Текст книги "Сломанная вселенная (СИ)"

Автор книги: Андрей Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Только бы пережить еще один конец света и дождаться утра…

– И что потом?

– Я отправлюсь в царство Зла, – голос прозвучал уже более уверенно.

Последовал еще один вздох, только теперь – со стороны Философа.

– За ответом на сверхэрудированные загадки?

– За успокоением собственной совести. Я обещал принцессе Витинии сделать все от меня возможное для ее освобождения.

С минуту оба молчали, чтя тишину. Разговор явно исчерпал свои резервы и стал утомителен для обоих. Философ понимающе качнул головой и напоследок сказал:

– Ты похож на всех своих предшественников… Ну что ж, если у тебя все же это получится, помни: самые страшные враги в царстве Зла будут сидеть внутри тебя: это уныние и малодушие. Хотя сам я там ни разу не был, но данную истину знаю наверняка.

– Спасибо вам за все!

Разговор разрешился мажорным аккордом. Максим, следуя уже по знакомой тропинке, несколько раз оборачивался и махал рукой. Господин Философ долго провожал его взглядом. Он был польщен тем, что его знания и научные труды кому-то оказали услугу.

Приближающийся вечер являл свои первые симптомы. День уже не был столь ярким и теплым. Солнце повисло над горизонтом Будущей Бесконечности и, устав от дневного поприща, отяжеленное надвигающейся дремотой, опускалось все ниже и ниже, пока не вонзилось одним острием в край земли. Около него темнели три серых облака, точно три телохранителя, следуя за ним по пятам. Они начали исчезать вместе с солнцем, сопровождая его в мир полного сумрака, а мир, оставленный ими, становился невыразимо хмурым и печальным.

На небе уже прорезались облики светлых линий, которые выглядели тем отчетливее, чем больше сгущалась холодная тьма. Ничтожно-слабая люминесценция этих загадочных линий практически не влияла на господства сумрака, но делала их достаточно различимыми для невооруженного глаза. Это странное явление, посылаемое вечерним небом, будоражило фантазию и наверняка породило множество мифов и легенд. Действительно, какова природа этих линий? Может, какие-то религиозные символы? Или извилистые трещины небосвода, через которые просачивается свет? Наверное, и господин Философ далеко не вездесущ в познаниях, поэтому многому в мире суждено остаться вечной молчаливой тайной…

Максим неторопливо шагал возле разговорчивой речки, вслушиваясь в ее голоса и вглядываясь в еще не потухшее Мироздание.

– Неужели все повторится снова? И так – без конца…

Его собственный голос, словно преломленный сумраком, стал каким-то пугающим. Он уже хорошо знал всю последовательность предстоящих апокалипсических событий – тех событий, вмешаться в которые бессильны как живущие на небесах боги, так и обитающие немного ниже волшебники. Ведь и те, и другие являлись лишь пылинками во вселенской буре, ломающей устои пространства и времени. Сейчас с минуты на минуту должен подуть сильный ветер, затем начнется медленное искривление пространства, ветер обернется ураганом, все круша и уничтожая, и мир под действием никем так и не понятой силы станет сжиматься в точку. Неизбежность предстоящей катастрофы вызывала в его душе какой-то пассивный фатализм. Уже не было прежних страхов и беспокойств, не было недоумения, смешанного с отчаянием: от этих чувств остались лишь слабые отголоски. Странно, но теперь Максим почти равнодушно взирал на гибель вселенной, как спокойно смотрит ребенок на большую сломанную игрушку, уверенный, что завтра родители купят ему новую – точно такую же.

Но зато в эти минуты, когда по воздуху летели камни, обломки деревьев, мириады безжалостно сорванных лепестков, когда проснулось Чудовище Всеобщего Разрушения в образе невидимого дракона, из пасти которого и пришел этот ураган, – под оглушительный вой и грохот того, что у нас называется концом света, под рев взбесившихся стихий – именно в эти минуты тотального кошмара он признался себе, что любит принцессу своей юной, пылкой, необузданной и безрассудной любовью.

…тем временем Мироздание продолжало сжиматься. Вот оно уже стало диаметром чуть больше человеческого роста, потом – размером с игральный мяч… с горошину… с песчинку… с атом водорода… затем его размеры достигли элементарной частицы – электрона, пока не выродились в абсолютный ноль – точку, поглотившей собою всякую жизнь…

Глава минус четвертая

Идеальная темнота… В ней – абсолютное молчание, а в молчании нет ни надежд, ни ожиданий, ни вообще каких-либо ощущений.

Но, несмотря на отсутствие надежд и ожиданий, явился свет.

Рождение мира повторялось каждое утро в той же неизбежной последовательности. Яркость света со временем гасла, открывая уже знакомые образы и предметы бытия: лес, поля, реки, раскинувшееся над головой полотно синевы.

Максим снова стоял в Центре Мироздания и пристально смотрел вдоль оси – Х. Справа от нее, на территории Смешанного царства, еще подавала признаки хоть какая-то жизнь: встречались деревья, правда, низкорослые, также росла трава, о чем можно было судить, глядя на переливающиеся цвета зелени. Он даже увидел вдали какое-то озеро в виде маленького пятнышка синевы, как будто осколок неба упал на землю. Но с левой стороны от оси – лишь мертвые угрюмые пески, которые ближе к горизонту становились совсем черными и какими-то… зловещими. Изредка взор натыкался на скрюченные деревья цвета ночи – они стояли словно обугленные. Буд-то в царстве Зла какое-то другое солнце – жаркое, палящее и все испепеляющее… А само царство Зла – есть пустыня отчаяния, место всех проклятий и тревог, удел вечных страданий – незаслуженных, ничем не оправданных, но, к сожалению, неизбежных… Царство располагалось между Левой и Прошлой Бесконечностью и, как известно, было ограничено осями – Х и – Y.

Максим очень долго стоял в нерешительности. Нерешительность, в свою очередь, порождала безволие и томительно растягивала время. Страх, слабодушие, неуверенность в собственных силах – все это присутствовало в его сердце. Ведь он был человек. И слабости человеческие, разумеется, при нем. Нельзя сказать, чтобы он колебался: идти или нет. Решение давно было принято, причем – твердо и окончательно. Просто… просто сложно было сделать самый первый шаг. Проблема усугублялась тем, что он и понятия не имел, где находится это озеро Смерти, и в каком направлении вообще надо двигаться. Лишь открытость и незащищенность пустыни слегка способствовала его успеху. Озеро, какое бы ни было, легко было заметить на большом расстоянии.

Максим, все еще борясь с болезненным безволием, твердо сказал себе, что как только острие солнца выглянет из-за горизонта, он двинется в путь. Прошло не более двух минут, и пески стали созревать золотым цветом восхода, который успокаивающе действовал на душевные треволнения.

И вот, он совершил первые несколько шагов…

Это получилось!

Причем, без каких-либо затруднений. А отсюда сразу вывод – какой-то там мудреный закон о невозможности пересечения координатных осей, услышанный от Философа, выходит, на него не действует. Слегка ободренный этой мыслью и подавив в сердце последние колебания, Максим вдохнул полную грудь решимости и, ускоряя шаг, двинулся навстречу пустыне. Пески мягким покровом стелились под ногами и, поначалу даже казалось, приветствовали своего гостя. Ось Z осталась позади. Максим часто оглядывался и с некоторой тревогой следил, как она продолжает удаляться, становясь все тоньше – точно растягиваясь. Тревога нарастала тем больше, чем больше гасло искусственно созданное вдохновение, инспирированное лишь собственной волей – болезненной и сильно надломленной. Необходимо было чем-то поднять боевой дух. Он на ходу сочинил незамысловатую мелодию и принялся ее насвистывать, изо всех сил стараясь выглядеть веселым и беззаботным. Потом он взялся напевать куплеты из загадок, довершив их по своему усмотрению, так что сложилась целая песня:

 
«В сейфах памяти хранится,
В жизни оставляет след,
К нам оно не возвратится.
Это… дьявольский секрет!»
 

…зато в рифму. Далее:

 
«Шесть сестер зимой и летом
Врозь живут без расставанья,
Но одна пропала где-то.
Это… дурь без основанья!»
 

Максим даже испытал некоторое подобие творческого экстаза, пародируя легендарного сочинителя. С третьим куплетом, правда, как-то не клеилось. Рифма упорно не желала сотрудничать с плодами поэтического вдохновения.

Спустя некоторое время он понял, что и это вдохновение было искусственным и, как следствие, весьма непродолжительным. Песня быстро надоела, насвистывание мелодии уже начинало действовать на нервы. Никакие мысли, даже самые возвышенные, не возбуждали чувств. А надежда, несомненно еще присутствующая в душе, не давала прежнего ободрения… Творилось что-то неладное.

Максим внимательно поглядел на пустыню, потом – на свисающие сверху облака. И странное ощущение: обладая белесой голубизной, они в то же время казались бесцветными, мрачными и какими-то… ненужными.

А зачем вообще облака? Зачем пустыня? Зачем он сюда притащился? Есть ли хоть в чем-нибудь хоть какой-нибудь смысл?.. Подобные вопросы всплывали откуда-то изнутри, из самой трясины сознания, навевая крайнее угнетение духа. В душе словно что-то давило… Странное чувство, оно вызывает почти физическую боль, высасывая из тебя все силы, убивает всякое желание, парализует волю, повергает в апатию мозг, а мир вокруг делает серым и угрюмым.

Наконец он понял – это было УНЫНИЕ – то самое, о котором предупреждал Философ. Причем, уныние, не вызванное никакими внешними причинами, если не считать факта самого присутствия в этом проклятом царстве. Ведь ничего плохого или ужасного пока не произошло. Абсолютно ничего! Но какой кошмар стал твориться в душе! Будто внутри все гнило и кровоточило.

Максим уже не шел, а плелся по пескам, печально опустив голову. И, если б рыцарь был при своем полном обмундировании, его меч безжизненно болтался бы в свисающей руке, щит – наверняка уже потерян, конь – лежал где-то позади, кираса траурно поскрипывала, а отяжеляющий голову шлем с намертво опущенным забралом безвольно болтался бы из стороны в сторону. Он почти безучастно взирал на корчившиеся от боли карликовые кусты, сплошь черные, без единого зеленого листика, без малейших оттенков жизни. Жгло солнце, и он вскоре стал испытывать жажду, усугубляющую страдания. Все его помыслы и мечтания были уже не о принцессе и не о загадках, даже не о том, что делать дальше. Он молил небо о единственном глотке воды.

В испекшемся воздухе что-то зажужжало. Поначалу Максим подумал, что это банальные слуховые галлюцинации, столь обычные для такого душевного состояния, но жужжание стало сочетаться с каким-то мерцанием перед глазами. Вот, кажется, и первые жители пустыни… Это были большие летающие насекомые, в которых, если потормошить фантазию, можно было узнать огромного размера комаров. И предположение, увы, не являлось ошибочным.

Один из паразитов незаметно вонзился в обнаженную руку, и его черное продолговатое брюшко стало наливаться краснотой. Максим брезгливо шлепнул его ладонью и принялся отмахиваться от назойливых созданий. Особой боли они не причиняли, но многочисленные укусы вызывали во всем теле зуд. Затем он резко сорвался с места и, пуская из-под ног фонтанчики песка, побежал вперед, пока жажда и усталость не лишили его сил. Он остановился и, тяжело глотая воздух, поплелся дальше. На какое-то время маневр удался – туча комаров отстала, но не прошло и десяти минут, как воздух снова был наполнен тошнотным жужжанием.

Пустыня раскинула во все концы света свои бескрайние объятия. Центр Мироздания, если таковой вообще когда-то существовал, остался далеко позади. Ось Z все еще мерещилась в мареве разогретого воздуха. Теперь всюду: спереди и сзади, справа, слева, словом – в любом направлении одна и та же безрадостная картина: пески, коричневых оттенков барханы, напоминающие застывшие волны огромного желтого моря, да черные деревья, лишь изредка разнообразящие всю эту картину, привнося в нее еще больше печали и безжизненности. А главное – ни одного источника воды и ничего такого, что хотя бы обманчиво его напоминало!

Жажда вступала в свой апогей – хотя бы несколько глотков! Максим пристально всматривался в каждый уголок заколдованного царства, умоляюще глядел на небо, мечтая о каплях дождя даже более, чем об успехе всего путешествия. К месту или не к месту, в голове мелькнул трек какого-то четверостишия:

 
…но небо молчит, над моей головой
повиснув огромною мрачной стеной,
сокрыв и сияние звезд, и луну,
оно излучает лишь скуку одну…
 

Трек вспыхнул и тут же погас. На сердце была невыразимая тоска, за гранью которой уже начинается полное отчаяние. Принцесса… ее замок… какие-то глупые загадки… – все они стали лишь призраками. Уныние растворило в себе всякий пыл рыцарских подвигов. И Максим впервые начал колебаться: не повернуть ли назад?

К чертям бы эти загадки! Тем более, если Философ прав: все это самый настоящий вздор, созданный на горе дуракам, да на потеху тем, кто хоть немного способен на здравомыслие. Здесь не видать даже ручейка воды, не говоря о каком-то озере. Пройдет еще немного времени, как жара и усталость лишат его последних сил. Удрученный от жажды, он даже перестал замечать укусы комаров, которые в торжествующем ритуальном танце кружили над обессилившей жертвой. Все вокруг стало мрачным, бессмысленным, бесцельным…

К чему вообще жизнь?

Что толку от ее скоротечных обманчивых радостей?

Не есть ли жизнь – дорога, ведущая в эту пустыню вечных разочарований?

И впервые он стал мечтать о смерти… Смерти, воплощающей в себе покой, бесстрастие и свободу – три ипостаси настоящего блаженства. Вот они, тревожные симптомы суицида. А ведь путь только начинался…

Вдруг по всему поднебесью раздался отчаянный крик – дикий вопль, доходивший до хрипоты. Но это… был его собственный голос. Скорчившись от боли, он катался по песку, извергая безнадежные возгласы, от которых, казалось, содрогается все Мироздание. На ноге у него повисла какая-то тварь, мертвой хваткой вцепившись чуть выше ступни. В глазах начинало темнеть…

Преждевременные сумерки смерти, в лучшем случае – обморока.

Оглушенный собственным голосом и обезумевший от боли, Максим поглядел на свою ногу – та словно одеревенела – и увидел, что ее обхватили щупальца какого-то скорпиона. Во всяком случае, эта тварь на него была очень похожа. Сразу несколько жал вонзилось в тело, точно зажав его в капкан. Он попытался сорвать это чудовище с себя, но тем вызвал боль еще большую. Скорпион, почувствовав прикосновение рук, стал извиваться, а его жала, подобно крючкам, раздирали плоть, вызывая бешеную агонию во всем теле. Прошло несколько минут полнейшего ада. Сознание, казалось, вот-вот должно было отключиться. Каждая секунда, как ни пафосно звучит, тянулась словно вечность. Душа готова была броситься куда угодно: в огонь, в воду, в бездну, только бы вырваться из тела.

Проснулась острая жажда смерти. Скорей бы все кончилось!

– Я скоро сойду с ума! – кричал Максим, умоляя пустыню смиловаться над ним.

Возможно, из жалости, но скорее – просто от насыщения скорпион ослабил хватку и скрылся в песках.

– Назад! Только назад! – едва почувствовав себя свободным, несчастный рванулся к Центру Мироздания. – К черту все эти подвиги! Я для них не создан!

Наконец-то прозрение, хотя и запоздавшее… Хромая на одну ногу, он бежал от палящего ужаса и собственного страха, не понимая впрочем, что и тот, и другой находятся у него внутри, а не в каком-то месте пустыни. Паническим взглядом он смотрел себе под ноги, дабы случайно не наступить еще на какую-либо гадость. Но уже очень скоро ему пришлось остановиться.

Внутри все опустилось…

Впереди стояли шестеро. Неважно – кто, неважно – что, неважно даже – откуда. Достаточно было интуитивно почуять исходящую от них враждебность. Все они были в белых ризах, с масками на лицах и обнаженными мечами в правой и левой руке. У всех шестерых были выколоты глаза, а из глубоких глазниц прямо по маскам текла на землю кровь.

Так или иначе, путь назад был отрезан.

Вверху вдруг сверкнула молния, на миг затмившая свет солнца, пески под ногами задрожали, и один из них заговорил всесотрясающим басом:

– Чужак! Ты не здешний! Ты не из Вечноумирающих! Ты – чужак! И мы предлагаем тебе выбор: просто выбери свою смерть. Или ты погибнешь в поединке с одним из Нас, или вернешься в пустыню и там погибнешь от жажды и беспощадных тварей. Итак, что скажешь?

Максим еле держался на ногах. Вид этих высокорослых верзил, ядовитый блеск отполированных мечей, да и сам голос, способный сломить чужую волю, делали его отчаяние каким-то истерическим.

Он вдруг разревелся.

– Сжальтесь надо мною!

Одна из масок снова зашевелилась:

– Не думай, что слезы вызовут у Нас жалость, они еще больше раздражают Нас! Ненавижу хныкающих слюнтяев! – говоривший несколько раз махнул рукой, разрезая вязкий воздух, и над Мирозданием пронесся свист стали, готовой к закланию жертвы.

Потом другой из Них залез в свой карман, вынул оттуда собственный глаза и положил их на свою ладонь. Глаза несколько раз моргнули и пристально уставились на Максима. Маска зашевелила мертвыми губами:

– А… вижу его… ничтожное жалкое создание! Позвольте мне убить его.

Максим понял, что находится между двух огней, растерянный и недоумевающий, который из них будет жечь сильнее. Наконец он робко произнес:

– Я ухожу… ухожу.

Медленно, неуверенно, но он снова удалялся в глубь этого песчаного ада, изредка оглядываясь назад. Они его не преследовали, неподвижно стоя на месте, словно обратившись в мраморные изваяния. Их лица, скрытые белыми гипсовыми масками все без исключения были направлены в разные стороны, и ни единого движения. Только красные струйки крови из пустых глазниц. Невозможно было понять: смотрят они куда-нибудь или стоят в задумчивости, да вообще – живы ли они?

Находясь в состоянии стресса, Максим все-таки нашел в себе силы задаться вопросом о количестве незнакомцев. Ведь их было шестеро… Не связано ли это как-то с загадкой о шести сестрах? Ну, уж на сестер-то они не походили даже отдаленно. Может, их женихи?

Пустыня способна была уничтожить одним своим видом. Бескрайняя, беспощадно-жестокая и безмерно-скупая она убивала всякую надежду: ни воды, ни пищи, ни тени, где можно было б спастись от палящего солнца. Максим брел и брел, чувствуя, что мир, отравленный парами смердящего опустошения, расплывается у него перед глазами. Укус скорпиона да встреча с этими безликими убийцами поначалу подействовали на него отрезвляюще, сбросив апатию и придав новых сил. Но это не длилось долго. Уже очень скоро все вернулось на место: и страшная жажда, и озлобленные комары, и в буквальном смысле до боли знакомые скорпионы, как передвижные мины ползающие под ногами, от которых он шарахался как от термоядерных бомб. На душе была настоящая мясорубка, перемалывающая все внутри жерновами отчаяния и безнадежности.

Сквозь туман в глазах Максим заметил вдали нечто чернеющее и пока еще неопределенное по форме. Сначала он подумал, что это, если не откровенный мираж, то, возможно, заросли мертвых кустарников, хотя до сего места они встречались только поодиночке. По правде сказать, ему было все равно, но так как его бессмысленный путь лежал куда угодно, он все же решил приблизиться и посмотреть. В душе, как и прежде, плескалась эмульсия самых тошнотворных чувств. Эмпирическое восприятие окружающего мира выродилось до банальной боли во всем теле. И вот это тело, не способное ощущать уже ничего, кроме собственной боли, вяло куда-то плелось…

Подойдя чуть ближе, Максим подумал, что впереди какая-то деревня или просто маленькое селение. Уставшие глаза еле различали некое подобие городьбы и маленьких домиков. Он насторожился… Встреча с жителями этого царства не сулила ничего доброго. Лишь одна единственная мысль не позволила ему свернуть с пути: может, у них есть вода? Жажда порой становилась невыносимой, жгла тело и помрачала разум. Иногда Максим закрывал глаза и представлял себе холодный родничок, весело журчащий между скал. Но как только иллюзия растворялась, хотелось просто завыть в поднебесье.

Когда он подошел еще ближе, то зло сплюнул.

Иллюзия насчет деревни исчезла, как и все родники.

Это было кладбище.

Облаченные трауром могилки тянулись ровными рядами, подобно улицам, и действительно издали могли напоминать некую вымершую деревню. И красивая городьба и маленькие калитки: все как в мире живых. Даже цветы, наверняка искусственные, по цветовой гамме были намного ярче, чем все то, что встречалось в пустыне до сего места. Над кладбищем витал какой-то праздничный траур (во словосочетание!). Каждая могилка была ограждена частоколом железных прутьев. Надгробные плиты, памятники – все как полагается. Почти всюду росла черная трава: в бескрайней пустыне и ей-то обрадуешься как родной. Воздух вокруг был пропитан отвратительными миазмами и запахом разлагающихся трупов, от которых проснулась тошнота. Имелась, впрочем одна странность: некоторые гробы не были закопаны в землю, а стояли на поверхности. Может… просто еще ожидали своих хозяев? Все они были из камня и больше напоминали собой маленькие склепы с откидными крышками. Смерть, царившая здесь, либо задремала, либо сама умерла, отчего всюду чувствовалась безмятежность, спокойствие, тишина…

Максим вдруг испытал странное, казалось, совершенно неуместное чувство – зависть. Да, именно! Он завидовал этим отлучившимся созданиям, уже недоступным для земных тревог, для которых покой теперь являлся вечным пристанищем, а безмолвие – надежным саваном покрова. Все они стали неуязвимы для скорбей. Здесь уже нет боли и переживаний в той же степени, как нет радости и торжества. Нет ни хорошего, ни плохого. Вообще НИЧЕГО. Здесь некому даже об этом вспомнить, кроме как живым, случайно забредшим сюда.

В глубоком философском унынии Максим послонялся туда-сюда, потом, сам не зная для чего, открыл одну калитку и робко вошел внутрь. На могильной плите была какая-то надпись, размытая волнами времени, так что ее невозможно уже прочесть. Усталость цепями тянула к земле, и он чувствовал, что вот-вот свалится с ног. Гроб бросал на траву небольшую полоску тени. И, спасаясь от солнечных лучей, Максим рухнул прямо на эту тень, жадно заглатывая воздух и совершенно не представляя – что делать дальше.

Но дальше все произошло само собой. Раздался протяжный, почти мелодичный скрип, затем внезапный грохот – упало что-то очень тяжелое, причем, совсем рядом.

Он вскочил на ноги. Недоумение и страх вызвали всплеск каких-то резервных сил. И тут же он понял, в чем дело: гроб стоял на неровной поверхности, перекосившись набок. Его крышка от тяжести съехала в сторону и рухнула на землю. Вот и все, и нет причин для паники. Но открывшаяся картина отравила взор. Покойник, наполовину изъеденный червями, лежал, оскалив желтые зубы, и открытыми глазами безжизненно смотрел в центр неба. От его одежды остались одни лохмотья, и сейчас было абсолютно не понять, кем он был при жизни: царем ли, рабом ли или занимал среднее положение между тем и другим. Впрочем, наиболее правдоподобная версия – он являлся воином, так как в каждой руке у него зажато по кинжалу, две из которых сложены на груди, а две другие – вытянуты по швам. Кое-где на кистях рук плоть уже совсем сгнила, и стали видны обнаженные серые кости. Единственное, что хорошо сохранилось – это волосы, их серебристый цвет и ровная аккуратная укладка.

Резкое зловоние отравило все вокруг. Максим почувствовал резкую тошноту и стал пятиться назад.

Скорее бы отсюда уйти! Мысль проста, но разумна. Он уже решил покинуть это омерзительное пристанище, но тут подумал об одной вещи: в руках у покойного были кинжалы, то есть оружие, а оно вполне могло пригодиться в борьбе со всякими порождениями пустыни, в частности – с этими ползучими тварями скорпионами. Поборов отвращение и брезгливость, Максим заставил себя снова приблизиться к могиле и робко протянул руку…

– Извините, сударь… но вам это уже не понадобится… – бессмысленно прошептали его губы.

Когда его рука соприкоснулась с рукой усопшего, он вздрогнул. Но все же вытащил один кинжал, напоминающий кривой ятаган, а скорее – и являющийся им. Мертвец при этом послушно (почти услужливо) расслабил кисть. Не в силах больше выносить его присутствие, Максим быстро зашагал прочь, ускоряя шаг и удаляясь от подхлестывающего сзади страха.

– Ты вторгся в мои кошмарные сны!!! – голос, посланный вдогонку, был настолько громким, словно кто-то говорил в рупор.

Максим вздрогнул и обернулся. Неосознанно, рефлекторно, как будто его заставили вздрогнуть и обернуться силы извне. Воля уже практически бездействовала. Панический ужас прошел насквозь душу, в полупотухшем сознании сверкнула ядовитая молния. Все тело налилось свинцом: руки, ноги, даже язык. Он стоял, долгое время не в силах ни пошелохнуться, ни что-либо произнести. А тот, кто выдавал себя за мертвеца, продолжал лежать на своем месте, только теперь взор его стеклянных обесцвеченных глаз был устремлен прямо в незваного гостя.

– Мне снились такие изящные кошмары! Такие мучительные страдания! Я смаковал каждый миг своей агонии!.. Но тут пришел ты! ТЫ! Тот, кто это разрушил!

Труп, похоже, слегка пошевелился. Улегся в гробу поудобнее, перекатившись на бок, и продолжал:

– Но все это я бы стерпел и простил. – Полусгнившая челюсть двигалась в такт словам, и теперь уже не оставалось сомнений: говорило именно то, что лежало там внутри. – Ты, наглец, еще и ограбил меня!

Тело вновь зашевелилось. Руки с обрывками свисающей плоти медленно приподнялись и ухватились за борта каменного гроба. Покойник, судорожно подергивая суставами, пытался принять сидячее положение. Попытки с третьей ему это удалось. Какое-то время он просто молчал и глубоко вдыхал в себя воздух, наверное, совершенно забыв его вкус, затем внимательно осмотрелся вокруг и слегка пожмурился от непривычных солнечных лучей. Вид родной пустыни вызвал на его омерзительном лице улыбку, которая вряд ли чем отличалась от гримасы ужаса. Потом он резко вскочил на ноги. Могильные черви сыпались с его ветхой одежды и, извиваясь по песку, расползались в разные стороны. Едва его взгляд встретился с глазами Максима, как тут же заискрился от гнева. От одного только взгляда душа повергалась в жар, а тело обдавало леденящим холодом. Ужас был столь сильным, что даже жар и холод становились неотличимы друг от друга.

– Я никогда никого понапрасну не убивал, но всегда готов защитить свою честь в законном поединке! – кому принадлежала эта реплика, ясно без лишних слов.

Наш отважный путешественник, доблестный рыцарь, спаситель прекрасных дам – называйте его какими угодно титулами, но сейчас он стоял жалким и несчастным, понурив голову и онемев от предательского страха. До его сознания наконец дошло, что мнимый покойник в состоянии говорить, передвигаться, а следовательно – и драться. Хотя бы из уважения к здравому рассудку следовало как минимум удивиться и крикнуть на всю округу: «такого просто не может быть!». Но к здравому рассудку здесь, видно, не осталось никакого уважения. А все чувства, в том числе и чувство удивления, были давно поглощены унынием.

Впрочем, уже не оставалось времени на философское осмысление происходящего. Бессмысленно кричать, что это абсурд. Как, впрочем, бессмысленно кричать что-либо вообще. Приближался, как это там называется… хоррор-экшн. Ему предлагали бой, а достаточно было лишь порывистого ветра, чтобы свалить его с ног.

Что ж, погибнуть в честном поединке менее позорно и даже менее мучительно, чем бесконечно долго вымирать от жажды и усталости. Эта мысль должна бы хоть как-то успокаивать, но успокоение не приходило. Покойник принялся махать руками, в трех из которых находилось оружие, и медленно приближался.

Бежать?.. Едва ли хватит сил.

Может, поговорить с ним? Как-никак бывшее разумное существо.

Уже поздно. Один клинок, сверкнув на солнце и издав нечто среднее между шипением и свистом, вонзился Максиму в левое плечо. Струйка багряной крови побежала по телу, и одежда местами стала покрываться красными метастазами. Возможно, это и вывело его из состояния оцепенения. Надо было что-то предпринимать. Он тоже неумело взялся махать своим ятаганом, действительно сворованным, но это сейчас было единственным средством хоть какой-то защиты. Впрочем, сопротивлялось только лишь тело Максима. Мозг был полностью отключен, и думал ни о чем. В бою, с его стороны, участвовали одни рефлексы, но не разум.

Странное зрелище – бой живого и мертвого. А странность заключалась в том, что по ходу самого боя трудно было уразуметь – кто же из них живой, а кто мертвый. Обитатель каменного гроба играючи дразнил Максима своими выпадами, так что кинжалы, разрезая сгустившийся воздух, часто свистели над самым ухом, перед глазами, изредка оставляя красные полосы на коже. И тот сразу понял, что покойник блефует. Он мог бы лишить его жизни в любую секунду без малейших для себя проблем, но, желая растянуть удовольствие триумфа, играл этот спектакль. Бой с его стороны чем-то напоминал ритуальный кабалистический танец восставшего из праха зомби. Он подпрыгивал, кружился вокруг своей оси, выкрикивал что-то нечленораздельное.

– Знаю, чужак! Ты нездешний! Ты – не из Вечноумирающих! Ибо ты – чужак! Изгой для нашего царства!

Наверное, несколько веков не смазанная дверь скрипит более мелодично, чем этот отвратительный голос. Тем не менее, Максим тоже пытался наносить удары, результатом чего вся его правая рука была уже залита кровью. Глупо надеяться убить уже убитого, но отвоевать себе лишние секунды жизни и, если уж погибнуть, то хотя бы с честью – это единственное, о чем можно теперь мечтать.

Бой, если к данному зрелищу подходило это слово, что-то явно затягивался. Весь воздух уже пропитался свистом стали и запахом мертвятины, заглушающим привкус свежей крови. Пески внизу стали краснеть. И снова раздался этот тугой надгробный голос:

– Чужак! Ты дорого поплатишься за то, что вторгся на территорию нашего царства! Ведь я знаю, откуда ты… Ты пришел оттуда, где правит добро. Вы, изнеженные и избалованные слюнтяи, привыкли к одному блаженству. Вам по нраву радость и веселье, покой и тишина… Так вкуси же теперь остроту страдания! Насладись вкусом собственной крови! Воспари на чувствах страха и отчаяния! – после этих слов покойник с посиневшим от злобы лицом нанес ему три серьезные раны в грудь, совершив внезапную эскападу. – Да будут благословенны координатные оси – Х и – Y, заключившие в свои объятия все зло Мироздания! Да будут процветать симметричные добру чувства – ненависть и страдания!

Максим знал, что теряет силы и максимум сумеет продержаться еще пять минут. Он постоянно отступал, а противник теснил его в любую сторону, куда только хотел. В глазах уже все поплыло: клинки, четыре движущиеся руки, омерзительное лицо, мертвое небо, серые облака – все сливалось в единую мерцающую массу, затянутую туманом нереальности. Максим уже совсем беспорядочно и бесцельно махал собственным оружием, так что умудрился пару раз ранить самого себя. Смерть пока еще витала где-то в стороне и бесстрастно наблюдала за поединком собственного детища и незваного вторженца из мира живых.