Текст книги "Дунай. Река империй"

Автор книги: Андрей Шарый

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Бронзовый Сватоплук обращен лицом к Дунаю; прямо напротив, на месте небольшой немецкой деревни Энгерау (нем. узкая равнина), в середине 1970-х годов развернули массовое жилищное строительство. Район Петржалка с населением 115 тысяч человек – архитектурный памятник социалистической Словакии, в некотором отношении впечатляющий не менее творений древних зодчих. На русском языке Петржалка называлась бы Петрушкином или Петрушковом (петрушка по-словацки – peteršilj): когда-то на придунайских территориях, на бывших уже узких полях и лугах, занимались огородничеством и садоводством. Петржалка не потерялась бы и в Москве, по численности населения этот район оказался бы в третьем десятке самых населенных в административном списке, рядом с Северным Медведковом и Теплым Станом. А в Центральной Европе конкурентов у словацкого детища панельного домостроения единицы, с Петржалкой сопоставимы разве что краковский район Новая Гута и – далеко ниже по течению Дуная – еще один поднятый по воле коммунистической партии циклопический бетонный город, Новый Белград.

Бесконечные корпуса и коробки Петржалки веселеньких цветов выглядят не так угрюмо, как московские спальные районы эпохи развитого социализма. Но приметы Черемушек и Тропарева в облике братиславского Петрушкина налицо: унифицированные гнезда многоподъездных домов в четыре, девять, двенадцать этажей, унылые лысые дворы, шизофреническое отсутствие центра, сомнительные попытки подлатать то, что начало разрушаться раньше проектных сроков, и переустроить то, что, как ни переустраивай, будет выглядеть по-сиротски. Архитектор Станислав Талаш спланировал этот словацкий город трудового завтра на дунайском берегу как совокупность трех комплексов с натуральными названиями Дворы, Луга и Рощи. Но как отличить блочные луга от панельной рощи? Теперь Петржалка оснащена всей столичной амуницией: шопинг-центр Aupar, торговая зона Danubia, променад Petržalské korzo, экономический университет, беговая дорожка с синтетическим покрытием, высотные бизнес-комплексы Tеchnopol и Vienna Gates. Урбанистическую картину оживляют обустроенный еще в конце XVIII века и, к счастью, невырубленный парк у реки, теперь имени поэта-романтика Янко Краля; два искусственных пруда, на которых, говорят, зимуют лебеди; дренажный канал, бывший некогда рукавом Дуная, но полвека назад отрезанный от реки подземной стеной из глинобетона.

Местные журналисты уже не называют Петржалку, как раньше, “Бронксом Братиславы”. Утверждают, что уличная преступность здесь пошла на спад, что торговля наркотиками перестала быть навязчивой, что число самоубийств не превышает общенациональные показатели. Погожим летним утром, совершая на велосипеде круговой объезд Петржалки, я в это поверил, но мрачная реальность февральских сумерек, подозреваю, может подсказать другое.

Идеологически новая многолюдная Петржалка представляет собой особую важность для концепции старой Словакии. Именно эти бетонные джунгли и превратили Братиславу в кондиционный европейский мегаполис со всеми его знакомыми хоть немцам, хоть французам, хоть даже шведам культурными особицами и социальными язвами. Именно Петржалка окончательно решила задачу колонизации правобережных дунайских территорий. Именно Петржалка добавила словацкой силы Братиславе, в прошлом которой – тысяча лет чужой государственности и два с половиной века статуса венгерской, а вовсе не словацкой коронационной столицы, ведь у словаков не было “своих” королей [33]33
  После захвата в 1541 году Буды Османской империей и расчленения Венгрии Пожонь до 1684 года считалась столицей королевства.


[Закрыть]. Петржалка приютила в сотнях своих многоэтажных крольчатников четверть городского населения – эти труженики нефтеперерабатывающего завода Slovnaft и шинной фабрики Matador, работяги автосборки Volkswagen, учителя средних школ и медсестры районных поликлиник, муниципальные служащие и сержанты полиции, продавцы универсальных магазинов и кассиры гипермаркетов все вместе и есть современная Словакия. Петржалка охраняет словацкую идентичность так же надежно, как древний град Девин, ведь короткое прошлое соцрайона невозможно перепридумать. Не случайно с одобрением глядит на Петржалку через Дунай бронзовый старый словак Сватоплук.

В центр города я возвращался по бывшему мосту Словацкого национального восстания [34]34
  Словацкое национальное восстание (август – октябрь 1944) – вооруженное восстание против правительства Йозефа Тисо части армии Словацкой республики, поддержанное отрядами партизан-антифашистов, в основном коммунистической ориентации. Восстание готовилось разными фракциями чехословацкого Сопротивления при поддержке Лондона и Москвы. После того как повстанцы взяли под контроль примерно треть территории страны, Словакию в конце лета 1944 года оккупировали немецкие войска. В восстании, не пользовавшемся заметной поддержкой местного населения, приняли участие около восьмидесяти тысяч человек. Обещанной помощи от стран антигитлеровской коалиции не было получено; западные районы Словакии (в том числе Братиславу) восстание не затронуло. За два месяца боевых действий погибли около десяти тысяч повстанцев; немцы казнили 5300 пленных. Действия партизан тем не менее продолжались до освобождения Словакии советскими и румынскими войсками весной 1945 года.


[Закрыть] (ныне безыскусно – Новый мост), в верхней части пилона которого устроен модный ресторан UFO watch.taste.groove. В социалистические времена ресторан назывался без помпы – “Бистрица” (есть такая словацкая река). Та пора, когда красотами Братиславы с высоты полета птиц любовались преимущественно партийные работники, прошла, и теперь предлагается: с балконов UFO – watch во все стороны, за столиком UFO – taste изысканную кухню, в баре UFO – groove, как сказал бы рок-критик, “почувствовать ритмику движения”.

И из ресторана UFO, и с середины Нового моста хорошо видно: Братиславе не хватает мощности мегаполиса, столичной стати, чтобы искренне, во всю славянскую силушку, обнять Дунай, сделать его внутренней водной дорогой трехсотметровой ширины. Вот и жители Пожони веками не затевали массового строительства на правом берегу, понимая, что городу все равно недостанет потенциала, размаха, богатства, и обустроили “напротив” всего лишь приятный глазу тенистый городской парк с аллеями и беседками, разбили на “узкой равнине” широкую зеленую зону. Урбанизм продиктовал свои законы, однако положение дел не изменилось: обитатели Петржалки ездят по дунайским мостам, конечно, не “в центр”, но исключительно “в город”, старая и новая архитектурные ткани пока не срослись.

Дунайские берега в Братиславе связаны пятью мостами, первый из которых (логически теперь он – Старый) построен в 1891 году и при открытии закономерно получил имя императора Австрии и короля Венгрии Франца Иосифа, а в первое республиканское правление назывался Штефаниковым [35]35
  Милан Растислав Штефаник (1880–1919) – словацкий политик, генерал авиации французской армии, автор трудов по астрономии. Организатор чехословацких легионов, один из основателей Чехословакии, министр обороны в первом правительстве республики. Погиб в авиакатастрофе, обстоятельства которой некоторые историки считают непроясненными. В 1920 году в центре Братиславы Штефанику установили памятник (на месте монумента императрице Марии Терезии); генерал был изображен в летных форме и шлеме, на стелу памятника водрузили фигуру льва, придерживающего лапой чехословацкий щит. Городская легенда гласит: Адольф Гитлер, посещая в 1938 году Au Café на правом берегу Дуная, увидел через реку памятник Штефанику и приказал “убрать прочь кошку”. Льва демонтировали, а потом по воле коммунистических властей с постамента убрали и фигуру генерала. В 2009 году копию скульптуры Штефаника установили на набережной, у нового здания Словацкого национального театра и шопинг-центра Eurovea. Возвращение на белую стелу льва, считавшегося символом федерализма, сопровождала живая полемика в прессе. Историки объясняли, что этот конкретный лев – символ движения легионеров.


[Закрыть]. После Второй мировой войны судьба разрушенного гитлеровцами моста складывалась сложно: получив очередное новое имя (Красной армии), он, некачественно отремонтированный, обветшал и в конце концов превратился в объект почти беспрестанной реконструкции. Очередной капремонт закончили в 2011 году: мост приспособили для прогулок пешеходов-велосипедистов и движения электричек.

Памятник Марии Терезии в Пожони. Фото 1921 года.

В километровый отрезок между Старым и Новым укладывается почти весь исторический центр Братиславы. В конце 1960-х годов, когда в связи с грядущим рождением Петржалки и возникла идея перебросить на правобережье безопорный красавец мост, значительная часть Подградья, район Выдрице, а также практически весь еврейский квартал попали под снос, поскольку к переправе должна была вести широкая автотрасса, на картах обозначаемая как Староместская улица. Она и ведет, отрубая Братиславский Град от города, которым некогда хозяева этого мрачноватого замка-дворца управляли. Правда, к середине XVIII столетия Град (в венгерской традиции – Пожоньская крепость) утратил административное значение, и в огромном здании разместили католическую семинарию. В 1811 году замковый комплекс сгорел, к восстановлению приступили только при коммунистах. Местные остряки называют этот тяжеловесный белокаменный дворец “перевернутой табуреткой” – из-за башен по углам прямоугольного здания, и впрямь похожих на ножки стула. Когда народная власть наконец восстановила Град (в том виде, какой крепость приобрела при Марии Терезии), принялись и за главную городскую магистраль.

Командиры братиславского путевого строительства попутно решали еще и идеологические задачи: трансдунайскую развязку устроили впритирку к кафедральному собору Святого Мартина. Автотрасса ведет мимо храма, уродуя и заслоняя его, лишая пространства. Когда-то этот собор был встроен в средневековые городские стены; раз уж так, решили встроить его и в эстакаду шоссе? В выборе такого архитектурного подхода, похоже, сказалось не только небрежение историей и религией, но и тонкий учет особенности национальных отношений. Ведь как раз в соборе Святого Мартина почти три столетия проходили церемонии коронации Габсбургов в качестве венгерских монархов. В середине XIX века на шпиль пожоньского собора, подчеркивая сакральное значение храма, насадили модель венгерской короны диаметром больше метра и весом в полтора центнера. Снизу, конечно, ничего не разглядишь, и поэтому, когда в 2010 году корону позолотили наново, ее выставляли в соборе на всеобщее обозрение [36]36
  С храмом Святого Мартина связано трогательное проявление новой центральноевропейской солидарности. В 2000 году столицы всех соседних со Словакией государств подарили Братиславе каждая по колоколу для звонницы кафедрального собора. Из Вены прибыл 2200-килограммовый колокол “Мария Терезия”, из Будапешта – “Святая Маргарита” весом 850 кг, из Варшавы – полутонный “Иоанн Павел II”, из Праги – “Святой Войтех” (340 кг), из Киева – 290-килограммовый “Святой Владимир”. Интересно, что самый “тяжелый взнос” сделали две бывшие столицы Австро-Венгрии, а не “славянская сестра” Прага.


[Закрыть]. Храм Святого Мартина вот уже пятое десятилетие развернут главным порталом на автомагистраль; в минуте ходьбы, под бетонными опорами моста, – центральное автобусное кольцо с запашками бензина и туалета. Прежде напротив собора стояла средневековая синагога, ну уж ее-то совсем некому было пожалеть. Когда-то крепость на горе и храм под горой составляли две части целого, были символами единства светской и духовной власти, знаками союза короля с Богом и доверия, которое Всевышний оказывал королю. И собор, и замок не случайно были обращены к Дунаю. Теперь этот замысел вовсе не очевиден.

В Музее города Братиславы я обратил внимание на забавный экспонат – изготовленную в 1827 году декоративную стрелковую мишень “Катание на коньках по Дунаю”. Вполне себе брейгелевская морозная картинка маслом по дереву, и кому только взбредет всаживать в такую пулю: маленькие беззаботные человечки скользят по ледовой поверхности. Парни в разноцветных куртках и мохнатых рукавицах, девушки в нарядных фартуках и белых чепцах, разноразная мелкая ребятня, никто не упал, никто не ушибся… Рядом более заманчивый для озорного стрелка рисунок: “Портрет бургомистра Франца Кумпфмюллера на фоне Братиславского Града” (надо полагать, все-таки “на фоне Пожоньской крепости”). Приосанившийся усатый мужчина в форме гусарского офицера, в доломане и ментике; жесткий взгляд на художника, твердая рука на эфесе, за спиной каменные стены и башни “перевернутой табуретки”. Два несложных сюжета примерно одной эпохи: власть и подданные, сановник и мещане, долг дворянина и увеселения черни, мороз и солнце, лед и камень.

Пожонь. XVII век.

Пожоньская крепость. Открытка 1900 года.

В ту пору отношения человека и реки складывались проще, интимнее и, наверное, страшнее, чем сейчас. Теперь-то никому не придет в голову прополоскать в Дунае белье, никому не вздумается выйти на Дунай на коньках. Дунай для подобных развлечений уже давно не приспособлен, от городских кварталов река отгорожена каменными надолбами и стальными поручнями, главными посредниками между водой и землей стали дебаркадеры. Я насчитал восемь или девять таких причалов, пришвартованных вдоль долгого асфальтированного променада – от набережной, носящей имя протестантского священника и христианского писателя Душана Файнора, до набережной, носящей имя коммунистического генерала и чехословацкого президента Людвика Свободы. Все закономерно: жизнь на реке сменилась жизнью у реки, и река от жизни становится все дальше, в большом городе перестает быть ее частью.

Самое расхожее определение Братиславы – “дунайская красавица”. На мой вкус, Братислава скорее мила: в ее облике нет ничего такого, чего вы нигде больше не встретите, ее стиль в иногда удачных пропорциях смешал венскую сецессию с пражским барокко, добавив шарма венгерской религиозной архитектуры. Почти все историческое, что словакам удалось или захотелось сохранить, представлено в Братиславе неброско и неназойливо. Вот фонтан “Ганимед” у Национального, имперского образца, театра – с бронзовыми черепашками и лягушками по краям бассейной чаши. Вот харчевня с почетной вывеской “Самый старый китайский ресторан Братиславы”. Вот клуб Nue Spirit, очевидно, “Новый дух”, с ночной программой tropical disco. Все как у людей; немного не так, как у соседей, кое-что по-своему, пусть и поскромнее. Чистенький, компактный город, за неимением роскоши пестующий уют, заботящийся о репутации, а потому старательно вымывающий со своих улиц и площадей то, чем гордиться стыдно или теперь не принято: коммунистическую топографию, каменное уродство минувших эпох, в определенной или даже значительной степени – несомненную врожденную венгерскость. Братислава – провинциальная столица, нашедшая в этом статусе успокоение. Туристы заглядывают сюда на день-два заездом из чинной Вены, пышного Будапешта или стильной Праги. И, кажется, никто из гостей о проведенном в Братиславе времени не жалеет – здесь есть свое очарование, здесь, похоже, отдают себе отчет в том, что центровка европейской жизни происходит почти без участия Словакии, самой центральноевропейской республики.

Даже от панорамы Дуная в Братиславе не у каждого захватит дух. Лучшую в городе смотровую площадку, как считается, предлагает холм, на котором полвека назад выстроили Славин, советский пантеон скорбной благодарности. Родился бы Ян Коллар столетием позже – сочинил бы, поднявшись к Славину, торжественную оду о павших героях, навсегда ушедших в чертог славянской Вальхаллы. Официально Славин – символ победы над фашизмом, но на самом деле этот монумент – символ жертвенности и смерти, громадный красноармейский некрополь, равного которому нет на берегах Дуная. Профессор Ян Светлик, ответственный за общее оформление памяти почти семи тысяч погибших воинов, следовал двум архитектурным традициям: советской монументальной классике Евгения Вучетича и немецкому канону гигантских траурных павильонов Бруно Шмитца [37]37
  Евгений Вучетич (1908–1974) – советский скульптор-монументалист. Ветеран войны, Герой Социалистического Труда, пятикратный лауреат Сталинской премии. Создатель (помимо прочего) монумента “Воин-освободитель” в Трептов-парке Берлина, мемориального ансамбля на Мамаевом кургане в Волгограде, автор по меньшей мере шести памятников Владимиру Ленину, трех памятников Иосифу Сталину, памятника Феликсу Дзержинскому, надгробий на могилах советских военачальников. Бруно Шмитц (1858–1916) – берлинский скульптор, автор масштабных мемориальных композиций. Главная работа Шмитца – крупнейший в Европе военный монумент (высота 91 метр), памятник павшим в Битве народов под Лейпцигом в 1813 году. В этом самом кровопролитном сражении XIX века войска России, Австрии, Пруссии и Швеции одержали победу над армией Наполеона.


[Закрыть]. Светлик строго придерживался воинских ритуальных правил: одни гранитные солдаты на барельефе дают присягу знамени, другие солдаты, участники многофигурной композиции, сражаются с невидимым врагом, третьи склоняются над убитым товарищем; бронзовые словацкие девушки несут негнущиеся цветы благодарности мертвым освободителям, спящим вечным сном, очевидно, под гимны богини Славы. На сорокаметровой высоте над колоннадой пантеона (за его массивными металлическими дверями – видно в щель – установлен тяжелый беломраморный саркофаг) еще один, главный, бронзовый солдат, как ангел хоругвь, разворачивает еще один, главный, бронзовый стяг. В 1960 году над всей тысячей славинских захоронений по понятным причинам и не подумали поставить хотя бы один, пусть небольшой крест. Ошибку исправили сравнительно недавно: деревянный крест неподалеку от крайней в долгом смертельном ряду могилы гвардии лейтенанта Александра Ковбасы выглядит свежевыструганным. На склоне холма под этим крестом – кладбище пожелтевшего елового лапника и пустых пластиковых бутылок.

В Словакии спокойнее, чем в соседних Чехии, Венгрии, Польше, относятся к разного рода русским и советским вмешательствам в государственную и национальную историю. Царский экспедиционный корпус под командованием генерала Ивана Паскевича, помогавший юному императору Францу Иосифу разгромить Венгерскую революцию 1848–1849 годов [38]38
  Венгерская революция – общественное движение в Венгерском королевстве, имевшее целью достижение независимости страны, установление буржуазно-демократических свобод, ликвидацию феодальных пережитков в аграрном секторе. В ходе революции проведены коренные преобразования социально-политического строя Венгрии. Подавлена объединенными усилиями австрийской армии, антивенгерски настроенных национальных меньшинств и экспедиционного корпуса русской армии. Лидеры революции были казнены, приговорены к тюремному заключению или бежали за границу.


[Закрыть], здесь карательным не считают. Как раз в то время народные будители впервые обратились к венгерским властям с петицией о признании национальных прав словаков, но в ответ получили отказ и репрессии. Последняя по времени смена общественного строя не испарила до дна местное русофильство, хотя перспективы политического развития в Словакии однозначно связывают не с Москвой, а с Брюсселем. Еще один, довольно элегантный монумент советским воинам стоит на центральной площади Братиславы, на набережной – памятник морякам советской Дунайской военной флотилии; они не обнесены заборами, как в Будапеште, их не красили в розовое, как в Праге или Софии. Вторжение 1968 года оставило о себе черную память, однако последовавший за ним разгром чешской либеральной элиты сопровождался и изменением баланса федеративных отношений Праги и Братиславы в политике и культуре в словацкую пользу.

Так что президенты независимой Словакии и теперь ежегодно возлагают цветы к мемориалу Славин 4 апреля, в день освобождения Братиславы от фашистов. Что, увы, не делает Славин более человечным. Все тут по советской традиции: никто не забыт, ничто не забыто, и птицы не поют. Сквозь трещины кладбищенских плит пробивается молодая трава. С вершины холма должна открываться панорама Малых Карпат, но далекую горную гряду разглядит разве что бронзовый знаменосец. А вот Дунай хорошо виден каждому: серебристо-серая лента в солнечную погоду и грязно-серая, если ненастье; река цвета бетонных славинских плит.

Подвиг советских воинов – освободителей румын, венгров, словаков, чехов от фашизма – воспел сразу после того, как это освобождение закрепило послевоенный раздел Европы, украинский прозаик-фронтовик Александр (Олесь) Гончар. В 1946–1947 годах он опубликовал вначале в Киеве, а потом и в Москве свое дебютное произведение – цикл из трех небольших романов “Знаменосцы”, выдержанный в строгом соответствии с кремлевским пониманием задач соцреалистической литературы. Эпопея Гончара повествует о продвижении Красной армии через Карпаты (названные Трансильванскими Альпами), о взятии Будапешта, о боях в Чехословакии; все оканчивается вступлением советских войск в Прагу. Сражаясь с врагом, лейтенант Евгений Черныш, главный герой книги лауреата одной Ленинской и двух Сталинских премий и одновременно альтер эго автора, размышляет не только о смысле своей жизни и любви к военфельдшеру Шуре Ясногорской (по законам жанра погибающей незадолго до Победы), но и об общественно-политических проблемах разной степени сложности. На вопрос о том, чем Красной армии удалось “так легко повернуть к себе” народы, прежде воевавшие на стороне нацистской Германии или покорно терпевшие фашистское иго, Черныш находит простой ответ: “Только правдой нашей борьбы, только вином свободы”.

В СССР и странах народной демократии пусть и искреннюю, но кондово по меркам не только сегодняшнего дня написанную книгу Гончара о Карпатах и Дунае переиздавали более ста (!) раз. Не только в силу литературного дарования, но и по соображениям общественной целесообразности Гончара (не все его книги следовали сиюминутным канонам советской литературы) считают классиком и в современной Украине. Писатель, на склоне лет увлекшийся идеями национального возрождения, скончался уже после распада Советского Союза, успев застать крушение сформированного Второй мировой войной политического мира. Одна из частей трилогии “Знаменосцы” называется “Голубой Дунай”, хотя ее автор и сам видел, какого Дунай в действительности цвета. Использование штраусовского мифа для создания несложного литературного образа, конечно, оправданно: голубая, как ясное небо, река для советского писателя – символ победы над фашизмом и счастливого послевоенного будущего. Вот цитата из романа; в передышке между боями беседуют советские солдаты:

– Почему Днепр такой синий?

– От неба.

– Так ты думаешь, что и Дунай такой?

– Летом, может, и такой… От неба. Небо насквозь синее, голубое…

– Сейчас Дунай будет как сталь, – задумчиво вмешался в разговор Саша Сиверцев. – Как Нева. – Сиверцев родом из Ленинграда. – Знаешь, у рек, как у людей, меняется настроение. Когда на душе ясно – они голубеют, когда хмурится – темнеют.

Поэтические сравнения литературного героя, боюсь, не пришлись бы по нраву партийным цензорам, будь они внимательнее при чтении романов Гончара: в социалистической жизни, когда, надо полагать, стало наконец “на душе ясно”, Дунай сохранил прежнюю окраску. Однако романтическое восприятие реки теми, кто живет на ее берегах, вполне естественно. Столица Словакии отдает этой романтике привычную дань: в Братиславе я квартировал на Дунайской улице (не выходящей к реке), завтракал в кафе Danubia, покупал сувениры в универсальном магазине Dunaj. Перечень можно продолжить еще и потому, что традиция рекопочитания в Братиславе заложена, понятное дело, не сегодня. Словацкие историки утверждают: греческое название города Истрополис (“город на Дунае”) используется с IX века, а в широкий оборот оно введено пятью веками спустя венгерским королем Матьяшем I Корвином [39]39
  Матьяш I Корвин (1443–1490) – король Венгрии с 1458 года. Прозвище Corvinus получил по изображению ворона на родовом гербе. Укрепил централизованное государство, провел хозяйственные и административные реформы, сформировал сильную армию наемников, по цвету доспехов названную Черной. Намеревался создать Дунайскую монархию, которая объединила бы центральноевропейские территории, превзойдя по потенциалу Османскую империю. Вел успешные войны в Силезии и Австрии, в 1485 году – единственный из венгерских королей – занял Вену. Просвещенный монарх, покровитель искусств, Корвин приобщил Венгрию к культуре Возрождения, собрал обширную библиотеку. Считается, что итальянскую моду при венгерском дворе ввела жена Матьяша, неаполитанская принцесса Беатриса. У супругов не было детей, и Корвин намеревался передать престол своему незаконнорожденному сыну Яношу. По одной из версий, Беатриса стала виновницей смерти мужа, умертвив его отравленным инжиром.


[Закрыть]. Этот же монарх стал инициатором основания первого на территории современной Словакии (и первого в тогдашней Венгрии) высшего учебного заведения [40]40
  Основанный в 1465 году с благословения папы римского Universitas Istropolitana прекратил существование через четверть века, после смерти Матьяша Корвина. Старейший из существующих ныне в Словакии университетов основан в Братиславе в 1919 году и носит имя чешского просветителя XVII века Яна Амоса Коменского.


[Закрыть].

Для меня самым прямым символическим выражением дунайского характера Братиславы, однако, стал объект, прямого отношения к реке не имеющий. Речь идет о комплексе зданий, спроектированном столетие назад венгерским архитектором Эдёном Лехнером на окраине тогдашнего центра города. Когда-то на месте этих кварталов располагался тихий рукав Дуная, в котором, как гласит предание, преотлично ловились пескари. Со временем затон получил имя Грёсслинг (от нем. kressling – пескарь), а когда местность осушили, название рукава унаследовала проложенная по его руслу улица. Во времена, ставшие прямым результатом описанных в трилогии “Знаменосцы” событий, этой улице присвоили имя Красноармейская, но оно не пережило политических испытаний последних десятилетий.

Маститый архитектор Лехнер много строил по всей тогдашней Венгрии, в меру сил и таланта развивал концепцию модернизма и, как считают специалисты, успешно привнес в ар-нуво и сецессион элементы восточного (индийского) зодчества. Возводя на Грёсслинговой здание королевской католической гимназии и по соседству с ним храм Святой Елизаветы, который, собственно, юным воспитанникам и полагалось посещать, Лехнер, по моему скромному пониманию, к восточному архитектурному наследию не обращался. Лехнер даже не предпринял попытку скрыть, что вдохновителем его творческих усилий в данном случае был каталонский гений Антонио Гауди: минимум прямых линий, мягкие пластические очертания, разноцветная глазурованная керамика, веселая мозаичная плитка, рустикальные и зооморфные мотивы. Все это я уже изучал в Барселоне, в парке Гуэль и в районе Эшампле.

Церковь и гимназию архитектор снабдил тем, чего, по мнению Саши Сиверцева, не хватает Дунаю: голубым цветом. Католическая гимназия, обернувшаяся к сегодняшнему дню престижной школой с математическим уклоном, окрашена песочно-желтым, а вот небесного цвета храм Божий остается вызывающе голубым. Этот элегантный колер, эти легкомысленные орнаменты, эти заигрывания с сакральным смыслом и строгой формой в начале XX века наверняка оказались за гранью китча. Но стремление строить не столько пышно, сколько броско, не столько пафосно, сколько изящно на долгой временной дистанции себя оправдывает: в отличие от Славина, туристы текут к Голубой церкви почти столь же широкой, как Дунай, рекой.

Эдён Лехнер оставил городу в наследство прекрасные здания, прекрасные именно потому, что они являются отличными образцами искусства подражания. Вот во владении этим искусством и кроется скромная душа Братиславы. Глядя на розовые кусты во дворике Голубой церкви, я вспомнил персонажа набоковского романа “Отчаяние”, который утверждал: настоящий художник всегда ищет не сходство, а уникальность. Так вот, этот господин неправ. Голубая церковь в Братиславе и сама Братислава замечательны как раз тем, что они – церковь-подражание и город-репродукция. Даже прорезающий столицу Словакии Дунай есть всего лишь посеревшая копия самого себя.

Рудольф фон Альт. Главная площадь в Пресбурге. 1843 год.

Самое бездарное сооружение Братиславы – тут и конкурса-то не нужно проводить – исполнено совсем уж недвусмысленной водной символики. Чудовищный фонтан Дружбы ввели в эксплуатацию в 1980 году, в ходе очередного переустройства тогдашней площади Клемента Готвальда [41]41
  Клемент Готвальд (1896–1953) – чехословацкий политик, один из основателей в 1921 году Коммунистической партии Чехословакии (КПЧ). Генеральный секретарь КПЧ, в 1948–1953 годах – президент Чехословакии.


[Закрыть]. Собственно, площадь возникла почти четыре века назад близ летнего дворца архиепископа, на пустыре, который еще через столетие засадили травой и облагородили тенистой аллеей, возможно, липовой. При государе-императоре на этом вольном пространстве командовали парадами, устраивали народные праздники, проводили цирковые представления и испытывали воздухоплавательные аппараты. В социалистическое время растущий город наконец взял свое: где следовало, поставили памятник коммунистическому вождю, аллею сократили, лужайку застроили. На месте кладбища времен Тридцатилетней войны вырос корпус Словацкого технического университета. В его просторном конференц-зале я любовался потолочной росписью под названием “Победа разума и труда”, думая о том, что эти почти библейские аллегории иногда могут показаться зловещими. Как только социализм кончился, памятник Готвальду снесли, а площади дали созвучное моменту название – Свободы.

Со всеми причитающимися таким сооружениям дорожками, бордюрами и скамейками фонтан Дружбы занимает столь значительную территорию, что так просто от него Братиславе не избавиться. Цветок липы, составляющий основу водной композиции, в Чехии и Словакии считается ботаническим знаком славянства, однако предложенная скульптором Юраем Говоркой интерпретация этого символа взаимности, подозреваю, заставляет Яна Коллара переворачиваться в гробу. Двенадцатитонный липов цвет диаметром девять метров, изготовленный из хромированной стали, помещен в огромный ступенчатый бассейн, словно пицца, разрезанный бетонными перемычками на сектора. На старых фотокарточках видно, как из громадного цветка в братиславское небо, выше расписного потолка университетского корпуса, вздымалась водяная струя. Однако вот уж который год бассейн сух и печален. А от самой древней липы славянского мира – братиславские путеводители отмерили ей тысячу лет, – некогда посаженной, не иначе, потомками князей Моймировичей на месте, ставшем со временем пространством между домами двенадцать и четырнадцать по улице с чудесным названием Палисады, сохранился один только могучий пень.

Может быть, теперь фонтану Дружбы просто нечего символизировать. Пришла пора других проектов, связанных с новой Европой, поскольку общеевропейский Дунай – козырная карта любого стоящего на берегах этой реки города. Крупнейшая культурная инициатива Словакии двухтысячных – открытие в дальнем пригороде столицы страны музея современного искусства Danubiana. На осмотр его экспозиции я и направлялся, неосмотрительно свернув на ту самую Шенгенскую улицу бывшей деревни, а теперь южного района Братиславы Чунова, что замыкает словацкое правобережье. Эта ошибка отсрочила, но не сорвала встречу с прекрасным.

Чуново пережило скромный урбанистический расцвет в восьмидесятые годы прошлого века, когда по воле партийного руководства окрестные территории превратились в площадку социалистической гидростройки. Дунай здесь перегородили плотиной, и получилось искусственное море. Напрудили без малого двести миллионов кубометров дунайской воды, по глади которой скользят катера и яхты. Грушовское водохранилище широко, на дальнем его берегу не разглядеть деревню Гамульяково.

ЛЮДИ ДУНАЯ

ЯН БАХИЛЬ

изобретатель и пилот

Словацкий инженер и техник Ян Бахиль (Янош Бахий), самородок из крестьянской семьи, родился в 1856 году в местечке Надьсалатна (ныне Зволенска Слатина в центральной части Словакии) и смог получить военно-строительное, как сказали бы сейчас, образование. Еще юношей он демонстрировал выдающиеся способности изобретателя, в связи с чем был принят в военную академию в Вене и получил офицерское звание. Занимался строительством крепостных сооружений в самых далеких провинциях Австро-Венгрии, в Галиции и Далмации. В 1880-е годы служил военным инженером в Петербурге, Киеве и Харькове. Царская армия приобрела у Бахиля образец разработанного и построенного им на личные средства танка на паровой тяге. Вырученные средства инженер вложил в конструирование воздухоплавательных аппаратов. В 1895 году Бахиль переехал в Пожонь, где продолжил занятия изобретательством. Он, в частности, запатентовал проект вертолета, винт которого приводился в движение мускульной силой, а затем проект вертолета Avion с бензиновым мотором; проект воздушного шара с паровой турбиной; проект устройства для сцепки железнодорожных вагонов; разработал концепцию использования канализационных стоков для производства электроэнергии. Два десятилетия Бахиль возглавлял местную организацию воздухоплавателей. В 1897, 1903 и 1905 годах провел в Пожони (на поле, ставшем теперь площадью Свободы) испытания самолета с пропеллером и вертолета собственной конструкции. Скончался он в 1916 году, похоронен в Братиславе под надгробием собственного дизайна.

Из соображений профессиональной добросовестности я прогулялся по Чуновской плотине не один, а несколько раз. Полистав растрепанный справочник, классифицировал это синее и серое сооружение как насыпное, железобетонное, водоопускающее, фильтрующее. К тому же безлюдное: охранники покинули свои посты и не мешали мне знакомиться с гидроконструкцией. В гнездах у могучих затворов плотины, похожих на отвалы бульдозеров из страны великанов, бестолково плескался разный природный, бытовой и промышленный мусор. Вода шумела, но сизые чайки, наверное, к этому шуму привыкли, потому что спокойно занимались мелким рыбным промыслом. Бетон и железо надежно заперли главное русло Дуная, и, пройдя сквозь плотину, река теряла и волну, и величавость, и глубину. Большая вода ушла левее, новым током. Чуново от гидропереустройства наверняка выиграло, получило известность, экономическую выгоду и рабочие места. В главной местной пивной, названной на венгерский манер Čunovska čarda [42]42
  Csárda (венг.), чарда – корчма или постоялый двор, часто с цыганской музыкой.


[Закрыть], всегда оживленно, по вечерам с четверга до воскресенья здесь live music и мясо на гриле. Демонстрируя экологическую безопасность гидропроекта, власти открыли на причуновских территориях центр водных видов спорта, неподалеку раскинулся ландшафтный парк “Дунайские луга”.

Но, по всем признакам, главное в Чунове третьего тысячелетия – Meulensteen Art Museum. Meulensteen – это Герард Х. Мюленстин, предприниматель, коллекционер и меценат из Нидерландов, на средства которого на долгом, как игла, полуострове, отделившем Дунай от Грушовского водохранилища, возведено ультрасовременное музейное здание без прямых углов, отдаленно смахивающее то ли на галеру, то ли на кита, но точно на что-то водно-морское. Art начинается за домиком билетерши, и соединение абстрактных фигуративных композиций со строительной эстетикой недалекой плотины, поверьте, производит сильное впечатление. Вместе со скупым отблеском дунайской воды, вкупе с открытым во все стороны бездонным небом, а если повезет (как повезло мне), то еще и с пронзительным, стреляющим зарядами дождя ветром все это и образует современное концептуальное искусство. Центральный образчик чуновской скульптуры – композиция “Крылья Дуная” на самом пике мыса полуострова. Надо отдать должное скульптору Петеру Поллагу, в его работе угадывается вольный полет.

ДУНАЙСКИЕ ИСТОРИИ

КАК БРАТСКИМ СТРАНАМ НЕ ПОВЕЗЛО С ГЭС

Система водных сооружений Габчиково – Надьмарош” – гидротехнический проект, к реализации которого Чехословакия и Венгрия приступили в рамках Совета экономической взаимопомощи в 1977 году. Амбициозный план предполагал отвод дунайских вод в искусственный 100-километровый канал, возведение плотины у городка Дунакилити и строительство двух гидроэлектростанций, одной в районе Габчикова в Словакии мощностью вполовину Днепрогэса, а другой, поскромнее, неподалеку от венгерского местечка Надьмарош. Это была показательная стройка, призванная продемонстрировать, что в новых социально-политических условиях даже имевшие непростой опыт сосуществования народы становятся братскими. Партнеры ставили перед собой и экономические задачи: предотвратить наводнения, открыть круглогодичную навигацию по Дунаю и, конечно, производить электричество. Бóльшая часть строительства планировалась на словацком левобережье, но Венгрия обязалась участвовать в работах на паритетных началах, чтобы потом получать половину электроэнергии. Через пятилетие все стало сдуваться. Вначале Венгрия по финансовым причинам сократила участие в проекте. В 1984 году будапештский биолог Янош Варга организовал движение “Дунайское кольцо”, которое запустило общественную кампанию против строительства. В ЧССР, хотя и менее активно, против перекрытия Дуная выступали экологические группы. В Венгрии гидропроект стал восприниматься как символ коммунистического режима, и в 1989 году Будапешт свернул участие в работах. В 1995 году – уже в независимой Словакии – комплекс вступил в строй. Гидросистема включает в себя десятикилометровый вспомогательный канал, Чуновскую плотину с небольшой ГЭС, Грушовское водохранилище и Габчиковскую плотину с крупнейшей в стране электростанцией. Проблему речной навигации разрешить не удалось, и в Братиславе возлагают ответственность за это на венгерскую сторону. В 1993 году Словакия подала в Международный суд ООН иск против Венгрии. Дело до сих пор рассматривается.

Подзадержавшись с исследованием плотины, я попал в музей Danubiana позже, чем рассчитывал, под закрытие, и, по признанию скучающей дежурной, оказался в этот ненастный день единственным посетителем. Поэтому в гулких залах, постоянную экспозицию которых открывает портрет г-на Мюленстина в элегантном костюме с цветным платком в пиджачном кармане, мне все были рады. Был рад новому опыту и я: Danubiana организована с выдумкой, остромодно, от подвала до чердака, от центрального асимметричного зала до неизбежного в таких заведениях book shop с фирменными чайными кружками и тяжелым глянцем альбомов по искусству издательства Taschen. Концепция здания-музея тщательно выдержана, в мелочах, во всем: от чистых оконных просторов, расширяющих речные пейзажи, до вывески-напоминания о том, что рыба-кит Мюленстина вскоре примет в свое чрево очередную биеннале молодых художников дунайских стран. Понятно, что безошибочный выбор этой концепции не столько собственно для Danubiana, сколько для словацкого национального (да и дунайского международного) проекта важнее списка имен актуальных художников, работы которых выставляются по соседству с Чуновской плотиной. Потому что в начале XXI века свободное искусство, а не железный запор плотины и не будка злого пограничника идеологически формирует береговую линию великой реки. Впервые со времен Римской империи трехтысячекилометровый Дунай – практически от истока до устья – стал частью универсального целого, внутренней рекой Новой Европы. Пусть и на деньги Старой, если иметь в виду щедрость Герарда Х. Мюленстина.