Текст книги "Краски любви"
Автор книги: Андрей Анисимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Глава 4
Визит в стаю
Рядом с Васиной сестрой стоял длинный худой подросток лет пятнадцати.
– Жениха привела? – спросил Журов, мрачнея.
– Приятеля. Для жениха – малолетка, – ответила Тамара и добавила: – К тебе желает. Тренироваться.
Ребята с любопытством обступили новенького.
– Кишка, – поделился своим первым впечатлением с товарищами Лешка Протасов.
Олег Губанов хмыкнул:
– Стручок зеленый, а не кишка. Интеллигентный юноша из приличной семьи… Страсть как люблю таких молотить, – сообщил Козлик.
– Поживем, увидим, – тихо, сквозь зубы, пообещал новенький.
– Ну-ну, – промычал Журов и, оглядев парня с ног до головы, спросил: – Видиков насмотрелся?
– Он из Питера. Говорит, там тренировался. Отца в Москву перевели. Вот он здесь теперь учителя ищет, – ответила Тамара за новенького.
Журов подошел к парнишке поближе и неожиданно сделал левой ногой выпад к его подбородку. Тот легко ушел от удара и опять стал молча и равнодушно оглядываться. Журов решил подцепить его открытой ладонью справа. Парень опять легко увернулся и снова замер, демонстрируя явное безразличие.
– Губанов, сюда! – крикнул тренер.
Губанов был старше и физически сильнее всех остальных. Рядом с ним новенький казался тростинкой.
– Проверь его на легкий контактик, – приказал он, а сам взял под руку Тамару и отвел в сторону. Тамара руку высвободила, но не сразу. Это Журов про себя с удовольствием отметил. «Привыкает…» – подумал он и уставился на готовую к поединку пару.
– Как зовут твою малолетку? – спросил он Тамару.
– Костей, – ответила девушка.
Губанов шел напролом. Но от его ударов новенький уходил без труда, и так продолжалось секунд десять. Неожиданно Губанов получил ногой в пах. Он так увлекся нападением, что не ожидал от этого тощего подростка молниеносной атаки. Но атака произошла и заставила Олега на секунду скорчиться от боли. Этой секунды хватило, чтобы новенький обработал коленкой его голову. Тренер понял: малец не без техники, но физически слабоват. Если бы его удары были посильнее, Олег давно бы оказался на полу.
– Не кишка и не стручок, а хлыст, – сделал вывод Петр Рыгов.
– Точно, хлыст, – подхватили ребята.
Кличка новенькому была определена.
– Ладно…. Остыньте, – остановил тренер схватку и пригласил новенького к себе в кабинет.
– Я больше не нужна? – спросила Тамара у своего протеже и, получив утвердительный ответ, не попрощавшись с Журовым, направилась к выходу.
– Могла бы и задержаться… – пробурчал Стас ей вслед, но ответа не дождался. Девушка лишь на мгновение повернулась и, вопросительно взглянув на Журова, вышла из зала.
– Тебя Костей звать, звереныш? – поинтересовался тренер и, получив утвердительный кивок, спросил: – У кого ты в Питере занимался?
– У Пантелеева Геннадия Степановича, – ответил Костя.
– Слышал. Каратист, результат дает. Только я работаю чистый тайский бокс. Понял? – сказал Журов.
Парень опять утвердительно кивнул.
– Чего ты, как баран, башкой машешь? – обозлился Журов, но тут же успокоился: – Всем в душ и по домам, – приказал он ребятам, которые с любопытством прислушивались к разговору с новеньким, просунув головы в дверь кабинета.
Головы исчезли. Журов помолчал, словно обдумывая, как поступить с Костей:
– Мы работаем так. Хочешь драться для собственного удовольствия – стольник в неделю приносишь. Будешь готовиться к профессиональным схваткам – учу бесплатно. Понял?
– Угу, – ответил новенький Костя.
– Что такое «угу»? – поднял бровь Журов.
– Понял, – уточнил Костя.
– Понял, тогда поясни, – потребовал Журов.
– Понял. Или платить и тогда так, или не платить, тогда не так…
– Ты мне дурака не валяй. Повторяю. Если я тебя учу за свой счет, едешь, куда я скажу, и дерешься, с кем скажу. За победу будешь получать бабки. За поражение – сам добавлю. Это ясно?
– Угу, – ответил Костя.
– Послезавтра в шесть – как штык, – предупредил Журов и, еще раз, оглядев худую фигуру парня, сообщил: – Экипировочку подыщи, в обычных шмотках работать нельзя. Не принято.
До метро Катя мчалась, подпрыгивая от радости. Понимала, что ей повезло. Сегодня парни устали после тренировки, оттого она и сумела себя показать. Тот же Губанов в другой момент легко бы с ней расправился. Олег нормально подготовлен и много сильнее ее физически. Что ж, удачный день, ничего не скажешь.
С самого утра у Кати все сложилось как нельзя лучше. Чисто случайно она оказалась около маленького парикмахерского салона в Скатертном переулке. Решила зайти. Ей надо было подстричься, но сразу сесть в кресло она не решилась и сначала долго следила за работой мастера. Ей очень понравилось, как парикмахерша разделалась с подростком. Клиент в коже, обвешанный медными и железными бляшками, буквально преобразился на ее глазах. Фантастика, да и только. Мастеру помогала девица. По внешнему сходству Катя догадалась, что это работают мать и дочь.
– Сделайте из меня мальчика, – попросила она.
Евгения Анатольевна умела понять клиента. Пока мастер колдовала над прической Кати, ее дочь Тамара, очень развеселившаяся от Катиного желания превратиться в парня, оживленно болтала с ней на разные темы и, между прочим, упомянула об увлечении брата. Услышав о тайском боксе, столь редком для России виде восточных единоборств, Катя уговорила девушку представить ее тренеру. Тамара легко пошла на приключение. Идея разыграть Стаса пришлась ей по вкусу. Его самоуверенность Тамару раздражала, а ухаживания смешили и надоедали. Так почему бы не помочь парню? Ой, да что же это? Девчонке, конечно же. Пусть придет к Стасу, а там…
Глава 5
Катя-Костя, Костя-Катя…
Сергей Андреевич Астахов снимал небольшую однокомнатную квартиру в районе Волгоградского проспекта. Промышленный край столицы не относился к престижным элитным кварталам, поэтому жилье там сдавалось недорого. Из окон его квартирки можно было любоваться дымом из труб местной ТЭЦ, а форточку рекомендовалось открывать пореже.
Катя первый день самостоятельно провела в Москве и теперь с трудом отыскивала свое жилище. Два раза она по ошибке поднималась на четвертый этаж, но двери, обитой коричневым дерматином, не обнаружила. Оказывается, Катя спутала дома. Облезлые пятиэтажки и впрямь были похожи друг на друга, как близнецы, различить их было непросто.
Когда Катя все-таки попала домой, Сергей Андреевич ее с трудом признал. Реакция родителя Катю порадовала. Не зря она истратила недельный запас карманных денег!
– Как я тебе? – поинтересовалась дочка.
– Ночью встретишь – шарахнешься, – успокоил ее отец.
– Па, я сегодня парня сделала, – похвалилась Катя.
– Как сделала? – не понял Сергей Андреевич.
– Так. Коленкой в морду. Я теперь три раза в неделю стану на тренировки ходить. Тайским боксером заделаюсь, – отрапортовала она и потребовала есть.
Голод Катя скопила жуткий. Она моментально проглотила пельмени, бутерброды с сыром и маленький торт по имени «Трюфель», припасенный отцом для первого московского вечера. Закончив жевать, она вдруг сообразила – отцу-то лакомства не осталось!
– Па, прости. Я все смолотила… – растерялась Катя.
Сергей Андреевич рассмеялся и заверил, что к тортам абсолютно равнодушен. Склонность дочери к драчливым видам спорта он не одобрял, но мнение свое держал при себе. Устраивая Кате постель на узком диванчике, отец вздохнул и тихо сказал:
– Смотри, доиграешься. Отколотят тебя. А еще хуже – неправильно поймут.
– Па, не нуди. Ты же обещал… – пристыдила его дочка.
– Хорошо, барышня. Больше не буду.
– Сколько раз тебе говорить, я не барышня, а твой сын Костя! Любой нормальный мужчина мечтает о сыне, а ты недоволен.
– Да. Конечно, Катя-Костя, Костя-Катя… – согласился родитель и принялся раздвигать кресло. Раздвижной спальный агрегат становился его постоянным местом ночлега.
Первый совместный день московской жизни отца и дочери подходил к концу.
Глава 6
Любитель живописи
Самсон Гуревич по кличке Гнусняк ехал на своем «Фольксвагене» по осевой. Нельзя сказать, чтобы он куда-либо опаздывал, просто Гнусняк был в ярости и не мог спокойно торчать в пробках. Злость Самсона объяснялась негативным разговором с художником Крюковым. «Подонок, мразь, ничтожество» – эти эпитеты были далеко не самыми острыми в том наборе слов, которые произносил про себя Самсон Гуревич в адрес художника. Торговец «прекрасным» знал куда более затейливые выражения. Ругаться Самсон научился с двенадцати лет у отчима. Тот, приходя домой после очередного дежурства, долго и грязно вслух излагал свои мысли, если не находил оставленной для него еды в огромном количестве. Отчим служил во вневедомственной охране, много и часто пил. Мать его побаивалась. Когда отчим помер, Самсон так обрадовался, что на поминках не мог скрыть улыбки. Рот его растягивался сам собой. И, даже понимая неуместность своей радости, сдерживать ее Самсону не удавалось.
Теперь на Гуревича работал огромный невидимый штат. Его сотрудники не были официальными служащими, они даже не все знали, на кого работают. Много лет прошло с тех пор, когда жалким подростком Самсон Гуревич слушал грязные ругательства отчима и боялся его разозлить. Сегодня Самсон возвращался в собственный особняк.
Негодование в адрес Крюкова заставило Самсона два раза заплатить штраф за нарушение правил дорожного движения. Доставая из бумажника десятидолларовые бумажки, которые моментально исчезали в недрах кармана инспектора, Гнусняк с новой силой злился и опять нарушал. Слава Богу, ехать было недалеко, иначе – труба дело! Так и без средств к существованию недолго остаться…
А средства к существованию для Гуревича значили очень даже немало. Жил Гнусняк в Малаховке в новом кирпичном доме. Подобное жилье с башенками, овальными окошками-бойницами из красного кирпича и прочими архитектурными излишествами в настоящий момент считалось «писком» моды у новых русских. Хотя даже с приставкой «новый» Самсон на русского смахивал мало. Его часто из-за фамилии принимали за еврея, но на самом деле Гуревич по отцу был поляком, а по матери – молдаванином. Дивное сочетание! Скорее всего он вобрал в себя самые омерзительные качества этих двух прекрасных народов, или генетический гибрид вместо плюса выдал минус. Самсон был жаден, хитер как черт и очень завистлив. Потеря даже предполагаемого дохода надолго выводила Гнусняка из нормального человеческого состояния.
Самсон жил холостяком. В свои сорок он боялся женитьбой расстроить состояние и быть обобранным. Гнусняк был уверен, что все женщины и девушки на свете созданы для его беды. Они собираются его охмурить, обмануть и разорить. Он имел роскошное авто, но от жадности ездил на стареньком микроавтобусе марки «Фольксваген». Правда, это было удобно, потому что Гнусняк имел возможность грузить туда иконы и картины, которые скупал по дешевке везде, где мог, а иногда и попросту обманом выманивал у наивных стариков. Наивных стариков становилось все меньше, что тоже злило Самсона и портило ему кровь. Заработок менее трехсот процентов с одной единицы товара казался ему Нестоящим.
Самсон выехал за город и понесся по шоссе до указателя «Аэропорт Быково». Там он свернул с эстакады и по битому асфальту вырулил на дорогу к аэропорту. Проехав незамерзающую вонючую речку Пехорку, Гнусняк повернул налево и через пять минут засигналил у ворот своего дворца.
Массивные металлические ворота открыл Тарзан – горбатый брюнет с длинными, как у гориллы, руками. Самсон держал работника за еду. Денег Тарзану Гнусняк не платил, но кормил, а иногда еще и покупал бутылку водки или одежду в магазине «сэконд хэнд». Одинокий горбун пришел к Самсону сам. Что связывало этих двух людей, сказать трудно, но Тарзан по-собачьи был предан хозяину и дом стерег рьяно. Самсон обругал горбуна и быстрой походкой мелкими шагами отправился на кухню. Выпив рюмку коньяка и закусив безвкусной иноземной ветчиной, он уселся в кресло и задумался.
Художник Крюков великолепно копировал больших мастеров. Он также умел старить холсты, пользуясь собственными красками, приготовленными по старинным рецептам. Правда, Крюков из принципа или по недомыслию (что вряд ли, ибо любой здравомыслящий человек в состоянии сообразить, для чего Гнусняку нужны копии) никогда не подделывал подписи. Для этого Гнусняк имел жулика по кличке Фокусник. Настоящего имени Фокусника никто не знал, хотя едва ли кого-нибудь эта проблема волновала. Фокусник не умел ничего, кроме как подделывать чужой почерк. Но, заметьте, и это не так уж мало! Он ставил имена и фамилии на картинах, завещаниях и доверенностях. И даже криптографическая экспертиза не всегда определяла подлог. Так что его умение ценилось в соответствующих кругах чрезвычайно высоко. Такого мастера еще поискать надо! Бизнес с подделками Гнусняк мог поставить на широкую ногу, если бы не Крюков с его манией величия. Художник, видите ли, желал работать над собственными произведениями, которые ни черта не стоили, вместо того, чтобы размножать шедевры известных мастеров.
Технология жульничества была весьма проста. Гнусняк выуживал адреса коллекционеров. За небольшую плату запускал туда Крюкова, и тот копировал нужные полотна. Затем Гнусняк через своих агентов по Интернету оповещал любителей живописи со всего света, что он у такого-то коллекционера выкупил шедевр, и недвусмысленно намекал, что теперь готов с ним расстаться. Перепродажа живописи втихаря от властей – дело, отработанное веками. Чем дороже картина, чем ценнее она для государства или частного любителя, тем сильнее хотят прибрести ее криминальные ценители антиквариата. А поскольку вывозу за границу шедевр не подлежал, иностранные граждане, тайно вывезшие картинку, на аукционы выставлять ее опасались. И что это значит? А то, что уличить Гнусняка в откровенном жульничестве они не могли. В редких случаях провала, которые все же случались, Самсон моментально перекладывал с себя вину за содеянное на того, у кого он якобы купил картину, и впадал в истерику, выставляя себя жертвой. А поскольку он изначально просил с покупателя примерно треть цены шедевра, то и особых претензий не ожидал. Но треть цены за картинку Рубенса или Ренуара тем не менее имела много «зеленых» валютных нулей.
Самсон застыл в кресле, наливаясь злобой. Мысль его работала в одном направлении – как заставить гада Крюкова днем и ночью копировать старых мастеров. Самое обидное для Гнусняка было то, что Крюкову он довольно сносно платил за работу.
Размышления мстительного и пакостного характера по адресу злополучного живописца прервал мелодичный перезвон мобильного телефона. Гнусняк включил трубку и услышал голос спортсмена Журова. Самсон поначалу хотел наорать на тренера, поскольку тот наверняка собирался просить денег. Гнусняк в таких случаях предпочитал нападать первым. Он знал множество способов обругать человека, пока тот еще не успел открыть рта. Но внезапно он передумал и довольно миролюбиво поздоровался:
– Привет, Стасик.
– Я весь в дерьме, – сообщил спортсмен.
Самсон не удивился, но не стал выслушивать привычных стенаний Журова, а пригласил его к себе:
– Мы давно не балакали. Приезжай. Тарзан сварит картошечки, примем по рюмахе и кое-что обмозгуем.
Журов, не ожидавший подобного тепла от своего жадного покровителя, уговаривать себя не заставил. Через сорок минут его «восьмерка» дудонила у ворот Гнусняка.
Глава 7
Катя получает работу
Катя проснулась поздно. Отец давно уехал на работу. Девочка нехотя встала, прошлась босиком по квартире. В малюсенькой, совмещенной с туалетом, ванной заглянула в маленькое зеркало и увидела белесый чуб, торчащий над сонными глазами. В зеркале петербургского дома она могла оглядывать себя целиком и делала это ежедневно. Теперь с этим возникли проблемы. А более всего Катю теперь беспокоили изменения в ее девичьей фигуре. В зеркале московской пятиэтажки за этими изменениями следить оказалось непросто.
Она умылась и проследовала на кухню. На кухонном столе обнаружилась записка, из которой Катя выяснила, где можно взять сосиски и заварку для чая. Хлеб и молоко отец предлагал Кате купить самой. Для этого рядом с запиской лежали деньги. Денег было раза в три больше, чем требовали покупки, и Катя улыбнулась, подумав об отце с благодарностью. Перед завтраком она долго и изнурительно истязала себя разными упражнениями. Закончив зарядку, приняла душ, напялила джинсы и рубашку и, прихватив пакет, побежала в магазин. В парадном курили мальчишки. Один загородил Кате дорогу. Она попробовала обойти парня, но тот подвинулся и снова встал на ее пути.
– Пусти, болван, – сказала Катя.
– Гляди, а он хамит, – продолжил подросток и пихнул Катю в грудь.
Двое других наблюдали за происходящим молча, но с интересом. Катя мгновенным ударом сшибла подростка и отправилась дальше. Компания не успела опомниться, как она уже вышла из подъезда. Возвращаясь с молоком и хлебом, Катя поняла, что ее ждут. Начинать жизнь в доме с драки не стоило, но выхода не было. Сама решила стать пацаном, а у ребят законы свои. «Что делать с пакетом?» – быстро промелькнула мысль.
У входа в подъезд теперь стояли все трое. По злым и насупленным лицам мальчишек было нетрудно догадаться об их намерениях.
– Ты чего в нашем доме делаешь? – спросил бритый наголо, приземистый подросток.
Он был ниже всех, но с точки зрения драки и опаснее всех. Катя поняла – начинать надо с него. Парни пошли на нее строем. Правой ногой она легко достала до подбородка приземистого. Зубы у него щелкнули, парень прикусил язык и покачнулся. Второго Катя выбила ударом ладони в шею. Третий попятился сам. Дорога была свободна. Но Катя никуда не пошла. Она остановилась возле усевшегося на ступеньках приземистого и протянула ему руку:
– Вставай, сосед, и больше со мной не связывайся.
Тот неожиданно улыбнулся и подал Кате руку:
– Кирилл, – представился парень.
Двое других последовали его примеру. Второго звали Виталием, третьего – Саней. Когда знакомство состоялось, ребята предложили Кате погулять вечером:
– Мы вчетвером тут всех раскидаем, – пообещали они.
Катя сказала, что про свой сегодняшний вечер пока ничего не знает, но в принципе провести вечер в их компании она не против. Весело насвистывая, она поднялась к себе на четвертый этаж и с аппетитом позавтракала. После завтрака Катя врубила на полную громкость телевизор. Один из каналов передавал молодежную музыку. Выступала питерская группа, которая Кате нравилась. Через минуту справа и слева раздался стук в стены. Катя поняла, что соседям ее музыкальные пристрастия несимпатичны, она убавила звук, распахнула окно и почти по пояс свесилась наружу. Внизу смешной лысый толстяк намывал желтый «жигуленок». Кате очень захотелось налить в чашку воды и плескануть толстяку на лысину. Дома, возможно, она бы это желание и исполнила, но тут, среди незнакомых людей, постеснялась.
В книжном шкафу стояли скучные тома литературных классиков. Катя взяла томик Джека Лондона и раскрыла наугад. «Всех пассажиров попросили разместиться на одной стороне вагона, а мы, громко лязгая цепями, разместились на другой», – прочла девочка. Ей стало интересно, и она принялась читать дальше: «Мы сидели прямо напротив них, и я как сейчас помню выражение ужаса на лицах женщин, которые, наверное, приняли нас за осужденных на каторгу убийц и банковских громил».
Катя нашла начало. Рассказ назывался «Сцапали». В нем Джек Лондон делился своими впечатлениями о первом тюремном опыте. Катя не заметила, как прочла рассказ от первого слова до последнего. «Вполне прикольная вещь», – решила она и дала себе слово почитать еще что-нибудь у Джека Лондона. Погода стояла отвратительная, но и сидеть дома ей больше не хотелось.
Вход в московское метро отличается от питерского. Дома Катя бросала жетон в щель, после чего трезубец турникета сдвигался вниз и пропускал пассажира. Москвичам этот трезубец казался коварным капканом, цепляющим их одежду и сумки. А в московской кассе Кате вместо жетона выдали карту. Катя не знала, как ею пользоваться. Она постояла в сторонке и поглядела, как москвичи засовывают свою карточку в щель автомата. Карта исчезала в узкой прорези и моментально выскакивала сверху. Карту надо было вынуть, иначе захлопывались створки. Высмотрев весь процесс, Катя легко справилась с поставленной задачей и, миновав проход турникета, очутилась на эскалаторе. Конечно, московское метро гораздо интереснее питерского и богаче оформлено. На станции «Киевская» Катя пристроилась к группе пожилых англичан и вместе с иноземными старичками слушала экскурсовода. Англичане, словно стая гусей, вытянув головы, поворачивались вслед за рассказом гида, разглядывая мозаику на потолке и стенах. «Похожи на смешных птиц», – подумала Катя о туристах и вошла в вагон.
Так она обследовала несколько станций и на каждой находила что-то новое и интересное. Парочек на скамейках московского метро хватало. В этом подземки двух столиц мало разнились. Только публика в московском метро попадалась разношерстнее. Тут встречались и негры, и цыгане. В одном из переходов играл целый джазовый оркестр. Катя остановилась возле ребят и прослушала весь репертуар. Играл оркестр классно, и в раскрытый чемоданчик то и дело летели монеты, а иногда и купюры. Катя кивнула ребятам и пошла дальше. Ей ответили. Парень с длинной перевязанной косой помахал ей на прощание.
Катя понемногу привыкала к тому, что она Костя. Ей несколько раз говорили в вагоне: «Мальчик» или «Молодой человек, на следующей выходите?» Кате это импонировало. Даже походка у нее изменилась, она шла уверенно, ставя ногу на всю ступню.
Совершенно неожиданно Катя вновь оказалась на Арбате. Тренировку сегодня никто не назначал, но Катя решила заглянуть в зал. Там она увидела тренера. Журов сам молотил грушу и не заметил своего ученика. Катя уже хотела уходить, когда в дверях показался Олег Губанов, которому Катя вчера дала коленкой по голове. С Губановым пришел Петр Рыгов. Тренер увидел ребят и удивленно уставился на Катю:
– А тебя кто звал?
– Шел мимо и заглянул, – ответила она.
– Кобра, почему нет Васьки? – обратился тренер к Олегу.
– Ждали, не пришел. Звонили, дома никто не отвечает, – сказал Губанов.
Журов задумался. Завтра Гнусняк желал видеть ребят, отобранных для работы с художником. Самсон не доверял спортсмену. Он желал лично посмотреть на волчат, «пощупать» их, проверить на прочность. Гнусняк первый раз решился на бандитскую акцию, хотя, подкармливая Журова, предполагал как-нибудь в будущем использовать его стаю. Но, когда момент настал, Гнусняк заволновался и пожелал лично контролировать операцию. Новенький мальчишка Журову показался не очень сильным, но злым, пожалуй, даже сверх меры. А для выполнения задания Самсона это как раз то, что нужно. Важно не допустить слюнтяйства. Когда ребята бьются в зале, это азарт спортивный и злость спортивная. А в данном случае нужны волчата в прямом, а не спортивном смысле. В отличие от Гнусняка Журов о своей шкуре не пекся. Он не умел планировать далеко вперед, его нервная система особой сложностью и тонкой структурой не отличалась, а потому сбоев и волнений не знала. Даже в Таиланде, выходя для схватки с незнакомым противником, Журов волнения не испытывал. Он судорожно подсчитывал сумму возможного гонорара. Это занятие занимало спортсмена целиком и для других чувств места не оставляло.
– Хочешь, Костя, подработать? – спросил тренер Катю.
– Кто ж не хочет? – ответила Катя.
– Работа не для сопляков. Настоящее мужское дело, – предупредил Журов.
Катя молча кивнула.
– Хорошо. Завтра в десять вечера собираемся здесь. Ночевать домой не пойдете. Придется жить вне дома. Предкам соврете, будто едете на сборы или соревнования. Короче говоря, вешайте родственникам лапшу на уши, но не перестарайтесь. Оденьтесь неброско, ничего для тренировок не берите. Жратвы немного не помешает, – сказав так много слов, Журов утомился и смолк. Затем порылся в карманах и достал три бумажки по Пять долларов: – Вот вам аванс. Такие деньги будете получать ежедневно, если не смажете дело.
Из зала ребята вышли все вместе. Дойдя до перекрестка, Губанов остановился и сказал:
– Неплохо бы знакомство отметить. Как-никак завтра на дело идем. Пошли в «Макдоналдс».
