Текст книги "Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы"

Автор книги: Андрей Марчуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Восприятие национальных проблем

Насколько же интересовал крестьян национальный вопрос? Поскольку «нервом» всей украинской национальной идеологии являются антирусские и антироссийские убеждения, основное внимание следует уделять именно им, а также тому, насколько они соотносились с крестьянским взглядом на национальные проблемы.

Вообще, определить уровень националистических чувств у человека или дать точный срез отношения какого-либо социального слоя к национальному вопросу довольно сложно. Можно говорить лишь об общем уровне присутствия таких чувств и настроений в массе людей. Антирусские и антироссийские настроения отмечались у крестьян заметно реже, нежели антиеврейские или антипольские (последние были характерны в основном для западных округов). Наглядным примером может служить уже упоминавшаяся конференция в селе Березнеговатом, на которой помимо 80 делегатов из окрестных сел присутствовало еще 150–200 активистов-недепутатов. Конференция сразу началась не так, как рассчитывали ее организаторы из комячейки. Сразу же прозвучало мнение: «Раз конференция беспартийная, то при чем тут коммунисты?» Коммунистам противостояла «петлюровско-гетманская группа» и кулаки, которые попытались взять ход конференции в свои руки. Лишь к ее концу комячейке удалось вернуть над ней контроль и добиться проведения нужных решений.

На конференции было затронуто несколько групп вопросов. Кроме чисто экономических, имеющих прямое отношение к сельскому хозяйству, обсуждались такие проблемы, как диктатура рабочих и партии над крестьянством, внутрипартийная жизнь. Помимо ставших уже привычными требований организации крестьянского союза прозвучали призывы учредить крестьянскую партию. Национальный вопрос на конференции встал довольно жестко, чему способствовало присутствие «спаянных групп “щирых українців”». Крестьян интересовало, почему электрификация проводится только в России и почему Украина не получила в СССР своей автономии, в то время как другие республики ее получили. Если первый вопрос, возможно, был вызван недостаточной информированностью о ходе восстановления народного хозяйства СССР, то второй можно объяснить соответствующей пропагандой «щирых», истолковывавших украинскую советскую государственность как «ненастоящую», а самостоятельность УССР – как фиктивную. Но, даже несмотря на то что на конференции национальный вопрос приобрел большое звучание, в центре внимания был все же не он. Из 74 вопросов, заданных в ходе ее, национальных отношений касались лишь 12, из них о месте Украины в СССР и украинско-российских отношениях было всего 2, тогда как еврейской проблемой интересовались в 10 случаях[488]488
  Там же. Д. 2425. Л. 84, 84 об., 85–88.


[Закрыть]. Как видно, изменить общую настроенность не смогла даже сплоченная группа националистов. Такое соотношение социального и национального, как и «русского» и «еврейского», в крестьянском сознании было характерно не только для этой, но и для других конференций, а также для фиксируемых спецслужбами случаев антисоветских выступлений[489]489
  См., например: Там же. Д. 1124. Л. 20, 30 и др.


[Закрыть].

Помимо конференций, на которых крестьяне могли открыто излагать все волновавшие их проблемы, национальный вопрос активно муссировался в появлявшихся время от времени по селам листовках и воззваниях. Надо отметить, что, с одной стороны, они отражали настроения некоторой части крестьян, а с другой – сами были призваны воздействовать на них соответствующим образом. Естественно, успех агитации зависел от того, насколько точно листовка выразит насущные крестьянские нужды. А сделать это было возможно лишь в случае игры на самом для крестьянина важном: на состоянии его хозяйства. Как правило, листовки констатировали положение, сложившееся на селе и в государстве в целом, особое внимание акцентировалось на состоянии социального и национального неравенства, в котором якобы находились украинцы, и призывали крестьян к действиям. Иногда в листовках содержался призыв свергнуть гегемонию рабочих, повернуться «лицом к селу по-настоящему», то есть отобрать землю у совхозов и сахарозаводов и раздать ее крестьянам, а затем установить «свою власть», избранную «свободно»[490]490
  Там же. Д. 2339. Л. 47.


[Закрыть]. В других случаях следовали призывы к восстанию и прочим насильственным действиям по отношению к власти. Иногда встречались листовки, хотя и призывавшие к свержению существующего режима, но не имевшие антироссийской подоплеки[491]491
  Там же. Д. 2316. Л. 12–13.


[Закрыть]. И все же в большинстве их ясно звучали националистические нотки.

В основном, перечислив высокие налоги, изъятие хлеба, гнет коммунистов, авторы листовок обвиняли в этом засилье евреев, большевиков и (правда, реже) русских. Так как все нюансы антиеврейских настроений были рассмотрены выше, имеет смысл остановиться на последнем мотиве, который и составлял основу украинского националистического мировоззрения. Если охарактеризовать антироссийские настроения, содержащиеся в листовках и устных высказываниях, то выяснится следующая цепь рассуждений. Экономические затруднения, переживаемые селом, происходили из-за того, что Украина оказалась оккупирована большевиками, которые представляли собой не что иное, как очередное воплощение российского империализма, проводящего прежнюю колониальную политику национального угнетения украинцев, но только более лживую и коварную. Автор одного из воззваний с горечью сетовал своим непутевым соплеменникам, что «берут не у бедного и не у кулака, а берут вообще с Украины, а народ разбили на классы для того, чтобы легче было грабить». Политика расслоения, классовой вражды была нужна большевикам не только для того, чтобы беспрепятственно вывозить хлеб, но и для того, чтобы народ «не осознал» себя таковым, не объединился и не восстал против «прожорливой России». Как утверждалось в послании «Ко всему украинскому народу», написанном от лица некоего украинского революционного Национал-демократического союза, «на Украину надвигался голод» вовсе не из-за неурожая, а из-за ограбления советской властью и массового вывоза хлеба в Россию. Звучал в листовках и привычный мотив о «земляках-перевертышах»: национальному угнетению помогали продавшиеся Москве партийцы-украинцы[492]492
  «Совершенно секретно»: Лубянка – Сталину… Т. 6. С. 702–704.


[Закрыть].

Российско-большевистское «иго» не было бы таким опасным, если бы ограничивалось только выкачиванием ресурсов. В листовке с говорящим названием «Московская отрава» коммунизм (конечно, московский) обвинялся в том, что нес народу Украины разврат, сеял в душах людей и, особенно, среди молодежи бездуховность, сознательно держал народ «в темноте и распутстве», тем самым убивая его морально[493]493
  Там же. С. 700–701.


[Закрыть]. Действительно, 1920-е гг. отличались высоким уровнем беспризорности, преступности и расшатанности моральных устоев. Отчасти виновата в этом была и новая власть, точнее, принесенная революцией вседозволенность, свобода не «во имя», а «от», переходящая в глумление над всем, что ранее считалось святым. Отнюдь не только большевики, но весь либерально-революционный лагерь долгое время подтачивал устои общества.

На кризис общественной морали и сознания повлиял сложный комплекс факторов. К ним можно отнести и поражение в Первой мировой войне, и катастрофическую гибель старого мира, унесшего с собой привычные отношения и связи, в то время как новый мир с новой системой отношений еще только нарождался. Многих людей, искренне стремившихся к новой жизни, разочаровал возврат частнособственнической морали, власти денег, разгульного нэповского воровства. На других повлияло затянувшееся ожидание коммунистической эры, засосавшее в мещанское болото обыденности смелые и яркие идеи. Огромную разлагающую роль оказали ужасы братоубийственной смуты, породившие вседозволенность, когда, как сказал герой «Тихого Дона», «подешевел человек за революцию». Кризисные явления наблюдались по всей России, и потому даже если и можно было обвинять большевиков в насаждении нравственной деградации, то большевиков как таковых, не усматривая в них представителей именно московской власти (как это делали украинские националисты). Чуть позже именно большевики возьмутся за восстановление традиционных моральных устоев, «счищая» со страны «накипь революции»…

Находили отражение в листовках и устных высказываниях и события мировой политики, перерабатывавшиеся и применявшиеся к конкретным делам. Например, ход революции в Китае или отношения с Англией увязывались с прочностью положения большевиков. С. Ефремов приводит разговор с крестьянином-извозчиком и указывает, что события 1927 г., приведшие к резкому охлаждению отношений между СССР и Великобританией, в народном сознании трансформировались в смутные ожидания какой-то конференции, на которой речь должна пойти о большевиках, плохой жизни, Украине и т. д.[494]494
  Єфремов С. Указ. соч. С. 507.


[Закрыть] Очевидно, таким образом родилась и листовка о «международном конгрессе по разоружению», судя по стилю и содержанию составленная кем-то «из образованных». На этом конгрессе советский дипломат М. Литвинов якобы убеждал Запад в миролюбии большевиков, но был-де посрамлен неким представителем «законного правительства УНР», который оказался на конгрессе. Тот только спросил советскую делегацию, зачем на Украине держат огромную армию, зачем из украинского народа выкачивают налоги и т. д. И сам же ответил: для того чтобы «доить» богатую Украину, для того чтобы «народ украинский не вырвался из московской неволи, не стал хозяином на своей земле», тогда как Украина имеет «такое же самое право на самостоятельность, как и каждый другой народ». Именно за это право «народ украинский борется, как может, против московского нашествия»[495]495
  «Совершенно секретно»: Лубянка – Сталину… Т. 6. С. 699–700.


[Закрыть], закончил выступление «патриот-изгнанник».

Благодаря своей логике и, если так можно выразиться, программному характеру приведенная выше листовка является все же исключением из правила. Подавляющее их большинство было более бесхитростно, написано менее грамотно и состояло в основном из перечисления врагов – «коммунистов», «жидов», «кацапов», «советской власти» – и призывов: «долой», «бей», «к восстанию», «к оружию» и т. д. Нередко листовки заканчивались призывами к провозглашению «украинской воли», установлению «самостийной Украины», «самостийной независимой республики». Частым явлением были цитаты из Т. Шевченко и фразы из гимна «Ще не вмерла Украина»[496]496
  Там же. С. 683–684, 697, 699–700, 702, 705, 709, 711.


[Закрыть]. Пытаясь противодействовать неуклонному угасанию интереса к украинской эмиграции, особенно ускорившемуся после смерти С. Петлюры, некоторые листовки (например, появлявшиеся в Зиновьевском округе) выполнялись в виде справочника «Кто есть кто» в эмиграции. Уделялось внимание и вопросам национально-государственного строительства в Советском Союзе. Сводилось оно в основном к недовольству тем, что Украину «наглым образом» «слили в единый союз»[497]497
  Там же. С. 703, 705.


[Закрыть].

И все же не стоит забывать, что листовки хотя и демонстрируют наличие националистических настроений в украинском обществе вообще и на селе в частности, но не могут свидетельствовать об их массовости. Они относятся скорее не к сфере крестьянского мировоззрения, пусть отчасти и отражают его, а ведут свое происхождение из подпольных организаций, а то и вовсе являются результатом труда энтузиастов-одиночек. Из-за своей относительной малочисленности и успешной работы правоохранительных органов листовки не могли оказать на крестьянство сколько-нибудь значительного влияния. Поэтому судить о наличии националистических настроений по одним листовкам не представляется возможным.

Как уже отмечалось, у большинства случаев проявления национализма или соответствующих разговоров были экономические корни. Извечная тема «ограбления» крестьян ненасытным городом и государством временами окрашивалась в национальные цвета. Например, в Барвенковском и Бугаевском районах Изюмского округа были отмечены разговоры, что налог на Украине выше, чем в России: «У нас рабочий класс с партией объединились и угнетают нас, из-за этого мы будем разрушать свое… хозяйство»[498]498
  ЦГАОО У. Ф. 1. Оп. 20. Д. 2336. Л. 51 об.


[Закрыть]. Вообще, любой экономический вопрос, и особенно земельный, являлся питательной почвой для национализма. Наиболее острым этот вопрос был в местах со смешанным составом населения, где недовольство соседями иной национальности во многом проистекало из-за споров о земле[499]499
  Там же. Д. 2239. Л. 49.


[Закрыть].

Важно подчеркнуть тот факт, что в местностях, где наряду с украинским и русским крестьянством жили представители других этносов, то есть на Донбассе, Харьковщине, в Приазовье, Причерноморье, случаи взаимного противостояния украинцев и русских были редкими, а сами они видели друг в друге «своих» и выступали «единым фронтом» против других национальностей. Например, в информационных бюллетенях о состоянии округов УССР указывалось, что в Одесском округе «украинское и русское крестьянство враждебно относится» к проводимой дополнительной нарезке земли немецким колонистам. При этом наблюдался рост антисоветских настроений и дело доходило до антинемецкой агитации: «Хай німці їдуть до Німеччини»[500]500
  Там же. Д. 1646. Л. 61; Д. 2336. Л. 35.


[Закрыть].

Так случалось чаще, особенно тогда, когда имелась третья иноэтническая сторона. Но бывало и по-другому. На перевыборном собрании одного из КНС в Харьковском округе приезжий докладчик стал выступать по-русски, что не понравилось присутствующим и вызвало неоднозначную реакцию. В зале прозвучали замечания: «Почему русских не выселят за пределы Украины, нашего брата хохла нигде не пускают, везде гонят, вот взять бы и выгнать в Россию всех кацапов, и нам привольнее жилось бы и больше было бы земли». Конечно, подобные разговоры могли быть вызваны чем и кем угодно, но здесь важен сам факт подобного, по терминологии ГПУ, «шовинистического уклона»[501]501
  Там же. Д. 2524. Л. 5–7.


[Закрыть].

Конфликты возникали и при проведении национальной политики, например при создании немецких, польских и других национальных районов, когда иноэтническое население, не имея в некоторых случаях подавляющего большинства в данной местности, становилось титульной нацией. Так, в одном немецком районе для украинцев было создано несколько украинских сельсоветов. Немцы, проживавшие в украинских сельсоветах, игнорировали их и напрямую обращались к своим районным властям[502]502
  Там же. Д. 2336. Л. 68.


[Закрыть]. А украинцы в Каменецком округе (Подолье) выступали против создания польского сельсовета, опасаясь, что украинские школы заменят на польские[503]503
  Там же. Д. 2316. Л. 23.


[Закрыть]. Раз уж речь зашла о создании национальных районов, то необходимо упомянуть еще об одном интересном обстоятельстве, свидетельствующем об уровне национального самосознания украинского крестьянства. Во время переписи населения 1926 г. поползли слухи, будто украинцев будут выселять из польских сельсоветов. Слухи возымели действие: в ряде местностей (например, в Житомирском округе) крестьяне записывали свою национальность как «поляк»[504]504
  Там же. Д. 2524. Л. 14.


[Закрыть].

Наличие в определенной местности банд, подпольных ячеек и прочих антисоветских организаций самым прямым образом отражалось в настроениях населения[505]505
  Там же. Д. 998. Л. 33.


[Закрыть]. Их пребывание продолжало сказываться и в дальнейшем. Настроениями села, порой весьма критическими в отношении властей, умело пользовались украинские националисты из бывших подпольщиков, бандитов либо из представителей национально мыслящей интеллигенции. В ход шли самые простые аргументы. Вот как, например, «национально сознательные» элементы вели агитацию бедноты в ряде сел Черноостровского района Проскуровского округа. «Ваша власть, которую вы защищали, – заявляли они беднякам, – вам ничего не дает, лучше было бы, если бы был Петлюра». Немного подумав, почесав в затылках, бедняки сказали: «Давай нам Петлюру»[506]506
  Там же. Д. 2336. Л. 52–52 об.


[Закрыть]. А вот, скажем, кулак А. Онильченко из Прилужанского района Шепетовского округа, выражая свое мнение о ситуации в стране, заявил односельчанам следующее: «Советская власть дерет с крестьян и ничего не дает, и поэтому у нас ничего нет». Констатацией этого для многих очевидного факта гражданин Онильченко не ограничился и позволил себе немного «помечтать». Благодаря трудолюбивым осведомителям и сотрудникам ГПУ его «мечты» остались в истории. «Когда была петлюровская власть, – утверждал Онильченко, – тогда было лучше»[507]507
  Там же. Д. 2316. Л. 13.


[Закрыть].

Интересно, что приведенное высказывание относится к 1926 г., то есть ко времени после убийства самого С. Петлюры. С. Ефремов, записывая свои впечатления от поездки по селам (июнь 1924 г.) и отмечая тяжелое экономическое и моральное состояние деревни, указывал, что «все ропщут, сетуют, грызутся, клянут и тайком ждут… Петлюры!». «Действительно, эта легенда очень живучая, – говорит он далее, – и я ее во всяких вариациях слышал, где только сойдутся два-три человека. “Дурни были – не поддержали. Теперь каемся. Ну, да все-таки придет!”»[508]508
  Єфремов С. Указ. соч. С. 135.


[Закрыть] Поэтому неудивительно, что в частых слухах о войне непременно присутствовало имя Петлюры.

Документы свидетельствуют, что и ГПУ, и партийное руководство получали сведения, что в республике имелись люди, сожалевшие о Петлюре и тайно ожидавшие его возвращения. Конечно, С. Ефремов слышал то, что говорили крестьяне и горожане (и то не все) в Киеве и его окрестностях. Могли об этом поговорить и на Киевщине, Волыни и Подолье. В то же время прочие территории с многомиллионным населением оставались вне его поля зрения. Но даже если бы подобные настроения были характерны для какой-нибудь одной местности, факт популярности Петлюры вызывает интерес. Стоит остановиться на этом вопросе подробнее. Ведь действительно, не все крестьянство, как уже говорилось и как это подтверждал Ефремов («дурни были – не поддержали»), поддерживало Петлюру, что со всей наглядностью было продемонстрировано и в 1920, и в 1921 гг. По-видимому, рост его популярности (и то относительный) в первой половине 1920-х гг. был вызван следующими причинами.

Националистическая эмиграция, объединенная под именем Петлюры и возглавляемого им правительства УНР, оставалась единственной более-менее актуальной альтернативой советской власти и УССР. Главные противники большевиков – белые, в силу проводимой ими экономической политики (восстановления помещичьего землевладения), не могли вызвать у широких масс крестьянства, особенно у бедняцкой и середняцкой его части, симпатий и надежд на их возвращение, хотя случаи того, что кулаки ожидали возвращения именно белых, имелись[509]509
  ЦГАОО У. Ф. 1. Оп. 20. Д. 2316. Л. 163.


[Закрыть]. Нестор Махно с его крестьянской республикой свободных Советов, несмотря на личную популярность, тоже не мог выступить в роли вождя «униженных и оскорбленных». Близость его лозунгов к большевистским, а также то, что Махно был все же вождем крестьянским, не создал своего государства и не имел за спиной правительства в изгнании, которое бы действовало (пусть и на «птичьих» правах, как петлюровское) при державах Антанты, делали его шансы как лидера антибольшевистского протеста минимальными. И, кроме того, махновское движение имело корни лишь на определенной части Украины. Сходная ситуация наблюдалась и с еще одним центром оппозиционных сил – с украинскими левыми партиями (боротьбисты и укаписты), в основном разделявшими коммунистическую программу, но расходившимися с РКП(б) в отношении к национальному вопросу. В 1919 г. они имели свои отряды и участвовали в восстаниях против большевиков. Но усилиями компартии эти группы были нейтрализованы: первые в 1920, вторые – в 1925 г. Но даже раньше сколько-нибудь серьезной оппозиции УКП, оставаясь, с одной стороны, в тени большевиков, а с другой – своих более правых коллег (именуемых общим названием «петлюровцы»), составить не могла.

И вот тут, на волне недовольства экономическим положением, всплывало на поверхность имя Петлюры, олицетворявшего последнюю политическую альтернативу большевикам. К тому же за время Гражданской войны и послевоенного бандитизма его имя как антипода большевиков прочно укоренилось на селе. Вот и получалось, что недовольство высокими налогами приводило к восклицаниям типа «Давай нам Петлюру!».

По-видимому, сыграла свою роль и еще одна причина, а именно распространенный на Украине в те годы антисемитизм. В несложной схеме большевистская власть-еврейское засилье тут же возникал ее третий элемент – «Петлюра» как «освободитель» Украины от евреев (а значит, и от коммунистов) и который в области украинско-еврейских отношений «хотел сделать хорошо»[510]510
  Там же. Д. 2524. Л. 316.


[Закрыть]. Недаром, как отмечали чекисты, убийство Петлюры вызвало много разговоров среди украинского населения, причем нашлось немало тех, кто придерживался мнения, что евреям и большевикам надо мстить[511]511
  Там же. Д. 2336. Л. 52 об., 55.


[Закрыть].

Никаких доказательств участия ГПУ в организации покушения ни на процессе, ни позднее выявлено не было. Тем не менее спланированное или неожиданное убийство лидера украинского движения позволило большевикам решить сразу несколько проблем. Во-первых, устранялся бывший союзник Ю. Пилсудского, пришедшего в результате переворота к власти в Польше в мае того же 1926 г. Во-вторых, вносился раскол в среду украинской эмиграции. И в-третьих, устранялся символ, на который могли ориентироваться оппозиционные круги внутри УССР. После его гибели «пропетлюровские» настроения и ориентация на украинскую эмиграцию постепенно сходят на нет.

Справедливости ради надо сказать, что далеко не все крестьянство, даже в западных регионах УССР, желало прихода петлюровцев. Еще свежо было воспоминание о последнем наступлении Антанты, когда вместе с польской армией на Украину явились остатки войск УНР, а Петлюра предстал в качестве друга и союзника Польши. А отношение украинцев к последней издавна было крайне неоднозначным. Осталось оно таковым и в 1920-х гг. Например, в Шепетовском округе польские крестьяне утверждали, что в случае прихода польской власти жизнь улучшится, а их соседи-украинцы имели резко противоположное мнение. В 1928 г., под влиянием ухудшившейся международной обстановки, село начало лихорадочно готовиться к войне. При этом было замечено «более сочувственное отношение к советской власти, нежели всегда». Перемена настроения объяснялась просто: лишь только речь заходила о поляках, как крестьяне сразу «перестраивались на другой лад» и поддерживали советскую власть[512]512
  Там же. Д. 2316. Л. 91, 163 об.; Д. 2673. Л. 63–64.


[Закрыть].

Польский фактор, а именно антипольская и антипанская составляющая в настроениях украинского крестьянства во многом определили выбор ими геополитической, культурной и социальной ориентации на СССР. Как ни парадоксально, это относилось прежде всего к жителям западных приграничных округов, более «украинских» по своему облику и настроениям. Национальный и социальный факторы оказывались теснейшим образом связаны и в данном случае. Согласно информации, поступавшей от секретарей окружных комитетов партии, слухи о возможной войне с Польшей возбуждали у крестьян недовольство, обостряли национальные и религиозные чувства, пробуждали историческую память, в том числе недавнюю (в 1920 г. поляки «жгли села»). Но главное, что в сознании крестьян поляки неизменно ассоциировались с помещиками, а это вызывало резкую реакцию и готовность воевать, «лишь бы они… в виде власти не пришли»[513]513
  Там же. Д. 2443. Л. 86.


[Закрыть]. Польский фактор еще раз продемонстрировал, что если для интеллигенции главным противником Украины виделась Россия, то народные массы ее таковой не считали, уступая эту «почетную» прерогативу Польше.

Но не только недовольство экономическими условиями могло послужить почвой или быть использовано для разжигания украинских националистических и антироссийских настроений. С иных позиций на национальную проблематику смотрели «национально сознательные» крестьяне, для которых национальный вопрос имел не последнее значение сам по себе, вне иных контекстов. Этих людей, конечно, тоже волновали налоги и хлебозаготовки. Но они смотрели шире, мыслили не мерками своего села или всей страны, а масштабами геополитической Украины, обладающей «пшеницей» и «Донбассом с углем»[514]514
  Там же. Д. 2524. Л. 129.


[Закрыть]. Большое внимание они уделяли советской национальной политике, проблемам языка и образования, развитие которых увязывали с национальным вопросом. Такие люди уже мыслили «украинскими» категориями, и для них не подлежало сомнению, что украинцы и русские – не только два разных народа, но и что их цели и интересы не совпадают. В качестве примера можно привести письмо некоего гражданина из села Луки Кошеватского района Белоцерковского округа, в котором он выражает свое возмущение помещенным в газете «Пролетарская правда» (1925 г.) докладом о развитии образования на Киевщине, а также «передает мысли крестьян и рабочих» по данному вопросу. Причина его гнева крылась в том, что на селе было мало школ, в то время как в Киеве – много (соответственно 40 и 87), из них для нацменов (имеются в виду русские, евреи и прочие) – 60. На долю украинцев оставалось 27–30[515]515
  Там же. Д. 2122. Л. 179.


[Закрыть]. Интересно уже то, что русские оказались помещены в категорию «нацменов». Другие не сомневались, что линия КП(б)У направлена на то, чтобы «запродать наше село… широкие степи казацкие заселить жидками, китайцами и москалями»[516]516
  Там же. Д. 2522. Л. 55. Характерно уже само слово москаль, а не кацап.


[Закрыть].

Таких «национально сознательных» крестьян было немало, и деятельность адептов движения, о которой пойдет речь ниже, способствовала увеличению этой категории. Но не только рассуждения об угнетении могли послужить причиной появления подобных настроений. Всплеск национальных чувств порой мог быть вызван невинным событием. Например, в одном селе Шепетовского округа некий сотрудник рыбхоза (украинец по национальности) запретил ловить рыбу в пруду. Этот запрет вызвал у двух его односельчан, П. Дысы и А. Дыбы, приступ «шовинизма», заключавшегося в недовольстве «жидами» и «кацапами» и призывах к новой революции[517]517
  Там же. Д. 2316. Л. 45.


[Закрыть].

Поводом могло послужить и публичное выступление на русском языке. Языковой аспект активно муссировался в то время на Украине. Наиболее часто встречалось утверждение, что к крестьянам нужно обращаться по-украински, потому что тогда они не только поймут, что им говорят, но и изменят свое отношение к власти в лучшую сторону. Такую точку зрения активно проповедовали украинские националисты как петлюровского толка, так и «национал-коммунисты», работавшие в культурно-просветительских органах и сфере образования УССР. Между тем эта проблема была далеко не так проста, а выводы, которые делали «жовто-блакитные» и «красные» националисты, были далеко не так очевидны. Стоит остановиться на ней подробнее, так как данный вопрос связан с отношением крестьянства к политике украинизации – важнейшему мероприятию советской власти в области национальной политики в рассматриваемый период.

Не секрет, что украинизация встретила глухой саботаж, а иногда и открытые протесты (например, в виде писем в газеты и органы власти) со стороны горожан – государственных служащих, рабочих, русской интеллигенции. Село, хотя и не в такой степени, тоже по-разному относилось к проводимой политике и по-разному оценивало ее насущность. Если незаможников с Харьковщины русскоязычный оратор натолкнул на мысль об изгнании русских с Украины, то другие крестьяне смотрели на языковой вопрос иначе. Например, в селе Большой Фонтан Одесского округа крестьянский сход не дал учителю сделать доклад по-украински, а когда дело дошло до голосования по выбору языка, на котором следовало проводить официальные мероприятия, то весь сход (за исключением пяти человек) высказался за русскую речь[518]518
  Там же. Л. 23–24.


[Закрыть]. Бывали случаи, когда крестьяне просили приезжих ораторов, выступавших на литературном украинском языке, «не балакати по-українськи», объясняя это тем, что они ничего не понимают. В то же время «не треба» было и «балакати по-руськи». Выступать же следовало «по-нашему, по-селянськи, а не по-українськи»[519]519
  Там же. Д. 2425. Л. 84.


[Закрыть]. Если вчитаться в различные письма, жалобы, обращения, написанные крестьянами, то можно убедиться, что их язык лишь отдаленно походил на литературный украинский, чаще всего представляя смесь народных малорусских и русских слов и оборотов. Эти и многие другие примеры свидетельствуют, что украинский литературный язык, создаваемый тогда «национально мыслящей» интеллигенцией, был не менее, если даже не более, далек от крестьян, как и литературный русский. Симпатии к тому или иному языку обучения во многом зависели от особенностей региона, от государственной политики, от воздействия со стороны интеллигенции и от понимания перспектив, которые тот или иной язык мог предоставить человеку.

Повсеместное введение литературного украинского языка в широкое употребление иногда приводило к курьезам. С. Ефремов приводит один «из современных (ему. – А. М.) анекдотов, а может, из действительности, так как одно от другого у нас не отличишь». Суть его была в следующем. «Когда на село приезжает кто-либо из руководства и начинает говорить по-украински, то мужики чешут в затылке и говорят – “ну, значит, надо снова что-то платить”. Потому что про налоги, повинности и т. п. им каждый раз говорят по-украински. Если же говорят по-русски, можно быть спокойным: речь пойдет про интернационал, про “мировую буржуазию” и другие “нейтральные” дела, за которые платить не нужно. Вот вам и “украинизация!”»[520]520
  Єфремов С. Указ. соч. С. 237–238.


[Закрыть] – заключает академик.

Судя по имеющимся данным, отношение к украинизации зависело от уровня «национальной сознательности», наличия в данной местности националистически настроенной интеллигенции, участия человека в Гражданской войне на стороне той или иной армии и, особенно, в бандах и националистическом подполье, от экономического положения его хозяйства или региона в целом. Большое влияние оказывала расстановка церковных сил. О церкви и украинском движении в ней речь пойдет ниже, но здесь следует отметить, что вопрос о языке богослужения был для «национально сознательных» крестьян далеко не праздным. Так, некий житель Конотопского округа, именовавший себя «сознательным украинским националистом», в письме в редакцию газеты «Радянське село» с негодованием жаловался на монашку, проводившую, по его словам, антиукраинскую агитацию. На вопрос, почему они служат не по-украински, «несознательная» служительница культа отвечала, что им все равно, так как «Украина нам счастья никакого не даст»[521]521
  ЦГАОО У. Ф. 1. Оп. 20. Д. 2928. Л. 27.


[Закрыть].

В целом отношение к украинизации на селе было разным и менее заинтересованным, нежели у интеллигенции. Немало было и тех, кто смотрел на проблему так же, как и безымянный красноармеец, который на политзанятии, посвященном украинизации, заявил политруку следующее: «Нечего нам пускать пыль в глаза насчет украинизации, так как мы хорошо понимаем и русский язык, а если бы вместо жидов в учреждения посадили украинцев, тогда бы действительно была украинизация»[522]522
  Там же. Д. 2112. Л. 58.


[Закрыть].

Еще одним поводом к росту украинских националистических настроений или просто к пробуждению национальных чувств, в том числе сознания различия интересов русских и украинцев, была кампания вокруг изменения границ между УССР и РСФСР, занявшая почти все 1920-е гг. Здесь во весь голос заявил о себе фактор государственности. Наличие последней стало мощнейшим стимулом для украинского национального строительства и развития украинского национального сознания. Вопрос о судьбе родных населенных пунктов всерьез встревожил их жителей. В соответствующие комиссии, государственные органы и газеты РСФСР и УССР посыпались письма, жалобы, просьбы передать их населенные пункты той или иной республике или, наоборот, оставить.