Текст книги "Война кланов. «Черный фронт» против НСДАП"

Автор книги: Андрей Васильченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

Глава 4
Очередное перепутье: сотрудничество или конфронтация с властями?

К началу 1927 года стало очевидно, что нацистская партия не была единым целым. Гитлер контролировал партийный аппарат, а братья Штрассер руководили собственным издательством, выпуская множество газет, через которые привлекали людей, симпатизировавших левым взглядам.

Стычки между представителями этих двух идеологических направлений сначала разыгрывались на чисто теоретическом уровне. Но со временем споры по вопросам социализма, просоветской ориентации, антисемитизма, антиимпериализма и революционной линии стали приобретать более ожесточенный характер. Все это выливалось в газетные перепалки. Гитлер, клеймивший левых как «клику Штрассеров», в определенный момент понял, что их невозможно ни изолировать, ни дискредитировать. У него имелась одна альтернатива: либо переубедить левых национал-социалистов, либо изгнать их из партии.

И вот пришел звездный час Йозефа Геббельса. Зная о его прошлой популярности в левых кругах, Гитлер решил использовать этого маленького человечка в борьбе с Отто Штрассером.

Сигналом к активным действиям против братьев Штрассер стало назначение Геббельса на пост гауляйтера Берлина. Геббельс подчинялся непосредственно Гитлеру, потому в его распоряжении находился весь партийный аппарат НСДАП. Главная задача – блокировать работу «Кампф-Ферлага». Отто Штрассер прекрасно понимал, какую опасность представлял Геббельс и какую роль в Берлине ему отводил Гитлер: «Он был волен по своему усмотрению срывать наши планы. К тому же в его распоряжении были СА, которые отныне получали значительную поддержку от Гитлера и полностью финансировались им на северо-западе страны».После того как Геббельс усилил СА, ему удалось в мгновение ока создать в Берлине еще не так давно отсутствовавший филиал, партии. Теперь он начал активную клеветническую кампанию, в ходе которой представлял братьев Штрассер как «ландскнехтов капитализма, продавшихся евреям». Но эта тактика оказалась неудачной: подобные высказывания, едва ли заслуживавшие доверия, подняли в партии изрядный переполох.

В итоге Геббельс решил действовать более тонко. Он стал издавать собственную газету, которая должна была составить конкуренцию штрассеровской «Берлинской рабочей газете». Новое издание, выходившее на мюнхенские деньги, получило название «Ангриф» («Атака»). Почти все деньги, отпускавшиеся на берлинский филиал, шли на его издание. Официально «Ангриф» был частным изданием, в то время как «Берлинская рабочая газета» оставалась официальным печатным органом НСДАП. Но Геббельс очень хитро использовал поддержку Гитлера и свой пост гауляйтера. Именно в «Ангрифе» он публиковал всю официальную партийную информацию: даты и места проведения собраний и митингов, новости о партийных буднях. С редакцией «Берлинской рабочей газеты» Геббельс наотрез отказался сотрудничать и предоставлять ей какую-либо информацию.

Подобный маневр привел к тому, что тираж штрассеровского издания вскоре упал. Постепенно «Берлинская рабочая газета» из официального органа превратилась в полемичный фракционный листок. Но этого Геббельсу показалось мало. Чтобы снизить уличную продажу изданий «Кампф-Ферлага», он приказал штурмовикам нападать на уличных торговцев, списывая эти выходки на проделки коммунистов.

Но успех в борьбе с газетами Штрассеров вовсе не означал победы над ними самими. Чтобы оттянуть от них национал-социалистов, Геббельс продолжал развивать собственные социалистические воззрения. На деле они ничем не отличались от тезисов Штрассера, за тем исключением, что Геббельс подчинялся Гитлеру. Еще в Эльберфельде он поставил задачу – привлечь на сторону партии рабочий класс. Теперь решил ее осуществить. Первым шагом стало создание Национал-социалистических производственных ячеек (НСБО). Руководство новым партийным проектом он поручил выходцу из левого крыла Райнхольду Мухову.

Палки в колеса Штрассерам вставлял не только Геббельс. Обвинения в их адрес посыпались уже на Веймарском партийном съезде, который проходил 3 августа 1926 года. Там было принято решение о том, что «северные» социалистические издания должны проверяться цензурой на предмет соответствия официальной партийной линии. Все это снизило активность «Кампф-Ферлага». В противовес «Национал-социалистическим письмам» была учреждена «Национал-социалистическая корреспонденция», которая доводила до гауляйтеров и местных партийных организаций приказы и директивы Гитлера. После этого фюрер решил заняться неудобными функционерами. В кратчайший срок он снял с постов гауляйтеров Силезии (Розикат), Померании (Фален), Саксонии (фон Мюке), заменив их преданными людьми. Вслед за ними последовали гауляйтеры Кауфман и Кох.

К началу 1927 года левые национал-социалисты перешли в глухую оборону. Теперь Отто Штрассер отстаивал свои взгляды с особым упорством, яростно нападая на политику сближения Гитлера с консервативными кругами. Он уже видел, в каком направлении вел партию фюрер. Когда началось сближение национал-социалистов с представителями Немецкой народно-национальной партии, Штрассер на всех углах громогласно заявлял, что Гитлер предал идеалы социализма, переметнувшись к реакционерам. Главный идеолог левого национал-социализма видел путь создания Третьего рейха только в союзе с марксистами, которые осознали бессмысленность классовой борьбы и пролетарского интернационализма. Окончательный разрыв межу Отто Штрассером и Гитлером произошел, когда в 1929 году был поставлен вопрос о возможности участия НСДАП в буржуазном коалиционном правительстве. Гитлер же решил использовать сближение с консервативными кругами в борьбе против левого крыла, которое мешало ему в борьбе за власть.

Мировой экономический кризис 1929 года грянул, когда Германия еще не оправилась от шока, вызванного инфляцией 1923. года. Кризис привел к тому, что политические предпочтения средних слоев очень сильно изменились. Почти все партии, видя растущую безработицу, обещали возвращение порядка, спокойствия и прошлого благополучия. Структурный кризис, совершенно непостижимый для многих, требовал простых и незамысловатых объяснений. Гитлер, которому Штрассер дал точную характеристику – «сейсмограф душ», наконец-то получил прекрасный шанс воспользоваться последствиями экономической катастрофы. Теперь он решил выступить на политических подмостках Веймарской республики как серьезный партнер, с которым можно было создавать правительственную коалицию. В первый раз новую тактику Гитлер применил на выборах в ландтаг Саксонии, которые проходили 12 мая 1929 года. НСДАП получила на них пять мест в ландтаге (до этого нацисты имели лишь два депутатских мандата). Теперь гитлеровская партия могла создать коалиционное земельное правительство в Саксонии.

Гитлер решил настоять на коалиции с правыми националистами. За эту идею издаваемый «Кампф-Ферлагом» «Саксонский обозреватель» назвал его «предателем идеи революционного движения». Надо заметить, что среди местных национал-социалистов газета пользовалась большой популярностью.

Местный гауляйтер фон Мюке, возглавлявший фракцию НСДАП в ландтаге, не разделял идею буржуазной коалиции. Он предполагал создать правительственный союз с коммунистами и социалистами. Но рабочие партии, не очень-то ладившие между собой, отвергли это Предложение. Более того, они довели до сведения широкой общественности затею фон Мюке. Тем самым подсказали Гитлеру очень удобный предлог для избавления от левого руководства партии в Саксонии. Одновременно на место фон Мюке можно было поставить «паладина» из Мюнхена.

Но все-таки Гитлер решил отказаться от союза с консерваторами, который мог стать залогом формирования земельного правительства в Саксонии. Этот шаг вовсе не означал тактической победы левых национал-социалистов, так как Гитлер решил заключить пакт с так называемыми пангерманскими националистами. Левое крыло потеряло в Саксонии практически все позиции, и Штрассер теперь не мог контролировать ситуацию в этой немецкой земле. Когда стало известно, что марксистские партии ни по отдельности, ни вместе не собирались создавать единый фронт с левыми из НСДАП, горечь от идеологического поражения штрассерианцев [7]7
  Под штрассерианцами подразумеваются исключительно сторонники О. Штрассера, а потому упоминание о штрассерианских газетах относится только к тем изданиям, которые выпускались лично О. Штрассером и его последователями. Говоря о штрассеровских средствах массовой информации, имеются в виду проекты, осуществляемые обоими братьями.


[Закрыть]еще более усилилась. Левые национал-социалисты оказались между молотом и наковальней, между двумя враждебно относящимися к ним силами. С одной стороны находились коммунисты и социал-демократы, с другой – консерваторы, сплотившиеся в единый националистический фронт.

После этого поражения О. Штрассер потерял всех потенциальных союзников, у него больше не было политической альтернативы. Он не хотел сдавать своих позиций, однако ему ничего не оставалось, как ждать и упражняться в бессмысленной критике в адрес Гитлера. Буквально за несколько дней он второй раз умудрился капитально поссориться с фюрером. Поводом для разногласий опять же послужила тактика сближения НСДАП с правыми партиями.

8 декабря 1929 года на выборах в ландтаг Тюрингии нацистов ждал определенный успех: они получили 11 % голосов, то есть вдвое больше, чем на прошлых выборах. Заняв 6 из 53 возможных депутатских мест, национал-социалисты вновь стали незаменимыми партнерами для создания правительственной коалиции. С этого момента НСДАП стала играть в Тюрингии важную, если не сказать ключевую политическую роль. Левое крыло было представлено всего лишь несколькими людьми, а потому никто не мог помешать созданию буржуазной коалиции. Нацист В. Фрик занял в тюрингском земельном правительстве пост министра внутренних дел. Гитлер увидел, что новая тактика стала приносить свои плоды – союз с консерваторами и монархистами был ему пока на руку. Когда О. Штрассер начал критиковать данное решение, это было расценено как мятеж. Левый мятежник обобщил свои аргументы в статье «В глубь государства». Она была опубликована впервые в июле 1930 года, так как в декабре 1929 года О. Штрассер, подчинившись партийной дисциплине, дал клятвенное обещание не выступать против коалиционного правительства в Тюрингии. После того как Гитлер прочитал «В глубь государства», он сказал: «Штрассер является неистовым полемистом, но от него необходимо избавиться».Критика Штрассера была опасна тем, что после союза с консерваторами у рядовых членов могло сложиться впечатление, будто НСДАП поддерживает Веймарскую республику, а сама «героическая партия обновления» стала перерождаться.

«Итак, пока будет существовать и функционировать нынешняя система, в обозримом будущем будет сохраняться нынешнее плачевное состояние страны! Результаты может принести только национал-социализм, который ориентирован на полное и решительное изменение системы. Но такое основательное и коренное изменение возможно лишь под лозунгами национальной революции и окончательного отказа от участия в правительствах… Мы должны корректировать политику нашей партии исключительно в одном направлении: как приблизить крах нынешней системы и сделать так, чтобы эта катастрофа не задерживалась», – писал О. Штрассер в этой статье. Именно она стала первым толчком к штрассерианской тактике отказа от участия в любых выборах. Провозгласив лозунги «политики катастроф» и «Немецкой революции», Штрассер стал проводить политику, совершенно оторванную от реальности. Гитлер тем временем околдовывал массы.

Из событий, произошедших в Саксонии и Тюрингии, О. Штрассер и его сторонники вынесли только один урок – Гитлер будет и впредь бороться против их «революционной платформы». Не оформив свои политические представления достаточно ясно, они изрядно рисковали. Впрочем, Штрассер понимал, что «для борьбы против капитализма и его приспешников»требовалась поддержка широких слоев населения. А потому при любых производственных конфликтах левые национал-социалисты вставали на сторону профсоюзов. Они полагали, что любая стачка, любая забастовка наносила удар по Веймарской республике. Сам же Штрассер был убежден: революционный потенциал сохранился только у левых партий, а потому они были просто незаменимы для осуществления «национальной революции».

Когда в апреле 1930 года рабочие тяжелой индустрии в Саксонии начали забастовку, то и Штрассер, и его пресса активно поддержали их. Эту акцию они собирались направить против республики. Провозглашая «революционную забастовку способом национал-социалистической борьбы»,левое крыло надеялось помешать поправению НСДАП и лишить Гитлера поддержки со стороны индустриальных магнатов.

Штрассер надеялся, что после поддержки бастующих рабочих промышленники должны разорвать любые отношения с Гитлером.

Действительно, Гитлер не сразу занял четкую позицию в отношении этой забастовки. Дело в том, что среди саксонских нацистов было очень большое количество рабочих, которые либо сами участвовали в ней, либо протягивали руку помощи бастующим. Если верить мемуарам Штрассера, Гитлер почти сразу же получил ультиматум от представителей промышленных кругов: «До тех пор пока национал-социалистическая партия и ее газеты, прежде всего „Саксонский обозреватель“, не начнут борьбу с забастовочным движением, Имперский союз немецких промышленников отказывается от финансовой поддержки НСДАП».Скорее всего этот ультиматум был порождением бурной фантазии Отто Штрассера, но его содержание и механизмы воздействия на Гитлера кажутся весьма правдоподобными.

Так или иначе, но Гитлер отдал приказ гауляйтеру Саксонии Мучману, чтобы члены НСДАП прекратили забастовку. В то же время О. Штрассер настаивал на ее продолжении. Ни Гитлер, ни Штрассер не хотели отступать. Гитлер поневоле должен был заставить замолчать строптивого соперника. В противном случае он рисковал лишиться богатой финансовой помощи, которая в основном шла на нацистскую пропаганду. Но Штрассер не мог отказаться от своей позиции, в противном случае он предстал бы в глазах своих многочисленных сторонников трусливым и малодушным политиком. Разрыв между двумя политиками произошел уже давно. Они стояли на грани политической войны.

Глава 5
Последняя беседа Гитлера и О. Штрассера

Последняя встреча между Гитлером и Отто Штрассером состоялась в мае 1930 года. Организована она была мюнхенской партийной канцелярией. Гитлеровцы надеялись, что смогут купить «Кампф-Ферлаг». Отто так описал эту непредвиденную встречу: «Среди методов, к которым любил прибегать Гитлер, особую роль играл элемент неожиданности. Без четверти два 21 мая 1930 года, когда я уже намеревался отправиться в Ораниенбург, где располагалась наша типография, зазвонил телефон: „Алло! Это Рудольф Гесс. Герр Гитлер просит вас приехать в отель „Сансусси“ для неотлагательной беседы“. Приезд Гитлера в Берлин проходил в обстановке предельной секретности. Он не хотел застигнуть меня врасплох в офисе, а потому пригласил меня, чтобы урегулировать возникшие противоречия».Несмотря на некоторые различия в описаниях этой встречи, изложенных в многочисленных мемуарах и брошюрах Отто Штрассера, в основном они совпадают. Штрассер в течение двух дней делал стенографические заметки, которые затем переработал вместе в Г. Бланком. То что Мюнхен не оспаривал факта этой встречи, говорит скорее о правильном изложении хода беседы [8]8
  Ее полный текст О. Штрассер привел в брошюре «Министерские кресла или революция? Правдивое изложение моего ухода из НСДАП», изданной в Берлине в 1930 году.


[Закрыть].

Штрассер, казалось, был изумлен временем, выбранным для встречи. Но сам факт назначенной аудиенции нисколько его не смутил. Он уже получал многочисленные намеки на подобную возможность. Прежде всего на такую мысль его натолкнули статьи из геббельсовского «Ангрифа». За период с марта по май 1930 года в этой газете появились четыре крупные статьи [9]9
  «Партия» (30.03.1930), «Полубольшевики» (27.04.1930), «Собрание лидеров» (04.05.1930), «Радикализм литераторов» (11.05.1930).


[Закрыть], которые фактически готовили почву для появления Гитлера в немецкой столице. Все они формулировали обвинения в адрес Штрассера, которые были позже озвучены фюрером. Эти передовицы, содержание которых постепенно от политической критики переходило к откровенным оскорблениям, ставили целью обезвредить берлинских «диссидентов».

Геббельс развязал травлю неугодных Гитлеру деятелей для того, чтобы они добровольно покинули партию. В своих статьях он не просто критиковал Отто Штрассера, а поливал его грязью. Он называл лидера левых национал-социалистов «литератором, находящимся в вечном поиске объекта, на котором он жаждет сорвать свой фельетонный гнев».Кроме того, ему даже было отказано в понимании самой природы революции. «Этому жалкому неудачнику, – говорилось в статье „Радикализм литераторов“, – нетрудно быть радикальным, так как его группа никогда и нигде не несла ответственности за свой радикализм. И революция для него не переходная стадия, не средство для достижения цели, а самоцель. Он выдумывает ее, сидя за письменным столом, оторванный от реальных возможностей».Для Геббельса революционная деятельность Штрассера была «гипперрадикальным буйством», которое только компрометировало «доброе революционное имя НСДАП».В итоге Геббельс призывал партию начать борьбу против «объективных предателей», которая должна была закончиться изгнанием всех сторонников «подобной провокационной линии».

После прочтения этих пасквилей у Штрассера не осталось сомнений: они были санкционированы из Мюнхена. По всей видимости, Гитлер прибыл в Берлин, чтобы самому на месте «ликвидировать» левую оппозицию. Сейчас можно задаться вопросом, так ли уж был готов Штрассер к разрыву отношений с фюрером? Тот факт, что это решение не принималось в течение многих лет, свидетельствует: Гитлер не решался пойти на подобные действенные меры. С другой стороны медлил и сам Штрассер, который явно переоценивал свое положение в партии. Он сомневался в решимости Гитлера, на которого стали давить банковские и промышленные круги.

Во время встречи Гитлер придерживался своей традиционной тактики. Он пытался ликвидировать «Кампф-Ферлаг», не обостряя отношений со Штрассером. Открытый конфликт мог испортить внутрипартийную атмосферу. У Гитлера оставался только один путь – купить Отто.

«Аман подготовил мне очень восторженный доклад о вашем издательстве. Я готов купить его. Грегор, вы и Хинкель получите по 60 тысяч марок. Кроме этого вы и Хинкель станете депутатами рейхстага», – сразу же заявил Гитлер [10]10
  В брошюре Рене Зондерэггера «Централ смерти X» приводились другие данные. Отто Штрассер за продажу издательства должен был получить 81 тысячу марок, пост председателя фракции НСДАП в рейхстаге и руководство партийной прессой с ежемесячным окладом 1200 марок.


[Закрыть].

Согласись Штрассер с этим предложением, он тут же попал бы в зависимость от Мюнхена. Он был бы вынужден соблюдать партийную дисциплину и как функционер НСДАП, и как депутат рейхстага. Грегор уже оказался в подобной ситуации, когда продал свою аптеку и стал подчиняться директивам из Мюнхена.

Отто отверг предложение о продаже своего издательства, дав понять Гитлеру, что он и его друзья отказываются поддерживать политику фюрера. Реакция Гитлера была недвусмысленной: «Позиция ваших газет – это публичный позор. Ваши статьи нарушают элементарные законы дисциплины. Это оскорбление партийной программы! Мое терпение лопнуло. „Кампф-Ферлаг“ с вашего согласия должно быть ликвидировано. Если мы не придем к согласию, я буду вынужден бороться против вас всеми доступными средствами».

Разрыв между Гитлером и штрассерианцами стал очевидным в первые полчаса беседы. Дальнейший семичасовой разговор и его продолжение на следующий день только наглядно продемонстрировали отсутствие какого-либо взаимопонимания у договаривающихся сторон. Оживленный спор начался с бурной критики Гитлера, которую он обрушил на статью Винфрида Вендланда «Новое мещанство». Эта публикация вышла 15 апреля 1930 года в «Национал-социалистических письмах». Она была направлена против назначения В. Фрика министром внутренних дел и народного просвещения в тюрингском земельном правительстве. Эти перестановки привели к тому, что на должность директора Высшей школы искусств в Веймаре был приглашен Шультце-Наумбург.

Шультце-Наумбург, 60-летний профессор искусств, в прошлом проектировал усадьбы и особняки. Он пользовался большим авторитетом в националистических и национал-социалистических кругах, так как призывал к возрождению немецкого национализма в сфере искусства. Его взгляды на художественное творчество были некой смесью ренессанса и неоклассицизма. В противовес ему Вендланд заявлял, что на его творчество оказали влияние культура средних веков, барокко и «экспрессионистская революция». Вторя ему, Штрассер писал о новом директоре Высшей школы искусств: «Шультце-Наумбург был экстравагантным человеком, носившим длинную кудрявую бороду. Один из тех тяжеловесных и праисторичных германцев, в которых Гитлер видел воплощение души нашего народа».

Так что же раздражало Гитлера в этой статье? Дело в том, что Вендланд назвал Шультце-Наумбурга «реакционером». Для фюрера этот выпад был не просто вопросом об искусстве, а прямым нарушением партийной дисциплины. Фюрер не только не чаял души в Шультце-Наумбурге, но и был полностью солидарен с его взглядами на культуру, которые не собирался ни обсуждать, ни ставить под сомнение. Для него Шультце-Наумбург бы истинно немецким творцом, который тонко чувствовал взаимосвязь между искусством и арийской расой.

Гитлер говорил: «Статья, опубликованная в „Национал-социалистических письмах“, была предательским ударом в спину В. Фрику, нашему первому национал-социалистическому министру. Приглашение Шультце-Наумбурга – грандиозное культурное событие. Кто хоть мало-мальски разбирается в искусстве, понимает, что этот человек будет учить истинно немецкому искусству лучше, чем кто-либо другой, приглашенный на эту должность. Вы же, герр Штрассер, не имеете ни малейшего понятия об искусстве… В действительности существует только вечное греко-нордическое искусство. В искусстве не бывает революций. Нет ни итальянского, ни голландского, ни немецкого искусства; это даже нелепо – говорить о готическом искусстве. Все, что вообще может претендовать на имя искусства, бывает только греко-нордическим».

Штрассер в ответ возразил, что культура возникает в органическом единстве взаимодействия различных народов. Он приводил в пример египетскую и китайскую культуры, которые стали выражением души народа. Гитлер тут же перевел дискуссию на свою «территорию». «Египетского или китайского искусства не существует. Ни китайцы, ни египтяне не были единой народностью. Основная масса их принадлежала к низших расам, в то время как верхушка была нордической. Именно она занималась созданием шедевров», – парировал Гитлер.

Дебаты об искусстве закончились после того, как Штрассер отказался обсуждать расовую теорию. Что касается этого принципиального момента, то оба национал-социалистических идеолога имели совершенно различные воззрения на расовый вопрос. Штрассер отказывался признавать расовую теорию как единственный мировоззренческий компонент, который бы определял официальную партийную идеологию. Но в данной беседе этот момент был всего лишь прелюдией для перехода к основному вопросу. Оба протагониста хотели этого с самого начала встречи. Необходимо было обсудить роль вождя в национал-социалистическом движении.

Незадолго до этой исторической встречи один из ближайших сподвижников Штрассера Герберт Бланк написал статью о преданности вождю. В ней он говорил о почтении к вождю, который должен был олицетворять собой определенную идею. Но ему должны были доверять не больше, чем воплощенной в нем идее, так как преданность личности должна превратиться в верность принципам. Этот тезис Бланка Гитлер воспринял как личное оскорбление: «Его воззрения на верность, которые различают вождя и идею, прямо-таки толкают членов партии к неповиновению».

Штрассер ответил на этот упрек: «Здесь и речи не шло о подрыве Вашего престижа. Но все-таки я всегда считал характерной чертой немецкого человека, протестанта по своей натуре, превалирующее значение идеи. Вождь может заболеть, может стремиться отойти от идеи, в которой постоянными остаются исходная точка, цель и внутренние установки, а потому вождь и его окружение лишь слуги идеи. Идея божественна по своей природе, а мы, люди, только сосуд, тело, в которые вложены слова».Штрассер придерживался индивидуалистической оценки правоты вождя, которая базировалась на понятии совести. Для Гитлера существование критической оценки своей деятельности было равнозначно отсутствию какой-либо дисциплины. Для него это было неприемлемо, так как противоречило самой сути партии, базирующейся на власти харизматического вождя, который должен был повелевать не только делами, но и мыслями членов своей партии: «То, что вы говорите, может привести к развалу нашей организации, которая основывается на строгой дисциплине. Я вовсе не горю желанием, чтобы какой-то обезумевший литератор разрушил это строение. Вы же бывший офицер, вы же видите, что ваш брат подчиняется моей дисциплине, даже когда не согласен со мной».

Почти сразу же Гитлер поставил ультиматум:

– «„Кампф-Ферлаг“ будет объявлено предприятием, враждебным нашей партии. Я запрещу каждому члену партии сотрудничать с вашими газетами, а вас и вашу группу исключу из НСДАП».

Ситуация накалилась. Штрассеру ничего не оставалось, как атаковать Гитлера по главному вопросу – пониманию социализма. Ответ Гитлера должен был стать для него «последним доказательством предательства духа национал-социализма».

«Причины, по которым вы собираетесь уничтожить „Кампф-Ферлаг“, мне кажутся всего лишь предлогом. Истинный мотив ваших действий – это желание удушить наш революционный социализм в интересах получения партией легального статуса и дальнейшего сотрудничества с буржуазными правыми партиями, что вы, впрочем, отрицаете», – подлил масла в огонь Штрассер.

Гитлер уклонился от прямого ответа на прозвучавшую критику и заговорил о расовом содержании национал-социализма: «Массам ничего не нужно, кроме хлеба и зрелищ. Они ничего не понимают в каких-то идеалах. Мы никогда не увидим, как массы проникнутся ими. Мы нуждаемся только в отборе: людям, из которых будут формировать новый слой господ, не присущи в отличие от вас мораль и сострадание. Этот правящий слой должен знать, что он повелевает по праву, хотя бы потому, что принадлежит к высшей власти. Он должен решительно и безжалостно отстаивать это право. Только нордическая раса имеет право властвовать в мире, и это должно стать краеугольным принципом нашей внешней политики».

Кроме того, Гитлер осуждал провозглашенную в «Национал-социалистических письмах» политику сближения с СССР: «Любой союз с Россией невозможен, так как там славяно-татарским телом правит еврейская голова».

Дискуссия продолжилась на следующий день. Но 22 мая беседа уже шла не тет-а-тет, а в присутствии нескольких лиц. Среди них оказались Рудольф Гесс, редактор «Фёлькише беобахтера» («Народного обозревателя») Аман, начавший придерживаться гитлеровских позиций издатель «Национал-социалистических писем» Хинкель и Грегор Штрассер, сыгравший безмолвную роль в этой трагедии.

Тактика Отто Штрассера ограничивалась тем, что он хотел доказать: Гитлер не являлся социалистом. Он дал понять, что гитлеровские максимы противоречат революционному национал-социализму: «Хорошо, герр Гитлер, вопросы, которые я хотел бы задать вам, звучат следующим образом. Убеждены ли вы, как и я, что наша революция в сфере политики, экономики, культуры должна носить тотальный характер? Планируете ли вы революцию, которая с одинаковой силой будет бороться с интернациональным марксизмом и буржуазным капитализмом? Хотите ли вы во имя установления немецкого социализма, чтобы наша пропаганда нападала на одних так же, как и на других?»

Затем Отто изложил содержание собственной программы так, как она была сформулирована в Ганновере. Ответ Гитлера поставил крест на последних надеждах Штрассера, что Гитлер являлся социалистом. Он воскликнул: «Это же чистой воды марксизм! Это почти большевизм! Вы хотите распространить демократические принципы на сферу экономики. Демократия уже ответственна за те руины, в которых мы вынуждены жить».Гитлер стал бросать Штрассеру в лицо отрывистые фразы о том, что капиталистической системы вообще не существует, что автаркия – истинное безумие, что нордическая раса организует торговлю в Европе на основе товарообмена, что национализация и социализация являются дилетантизмом, если не сказать большевизмом.

На вопрос Штрассера: «Допустим, герр Гитлер, завтра вы придете к власти. Что вы сделаете с Круппом? Оставите ли вы его предприятия неприкосновенными?»Гитлер дал вполне однозначный ответ: «Само собой разумеется, да. Вы считаете меня настолько ненормальным, чтобы я разрушил тяжелую немецкую промышленность? Наше национал-социалистическое государство, как и фашистское, будет защищать интересы и трудящихся, и работодателей, выступая при необходимости в качестве арбитра, регулируя конфликты. В экономической сфере существует только одна система: ответственность наверху, авторитет внизу… Это тот пункт, по которому наши взгляды диаметрально расходятся. Участие трудящихся в прибылях и в управлении предприятием – постулат марксизма. Я же считаю, что это влияние могут оказывать только высшие слои, руководящие государством».

С этими словами Гитлер прервал дискуссию, сославшись на то, что у него запланированы и другие встречи. И хотя вечером 22 мая конфликт так и не был исчерпан, но во взаимоотношения этих политиков была внесена предельная ясность. Гитлер хотел как можно быстрее отделаться от младшего Штрассера. Эту миссию он возложил на Геббельса, который всячески мешал деятельности «Кампф-Ферлага» в Берлине.

Отто Штрассер остался один. Его поддерживали лишь несколько соратников. Грегор Штрассер и Ганс Хинкель, первоначально входившие в левое крыло, не решались поддержать Отто. Впрочем, они не разделяли идей Гитлера, которые он высказал во время майской беседы. Между 22 мая и 4 июля, днем, когда произошел окончательный разрыв отношений между Штрассером и Гитлером, фюрёр передал часть своих неограниченных полномочий Геббельсу, дабы тот легальным способом выдавил «большевистского литератора» из партии и положил конец оппозиции, существовавшей уже пять лет.