355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Андрей Кивинов » Целую, Ларин » Текст книги (страница 2)
Целую, Ларин
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 01:44

Текст книги "Целую, Ларин"


Автор книги: Андрей Кивинов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

ГЛАВА 3

Когда я говорил о золоте, которое скупал продавец ИЧП «Аракс», я вовсе не имел в виду мешки с россыпью монет и слитки с печатью пробы, которые хранятся в швейцарских банках. До такого уровня Степе далековато. А вот скупать ворованное «рыжье» у наркоманов и квартирных воров – самое то. Его сейчас во многих ларьках скупают. А вы небось думаете, какой я догадливый, что весы нашел? Да ничего особенного. Их в каждом втором ларьке найти можно. Но вот золота в ларьке, увы, я так и не обнаружил. Жалко. Жалко, если оно у Степы в карманах. Он может с ним быстро расстаться. В больнице учет и контроль отсутствуют. Впрочем когда как. Но это я скоро узнаю, потому что именно в больницу я сейчас и еду, занимаясь параллельно умственной деятельностью. То есть думаю. Думать мне осталось немного, с недельку, а поэтому я тороплюсь.

Думаю, к примеру о том, куда Степе столько золота. Боже мой, да куда угодно! Благо сейчас есть что купить. Те же бананы. Но покупают у нас пока еще на рубли, а не на золото. Стало быть, это самое золото надо продать. Разумеется, подороже, чем купил. Иначе какой смысл? Можно даже по госцене, потому что воришки в ларек сдают совсем дешево. Так что навар есть, процесс идет. Теперь вопрос – кому это золотишко продать? Оно ведь того, криминалом попахивает. На улице к первому встречному не подойдешь и не предложишь. В ломбард и в скупку не понесешь – там паспорт требуют. Можно погореть. Но есть у нас в запасе пара заветных местечек. Мне они знакомы по своему же многострадальному опыту.

Можно сдать, к примеру, кустарю-ювелиру или стоматологу-частнику. Как лом. Они возьмут. Они люди занятые, по рынкам не ходят. Они предпочитают партию оптом, подешевле, с доставкой на дом.

Можно прибалтам заезжим сдать. Они потом у себя, на исторической родине, в три раза дороже перепродадут. А золотишко через так называемую границу переправить настолько просто, что даже говорить не хочется.

Короче, много мест заветных. Было бы желание. И боевой настрой.

Остается мне узнать у Степы его настрой и место, выбранное им в качестве оптовой торговли золотом.

Троллейбус распахнул широкие двери, и я пошагал к высотному зданию Института скорой помощи. Яблочек я больному не купил. Его хоть уже и перевели из реанимации в обычную палату, но диету еще не отменили.

Ну все, дошел. Стеклянные двери, сестричка на проходной, лифт, двенадцатый этаж, запах лекарств, палата, больной. Естественно, в положении лежа.

Я поинтересовался у Степы о его самочувствии и, услышав ожидаемое «Ничего», предложил ему воспроизвести недавние события с точностью до секунды.

Как я и подозревал, Степа ничего принципиально нового мне не воспроизвел. «Ну, торгую, ну, заходят, ну, деньги просят, ну, ножом бьют, ну, убегают, кто такие не знаю».

Опознаем? Опознаем. Возможно.

Я поцокал языком. Слабовато. Для доказательной базы. Но продолжим, однако.

– Подозрения есть?

– Подозрений нет.

– Угрозы-долги-разборки?

– Отсутствуют.

– А может, они что перепутали?

– Может, перепутали.

Хороший у нас диалог. Вопрос-ответ. Ладно, перейдем к наглядной агитации.

– Футлярчик знакомый?

– Нет.

– Как нет? А это что? «Степе на память от мамы в день шестнадцатилетия»… Или это другому Степе?

Молчание. Идет приток крови к мозгу, заставляя активнее работать серое вещество. Ну, давай, двинь-ка идею. Слабо?

– Да, я забыл, это мой футляр.

– Отлично. Провалы в памяти после ножевых ранений – вещь обычная, не расстраивайся, это пройдет. Применяй аутотренинг: «Я все помню, я все помню…» Помогает. Ну, а сейчас продолжим тренировку памяти. Вот этот набор-чик аптекарский, весы, гирьки… Только не надо говорить, что ты увлекаешься народной медициной. Да, кстати, для укрепления памяти: скупка краденого с целью сбыта, статья двести восемь, часть три, наказывается лишением свободы до пяти лет. Ну-ка, повтори.

– Двести восемь, часть три – до пяти лет,

– Ну, а говоришь, что с памятью плохо. Только почему так тихо? Шире рот! Уверенней, тверже. С металлом в голосе. А то бубнишь что-то. Ну, ладно, едем дальше. Где это самое оно, скупаемо-продаваемо-ворованно-краденое? В ларьке нет, в одежде тоже. Что ты так побледнел? Я пошутил, одежду я еще не смотрел. А что, там может быть? Нет? А чего бледнеешь? Отток крови от мозга? То приток, то отток.

Слушай, Степа. Честно говоря, меня твои золото-торговые фокусы интересуют постольку-поскольку, и статью двести восемь я тебе процитировал скорей для общего развития. Как в сказочке: «В некотором царстве, в некотором государстве…» Чтобы перспективу дать. Меня же интересует нечто другое. Кто знал, что в тот день у тебя будет целая куча золота? Ну что ты молчишь, как статуя раненого грека? Хочешь сказать, что куча оказалась не такой уж и большой? Сомневаюсь. У тебя три ножевых, и это чудо, что я сейчас тут с тобой лялякаю. Значит было из-за чего рисковать ребятишкам. Верно? Тогда в чем же дело? Кто мог подсказать клоунам этим бритым о золоте твоем? А? Опять молчишь? Может, тебе плохо? Сестричку позвать? Н-да. Ладно, тогда опять придется самому догадываться. Подсказать мог тот, кому это золотишко предназначалось и кто в силу своей природной жадности не захотел выкладывать за него денежки.

– Я ничего не знаю.

Боже мой, сколько раз я слышал эти четыре слова. Их надо золотыми буквами высечь на воротах всех тюрем мира. Потому что это самые распространенные слова в юрисдикции. Мало того, что их наизусть знают все преступники, так теперь еще и потерпевшие пытаются освоить.

Ладно, пора сматывать удочки. Степа на откровенный разговор не настроен. Я записал его крайне скудные воспоминания и поднялся со стула.

– Слушай, больной. Честно скажи, тебе вообще хоть что-нибудь надо? Чтобы мы кого-нибудь искали, чтобы сажали?

– Не знаю.

– Да ты ничего не знаешь. Только вот что я тебе на прощанье скажу. Сейчас от твоего желания уже ничего не зависит. Хочешь ты, не хочешь, а у тебя тяжкие телесные. А поэтому дело будет возбуждено безо всякого твоего хотения-нехотения. Просто по нашему велению. А раз так, мне придется искать того, кто посадил тебя на перо. И когда я его найду, если, конечно, найду, попробуй только, инвалид, не опознай его! Вот тогда я тебе точно двести восьмую нарисую! Понял? А теперь лечись.

Я вышел из палаты. Ну, точно овцы. Режьте нас, мы для этого и существуем.

Спустившись вниз, я прошел в кладовую, где хранились вещи больных и раненых. Там, в присутствии кастелянши, я принялся изучать содержимое Степиного гардероба. Никакого золота я, естественно, не нашел. Не очень-то и надеялся. В кошельке, кроме денег, тоже ничего не оказалось. Ват за-писная книжечка – это куда лучше. Это самый хороший источник информации. Говорит больше, чем хозяин. Так, присядем и почитаем.

Телефонов не так уж и много. Степа не член парламента и не председатель всех капиталистов России. Связями еще не оброс. Однако попробуй узнай, кто тут кто. А проверить пусть даже небольшое количество телефонов у меня нет никакой возможности. Я ведь одной ногой за бортом. Но вот этот телефончик я, пожалуй, перепишу. Нет, в нем ничего такого необычного не наблюдается. Просто семизначный номер напротив имени-отчества.

Юрий Сергеевич. Только заминочка в том, что Степа – человек аккуратный и пунктуальный, как и все торговцы золотом. И книжечка у него аккуратненькая. Например, телефончик какой-то Наташи начертан на страничке с буковкой «Н», а Васи – с буквой «В». А вот этого Юрия Сергеевича он записал почему-то на букву «З». Догадываетесь, в чем дело? «З» – зубки. Хотя, может, я не прав. Но телефончик все равно перепишем. Пригодится.

Вернув вещи кладовщице, я покинул больницу и поехал в отделение.

Знаете, что самое неприятное в лечении зубов. Не сам процесс лечения, нет, а подготовка к нему. Вот представьте, вы сидите в этом жутковатом кресле, рядом в таком же кресле сидит такая же жертва кариеса, как и вы, только у нее во рту уже ковыряется стоматолог, а ваш врач тем временем раскладывает на столике всякие крючочки, пинцетики да иголочки. И вы смиренно ждете своей участи. Бр-р-р, аж жуть берет. Сейчас включится эта ужасная ременная передача и понеслась душа в рай…

К чему все это я? Да к тому, что меня давно беспокоила левая верхняя восьмерка, а теперь представилась возможность немножко ее починить. Поэтому я сижу в том самом кресле и жду начала процесса. При этом вспоминаю рекламу зубной пасты «Блендамед». А культурного вида доктор средних лет раскладывает свой инвентарь. Доктора звать Юрий Сергеевич. Он практикует в своей квартире, одна из комнат которой приспособлена под стоматологический кабинет. В кабинете два кресла. Второй доктор – женского пола. Судя по диалогу между ней и Юрием Сергеевичем, звать девушку Жанной. Жанна умело обращается с бормашинкой и не обращает на меня ровно никакого внимания. В квартире, кроме нашей «веселой» четверки, был еще кто-то. Телевизор в соседней комнате работал довольно громко.

Значит так. Задача минимум – вылечить зуб. Задача максимум – установить, кого же таки Юрий Сергеевич попросил изъять мелочишко-золотишко у бедного Степы. Если, конечно, это он попросил, а не Степа где-нибудь что-нибудь сболтнул невпопад. Ну, в частности, про то, что на днях ожидается очень богатый улов в связи с притоком большого количества желтого металла.

– Ну-с, посмотрим. О, молодой человек, нелады с вось-мерочкой вашей. Разрушена. Удалять будем?

Только этого не хватало. Но на что только не пойдешь из любви к истине.

– Валяйте.

Укол в десну. Медленное действие новокаина.

– Посидите в комнате, посмотрите телевизор.

Итак, у меня есть десять минут на разведку. Нехилая обстановочка. Ноги мои утонули в мягком ковре, тело погрузилось в роскошное кресло, а легкие наполнились свежим воздухом, вырабатываемым тихо урчащим финским кондиционером. Что у нас тут еще? Аудио-видео – это само собой, камин лепной, телефонный секретарь беспроволочный фирмы «Панасоник», трубку от которого я заметил в зубном кабинете. Что ж, удобно. Можно и зубы рвать-сверлить, и по телефону болтать. Компьютер игровой, «Сегой» кличется. Люстра прямиком из дворца, не иначе.

Рисковый мужик, этот Юрий Сергеевич. На такую обстановочку легко глаз положить. А потом и конфисковать незаконным образом. Зайти как пациенту и, сев в кресло, вытащить пистолет: «Руки вверх! Бормашинку на пол!» Но это не мои проблемы. Может, у него на кухне вышибала сидит или овчарка бешеная, голодная. О, а это кто тут на диване? Девчонка. Тоже, кстати, нехилая, я в смысле внешности. Интересно, она входит в стоимость услуг? Не внешность, девчонка. Не, вряд ли. Я уж слишком много хочу.

Усевшись в кресло рядом с девочкой, я задал самый уместный в нашей ситуации вопрос:

– А нам тоже зубки рвут?

Девочка никак не отреагировала. Ну и пожалуйста. Значит не рвут. Я взял со стола какой-то журнальчик и стал замораживаться.

– Простите, Юрий Сергеевич не очень больно удаляет верхнюю восьмерку? – предпринял я еще одну попытку.

Ну наконец-то. Я был удостоен прекрасного взгляда.

– Юля, ну, может, хоть парочку слов вы произнесете, чтобы меня утешить? Как-никак зуба лишаюсь.

Услышав свое имя, девочка начала реагировать более активно.

– Но откуда вы…

А вот откуда. Вы тоже, наверно, удивились? Да ничего сложного, здесь даже моя дедукция не пригодилась. Просто перед приходом сюда я заглянул в паспортный стол и выпи-сал всех проживающих в этой отдельной кооперативной трехкомнатной квартире. Всего три человека. Чета стоматологов и дочка. Юля.

– Я, знаете ли, экстрасенсорикой увлекаюсь. Вы в курсе, что сейчас этого мужика на экране грохнут? О, о, смотрите. Да, круто его.

Юля улыбнулась. Интересно, у нее хахаль есть? Судя по сведениям из паспортного стола, ей сейчас восемнадцать. Значит должен быть. А может удивить ее еще разок, показать, что я даже ее день рождения знаю?

Удивить я не успел. Женщина-стоматолог заглянула в комнату и, увидев девушку, строго произнесла:

– Юля, ты почему дома? Опоздаешь!

– Успею.

– Нет, не успеешь. Учти, если не сдашь сессию, никаких подарков больше не получишь. Марш в институт!

Я взглянул на часы. Время – одиннадцать. Занятия-то в полном разгаре. Юля, по-моему, давно опоздала. Но я не стал вмешиваться в воспитательный процесс.

Юлия резко встала, прервав очередное убийство на экране, выключила телевизор и, шаркая шлепанцами, быстро пошла в другую комнату.

– Зачем выключила? Человек же смотрит! – бросила вдогонку мать.

– Перебьется, – прозвенел волшебный голосок из соседней комнаты.

– Вы не обращайте внимания, молодой человек.

– Пустяки. Я понимаю. Тургенев. «Отцы и дети».

Женщина, хмыкнув, ушла к пациенту.

– Проходите. Начнем…

ГЛАВА 4

Я лежал на своей раскладушке и стонал. Женька Филиппов сочувственно смотрел на меня, сидя рядом на стуле.

– Ты это, Киря, полотенце-то прижми. Может, аналь-гинчику еще?

Зазвенел телефон. Женька сначала сказал «алло», а уже потом снял трубку. Есть у него такая привычка, когда волнуется. Значит волнуется. Друг.

– Нет его.

– Кто там? – простонал я.

– Баба какая-то. Потом перезвонит.

Я махнул рукой. Операция по удалению верхней левой восьмерки прошла крайне неудачно. Что-то там сломалось, застряло…

Даже не хочу объяснять. Я не садист. Юрий Сергеевич раскромсал мою десну до такой степени, что сейчас до нее было не дотронуться. Но не это обидно. Обидно, что мой культпоход на квартиру к стоматологу никакой существенной пользы не принес. Ничего, имеющего отношение к раненому Степе, я там не узнал. Никакого золота не нашел и даже про него не спрашивал, потому что ответ был заранее известен: «Вы, молодой человек, наверно, что-то путаете?» Ничего я не путаю. Я вообще никогда ничего не путаю.

– Ну что, полегче?

– Душа у меня болит, Евгений.

– Так-с. Анальгин здесь бессилен. Для души надо что-нибудь другое. Хохмочку хочешь?

– Валяй.

– Черную или белую?

– Валяй черную.

Евгений был мастером на всякие истории и мог поднять настроение даже у мертвеца. Вопрос «черную или белую» был задан для уточнения – с каким юмором рассказывать, с черным или с нормальным.

Евгений посмотрел на потолок и начал:

– Дом у нас знаешь, пятнадцатиэтажный, новый? Там на днях пожар был на последнем этаже. Обычное дело, мужичок пьяный уснул, а кровать от хабарика загорелась. Плохо он наглядную агитацию изучал – «Граждане, не курите в постели!»

Ну вот, сгорел, короче. Пожарные, ясное дело, приехали, нас вызвали – вдруг криминал? Я приехал. Никаким криминалом, конечно, и не пахло. Пожарные все что надо затушили, протокол нарисовали и умчались. Я «труповоз» вызвал из морга. Приезжают два клоуна. Молодые совсем, наверное, первый день работали. Вытащили погорельца на лестницу. А мужик, сам понимаешь, не очень симпатичный – от головы один черепок остался. Ну и все остальное тоже впечатляет. Жуть!

Уложили его на носилки и чешут репу, как бы его с шестнадцатого этажа стащить получше. Лестница узкая, грузовой лифт сломан. И знаешь, что удумали, умники? Давай, говорят, его стоймя в лифт поставим, прямо с носилками. Пристегнули мужичка к носилкам и в лифт вертикально загрузили. А ехать с ним боятся, молодые еще, суеверные. Мне, надо думать, тоже не охота.

Короче говоря, один из них вниз по лестнице сбежал, чтобы дядьку на первом этаже принять, а второй остался, чтобы кнопочку в лифте надавить. Ничего, мол, страшного, доедет в одиночестве.

А лифтик-то автоматический, попутчиков с нижних этажей берет. И надо же, какая-то бабуля с пятого этажа за хлебцем собралась и сдуру кнопочку надавила. Не сдуру, конечно, а чтобы вниз спуститься. Кому пешком-то охота, когда лифт есть?

Кнопочку на-да-ви-ла, дверца от-во-ри-лась… А там? «Здрасьте, вы вверх или вниз?»

В общем, бабка только в лифте очки надела. Вниз приехало сразу два мертвеца. Хорошо хоть третьего не было, нижнего «труповоза» откачать успели. Он, видите ли, только одного товарища ожидал. Работнички.

Я улыбнулся. Такое могло случиться только с Евгением. Челюсти, однако, от его очередной рассказки легче не стало.

Но все, хватит, пора вставать с раскладушки. Челюсть челюстью, а служба службой. Как в армии, которую наша милиция в последнее время сильно напоминает.

– Капитан Ларин! – бодро проорал Женька.

– Я! – подделываясь под него, заорал я.

– Вы мудак!

– Есть!

Я сел на раскладушку, бросил грязное полотенце на подоконник и снова замычал:

– Евгений, воды…

Женька мгновенно кинулся в туалет. Заглянул Шурик Антипов, опер из соседнего кабинета, с которым, откровенно говоря, я несколько не в ладах. Какой-то он холеный, как собака с выставки. Его Мухомор выдрессировал. Шурик, апорт, Шурик, стойку, Шурик, голос…

– Что это с тобой?

– Оса укусила.

– Да ладно заливать.

Я не ответил.

– Слышь, Кирюха. Мне шеф хочет твои дела подсунуть. Ты бы это, сам не мог как-нибудь их списать? А то у меня завал.

У Шурика все время завал. Он завальный парень. Завалит и стоит над душой.

– Ладно, – махнул рукой я.

Шурик моментально сгинул. Женька принес кружку с водой. Я прополоскал рот, сплюнул в угол и поднялся.

– Ну как, получше?

– Нормально. Спасибо, друг.

Нормально, нормально, а до щеки не дотронуться. Придется пару дней не брится и одной кашей питаться. Надо Вике позвонить, пусть купит что-нибудь из жидких кормов.

Шеф появился как всегда неожиданно.

– Ты где утром был?

– Да вот тут такое дело…

– По ножевому «робот» можно сделать?

– Вряд ли, Степа примет не помнит.

– Все равно сделай. Сейчас эксперты в больницу ездят, Закажи.

Шеф вышел.

Я, конечно, закажу, был бы толк. Наши фотороботы как желуди – все на одно лицо, попробуй, по такому опознай кого.

Я сел за стол, достал материал по ножевому ранению, нашел домашний телефон Степы и набрал номер. Степа жил в одной квартире с матерью и отцом. Вот с кем-нибудь из них я и хотел переговорить.

Мать оказалась дома.

– Слушаю.

– Моя фамилия Ларин. Это из милиции. По поводу Степы.

– Да, да, я слушаю.

– Вы виделись с ним в больнице?

– Да, сегодня была.

– Вы, пожалуйста, не удивляйтесь моим вопросам – дело такое. Он вам случайно ее сказал, кто его порезал. Знаете, часто бывает, что милиции правду боятся сказать, а родным говорят.

– Да, понимаю… Он, вообще-то, скрытный парень, мы с отцом не очень-то с ним общаемся в последнее время. Нет, не говорил. Я его просила, если что знаешь, Степушка, скажи следствию-то. Сволочей этих поймать надо. Ты ж инвалидом остался. А он – ладно, ладно. Я толком-то и сама не знаю, что там в ларьке случилось.

– Понятненько. Еще вопросик. Накануне он никуда из дома не звонил? Может стрелочку забивал?

– Да он часто звонит. А тогда… Да, кажется, звонил. Я не знаю кому, но время назначал. Три часа. Я с кухни слышала. Еще удивилась. Он же в три в ларьке сидит. Но я не переспрашивала. И так у нас сейчас отношения натянутые, я в его дела даже и не лезу.

– Тургенев? «Отцы и дети»?

– Да, наверно.

– Хорошо, извините за беспокойство. Если я что-нибудь узнаю, то перезвоню.

Я повесил трубку. Кругом Тургенев. Переходный возраст, справимся сами. И не учите нас жить, товарищи предки. Мы уже большие, грамотные. А попадутся на чем-нибудь – ой, мамочки-папочки, выручайте, мы же ваши, кровные…

Когда я бываю в нашем ИВС, то постоянно вижу у входа женщин. В основном, матерей задержанных преступников. Они часами дежурят возле дверей ради того, чтобы хоть на мгновение увидеть свое чадо, которое привезут из тюрьмы в ИВС для каких-нибудь следственных действий. На дистанции в полметра, от машины до входа, единственное, что можно успеть, – так это крикнуть: «Сынок!» и махнуть рукой. Я, конечно, понимаю этих женщин. Дети есть дети, какими бы они ни были. Только не знаю, понимают ли это сами дети…

Но я заболтался. Пора в бой. На контакт. Займемся сращиванием правоохранительных органов с уголовно-преступ-ным элементом. Это сейчас очень модно и актуально. Вперед.

«Только здесь вы сможете полностью реализовать свои возможности! Компания „Альянс“, – гласил рассматриваемый мною рекламный плакат. Все бы ничего, но висел плакат на стене общественного туалета, поэтому возникала неясность, где именно возможно реализовать свои возможности – в туалете или в „Альянсе“. А туалет располагался рядом с рынком, прямо за оградой. Тут же, за оградой, валялись ящики, на которых восседали я и коза-ностра Снегирев.

Музыкальный фон для нашей беседы создавала Алена Апина, одна моя хорошая знакомая. Шучу. Бодрые гимны про Леху и «девок, у которых было» доносились из рыночной шашлычной. Сращивание с бандитскими структурами проходило с трудом и куда медленнее, чем я бы хотел.

– Паша, я же не прошу тебя нелегально переправить машину автоматов через Ирако-Иранскую границу. Для тебя и твоих головорезов мою просьбу выполнить раз плюнуть. А мне неделю возиться придется, и все равно так ничего и не узнаю.

– Почему?

– Как почему? Ну, ты даешь! Кто я такой? Представитель карающих органов, и абсолютно неизвестно, к чему я задаю такие вопросы. А поэтому лучше промолчать или сказать: «Не знаю». А кто такой ты? Представитель… хм, не будем уточнять. Поэтому, если ты или твои ребятки зададут тот же вопрос, тебе ответят без всяких там промедлений и, притом, искренне. Потому что тоже не знают, что у вас на уме. Логика ясна?

Паша пожал плечами.

– Да я не о том. Зачем вам это надо?

– Мне, Паша, это не надо. Мне, честно говоря, уже ничего не надо. Информация у вас верная, мне дня три, от силы четыре, осталось. Не до смерти, разумеется, а до светлого мига прощания с рабоче-крестьянской. А вот тебе это надо. Потому что вы хоть ребята и резвые, но лишних заморочек не хотите. Ни с местными властями, ни с заезжими бандитами. Почему хозяева тех ограбленных саратовцами ларьков в ментуру не обращались? Да потому, что вы им не разрешили, если это можно так назвать. Но почему? Раз – грабеж, два – грабеж, потом – ножевое, а следом – убийство. Кое-кому это уже начинает надоедать. Местным властям тем же. А раз так, рыночек и ларечки вокруг надлежит немедленно прикрыть во избежание подобных безобразий. Ну, или как минимум усилить милицейскую охрану, что для вас тоже нежелательно. Тяжелее будет реализовывать свои возможности и удовлетворять потребности. Плакатик для чего написали? Чтобы его читали. Вот и врубайся потихоньку в смысл написанного.

Паша ничего не ответил, а лишь продолжал ковырять землю носиком своего итальянского ботинка. Затем он наконец снял свои темные-темные очки и произнес:

– Хорошо, давайте… Я попробую. Если что – позвоню.

– Я жду звонка сегодня. Вечером. – Я протянул Снегиреву фотографию.

Он сунул се в нагрудный карман черного пиджака и пошел обратно на рынок. Нет, что ни говори, а черный цвет мне не нравится. Мрачный какой-то.

Так. Будем считать, что заключили договор о творческом сотрудничестве. Остается ждать результатов. Но на тот случай, если вы не догадались – я отдал Паше фотографию Юрия Сергеевича, вернее, ее ксерокопию, которую я снял с «несгибайки», изъятой в долг в паспортном столе нашего отделения. Юрий Сергеевич имеет честь жить и работать на территории именно нашего отделения, чем должен втайне гордиться. А Пашины вышибалы, я думаю, быстренько сыщут, кто еще из ларечников продавал ему золото.

В отделении, как ни странно, по мне не скучали. Потому что всем было не до меня. Все были заняты делами. Большими и маленькими, серьезными и не очень, уголовными и административными. Женька Филиппов вместе с командой из РУОП занимался освобождением заложника, точнее, заложницы.

Освобождение прошло удачно, потому как никакого похищения собственно и не было. Какая-то крошка, поругавшись с предками, попросила своего мальчика объявить им по телефону, что она похищена террористами и необходимо внести за нее выкуп в энную сумму. Но предки оказались умнее – они не стали класть трубку на рычаг, а с телефона соседей, через АТС, вычислили номер звонившего. Потом, ясное дело, пришли к нам. Женечка, дежуривший сегодня, на всякий случай позвонил в РУОП, а уже РУОП в свою очередь – вернее, их ударный механизм, СОБР – при задержании своротил террористу-затейнику челюсть. И правильно. Нечего шутки шутить, могли бы и на тот свет без сопроводи-ловки отправить.

Я, прослушав эту террористическую историю, вышел из дежурки.

– Ларин! – остановил меня окрик в коридоре.

– А, Игорек, привет! Ну и видуха у тебя, прямо солдат-коммандо. Ты тоже по заложнице приехал?

– Ага. Что ты такой замученный? Проблемы?

– Да, ерунда. Увольняюсь. По собственному.

– Что так?

– Надоело. Зайдешь ко мне? Время есть?

– Можно.

– Ты и спишь в бронежилете? – спросил я, когда мы зашли в мой кабинет. – Жена как, не возмущается?

– А я развелся. Ну, если точнее… Сама ушла. Я, пожалуй, сниму это железо. Жарковато у тебя.

– Валяй.

Игорь с треском стал отдирать липучки бронежилета. Я знал Игоря по милицейским курсам, которые мы вместе кончали. Потом я попал в отделение, а он – в РУОП. Иногда наши пути пересекались, как сегодня, например.

– Что новенького в отечественной оргпреступности? – поинтересовался я.

– В отечественной оргпреступности наблюдается усиление группировок, основанных по территориально-национальному признаку. Чеченцы, дагестанцы, татары. Есть оперативная информация, что в ближайшее время появится группировка народов Крайнего севера. В качестве оружия преимущественно используют помповые гарпуны.

– Тогда они вне конкуренции. Ну, а на российском, так сказать, русском фронте?

– Вспоминая Ленина, можно сказать, что начался второй передел мира на сферы влияния. Это связано с ослаблением патриархов бандитизма и зарождением новых, молодых, энергичных команд. Свято место…

Игорек потрепался еще немного, затем прикурил. Старая милицейская привычка не делиться никакой информацией даже с тем, кому доверяешь. Потому что доверять никому нельзя. Лучше пошутим. Как говорил один умный человек из нашей системы: первый враг опера – длинный язык. А уж если совсем припрет поделиться, ну, прям невмоготу как, рассказывай один и тот же анекдот. Пускай думают – во, дурень шизанутый, как его в милиции-то держат?

– А вообще-то борзеют все. На почве неразберихи, бардака, безнаказанности и беспредела. Раньше попроще было, про «заказухи» и слыхом не слыхивали. Не, бывали, конечно, но не каждый же день, как сейчас.

– Какой же вывод, Игорек?

– Какой?

– Пойдем выпьем. Чисто символически.

– Нормальный переход. Нет, не могу, я до утра сегодня. Да и на базу скоро поедем. Ты-то как, серьезно уходишь или только треплешься?

– Да тут неприятность одна случилась, вот и попросили.

– Так переходи к нам.

– Не хочу я никуда переходить. У вас, что ли, маразма меньше?

– Ну, не без этого, а ты что хотел, в стерильных условиях работать? Так их нигде нет.

– Тогда я дворником пойду.

– Ну, давай, давай, флаг в руки.

Игорь выкинул хабарик в форточку.

– Наших-то встречаешь?

– Да почти все разбежались. В ментуре человек пять осталось.

– Н-да… Полиция-милиция… Ладно, поехал я. Будешь у нас, забегай, кабинет знаешь.

Игорь закинул на спину сложенный жилет.

– Ну, бывай…

– Погоди, – на пороге остановил я его. – Ты про Захарова Витю слыхал?

– Естественно. Ты б еще про Малышева спросил.

– Ну и что он из себя?

– Я, вообще-то, авторитетами не занимаюсь. У нас – заложники, вымогатели мелкие. Слышал, что «обмороженный» немного, с котелком не дружит. Ну, и команда у него соответствующая. Набрал молодняка с одной извилиной во лбу и чинит беспредел. Сам, правда, никуда не лезет, осторожный. У ребят наших есть кое-что на него, но пока никак реально зацепиться не могут. Его бы закрыть за что-нибудь, а потом бы раскрутили.

– Говорят, что он трусоват.

– Сомневаюсь. Своих он в кулаке держит. Да и в городе его побаиваются. А что это ты вдруг?

Я, естественно, тоже не сказал Игорю, «что это я вдруг». Никому не верь. А поэтому лучше отшутимся:

– Да, позвонил тут, пригласил на день рожденья в ресторан. А я голову ломаю, к чему бы это? Может, ссучить меня хочет?

– Ты смотри, не поддавайся, а то посадим.

– Постараюсь. Но если что, ты мне камеру потеплее устроишь?

– Без проблем. Ладно, все, я полетел. Привет нашим, если встретишь кого…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю