Текст книги "Вандемьер"

Автор книги: Андрей Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Эксперименты, призраки, шапка Мономаха

История человечества есть история развития понятия «свобода» (Гегель), смена экономических формаций и борьба классов (Маркс), история развития религии (Чаадаев), стадии промышленного роста (Ростоу), неумолимый путь к торжеству идеалов либерального демократизма (Фукуяма, «Конец истории?»).

Кто из них прав или правы все вместе?

Статуя Свободы

Кажется, мы все уже для себя решили. «Мы строим капитализм». Грустная поговорка «за что боролись, на то и напоролись» заставляет демократа брезгливо поморщиться. Неужели все так просто? Внезапное массовое прозрение – и плюс надо менять на минус?

«У нас совершенно нет внутреннего развития, естественного прогресса; каждая новая идея бесследно вытесняет старые, потому что она не вытекает из них, а является к нам бог весть откуда» (П. Чаадаев).

«Неотъемлемое право на жизнь, свободу и стремление к счастью» – величественные слова Декларации независимости США, от которых веет вечностью. Уже 215 лет, как в Северной Америке продолжается грандиозный и пока в целом удачный эксперимент по демократии. Идея распространилась на значительную часть суши. Старый Свет, вдоволь наевшись, вступил в «Клуб Либералов». Еще большие успехи обнаружились на Востоке. Очередь дошла и до СССР. Перестройка Горбачева еще не достигла критической отметки, когда скромный сотрудник госдепартамента США японского происхождения заставил серьезно заволноваться философов и футурологов. Конец истории? Советский политический истеблишмент удивительно быстро освоил идеи либерализма, очевидно, сдав экзамены экстерном.

Весь мир во власти буржуазного либерализма! В истории больше не будет Наполеонов и Кромвелей. Плохих правителей мы переизберем и будем очень горды, что у нас есть такая возможность. С нашей помощью они займут предназначенные для них места, поливая друг друга ушатами помоев. Выборы, парламенты, законы, референдумы – кто может отрицать безусловную пользу этих институтов и мероприятий?

Свобода! Свобода завоевать власть или не участвовать в политике, ходить или не ходить к избирательной урне, свобода быть буржуа (а еще лучше родиться им) или сдавать себя в аренду, свобода быть бедным или богатым, свобода трудиться или терять работу, свобода жить в трехэтажном бунгало или ночевать на улице, свобода быть сытым или голодным, свобода просить подаяние или не просить его, свобода дышать воздухом Родины или покинуть ее, свобода жить по заповедям Нагорной проповеди или нарушать их, соблюдать или не соблюдать законы, верить или не верить в бога – что за прекрасные альтернативы!

Буржуазную цивилизацию критиковали не только коммунисты. К последним никак не отнести Н. Бердяева («механичность, техничность и машинность этой цивилизации противоположны органичности, космичности и духовности всякого бытия») или Томаса Карлейля («… гордость происхождением, чиновная гордость, любая другая возможная гордость лучше гордости кошельком»).

Равные стартовые условия, равные возможности, каждый может стать президентом и т. д. – кто поверит сегодня в эти мифы?

Закон, право, равная мера для всех. Рискуем быть банальными, вспоминая слова другого замечательного американца: «Что нельзя купить за деньги, можно купить за большие деньги».

Вся жизнь определяется контрактом. Условия контракта незыблемы. Правда, каждый четвертый гражданин правового государства – участник судебного разбирательства, но это уже издержки демократии. Стороны приходят к взаимному согласию. Политики и мафия, банкиры и бизнесмены, юристы, военные и спецслужбы – все взаимно вежливы. Прибыль делится в правильных пропорциях. Половина всех доходов укрывается от налогов. Наркотики, торговля оружием, порнобизнес – на то она и «параллельная экономика». Всем выгодно. Высокие жизненные стандарты, благообразие, самодовольство.

Но все ли из этих сытых буржуа вполне понимают, что эти «жизненные стандарты» пятерых из десяти особей человеческого рода достигаются наполовину тем, что шестой из них должен принимать дозы наркотиков, седьмой – поставлять ему эти дозы, минуя таможни, восьмой – стрелять из оружия и т. д., и на четверть – грабежом третьего мира? Добропорядочная Швеция, одна из первых по жизненному уровню, на первом месте и по молодежным самоубийствам. Это – кризис цивилизации.

Проклятия частной собственности, эксплуатации, бездуховности, рыночной сущности человеческих отношений, звучавшие в устах великих революционеров и просто здравомыслящих людей, кажутся нынешним демократам-либералам демагогическими вывертами. Но разве каждый из нас, не имеющий доступа к власти денежной или силовой, не должен продавать себя, свою человеческую сущность, свое время, свою внешность, улыбку за средства к существованию?

«Производство производит человека не только в качестве товара, не только человека-товар, человека с определением товара, оно производит его, сообразно этому определению как существо и духовно и физически обесчеловеченное» (К. Маркс).

Мы нужны друг другу, потому что мы выгодны друг другу. Я приношу прибыль – мне улыбаются, со мной здороваются и с виду ценят., я нерентабелен – меня не замечают. Великий гуманист Карл Маркс мечтал о том времени, когда «потребность человека в другом человеке станет чисто человеческой потребностью» и презренная выгода более не будет самодовлеющим началом. Бред? Утопия? Но почему мы разучились задавать серьезные вопросы?

Возможно ли общество, которое заменит рыночную сущность общественных отношений человеческой сущностью? Когда человек сможет наконец прекратить борьбу за существование и начать жить? Достоин ли уважения человек, который пусть немного имеет, но много значит с точки зрения истинно человеческой сущности? Иметь или быть?

Лучшие представители западной интеллигенции не боялись ставить эти вопросы и давать ответы на вызовы времени. Почему этого не можем мы? Достанет ли нам мужества бросить вызов бездуховности, потребительству, продажности, омерзительному политиканствуи отчуждениюбуржуазной цивилизации или мы погрязнем в этом болоте, царстве ложных идеалов?

«Они превращают верность в измену, любовь в ненависть, ненависть в любовь, добродетель в порок, порок в добродетель, раба в господина, господина в раба, глупость в ум, ум в глупость… Деньги осуществляют братание невозможностей…» (К. Маркс).

Имеющий богатство имеет и власть– в этом ли гармония Вселенной, идеал справедливого общества?

«Скотный двор»

Выход – в коммунизме? Извините за бестактность, Вы читали Маркса? Если же это Вам представляется немодным и скучным, то послушайте Эриха Фромма: «Марксу, человеку, который читал, перечитывал и знал наизусть произведения Эсхила и Шекспира, который постоянно оживлял в себе величайшие творения человеческого духа, ему и в страшном сне не могло присниться, что его идея социализма будет истолкована таким образом, будто его целью является государство сытых, „хорошо одетых рабочих“, или же „государство всеобщего блага“. „По мнению Маркса, человек на протяжении многих веков создал такую культуру, освоить которую он сможет лишь тогда, когда получит свободу, когда освободится от оков – и не только от гнета экономической бедности, но и от духовного обнищания, на которое он обречен в мире отчужденного труда“.

Маркс не был „практикующим политиком“, поэтому трудно себе представить, как бы он экспроприировал экспроприаторов», осуществлял «одинаковую обязательность труда для всех», учреждал «промышленные армии, в особенности в земледелии» и т. д.

Можно ли считать, что сегодня мы дожили до апокалипсиса коммунизма, несмотря на то, что мы по-разному относимся к этому явлению? Или прав Александр Зиновьев, и коммунизм переживает временный кризис, из которого он обязательно выберется? Каково место этой идеологии в общем строе человеческой мысли?

В своей знаменитой «Критике Готской программы» Маркс приходит к удивительному выводу: на протяжении «первой фазы коммунистического общества» (т. е. при социализме), когда для всех применяется равная мера – труд, однако она применяется к людям, которые не равны между собой («один сильнее, другой слабее; один женат, другой нет, у одного больше детей, у другого меньше и т. д.»), объективно сохраняется не только буржуазное (т. е. неравное) право, но и буржуазное государство – без буржуазии!

Подробнейшему анализу подвергает данное утверждение В. Ульянов (Ленин) в «Государстве и революции» и ему ничего не остается, как повторить упомянутый вывод!

«Буржуазное право по отношению к распределению продуктов потребленияпредполагает, конечно, неизбежно и буржуазное государство, ибо право есть нечто без аппарата, способного принуждатьк соблюдению норм права».

Итак, буржуазное государство и право. Ну, а как быть с моралью, нравственностью, этикой и т. д.? Неужели они становятся коммунистическими после победоносной пролетарской революции? Мы подходим к главному вопросу.

Взаимосвязь всех идеологических форм (= форм общественного сознания) обусловливает сохранение при социализме буржуазной сущности не только в государстве и праве, но и в морали, нравственности, этикеи т. д. Что это означает, если мы говорим о социализме истинном, достигнутым в результате постепенных процессов интеграции, кооперации, социализации? Только одно – буржуазный индивидуализм, противоречащий провозглашенным лозунгам коллективистской морали и «общего блага».

Маркс делал ставку на возможность безденежного учета в экономике социализма, предполагая использовать трудовые карточки, по которым трудящиеся будут получать на складах общественного богатства причитающийся им продукт, однако практика показала, что обойтись без денег невозможно. Экономика социализма сохраняет товарно-денежную, т. е. по сути дела буржуазную форму.

Однако это, скажут коммунисты, первая фаза, «плохой коммунизм».

Но вторая фаза не наступает никогда. А «буржуазное» останется буржуазным навсегда.

Ограниченность природных ресурсов Земли порождает необходимость их обмена, а «раз остается обмен, о социализме смешно и говорить» (Ленин). Деньги отменить не получается.

Что же касается сознания, то здесь буржуазный индивидуализм неискореним. Сделать из человека, а тем более из «человека-товара», целиком стадное существо невозможно.

Все, что реально удается, – это уничтожение частной собственности, обобществление. Но социализация не может быть большим благом, нежели свобода.

Вопрос о коммунизме – это вопрос о единичном и общем. Критика коммунизма не должна носить узкопрактическогохарактера. Коммунисты будут полностью отвергать обвинения, что их идея ведет к «исчезновению личности человека перед целым» (В. И. Вернадский). На знаменах коммунизма всегда было начертано, что он рожден на свет ради человека.

Сегодня тоталитарный бюрократический коммунизм уходит, ибо его ценности оказались фальшивыми монетами, дешевой бижутерией. Он не смог, да и не мог приспособиться к реалиям современности, поскольку сам назвался целью и совершенством. Идеологической машине тоталитарного коммунизма так и не удалось поставить под сомнение тезисы о враждебности коммунизма личности, свободе, культуре.

Но он может еще вернуться. Ибо мечта о царстве Божием на Земле никогда не покинет человека.

Он может вернуться, как сорная трава на плодородном поле человеческой культуры. И кто знает, сколько раз еще повторится этот цикл?

Коммунизм во все времена будет претендовать на лавры конечной цели. Отмирание государства – его запатентованное интеллектуальное достижение, которое он сгубил проповедью, а затем и чудовищной практикой насилия и экспроприации.

Коммунизм не нужно строить. Нужно просто жить по уму и совести и терпеливо двигаться по столбовой дороге культуры.

Как приговор коммуне звучат слова великого германца:

«…„общее благо“ – откуда ему вообще взяться! Само слово противоречит себе: общим бывает лишь малоценное. В конце концов все будет так, как есть, как было всегда: великое для великих, пропасти для глубоких, нежное и потрясающее – для чутких и – в основном и малом – все редкостное для редких» (Ф. Ницше. По ту сторону добра и зла).

Так «Прелюдия к философии будущего» становится послесловием к философии концлагеря.

Бюрократия сумела построить «коммунизм» только для себя. Имеющий власть имеет и богатство– в этом ли гармония Вселенной, идеал справедливого общества?

Где же выход?

Нами правят рабовладельцы – и это самое точное выражение сути вопроса. Раньше они опасались вышестоящего партийного хама – теперь его не было. Они получили полную власть над нашими телами (не хочется добавлять «и душами») и, по выражению известного писателя, всегда владеют правом «первой брачной ночи». Было бы неправильным сказать, что рабовладельцы ничего не бояться. Если бы они ничего не боялись, то они держали бы деньги в наших, а не западных банках.

Какие они, эти рабовладельцы? Нет, это не римские патриции, не английские аристократы, не тевтонские рыцари, не венецианские купцы, не французские дворяне, не польские шляхтичи или испанские идальго и не русские помещики. Любой из перечисленных типов имел свое неповторимое качество. Наши отличаются только тем, что они никакие. Они лишены качеств. Все, о чем они мечтают – это быть похожими на европейских или американских буржуа, но они никогда не будут на них похожи. Они навечно приговорены быть безликой нечистью, не дающей проявиться ничему живому, жадно хватающей все, что находится в радиусе действия их когтей.

Сбываются мрачные предсказания гениального мыслителя Константина Леонтьева, жившего в 19-м веке. Он не делал различий между свободой и равенством и понимал буржуазность социализма, отсутствие существенных отличий между буржуазным идеалом «государства всеобщего блага» и социалистическим обществом «сытых, хорошо одетых рабочих». И то и другое приводит к губительному упрощению, сведению всей социальной структуры общества в основном к типу самодовольных буржуа, живущих в однотипных домах и пользующихся одинаковыми благами цивилизации.

«Не ужасно и не обидно ли было думать, что Моисей всходил на Синай, что эллины строили свои изящные акрополи, римляне вели Пунические войны, что гениальный красавец Александр в пернатом каком-нибудь шлеме переходил Граник и бился под Арбелами, что апостолы проповедовали, мученики страдали, поэты пели, живописцы писали и рыцари блистали на турнирах для того только, чтобы французский, немецкий или русский буржуа в безобразной комической своей одежде благодушествовал бы „индивидуально“ или „коллективно“ на развалинах всего этого прошлого величия?… Стыдно было бы за человечество, если бы этот подлый идеал всеобщей пользы, мелочного труда и позорной прозы восторжествовал бы навеки!»

Ему было стыдно тогда, нам же ни капельки не стыдно теперь, когда все это стало страшной реальностью! И мир равенства, и мир свободы одинаково уничтожают неповторимые культурно-исторические типы и сводят все к этому самому «подлому идеалу». Мы же умудрились дважды попасть в историческую ловушку. Эксперимент по созданию общества равенства привел к уничтожению многих и многих людей, гибели православной культуры. Недавно начавшийся эксперимент по части свободы пока что начисто разрушил государство (называть то, прошлое государство можно, как угодно) и Бог знает к чему еще приведет.

Однако, можно ли говорить о принципиальной возможности существования общества, в котором человек сможет избежать неизбежностей превращения в товар, в грязного политикана, в ущербное бездуховное существо, отчужденное от окружающего мира людей и от себя самого, становящееся рабом вещей и обстоятельств, им же самим созданных (капитализм) или подчинения чудовищному бюрократическому государству – Левиафану с полным единообразием условий жизни и всевластием партии насильников, военных и тайной полиции (коммунизм)?

Можно ли, не впадая в иллюзии, серьезно размышлять о синтезе социальной справедливости и эффективности, о том, чтобы одновременно избежать ужасов бездуховности и потребительства буржуазной цивилизации, мифологичности и бедности коммунизма?

К. Маркс завещал нам небыстрый путь из царства естественной необходимости (предыстория) в царство осознанной необходимости (коммунизм) и далее – в царство свободы (гуманизм), не оставив, впрочем, конкретных рецептов. Три гегелевских закона, которые, как известно, могут описать любой процесс изменения, с легкостью описывают и этот. И хотя в последнее время мыслители все чаще рассуждают о возможностях не только прогресса, но и регресса (С. Стоянович) и о том, что «бесконечность» прогресса «есть бредовая мифология» (А. Солженицын), все же отрицание прогресса и необходимости формулировать цели общественного развития превращает человека в бесхребетного конформиста.

Всякая крайность приводит к трагедии, а самое сложное – суметь соблюсти «серединную линию развития» (А. Солженицын).

Общая и частная собственность, власть одного и власть народа, свобода и насилие, движение и постоянство, планомерность и хаотичность, количество и качество, культура и цивилизация, государство и анархия, равенство и неравенство, нравственность и право – как соблюсти эту линию?

Плоха монополия частной собственности, не более хороша и монополия общественной.

Плох тоталитаризм, но не лучше и царство политиканской мафии.

Насилие омерзительно, но чем приятнее хаос?

Нестабильность нервирует, но и окостенелость не менее того.

Государству лучше бы отмереть, но перспективы анархии безрадостны.

Неравенство – естественное свойство природы, ради уничтожения которого совершались революции, но чем же лучше равенство в нищете?

Неплохо бы заменить право естественными нравственными законами, но когда мы это делаем, то «опускаемся еще ниже».

Количественный рост может быть губителен для экологии, но как остановить его, когда на Земле столько голодающих?

Движение в сторону более справедливого общества означает:

1. Разумный баланс общественной и частной собственности.

2. Создание экономических условий, при которых человек может прекратить борьбу за существование и начать жить.

3. Установление такого порядка государственного устройства, который сводил бы к минимуму значение борьбы за власть.

Общественный строй, при котором это становится возможным, мы называем монархическим либеральным социализмом.

Не бездуховный капитализм, не мифологический коммунизм, не абсурдная деспотия, а монархический либеральный социализм.

Общество, в котором имеющие власть не смогут автоматически обрести богатство, а имеющим богатство не будет большого смысла покупать министерские портфели.

Всем гражданам этого общества останется по большому счету только одно – созидать.

Когда пан Дзекановский дошел до этого места, то есть не дочитал и до середины, в дверь ворвался высокий остроносый молодой человек, поздоровался за руку с профессором и его гостем и быстро заговорил по-польски. Профессор, озабоченно выслушав юношу, быстро отнесся к досадовавшему из-за прерванного диалога Композитору:

– Пшепрашам, извините, мне надо уходить. Мне нравится, что здесь написано, но я не один принимаю решения, у нас коллегия, мы обсудим и сообщим вам. Он протянул визитную карточку.

– Когда мне обратиться?

– Недели через две.

– Спасибо, пан Дзекановский!

Ну что же, еще одна зацепка. Если, о чем страшно подумать, опубликуют, то, может быть, будет какой-то гонорар? Ох как кстати был бы он сейчас!

3.

Он не забыл нанести еще один немаловажный визит. Во время своих хождений по аллее Ерузалимски – центральной улице, выходящей к вокзалу, он приметил вывеску «Канадиан Эйрлайнз», авиакомпании, услугами которой, как предполагал наш путник, он должен будет непременно воспользоваться. Войдя в помещение «Канадиан Эйрлайнз», Композитор попросил справку о стоимости билета до Канады.

– What city? [6]6
  Какой город? (англ.)


[Закрыть]– спросил розоволицый господин в синем пиджаке.

– Торонто.

Розоволицый взял небольшую бумажку и написал на ней: семьсот восемнадцать долларов США.

– Thank you! [7]7
  Спасибо (англ.)


[Закрыть]

У него этих самых долларов имелось шесть с половиной сотен, но было еще золото, хорошие японские часы с калькулятором, собственно калькулятор, новый костюм, обувь и еще кое-что по мелочи. Все это тянуло на требуемую сумму, но нужно было еще и жить! Как заработать?

К пяти часам вечера он вошел в здание Центрального вокзала, где стоял неприятный специфический запах.

Помещение было огромное и холодное. На втором этаже имелись места для сидения. Композитор занял одно из них, с краю.

Рядом располагались советские туристы и польские бомжи.

Сумерки между тем сгущались, становилось холоднее. В течение всей ночи Композитору лишь очень ненадолго пришлось забыться в полудреме. Несколько раз он вынужден был вставать и согреваться энергичными движениями. Ранним утром уборщики стали сгребать накопившийся мусор, и всех сидевших попросили выйти.

Трое последующих суток он просуществовал, подобно бледной тени, отчаянно мерзнув по ночам, прыгая, чтобы согреться, жуя ватрушки в привокзальном буфете и запивая их чаем. Днем он немного бродил по окрестностям, но его раздражал вид жующих и веселых торгашей-туристов. Респектабельный вид он потерял. Бриться в привокзальном туалете не было никакого желания, он сильно зарос, а глаза стали излучать голодный блеск.

К семи вечера он подошел к отелю «Форум», где собирались квартиросдатчики. Они вели себя осторожно, опасаясь полиции. Композитор остановился и приступил к анализу рынка.

– Какая цена, пани?

– Сто тысчонцев.

– Пани, у меня нет столько денег, я дам вам пятьдесят и еще вот это. – Он извлек из сумки банку мясного рагу.

– А что это такое?

– Мясо.

Немного поломавшись, старушка согласилась. Она повела Композитора к трамвайной остановке.

Жила одна в квартире, муж, видимо, умер. В жилище была идеальная чистота. Нашему другу предназначалась небольшая ухоженная комната, в которой стояла кровать с белоснежным бельем.

– Деньги, деньги мне. – Старушка жестом показала, кому надо давать деньги. Композитор прошел на кухню. Старушка попросила паспорт. Композитор молча выполнил требование. Хозяйка деловито вписала паспортные данные гостя к себе в блокнот. Наш небритый друг протянул ей бумажку в 50 тысяч злотых, банку рагу и оставшуюся часть батона копченой колбасы. Колбасу она вернула.

На следующий день снял номер в дешевом отеле, принадлежавшем Спортивной Академии.

«Держаться, держаться и держаться!»

В турнире выступил неплохо, но заработал всего одиннадцать долларов.

Проходят недели, на дворе февраль. Дзекановский ничего печатать не будет, но прямого «нет» не говорит, водит за нос. Пусть остаются иллюзии!

Держаться, держаться и держаться!