Текст книги "Сломанная вселенная (СИ)"

Автор книги: Андрей Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Философ принялся с каким-то профессиональным смаком разглядывать стопку пухлых исписанных тетрадей. И, если бы Максим хорошо разбирался в дифференциальных и интегральных исчислениях, он, возможно, тоже заинтересовался бы этими научными манускриптами. Прошла минута, и проникновенный голос Философа вновь встревожил непродолжительную тишину:

– Есть еще две симметричные области, образованные осями Х, – Y и – Х, Y: это так называемые Смешанные царства, где ведется извечная борьба добра и зла. Жизнь там более разнообразна – есть блаженство, есть и страдания, есть жестокость, имеется и милосердие, в следствии чего там идут бесконечные войны между их обитателями: побеждают то одни, то другие. И так без конца… Ни один из жителей Мироздания не в состоянии пересечь какую-нибудь координатную ось и очутиться в другом секторе – это тоже закон, теоретически не совсем понятный, но практически проверенный.

Слушая мудреца, Максим включил память, и она подобно магнитной ленте записывала каждое слово, каждое движение мысли, даже интонацию, неким подтекстом сопровождающую эту лекцию. Потом ленту можно будет перемотать и прослушать заново, чтобы еще раз все переосмыслить. Но уже теперь ему многое становилось понятным. Туман мучительной неясности стал заметно редеть и, пробивающиеся сквозь него лучи живительных знаний, согревали душу и успокаивали рассудок. А Философ говорил дальше:

– Кстати, ты знаешь легенду о Свихнувшемся дереве?

– Это то самое дерево… ствол которого закручен в большую спираль? Неподалеку от Центра Мироздания.

– А хоть раз задавался вопросом: почему оно такое?

Максим пожал плечами. Пытался родить из себя какую-то стройную гипотезу, основанную на математических уравнениях, но так ничего и не вышло.

– Наверно, на него сверху что-то тяжелое положили, вот оно и росло в каких попало направлениях…

– Бред. Это самое первое дерево, появившееся в Мироздании. Представь себе: уже существовали координатные оси, земля, начинала расти первая трава и… одно-единственное дерево на всю вселенную! Стройное и высокое, с прекрасными ветвями, но… Это было так давно… В те времена физические законы еще окончательно не сформировались, были шатки и неустойчивы. Флуктуации пространства всюду носились по поверхности, круша всякую гармонию. И вот, из царства Зла поднялся Вихрь пространства, который закрутил ствол этого дерева в спираль. Так оно и осталось до наших дней…

– Мне бы такое и в голову никогда не пришло, – скромно заметил Максим.

– Но думаю, что основная прелесть, иначе сказать, основной пафос Мироздания состоит в том, что здесь помимо физических законов и привычных науке сил гравитации есть еще своеобразная сила желания, присущая только мыслящим существам и происходящая из области ментальных взаимодействий, так мало изученных мудрецами.

– Чего-чего?

– Представь себе, если б в мире действовали лишь одни физические законы – тогда нас всюду окружала бы холодная логическая закономерность, последовательность неизбежных событий, которые можно заранее рассчитать и предвидеть. Сила желания способна на многое, а главное – она способна делать мир более непредсказуемым и загадочным… Давай с тобой проведем небольшой эксперимент. – Философ взял железную кружку и выплеснул оттуда остатки некой жидкости, затем поставил ее на стол, сказав: – Проведем сеанс телекинеза. Пожелай, чтобы эта кружка передвинулась с одного края стола на другой. Просто мысленно представь, как это происходит.

Максим включил воображение и приказал кружке двигаться. Та послушно начала перемещаться, слегка подрагивая от неровной поверхности.

– Достаточно, а теперь пожелай, чтобы… допустим, чтобы стол прошел сквозь каменную стену и вернулся назад.

Максим дал и это приказание, но абсолютно ничего не произошло, словно в технике волшебства что-то там сломалось.

– Увы, друг! Сила твоего желания очень слаба. Да и мне, впрочем, не дано от этого возгордиться. Но в Мироздании есть некоторые жители, у которых эта сила в десятки и сотни раз превосходит нашу. Мы их называем волшебниками. Передвинуть этот стол хоть на границу Левой Бесконечности, а нас с тобой обратить в каменные изваяние для них не составит труда. Да что там! Некоторые из них повелевают погодой или могут прямо из воздуха сделать целый дворец. Волшебники есть во всех четырех секторах Мироздания, и в царстве Зла, и в Смешанных царствах, но спешу тебя заверить, что только здесь ни один из них ни при каких обстоятельствах никогда не употребит свою силу тебе во вред.

Максим задумался. Упоминание о каких-то дворцах вызвало у него ассоциацию мрачного замка, виденного совсем недавно и поглотившего грезы его рыцарских подвигов. Он спросил:

– А тот замок, где заточена принцесса Витиния, тоже воздвигнут каким-то волшебником?

Впервые лицо Философа выглядело несколько растерянным.

– По большому счету этого никто не знает… Существует легенда, в которую не очень-то верят, но если хочешь, я тебе ее расскажу.

Максим кивнул. Не было никаких причин отказываться от тайны мрачного замка, который он вроде как грозился разрушить… или просто мечтал разрушить… Скорее даже так: мечтал погрозиться.

– Легенда следующая: в нашем царстве Добра некогда жил один из волшебников, его звали то ли Тиндан, то ли Тиотан… Ну, неважно, назовем его Тиотаном. Он, как обычно восхваляют главных героев всякой легенды, обладал всеми дарами природы: и красотой внешней, и красотой внутренней, и мужеством, и силой. Но самое важное – он был исключением во всем Мироздании и обладал способностью недоступной никому другому. Представь себе, он мог беспрепятственно перемещаться по всем четырем секторам, минуя координатные оси. Так вот, наступил момент, когда ему наскучило царство Добра, и он переселился на жительство в смежный сектор. Оправдывая свое бегство, он выдумал интересную философскую тираду, в которой утверждал, что жизнь в постоянном райском блаженстве – снобизм и застой. Это, по его мнению, не жизнь, а прозябание. Никто, утверждал он, не сможет испытать истинного счастья, не изведав прежде страданий и скорбей. И истинное блаженство имеет цену лишь в контрасте с риском, борьбой и многими переживаниями, что ведут к этому блаженству. Потом он решил удалиться в одно из Смешанных царств, чтобы всю оставшуюся жизнь провести в борьбе со злом. Но увы! Здесь в нашей сказке пафос заканчивается и начинается настоящая драма: он сам заразился частицей этого зла, что хорошо будет видно из его последующих действий. Принцесса Витиния в то время была еще маленькой девочкой, но уже тогда в ней легко предугадывалась будущая королева красоты и грации. Говорят, Тиотан попросил ее родителей, чтобы обручиться с ней, но те глядели на него как на предателя и ответили резким отказом. Вот тут-то и проявился его новый характер. Родителей своим волшебством он превратил в два тополя, растущих у реки. Ты сможешь увидеть эти тополя, если пройдешь еще минут двадцать в сторону гор. Они растут так близко друг к другу, почти касаясь стволами и переплетаясь ветками, что в них и на самом деле можно заподозрить двух супругов. Ну а что касается принцессы… Тиотану жалко было отбирать у ней жизнь, и он по принципу «так не доставайся же ты никому» обрек ее на вечное заточение в замке, построенному также по собственному волшебству. Тут, правда, у него возникла некая проблема. Ведь в царстве Добра страдания невозможны, а пересечь одну из координатных осей и очутиться в другом секторе Мироздания принцесса, согласно закону, не могла. Тогда Тиотан выстроил замок прямо на оси Y, так что он захватывал одновременно и нашу территорию и область Смешанного царства, где зло и добро могут уживаться вместе. И принцесса оказалась в плену – ведь всякий доступ к ней ограничивался колдовством и сторожевыми псами. Многие наши волшебники пробовали разрушить это колдовство, но тщетно. Наверняка Тиотан, если таковой на самом деле существовал, был самым могущественным из них. Впрочем, для принцессы он все же оставил слабую надежду на спасение – ее единственное, пожалуй, утешение. Движимый остатками собственного милосердия, он тогда и придумал эти три загадки…

Тут Философ замялся, и немного позже Максим понял – почему. Ему, увенчанному мудростью как сединою, было крайне неловко признаваться в своем бессилии разрешить эти маленькие четверостишия. И, как бы извиняя свою слабость и успокаивая негодующее самолюбие, он продолжал:

– Понимаешь… я слишком много был занят научными трудами и мне некогда было размышлять над какими-то загадками свихнувшегося колдуна, которому невесть какая глупость могла прийти в голову. К тому же, повторяю, это всего лишь легенда, народное предание, которое мало кто воспринимает всерьез…

– Все может быть, – согласился Максим, – но проклятый замок существует – это факт. Он заколдован, и доступ к принцессе со всех сторон отрезан – это тоже факт, только более зловещий. Если существует следствие, то должна быть и причина.

Философ сильно наморщил лоб, так что математические формулы на его коже стали видны более отчетливо, потом вдруг резко встал с места и принялся копошиться в стопке пухлых тетрадей. Раскрыв одну из них, он мокнул перо в чернильницу и спешно принялся что-то там писать. Максим только потом понял, что к текущему разговору этот странный эпатаж не имеет никакого отношения, так как мудрец скороговоркой произнес:

– Извини… мне вдруг пришло в голову решение нелинейного уравнения шестой степени… Представляешь, два года над этим бился! А решение пришло сейчас. Внезапно. Неожиданно. Просто залетело в голову… Я сейчас…

Минуты две Философ старательно выводил в тетради некие математические каракули, потом отложил ее в сторону и облегченно вздохнул.

– А что… такое уж важное уравнение?

– Оно описывает неевклидовые поверхности шестимерного пространства! Это такая экзотика! Ты и представить себе не можешь… Ну, ладно. Возвращаемся к твоей теме. Конечно, ты прав. В своих рассуждениях мы должны допускать вероятность разного рода предпосылок рассматриваемым событиям, поэтому вполне возможно, что легенда имеет весомую долю истины. Но согласись, эти загадки до того аморфны и неконкретны… я бы сказал – просто бестолковы, что каждая из них допускает множество различных вариантов ответа. Ну, например, вот эта загадка:

 
" В сейфах памяти хранится,
В жизни оставляет след,
К нам оно не возвратится.
Это… "
 

Интересно, что же это может быть?.. Да все, что угодно! Отдадимся холодной беспристрастной логике и подумаем над смыслом четверостишия. Итак, нечто хранится в нашей памяти, а там мы найдем многое: любовные воспоминания, образы прошедших событий, своих друзей, лес, реки – то есть впечатления, испытанные на протяжении жизни, словом – почти все Мироздание. Естественно, назад прошлого не вернуть, оно гибнет, «в жизни оставляя след», как говорится во второй строчке. Разве не понятно, что у этой загадки мириады ответов. Скажи первое, что придет тебе на ум, да еще в рифму, и ты убедишься, что противоречия нет.

Максим и впрямь решил закончить четверостишие первой попавшейся рифмой, и на ум пришел дурацкий «газовый пистолет». Бррр… Бред какой! Но с ходом мысли Философа он в целом согласился, а тот, дабы сделать свои рассуждения более обоснованными, продолжал:

– Ну, давай рассмотрим еще одну:

 
" Я до минус трех считал,
В том была необходимость.
И, взглянув вокруг понял,
Что наш мир… "
 

– Ну, и что же наш мир?! – спросил Максим, наивно полагая, что ответ вот-вот вырвется из уст мудреца.

– Нашего таинственного сочинителя загадок, который терпеливо сумел досчитать до минус трех, вдруг озарила какая-то мысль о целом мире – кто знает, может, он придумал для него свое название или предрек его судьбу, а может, просто высказал личные впечатления от всего, что его окружает… Ну, скажи мне, на основании чего я должен вычислять безудержную игру чьей-то фантазии? Опять-таки, он мог взять любое слово в рифму со второй строчкой (а таких слов тысячи), и как же мне узнать ответ? Может, наш мир в его представлении называется Неделимость, Отчаянная Решимость иль С Чем-То Там Несовместимость? Это все равно, что загадать в уме многозначное число, а потом с надменным видом ходить и заявлять: «а вот и не догадаетесь, что это за число!». Понимаешь?

Максим и с этим не мог не согласиться, так как выводы были очевидны. Вот она, холодная рассудительность с жалом змеи: завораживает тебя красотой своих слов, а затем выпрыскивает яд убийственной обреченности.

– Да… все так неясно, запутанно… Но увы! Принцесса страдает! И эти загадки, не знаю уж насчет их достоверности, но они для нее являются единственным шансом обрести свободу.

– Именно поэтому многие из чувства сострадания, жалости, а нередко – и пылкой любви, принимали на себя подвиг интеллектуальных состязаний с Неизвестностью, днями, а то и неделями ломая себе головы над загадками. Никто, конечно, не признавал себя побежденным, но утомившись от непрестанных дум и ослабев волей, все откладывали решение этой проблемы на неопределенное будущее – и это фактически было поражением. Как выразился бы наш поэт: «тяжело раскрыть секрет, где секрета вовсе нет». Впрочем, имеется еще один способ разгадать эти магические ребусы. Но это уж совсем нереально…

Максим насторожился, и как-то по-новому в его глазах засверкали слабые отблески дневного света на сырых стенах пещеры. Философ без труда заметил его возбуждение, слегка погладил свою жидкую бородку и тут же поспешил пояснить:

– Да все из той же легенды… Говорят, ответы на загадки находятся в царстве Зла. Тиотан, видимо, одержимый желанием, чтобы его сокровенная тайна имела хоть какой-то выход, написал на пергаменте свои четверостишия в законченном виде и закупорил в трех бутылках, пустив их плавать в озеро Смерти. Ходят слухи, что такое озеро действительно существует где-то в глубине симметричного сектора Мироздания. Вот и вся информация.

Максим нервно глотнул слюну.

– А… разве не стоит попробовать?

Философ печально поглядел на своего юного собеседника, этот взгляд сочетал в себе недоумение, легкую тоску и что-то еще, что было трудно понять и почувствовать. Его треугольный глаз несколько раз моргнул, а потом пришел ответ:

– Тут и пробовать нечего! Зря я тебе это сказал, потому как вижу – в твоей душе поселилось очередное ложное обольщение. Ну, рассуди сам: во-первых, как ты можешь верить в обыкновенный миф? Но если все же допустить, что он основан на реальных фактах, вспомни элементарное правило: никто из нас не в состоянии пересечь координатные оси и оказаться в другом секторе… Хорошо, предположим невозможное – каким-то чудом и это удалось, но ты даже не в состоянии вообразить себе те страдания, что придется перенести любому, кто окажется в царстве, где правит одно зло. И потом – где искать озеро? Сохранились ли еще бутылки? Беспощадные силы тьмы уничтожат тебя, едва ты ступишь на их территорию – так что некогда будет даже заняться поисками… А теперь подсчитай, сколько практически невыполнимых условий должно быть выполнено, чтобы достигнуть желанного результата! Я понимаю, что на горячую голову, хмельную от бурлящих чувств и оглупевшую от неспособности видеть вещи такими, каковы они есть, все эти проблемы могут показаться вздорными и малозначительными, а море, как говорится, по колено… Но прислушайся к голосу умудренного опытом старца, скромного анахорета, бедного плотью, но богатого духом и знаниями: многие, очень многие до тебя пытались и вторгаться в царство Зла, и собственноручно освоить высшее волшебство, крутили как ребусы эти загадки, даже пробовали разрушить замок стенобитными машинами… Результат тебе известен.

Философ подбирал самые изысканные доводы, чтобы уничтожить в душе Максима последние признаки надежды на спасение принцессы. Не со зла, конечно, а из самых благородных побуждений. Ему казалось, что он просто удерживает неопытного юнца от бездумного и неоправданного героизма. Максим закрыл глаза и мысленным взором перенесся в Центр Мироздания, где он находился утром. Вспомнил ту самую пустыню, пески, искривленные зноем карликовые деревья. Эти деревья были обезображены мрачными красками уныния – чернотой и серостью, и не столь украшали, сколько уродовали сектор отрицательных значений координат.

– Странно… Утром мне казалось, что из Центра Мироздания я могу свободно двигаться в любом направлении.

– То, что кажется и мерещится, необходимо всегда проверять опытом.

Максим почувствовал, как внутри у него начинает подтачивать червячок душевного томления, и сразу понял – это печаль по принцессе. Она вновь предстала его мысленному взору. Ее красоту, льющийся ручьем голос, обворожительные черты лица память запечатлела не хуже кинопленки. Одна лишь мысль, что в данный момент она страдает, делала мир бесцветным, а жителей этого мира – холодными и бесчувственными.

– Жаль принцессу… – тихо вымолвил он, но эти два слова, конечно, не могли выразить всю полноту его переживаний.

Философ поднялся со стула и решил пройтись по своей каморке да размять суставы. Он пару раз завязал свои проволочные руки в несколько сложных узлов. Все три руки сплетались между собой самым причудливым образом, а затем вновь распутывались, и это для него было нечто физзарядки. Затем он сказал тихо, но настойчиво:

– Увяз ты, парень, в своих амурных чувствах. И в данный момент тебе помочь никто не в состоянии. – Потом немного помолчал и отрешенно произнес: – Эх… а куда же девалась моя молодость?

Максим почувствовал, как в памяти что-то колыхнулось… в душе пронеслось нечто подобное электрическому разряду… Он даже вздрогнул. Как же он мог забыть о самом главном, зачем сюда явился?! Конец света! Вот проблема проблем!

– Господин Философ, я вам очень благодарен за беседу. Думаю, пора и честь знать, да вот одна беда… я шел сюда совсем не за тем, о чем мы так долго толковали. Вы рассказывали так интересно, что все из головы вылетело! Ответьте мне только на один и, уверяю вас, последний вопрос. После этого я уйду и больше не стану вас отвлекать.

Философ слегка передернул плечами, что могло значить: да ради бога! А его гость продолжал:

– Не знаю, как это назвать, и есть ли у этого явления подходящее название. Каждый вечер после захода солнца все вокруг гибнет: картина настолько ужасная и настолько абсурдная, и до такой степени мне непонятная…что просто слов нет. И уж совсем странно: как уничтоженный мир появляется вновь? – скомкано говоря все это, Максим сильно усомнился, что даже такой изысканный мудрец в состоянии распутать эту идеальную бессмыслицу, лишенную логики, следствий и причин: короче, всего, что хоть как-то связано со здравым рассудком.

Философ не мог скрыть, что ждал именно этого вопроса. Выражением глаз он дал понять, что затронута наконец глубина бездны познания или наоборот – недосягаемая вершина полета мысли, но в любом случае – глубина или вершина – без его личного творчества и интеллектуальных подвигов задача просто не имела решения.

– Да… – очередной раз пройдясь по скудному пространству своей пещеры, он присел на стул. – Это самая сложная проблема, над которой я работал почти полжизни… Ответ лежит в свойствах пространственно-времянного континуума. Ты, кстати, знаком с релятивистской физикой? Тебе, возможно, известно имя такого волшебника, как Энштейнус, который первый высказал идею, что мы живем в четырехмерном мире, где само время является четвертым измерением?

Максим что-то припомнил по этому поводу и утвердительно кивнул головой.

– Так вот. Я пошел дальше. Я открыл, что пространство-время, среда нашего обитания глобально-дискретно. Будущее предрешено, даже воля волшебников не в состоянии его изменить, так как все волевые параметры уже учтены в фатальном развитии дальнейших событий. То есть: все события уже существуют, но еще не наступили. Линия энергетического возбуждения времени движется по континууму, сменяя кадры мегачастей вселенной, прошлые из которых за ненадобностью погибают. И квантовые уравнения с учетом теории случайных чисел, принципа неопределенности Гейзенберга, спонтанного полураспада ядер приводят к выводу о глобальной взаимосвязи всех процессов от уровня виртуальных пространственных осцилляторов до пределов всех шести Бесконечностей…

Философа понесло… И конкретно. Находясь в творческом экстазе, он говорил, говорил и говорил… Все более удаляясь в дремучий лес научной терминологии. А бедному Максиму все тяжелее становилось отслеживать его мысль. Потом из уст мудреца полились слова, которые не то чтобы понять – с трех попыток повторить, и то проблема!

– …дезинтеграционные уровни, прологарифмированные на ламбургесские плоскости с диэклектическим смещением осей…

Максим потупил взор, размышляя над одной фразой, а в это время Философ успевал выложить десяток других. Потом он вдруг очнулся и внезапно перешел на человеческий язык:

– Я вижу друг, что утомил тебя объемом информации. Не так ли?

Так ли, так ли… Максим хорошенько мотнул головой, стряхивая тяжелый туман научных сумерек. Потом спросил:

– Все это, конечно… гениально! Но не могли бы вы мне просто и наглядно рассказать, что такое этот проклятый конец света?

– Просто и наглядно?

– Сочту за милость.

– Хорошо, ты видел когда-нибудь кино?

– Да, конечно… только… не могу вспомнить: где именно и когда.

– Что вызывает эффект жизни на экране? Всего лишь движущаяся кинолента со сменяющимися кадрами. А теперь представь себе, что наш мир – это тоже кино. Только вот беда, киноленту вообразить намного труднее – она четырехмерна.

– Пока что… понимаю.

– Идея следующая: один кадр этой гигантской киноленты – это и есть один день жизни Мироздания. Давай еще заставим поработать фантазию и представим, что мы, смотря кино, одновременно с тем уничтожаем уже пройденные, ненужные кадры. Фильм от этого не остановится, но мертвые, неподвижные картинки фотопленки переживут подобие нашего «конца света». Допустим, будут сожжены.

Максим сильно напряг воображение.

– Кажется, смутно догадываюсь…

– Догадывайся дальше. Каждый вечер после захода солнца умирает не само Мироздание, а пройденный кадр ушедшего в прошлое пространственно-времянного континуума. И луч времени, как в кинопроекторе, перескакивает на другой кадр – начинается новый день.

Не сказать, чтоб Максиму было это убедительно, по той простой причине, что он не до конца все понял. Но успевшее окрепнуть и утвердиться доверие к Философу подсказывало, что так оно, наверняка, и есть. Сам же Философ изучающее глядел в лицо своего собеседника, желая понять, насколько его доводы дошли до сознания слушателя.

– Ну, извини, друг. Более простого объяснения не придумаешь…

Испитая до дна чаша знаний оказалась немного горьковатой, но все же утоляющей голод растерянных мыслей.

– А чем вы объясните, что я каждое утро нахожусь не где-нибудь в лесу, а именно в Центре Мироздания?

– По замыслам ее величества Случайности и прихотям Судьбы там твое место. Каждый из нас утром после возникновения или, скажем, обновления мира оказывается на своем месте. Я – в этой убогой пещере, Милеус – в своей хижине, Диоген – в бочке, а принцесса, разумеется, в замке.

Ну, вот. Все точки, кажется, были расставлены. Загадочные многоточия раскрыты. Недоконченные предложения – довершены, исключая лишь тайну принцессы и ее замка. Максим понял, что сыт информацией и, увы, в этом было даже некое разочарование. Ведь мир, еще утром исполненный манящими тайнами и головокружительными загадками, стал каким-то излишне понятным, даже… скучным.

– Вот тут ты не совсем прав, Максим, – неожиданно произнес хозяин пещеры. – Философия утомляет – это верно. И мир может стать когда-то скучным, но только не жизнь в нем!

Мудрец поднялся, тактично давая понять, что разговор окончен. Его гость направился к выходу и как бы в пустоту задал еще один вопрос:

– Интересно, а у мира будет когда-нибудь конец?

– Есть одно предание, утверждающее, что должен наступить самый последний день. Когда это случится – неизвестно. Только говорят, что утром в этот день должно взойти черное солнце.

– Черное солнце?.. – Максим попытался вообразить, как бы это могло выглядеть, но фантазия меркла, не привыкшая к таким абсурдным абстракциям.

– Таково предание, но достоверности в нем не больше, чем в легенде о волшебнике Тиотане. Ведь легенды сами по себе – хранилища аморфных знаний, где правда и вымысел так тесно переплетаются друг с другом, порой меняясь местами, порой – просто отождествляясь, что никакой самый утонченный, самый рафинированный ум не отличит одно от другого.

Уже находясь снаружи пещеры, Философ поблагодарил Максима за то, что он украсил его уединение, и пригласил заходить, если возникнет надобность.

– Ты знаешь, я терпеть не могу разговоры на пустые мирские темы, где главными персонажами являются суета, страсти и глупые забавы… Философия – вот истинное наслаждение для мыслящей души!

Если б нечто подобное довелось услышать от архитектора вавилонских башен или ветромыслящего Милеуса, то можно было б слегка удивиться, но из уст жреца самой Мудрости эти слова воспринимались как нечто само собой разумеющееся.

Казалось, разговор окончен. Собеседники довольны и, немного утомленные друг другом, собирались расстаться, но одно незначительное слово, случайно брошенное в воздух, заставило обоих вернуться в пещеру и продолжить беседу.

– Я пошел, – сказал Максим и был уверен, что это его последняя реплика.

Уже спустившись по ступеням и находясь на берегу реки, он услышал посланные вдогонку слова мудреца:

– Гляди! Опасайся долины Абсурда!

Пришлось остановиться. Эту долину слишком часто и настойчиво проклинают все, кто с ней знаком. А ведь не более нескольких часов назад Максим, заинтригованный ее тайной, едва не ступил на ее пределы. К тому же, внешний вид самой долины не вызывал никаких беспокойств. Цветы, трава, луга… Более того, он вроде даже поклялся, что когда-нибудь обязательно это сделает. Необходимо было распутать и эту неясность.

– Что еще за околдованное место? Я же видел ее своими глазами!

– …ами …ами… – повторило эхо, несколько раз отраженное от скал.

– Все, что видишь – мираж! Все, что слышишь – лишь эхо! Только опыт и разум нас движут к успеху! – произнес Философ почти стихами. Какие-то секунды он в нерешительности стоял у входа, потом махнул рукой и продолжил: – А, впрочем, заходи! Надо тебе подробней рассказать, ведь я вижу, что твоя отчаянная голова ногам покоя не дает. Как выражается наш поэт: «закон табу сомнителен, когда запрет пленителен».

И снова сырость, полумрак, камни, убогость и крайняя отрешенность от мира, что в совокупности являлось достаточным описанием пещеры мудрого Философа. Максим опять вдохнул запах мыслей и наук.

– Советую тебе как своему новому другу – не ходи в эту долину.

– Что, тоже проклятое место?

– Увы, да!

– Наверное, какая-нибудь ловушка, где прекрасные создания превращаются в страшных демонов. Я угадал?

– Ты просто глупо пошутил. А я, между прочим, все еще говорю с тобой серьезно: там творятся совершенно непонятные и непредсказуемые вещи.

– Осмелюсь предположить: что-то не в ладах с физическими законами.

– С ними как раз все в порядке. Там проблемы с законами логическими, которые сидят у тебя в голове.

– И по этому поводу наверняка существует какая-то легенда…

– Охотно тебе ее расскажу. Раньше у нас жил ученый-математик, мой коллега. Его звали Эсклаб. Это личность возвышенных мыслей, но еще более возвышенного себялюбия и самомнения. Как-то раз пришло ему в голову во что бы то ни стало доказать знаменитую теорему Ферма. Думаю, ты о ней слышал: сумма двух натуральных чисел, возведенных в степень больше двойки, никогда не будет ровняться одному натуральному числу в той же степени. Так вот, Эсклаб ушел именно в эту долину и пробыл там семьдесят дней без воды и пищи, ежеминутно размышляя над злосчастной теоремой. Бедняга, бичуемый собственной гордостью, чуть не помрачился умом. Уже на семидесятый день, полностью выбившись из сил и наконец-то осознав свое поражение в поединке с мыслью более тонкой, он озлобился на весь мир и в гневе изрек проклятие, сказав: «Да будет проклята эта долина! И да станет безумствовать всякий, кто ступит на нее ногой!». Вот с тех самых пор и начались странности-неразберихи. Те, кто хотя бы случайно попадал на ее пределы, прямо-таки заболевали рассудком. Каких только случаев не было. Двое из деревни Весельчаков зашли туда и позабыли свои имена, своих знакомых и близких, почти все слова и их значения. Теперь они влачат жизнь в недоумении, крайней скудости ума, и страшно сказать: по-своему продолжают быть счастливыми. Еще один искатель приключений зашел в эту долину, чтобы насобирать хвороста для своей печи (он живет неподалеку), и что же вышло? Мир так перевернулся в его глазах, что сырая трава, в изобилии там растущая, стала казаться ему чуть ли не лучшим видом сухого хвороста. С тех пор он постоянно собирает только траву и топит ею печь. Она вся дымит, коптит, ни малость не греет, но тому кажется, что все благополучно и прекрасно. Не сумасшествие ли это?.. Да еще много случаев можно рассказать. Самый печальный, пожалуй, произошел с моим другом Лантариусом, специалистом по неевклидовой геометрии. Я лично предупреждал его опасаться долины, но этот надменный ум не в состоянии был смириться с тем, что в мире существуют некие вещи, сокрытые от его понимания. И вот с ним случилась профессиональная болезнь. В долине пространство так искривилось в его представлении, что он вообще сейчас не в состоянии ее покинуть. Бедняге кажется, что он движется по прямой линии, но на самом деле описывает замкнутую окружность. Попав в западню собственного безумия, а я бы сказал – излишнего героизма, он до сих пор ходит по этой долине, недоумевая: когда же она закончится?

Тут только Максим вспомнил, что еще находясь в башне великого архитектора Придумаем и смотря в его «позорную» трубу, он заметил, что там действительно кто-то ходит. Несчастный Лантариус! Теперь не оставалось сомнений: это был именно он.

Подытоживая свои мысли, сделав свой голос мягким, доверительным, но в то же время настойчивым, Философ закончил:

– Подумай, Максим. Смири свое любопытство и не суйся туда. Займись другими вещами – более плодотворными и менее опасными.

Вообще-то, речь выглядела внушительно, и желание ринуться на исследование таинственной долины что-то явно приубавилось, хотя и не пропало совсем. Да, впрочем, к чертям бы эту долину, когда есть проблемы куда более значительные. Тень меланхолической задумчивости слегка покрыла лицо юного искателя приключений, он глубоко вздохнул и еле разборчиво произнес, говоря как бы внутрь себя: