соня, зайдя в носочках на кухню.
– Иди одень тапочки! – строго сказал ей Виктор. – Врач обещал его вылечить, – добавил он уже вослед Соне, послушно вытаскивавшей из-под вешалки свои тапочки. – Но ему пока придется остаться в больнице...
– А мы можем к нему поехать? – спросила Соня.
– Нет, – ответил Виктор. – Людей туда не пускают...
66
Прошел день, но Виктор все еще не позвонил в Феофанию. Он закончил последний "крестик" и теперь ждал приезда курьера от главного.
Нина с Соней где-то гуляли и, воспользовавшись их отсутствием, Виктор пересчитал Сонины доллары – оказалось сорок с лишним тысяч. Затянув пачку резинками обратно в толстый "кирпич", он положил их на место. Потом пересчитал собственные деньги, большую часть из которых заработал пингвин. Почти десять тысяч.
– Надо звонить... – прошептал он себе и тут услышал звонок в дверь.
Неразговорчивый курьер – мужчина пенсионного возраста в старом драповом пальто – взял у него папку, положил ее в свой портфель, а Виктору передал другую. Кивнул и поспешил вниз по лестнице.
Посмотрев ему вслед, Виктор вернулся в квартиру. Бросил папку на кухонный стол. В гостинной подошел к телефону и снова растерянность овладела им. Что-то останавливало его.
– Надо звонить. – Шептал он себе и не двигался с места. Только смотрел на телефон, словно аппарат мог сам позвонить куда надо и что надо сказать.
Наконец он набрал номер лечебницы. Попросил к телефону Илью Семеновича и с удивительным облегчением вздохнул, услышав, что Илья Семенович вышел.
В этот день он больше не звонил. Он сел за работу и к приходу Нины с Соней написал три "крестика". Оставалось написать еще два и можно будет звонить главному. Пускай увидит, как он теперь быстро работает!
На следующее утро позвонил Леша.
– Старик. Завтра очень серьезные похороны, – сказал он.
– Боюсь, что эти похороны пройдут без пингвина, – проговорил в трубку Виктор и вздохнул. – Он как раз на последних похоронах простудился и теперь неизвестно – выкарабкается или нет...
Виктор рассказал обомлевшему от новости Леше все, что произошло.
– Послушай, – сказал Леша. – Если я виноват, дай мне с этим разобраться. Где он сейчас?
Виктор продиктовал Леше телефон Ильи Семеновича.
– Добро, я тебе позвоню! – сказал на прощанье Леша. – Не грусти!
Вечером он действительно позвонил.
– Все будет в порядке, – обнадеживающе сказал он. – Ребята берут на себя финансовую сторону и все, что касается операции. Твой Илья Семенович – нормальный мужик. Он теперь будет сам каждый день тебе звонить и обо всем рассказывать... Кстати, может ты сходишь со мной завтра на похороны? Потом посидим на поминках... – неожиданно спросил Леша.
– Я что – пингвин? – грустно произнес Виктор.
Вернувшись на кухню к пишмашинке, Виктор вместе с внезапно появившейся надеждой ощутил и тревогу. Какие-то ребята – вообщем он догадывался, что это за ребята – решили заплатить за операцию и, судя по всему, взяли на себя поиски донорского сердца...
Виктор не любил фильмов ужасов, но нынешняя ситуация вызывала в нем ощущения именно такого фильма.
Мотнув головой, Виктор отогнал от себя эти ассоциации и его мысли снова вернулись к "ребятам". Почему они решили все взять на себя? Они что, такие добрые? Или очень любят животных?.. Они в чем-то перед ним, Виктором, в долгу? Или в долгу перед пингвином?...
Вопросительные знаки быстро утомили Виктора и он решил думать о чем-то другом. Но мысли все равно крутились вокруг больного пингвина.
Вспомнилась телепередача, в которой смазливая ведущая призывала спонсоров дать деньги на отправку самолета с продуктами в Антарктиду, на украинскую научную станцию. Виктор отыскал бумажку с записанными с экрана номерами банковского счета и телефона.
Внезапная мысль обрадовала его. "Если Миша выживет, – думал Виктор. Надо будет отправить его с этим самолетом в Антарктиду, на родину. Сделать им спонсорский взнос с условием, чтобы они выпустили его там, среди льдов – они не откажутся..."
Обрадованный этой идеей, Виктор с вдохновением засел за оставшиеся "крестики" и в течении двух часов "добил" их.
А вечером позвонил Илья Семенович.
– Вы знаете, что все в порядке? – спросил он.
– Да, – сказал Виктор.
– Ну что могу сказать... У вас хорошие друзья... Состояние у пингвина стабильное. Начинаем готовиться к операции.
– А что, уже все для операции есть? – спросил Виктор.
– Нет, еще не все. Но думаю, что это вопрос двух-трех дней. Я вам позвоню завтра.
Через полчаса, когда Соня, поужинав, спросила Виктора: "Как Миша?", он с облегчением ответил: "Выздоравливает."
67
Он долго не ложился спать. Уже и Соня, и Нина видели, должно быть, сны, а он все еще сидел на кухне при выключенном свете и наблюдал как одно за другим гасли окна дома напротив.
Ему не хотелось спать. Бессоница здесь была не при чем. Он просто наслаждался тишиной и покоем, наблюдая за засыпающим городом. И тиканье будильника, снова стоящего на своем месте на подоконнике, больше не раздражало его. Волнения были позади. Мысли замедлили свой ход, тоже подпав под влияние этого покоя. И текли они свободно, словно неторопливая река перед глазами.
Казалось, что после всех этих потрясений, неприятных открытий, порождающих темные подозрения и просто моментов, которые легче забыть, чем понять и принять за обыденное, жизнь его снова входила в нормальное русло. И только в таком состоянии он мог заглядывать в будущее. Свое будущее, достигнуть которого он мог только стремясь вперед, не останавливаясь для того, чтобы раскрыть какую-то тайну, не вникая в изменение сущности самой жизни. Жизнь – дорога, и если идти "по касательной" – она окажется длинней. А длинная дорога – это длинная жизнь. Как раз тот случай, когда процесс важнее результата, ведь конечный результат жизни всегда один и тот же – смерть.
Он и шел "по касательной", обходя наощупь закрытые двери, но оставляя на них следы своих прикосновений. Но эти следы все равно оставались с ним, в его памяти, в его прошлом, которое уже не отягощало мысли.
В доме напротив только в трех окнах горел свет, но это были другие окна. Люди, копошившиеся за этими окнами, Виктора не интересовали. Он хотел бы увидеть ту женщину, за которой наблюдал прошлой бессонной ночью. Но даже ее отсутствие не нарушало его покой.
Он словно разгадал тайну долголетия. Долголетие зависело от покоя. Покой был источником самоуверенности, а самоуверенность позволяла очищать жизнь от ненужных волнений и поворотов. Самоуверенность позволяла принимать решения, удлинняющие жизнь. Самоуверенность вела в будущее.
Виктор заглянул туда, в будущее. Казалось, первый раз в жизни он так четко увидел все, что мешало его спокойному пути. Как ни странно, все это было косвенно связано с его любимцем Мишей. И хотя сам Миша был здесь не при чем, но именно он стал невольной причиной усложнившейся жизни Виктора. Миша как бы втянул Виктора в траурный круг людей с повышенной смертностью и только сам Миша теперь мог освободить Виктора от этих людей. Стоит Мише исчезнуть, думал Виктор, и исчезнет Леша со своим биноклем, исчезнут из его жизни дорогие гробы с позолоченными ручками по бокам. Из двух зол его жизни останется только одно – его работа. Но это зло, с которым Виктор давно смирился. Чужое зло, которому Виктор за триста долларов в месяц придавал философский смысл. В этом зле он был человеком косвенным, не важным.
Виктор улыбнулся, представив себе Мишу на фоне белых антарктических льдов. Вот оно – решение. Решение, несущее пользу им обоим. Пользу и свободу. Лишь бы операция прошла удачно... И даже если эти "ребята", взявшие на себя все расходы, будут очень недовольны исчезновением пингвина, что они смогут сделать? Что они смогут сделать против Виктора, у которого есть та неведомая ему самому "защита", о которой с таким уважение когда-то говорили и покойный Миша-непингвин, и его враг-друг Сергей Чекалин.
В ушах он услышал спокойный и размеренный ритм своей будущей жизни.
И снова улыбнулся.
В доме напротив погасло последнее окно и стал виднее рассеянный свет луны, падавший во двор.
68
Прошло несколько весенних дней. Каждый вечер звонил телефон и Илья Семенович докладывал Виктору о самочувствии Миши. Самочувствие было "стабильным". Самочувствие Виктора тоже было стабильным, как и погода за окном. Нина с Соней исчезали с самого утра – Нина придумала показывать девочке весну. Они "изучали" весну, как какой-то школьный предмет. Эта игра, казалось, нравилась им обоим. А Виктору нравилось их отсутствие. Он мог спокойно работать. "Крестики" писались быстро и легко и он уже ждал звонка от главного. Думал, что главный похвалит его. Но Игорь Львович пока не звонил. Вообще никто кроме Ильи Семеновича ему не звонил. Сергей-участковый был далеко – единственный человек, чьи звонки ни к чему не обязывали. Кто там еще прятался в тени его жизни? Леша – охранник "серьезных" похорон? Он еще позвонит. В этом у Виктора сомнений не возникало. Но и Леша казался Виктору неплохим человеком. Он, вроде, тоже жил "по-касательной". Просто нашел свою нишу и занял ее. В нынешнее время это, пожалуй, было большим достижением – найти нишу и занять ее. И желательно при этом не вызывать ни у кого зависти. Иначе, не дай бог, кто-то может подумать, что эта ниша слишком хороша для тебя...
Илья Семенович позвонил около трех.
– Операцию сделали ночью, – сказал он. – Пока все отлично. Реакции отторжения нет.
Виктор, услышав новость, обрадовался.
– Спасибо... Когда можно будет его забрать?
– Думаю, что не скоро, – ответил Илья Семенович. – Реабилитационный период – недель шесть... Но я вас буду держать в курсе... Может быть, и пораньше получится... Посмотрим.
После телефонного разговора, Виктор сварил себе кофе. Вышел с чашечкой на балкон. Солнечный луч дотронулся до его лица, заставил прищурить глаза. Удивительно нежный прохладный ветерок пронесся мимо, задев его своим движением. Приятное ощущение свежести и еще по-детски неустойчивого, раннего солнечного тепла. Удивительное ощущение. Сочетание хрупкости легкого ветерка и непрерываемости солнечного луча. Тепло и свежесть. Это то, что пробуждает жизнь, вызывает ее на поверхность земли.
Кофе был некрепкий, но Виктору и не хотелось крепкого кофе. Крепкий кофе теперь казался ему чем-то зимним. Необходимостью борьбы с зимней спячкой, с коротким световым днем, с усталостью от ожидания тепла.
"Теперь можно звонить в этот комитет "Антарктида", – думал Виктор. И пусть мне, теплолюбивому, будет хорошо здесь, а ему – там."
Вернувшись в гостиную, Виктор остановился на минутку у висевшего в стеклянной рамке рисунка Сони – "семейного портрета с пингвином".
Улыбнулся и вздохнул, ощутив некую гордость за самого себя, за принятое решение.
И тут же подумал, что решать чью-то судьбу намного легче, чем свою собственную.
Тем более, что всякая попытка изменить свою судьбу все равно приводила к нежелательным последствиям, лишь далее ее отягощавшим. И выходило, что всякие изменения – к худшему, независимо от их сути.
69
Комитет "Антарктида" распологался на втором этаже админздания авиазавода, в двух смежных комнатах за дверью с ностальгической табличкой "ПАРТБЮРО".
Виктор приехал туда около одиннадцати утра, предварительно позвонив и договорившись о встрече. Говорить по телефону о пингвине было бы глупо его приняли бы за шутника или идиота. Поэтому он просто представился потенциальным спонсором.
На проходной авиазавода ему пришлось подождать минут пять, пока за ним не спустился худощавый мужчина лет сорока пяти в сером костюме. Это был председатель комитета "Антарктида" – Валентин Иванович. Он был любезен и приветлив – видимо необходимые качества при работе, связанной с поисками денег. Сначала угостил кофе. Потом открыл дверь в соседнюю комнату.
– Чаще нам предлагают продукты, вот, смотрите! – он жестом обратил внимание Виктора на ряды картонных ящиков и просто консервные банки россыпью заполнявшие дальний угол комнаты. – Все берем, хотя срок хранения давно вышел. И то хорошо, что предлагают... Иногда дают деньги. Вот Южстройбанк дал триста долларов. Нам, конечно, лучше бы деньги. Надо керосин для самолета, летчикам заплатить – они ж без работы сидят...
Виктор слушал и кивал.
Вернувшись в первый кабинет, Валентин Иванович достал бумаги с подробным перечислением уже собранных продуктов и сумм.
Виктор пролистал их, обратив внимание на огромное количество китайской тушенки, переданное каким-то очередным спонсором.
– В той комнате еще не все, что у нас есть, – добавил Валентин Иванович. – Оборудование и собранную теплую одежду мы складируем отдельно. Есть еще две бочки подсолнечного масла.
– А когда вылетаете? – спросил Виктор.
– Должны девятого мая, в бывший день победы, – сказал председатель комитета. – Мы же с посадками. Надо было заранее предупредить аэропорты... Извините, что спрашиваю, а вы нам как хотите помочь? Валютой или продуктами?
– Валютой, – ответил Виктор. – При одном условии...
– Слушаю! – Валентин Иванович уставился на потенциального спонсора пронзительным взглядом.
– Год назад я взял в зоопарке пингвина, когда зоопарку нечем было кормить животных... И теперь я хотел бы его отправить в Антарктиду, в нормальные для него условия... Вот, собственно, то, что я хочу от вас...
В светлоголубых глазах председателя комитета промелькнула искорка иронии. Но выражение лица оставалось серьезным, таким же как и у Виктора. Они смотрели друг на друга, словно играя в "кто кого пересмотрит", но через пару минут председатель опустил задумчивый взгляд на стол перед собой.
– Ну и сколько вы можете дать за этого пассажира? – не отрывая взгляда от стола, спросил Валентин Иванович.
– Пару тысяч долларов, – стараясь звучать как можно тверже, проговорил Виктор.
Ему не хотелось, чтобы вдруг возник торг. Пока же все шло хорошо и даже промелькнувшая в глазах председателя комитета искорка то ли иронии, то ли недоверия никак не повлияла на деловой ход разговора.
Валентин Иванович помолчал с минуту, размышляя.
– То есть две тысячи наличными? – переспросил он, глядя Виктору в глаза.
Виктор кивнул.
– Хорошо, – сказал председатель комитета. – Возьмем вашего пассажира... Я могу вас попросить привезти деньги на днях? А пингвина подвезете в день вылета утром, к девяти. Вылет будет около двенадцати.
Возвращаясь домой по освещенной солнцем улице, Виктор чувствовал себя, как ни странно, немного тревожно. Легкость, с которой определилась судьба Миши, заставила Виктора снова задуматься о своей судьбе. Девятого мая он останется один. И хотя рядом с ним будут Нина и Соня, но их присутствие, автономное и от него, кажется, независимое, не заставит его забыть о Мише.
Он не ждал от Нины и Сони привязанности, как и сам не был к ним привязан. Была ли это просто затянувшаяся игра в семью? Может быть. Но, похоже, она устраивала и Нину. Девочка, конечно, ничего не понимала. Присутствие взрослых в ее жизни было чем-то естественным. О своих родителях она словно и не помнила вовсе. Может, надо попробовать полюбить и Нину, и Соню? Чтобы они ответили взаимностью и их странный союз стал настоящей семьей?
70
Апрель приближался к концу. Позеленевший от тепла город готовился к цветению каштанов. Но жизнь Виктора как бы замедлила ход. Последний раз приехавший курьер забрал папку с готовыми "крестиками", ничего не оставив взамен. Виктор позвонил главному и Игорь Львович сказал, что временно работы не будет. Внезапно наступившая пауза застала Виктора врасплох. Жизнь словно сбилась с шага. Все до этого шло по плану: и две тысячи долларов он давно отвез Валентину Ивановичу, и Илья Семенович ежедневно звонил, сообщая о состоянии поправляющегося Миши. И вдруг эта пауза.
Нина снова заговорила о покупке дачи и стала приносить газеты с объявлениями. Виктор терпеливо прочитывал все отмеченные ею объявления. Ему казалось, что надо собраться и как можно быстрее купить какой-нибудь домик с садиком, чтобы летом всем им было хорошо. Но одновременно с этими мыслями его одолевала какая-то пассивность.
– После девятого мая все пройдет, – думал он, связывая свое странное состояние с отсутствием работы и ожиданием отлета Миши.
Соня все реже спрашивала про пингвина и это тоже радовало Виктора. Теперь он был почти уверен, что исчезновение пингвина из ее жизни обойдется без драмы. На самом деле он больше боялся за себя. Именно себя ему было жалко. Он легко представлял себе, какие моменты скоро покажутся ему поводом для ностальгии.
Но принятое решение, как нечто уже не зависящее от него самого, удерживало Виктора от преждевременной жалости к себе.
Как-то позвонил Леша.
– Все отлично! – сказал он. – Через пару недель выпьем на чьих-нибудь поминках за здоровье пингвина!
"Да, – подумал тогда Виктор и первый раз за долгое время улыбнулся. Выпьем, обязательно выпьем!"
Вернувшись в очередной раз от Сережиной мамы, Нина принесла почтовую квитанцию на посылку.
Они сидели за ужином. Был ранний вечер, что-то около шести.
– Странно, – говорила Нина. – Вроде от Сережи, но почерк не его... И видишь, двадцать долларов по курсу – пошлина! Как из-за границы.
– Это и есть заграница, – грустно проговорил Виктор, отрезая туповатым ножом кусок отбивной.
– Жесткое! – пожаловалась на мясо Соня.
– Давай, я тебе на мелкие кусочки порежу! – Виктор наклонился над тарелкой девочки и принялся "распиливать" ее отбивную.
– Надо ножи наточить, – сказала Нина.
– Наточу, – пообещал Виктор.
Потом они пили чай.
– Сходишь завтра со мной на почту? – спросила Нина. – Вдруг посылка тяжелая?
– Хорошо.
В этот вечер Соня опять заснула перед телевизором. Они ее уложили на диван, накрыли одеялом и приглушили громкость. А сами досмотрели очередной боевик с Мелом Гибсоном до кровавого конца и только потом пошли спать.
Утром, заплатив двадцать долларов по курсу, получили на почте посылку – довольно тяжелый картонный ящик с наклеенной по диагонали надписью "Осторожно! Хрупкое вложение!"
– Это не его почерк! – уже совершенно уверенно сказала Нина, глядя на написанный на картонной коробке адрес.
Взяв посылку в руки, Виктор услышал, как внутри что-то звякнуло.
Еще разок посмотрев на предупреждающую надпись, Виктор покачал головой.
– Кажется, там что-то разбилось... – сказал он.
– Значит, мы зря заплатили двадцать баксов! – недовольно произнесла Нина. – Ладно, сначала дома посмотрим. Какой смысл нести сразу? Если там что-то разбилось – она только огорчится...
Вернувшись домой и похвалив новые рисунки Сони, Виктор и Нина распаковали на кухонном столе ящик и вытащили оттуда странную темнозеленую четырехгранную вазу с крышечкой, обмотанную клейкой лентой.
– Медная? – сам себя спросил Виктор, рассматривая вазу.
– Там что-то внутри, – сказала Нина. – О! Смотри, письмо!
Она взяла сложенный вдвое лист бумаги, развернула.
В наступившей паузе Виктор следил за Ниной, читавшей письмо. Ее губы шевелились. Лицо словно окаменело. Руки задрожали. Она молча передала письмо Виктору.
"Уважаемая мама Сергея!
Краснопресненский отдел милиции поручил мне написать вам это письмо. Наверно потому, что я тоже приехал сюда с Украины, из Донецка. А также потому, что мы с Сергеем дружили. Он был отличным парнем. Я не знаю, что еще вам написать. К сожалению, Сергей погиб при исполнении служебных обязанностей. Это случилось не в Москве. Он не хотел туда ехать, но приказы не обсуждают.
Финансовая часть горотдела МВД поставила нас перед сложным выбором они могли оплатить или только похороны, но довольно далеко, за Орехово-Зуево, или кремацию. Мы, ребята, приехавшие с Украины, решили, что кремация лучше – все-таки можно будет похоронить его на родине.
Примите наши соболезнования.
Николай Прохоренко и Краснопресненский отдел милиции."
Дочитав, Виктор снова посмотрел на четырехгранную вазу.
Нина вышла в коридор. Было слышно, что она плачет.
Виктор осторожно взял тяжелую вазу в руки и легонько встряхнул ее изнутри послышался странный глухой и "рассыпчатый" звук. Он опустил вазу на стол.
– Грустная погремушка, – подумал он мрачно. – Все, что осталось от Сереги...
Из ванны донеслось журчание воды. А через минуту в кухню вернулась Нина. Ее лицо было мокрым, глаза – красными.
– Светлане Федоровне я ничего не скажу... Это ее убьет... произнесла она твердо. – Сами похороним.
Виктор кивнул.
71
Прошло несколько дней. Вяло-текущее время продолжало угнетать Виктора и не смотря на солнечную теплую погоду он сидел дома. Пару раз, вытащив из-под стола пишмашинку, он пытался что-то писать, но вид белого листа бумаги словно вызывал у Виктора паралич и мысли, и воображения.
– Может, надо газеты почитать? – Думал он, вспоминая популярный газетный жанр криминального репортажа. – Там и сюжеты можно найти, и героев...
Он вспомнил, как "выуживал" из газет героев своих первых "крестиков". Интересно, где они теперь, эти герои?
Четырехгранная темнозеленая ваза стояла на подоконнике – на том же месте, куда он переставил ее, чтобы пообедать за столом в день получения посылки. Время от времени он останавливал на ней свой взгляд, вспоминал Сергея, вспоминал Новый год на его даче и зимние ледовые пикники с пингвином. Странное ощущение навсегда потерянного счастья возникало у Виктора. Он смотрел на эту темную зелень искусственной патины, на эту странную вазу и просто не верил, что перед ним была новая оболочка остатков земной жизни Сергея. Нет, этот предмет оставался для Виктора просто странным предметом, словно молчаливым пришельцем из другого мира. И его присутствие в кухне одновременно и озадачивало Виктора, и не вызывало у него протеста. Бархатистая зелень патины казалась живой, и сама ваза была словно одушевленным предметом, не смотря на свое содержимое. И не верилось Виктору, просто не верилось, что эта ваза имеет какое-то отношение к Сергею, к его жизни или смерти. Нет, думал Виктор, если Сергея больше нет, значит его нет больше ВООБЩЕ. И тем более – в этой вазе.
