Текст книги "Око Силы. Трилогия. 1937 -1938 годы"

Автор книги: Андрей Валентинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Он нагнулся над картой, внимательно изучая гильзовый пейзаж и время от времени произнося нечто вроде «Ага!» Сергей, слабо знавший Столицу, был вынужден прибегнуть к помощи Карабаева. Особенно заинтересовало Пустельгу скопление гильз у реки.

– Шестьдесят три штуки, – довольно пояснил лейтенант. – Это Дом Правительства...

Сергей понимающе кивнул. Конечно, там могло проживать немало тех, кому грозил арест. Но количество гильз все же удивило.

– Так называемый Дом на Набережной, – Михаил легко коснулся пальцем карты. – Архитектор Иофан, дом построен в конце 20-х для семей работников центральных учреждений. Домина огромный – подъездов сто...

– Сто? – Пустельга покачал головой.

– Ну, не сто, но много. Кстати, уникальное место для еще одного – секретного...

– Там и без того секретов полно, – пожал плечами Прохор. – Ход подземный к Главной Крепости, подвалы, даже радиостанция собственная. Вражинам не укрыться: наши пасут все время...

– И все-таки шестьдесят три! – недоуменно хмыкнул Сергей. – Треть!.. Ладно, что мы имеем?

– Строго говоря, ничего, – развел руками Ахилло. – Я уже говорил: опасней всего – совпадения... Прохор, у вас нет сушеных тараканов?

Пустельга от неожиданности рассмеялся. Карабаев невозмутимо покачал головой.

– Михаил, у меня, кажется, обнаружились клопы, – отсмеявшись, предложил Сергей. – Можем устроить охоту...

– Клоп – он мелкий. Нужны тараканы! Надо положить по таракану возле тех домов, где была черная машина...

Пустельга затаил дыхание. Ну конечно! Какой все-таки Михаил молодец!..

– А пуговицы годятся? – поинтересовался практичный Прохор. – Зайду завтра в «Детский мир», благо рядом...

Михаил между тем продолжал исчерчивать лист за листом, создавая нечто, напоминающее генеалогическое древо. Многие линии утыкались в пустоту, но закономерность просматривалась и здесь. Те, что бежали первыми, тянули за собой родственников, соседей, сослуживцев. Случайных людей было мало, версия о «семейной конторе» начинала получать подтверждение...

...Роман Гюго был прочитан. Первое впечатление осталось: книга прежде всего о гражданской войне. «Вандея» должна иметь прицел на что-то подобное, иначе название лишалось смысла. Значит, где-то рядом ведется невидимая работа, копится оружие, намечаются объекты для атаки? В конце концов Пустельга решил поделиться своими сомнениями. Скептика Прохора он предпочел не волновать, а побеседовать с Михаилом.

Случилось это под вечер, в самом начале октября. Карабаев отпросился с работы чуть раньше, сославшись на визит дальних родственников, и Пустельга со своим сотрудником остались в кабинете одни.

– Бог весть, – рассудил Микаэль, выслушав соображения начальства. – Сергей! Я хоть и несостоявшийся актер, но все-таки работник органов, а эта профессия приучает к реализму. Как говаривал Станиславский: «Не верю!»

– Почему? – Пустельга даже обиделся. – Мы же читали о процессе Зиновьева, о процессе Пятакова!.. Вас не убедило?

– Угу... Очень убедило! Ведь что выходит? Те, кого вы назвали, еще совсем недавно пользовались огромным влиянием. У них была связь с Троцким, с иностранными спецслужбами. Их люди были во всех республиках, в центральных наркоматах, у нас, в армии. И что? Убили Кирова? Еще двоих-троих? Гора родила мышь – и то полудохлую... Теперь с другой стороны...

Михаил оглянулся, словно их могли подслушивать. Предосторожность, конечно, не лишняя, особенно в Большом Доме...

– Коллективизация... Вы хоть представляете, что тогда было? Жаль, нет товарища Карабаева, он как раз свидетель. Пятнадцать миллионов депортировано! Пятнадцать! Из них несколько миллионов взрослых мужиков с опытом гражданской войны и со спрятанными обрезами! И что? Пикнули?

– Но... ведь тогда были попытки... Убивали активистов... В Туркмении был мятеж. И в Узбекистане...

Пустельга приехал в Ташкент несколькими годами позже, но был наслышан о событиях 30-го.

– Мелочи! Мелочи, Сергей! Взбунтовалось несколько тысяч дехкан на окраинах да постреляли сотню селькоров в центре! Нашего Прохора ранили... И все? Выходит, все. А ведь лучшего повода до восстания не было! Что, прошляпило подполье? Думаю, нет – просто не смогло... Теперь дальше: 33-й, Украина, голод, хуже чем при Годунове. И что? Отдельные бунты, письма в ЦК – и все? И это Украина? Что там творилось в гражданскую! Там что, не было подполья? Было! Не потянули!

Пустельга слушал, немного ошарашенный. О таких вещах его сослуживцы обычно предпочитали молчать. Обобщать порою опасно...

– Теперь 34-й и чуть позже. Для подполья, Каменева, Бухарина, их банды, это был последний шанс. Последний! Мы уже вышли на Рютина, на Смирнова, на Ломинадзе, на Зиновьева! Если бы у них была хоть какая-то возможность, неужели не выступили бы? И что? Убили Кирова, довели народ до бешенства – и сами в могилу?

Он покачал головой, закурил очередную папиросу:

– Теперь год 1937-й. Все «бывшие», от троцкистов до монархистов, изолированы или уничтожены. Сейчас мы дочищаем остатки. Перешерстили все наркоматы, пустили «частый бредень» по крупным городам. Сопротивления, как видите, ноль. И какие перспективы? Выйдут эти две сотни из «Ковчега» – и что? Для восстания нужны тысячи, нужна поддержка армии...

Сергей вновь вспомнил роман Гюго. Вандея восстала, когда прусаки шли на Париж...

– Вариант Троцкого? – понял его Микаэль. – «Когда враг будет в сотне километров от Столицы, мы вас, бездарных бюрократов, будем расстреливать!» Так кажется, у Льва Революции, простите, у Иудушки? Но если не восстали в 30-м, в 33-м, не восстали сейчас, то не смогут и тогда...

– А почему – не восстали? – не выдержал Сергей.

– Народ убедился в реальных преимуществах советской власти и отверг посулы буржуазных и фашистских наймитов...

– Я серьезно... – привычная формула внезапно вызвала раздражение.

– И это тоже. Сторонников у нас хватало, даже в 30-м. Вон наш лейтенант, например... Кроме того, разветвленная сеть партийных организаций и спецслужб, плюс грамотная пропаганда. А в общем, такое впечатление, что потенциальные бунтари потеряли пыл. Словно кто-то вырезал у них шишки агрессии... Или что там есть в мозгу?

Пустельга только вздохнул. Мысль о повальной лоботомии показалась еще более безумной, чем идея «спрятанного» подъезда.

– Сергей! Если в самом деле будет путч, его организует не Лантенак, а кто-то на самом верху. Не нужны будут ни склады с оружием, ни баррикады. Отдадут приказ двум-трем полкам в Столице... И мы тут бессильны!

Пустельга вспомнил слова товарища Иванова: «Вандея» не связана с высшими эшелонами. А если все же прав Михаил? Нет, покойный Виктор Гюго вместо того, чтобы разъяснить дело, изрядно все запутал...

Они уже прощались, когда Ахилло отозвал его в сторону, вновь оглянулся, словно в кабинете мог прятаться посторонний:

– Сергей, не хотел вас вмешивать, но... Вера Лапина пропала. Родители заявили в милицию, но боюсь...

Он не договорил, но Пустельга понял. Сердце резко забилось, на душе стало муторно. Вера приходила к нему пять дней назад...

– Когда... Когда исчезла?

– Почти неделю тому. Думали, что уехала к родственникам в Тулу...

– Фотография у вас с собой?

Ахилло достал из портфеля небольшой снимок. Вера была на нем в ярком весеннем платье, улыбающаяся, с распущенными волосами. Снимали, вероятно, где-то в парке...

Сергей положил фото на стол и прикрыл глаза. С того первого дня в Столице, он редко пробовал применять свои «особые способности». Следовало расслабиться, успокоиться... Пустельга открыл глаза и медленно поднес снимок к лицу.

Михаил ждал, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Наконец, Пустельга положил фотографию на стол:

– Никак не пойму. Либо она очень-очень далеко... Либо... Понимаете, Михаил, я только на миг поймал эхо – очень странное, какое-то тусклое...

Микаэль, уже успевший узнать у своего начальника суть его метода, покачал головой:

– Значит... Ее нет в живых?

– Не знаю.

Сергею стало не по себе. Бедная девушка! Она так сокрушалась, что роль Изольды отдали жене режиссера...

– Может, она очень больна. А может... Михаил, такое эхо бывает у тех, кто погиб совсем недавно – несколько часов назад!..

В подъезде опять было темно, однако на самом верху горел свет, так что виной был не забастовавший распределительный щит, а загулявший дворник, вовремя не вкрутивший новые лампочки. Сергей подошел к двери и стал возиться с ключом. Замок никак не хотел попадать в невидимую скважину. Наконец, Пустельга провернул ключ – и только тогда понял, что на темной площадке он не один.

– Извините, я решила вас подождать...

– Вера! Вы?

Сначала сменился радостью, затем – стыдом. Тоже мне, Мессмер! Наговорил Михаилу разных ужасов...

– Вера, откуда вы? Вас ищут!

– Да... – в темноте послышался грустный смех. – И очень настойчиво! Сергей, я становлюсь невозможной, но мне действительно некуда деться...

– Да, конечно...

Он открыл дверь и впустил гостью. От нее вновь пахло дождем и чем-то еще, странным и неожиданным. Прошлый раз это был запах бензина; Сергей тогда подумал, что вероятно, Веру подвозили на машине. Теперь же от ее волос доносился легкий, еле заметный запах сырой земли.

В коридоре было темно, но Лапина попросила не включать свет, пояснив, что не желает пугать его своим видом. Актриса оставалась актрисой...

Скинув плащ, девушка сразу же отправилась в ванную, желая привести себя в порядок. Маршрут Сергея был иным – на кухню, где уже успели завестись кое-какие продукты. Раз уж так вышло, с Верой следовало поговорить всерьез, ведь пропавшую актрису искала столичная милиция!

Вера появилась нескоро, зато во всем блеске. Пустельга покачал головой: если на лице девушки и был грим, то он казался совсем незаметным.

– Да-а! Жаль, вас не взяли на роль Изольды!..

– Первый комплимент, Сергей?

Вера улыбнулась, и Пустельга понял, что сегодня у нее настроение совсем не иное, чем в прошлый раз. Или это тоже – игра?

От ужина гостья отказалась категорически, и Пустельга еле уговорил ее хлебнуть чая. Вера говорила о театре, вспоминала свои первые спектакли, пересказывала забавные театральные истории... Сергей ждал. Все было не так! Девушку искали, ей грозили, она просила помощи – и вот, как ни в чем не бывало, ведет светскую беседу!..

– Сергей, я знаю, о чем вы думаете, – пальцы легко коснулись его руки. – Вы думаете о том, когда я наконец, начну говорить правду, да?

Можно было спросить: «О чем?», но играть комедию не хотелось, и Пустельга просто кивнул.

– Хорошо, вот вам правда. Прошлый раз я не сказала вам всего. Меня все-таки заставили подписать какую-то бумагу. Я обязалась следить за вами – за человеком, который меня спас! Потом... потом я бежала, кое-кто мне помог...

– А зачем было бежать? – наивно поинтересовался Сергей. – Не проще ли было сразу прийти ко мне? Теперь вас ищет милиция...

– Я не училась агентурной работе... Несколько дней я боялась выйти, потом решилась... У меня, как вы, наверное, догадались, есть ключ от вашей квартиры, но мне было противно входить без спросу. Я решила подождать...

– Вы думаете скрываться у меня? – бледно улыбнулся Пустельга.

– Боже, как вы настроены против женщин!

Сергей не был знатоком актерского искусства, но тут же вспомнил любимую Микаэлем фразу Станиславского...

– Нет, товарищ старший лейтенант НКВД, скрываться в ваших двух комнатах я не хочу. Нам лишь надо договориться, что мне докладывать этим негодяям. Я играла в пьесе «Ошибка инженера Кочева» и знаю, что это называется «двойной агент»...

Да, это называлось именно так. И то, как вела себя девушка, было, в свою очередь, лучшим способом войти в доверие. Этот способ Сергей всегда рекомендовал агентуре.

– Говорите им сущую правду, Вера. Можете описать расположение мебели в моей квартире...

– Не верите? Конечно, как информатор я им не нужна. Ведь так?

Пустельга невольно насторожился. Именно так он и думал.

– Мне кажется, я должна куда-то вас заманить, завлечь... Но вот тут я им не слуга! Хотите верьте – хотите нет. Вы помогли мне, а я все-таки не последняя сволочь...

Хотелось верить. Очень хотелось верить этой несчастной девушке...

Раскладушку Сергей так и не достал, поэтому оставалось улечься прежним порядком. Пустельга поспешил отвернуться к стене, буркнув что-то о будильнике и вечном недосыпе. Внезапно он услышал плач, тихий, безнадежный.

– Сергей... Сережа... Я вам так противна, да? Вы меня ненавидите?

...Ее руки были холодны, губы казались ледяными и таким же трупным морозом веяло от ее кожи. Холод сковал, затопил, унося последние силы. Вера что-то говорила, быстро, неразборчиво, но Сергей не мог понять ни слова. Он чувствовал лишь отупляющую слабость – и тяжесть, давящую, неподъемную. В голове вертелась дурацкая фраза, слышанная когда-то в Харькове: «Лучший способ вербовки агентуры...» В недолгий миг просветления пальцы случайно коснулись ее горла, и Пустельга вздрогнул: под пальцами оказался шрам – длинный, широкий. Странно, он не видел его. Или виною тому был грим? А потом на него вновь обрушился холод. Сердце замерло, и все исчезло. Остались только темнота – и странная, звенящая тишина...

Сергей проснулся от боли. Застонал, открыл глаза. Сильно болела шея. Пустельга провел рукой по коже и поморщился. Кровь...

– Вера... – голос был почему-то хриплым, странным. Сергей прокашлялся и неуверенно повторил:

– Вера, вы...

Ответа не было. Уже догадываясь, что он сейчас увидит, Сергей резко повернулся. Кровать была пуста. Там, где лежал он, на простыне краснело маленькое пятно. Пустельга вновь поморщился и с трудом встал. Голова слегка кружилась. «Лучший способ вербовки агентуры»! Нет, на вербовку в стиле Мата Хари или Фрау Доктор это никак не походило. Тогда что все это значит?

Сергей заставил себя думать о работе, на которую уже опаздывал, и, лишь спускаясь по лестнице, сообразил, что выходя ему пришлось открывать и замок – ключом, и задвижку. Задвижку, которую можно закрыть лишь изнутри! Он чертыхнулся, провел рукой по смазанной йодом шее и решил, что начинается бред...

В довершение всего орденоносец Ахилло не явился на службу. Карабаев невозмутимо сообщил, что тот позвонил, предупредив, будто задержится по важному делу. Пустельга мрачно кивнул, мысленно пожелав подчиненному, дабы тот пришел позже, когда его собственное настроение слегка улучшится.

Михаил появился после полудня, неразговорчивый и хмурый. Пустельга, заставив себя забыть собственные неурядицы, поспешил отослать Прохора с каким-то поручением в следственный отдел и выжидательно поглядел на Микаэля. Тот невесело улыбнулся.

– Ругаться будете, отец-командир?

– Нет...

Ругаться и вправду расхотелось. Сергей уже понял: что-то случилось. Плохое. Очень плохое....

– Худо дело... Мне позвонили утром: нашли Веру...

– Что?! – вскинулся Пустельга. – Ее нашли? Задержали?

– Вы не ошиблись вчера. К сожалению... Вера мертва уже больше недели...

Сергей прикрыл глаза. Показалось, что он снова бредит – или сошел с ума всегда жизнерадостный Михаил.

– Вы уверены? Этого... этого не может быть!..

– Может... У меня приятель на Петровке. Раскопали свежую могилу на Головинском кладбище. В ней двое: штатный покойник – и Вера. Я ездил смотрел. У нее горло – почти пополам...

Горло... Длинный шрам под пальцами... Сергей невольно поднес руку к шее – ранка все еще болела.

Глава 11. «Спрячь душу»

Потолок был гладким, из свежеструганных еловых досок. Резко пахло смолой. Казалось, погибшее дерево еще живет, теряя последние капли прозрачной крови. В домике было тихо, но за стенами по-прежнему шумели солдаты, слышались автомобильные гудки и грохот тяжелого железа.

Орловский лежал неподвижно, прикрыв глаза. О своей судьбе не думалось. Плохо, если они все-таки возьмут Нику. Ее защищает муж, может помочь Флавий, но если ею действительно заинтересовался Иванов, и тем более усатый с портрета...

К счастью, она ничего не знала. Главное, то чем занимался Юрий все это время, удалось утаить. Вначале им было не до разговоров о научных штудиях, но потом, когда Ника стала бывать у него чаще, пришли вопросы. Можно было солгать, сослаться на незаконченную книгу о дхарах, но Юрий почему-то не решился. Пообещал рассказать попозже – и это была ошибка.

А потом случилась нелепая история, начавшаяся почти весело. Орловский уже написал больше половины книги, когда силы иссякли. Он не мог больше работать. То, что приходилось читать, обдумывать, казалось слишком страшным. Начала болеть голова, впервые в жизни стало пошаливать зрение. Терапевт приказал ему бросить работу как минимум на месяц. Рекомендовалось ходить в театр, есть мороженое и наведываться в гости. По поводу театра Орловский не спорил, но хотелось отвлечься по-настоящему, заняться чем-то совсем иным, далеким и романтичным.

Они гуляли в тот день по тихому скверу, куда совсем недавно был перенесен памятник Гоголю. Терапевт язвил по поводу нового монумента, чугунного болвана, установленного на бульваре на страх прохожим, а затем внезапно предложил Юрию помочь ему разобраться в одном давнем и весьма запутанном деле.

Как выяснилось, Терапевт отчего-то заинтересовался историей Иисуса Христа. Он был вообще человек неожиданный, посему Юрий не особо удивился, решив что его друг тоже старается отвлечься, занявшись очередной «вечной темой». В обычных библиотеках читать было нечего. Ренана, Штрауса и менее известного Никольского Терапевт одолел еще в студенческой молодости и теперь просил найти ему что-нибудь посолиднее. Особенно интересовали его мифы о Пилате и, что совсем уже странно, об Иуде.

Дело было нетрудным. В Румянцевке Юрий быстро выписал полдюжины книг, но хотелось найти что-либо в самом деле уникальное, редкое. И вот однажды, в Публичной исторической библиотеке, которая теперь почему-то называлась «имени РСФСР», Орловский наткнулся на редкую брошюру на немецком. Это было именно то, что интересовало Терапевта – история Понтия Пилата, совершенно лишенная научной ценности, зато оснащенная мощным мифологическим антуражем, включая царское происхождение Прокуратора Золотое Копье, его астральную сущность и последующее вознесение к звездам.

Беда была в том, что немецким Терапевт не владел. Юрий охотно взялся перевести и законспектировать текст, благо работать было легко и приятно. Местами, где автор особенно увлекался, Орловский не удерживался от хохота, удивляя строгих посетителей библиотеки.

В тот вечер лил дождь, он опаздывал, и Ника, у которой к тому времени уже имелся ключ от флигеля, ждала в его комнатке, разглядывая лежавшие на столе книги. На беду Юрий оставил там несколько страничек конспекта. Когда он наконец вернулся, то услышал удивленное: «Орфей! Так ты, оказывается, пишешь про Христа и Пилата?»

Бес дернул сказать «да». В конце концов, это было безобиднее, чем поведать правду. Поскольку текст про Пилата мало напоминал науку, Ника решила, что он покусился на роман. Пришлось признать и это.

Терапевт долго смеялся, посоветовав ему пересказывать Нике некоторые их беседы. Юрий так и делал, обещая показать уже готовый текст позже, когда книга будет написана. Ника торопила его, уверяя, что роман можно будет напечатать, что у нее имеются какие-то связи в туманном мире литераторов... Орловский чувствовал себя последним обманщиком, но приходилось лишь кивать. К этому времени он взялся вновь за книгу, и подробности интриги Санхеддрина против галилеянина Иешуа Га-Ноцри оставил на суд Терапевту.

...После собрания в Музее, Орловский занялся бумагами. Железная печурка приняла в свое чрево письма, старые конспекты, записи. В огонь пошли и черновики выписок, сделанных для Терапевта...

Ника появилась неожиданно, когда в огонь легла очередная связка бумаг. Она ахнула, и прежде чем Юрий успел сообразить, что происходит, вырвала у него из рук несколько уцелевших листков. На беду – как раз выписки по Пилату...

– Ты сжег! Ты сжег роман?!

В ее глазах плавал ужас, и Юрию тоже стало страшно. Он растерялся, не успев придумать что-либо путное, хотя бы что палит черновики, а роман благополучно спрятан. Ника плакала, собирала обгорелые листки...

– Ты болен, болен, я знаю! Они довели тебя!..

Она кричала что-то нелепое, жалкое, и Орловскому стало казаться, что он и в самом деле уничтожил свое творение, любимое, выстраданное. Потом она успокоилась, заговорив о том, что помнит его рассказы, и книгу можно будет восстановить, но сначала Юрию надо подлечиться, а во всем виновата она, вовремя не увидевшая, не спасшая его...

О неизбежном аресте он так и не решился сказать...

Шум за окнами усиливался, гудели тяжелые тракторные моторы. Орловский не реагировал. Что можно было сделать?..

– Разрешите?

Кажется, он даже не услыхал стука в дверь. Юрий нехотя приподнялся с койки...

...Гость был высок, широкоплеч, в длинной серой шинели с саперными петлицами. Красивое лицо портила кожа, красная, словно обгоревшая, набухшая темной кровью. На шинели Юрий заметил ромбы с саперными эмблемами и широкую нарукавную нашивку.

– Добрый день! Я кажется, помешал?

Улыбка показалась приятной, но какой-то напряженной. Странные глаза – светлые, застывшие. Внезапно в памяти всплыло: подземелье, мертвоглазые палачи в черных кожанках...

– Садитесь, товарищ комбриг. Чем могу?

– Можете, Юрий Петрович...

По его тону стало ясно, что речь пойдет вовсе не о ревизии оборонительных сооружений.

– С кем имею честь?

Снова улыбка, но уже другая, похожая на оскал. Бесцветные глаза блеснули:

– Майор госбезопасности Волков. По армейским меркам – комбриг. Я пришел задать вам несколько вопросов. Вернее, всего один...

Вот как? А почему этот краснолицый не обратился к Ежову? Но ведь госбезопасность, НКГБ, сейчас, кажется, отдельный наркомат? Так-так! Покушение в Тушино, истребители, атакующие «Сталинский маршрут»...

– А почему вы думаете, гражданин майор госбезопасности, что я вам отвечу?

– Ну вы же разумный человек! – широкие плечи приподнялись и снова опустились. – Зачем вам ссориться с нашим ведомством? Вы ведь уже слегка знакомы с моими ребятами, правда?

Юрий понял – краснолицый намекал на подземелье! Нелюди с мертвыми глазами, уволакивающие жертвы в мертвую темноту...

– Итак, вопрос: собирается ли Андрей Крапивин, он же Анх, кна-гэгхэн чугов, передать Агасферу «мэви-идхэ»?

– Агасферу? – удивился Орловский.

– Простите, Юрий Петрович. Товарищу Иванову. Это его старая партийная кличка, еще с гражданской... Итак?

Партийная кличка показалась странной, но еще более удивило то, что Волков назвал дхаров «чугами». Так их именовали только враги.

– Вы так не любите дхаров, гражданин майор госбезопасности?

– Чугов? – в свою очередь удивился комбриг. – Признаться, не люблю. Впрочем, их время миновало. Теперь это просто лесные выродки, которые пытаются еще кусаться. Но я не слышу ответа.

– Отвечаю: зэка Крапивин, статья 58 через 10 и 11, не собирается передавать Агасферу «мэви-идхэ»...

Холодный взгляд впился в лицо. Стало муторно и противно.

– Вы говорите правду... Что ж, спасибо. Он его знает?

– Это уже второй вопрос. Слыхали такой студенческий анекдот?

Краснолицый был страшен, но Юрий спешил вбить клинышек в появившуюся трещину. Они не едины! Кажется, Волков не хочет, чтобы «ключ» попал к неведомому товарищу Иванову!

– Анекдот слыхал. Вас же прошу ответить.

– Анх не знает «мэви-идхэ».

– Спасибо. Не буду уточнять, что о нашем разговоре не стоит распространяться...

Волков встал, собираясь уходить, и Юрий решился:

– Бог троицу любит, гражданин майор госбезопасности. Спросили бы: а кто знает?

– Что?!

Короткий, недоуменный взгляд, затем – кривая улыбка.

– Считайте, уже спросил.

– Не спешите, – Юрий закурил и помолчал несколько секунд. Надо было правильно подобрать слова...

– Ваше ведомство мне кое-что должно. Меня хотели убить в Тушино, затем сбить в воздухе, я открыл вам государственную тайну. А что взамен?

Краснолицый на мгновенье задумался.

– Взамен? Если вас отдадут моим ребятам, я постараюсь, чтобы вы просто умерли, без всяких последствий...

Угроза была глухой, темной. Что они делают с людьми? Кто они вообще такие, эти, с мертвыми глазами?

– Я назову того, кто знает «мэви-идхэ». Но перед этим вы объясните мне, зачем вам Великое Заклинание, и почему вы не хотите, чтобы оно попало к Иванову?

– А не много ли будет, гражданин Орловский? – прищурился комбриг.

– В самый раз, гражданин Волков!

Новое пожатие широких плеч:

– Зря, Орловский! Вы и так знаете много лишнего... Ладно, получайте, но имейте в виду: отныне я разговариваю с покойником...

Он помолчал, затем заговорил вновь, нехотя, брезгливо:

– Первое: мне не нужно «мэви-идхэ», я его знаю. Второе – и главное. Агасфер нам много должен. В 17-м мы ему здорово помогли, а теперь он желает отправить нас стеречь лагеря и набирает себе новую гвардию – из чугов. Если у него будет «мэви-идхэ», то против такой силы не устоит никто. Великое Заклинание действительно Ключ к силам, о которых чуги даже не догадываются. Поэтому мне надо, чтобы Агасфер добрался до «мэви-идхэ» как можно позже, а лучше всего никогда. Вы удовлетворены, Юрий Петрович?

– Значит, дхары – конкуренты? – хмыкнул Орловский. – Не хотите стеречь лагеря?

Бесцветные глаза вспыхнули ненавистью.

– Чуги – нелюди! Они ловко прятались, подставляя под удар нас, натравливая людишек... Ничего, мы взяли свое в 17-м и возьмем еще...

«Чуги»-дхары – нелюди? Кто же они, эти мертвоглазые?

– Ответ на третий вопрос: «мэви-идхэ» знаю я...

Рука краснолицего дернулась к кобуре. Опустилась...

– Если не врете, то вы пропали, Орловский! Агасфера нельзя обмануть надолго. Он умеет спрашивать – и живых, и мертвых. Даже если ваш труп сжечь, а пепел развеять, он вызовет вас из ада и заставит отвечать. Не верите?

Юрий верил – и это было самым страшным.

– Живой еще может лгать, но мертвые говорят только правду. Увы, с чугами у него не выходит, поэтому он ничего не добился от старого Роха...

Рох кна Гхели – Родион Геннадиевич. Учитель им ничего не сказал...

– Тогда, гражданин майор госбезопасности, в ваших интересах помочь мне бежать. Уведите меня отсюда и, поверьте, к ним я больше не попаду!..

Волков задумался, Юрий ждал, затаив дыхание. Христос изгонял бесов силою Вельзевула, князя бесовского... Может, выйдет?

– Вас найдут, – краснолицый покачал головой. – Он поднимет всю стаю. Сделаем иначе: вы пойдете со мной. Там, куда мы попадем, ему до вас не добраться...

Попадут? Куда? К мертвоглазым упырям?

– Знаете, я лучше воздержусь...

– А вас никто не спрашивает, Орловский!

Волков медленно встал, расправил плечи и начал поднимать правую руку. По телу ударил мороз, Юрий почувствовал, что сознание начинает мутиться... Нечисть, нечисть – Крапивин прав!.. Но если нечисть, то дхары умели с нею справляться. Заклинание, самое простое...

Перед глазами уже стлался серый туман, когда Юрий немеющими губами выговорил первое слово. Старое заклинание, его использовали в диктантах для начинающих. Ваня Лукин еще шутил по этому поводу...

...Туман исчез. Юрий стоял, ухватившись рукой за стол, пытаясь поймать открытым ртом куда-то пропавший воздух. Наконец он сделал первый вдох. Кажется, жив. А Волков?

Красное лицо упыря стало белым. Комбриг прислонился к бревенчатой стене, белки глаз налились кровью, на бесцветных губах пузырилась пена.

– Не выйдет... Орловский...

Правая рука вновь стала приподниматься, и Юрий прочитал заклинание второй раз. Голова Волкова ударилась о стену:

– Погоди... не надо... Чего ты хочешь?

Чего Юрий хотел? Многого, но сейчас его интересовало одно:

– Как помочь дхарам?

– Будь ты... проклят... – Волков медленно распрямился. – У тебя же «мэви-идхэ», идиот! Ты же можешь сжечь половину Союза!

...Андрей говорил и об этом. Наверное, сам краснолицый не отказался бы от такой возможности!..

– Прочитай заклинание наоборот...

О чем этот он? Ах да, заклинание против нечисти, прочитанное наоборот, теряет силу. Но Юрий не спешил.

– Как мне уйти? Где меня не найдут?

– Никак! – глаза зло блеснули. – Агасфер найдет тебя даже на том свете. Поступи, как чуги: прочитай «Спрячь Душу» – «мэви йанхи-вагрэ»...

...«Спрячь Душу» – его читали дхары, когда попадали в плен. Заклинание, вместе с другими, было записано на спрятанном за голенищем листке.

– Ладно... – Юрий вспомнил нужные слова и прочел их в обратном порядке. Лицо Волкова медленно наливалось краской. Он с трудом выпрямился, повел шеей:

– Зря ты это сделал, Орловский! Когда Агасфер найдет тебя, я попрошу отдать твою шкуру моим ребятам. И ты пожалеешь, что не умер раньше...

Тяжелая, налитая кровью кисть внезапно дернулась. Раскаленный воздух обжег глаза, Юрий закричал от боли, закрывая лицо руками. Когда же он вновь смог видеть, краснолицего уже не было, лишь у стены расплывались легкие клочья серого тумана...

Орловский присел на койку, массируя ноющие виски. В нечисть он не верил, но заклинания, кажется, действовали. Во всяком случае, этого упыря удалось отпугнуть. Жаль, не отпугнешь серебристые ТБ-3, наверняка уже готовые к взлету! Но краснолицый верил в это – и не только он. Но ведь такое невероятно, невозможно!..

– ...Юрий! Юрий! Ты слышишь? Почему не отвечаешь?

Голос донесся откуда-то издалека, еле слышно. Орловский вскочил, тут же вспомнил: «голос племени»! Крапивин!..

– Андрей! Я слышу! Говори!

Он произнес это вслух, а затем еще раз – про себя.

– Юрий! Мы не договорились, я ухожу. Они поднимают самолеты! Прощай!

– Андрей! Анх!..

Орловский бросился к двери, распахнул ее, выбежал наружу. Значит, все! Иванов настоял на своем – и дхары обречены! Орфей не остановил резню...

Вокруг царила суета. Слышались резкие команды, мелькали шинели, где-то ревели моторы, над штабным домиком взвилась в ввысь красная ракета.

– Товарищ майор! Тревога! Скорее!

Кто-то потянул за рукав. Орловский, ничего не соображая, побежал вслед за командирами, поправлявшими на ходу незастегнутые шинели. Его впихнули в траншею, в ноздри ударил запах сырой потревоженной земли и свежей хвои. Кажется, началось... Вновь взлетела ракета, на этот раз зеленая, прозвучали неразборчивые слова команды, бойцы ощетинились винтовками с примкнутыми штыками. Новая ракета – и где-то совсем близко прогремел первый залп. Снаряды задели лишь опушку, снеся несколько елей и подняв в воздух черные фонтаны земли. Один взрыв пришелся по минному полю, и оно вспыхнуло желтыми невысокими фонтанчиками...

Третий залп, четвертый... Над деревьями росли уродливые черные грибы. Где-то уже горело. Юрий закусил до боли губу, чувствуя, что не может даже закрыть глаза. Ничего не сделать, ничего!..

Новые залпы... Но вот сквозь уже привычный гул прорезался бас невиданной силы. Земля задрожала, красноармейцы радостно закричали, указывая куда-то назад. Орловский понял – это заговорили 203-и...