Текст книги "Черный пробел"

Автор книги: Андрей Добрынин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Глава 9

Они вышли на дорогу, и лейтенант принялся осуществлять свой план, который по пути окончательно созрел в его голове. Он приказал нескольким мужикам подрубить стоявшие у дороги ели, а других послал собирать камни, тяжелые сучья и другие метательные снаряды. Когда все это было сделано, Жилин велел отряду замаскироваться с двух сторон дороги. Сам он занял позицию у одного подрубленного дерева, а Епифана, как наиболее дюжего, послал к другому. Вдали послышался шум мотора, и по знаку Жилина все залегли. «Сигнал к началу операции – крик совы!» – прошипел лейтенант. Затем всё стихло. Вскоре из–за поворота появился грузовик, в кузове которого бандиты горланили песню, прикусывая языки на каждом ухабе. Жилин издал крик совы, но несколько переборщил – бандиты с перепугу открыли пальбу по зарослям. В это время две огромные ели с треском повалились, причем та, которую толкал лейтенант, упала на дорогу перед грузовиком, а другая угодила точно в кузов, сплющив в лепешку нескольких негодяев. Грузовик присел и остановился. Уцелевшие бандиты, оглушенные и исцарапанные, стали выпутываться из колючих веток, но тут на них обрушился град камней. На дорогу удалось спрыгнуть только двоим, но лейтенант Жилин уложил их из пистолета. Наступила тишина. «Кажется, всё», – выходя на дорогу, сказал Жилин. Вслед за ним вылезли из укрытий мужики. Жилин распорядился собрать оружие и закопать где–нибудь мертвых бандитов. Сам он с помощью Епифана убрал с кузова упавшее дерево и пошел в кабину проверить исправность машины. Не успел он открыть дверцу, как страшный удар обрушился ему на голову. Из глаз у лейтенанта посыпались искры. Это притаившийся в кабине верзила, с которого при начавшейся заварухе разом слетел весь хмель, огрел его монтировкой по лбу. Вслед за этим верзила включил газ, развернул грузовик и с диким хохотом умчался прочь.

ЧАСТЬ 4

Глава 1

Ганюк поднялся с кресла, подошел к окну, обогнув письменный стол, и задернул шторы. В кабинете воцарился полумрак. Затем Ганюк зажег настольную лампу, снова опустился в кресло и пристально посмотрел на Зубова, сидевшего напротив. «Что ж, я вас понимаю, – заговорил он. – Вам трудно примириться с тем, что вся ваша привычная жизнь так внезапно пошла по новому руслу. Вы были полковником, а я – только майором, теперь же я. предлагаю вам стать моим подчиненным. Вам трудно согласиться на это, но я обещаю вам, что раскаиваться вы не будете». «По себе судишь», – мрачно процедил полковник. «Мы умеем уважать чужие убеждения, – с неудовольствием сказал Ганюк. – Но мы должны бороться за свои принципы, и мы будем за них бороться». «Какие у вас принципы?! – взорвался полковник. – Грабить? Жечь? Насиловать? Я видел их в действии, с меня довольно! И вообще довольно лицемерить. Лучше отведите меня в камеру или отдайте обратно вашим головорезам», – тут Зубов поморщился и осторожно провел рукой по лицу, покрытому синяками и запекшейся кровью. «Все это делалось без моего ведома, – возразил Ганюк. – Виновных я накажу, а пока примите мои извинения. Вы говорите, что мы беспринципны, – пусть так. Но чего вы, в вашем возрасте, достигли со своими принципами? Стали полковником с окладом в 400 рублей? Простите меня, но это просто курам на смех, – ухмыляясь, сказал Ганюк и фамильярно похлопал Зубова по плечу. – А теперь я вам предлагаю все, о чем только может мечтать человек…» «Не человек, а бандит», – вставил Зубов. «Бросьте, не смешите меня, – махнул рукой Ганюк. – Это никого не может оставить равнодушным. Хотите денег? Сколько угодно! Женщин? Сколько угодно! К вашим услугам любые развлечения, и при этом вы можете быть совершенно спокойны за свое будущее. Наше предприятие практически не может быть раскрыто извне. Район выполняет план! В районе все в порядке! Попытаетесь подорвать изнутри? Не выйдет. Вы у нас в руках. Лейтенант Жилин вчера убит в перестрелке», – соврал Ганюк и взглянул на полковника, однако на лице Зубова не дрогнул ни единый мускул. «Курите», – сказал Ганюк, взяв в зубы папиросу и протянув полковнику пачку «Казбека». «Ага, все–таки я его поддел», – подумал негодяй, видя, как некурящий полковник машинально взял папиросу. Ганюк прикурил и протянул полковнику серебряную зажигалку в форме женского полового органа, которой чрезвычайно гордился. Зубов вдохнул едкий дым, закашлялся и сердито загасил папиросу. «Ну как, согласны?» – спросил Ганюк. «Богато живешь», – сказал полковник вместо ответа, обводя взглядом кабинет. «Я же вам говорил!» – обрадовался Ганюк. «А надолго ли? – прервал его Зубов. – Боишься ты, Ганюк, ой как боишься! Если у вас все так хорошо, зачем же ты меня тут уговариваешь? Но честных людей ты не купишь и не сломишь, так и запомни. Убили Николая Жилина, так на его место встанут десять, сто, тысяча Жилиных! Убьете меня – на мое место встанет другой. Вы обречены, вас ничто не спасет, – заключил полковник и откинулся на спинку кресла. – Я все сказал, можете делать со мной что хотите», – добавил он. В голосе его слышалась безграничная усталость. «Ну ладно, – сказал Ганюк, – мне не хотелось этого делать, но, видно, придется. Добром вы соглашаться не хотите, так гляньте–ка сюда». Ганюк сдернул простыню, укрывавшую что–то на журнальном столике. Глазам полковника предстали два противня, на которых были разложены молотки, плоскогубцы, гвозди, иголки, удавка и все остальные предметы из арсенала палачей. «Подумайте о том, что вас ожидает, – кивнул на них Ганюк. – Вы будете хотеть смерти, но умереть вам не дадут. Вам просто придется согласиться». «На пушку берешь, старо, – презрительно усмехнулся Зубов. – Ладно, давай кончать. Надоело мне с тобой разговаривать». «Ну что ж, вольному воля», – злобно процедил Ганюк и нажал вделанную в стол кнопку звонка. В кабинете на некоторое время воцарилось молчание. Затем дверь отворилась. Появился Жереп и с ним трое здоровенных бандитов. «Увести его, – приказал Ганюк, и, помедлив, добавил с циничной ухмылкой: – В комнату смеха». Бандиты загоготали и, подхватив полковника под локти, вытолкали его в коридор. Жереп на минуту задержался, чтобы с помощью Ганюка запихать в мешок инструменты. Затем он вышел вслед за всеми. Ганюк остался один. Он подошел к окну и долго бессмысленно глядел на пустую площадь. У драматического театра стояла пустая виселица с болтающимся обрывком веревки. «Повешу!» – прохрипел Ганюк, бешено комкая в кармане пачку «Казбека».

Глава 2

Полковника пытали три дня подряд. «Где деньги?» – орали на него поочередно Жереп, Хряков, Штукман и пьяный верзила. «Будешь с нами работать?» – повторяли они, прижигая полковника каленым железом, выворачивая ему ребра клещами и загоняя иголки под ногти. Однако полковник оставался нем. Все это время Ганюк томился от безделья. «Куда бы поехать?» – бормотал он, слоняясь взад и вперед по кабинету. К вечеру он напивался и распевал тягучие уголовные песни или бродил по коридорам УВД, придираясь ко всем встречным. Наутро третьего дня он вызвал к себе Шкафа. «Ты где шляешься?» – заорал на него Ганюк, едва тот появился. «А что?» – опешил верзила. «Что, что! – передразнил Ганюк. – Машину сломал, а сам шляешься черт знает где! На чем я буду ездить, как ты думаешь?» «Да там нечего, чинить! – воскликнул Шкаф. – Полчасика – и готово! А куда поедем?» «Не знаю», – мрачно буркнул Ганюк. «Так чего ж ты орешь?» – удивился верзила. Ганюк промолчал и нервно забегал по кабинету. «На черта я с вами связался, – бормотал он. – Дурачье… Со скуки подохнешь…» «Может, в ресторан махнем?» – предложил Шкаф. «Чего я там не видел», – возразил Ганюк. «Ну тогда к бабам?» «Ладно, поехали в ресторан», – сказал Ганюк, махнув рукой. Верзила вышел, но через минуту вновь ворвался в кабинет. «Шеф, идея! – крикнул он. – Поехали в школу!» «Куда?» – удивился Ганюк. «Вчера ехал я через деревеньку, забыл, как называется, – стал рассказывать верзила. – А у меня как раз радиатор потек, ну и ведро нужно было. Остановился я у колодца, стою, снимаю ведро, а мимо шелупонь в школу валит. Школа там прямо рядом. Смотрю, из дверей выходит чувиха и канает прямо ко мне. Ну, я папироску в зубы, стою чин–чинарем, а она меня сразу как понесет: вы, говорит, негодяй, как вы можете чужое ведро забирать? Я говорю, это раньше оно было чужое, а теперь будет мое. Она еще хуже развыступалась – и такой–то, я, и сякой… Хотел я ее там прижать маленько, да она убежала». «А как она из себя?» – с интересом спросил Ганюк. «Вот я и говорю, телка – высший сорт! – воскликнул Шкаф. – Такая блондинка, свежачок! Пальчики оближешь!» «А как деревня называется?» – спросил Ганюк. «Сказал же, не помню. Но дорогу помню, – отвечал верзила. – Я там пацанов поспрашивал, оказывается, эта баба учительницей работает. Но насчет этого дела она, говорят, ни–ни», – верзила показал себе большим пальцем ниже пояса. «Тем лучше», – усмехнулся, Ганюк. «Ну что, поедем? – спросил верзила. – Там и буфет есть». «Иди делай машину, – сказал Ганюк, – я сейчас приду». Верзила вышел. Ганюк достал из стенного шкафа парадную форму и облачился в нее. Затем он вынул из ящика письменного стола четвертинку водки, сорвал ногтями пробку и, шумно глотая, выпил водку прямо из горлышка. Постояв секунду зажмурившись, он понюхал свой прокуренный кулак и крякнул. Когда он вышел во двор, верзила уже уселся за руль открытого газика и разговаривал с бандитами, окружившими машину. К Ганюку и Шкафу захотели присоединиться еще четверо – Барабан, Штукман, Степка Могила и не– совершеннолетний бандит Малахов. Через полчаса езды, сперва по городским улицам, а затем проселком по полям, шайка въехала в деревню, подкатила к школе и там остановилась. Школа представляла собой длинное светло–желтое здание с зеленой двускатной крышей и большими окнами, в которых маячили испуганные ребячьи лица. Бандиты ввалились в вестибюль, где в это время нянечка мыла полы. «У, ирод, – закричала она на Ганюка, – куда вперся с сапожищами!» При этом она размахивала мокрой тряпкой, и несколько капель попало Ганюку на парадный мундир, «Убрать»; – поморщившись, сказал Ганюк. Верзила схватил нянечку в охапку и с плотоядным смехом потащил на двор. Остальные проследовали в коридор. Ганюк принялся поочередно открывать двери и разглядывать учителей. Наконец в одном из классов он увидел, что перед доской стоит стройная белокурая девушка. Ганюк прикрыл за собой дверь и кашлянул. Девушка обернулась. «А она ничего», – подумал Ганюк, а вслух скааал: «Здравствуйте! А я к вам. Проверочка, так сказать…» «Кто вы?» – испуганно спросила девушка. Вместо ответа Ганюк обратился к притихшей детворе: «А ну–ка дети, скажите, как зовут вашу учительницу?» Хор прозвучал нестройно, но тем не менее Ганюк разобрал, что девушку зовут Варвара Александровна. «Так вот, Варенька, фамилия моя Ганюк, звать Евгений. Можно просто Женя. Слыхали, наверное?» «Слышала», – прошептала Варенька, бледнея, но тут же справилась с собой и спросила: «Зачем вы пришли? Что вам здесь нужно? Немедленно уходите!» «Мне нужны вы, – хладнокровно ответил Ганюк. – Дети, – обратился он к классу, – на сегодня уроки кончились. Бегите в буфет, найдете там дяденьку милиционера, он вам даст патронов. Скажите, я велел». Дети с шумом бросились в коридор. «Честное слово, Варенька, таких хорошеньких девушек, как вы, я давно не видел, – заметил Ганюк, подходя ближе. – Поедемте сейчас со мной, а? Не прогадаете!» Ганюк для пущей убедительности как бы невзначай вынул из кармана и встряхнул на ладони бриллиантовый кулон, снятый им ранее с жены директора драматического театра. «Со мной вы не соскучитесь. У нас каждый день веселье. Да вы, кажется, меня боитесь?» – удивился Ганюк, заметив, как отшатнулась Варенька. «Нельзя бояться того, кого презираешь», – ответила девушка. «Эге, да она с идеями», – ухмыльнулся про себя Ганюк. Все это начинало его забавлять. А Варенька с удивлением увидела, что физиономия Ганюка выражает глубокую скорбь. Он отвернулся и медленно опустился на скамью. «Да, – сказал он изменившимся голосом, – да, Варенька, вы правы. Меня стоит презирать. Если бы вы знали, какое отвращение я испытываю иногда самому себе. Вы чистая, святая душа! – воскликнул Ганюк. – А кто я? Жалкий авантюрист, которому захотелось хоть немного любви…» Тут Ганюк слегка вздрогнул – это Варенька коснулась рукой его плеча. «Не надо так убиваться, – сказала Варенька, – ведь все зависит от вас. Вы должны порвать со своим прошлым». «Нет! Не все зависит от меня! – с горечью воскликнул Ганюк. – Этот мерзкий мирок затягивает меня. Мне не на кого опереться, рядом нет ни одного близкого человека. Если бы вы знали, Варенька, как я одинок! И вот я пью! – закричал Ганюк, – да–да, я пью, чтобы забыться! Так что ж вы стоите, Варенька? Плюньте мне в лицо, презирайте меня, ведь я заслужил презрение». Ганюк прикрыл глаза рукой. «О, как мне нужен близкий человек! – глухо произнес он. – У меня его не было всю жизнь…» – и Ганюк принялся пересказывать свою жизнь, не говоря, разумеется, и слова правды. В его истории фигурировал детский дом, незаслуженные обиды, дурная компания и, как противовес всему этому – фанатическое стремление выбиться в люди. Попутно мерзавец заявил, что его настоящая фамилия не Ганюк, а Грацианов. «Там должны еще помнить Евгения Грацианова!» – кричал он, описывая Вареньке свои успехи в каком–то мифическом НИИ. Затем его будто бы стали преследовать завистники, и коварная интрига положила конец подвигам Ганюка – Грацианова на научном поприще. Тут на горизонте опять возникла дурная компания, которая, воспользовавшись душевной депрессией Ганкжа, завлекла его в свои сети. «Кажется, клюет», – думал Ганюк, видя светящиеся состраданием глаза Вареньки. Тем временем его дружки развлекались каждый на свой лад. В туалете Штукман и Малахов играли со старшеклассниками в буру, причем всегда выигрывали. Штукман расписывал восхищенным ребятам прелести бандитской жизни, а Малахов тем временем передергивал карту. Верзила исчез в сарае вместе со злополучной нянечкой, а Степка Могила отправился в деревню за самогоном. Барабан, таким образом, остался в одиночестве. Он прошелся взад–вперед по коридору, почитал развешанные по стенам пионерские стенгазеты, изредка заливаясь смехом и приговаривая: «Во дают! Юморные ребята!» Однако вскоре стенгазеты ему надоели, и он снова заскучал. Поразмышляв некоторое время, он затем решительно сунул в рот папиросу и распахнул дверь первого подвернувшегося класса. Попал он, как и Ганюк, на урок. Увидев ввалившегося в класс краснорожего детину в милицейской форме, старичок учитель опешил и как вкопанный застыл у доски. «Здорово, малышня!» – рявкнул Барабан, не обращая на учителя никакого внимания. Дети испуганно молчали. «Да вы меня не бойтесь, – расплылся в улыбке Барабан, – я добрый. Ну, признавайтесь, у кого рогатки есть?» Дети молчали. «У кого есть, тому вот что дам», – сказал Барабан и извлек из бездонного кармана облепленную табачной крошкой зажигалку. Этих награбленных зажигалок у него было огромное количество. С первой парты поднялся мальчик и робко протянул Барабану рогатку. «Молодец! – похвалил его Барабан. – Тебя как звать?» «Алеша», – ответил мальчик. «А меня дядя Федя», – сказал Барабан и вручил ему зажигалку. Детвора, шумя и толкаясь, бросилась к Барабану, наперебой показывая ему свои рогатки. «Ну ладно, ладно, молодцы, – сказал Барабан, заминая разговор о зажигалках. – А ну, видите там козу? – спросил он, показывая в окно на лужайку за школой, где и в самом деле паслась коза. – Кто в нее попадет?» Дети стали открывать окно. «Да бросьте возиться, – хохотнул Барабан, – вышибите его, и дело с концом». «Да-а, – сказал Алеша, – Корнелий Карпыч заругает». «Не заругает, – усмехнулся Барабан. – Бей, не бойся». Алеша взял швабру и ударил ею по стеклу. Осколки со звоном посыпались на пол. «Ну, стреляйте», – скомандовал Барабан, и коза под градом камней заметалась на веревке. «Эх вы, – сказал Барабан, – кто же так стреляет!» С этими словами он вытащил из кобуры пистолет. У детей вырвался вздох восхищения. Барабан прицелился и выстрелил. Коза упала и забилась на земле, тщетно стараясь подняться. Девочки в углу начали всхлипывать. «Бабы, – с презрением кивнул на них Барабан. – Что с них возьмешь. Ну, кому дать пальнуть?» «Мне! Мне!» – загомонили дети, «Что вы делаете, негодяй!» – закричал Корнелий Карпович, бросаясь к Барабану. До этого он в каком–то оцепенении стоял у доски, не выпуская из рук мела. Барабан ухватил старого учителя за шиворот, дотащил до двери и выбросил в коридор. Затем он вернулся к детям, со страхом смотревшим на эту расправу. «Всякая старая галоша будет мешать моим друзьям!» – возмущался Барабан. Страх в глазах детей сменился восторгом. «Пусть стреляет Леха, – сказал бандит, – он этого дурака не боится». Алеша три раза выстрелил и добил несчастное животное, при этом Барабан держал его руку, чтобы она не дергалась от отдачи. «Молодец, – восхитился Барабан, – во мужик! На!» – и он протянул мальчику папиросу. Алеша щелкнул зажигалкой, прикурил и затянулся, стараясь показать, что ему очень приятно. «Ну, кто еще курит, мужики?» – расщедрился Барабан. Дети потянулись за папиросами. В это время Корнелий Карпович сидел на банкетке в коридоре, сжимая голову руками, чтобы не слышать детского смеха, который заглушался временами басистым хохотом Барабана. Доносились слова: «Телку надо хватать сразу, нечего с ней базарить…» Корнелий Карпович сорвался с банкетки, распахнул дверь, подбежал к Барабану и вцепился ему в горло. Бандит схватил его в охапку и потащил обратно к двери. В этот момент учитель ощутил удар по лбу, от которого у него из глаз посыпались искры. Это Алеша попал в него из рогатки. Вслед за этим несчастного Корнелия Карповича опять выбросили в коридор и заперли дверь изнутри. Старый учитель плакал, а за дверью хохотали еще пуще. Там Барабан учил детей надувать презервативы, попутно разъясняя, в чем прямое назначение этих странных предметов. «Негодяи, – шептал Корнелий Карпович, – негодяи, мерзавцы, подонки…» Дверь открылась, и высунулся Барабан. «Эй, дед, выпить хочешь? – обратился он к плачущему старику. – Не хочешь? Тогда вали отсюда». Корнелий Карпович поднялся и как лунатик побрел по коридору прочь.

Когда стемнело, Варенька не пошла домой, опасаясь бродивших по деревне пьяных бандитов, и легла на диване в учительской. Кто может разгадать женское сердце? Спавший на банкетке Барабан не видел, как в полночь по освещенному луной коридору прошел Ганюк в носках. Он бесшумно открыл отмычкой дверь учительской и исчез внутри. Варенька его не оттолкнула.

Глава 3

Свадьбу играли в ресторане «Прибой». Директор ресторана, которого Ганюк перед этим вызвал к себе и пригрозил расстрелом, достал такие кушанья, которых отродясь не видывали в районе. В центре стола громоздились целиком зажаренные поросята с гречневой кашей. В хрустальных плошках поблескивала икра. Навалом лежали ананасы в фаянсовых блюдах. Всяких других разносолов было не счесть. Стол был густо заставлен бутылками, а в качестве резерва на кухне стояло еще триста бутылок самогона. Бандиты, явились притихшие, в штатских пиджаках и при галстуках. Хряков привел обильно накрашенную рыжую девицу, всю в драгоценностях, пропихнул ее вперед и буркнул: «Жена». Напротив невесты сидела Эдита Рогова и сверлила ее не навидящим взглядом. Ганюк, мучимый навязчивой идеей «чтобы все было как у людей», заставил Штукмана выучить наизусть заздравный тост. Когда все уселись и замерли, положив руки на колени, и уставились на полные рюмки, Штукман поднялся и заговорил, поминутно одергивая пиджак: «Товарищи! Мы присутствуем сегодня на знаменательном событии. Наш начальник и друг решил покончить с холостой жизнью и создать свой семейный очаг. От лица всех моих товарищей и от себя лично хочу поздравить молодых и сказать: Женя! Не огорчай свою жену! Сделай все, чтобы она была тобой довольна…». В этом месте речи Жереп ухмыльнулся. «Но и не забывай друзей, Женя! – продолжал Штукман. – Вспомни, сколько было сделано и сколько еще предстоит. И еще хочу сказать: Варя! Береги мужа! Береги Женю!» – в этом месте Штукман прослезился, но справился с собой и продолжил: «В такой день хочется говорить стихами. И я хочу сказать так:

Чтоб жена была красивой

И чтоб жизнь была счастливой,

Чтобы муж не хмурил бровь —

Мир, совет вам и любовь!»

Публика встретила стихи восторженным ревом. Бандиты аплодировали преувеличенно громко, стремясь поскорее начать пиршество. Штукман пытался еще что–то сказать, но затем замолк, вместе со всеми поднял рюмку и опрокинул ее в рот. Говорили тосты еще Хряков и Барабан, причем последний, то ли по привычке, то ли от смущения, постоянно вставлял в речь непечатные словечки, и Ганюк грозил ему кулаком из–за спины новобрачной. Много раз принимались кричать «горько». Устроили танцы. Хряков играл на аккордеоне, его жена и Эдита были нарасхват. «Все ребра паскуде переломаю», – думал Хряков, видя, как его половина прижимается к широкой груди Барабана. Эдита танцевала с каменным лицом, оставаясь безучастной к щипкам партнеров. Взгляд ее отыскивал в толпе гостей Вареньку и ее вероломного мужа. Мало–помалу алкоголь делал свое дело Лица раскраснелись, галстуки съехали на сторону. В зале становилось шумно, как в кабаке. Бандиты затевали споры. В прокуренном воздухе носилась матерная брань. Эдита Рогова пила рюмку за рюмкой, не отводя глаз от Вареньки. Внезапно она дико взвизгнула и вскочила, опрокинув стул. Некоторые бандиты смолкли. «Лярва! – завопила Эдита. – Проститутка деревенская! Я тебе покажу, как мужчин отбивать, гадюка!» Дальше последовали совершенно непристойные обороты. Ганюк деланно улыбался. «Ты чего лыбишься, свинья? Алкоголик проклятый!» – обрушилась на него Эдита, приведенная в бешенство этой улыбочкой. «Убери эту дуру», – шепнул Ганюк Жерепу, сидевшему рядом. Но двое бандитов, решив выслужиться, уже подступили к Эдите и сделали попытку схватить ее за руки. Раздался визг и вслед за этим крик боли, один из бандитов отпрянул – разъяренная Эдита расцарапала ему лицо от лба до подбородка. Встретив такое сопротивление, бандиты тоже рассвирепели. Завязалась свалка. Кто–то задел стол, и посуда со звоном посыпалась на пол. А в дальнем углу, согнувшись в три погибели и упершись руками в стену, стоял Штукман. Он пробирался к дверям, но не дошел – его стошнило раньше. Тем временем к вопящей Эдите приблизился Барабан. «Отвалите», – негромко сказал он боровшимся с ней бандитам и, улучив удобный момент, без лишних слов влепил ей кулачищем в переносицу. Эдита без чувств повалилась на пол, опрокидывая стулья. Затем ее вынесли. Это событие прошло уже почти незамеченным – гам стоял невообразимый. Вечер был скомкан. Варенька, некоторое время молча смотревшая расширенными глазами на все эти безобразия, вырвалась из объятий Ганюка и убежала. Ганюк бросился за ней. Ему удалось догнать ее и убедить поехать в УВД, где для молодоженов специально отделали несколько комнат. При этом Ганюк совершенно искренне проклинал всех бандитов. Первую брачную ночь они провели в УВД. Так началась семейная жизнь этой странной четы.

Глава 4

Прошло два месяца. В одно воскресное утро Варенька сидела у окна и безучастно глядела на площадь в кольце оголившихся лип. Было пасмурно. Листья падали и падали, расцвечивая черный асфальт. Их никто не подметал. Ганюка дома не было. Изредка за дверью слышались шаги, когда по бесконечным коридорам УВД проходили бандиты или проводили арестованного. Приглушенные дверью, доносились зевки и разговоры часовых. Варенька вспомнила последние два месяца, и они казались ей длинным кошмарным сном. Первая неделя… Они с мужем почти не разлучались. Ганюк не отходил от нее, на каждом шагу докучая ей своими судорожными ласками. В эту неделю он привез ей несколько шкатулок с драгоценностями, соболью шубу и две дубленки. На одной из них, на левой стороне спины, была небольшая дырочка, окруженная бурым пятном. На вопросы Вареньки Ганюк отвечал, что эти вещи – та часть, которая по закону причитается ему из конфискованного у спекулянтов имущества. Постепенно Ганюк стал все чаще и чаще отлучаться из дому, а возвращался затемно, и от него пахло вином. Сначала Варенька пыталась нежно отговорить мужа от вредной привычки. Тот каялся, но в то же время утверждал, что сразу отвыкнуть нельзя, что нужно это делать с умом. Прикрываясь громкими фразами вроде: «Дай срок, Варя, и все увидят, на что способен Евгений Грацианов», Ганюк продолжал вести нездоровый образ жизни. Мало–помалу он стал позволять себе напиваться до такой степени, что на все Варенькины упреки отвечал лишь бессмысленной ухмылкой и валился в супружескую постель как был – в форме и в сапогах. Варя плакала, раздевая мужа. На нее даже не произвело особого впечатления то, что от кителя Ганюка явственно пахло женскими духами, – разочарование и без этого было слишком сильным. Бедная девушка еще на что–то надеялась, но и этим надеждам предстояло скоро развеяться. Ганюк упорно избегал разговоров о том, как теперь идут дела в городе. И как–то раз во время очередной отлучки Ганюка Варенька ушла в город. Часовые не решились ее остановить. Однако поначалу она ничего не могла выяснить. Улицы были пустынны, половина окон в домах заколочена, на остальных – глухие занавески. Тротуары были усыпаны опавшими листьями, битым стеклом и разным мусором. На пути Вареньки попался продовольственный магазин. Нескольких букв над входом не хватало, и вместо слова «Продукты» получалось «…укты». Осколки разбитых витрин хрустели под ногами. Внутри царило полное запустение. Шаги Вареньки гулко отдавались под потолком. Холодильники были разломаны самым варварским образом, острые края вспоротой жести торчали во все стороны, угрожая разорвать на Варе одежду. Всюду валялись пустые консервные банки. Здесь тоже хрустело под ногами битое стекло, но били здесь в основном бутылки – об этом можно свидетельствовали уцелевшие донышки, горлышки и этикетки «Портвейн № 33». Незаметно для себя Варенька зашла в темный угол, отгороженный от зала холодиль– никами. В темноте у стены что–то белело. Безотчетный страх охватил Вареньку, но тем не менее она сделала несколько шагов вперед, напрягая зрение, чтобы рассмотреть странный предмет. Внезапно она вскрикнула и отпрянула к стене. Из угла выскочила тощая взъерошенная кошка и с воем промчалась мимо Вареньки. В углу лежал скелет. О роде занятий покойного можно было догадаться по белому полу– истлевшему халату, который прикрывал его кости. Несчастный продавец, видимо, погиб при попытке защитить магазин от погрома. Варенька опрометью бросилась на улицу, но тут же остановилась, дрожа от страха. В дверях, сгорбившись, стоял какой–то человек и сверлил Вареньку безумным взглядом из–под копны нечесаных волос. Так они стояли некоторое время друг против друга, а затем безумец поднял руку, указывая куда–то за спину Вареньки. Та невольно оберну лась и увидела на стене надпись «Мясо». «Мясо! – дико завопил несчастный. – Мясо! Ха–ха–ха!» Он разразился диким хохотом, затем внезапно повернулся и бросился бежать. Варенька вырвалась наконец на улицу и тоже побежала, остановившись только через несколько кварталов. Улицы оставались все так же пустынны. Редкие прохожие жались к стенам домов, готовые в любой момент юркнуть в подъезд. Мимо Вареньки старуха провезла в коляске детский гробик. Варенька брела все дальше и дальше, не отдавая себе отчета, куда и зачем. Повернув в какой–то переулок, она застыла в недоумении: так резок был контраст между огромной толпой, собравшейся здесь, и общим безлюдьем, царившим в городе. Подойдя поближе, Варенька поняла, что это очередь. Бросалось в глаза почти полное отсутствие мужчин Женщины с изможденными лицами, кутаясь в темные платки, настороженно озирались по сторонам. На Вареньку они глядели с явной неприязнью. У каждой на рукаве значился написанный мелом номер очереди. Варенька подошла еще ближе. «Скажите, пожалуйста, что здесь дают?» – обратилась она к одной из женщин. Та смерила ее взглядом с ног до головы и молча отвернулась. Варенька обратилась к другим, но ей никто не ответил. Вдруг до ее слуха донеслись обрывки фраз: «Шлюха…. Расфуфырилась…» Варенька секунду постояла как пораженная громом, затем всхлипнула и побежала прочь, закрыв лицо руками. Она долго блуждала после этого по городу, не разбирая дороги. Слезы высохли, осталось только тупое оцепенение. Когда она вышла на какую–то площадь, ее привел в себя странный шум, в котором сливались обрывки мелодии, возгласы, звон посуды. Перед Варенькой возвышалось здание, выстроенное в современном стиле из светлого камня, с огромными окнами, причем все окна были целы. Над входом, несмотря на светлое время дня, светилась электричеством вывеска «Ресторан «Прибой»». Шум доносился изнутри, однако и вокруг ресторана замечалось оживление. Много людей в милицейской форме входило в двери и выходило из них, создавая впечатление непрерывного движения. Как раз в это время одна компания показалась в дверях и, покачиваясь и опираясь друг на друга, начала спускаться по ступеням, покрытым красной бархатной дорожкой. Варенька вспомнила, что точно такую же дорожку она видела в районо, когда приходила туда по поводу оборудования для школьного кабинета физики. На площади у ресторана стояло несколько машин, в основном милицейских. Варенька крадучисьобошла ресторан и подошла к одному из его окон, выходившему на глухую стену дома напротив. В этом закутке никого не было. Варенька, поднявшись на цыпочки, прильнула к окну и ощутила глубокое потрясение.

В зале ее глазам предстали почти противоестественное изобилие и роскошь. Несмотря на дневное время, ярко горели все люстры. Пол устилали дорогие ковры. За каждым столиком сидели бандиты в серых милицейских мундирах, кое–где среди них выделялись роскошно одетые женщины весьма сомнительной наружности. Столы ломились от еды и напитков. Кисти винограда свисали из хрустальных ваз. В таких же вазах громоздились ананасы, персики, груши и другие южные фрукты. Теснились плошки и тарелки с икрой – красной и черной, с балыком, с красной рыбой. Румяные бока жареных поросят были обильно посыпаны зеленью. Среди блюд, ослеплявших яркими красками, и еще более ярких букетов цветов стояли бутылки с марочными винами. Однако низменные вкусы бандитов давали себя знать и здесь. Бандиты всем винам явно предпочитали водку, которую поглощали из граненых стаканов и закусывали солеными огурцами и кислой капустой. В перерывах между стаканами они пили пиво с воблой, причем чешую, кишки, окурки и пробки от бутылок швыряли куда попало. Ковры были сплошь усыпаны всем этим мусором. Некоторые бандиты уже спали – кто прямо за столом, кто на полу между столами. На эстраде играл оркестр. Доносились слова: «Проснешься рано, а город еще спит, не спит тюрьма, она давно проснулась…» Вдруг чьи–то грубые руки схватили Вареньку за талию и оторвали от окна. «Пошли, детка», – сказал ей в ухо хриплый голос. Варенька вырвалась из наглых объятий и отскочила к стене. Загородив ей выход из тупика, перед ней стоял дюжий бандит в расстегнутом милицейском кителе с погонами младшего лейтенанта. Он тяжело, со свистом, дышал, потные волосы прилипли ко лбу. Вперив в свою жертву мутный взгляд, бандит стал медленно приближаться, растопырив руки и виляя то в одну, то в другую сторону – смотря по тому, куда собиралась броситься Варенька. «Попалась, киса, – цедил сквозь зубы негодяй, – теперь можешь не дергаться…» Варенька отступала все дальше вглубь тупика, пока не уперлась спиной в стену. Бандит приближался, сопя и ухмыляясь. До Вареньки докатывались волны винного перегара. «Оставьте меня!» – говорила Варенька, понимая в то же время, что эти просьбы на бандита не подействуют. Он уже протянул к ней татуированные ручищи. Тут Варенька в отчаянии крикнула: «Я жена майора Ганюка!» «Врешь!» – сказал бандит, однако руки убрал. «Вот брачное свидетельство!» Бандит, шевеля губами, с трудом прочитал документ, случайно оказавшийся у Вареньки в сумке, «Пардон, – сказал он затем и шаркнул ногой, обутой в рваный ботинок. – Ошибочка вышла. Ловим опасную преступницу, вот я и того… Позвольте вac проводить?» Но Варенька, оттолкнув его, бросилась прочь. Она не помнила, как добежала до ворот УВД и затем по коридорам – до своей квартиры. Перед ее глазами маячила светящаяся искренностью физиономия Ганюка, в ушах, казалось, вновь звучал его голос: «Все увидят, на что способен Евгений Грацианов!» Она видела всю глубину обмана, но ее чистая душа еще не могла вполне постичь чужую испорченность и подлость. «Я ему все скажу!» – шептала на бегу Варенька, как будто слова могли что–то изменить. Она распахнула дверь.