Текст книги "Дунай. Река империй"

Автор книги: Андрей Шарый

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

ДУНАЙСКИЕ ИСТОРИИ

КАК НА БЕРЕГУ РЕКИ ИСТРЕБЛЯЛИ ЛЮДЕЙ

Заключенные концлагеря Маутхаузен приветствуют американские войска. Фотограф Дональд Р. Орниц, капрал армии США. 6 мая 1945 года.

Согласно планам Альберта Шпеера улицы и площади городов нацистской Германии должны были быть вымощены стандартной гранитной плиткой. В 1938 году у каменоломен близ местечка Маутхаузен компания DEST, “Немецкие земляные и каменные работы”, которой владел начальник Главного административно-хозяйственного управления SS генерал Освальд Поль (повешен в 1951 году по приговору Нюрнбергского военного трибунала), начала обустройство бараков для занятых на добыче гранита рабочих. Поначалу в Маутхаузене содержали считавшихся неисправимыми уголовных преступников, однако с весны 1939 года в этот “трудовой лагерь” отправляли преимущественно “непримиримых политических врагов рейха” из многих стран Европы. Среди заключенных Маутхаузена оказались будущий охотник за нацистскими преступниками Симон Визенталь, будущий премьер-министр Польши Юзеф Циранкевич, французский писатель Жак Бержье. В систему Маутхаузен-Гузен, помимо четырех основных концлагерей, вошли около пятидесяти относительно небольших рабочих тюрем на территории Австрии и Южной Германии. На центральный лагерь комплекса распространялся самый жестокий режим содержания заключенных (III степень строгости согласно концепции “уничтожение через труд”). Общее число казненных, умерших от пыток, истощения, медицинских экспериментов заключенных за шесть лет существования системы лагерей Маутхаузен-Гузен составило, по разным оценкам, от 122 до 320 тысяч человек. В числе погибших не менее 32 тысяч советских граждан, среди них военный инженер генерал-лейтенант Дмитрий Карбышев (зимой 1945 года умер от гипотермии после того, как был облит водой на морозе), организатор партизанского движения в Словакии Дмитрий Основин, разведчик Лев Маневич. Символом мучений узников Маутхаузена стала “лестница смерти” из 186 ступеней, по которой заключенные перетаскивали из каменоломен гранитные блоки. Нацистская схема рабского труда приносила значительные доходы: в 1944 году прибыль комплекса лагерей Маутхаузен-Гузен составила 11 миллионов рейхсмарок (144 миллиона евро в ценах 2013 года). Труд заключенных применялся не только в гранитном карьере: они работали на оборонных предприятиях, ликвидировали последствия бомбардировок, были заняты в сельском хозяйстве. В феврале 1945 года несколько сотен советских пленных совершили побег из Маутхаузена. Операция по их уничтожению, которой способствовало и местное население, получила название “Охота на зайцев в коммуне Мюльфиртель”. Известны имена одиннадцати узников, спасенных австрийскими крестьянами. В частности, семья Анны Лангталер, четверо сыновей которой воевали в частях вермахта, три месяца укрывала на хуторе в Виндене двух советских офицеров. В мае 1945 года заключенных Маутхаузена освободили войска США. Тело коменданта концлагеря Франца Цирайса, скончавшегося от полученных при аресте ранений, заключенные повесили на ограде лагеря. В 1949 году Маутхаузен получил музейный статус. На территории комплекса два десятка мемориалов памяти заключенных из разных стран, от Албании до Украины, мемориалы памяти жертв холокоста, памяти замученных в Маутхаузене синти и рома, памяти погибших в лагере гомосексуалов.

Долина Вахау предлагает квинтэссенцию австрийского отношения к жизни: необременительные прогулки по-над речкой, легкое белое вино, сладкий абрикосовый ликер со смешным названием Marillenschnaps, свежий воздух. Путеводитель вдруг демонстрирует честность: “Здесь особенно нечем заняться, поэтому отдыхайте и наслаждайтесь прелестными пейзажами”. Это правда: дюжина расположенных в долине или рядом с ней населенных пунктов оспаривают друг у друга право считаться самым старым городом Австрии или самым красивым городом Дуная. Кремс, Иббс, Шпитц, Артштеттен, Мельк одинаково живописны и одинаково унылы, несмотря на все свои древние монастыри, церкви и площади. Тысячу лет назад долина Вахау была важна тем, что именно здесь пролегали западно-восточные коммерческие пути. Местные землевладельцы бароны Кюнринги не могли и подозревать о поэзии Гёте, но не рассиживали на западно-восточных диванах, а жесткими методами рэкетиров взимали дань с торговых судов, укрывая добычу в многочисленных придунайских крепостях. Древних замков (или руин древних замков) в долине десятки, и все они убедительно свидетельствуют о богатом событиями прошлом Вахау.

Бабенберги, первые правители Австрии, помимо прочего отметились в долине Вахау еще и тем, что некоторое время держали в заточении в замке в Дюрнштайне Ричарда Львиное Сердце. Возвращаясь из Третьего крестового похода, этот английский король был пленен своим христолюбивым союзником герцогом Леопольдом V. Причины ареста крылись в политических ссорах в семье европейских монархов, но куда привлекательнее воспетая трубадурами и экскурсоводами персоналистская версия конфликта: Леопольд якобы не снес оскорбления, нанесенного ему Ричардом, – король Англии сорвал австрийское знамя со стен взятой крестоносцами Акры. Папа римский пригрозил Леопольду отлучением от церкви, и весной 1192 года герцог вынужденно передал пленника императору Священной Римской империи Генриху VI. Ричард тем не менее просидел взаперти целый год, дожидаясь выплаты выкупа, составлявшего двухлетний доход английской короны. Замок в Дюрнштайне таких знаменитых постояльцев больше не видывал и не увидит: в 1645 году крепость разрушила шведская армия, участвовавшая в этих краях в битвах Тридцатилетней войны. Руины древних стен, сложенных из плотно подогнанных тесаных камней, впрочем, добавляют простенькому городку таинственности.

Столетие с лишним одной из основных резиденций Бабенбергов (пока они не перебрались в Клостернойбург, откуда еще позднее переместились в Вену) служила крепость Мельк. Вероятно, теперешние отцы города, будь они склонны к пафосу, могли бы воскликнуть: отсюда пошла австрийская земля! Покидая Мельк, князья передали замковые укрепления монахам ордена Святого Бенедикта, которые в 1089 году основали здесь Божию обитель. С той поры братия неустанно воздает хвалу Всевышнему: молитвы звучат в Мельке уже 333 тысячи дней, по восемь раз ежедневно. Угроза этому конвейеру богомолья возникла в XVI столетии, когда из-за возросшей популярности идей Реформации католический монастырь почти было опустел. Однако папа назначил аббатом в Мельк толкового управленца, и тому удалось собрать под знамена Бенедикта новую армию послушников.

Кремс. Открытка 1900 года.

Аббатство в Мельке готовилось отпраздновать 900-летний юбилей, когда вышел в свет русский перевод романа “Имя розы”. Юный послушник Адсон, от имени которого Умберто Эко ведет правдивый рассказ о расследовании загадочных убийств в монастыре на севере Италии, был воспитанником мелькской обители. “Имя розы” – едва ли не главная книга моей молодости. Честно говоря, окутанный тайнами Мельк стал и одной из причин моего интереса к Дунаю. Впервые я попал в этот монастырь лет через пятнадцать после того, как прочитал (и только что наизусть не выучил) “Имя розы”, – и не разочаровался, хотя мои представления о Мельке, конечно, оказались далекими от реальности. Ни мрачных храмин, ни строгой готики Средневековья тут нет и в помине: в первой половине ХVIII века аббатство полностью перестроили в стиле высокого барокко, и с реки монастырский комплекс похож на огромный желто-кремовый торт.

Именно так, наверное, и должна выглядеть репрезентативная обитель христианских традиций и веры. Мельк считается в строгом бенедиктинском мире образцом: реформа внутреннего распорядка, произведенная в начале XV века аббатом Николаусом Зейрингером, послужила примером для католического мира, перенимать передовой опыт сюда приезжала братия из разных уголков Европы. Теперь аббатство так плотно набито реликвиями и ценными предметами культа (первый из них – инкрустированный драгоценными камнями золотой Мелькский крест, от которого идет и монастырский девиз: Absit gloriari nisi in cruce – “Только в кресте слава”), что сама дискуссия о бедности Христа представляется в этих почтенных стенах неуместной. Монастырская школа Мелька ведет преподавание законов Божьих уже восемь с лишним веков, в последние десятилетия делая акцент еще и на углубленном изучении древнегреческого и новофранцузского языков. Библиотеку аббатства, книжка к книжке, начали собирать задолго до рождения Иоганна Гутенберга, причем это уже не первая мелькская библиотека, потому что самая первая была уничтожена пожаром 1297 года, за четверть века до того, как Эко безжалостно спалил книгохранилище своего монастыря. Однако “Песнь о Нибелунгах” не сгорела – одну из аутентичных рукописей поэмы обнаружили в библиотеке Мелька относительно недавно.

С западной террасы аббатства открывается ожидаемо благостный вид на тяжело катящуюся прочь реку, на заросли деревьев (наверняка абрикосовых), на небо и на вечность. Мельк, конечно, сильно попорчен туризмом, но каким же еще, скажите, быть почтенному монастырю XXI века, если даже проповеди предстоятеля Римско-католической церкви иногда смахивают на рок-концерт? В соборе Святых Апостолов Петруса и Паулюса покоятся останки кое-кого из Бабенбергов, но главное здесь – мощи мученика Коломана, покровителя путешественников и заступника повешенных. Коломан был странствующим ирландским монахом, сыном короля, и погиб в 1012 году по дороге в Святую землю: в Австрии его по ошибке приняли за злодея и вздернули на сухой бузине рядом с двумя разбойниками. Тело праведника чудесным образом не разлагалось, за что канонизированного в 1244 году Коломана теперь ревностно почитают во всех девяти федеральных землях Австрии. У гробницы святого висельника я увидел экскурсионную группу аутистов в сопровождении социального работника, гид в черной сутане терпеливо рассказывал гостям нечто божественно-историческое. Вечером я столкнулся с этой компанией в пиццерии: никто из них не мог вспомнить, кто именно заказывал принесенную официантом “маргериту”. Официант сказал: “Очень вкусно, кто хочет?” – и все до одного радостно подняли руки. Хозяин заведения наблюдал из-за стойки, потом отправился на кухню – и вскоре в зал вынесли по “маргерите” на каждого. Социальный работник благодарно кивнул. Скажите, чем они оба отличаются от священников?

Самый монументальный из всех известных мне дунайских художественных циклов выполнен в 1820–1826 годах молодым в ту пору австрийским пейзажистом Якобом Альтом и уже почтенным мастером немецкой плоской печати Адольфом Фридрихом Кунике. Совместными усилиями Alt und Kunike произвели обширнейшую серию литографий “264 вида Дуная по течению реки от истоков до Черного моря”. Перечислю без всякой системности названия некоторых листов: “Вид Белграда со стороны Земуна”, “Вид на Нусдорф”, “Регенсбург. Вид с северо-запада на Каменный мост”, “Порт Сулины”. Ну и к чему было, скажите, примерно в то же время изобретать фотографию, если мой старший товарищ по увлечению Дунаем Якоб Альт уже произнес столь внятное художественное высказывание, сохранив для будущих поколений образы великой реки? Настоящий профессионал дунайского кадра, снайпер живописи с зорким глазом и верной рукой: явился – набросал эскиз – сложил станок – снова в путь.

Якоб Альт. Вид на Нусдорф. Галерея Альберина, 1820 год.

Кисти и грифелю Альта принадлежат еще несколько пейзажных серий, в их числе “Путешествия по живописному Дунаю от Энгельхартсцелля до Вены”. Во время долгих творческих командировок он и гербарий собрал, я видел эти засушенные травки и цветочки в Земельном музее Нижней Австрии. Художник с музыкальной фамилией объездил владения Габсбургов вдоль и поперек, от силезского городка Яблунков до главного порта империи Триеста, от далматинского Спалато (Сплит) до венгерского Рааба (Дьор). В 1835 году Людвиг Бехштейн, знатный немецкий фольклорист и собиратель сказок, осуществил свой осмотр Дуная, а пятилетием позже выпустил в качестве отчета двухтомник “Путешествия по Дунаю и его прекрасные виды”. Под “прекрасными видами” он имел в виду сотню гравюр Якоба Альта – включенных в книги в качестве иллюстраций. Репродукции рисунков Альта – гербарий прекрасного мертвого мира – теперь продаются в интернет-магазинах по цене пятнадцать евро за штуку. Самое примечательное в его творчестве – завершенность стиля. Рисунки Альта объединены ощущением единства разных территорий – ощущением, известным родившимся во владениях совсем другой империи по строке из песни: “Человек проходит как хозяин”. Немецкая Австрия – нервный центр, сердце и мозг нарисованной Якобом Альтом страны, а Дунай – ее флейта-позвоночник.

Якоб Альт. Вид на Вену. Музей Вены, 1848 год.

Если все 264 листа с видами Дуная плюс цикл “от Энгельхартсцелля до Вены” да еще плюс многое другое, созданное Альтом за без малого шесть десятилетий карьеры художника, бросить на одну чашу творческих весов, то на другой чаше их наверняка уравновесит куда более скромный по объемам музыкальный цикл Иоганна Штрауса-сына. Штраус II посвятил речной теме лишь несколько небольших произведений, но для Истории этого оказалось достаточно. Вальс “На прекрасном голубом Дунае” [17]17
  Помимо вальса “На прекрасном голубом Дунае” Иоганн Штраус сочинил вальс “Дунайская девушка” (1887, Op. 427) и польку “На берегах Дуная” (1873, Op. 356). Композитор посвящал свои произведения и другим рекам, в частности Влтаве (нем.: Moldau) и Волге.


[Закрыть] стал самой тиражной в истории штукой популярной классики. Глобальная слава подняла Opus 314 не только на высоты мировой культуры, но и на вершины эстрадной пошлости: британский комик Пол Олдфилд, известный под псевдонимом Мистер Метан, исполняет штраусовский вальс методом метеоризма, испуская кишечные газы.

ЛЮДИ ДУНАЯ

ЙОЗЕФ КИСЕЛАК

эгоист и альпинист

Скромный чиновник венского финансового ведомства Йозеф Киселак (1799–1831) остался в истории не благодаря выдающимся дарованиям и талантам, а потому, что всюду, где только мог, чертил на дереве или на камне свое имя. Киселак путешествовал по немецкоязычным районам монархии Габсбургов; альпинист-любитель, он использовал навыки в технике скалолазания для того, чтобы намалевать (обычно масляной черной краской) или выцарапать свое имя на разных видных местах: на придунайских и альпийских горных кручах, на стенах зданий и пещер, на опорах мостов и руинах крепостей. Как свидетельствуют современники, имя Киселака было известно многим подданным императора Франца II, как и самому монарху. В Австрии это имя стало символом безграничного самолюбования, эгоизма и фанфаронства. Вот фрагмент из книги воспоминаний журналиста Иштвана Рат-Вега: “Тщеславный турист ездил по самым прекрасным местам Австрии, чтобы везде где можно бросающимися в глаза буквами малевать: J. Kiselak. Он осквернял развалины храмов, башен, стены пещер, скалистые вершины гор. Через Дунай в Вене был воздвигнут новый мост, и, когда мост был готов, с двух его сторон установили сторожей, чтобы Киселак еще до официального открытия не проник туда со своей кистью. Однако, когда первый корабль проходил под мостом, его пассажиры увидели, что на внешней стороне одной из дуг моста красуется известное имя… Может быть, это только анекдот. Но он, во всяком случае, хорошо характеризует человека и легенды, окружавшие его”. В 1829 году Киселак издал книжку путевых наблюдений “Заметки о пеших путешествиях по Австрии, Штирии, Каринтии, Зальцбургу, Тиролю и Баварии до Вены”. Умер он 32 лет от роду – от холеры, которой заразился, отказавшись во время эпидемии исключить из рациона свежие фрукты. Теперь этого человека считают основателем техники граффити. Надпись J. Kiselak можно увидеть, в частности, в венском парке Шварценберга, в долине Вахау на скалах между Кремсом и Дюрнштайном. Магрис написал о нем так: “Киселак добивался маленького бессмертия, и ему это удалось”.

Премьера An der schönen blauen Donau состоялась в 1867 году сначала в Вене, потом, уже с совершенным триумфом, на Всемирной выставке в Париже. Дату тоже можно считать символической: этот год оказался ключевым для Дунайской империи и для всей Центральной Европы. Monarchia Austriaca превратилась в Австро-Венгрию [18]18
  После заключения в марте 1867 года соглашения (т. н. компромисса) между императором Австрии Францем Иосифом и представителями венгерского национального движения во главе с Ференцем Деаком возникла дуалистическая монархия. Соглашение предусматривало предоставление венгерской части государства самостоятельности во внутренних делах при совместном с Веной решении вопросов внешней, оборонной и финансовой политики.


[Закрыть] и вступила в пору тяжелой зрелости, через полвека обернувшейся распадом, крахом и воцарившимся вместо Габсбургов хаосом. Но в 1867-м этого никто не мог знать. Думаю, не ошибусь, предположив, что именно вальс Штрауса, приводивший в восторг и неискушенную публику, и профессионалов, утвердил Вену в качестве первого речного города Европы. “Я не знаю, слышу ли я Дунай или вальс о Дунае, – писал композитор Иоганн фон Хербек. – То ли это река течет бесконечно, то ли вальс кружится безостановочно”. Когда в 1899 году Иоганн Штраус скончался, в Вене шутили: закончилось время Франца Иосифа. И по сути оказались правы.

Отто Болер. Иоганн Штраус. Силуэт. До 1900 года.

Партитура вальса “На прекрасном голубом Дунае”. 1872 год.

Водная тема, очевидно, годами переливалась в гениальной душе музыканта. Один из биографов Штрауса утверждает, что при работе над своим знаменитым произведением композитор использовал мотивы вальса “Волны и валы” (Op. 141), навеянного в начале 1850-х годов поездкой в североморский порт Гамбург. Штраус дал дунайскому вальсу лживое название, поскольку, как считается, был вдохновлен стихотворением Карла Исидора Бека “На прекрасном голубом Дунае”, но ведь поэты всегда выдают желаемое за действительное. Кстати, поэт Бек – вот истинный подданный имперского универсального государства: выходец из семьи торговца-еврея, он вырос в Пеште, увлекался классической философией в Вене и сочинял на немецком языке напыщенные романы в стихах из мадьярской жизни. Критики находили в его произведениях “страстный венгерский характер”. Стих о Дунае Бек сочинил в 1850 году, имея в виду цвет реки в своем родном городе Байе на юге Венгрии, но вода там, поверьте, ничуть не голубее, чем в Австрии. Текст к уже готовой партитуре Штрауса сочинил поэт Венского хорового общества Йозеф Вайль; знатоки признали его работу неудачной. Вальс получил распространение прежде всего в оркестровой версии, хотя другие поэты, два австрийских немца и француз, позже подобрали к чарующей мелодии более или менее складные слова: о родственности Дуная и Рейна, о стремительной и медленной волне, о вечной германской славе, о влажном шепоте русалок и венском порыве к Черному морю.

Тот, кто бывал в австрийской столице, знает: вальс Штрауса – совершенно венская по идеологии, духу и текстуре музыка, соответствующая идеальному характеру этого легко танцующего города, однако вовсе не соответствующая характеру венской связи с Дунаем. Вена, за что ее якобы и невзлюбил неудачник Гитлер, никогда не пыталась полностью присвоить, целиком впитать в себя Дунай. Вспоминаю свое первое знакомство со столицей Австрии: выяснилось, что до главной реки из центра надо добираться, что она здесь не парадный проспект, что окрестные озера не менее важны для мироощущения жителей Вены, чем центральная водная магистраль. Рациональному городу с патетическим стилем архитектуры, очевидно, покойнее жилось в паре-тройке километров от берега широкого потока, часто грозившего неприятностями. Этот парадокс (танцующий город по идее не должен и не может быть рациональным), полагаю, предопределен главным историческим противоречием эпохи Габсбургов: их обширное государство, парализованное международными и национальными конфликтами, задолго до своей кончины утратило пассионарность и волю к переменам, а другой дунайской судьбы Австрия себе не выбрала.

Гедонизм жителей Вены, любителей танцев и иных чувственных развлечений, странным образом сопровождался всеобщей склонностью к бюрократическому порядку. Это подтверждено документами разных эпох, зафиксировано и в художественном творчестве. Например, герои драм сугубо литературного классика, одного из главных творцов габсбургского мифа, Франца Грильпарцера [19]19
  Франц Грильпарцер (1791–1872) – австрийский поэт и драматург, автор многочисленных пьес с политическим подтекстом, философских эссе и критических заметок. Драмы Грильпарцера на темы австрийской истории вызывали живые общественные споры.


[Закрыть], готовы прямо-таки умереть за порядок, воспринимаемый как данный свыше божественный ход вещей. Психологи находят подобному мировосприятию свое объяснение: австрийская ментальность рассматривает личность в функции частицы исторически заданной иерархии мира, отсюда, кстати, и неприятие Веной нарушителя традиций Наполеона Бонапарта.

Через столетие после победы над “корсиканским чудовищем” государство Габсбургов одним его подданным все еще казалось вечным, как Дунай, а другие ощущали в политике и ежедневной жизни совершенно речную зыбкость: между разными слоями населения, между разными народами то и дело вспыхивала вражда. Буржуа ненавидели социал-демократов, славяне не доверяли немцам, неимущие завидовали богатым, окраины норовили убежать от центра. Суть империи все больше сводилась к придворным, чиновникам, генералам, священникам. Столица воплощала в себе огромную страну до такой степени, что стала ее главным стилем – венский кофе, венская кухня, венский вальс, венский стул определяли Австро-Венгрию. Этот сытый город по-прежнему любил скромное и неброское: идилличную статику, размеренность необременительных будней, иногда подчиненных мягким правилам несвободы, что позволяло еще полнее наслаждаться преимуществами уютного существования. “Вена может занять первое место в отношении слабости и косности духовной жизни, напряжение и энергия которой ничтожны, – с сожалением писал в конце XIX века музыкальный критик Михаэль Граф. – Единственная область, в которой венский дух творчески проявил себя, – венский вальс – в сущности не что иное, как музыкально облагороженное филистерское благодушие”. Примерно такой Вена кое в чем остается и теперь: я уверен, что как раз в этом городе в полных покое и довольстве доживает свой век умиротворенное пенсионерское счастье. Это покойное довольство воспроизводит само себя, поколение за поколением.

Вена не состоит с водой в таких сложных и изысканных отношениях, как Амстердам, Венеция или Петербург, превратившие речную или морскую гладь в главную архитектурную горизонталь. Берлин, Париж, Рим, Москва, Лондон более или менее умело включили свои реки в городское пространство, использовали их как каналы проникновения в каменную среду потоков прохладного воздуха и свежих идей. Для Вены река тем не менее системообразующая метафора, примерно такая же, как музыка Штрауса. “Дунай, стрела собора Святого Стефана, цепь альпийских вершин вдали, и все это в легкой дымке католического фимиама – вот сокращенный вариант образа Вены”, — делился размышлениями со своим дневником немецкий композитор Роберт Шуман, не нашедший, кстати, признания в Австрии. Забегая вперед, замечу, что единственная столица, захотевшая или сумевшая безоговорочно подчинить себе широкий Дунай, – Будапешт, объединивший во имя этой цели все ресурсы венгерской нации, весь мадьярский гонор и все три своих исторических центра. А знаменитый штраусовский вальс, символ символов Вены, правильнее называть “Рядом с прекрасным Дунаем”.

ЛЮДИ ДУНАЯ

ЭДУАРД ЗЮСС

Геопоэт

Эдуард Зюсс родился в 1831 году в Лондоне в саксонско-еврейской семье торговца шерстью. Трехлетним ребенком родители перевезли его в Прагу, еще через десятилетие Зюссы обосновались в Вене. Эдуард увлекся геологией и девятнадцати лет от роду опубликовал первую научную работу, статью о почвах и термальных водах Карлсбада (теперь Карловы Вары в Чехии). Помимо изучения минералов Зюсс активно интересовался политикой. Студентом он принимал участие в венских революционных боях 1848 года и получил ранение в ногу, позже был арестован и месяц провел в тюрьме. С годами Зюсс остепенился, возглавил кафедру геологии Венского университета, вошел сначала в комиссию по снабжению города водой, потом в парламент земли Нижняя Австрия, а в 1873 году стал депутатом рейхсрата (парламента австрийской части монархии Габсбургов). Первая монография Зюсса (1862) называлась “Происхождение и состав почвы Вены и ее влияние на жизнь горожан”. В 1870-е годы Зюсс сыграл ключевую роль в грандиозной по тем временам инженерной операции спрямления русла Дуная и организации водопроводного снабжения Вены. Зюсс придерживался левых политических убеждений и считался одним из лучших парламентских ораторов. С той же пассионарностью он проявлял себя на научном поприще: Зюссу принадлежит гипотеза о существовании праисторических суперконтинента Гондвана и океана Тетис, Зюсс ввел в оборот термины “атмосфера” и “биосфера”, в капитальном трехтомном труде “Лик Земли” обобщил главные достижения геологии XIX века. Предметом конкретного научного интереса этого ученого много лет оставалась стратиграфия Альп, однако Зюсс много теоретизировал также на общие темы образования морских впадин, горных цепей, формирования твердой и жидкой оболочек планеты. Его избрали почетным членом академий наук (австрийскую Академию наук он в 1898 году возглавил) и географических обществ многих стран, в том числе России. Владимир Обручев называл Зюсса “философом и поэтом геологии”, а недоброжелатели окрестили его “геопоэтом”, поскольку считали больше литератором, чем ученым. Зюсс скончался накануне Первой мировой войны; один из его пятерых сыновей стал известным геологом. Именем Зюсса названы кратеры на Луне и Марсе. Венский водопровод до сих пор по старинке называют “вода Зюсса”.

Конечно, когда человечество накопило достаточную сумму инженерных знаний, Вена упорядочила Дунай, сделала его безопаснее, но по большому счету оставила реку в покое, не закабаляя гранитом набережных и бесконечными перепонками мостов. Тем не менее в общей сложности работы в русле реки продолжались целое столетие и вошли в историю гидрографии как пример грамотно организованной масштабной водно-инженерной операции. Дунай выплескивается из долины Вахау на равнину, обозначаемую географами как Венский бассейн, километрах в тридцати выше австрийской столицы. Полтора века назад главное речное русло разделялось здесь на рукава. Левобережье представляло собой заболоченный луг шириной в пять или восемь километров, рассеченный на островки и полуострова извилистым рукавом Кайзервассер и множеством рукавчиков покороче. На этой большой пустоши с перелесками размещались в основном хутора да хозяйственные постройки. При каждом половодье равнину затапливало.

В эпоху Наполеоновских войн эти места, а вместе с ними и Дунай вошли в историю: у Асперна и Эсслинга Бонапарт потерпел первое в своей военной карьере чувствительное поражение. Дело было так. В середине мая 1809 года французы без боя заняли Вену и решили дать войскам эрцгерцога Карла Людвига Австрийского генеральное сражение на левом берегу Дуная. Саперы за ночь наладили несколько деревянных переправ, но закрепиться на речном острове Лобау, где разместился командный пункт императора, сумела только половина его семидесятитысячной армии: Дунай разволновался, надломил главный мост и разрушил второстепенные. Это стало одним из факторов, в конце концов решивших исход упорной баталии (местечко Эсслинг переходило из рук в руки десять раз) в пользу австрийцев

Наполеон утверждал, что отступил по собственной воле, но правду от современников и потомков французскому императору скрыть не удалось. В сражении при Асперне был смертельно ранен любимец Бонапарта маршал Жан Ланн, потери сторон составили почти по 25 тысяч человек. Утомленный Карл не стал навязывать противнику новой битвы. Может быть, эрцгерцог ошибся, потому что Наполеон разработал свежий план форсирования Дуная, через месяц переправил свою армию на левый берег и взял реванш в еще более кровавой схватке у местечка Ваграм, в пятнадцати километрах от Вены. На этот раз река не помогла Австрийской империи, потому что время высокой воды миновало. Поражение Габсбургов оказалось ужасным не столько в военном, сколько в моральном и политическом отношениях. Россия, союзница Франции в той войне, по условиям мирного договора получила Тарнопольский округ в Галиции с населением четыреста тысяч человек. До Бородинского сражения не оставалось и трех лет.

Конечно, Дунай переходил в наступление не только в военное время. Река регулярно захватывала бедняцкие кварталы, жители которых спасались от наводнений на чердаках и крышах, в отчаянии наблюдая за тем, как бурная волна уничтожает их имущество. Проекты регулирования Дуная, сведения его рукавов в одно русло и постройки постоянного моста возникали в Вене с начала XIX столетия, еще до нашествия Бонапарта, но особенно остро вопрос встал после наводнения 1862 года.

Отстаивая на заседании городского парламента необходимость спрямления русла Дуная, тридцатилетний геолог Эдуард Зюсс, интересовавшийся работами на Суэцком канале, воскликнул: “Тот, кто слышал скрежет землечерпалок, кто пережил волнение ночных трудов на плотинах и мгновения триумфа при успехе, на всю жизнь превратится в горячего защитника подобных предприятий, во благо человека обуздывающих грозные силы природы”. Один проект предполагал сохранить дугообразное русло Дуная за счет подъема его берегов и осушения рукавов, другой предусматривал прокладку прямого русла длиной семь километров. Бургомистр Каэтан фон Фильдер (энтомолог с международной репутацией, обладатель выдающейся коллекции индийских бабочек) поддержал второй проект. За спрямление русла высказался и руководитель работ инженер и барон Густав Риттер фон Векс.

Главная сложность предприятия заключалась вот в чем: протяженность подлежавшей спрямлению дуги Дуная составляла четырнадцать километров, а падение реки на этом участке превышало пять с половиной метров. Столь быстрая река имеет склонность к “одичанию”, размыву берегов и неконтролируемому разделению на рукава. Течение не только переносит песок и ил, но и передвигает по дну гальку и валуны. Говорят, в тихую ночь можно даже услышать подводное шуршание камней. Там, где образуются завихрения, а также на внешней стороне изгибов русла выше уровня воды скапливается галька. Почва в таких местах зарастает травой и кустами, которые задерживают песок и ил. Так образуются острова, “разводящие” речной ток по равнине.

Карта Вены и Дуная. 1780 год.

Согласно первоначальному проекту канал должен был иметь три метра глубины и около 350 метров ширины. Барон фон Векс предполагал на втором километре трассы водотока устроить воронкообразное сужение, рассчитывая, что мощная река сама расширит и углубит новое русло. Однако специалисты предсказали: Дунай частично останется в старом русле, а частично “одичает”, проложив рукава ниже места сужения. Первоначальный проект пришлось поэтому отвергнуть, а это вдвое, до тринадцати миллионов кубометров, увеличивало объем земляных работ.

Весной 1870 года эти земляные работы начались, и продвигались они на удивление гладко, вероятно, потому, что все было толково и до мелочей подготовлено. Зюсс успевал параллельно с выполнением обязанностей одного из руководителей операции проводить научные исследования: в пластах вынутых галечников он обнаружил ископаемые порфир и мелафир, а на привезенных из Суэца землечерпалках отыскал тропические ракушки, которые приживались в северных широтах и образовывали в речной воде колонии. К весне 1875 года канал – 6700 на 285 метров – был обустроен. На его левом берегу оставили свободным пологий полукилометровый пояс на случай разливов реки. Новое русло отсекли от старого дамбой. На дне канала выступила грунтовая вода, уровень которой оказался на два метра ниже, чем в главном дунайском токе. Зюсс руководил пропуском воды сквозь дамбу из старого русла в новое. Напор оказался столь мощным, что правую кромку канала размыло. Тогда у поврежденного берега затопили груженную камнем баржу. Дунай не подчинялся, и заградительные работы продолжались: река боролась тем яростнее, чем настойчивее ей сужали коридор. Пришлось прибегнуть к фашинам с валунами, связанным железными канатами и укрепленным рельсами. 30 мая 1875 года по новому руслу открылась навигация, но в ноябре сильные дожди вызвали наводнение. В конце зимы Дунай притащил лед и на нижнем участке канала, где продолжалась подсыпка берегов, выбрасывал на сушу наносы промерзшей почвы. Уровень реки поднялся на пять метров, и, чтобы избежать затопления, пришлось пустить избыток воды по старому руслу. Весенние половодья причинили очередные хлопоты, пока берега не были сверхнадежно укреплены. В 1876 году Дунай наконец сдался, опасность регулярных наводнений отступила. Эдуард Зюсс вернулся к теоретической геологии.