Текст книги "Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы"

Автор книги: Андрей Марчуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Социальный состав и численность движения

Революция 1905 г. повлекла за собой резкую политизацию населения. Все экономические, социальные, политические и национальные процессы, которые ранее были прерогативой численно небольших образованных кругов, становятся достоянием широких слоев общества. Политизация достигла своей кульминации в годы революции и Гражданской войны. Одним из ее результатов стало превращение классовой и национальной идентичности из пред мета интересов довольно узких групп интеллектуалов в достояние миллионов людей. Классовая идентичность, опиравшаяся на довольно явственный социально-экономический фундамент, закрепилась в сознании масс прочнее, с национальной – дело обстояло сложнее. В предреволюционные годы, да и в последующий период (об этом речь будет идти ниже) идентичность в украинской форме закрепилась даже не во всем образованном малороссийском обществе, часть которого продолжала придерживаться ее общерусского варианта. Вплоть до революции 1917 г. украинское движение оставалось лишь одним из проявлений (пусть и постепенно набиравшим силу) гражданского и национального менталитета интеллигенции малороссийских губерний.

Несмотря на то что ряды сторонников национального движения неуклонно росли, массовым оно стать все же не успело. Основной силой украинского движения, его идейным вдохновителем и организатором и одновременно социальной базой являлась интеллигенция. В ее среде рождались и созревали теории национального строительства, из ее представителей формировались общественные организации и политические партии, из нее выходили вожди движения.

По данным Всероссийской переписи 1897 г., лица, занимавшиеся умственным трудом, составляли всего 0,5 % от населения малороссийских губерний[104]104
  Кравченко Б. Соціальні зміни і національна свідомість в Україні XX століття. Київ, 1997. С. 20; Касьянов Г. Українська інтелігенція на рубежі ХІХ-XX століть: соціально-політичний портрет. Київ, 1993. С. 33.


[Закрыть]. В то же время здесь проживало приблизительно 25 % от всей интеллигенции Российской империи[105]105
  Касьянов Г. Українська інтелігенція 1920-х – 1930-х років: соціальний портрет та історична доля. Київ, 1992. С. 82.


[Закрыть]. Вообще-то применительно к дореволюционной интеллигенции было бы некорректно употреблять термин «украинская», ибо «украинской» ее можно было назвать условно, исходя из чисто территориального принципа, да и то с позиций современной терминологии. Для обозначения дореволюционной интеллигенции, проживавшей в Малороссии, больше подходят термины русская или российская. Под украинской интеллигенцией в то время понимали именно участников украинского национального движения, сторонников украинской идентичности. Все прочие представители профессий, связанных с умственным трудом, в зависимости от ориентированности на ту или иную культуру, этнического происхождения, разговорного языка, принадлежали либо к русской, либо к еврейской и польской интеллигенции. Наиболее многочисленной и влиятельной являлась интеллигенция русская. Этническое происхождение не было главным фактором, определявшим принадлежность к ней. Значительная ее часть, как бы сказали в советское время, были «украинцами», а точнее (применительно к тому времени), «малороссами». Большая часть еврейской интеллигенции, не связанной с местечком и включившейся в общероссийскую экономическую и политическую жизнь, особенно те ее представители, которые приняли христианство, оказывалась вовлеченной в сферу русской, российской культуры и к интеллигенции украинской тоже отношения не имела.

Этнический фактор был больше характерен при формировании интеллигенции украинской. Конечно, и в этом случае бывали исключения. Например, В. Антонович происходил из поляков, известная украинская писательница Марко Вовчок (М. А. Вилинская-Маркович) была из великороссов. Не менее интересно этническое происхождение известных украинофилов супругов Русовых. А. А. Русов – великоросс-костромич, а жена его, урожденная С. Ф. Линдфорс, происходила из обрусевших шведов. Сначала, оказавшись в Черниговской губернии, «украинцем» стал А. Русов, а затем, под его влиянием, украинофилкой и активной участницей движения стала и его жена[106]106
  Зеньковский В., протопресвитер. Пять месяцев у власти (15 мая -19 октября 1918 г.): восп. М., 1995. С. 29; Шип Н. А. Указ. соч. С. 63.


[Закрыть]. Случалось, что в одной семье дети выбирали разную национальную идентичность. Так, российский ученый В. И. Вернадский писал, что его сын (известный историк Г. В. Вернадский) – «православный и русский без всяких украинских симпатий, а дочка – украинка»[107]107
  Цит. по: Михутина И. В. Указ. соч. С. 59.


[Закрыть]. В то же время многие русские националисты на Украине и убежденные малороссы (люди, придерживавшиеся общерусской идентичности или ее формы в сочетании с определенной местной идентичностью) были, как бы теперь сказали, этническими «украинцами».

Таким образом, выбор национальной идентичности далеко не всегда совпадал с этническим происхождением. Он зависел от общественного самочувствия человека, его семьи, среды, в которой он находился. На принадлежность к тому или иному течению влияли многие обстоятельства, не последнее место среди которых играли карьерные перспективы и прочие личные мотивы. С. Ефремов приводит пример того, как украинские национальные идеи находили поддержку у неукраинцев. Его друг В. Виноградов, «калуцкий кацап», как он сам себя называл, «через… жену свою, глубокую украинку», которая «твердо держала в семье украинский курс», «сдружился и сошелся с украинцами» и стал среди них своим[108]108
  Єфремов С. Щоденники, 1923–1929. Київ, 1997. С. 297, 515.


[Закрыть].

Но случаи с Русовыми и Виноградовым все же были исключением. В отличие от русской интеллигенции, в основе самоидентификации которой лежал культурно-языковой принцип, интеллигенция украинская имела более единообразную этническую базу и группировалась вокруг своей культурно-этнической отличительности, стремясь превратить последнюю в признак собственной национальной идентификации. Подобное положение сохранилось и после революции. Так, С. Ефремов, сам националист и виднейший деятель украинского национального движения, слово украинец употреблял не в этническом, а в политическом смысле, подчеркивая этим принадлежность к определенному кругу единомышленников, сторонников украинской идеи. Его знакомые (отнюдь не великороссы) «приходят к украинству», «разочаровываются в украинцах». А чего стоит его выражение «весь украинский Киев»![109]109
  Там же. С. 485, 525, 558, 684.


[Закрыть]

Русская интеллигенция была по преимуществу городской. К ней относились инженерно-технические кадры, основная масса профессорско-преподавательского состава высшей школы, особенно специалисты по естественным и техническим наукам, медицинский персонал, часть учительства, а также значительная часть служащих. По социальному происхождению эта интеллигенция принадлежала к буржуазным и мелкобуржуазным слоям города и села[110]110
  Касьянов Г. Українська інтелігенція 1920-х – 1930-х років… С. 56–57.


[Закрыть]. Украинская интеллигенция по своему составу была преимущественно сельской (землемеры, агрономы, ветеринары и, конечно, учительство) и пополнялась за счет мелко– и среднебуржуазных слоев села.

Другим поставщиком кадров для украинской интеллигенции был город. Несмотря на то что города Малороссии были носителями в первую очередь русской (и во многом еврейской[111]111
  Такое положение сохранялось и в начале 1920-х гг. Так, в 1923 г. в городах и местечках УССР проживало 5 083 540 человек, в том числе 1 300 690 евреев, что составляло 25,6 % от всего городского населения республики. См.: Поляков Ю. А. Советская страна после окончания Гражданской войны: территория и население. М., 1986. С. 195–196.


[Закрыть]) культуры, именно в них формировалась украинская интеллигенция, именно там развивалось украинское движение. Источником ее пополнения были предместья, полумещанские районы, в которые попадали выходцы из сел, дети торговцев, мелкие собственники.

Конечно, далеко не все эти люди связывали судьбу с украинской идеей. Многие стремились овладеть «высокой» русской культурой и резко повысить свои возможности, перешагнув рамки местной провинциальности. Но именно они, «интеллигенты в первом поколении», которые находились в переходном состоянии, покинули свою прежнюю социальную среду и не успели еще утвердиться в новом социальном статусе, чаще всего пополняли ряды украинской интеллигенции.

Пополнялась она и за счет выходцев из верхушки городской разночинской интеллигенции – гуманитариев, преподавателей, публицистов, юристов, банковских и кооперативных деятелей, земцев. Еще одной немногочисленной группой, которая поставляла кадры национальной интеллигенции, стали выходцы из привилегированных слоев – помещиков, потомков казацкой старшины, крупных хуторян, незнатных по происхождению, но экономически сильных и влиятельных[112]112
  О корнях украинской интеллигенции см.: Бойко Е. Д. Украинская интеллигенция и революция: общее и особенное // Украина в 1917–1921 гг.: некоторые проблемы истории. Киев, 1991. С. 221; Пилипенко С. Украинская интеллигенция и Советская власть // Октябрьская революция. Первое пятилетие: Сб. Харьков, 1922. С. 239, 241–245.


[Закрыть]. Все группы имели общую «украинскую» основу, но довольно сильно расходились по другим вопросам, например по социальным, что и стало причиной появления множества национальных партий.

Но это была, так сказать, потенциальная почва для деятельности национального движения. Ее активных участников было гораздо меньше. По данным Киевского жандармского управления, в 1896 г. в 22 организациях «старой громады» насчитывалось 438 человек. Из них в самом Киеве – 108. «Младоукраинцев», в основном студенческой молодежи, было еще меньше[113]113
  Гермайзе Й. Указ. соч. С. 19.


[Закрыть]. Конечно, число «украински» ориентированных людей, «национально сознательных» и «старых» украинофилов, было больше, может, в несколько раз. Но даже в таком случае они составляли явное меньшинство. Подобная тенденция сохранялась и в дальнейшем. Лидер Украинской радикально-демократической партии Е. Х. Чикаленко указывал, что на сентябрь 1910 г. общее число сторонников украинского движения составляло примерно 2 тысячи человек, из них активных членов было не более 300[114]114
  Чикаленко Є. Щоденник (1907–1917). Львів, 1931. С. 158–159.


[Закрыть]. Вообще, он весьма неординарно охарактеризовал немногочисленность своих единомышленников. 3 августа 1903 г. в Полтаве открывали памятник малорусскому писателю И. Котляревскому. Это событие адептами движения было превращено во «всеукраинскую манифестацию», правда весьма умеренную. «Всеукраинский» характер ей придавало то, что в Полтаву съехались националисты не только из России, но и из Австро-Венгрии. По словам эмигрантского историка Т. Гунчака, «открытие памятника Котляревскому стало большим политическим событием, поскольку украинская интеллигенция своей массовостью и согласием публично засвидетельствовала в присутствии представителей враждебной (то есть российской. – А. М.) власти свою преданность украинскому делу»[115]115
  Гунчак Т. Указ. соч. С. 44.


[Закрыть]. Преданность собравшихся украинскому делу не вызывает сомнений, а вот о «массовости» имеются и другие сведения, причем исходят они от современника и участника тех событий. Е. Чикаленко вспоминал, что большинство активистов движения занимало два вагона поезда, шедшего из Киева в Полтаву, и, если бы он сошел с рельсов, украинскому движению был бы нанесен тяжелый удар, на годы, если не на десятилетия задержавший бы развитие украинского дела[116]116
  Чикаленко Є. Спогады (1861–1907). Київ, 2003. С. 238.


[Закрыть].

Но сама по себе интеллигенция не способна воплотить свои идеи в жизнь. Для реализации этих идей необходимо, чтобы они овладели массами. На долгие годы второй половины XIX и первых десятилетий XX в. основным объектом внимания российской интеллигенции стало крестьянство. Украинская интеллигенция тоже не могла оставаться в стороне от увлечения народолюбием. Но в отличие от своих русских коллег основополагающим моментом в ее мироощущении и деятельности был национальный фактор. Представители украинской интеллигенции стремились видеть в крестьянстве не класс, не элемент социальной структуры общества, а его этнографические особенности – народную речь, черты бытовой культуры, то есть то, что отличало малорусского крестьянина от крестьянина великорусского, то, что при определенном воздействии могло послужить основой для совершенно новой национальной культуры, но уже не избранно-элитарной культуры небольшой группы украинофилов, а культуры массовой, культуры многомиллионного народа.

При этом интеллигенция стремилась представить украинское движение как глубоко демократическое, идущее из народных низов. Себе она отводила роль выразительницы крестьянских настроений, скромно отдавая пальму первенства в деле осознания своей национальной особенности самому крестьянству. Она утверждала, что крестьянство уже в немалой степени считает себя «украинцами», чувствует на себе тяжелую руку российского обрусительства и стремится к достижению своих национальных прав, в первую очередь в языковой сфере и сфере образования. Этнографические черты бытовой крестьянской культуры преподносились как черты культуры более высокой, национальной. Малорусское крестьянство изображалось как общность – украинский народ, обладающий национальным сознанием, отводящий национальному вопросу значительное место в своем мировоззрении и потому поддерживающий национальное движение. Но насколько такая точка зрения соответствовала действительности? Было ли оно и вправду народным или же верхушечно-интеллигентским?

Так как основную массу населения составляло крестьянство, интересно посмотреть, насколько оно было восприимчиво к национальным идеям. В первые десятилетия XX в. в украинское национальное движение крестьянство было вовлечено слабо, а развитие национального сознания в любых его вариантах лишь набирало силу. Подавляющая масса крестьян придерживалась иных форм самоидентификации, более свойственных обществу традиционному, чем современному: идентификации по местности («местные», «здешние», «тутошние»), по вероисповеданию («православные»), подданству («подданные царя-батюшки, живущего в Петербурге») и социальному статусу («крестьяне»). В эту систему могли включаться и более обширные понятия, такие как Малороссия, Волынь, Подолье и названия других исторических областей. Могло даже использоваться понятие Украина, но в узкогеографическом смысле, обозначавшее часть Среднего Поднепровья и не имевшее этнической нагрузки. Иначе говоря, сельский житель ощущал себя православным крестьянином, проживавшим в определенной местности и подданным такого же, православного русского царя. На этой основе, по мере вовлечения в капиталистическую систему отношений, в первую очередь в экономические связи с городом, через сферу образования, службу в армии и т. д., строилась дальнейшая идентификация, включавшая уже национально-политический («жители России») и этнонациональный («русские» или «украинцы») уровни.

Имелись предпосылки к тому, что это сознание могло формироваться в русском или общерусском варианте, особенно у тех крестьян, которые шли в города, переселялись на Волгу, Урал, в Сибирь и на Дальний Восток, получали образование. Этому способствовали процессы социально-экономической модернизации, когда личные возможности человека повышались в зависимости от овладения общегосударственным языком. Многие крестьяне приобщение к русскому языку не воспринимали как преступление перед нацией (что следовало из логики тарасовцев и прочих деятелей молодой генерации украинских националистов) и видели в этом не утрату своего национального естества, а пропуск в «широкий мир». Как отмечал либеральный публицист М. Могилянский, «чутье говорило крестьянину – украинцу – с местным языком он лишь провинциал, с русским – он у себя дома на необъятном пространстве огромной страны»[117]117
  Цит. по: Михутина И. В. Указ. соч. С. 55.


[Закрыть]. Данный механизм социальной интеграции действовал на протяжении всего XX в., продолжает действовать и сейчас.

Но «национализация» крестьянства еще только началась. По меткому выражению А. А. Потебни, ученого-языковеда, занимавшегося вопросами малорусского наречия и не понаслышке знакомого с проблемой, в предреволюционные десятилетия народные массы Украины в национальном отношении представляли собой сырой «этнографический материал»[118]118
  Цит. по: Шип Н. А. Указ. соч. С. 73–74.


[Закрыть]. Сторонники украинского движения не сомневались, что этот «материал» в силу особенностей бытовой культуры, языка, занимаемой территории мог быть преобразован в украинское национальное сообщество. В то же время эти отличительные особенности могли и не быть использованы и не стать «плотью», которая превращает умозрительные фантомы в живые национально-государственные организмы.

Несмотря на постоянно возрастающее влияние и давление капиталистического города, крестьянский мир все же сильно отставал от него по уровню политизированности, по степени вовлеченности в различные политические процессы и подверженности идейным влияниям. А если село и придерживалось какой-то идеологии, то своей, крестьянской, которая при всех вариациях вполне укладывалась в одно слово – «земля». Для начала века абсолютно справедливыми можно признать слова писательницы – украинофилки О. Пчелки (О. П. Драгоманова-Косач), сожалевшей, что «между украинцами всех кругов, между крестьянами особенно, сознание национальное очень мало». Еще яснее выразился один из лидеров Украинской социал-демократической рабочей партии Н. В. Порш, сказавший, что «украинский народ – национально темный народ»[119]119
  Цит. по: Федьков О. М. Селянсьтво в українськом національном русі // Нариси з історії українського національного руху. С. 114.


[Закрыть]. Естественно, говорилось это с точки зрения служителя «украинского фантома». Но подобные замечания известнейших деятелей культурного и политического секторов национального движения как нельзя лучше характеризовали уровень развития национального самосознания крестьянской массы.

Чтобы не быть голословными, поясним сказанное цифрами. Революция 1905–1907 гг. положила начало пробуждению российского крестьянства. Волна народных выступлений прокатилась по всей стране, в том числе и по малороссийским губерниям. Крестьянское движение того периода выражалось в принимаемых на сходах петициях, которые содержали самые насущные крестьянские нужды, в письмах и обращениях к властям, а нередко и в силовых формах: поджогах, бунтах и вооруженных столкновениях. Характерно, что из 6802 выступлений, зарегистрированных в малороссийских губерниях в эти годы, политические требования содержались только в 886, то есть в 13 % от общего числа всех выступлений. А национальная проблематика присутствовала в еще меньшем количестве[120]120
  Лещенко М. М. Українське село в революції 1905–07 рр. Київ, 1977. С. 346.


[Закрыть].

Подавляющая часть выступлений содержала требования экономического характера, вращавшиеся вокруг взаимоотношений с помещиком, размеров налогов и, конечно, вокруг вопроса о земле. Последний назревал еще со второй половины XIX в., со времени отмены крепостного права, и со всей остротой встал в начале XX в. Малоземелье не могло не вызвать роста напряженности на селе. Так, если в 1861 г. на Украине насчитывалось 1937 тысяч крестьянских дворов, то к 1917 г. их было уже 4 миллиона. В то же время количество используемой земли осталось без изменений. Иными словами, величина среднего надела за полвека уменьшилась в два раза. В 1917 г. бедняцких хозяйств, владевших 12,3 тысячи десятин земли, насчитывалось 57,1 %. В то же время 0,8 % помещичьих хозяйств имели в своем распоряжении 29,9 тысячи десятин. Правда, только помещичьи земли удовлетворить крестьян не могли (из всех них около 1 миллиона десятин находилось под постройками и лесами)[121]121
  Історія селянсьтва Української РСР. Київ, 1967. Т. 2. С. 9, 11, 12.


[Закрыть]. Поэтому на Украине «черный передел» на отчуждении помещичьих и церковных земель закончиться не мог, и позже с новой силой и ожесточением вспыхнул уже внутри самого села, за земли кулаков и зажиточных крестьян, что и обусловило затяжной характер Гражданской войны и трудный переход к мирной жизни. Но пока существовало помещичье землевладение, все имущественные группы крестьян выступали против него единым фронтом.

Правительственные меры по борьбе с малоземельем, принятые после революции 1905 г., прежде всего переселенческое движение (в основном из Черниговской, Полтавской и Харьковской губерний) в Сибирь, на Урал и в Поволжье, хотя и привели к некоторому оттоку населения из перенаселенных губерний Левобережной и Слободской Украины, но полностью решить проблемы не могли и отчасти даже обострили ее. К примеру, переселенцы, которым не удалось закрепиться на новых землях, возвращаясь на прежние места проживания, оказывались там лишними и попадали в батраки. Поэтому земли, находившиеся в руках помещиков, были самым действенным «лекарством» от малоземелья и недовольства. Вплоть до начала Гражданской войны ничто другое не могло отвлечь внимание крестьян от борьбы за землю. В то же время национальный вопрос имел для них второстепенное значение[122]122
  Федьков О. М. Указ. соч. С. 118.


[Закрыть].

Впрочем, национальные проблемы хотя и довольно медленно, но начинали находить отклик в народных массах. В народ национальные идеи более-менее широко стали проникать еще с начала века и особенно после революции 1905 г. Националистические настроения были весьма умеренными и нечетко сформулированными, что немудрено, поскольку они не были еще окончательно выработаны даже самими идеологами украинского движения. Национальный вопрос в крестьянском сознании еще не вышел полностью за рамки традиционной системы этнических симпатий и антипатий, тесно связанных с религиозно-традиционалистским и социально-экономическим факторами. Центральное место в этой системе занимали отнюдь не русские, а евреи и поляки.

В годы первой российской революции национальный вопрос находил свое выражение в решениях крестьянских сходов и в принимаемых на нем петициях. В них речь шла в основном о применении украинского языка в школах, судопроизводстве и администрации. Иногда к этому списку добавлялась церковь, но в этом случае имелась в виду украинизация не богослужения, а проповедей. Надо также отметить факты (правда, крайне немногочисленные) поддержки группами крестьян требований студентов, добивавшихся открытия украинских кафедр при высших учебных заведениях и создания украинских школ[123]123
  Там же. С. 123–125.


[Закрыть]. Но дальше этого крестьяне не заходили. Главной политической организацией, за которую они выступали, был не национальный, а социально-сословный орган – крестьянский союз. О необходимости его создания крестьяне начали высказываться еще в 1905 г., а на многих сходах даже выбирались делегаты на крестьянский съезд[124]124
  Там же. С. 127–128.


[Закрыть].

Все, что выходило за рамки узкокрестьянских интересов, было представлено лишь единично. Это относилось и к мышлению национальными категориями, и к отношению к проблеме «Украины». На Полтавщине на ряде сходов выдвигались требования создания выборного сейма, в обязанности которого входила бы разработка законов для украинских губерний, но таких, которые не противоречили бы главным законам государства. Дальше весьма общих и умеренных запросов автономии дело не шло. Идеи государственной самостоятельности Украины крестьяне тогда не поддерживали. В немалой степени это объяснялось тем, что в стране была легитимная, освященная церковью монархическая власть, которая еще была в состоянии управлять государством и которой народные массы продолжали верить. Да и альтернатива Российской империи – «Украина» – была чем-то неизвестным, нематериальным, не была тем, с чем крестьяне могли бы связать надежды на решение своих проблем. Показательным может служить пример из жизни села Диканька. Когда один из выступавших крестьян высказался за создание крестьянского союза, то был полностью поддержан аудиторией. Но стоило ему упомянуть об отделении Украины, как на него зашикали, и он был вынужден сказать, что оговорился[125]125
  Там же. С. 122, 123.


[Закрыть]. Возможно, что так оно и было в действительности, но реакция его односельчан более чем очевидна.

Сложившуюся ситуацию пыталась использовать в своих целях леволиберальная интеллигенция. Не отставали от нее и националисты. Увидев размах стихийного крестьянского движения, украинская интеллигенция, как народнически настроенная, так и ранее обращавшая на село мало внимания, повела борьбу за руководство над ним. Современник тех событий, русский писатель В. Г. Короленко, отмечал, что подавляющее число решений сходов «принималось под влиянием агитации интеллигенции – учителей, докторов, агрономов, студентов, которые чаще всего выступали и авторами текста»[126]126
  Короленко В. Г. Земли! Земли! Мысли, воспоминания, картины // Новый мир. 1990. № 1. С. 182–183.


[Закрыть].

Активность в деле национального «пробуждения» «спящих» масс проявляла не только сельская интеллигенция, но и городская. Представители киевских «украинских» кругов поддержали идею созыва Украинского крестьянского съезда и даже начали вести работу по его подготовке. Ими была принята резолюция, в которой подчеркивалась необходимость обратить внимание на сельские массы и пробуждать их к национальному и политическому сознанию[127]127
  Федьков О. М. Указ. соч. С. 126.


[Закрыть]. А социал-демократ Н. Порш, ради завоевания симпатий крестьянства, прямо предлагал своим единомышленникам связать автономию Украины с демократическим разрешением земельного вопроса[128]128
  Порш М. Національне питання та виборча агітація на Україні // Літературно-науковий вісник. 1907. Кн. 1. С. 137.


[Закрыть].

Вполне вероятно, что появление, пусть пока еще редкое, «украинских» мотивов в крестьянских требованиях объясняется именно разъяснительной работой «украински» настроенной интеллигенции. Однако не стоит забывать, что никакое внешнее воздействие или «промывание мозгов» никогда не сможет дать желаемого эффекта, если не учитывает настроения масс. В. Короленко подчеркивал, что сельская интеллигенция часто просто выражала то, что крестьянам было необходимо, потому что сами они не знали, как выразить свои нужды[129]129
  Короленко В. Г. Указ. соч. С. 182–183.


[Закрыть]. По этой причине крестьяне выдвигали мало национальных и политических требований, а экономических – большинство. Именно поэтому украинским националистам не удалось в сколько-нибудь значительной степени покорить своему влиянию крестьянское движение[130]130
  Иванов Л. М. Революция 1905–07 гг. на Украине // Революция 1905–07 гг. в национальных районах России. М., 1955. С. 108–109.


[Закрыть].

Несмотря на то что в годы первой российской революции национальный вопрос не приобрел приоритетного значения для широких сельских масс, события 1905–1907 гг. оказали заметное воздействие как на проникновение «украинских» идей на село, так и на развитие у крестьян национального самосознания в его украинском варианте. Весьма интересные сведения, показывающие развитие данных процессов, оставил генерал-хорунжий армии Украинской Народной Республики, один из лидеров украинской эмиграции Ю. Тютюнник. Благодаря специальной операции, проведенной сотрудниками ГПУ, его удалось заманить на территорию УССР и арестовать. В своей автобиографии, оставшейся в материалах следствия, Тютюнник указывал, что развитие национального самосознания у него началось как раз в годы революции 1905–1907 гг. Весьма интересными видятся причины, пробудившие в нем украинское сознание. «На себе лично и на своей земле я почувствовал гнет власти», – вспоминал он и тут же подчеркивал, что эта власть была русской.

Помимо гнета власти молодого крестьянина волновало и то, что все крупные земельные имения на Украине принадлежали людям чужой национальности. На то, что эти чистейшей воды социально-экономические мотивы оказались «завернуты» в национальную «оболочку», повлияло не только этническое происхождение соседних помещиков, но и то, что рос будущий петлюровский генерал «в местности, где из рода в род передавались традиции казацкой борьбы против панов за Украину». Память о лихих походах укоренилась в его родных местах, по-видимому, не случайно. Она приобрела романтическую окраску (причем, скорее всего, помнили не сами седые времена, а их позднейшую интерпретацию) благодаря стараниям певца казаччины и националиста по убеждениям Т. Шевченко, проводившего «революционную проповедь», да еще «на украинском языке» в селе Кирилловка, которая находилась всего в двух верстах от родного села Ю. Тютюнника – Будищ[131]131
  Генерал-хорунжий армії УНР. Невідома біографія Ю. Тютюнника / Публ. подгот. О. Божко // З архівів ВУЧК, ГПУ, НКВД, КГБ. 1998. № 1/2. С. 31.


[Закрыть].

Воспоминания генерала важны тем, что наглядно показывают, как социальный, экономический и национальный факторы могли тесно переплетаться и дополнять друг друга. И еще следует отметить, что их взаимопроникновение очень часто зависело как от воздействия на массы украинофильской интеллигенции, придававшей крестьянским настроениям «нужное» направление, так и от наличия традиций, воспоминаний или привнесенных из городской образованной среды романтических мифов о казаччине, временах Сечи и запорожской вольницы. На такой почве быстрее прививались национальные идеи, легче протекало формирование новой украинской идентичности. В тех местностях, где в силу разных причин воспоминания о временах Сечи были менее популярны, или же там, где благодаря слабому влиянию украинской интеллигенции казачество не удалось окрасить в национальные цвета и связать с политическими идеями, украинское движение оказывалось слабее, уступая место социальной борьбе или обыкновенному бандитизму, который, впрочем, тоже искал свое обоснование в героическом Средневековье.

Таким образом, первое мощное социальное потрясение общероссийского масштаба, каким была революция, повысило политизированность малороссийского крестьянства и усилило его внимание к национальным проблемам не только как к противопоставлению «православный крестьянин – польский помещик» или «православный крестьянин – еврей-торговец и еврей-арендатор», но и к оценке событий с точки зрения «Украины». Как свидетельствовал еще один арестованный ГПУ петлюровский военачальник, бывший командующий Южной группой войск армии УНР А. А. Гулый-Гуленко, все больше становилось идейных, «чисто украинских» семей[132]132
  ЦГАОО У. Ф. 1. Оп. 20. Д. 1040. Л. 2.


[Закрыть].

И все же вплоть до 1917 г. украинское национальное движение развивалось и укреплялось прежде всего среди городской и сельской интеллигенции. Несмотря на то что национальные идеи начали активнее проникать на село, они занимали в крестьянском сознании далеко не главное место. Эти идеи либо утвердились незначительно, либо хотя и были приняты, но не стали самоцелью, категорией, определяющей мировоззрение и поведение человека и коллектива, то есть не перешли в разряд символических ценностей. Для кого-то национальные проблемы лежали глубоко под спудом социально-экономических, для других национальная самоидентификация не вытеснила еще местную, социальную, религиозную. И так могло бы продолжаться и дальше, если бы не революция 1917 г., всколыхнувшая и перевернувшая жизнь всей страны, всех населявших ее народов, каждого человека.