Текст книги "Австро-Венгрия: судьба империи"

Автор книги: Андрей Шарый

Соавторы: Ярослав Шимов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Вдоль парадной авеню Андраши (вернее, под ней) к празднику Тысячелетия протянули четырехкилометровую линию подземки. Первый в континентальной Европе метрополитен – восемь подземных и две надземные станции от площади Гизелы[36]36
  Гизела Баварская (985–1033 или 1065) – жена короля Иштвана I, крестителя Венгрии.


[Закрыть] (ныне площадь Михая Верешмарти) до зоологического сада, открытого еще в 1866 году, – планировали инженеры немецкой компании Siemens & Halske AG. Смешные вагончики и теперь курсируют от центра до площади Героев – через станции, стены которых по старой моде облицованы узорчатой глазурованной плиткой. Но в конце XIX века подземка не могла вызвать у будапештцев снисходительных улыбок, напротив, только чувство гордости. Такого чуда в ту пору не видывали ни Вена, ни Париж, ни Нью-Йорк, своим метро мог похвастать только Лондон.

ПОДДАННЫЕ ИМПЕРИИ

АБРАХАМ ГАНЦ,

владелец заводов

Абрахам Ганц родился в 1814 году в Швейцарии, кажется, специально для того, чтобы тридцатью годами позже открыть в Буде слесарную мастерскую, которая с годами превратилась в крупнейшее предприятие венгерской промышленности. Через два десятилетия производство Ганца снабжало колесными парами 60 железнодорожных компаний многих стран Европы. Абрахам Ганц, страдавший психическим заболеванием, совершил самоубийство в 1867 году, как раз дожив до эпохи дуализма и успев отпраздновать выпуск на своем предприятии стотысячного железнодорожного колеса. Миллионное колесо на заводах Ганца выпустил его младший партнер Андраш Мехварт. На предприятиях Ganz в нескольких областях Австро-Венгрии строили подводные лодки, дредноуты, речные суда, выпускали паровозы, вагоны метро, трамваи, мостовые опоры, артиллерийские орудия, мельничное оборудование и технику для электростанций, двигатели. Здесь работали талантливые менеджеры и инженеры. В 1959 году после национализации предприятия Ganz стали частью концерна Ganz-MAVAG.

К концу XIX века в Будапеште выстроили три огромных железнодорожных вокзала, настоящие дворцы транспорта. С платформ Южного вокзала вечерний экспресс компании “Дунай – Сава – Адрия” ежедневно уносил в Венецию молодые пары, решившие провести в комфортабельном купе спального вагона первую брачную ночь. Таким был буржуазный шик эпохи будапештского полудня. Еще одной парадной витриной стала дунайская набережная, вдоль которой чинно выстроились роскошные отели. В пору строительства это были неизбежные Carlton, Bristol, Hungaria, Ritz, все – с уличными кафе и уютными террасами. По элегантному корсо в начале 1900-х годов, к неудовольствию любителей прогулок, проложили трамвайную линию – “двойка” до сих пор катает по ней пассажиров. Гостиничную красоту зимой 1945 года превратило в руины яростное сопротивление венгерских и немецких войск при штурме Будапешта Красной армией. При послевоенном восстановлении города туристическую идею сохранили, но новые огромные коробки из стекла и бетона не облагородили дунайскую панораму. Теперь в неизменно дорогой цепочке – Marriott, Intercontinental, Kempinski.

Своей архитектурной целостностью Пешт отчасти обязан тому, что в начале XIX столетия в придунайском селении, только что срывшем оборонительные стены, под перестройку годилось немногое. Новый город и возвели заново, порой жертвуя тем ценным, что сохранялось веками. При строительстве моста Эржебет едва уцелела старая Приходская церковь, на месте которой располагался храм с мощами одного из главных венгерских святых, Геллерта. Бенедиктинский монах из Венеции Джорджо Сагредо, ставший епископом Герардом (Геллертом) Венгерским, был умучен язычниками за пропаганду веры Христовой и погиб лютой смертью. Легенда гласит, что враги сбросили проповедника в Дунай с горы в бочке, усаженной изнутри шипами. На месте казни несчастного (неподалеку от бронзовой Эржебет) стоит бронзовый Геллерт, осеняя Будапешт крестом и глядя через реку на ту самую церковь, где некогда покоились его собственные останки. Многократно перестроенное храмовое здание пожалели, но выглядит оно, задавленное мостовой рампой, невыразительно.

Вряд ли, впрочем, церковники так уж роптали: в ту пору они уже готовились к освящению главного столичного храма – тяжеловесного собора Святого Иштвана, маковка которого поднялась на 96 метров, на высоту шпиля другого сакрального будапештского здания – парламента, Országhaz, “дома страны”. Собор возвели довольно быстро, за полвека, но в муках: в 1868 году – только успела образоваться Австро-Венгрия! – дурным предзнаменованием обрушился храмовый купол. Стройку пришлось начинать заново. Собор и парламент, духовный и политический компасы нации, поделили главные венгерские реликвии: в одном хранятся мощи короля Иштвана (его правая рука), а в другом – двухкилограммовая золотая корона этого монарха, возложенная впоследствии на чело почти всех 55 правивших Венгрией монархов – и Арпадов, и Ягеллонов, и Анжу, и Габсбургов[37]37
  По данным современных исследований, корона была изготовлена не при Иштване, а чуть позже, в XII веке, при короле Беле III, но с использованием элементов, оставшихся от “изначальной” короны. Корона священна, поскольку, по преданию, при коронации Иштван символически предложил ее Деве Марии, не только покровительнице, но и “вечной королеве” Венгрии. Сама корона – не просто символ венгерской государственности, а ее воплощение. Характерная деталь венца – искривленный крест на его верхушке. Очевидно, корону повредили при одном из переездов во время турецкого нашествия в XVII веке, но позднее ремонтировать не стали. В 1945 году корона, которую увезли из Венгрии в Австрию, чтобы спасти от наступающей Красной армии, была передана американским военным. В 1978 году корону вернули Венгрии.


[Закрыть]. Не повезло за тысячу лет только двоим, Венгрией официально не коронованным. Иосифа II, которому по стечению политических обстоятельств королевство досталось без короны, здесь называли “монархом в шляпе”.

Будапешт. Восточный вокзал. Открытка 1912 года.

Огромный парламентский комплекс на берегу Дуная возведен по проекту будапештского профессора Имре Штейндля. Он взял за образец готический Вестминстерский дворец, перемешав в своих чертежах сразу несколько архитектурных “нео”. В течение двух десятилетий, с 1885 по 1904 год, на строительной площадке посменно трудились около тысячи человек, в итоге сложивших из сорока миллионов кирпичей гигантское здание протяженностью почти триста метров. Главный мастер вложил в свое детище столько энергии, сил и здоровья, что умер, не дождавшись счастливого мига открытия парламента. В последние недели жизни Штейндля, немощного бородатого старика, приносили к строительным лесам на носилках, и почти ослепший архитектор давал ценные указания лежа. Его проект изначально был сопряжен с риском: Дунай расположен близко, велика опасность подтопления и в почву для поддержки бетонного фундамента загнали десятки тысяч деревянных свай.

Идею национальной эмансипации выразил не только экстерьер гигантского здания. На отделку внутренних помещений парламента пошло сорок килограммов золота и пятьсот тысяч полудрагоценных камней; залы, коридоры, лестницы поражают напыщенной роскошью. Рассмотрите повнимательнее настенные росписи и художественные полотна: помимо знаменитого Мункачи тут найдутся, скажем, “Восславление Венгрии” или “Торжество венгерского права” кисти Кароя (Карла) Лотца, рожденного немцем в Бад-Гомбурге, но умершего в Будапеште истовым венгром. Тот же монументалист Лотц, кстати, расписывал и купол собора Святого Иштвана: лиловые одежды венгерского Бога-Вседержителя на верхотуре храма заслоняют само солнце. Но есть в парламенте и не такие парадные, как у Лотца, картины: вот монахи ловят рыбу на озере Балатон – это символизирует традиции народного трудолюбия.

Országhaz, полностью сданный в эксплуатацию к осенней парламентской сессии 1904 года, стал апофеозом будапештского идеологического строительства. Гордый народ в конце концов получил достойную своей истории столицу: с одной стороны, главный символ выстраданной государственности, с другой – воплощение расцвета культуры и либерализма. В 1906 году в Будапеште выходило 39 ежедневных газет (в Вене, подсчитали городские историки, издавалось 24, в Лондоне – 25, в Берлине – 36 газет), причем только одна из них, Neues Pester Journal, печаталась на немецком. Этот город на берегу Дуная мог похвастать самым большим числом мельниц в мире. В Будапеште работали 600 кафе и 40 “лицензированных” борделей. В Будапеште открылись рестораны под стать парижским – Hangli на пештской набережной, Wampetics в Народном парке (в 1910 году его заменил существующий и теперь Gundel); в Будапеште хватало стильных венских кафе – Fiume и New York на авеню Андраши, Gerbeaud на тогдашней площади Гизелы (оно и сейчас на своем месте).

ПОДДАННЫЕ ИМПЕРИИ

ФРАНЦ ЛЕГАР,

“Веселая вдова”

Автор лучших венских оперетт Франц Легар родился в 1870 году в городе Комаром (сейчас Комарно в Словакии) в семье капельмейстера оркестра 50-го пехотного полка. Среди предков Легара – венгры, немцы, словаки, итальянцы. Концертировал с пяти лет. Образование скрипача получил в Праге, играл в военном оркестре вместе с отцом и в двадцать лет стал самым молодым капельмейстером австро-венгерской армии. Первую оперу, “Кукушка” (из русской жизни), написал в 1895 году для театра в Лейпциге. Известность получил как автор вальсов (лучшим считается “Грезы любви”) и маршей. Первая оперетта Легара, “Венские женщины”, поставлена в 1902 году. Прославился Легар после премьеры в 1905 году оперетты “Веселая вдова”. Всего он сочинил около 30 оперетт, самые известные – “Граф Люксембург”, “Цыганская любовь”, “Ева”, “Весна в Париже”, “Голубая мазурка”. В Вене состоялись премьеры 23 оперетт Легара, а в Будапеште – только одной, “Там, где жаворонок поет” (январь 1918 года). Все оперетты Легара исполнялись на немецком, но родным языком композитор, большую часть жизни проведший вне Венгрии, считал венгерский. Либреттист Пауль Кнеплер писал: “Существуют три вида музыкальной драмы: опера, оперетта и Легар”. Музыка Легара приобрела огромную популярность. 7 ноября 1929 года на четырех сценах Берлина было дано девять спектаклей Легара. В день его 60-летия, 30 апреля 1930 года, в течение часа по всей Австрии по радио, в дансингах и на концертах исполнялись только его произведения. Легар скончался в 1948 году.

Популярностью у интеллектуалов пользовались светские салоны, хотя по сравнению с европейскими столицами таковых в Будапеште было немного. Наиболее известен салон сестер Штефании и Янки Воль, звездой которого считался однорукий пианист граф Геза Зичи, автор сборника фортепианных этюдов для левой руки, обладавший удивительным даром музыкальной импровизации. В Будапеште бурлила театральная жизнь, только за последнее пятилетие XIX века в городе открылись три сцены. Изучение старых газет показывает, что у театрала той поры – в один вечер буднего дня – был выбор, например, между “Летучим голландцем” Рихарда Вагнера, “Медеей” Франца Грильпарцера и “Еленой Прекрасной” Жака Оффенбаха, не считая пары-тройки легких народных комедий. Первое кино в Будапеште показали в апреле 1896-го, под зрительный зал приспособили кафе отеля Royal.

Когда в ноябре 1919 года адмирал Миклош Хорти пришел к власти, в первой же своей публичной речи, говоря о Будапеште, он употребил слово bűnös – c венгерского оно переводится как “грешный” и “виновный” одновременно. У Будапешта действительно были сложные отношения с венгерской провинцией, их связывала странная любовь-ненависть. Гордость провинциальных венгров великолепной столицей сочеталась с суеверным ужасом перед громадой Будапешта и отторжением, основанным на разнице ценностей. Провинциальная Венгрия была небогатой, консервативной, религиозной и чем дальше, тем более националистической, вплоть до яростного антисемитизма, подогретого кратковременной “жидобольшевистской” (по определению венгерских контрреволюционеров) диктатурой коммуниста Белы Куна в 1919 году. Будапешт был городом, “умевшим жить”, ценившим и духовные, и вполне земные наслаждения. В облике Будапешта действительно проглядывала некоторая упадочность, как и во всей Австро-Венгрии. И в блеске венгерского полудня отчетливо виделись первые багряные лучи предстоящего заката, но это был ласковый, мягкий, слегка расслабляющий свет. Именно поэтому Будапешт так не нравился адептам беспрекословных авторитарных “истин”, которые пытались потом, после падения Габсбургов, подчинить себе Венгрию, – большевикам Куна, сменившим их “белым” погромщикам, доморощенным нацистам из “Скрещенных стрел”[38]38
  “Скрещенные стрелы” – пронацистская партия во главе с Ференцем Салаши. Образована в 1935 году. Исповедовала идеологию хунгаризма (“венгерства”), основанную на радикальном национализме, антисемитизме и клерикализме. После свержения регента Хорти и оккупации Венгрии немецкими войсками (октябрь 1944 года) “Скрещенные стрелы” пришли к власти под покровительством оккупантов. Проводили политику геноцида и государственного терроризма, считаются ответственными за гибель в течение нескольких месяцев примерно пятнадцати тысяч жителей Венгрии, в основном евреев (еще восемьдесят тысяч были депортированы в лагеря смерти). В 1946 году Салаши и другие руководители “Скрещенных стрел” приговорены к смерти по обвинениям в военных преступлениях и государственной измене и казнены.


[Закрыть], сталинистам Матиаша Ракоши[39]39
  Матиаш Ракоши (настоящая фамилия Розенфельд, 1892–1971) – лидер венгерских коммунистов и фактический правитель Венгрии в 1946–1956 годах. Стоял во главе одной из наиболее жестоких восточноевропейских коммунистических диктатур. Репрессиям при Ракоши подверглись, по данным историков, до 350 тысяч граждан Венгрии. Был верным сторонником и раболепным почитателем Иосифа Сталина. После ХХ съезда КПСС и подъема реформистских настроений в Венгрии отстранен от власти. Остаток жизни провел в Советском Союзе, умер в Горьком.


[Закрыть]…

ПОДДАННЫЕ ИМПЕРИИ

АЛЬФРЕД ХАЙОШ,

олимпийский чемпион

Восемнадцатилетний студент-архитектор из Будапешта Альфред Хайош завоевал две золотые медали в соревнованиях по плаванию (дистанции 100 и 1200 метров вольным стилем) на первых современных Олимпийских играх в 1896 году. Заплывы проводились в афинском порту Пирей при температуре воды 10 градусов. Настоящее имя чемпиона – Альфред Гуттман, hajós по-венгерски означает “моряк”. Хайош также стал двукратным чемпионом Европы по плаванию, трехкратным чемпионом Венгрии по легкой атлетике (в беговых дисциплинах и метании диска), участвовал в чемпионатах Венгрии по футболу. По проектам Хайоша, успешно окончившего университет, в первой половине XX века в Венгрии построено несколько общественных зданий и спортивных сооружений, в том числе открытый бассейн на будапештском острове Маргит. Хайош скончался в 1955 году.

“Для европейцев путешествие в Будапешт перестало быть экзотической экспедицией. Иностранцы, приезжавшие в незнакомый город к востоку от Вены, с удивлением обнаруживали современный метрополис с первоклассными отелями, электрическими трамваями, элегантными прохожими на улицах у магазинов, с огромным зданием парламента на берегу Дуная, – пишет в книге “Будапешт-1900. Портрет города и его культуры” историк Джон Лукач. – Этот город был космополитичным, но на свой лад: его жители говорили и пели, ели и пили, думали и мечтали по-венгерски. Общество было разделено на классы, но, хотя разные люди существовали в разных мирах, эти их миры все-таки пересекались. Многие жители Будапешта, вне зависимости от социального положения, читали одни и те же книги, восхищались одними и теми же актерами, слушали одну и ту же музыку”. В Будапеште не существовало изолированной vie de bohème, в городе не было артистического квартала. Будапешт превратился в административный и индустриальный центр со всеми его прелестями и пороками: мрачноватые министерские здания, роскошные кварталы в центре, унылые трущобы на окраинах; в городе располагалось две трети венгерских промышленных предприятий.

Буда. Королевский дворец. Фото 1908 года.

На рубеже веков почти пятую часть населения миллионного Будапешта составляли евреи, успешная ассимиляция которых в венгерское общество послужила одной из предпосылок теории о формировании бегло говорящей по-венгерски многоэтничной политической нации. Еврейский капитал служил главным источником финансирования амбициозных городских проектов. На улице Дохань, неподалеку от родного дома идеолога сионизма Теодора Герцля, возвели самую большую в Европе синагогу, почти на три тысячи мест. Состоятельные евреи превратились во влиятельную социальную группу с разветвленными связями при венском дворе. 120 еврейских семей были удостоены дворянских титулов за заслуги перед империей; среди будапештских евреев насчитывалось 28 баронов (не было, правда, ни одного графа). Без евреев-журналистов, артистов, адвокатов, промышленников, ученых, политиков общественная жизнь Будапешта той эпохи потеряла бы свои блеск и размах.

Богатые еврейские кварталы не случайно разместились в шумном буржуазном Пеште. Консервативная Буда когда-то слыла малоэтажным городом ремесленников, торговцев да королевской челяди. Здесь кривые узкие улицы с высоких холмов стекались к дощатым дунайским пристаням, рядом с которыми в дешевых кабаках разливали красное вино из Эгера и белое токайское, такое терпкое, что сводило скулы. Здесь еще в середине XIX века повседневной жизнью командовал не бургомистр, а старшины гильдий рыбаков, бочаров, кузнецов, жестянщиков, кожевенников. Но время все равно взяло свое: упорядочило хаотичное, утихомирило шумное, увеличило маленькое, вычистило грязное, усложнило простое. И в Буде, хоть тут и не развернуться, как в просторном Пеште, к концу габсбургской эпохи победило спокойное и элегантное. Именно в Буде, кстати, располагается сейчас то немногое, что осталось городу от османского завоевания. Учрежденные когда-то султанским наместником Арслан-пашой турецкие бани выкупила и осовременила, сохранив зеленые купола со шпилями, увенчанными полумесяцами, семья промышленника Кёнига. Мавзолей с останками поэта и дервиша Гюль Бабы – именно этот просветитель, как считается, разработал принципы культивирования роз – до сих пор привлекает мусульманских паломников.

Буда на левом дунайском берегу хранит венгерскую печаль. Эта печаль проглядывает и в облике королевского дворца, громадный комплекс которого вместил десятки статусных учреждений вроде Исторического музея, Национальной галереи, Народной библиотеки и проч. Сомнительно, что существует человек невероятной выносливости, способный детально осмотреть все музейные экспонаты, вникая в их историческую ценность. Но если такой все же отыщется, то в его лице Венгрия и Будапешт наверняка получат горячего патриота. Пожары, войны, перестройки, реконструкции не пощадили этот древний город. В широком смысле почти вся многовековая древность Буды – новодел эпохи праздника Тысячелетия. С той славной поры полководец Евгений Савойский, освободивший Буду от турок, направляет бронзового коня к Дунаю, а черная мифическая птица турул, указавшая венгерским кочевникам путь на новую родину, простирает широкие крыла над всей страной. Скульптор Дьюла Донат знал, что изваять: встаньте в тени бронзовой птицы, взгляните вдаль – на прекрасный вольный город, на мощный дунайский поток, несущий в Будапеште воды к югу быстрее, чем в Вене, на ажурные скрепы мостов, на зеленый клин острова Маргит, дальний берег которого и в полдень подернут туманом. И представьте на миг, что в вашей груди бьется славное венгерское сердце.

3
Будни и праздники империи

Всемирно известная шведская актриса госпожа Фогельзанг призналась, что ей никогда так хорошо не спалось, как в эту первую ночь по прибытии в Каканию, и что ее обрадовал полицейский, который спас ее от энтузиазма толпы, но затем попросил позволения благодарно пожать ей руку обеими своими руками.

Роберт Музиль. Человек без свойств

Аббревиатура k. u. k., kaiserlich und königlich, “императорский и королевский”, сопровождала жителей Австро-Венгрии от рождения до смерти. K. u. k. (на западе монархии – императорским, на востоке – королевским) было все: больницы и школы, железные дороги и корабли, армия и чиновники… Как шутили остряки, над Австро-Венгрией вставало “императорское и королевское солнце”. Роберт Музиль позднее дал монархии, к тому времени уже погибшей, не слишком благозвучное для русского уха название, происходящее от аббревиатуры k. u. k., – Kakanien. Сколько же, собственно, было жителей в этой стране, по территории уступавшей в Европе одной лишь Российской империи?[40]40
  В 1910 году площадь Австро-Венгрии составляла почти 677 тысяч квадратных километров. Это заметно больше территории нынешних Украины, Германии, Франции и втрое превышает площадь Великобритании.


[Закрыть] К концу XIX века население Австро-Венгрии составило без малого 47 миллионов человек, а в 1910 году, когда проводилась последняя в истории монархии перепись населения, – 51 миллион 390 тысяч человек.

Венгрия была заметно крупнее Цислейтании, но по численности населения западная часть империи, наоборот, превосходила восточную: по данным той же переписи 1910 года, 28 и 21 миллион человек соответственно. Еще два миллиона приходились на Боснию и Герцеговину, не “приписанную” ни к западу, ни к востоку габсбургского государства. Концепция “империи 60 миллионов”, которую в последние годы монархии разрабатывали лояльные к престолу интеллектуалы, так и осталась нереализованной. Сейчас население Австрии составляет 8,3 миллиона человек, Венгрии – на 2 миллиона больше, примерно столько же проживает в Чехии, около 5,4 миллиона – в Словакии, 4,5 – в Хорватии, чуть более 2 миллионов – в Словении… Таковы, как писал по другому поводу русский юморист Аркадий Аверченко (умерший и похороненный, кстати, в Праге), “осколки разбитого вдребезги”.

С понедельника по субботу

Полвека, отведенные историей дуалистическому государству, оказались для обитателей Kakanien периодом бурных перемен в большинстве областей их повседневной жизни. Империя Габсбургов, слишком долго для крупной европейской державы несшая на себе отпечаток патриархальности, а на восточных окраинах, вроде Галиции, Трансильвании или Закарпатья, и откровенной отсталости, в 1860-е годы окончательно вступила на путь капиталистического развития. Толчок этим переменам был дан еще в революционном 1848 году, когда австрийский парламент одобрил законы, отменявшие последние феодальные повинности, закреплявшие основы гражданского равенства и изменявшие систему местного самоуправления. Но только в конце 1860-х наступили те “семь тучных лет”, когда экономическое и социальное развитие монархии, казалось, полностью подтвердило справедливость теории экономиста Адама Смита о “невидимой руке рынка”, обустраивающей жизнь ко всеобщему удовольствию и процветанию. 1867–1873 годы стали для Австро-Венгрии своего рода наградой за потрясения, которые стране пришлось пережить в предыдущее десятилетие. Страну охватила грюндерская лихорадка (от немецкого gründen – “основать”): только в 1869 году возникло 141 акционерное общество с общим капиталом 517 миллионов флоринов[41]41
  Флорин (впервые эти золотые монеты стали чеканить во Флоренции) – денежная единица монархии Габсбургов с 1754 по 1892 год. По-венгерски название звучит как “форинт”, так венгерская валюта именуется и сегодня. Эти денежные единицы, имевшие одно время хождение и в некоторых германских княжествах, именовали также гульденами, по-чешски и по-польски – золотыми (zlátý, zloty). Один флорин равнялся 60 крейцерам (с 1857 года – 100 крейцерам). В 1892 году Австро-Венгрия перешла на золотой стандарт обеспечения валюты (флорины / гульдены обеспечивались серебром). В связи с этим была введена новая денежная единица – крона, просуществовавшая до конца монархии (название “крона” для национальной валюты сохранилось после 1918 года в Чехословакии; в Чехии оно используется до сих пор). Одна крона равнялась 100 геллерам (в Венгрии – 100 филлерам). При обмене старой валюты на новую (крона стала единственным средством платежа в империи в 1900 году) использовался курс 1 крона = 2 флоринам. Номинал на банкнотах, помимо немецкого и венгерского, указывался более мелким шрифтом на чешском, польском, украинском, итальянском, словенском, хорватском, сербском и румынском языках. Австро-венгерские кроны использовались также в княжестве Лихтенштейн. Курс кроны до начала Первой мировой войны сохранял стабильность: в 1892 году за одну крону давали 0,85 немецкой марки, а в 1913-м – 0,84; курс к доллару США многие годы находился на уровне около 5 крон за доллар.


[Закрыть], а три года спустя 376 новых компаний располагали не менее чем двухмиллиардным капиталом.

Банкнота номиналом в 20 крон. 1913 год. Оборотная сторона – на венгерском языке.

Паровоз производства Wiener Neustädter Lokomotivfabrik.

Особенно бурный рост переживала транспортная система империи, в первую очередь железные дороги, хотя по темпам их строительства Австро-Венгрия отставала от большинства стран Западной Европы и России. Подданные империи впервые увидели на своей земле паровоз в 1837 году. Южная железная дорога связала столицу страны с Адриатическим побережьем и вскоре превратила Триест в главный портовый город юго-востока Европы. Участок Грогниц – Земмеринг – Мюрццушлаг (1848–1854) длиной 40 километров с 14 тоннелями и 16 виадуками стал первой в Европе горной железной дорогой, построенной по самым строгим требованиям времени. К концу 1850-х железнодорожное полотно соединило Вену с Будой и Пештом. Проложили ветку на запад от столицы (Вена – Линц – Зальцбург), протянули две линии в Богемию. Из Вены в Краков вела Северная железная дорога.

Стратегия по отношению к железнодорожным магистралям менялась. Поначалу, до середины 1850-х годов, государство стремилось взять железные дороги под контроль, но затем, столкнувшись с финансовыми трудностями, временно отдало этот вид транспорта на откуп частным предпринимателям, в том числе Ротшильдам, построившим Северную железную дорогу имени императора Фердинанда (предшественника Франца Иосифа)[42]42
  Главные железнодорожные магистрали Австро-Венгрии носили имена членов царствующей фамилии: Западная дорога – императрицы Елизаветы, трасса из Вены в Эгер (ныне Хеб на западе Чехии) – императора Франца Иосифа, линия через альпийский перевал Бреннер к итальянской границе – кронпринца Рудольфа.


[Закрыть]. С середины 1870-х, когда сеть железнодорожных магистралей стала достаточно густой, а их стратегическое значение – очевидным, начался обратный процесс: государство выкупало у частных владельцев контрольные пакеты акций железнодорожных компаний и в начале ХХ века уже полностью контролировало этот вид транспорта.

Первая в Европе горная железная дорога в Земмеринге. Открытка 1890-х годов.

Монархии Габсбургов так и не удалось стать передовой промышленной державой, но облик ее экономики за последние полвека существования страны изменился разительно. Добыча угля, к примеру, выросла с 800 тысяч тонн в 1848 году почти до 34 миллионов тонн в 1904-м. Особенно бурно прогрессировали альпийские районы и Нижняя Австрия (в совокупности это территория нынешней Австрийской Республики), а также чешские земли. В Вене, Винер-Нойштадте, Штайре были сконцентрированы как новейшие промышленные предприятия, вроде производства локомотивов и мотоциклов, так и традиционные для Австрии отрасли – изготовление фарфора, шелка, музыкальных инструментов, предметов роскоши. Штирия и Каринтия стали регионами металлургии, в 1880-е годы большинство здешних предприятий отрасли объединилось в рамках Альпийской горнопромышленной компании. Пригороды Вены, находившиеся на полпути между угольным бассейном Острау (сейчас Острава) в Моравии и месторождениями железной руды в Штирии, превратились в центры машиностроения. В Вене строительный бум привел к бурному росту производства стройматериалов.

Другим промышленно развитым регионом стали чешские земли, в первую очередь Богемия. В 1880 году на чешские провинции приходилось три пятых промышленной продукции Цислейтании. В таких отраслях, как текстильное или стекольное производство, эта доля приближалась к 80 %, а в машиностроении и пищевой промышленности составляла более половины. На севере Моравии во второй половине XIX века почти с нуля развилась добыча каменного и бурого угля. Позднее в Праге, Райхенберге (ныне Либерец), Пльзене и других городах Богемии и Моравии появились предприятия новейших на тот момент отраслей промышленности – электротехнической и химической.

ПОДДАННЫЕ ИМПЕРИИ

ИГНАЦ ПЕЧЕК,

угольщик

Родился в 1857 году в городке Колин неподалеку от Праги в семье не слишком удачливого ростовщика-еврея Моисея Печека. Кроме шести классов пражской гимназии, образования не получил. С 17 лет Игнац Печек работал коммивояжером. В деловой поездке познакомился с владельцем фирмы по торговле углем Якобом Вайманом и поступил к нему на работу. В 1880 году основал в городе Ауссиг (ныне Усти-над-Лабем на севере Чехии) фирму, составившую успешную конкуренцию предприятию Ваймана. Печек завел новые формы работы с угледобывающими компаниями, умело реагировал на конъюнктуру рынка, вводил передовые технологии (первым в Австро-Венгрии наладил производство угольных брикетов). Прославился щедростью: финансировал в Ауссиге строительство лечебницы для больных туберкулезом, детского дома, школ, жертвовал местной синагоге. После падения монархии вместе с братьями Юлиусом и Исидором создал синдикат, контролировавший половину европейского рынка бурого угля. Похороны Игнаца Печека в 1934 году стали для провинциального Ауссига крупным событием. После прихода к власти Гитлера семья Печек, располагавшая собственностью в Германии, лишилась большей части состояния. Печеки, успевшие в конце 1930-х эмигрировать в США, не вернулись в Европу. В Праге династии угольщиков принадлежало несколько красивейших вилл, в которых сейчас размещаются посольства США, России и Китая.

Венгерское королевство по уровню индустриального развития отставало от Цислейтании, но и его не обошла стороной промышленная революция. По протяженности железных дорог на душу населения Венгрию в начале ХХ века в Европе опережала только Франция. В 1847 году в королевстве появился телеграф, через два десятилетия протяженность венгерской телеграфной сети составляла 14 тысяч километров. В 1881 году в Будапеште открылась первая телефонная станция. Принцип работы телефонных станций обосновал инженер Тивадар Пушкаш. На счету венгров в ту эпоху оказалось еще несколько важных технических изобретений. В 1914 году по дорогам Венгрии колесило свыше тысячи автомобилей – в то время солидное число для любой европейской страны. При движении в городе водители обязаны были обращать внимание на то, что автомобили тянули за собой шлейфы пыли, поэтому скорость ограничивалась пятнадцатью километрами в час (скорость движения всадника рысью), а на опасных участках – шестью километрами в час (скорость движения всадника шагом). За городской чертой разрешенная скорость составляла 45 километров в час. Но в целом Венгерское королевство оставалось по преимуществу аграрной страной: в 1910 году 63 % его трудоспособного населения было занято в сельском и лесном хозяйстве. В Цислейтании этот показатель составлял 53 %. Для сравнения: в Германии доля занятых в аграрном секторе едва превышала треть населения.

ПОДДАННЫЕ ИМПЕРИИ

ТИВАДАР ПУШКАШ,

телефонист

Выходец из семьи небогатых трансильванских дворян, Пушкаш поначалу изучал право, но затем отдал предпочтение техническим дисциплинам. Получив диплом инженера, он работал в Англии в компании по строительству железных дорог. В 1873 году вернулся в Венгрию и открыл первое в Центральной Европе туристическое агентство. Беспокойная натура Пушкаша привела его в США, где вместе со знаменитым изобретателем Томасом Эдисоном он занялся усовершенствованием систем связи. Именно Пушкаш обосновал принцип телефонной станции, позволивший найти массовое употребление этому новому для той поры виду связи. Первое испытание прошло в Бостоне в 1877 году. Услышав голос на другом конце провода, Пушкаш в восторге прокричал на родном языке: Hallom! (венг.: “Слышу!”) Это слово в слегка искаженной форме (hallo, halo, алло и проч.) вошло во все языки и оказалось навеки связано с телефоном. В 1879 году

Пушкаш открыл первую телефонную станцию в Париже, двумя годами позже – в Будапеште. Десятилетие спустя он основал службу Telefón Hírmondó (буквально – “Рассказчик новостей по телефону”). Позвонив на соответствующий номер, абоненты могли ознакомиться с выпуском новостей, прогнозом погоды, биржевой сводкой и другой полезной информацией. В марте 1893 года Telefón Hírmondó передал слушателям печальную новость о смерти своего основателя от сердечного приступа в возрасте всего лишь 48 лет.

Развитие австро-венгерской экономики не было непрерывным быстрым подъемом из патриархального болота к блеску капиталистического модерна. В 1873 году империю постиг финансово-экономический кризис, отзвуки которого ощущались еще по меньшей мере полтора десятилетия. Буря ударила как раз тогда, когда дунайская монархия демонстрировала свои экономические достижения на Всемирной выставке, открывшейся в Вене 1 мая 1873 года. Однако всего через девять дней на венской бирже произошел крах, не только похоронивший надежды на прибыль от выставки, но и положивший конец начавшемуся было экономическому процветанию. Наступили “семь худых лет” Австро-Венгрии. Биржа, разогретая спекуляциями, в которых участвовали тысячи игроков, лопнула. В стране закрылось более шестидесяти банков, разорились десятки фирм, в одной только Вене “черный четверг” стал причиной более чем тысячи самоубийств. Среди покончивших с собой оказался, в частности, герой войн с Пьемонтом, Данией и Пруссией генерал Людвиг фон Габленц. Государственную казну спасли от банкротства Ротшильды, предоставившие монархии крупный заем. Франц Иосиф отблагодарил: Альбрехту Ротшильду пожаловали титул барона.

Впрочем, биржевая катастрофа имела не только отрицательные последствия. Она способствовала перетеканию капиталов из финансовой в производственную сферу. И если до конца 1870-х годов экономическая ситуация в дунайской монархии оставалась сложной, то затем положение улучшилось, а в 1890-е начался резкий подъем, который – с небольшими колебаниями, свойственными рыночной экономике, – продолжался вплоть до Первой мировой войны. Столь долгого поступательного экономического роста Центральная Европа не знала ни до, ни после этого периода. Возможно, именно поэтому Франц Иосиф и вошел в историю земель и территорий, которыми правил, как символ “старых добрых времен” – ведь значительная часть его царствования представляла собой, по выражению французского историка Жана Беранже, ту “эпоху благополучия, мира и культурного расцвета, которую так часто идеализируют, сравнивая ее с катастрофами, ожидавшими придунайскую Европу в XX столетии”.