355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Андрей Валентинов » Капитан Филибер » Текст книги (страница 10)
Капитан Филибер
  • Текст добавлен: 22 сентября 2016, 02:16

Текст книги "Капитан Филибер"


Автор книги: Андрей Валентинов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Ветер стих, но красный флажок в руке флангового чуть заметно подрагивал. Все было ясно. Дальше можно не слушать.

Я поднял ладонь, шагнул вперед – прямо на замерший в холодном напряжении строй.

Умолк однорукий.

– Патронов нет, нет снарядов – я говорил негромко, даже не стараясь повысить голос. – Юнкера пойдут в штыковую. Я пойду вместе с ними…

Мир сопротивлялся. Пружинил. Не хотел меняться. Он имел на это право.

– …А вам я пришлю попа. Авось, отпустит грехи – за то, что помогали «кадетам» и прочим врагам трудового народа. Как там в вашей песне? "Гимн нам народ пропоет, добрым нас словом помянет, к нам на могилу придёт"? Могу лишь позавидовать – от нас не останется могил. Все! Война окончена – всем спасибо. За расчетом – к юнкеру фон Прицу.

Повернулся, поправил башлык, на миг закрыл глаза, впуская в Мир веселых золотистых чертиков.

Что-то крикнули в спину – растерянно, с обидой…

Слушать я не стал.


Лабораторный журнал № 4

16 марта.

Запись восьмая.

На нашей площади Свободы намечается очередное побоище. Полно милиции – еле прошел к Университету. По краям агитационные палатки с флагами, крепкие молодые люди в полной боевой, пресса с телевидением в предвкушении. Все из-за того, что некий киевский гастролер возжелал прямо с площади обругать правительство. Зрелище привычное, упомянул же я его, поскольку подобные танцы с саблями, на которые лично я давно не обращаю внимание, очень интересовали Второго. Почти в каждой записи упоминание о политике. Не раздражает, но все-таки отвлекает.

Второй – человек желчный и скептически настроенный. Подозреваю, что в глубине души он считал Q-реальность очередным псевдонаучным шарлатанством, по крайней мере, до первого своего «погружения». Что любопытно, разнося в клочья «псевдонауку», Второй сосредотачивается не на шарлатанах, а почему-то на ученых. Странно и даже обидно. Все направления ноосферных исследований с самого начала четко позиционировали свое отношение к мистике, оккультизму и прочим Блаватским. Опыт, эксперимент, проверяемость результатов, воспроизводимость – критерии самые четкие и жесткие.

Второй договаривается до того, что приводит цитату, которую приписывает Эйнштейну, о ненависти к науке, приведшей его к вере в Бога. Заодно достается и ученым-жуликам, которые (см. вчерашнюю запись) обманывали людей перспективами полуторавековой жизни. Особенно перепало академику Александру Богомольцу, в свое время много сделавшему для популяризации идеи "прожить 150". После чего следует намек, что Джек Саргати, дескать, тоже…

Если Бог и вправду есть, то Он знает мое отношение к нынешней "официальной науке" и ее «корифеям». Но пьяный поп и епископ-мужеложец – не доказательство неправоты Церкви. Дабы внести ясность – и для себя, и для будущих читателей Журнала – постараюсь разобраться.

Прежде всего о цитате. Она достаточно известна, но чаще всего подается с искажениями. Выглядит она так:

«Моя ненависть к науке, технике когда-нибудь приведет меня к такому абсурду, как вера в Бога.»

Сказано лихо, но изрек сие не Эйнштейн, а кинорежиссер Луис Буньюэль. К сказанному добавил: «Если Бог существует, то как я ненавижу Его!» Спорить с такой позицией бессмысленно, но Q-реальность – это и наука, и техника, значит Второй попал явно не по адресу.

Некоторые исследователи действительно увлекались возможностью долгожительства. Гуфеланд, автор известной «Макробиотики», полагал, что продолжительность жизни человека должна достигать 200 лет. Но это писалось больше века назад, когда реальные возможности человеческого организма только начинали изучаться. Нечто подобное утверждал и Мечников, пытаясь, между прочим, дать конкретные рекомендации. Винить ученых за то, что они хотя бы попытались, грешно. Продление жизни – не изобретение атомной бомбы. К тому же работа над проблемами долголетия дала очень много полезных результатов вполне практического свойства.

Академика Богомольца и в самом деле немало упрекали в откровенной фальсификации, даже в попытке "обмануть Сталина", поманив того перспективой бессмертия. После ранней кончины ученого (Богомолец умер в 66 лет) Отец Народов якобы изрек: "Обманул, подлец!" Самому академику мстить было поздно, зато Институт экспериментальной биологии и патологии, детище всей его жизни, разогнали и чуть ли не разобрали по кирпичику.

Где-то так все и было. В 20-30-е годы ученые-биологи, пытаясь спасти научные учреждения и продолжить исследования с некоторой гарантией личной безопасности, поманили безграмотных большевиков перспективой если не бессмертия, то долгожительства и "вечной молодости". Как это выглядело на практике, прекрасно показал Булгаков в "Собачьем сердце":

«Но только одно условие: кем угодно, что угодно, когда угодно, но чтобы это была такая бумажка, при наличности которой ни Швондер, ни кто-либо другой не мог бы даже подойти к дверям моей квартиры. Окончательная бумажка. Фактическая. Настоящая. Броня.»

Богомолец действительно говорил и о 120 и о 150-ти годах жизни и под эти разговоры смог продолжить работы по вполне «земным» проектам. Его цитотоксическая сыворотка (АЦС) спасла тысячи жизней в годы войны.

В то же время академик никого не обманывал. Специально взял в библиотеке редчайшую книгу: А.А. Богомолец "Продление жизни" (Киев, 1938 год). Если бегло ее перелистать, дух захватывает.

«Колхозники села Гали (Абхазия) недавно отпраздновали 132-летие старейшего жителя селения, живого свидетеля многих исторических событий начала XIX века Кацба Тлабаган…»

"Всего лишь год назад умер в возрасте 155 лет житель Очимчирского района Хапара Кнут…"

"В селе Карпиловка Отсерского района живет 130-летняя женщина Ульяна Якименко…"

И – под фанфары: «Не только сто, а и сто пятьдесят лет не являются пределом не только жизни, но и сохранения работоспособности человека. Нет, однако, оснований считать и эти цифры предельными.»

Вот так! Вы все поняли, товарищ Сталин? Давайте бумагу – окончательную, фактическую, настоящую. Броню!

Если же вчитаться… Академик ничего не утверждает, а лишь пересказывает мнения. Да, Гуфеланд обещал людям 200 лет жизни. Да, Мечников этим очень увлекался. Да, вековечная мечта человечества. Откуда все эти Хапара Кнуты и Ульяны Якименко? Из текущей прессы, понятно, с указанием соответствующих газет. Или вы не верите советской прессе?

"– И, боже вас сохрани, не читайте до обеда советских газет.

– Гм… Да ведь других нет?

– Вот никаких и не читайте."

А что же сам Богомолец? «Институт клинической физиологии Академии Наук УССР, приступив к изучению проблемы долголетия, командировал осенью 1937 года группу научных работников в Сухуми.» И как? Ничего конкретного. Отыскали дюжину старичков без всяких документов, утверждавших, что им за сто. Зачем гостей дорогих разочаровывать? Сознательность, правда, проявляли не все. «Один из этих старцев, 107 лет, упорно отрицал свой возраст и утверждал, что ему всего 70». Ничего, убедили, осень 1937-го на дворе. «Изобличенный сверстниками и свидетелями, он признался…» Еще бы! У нас и не такие бобры кололись!

Пересказав все эти байки (и ни за что, понятно, не ручаясь), академик делает вывод, что работы еще много, очень много – а заодно всячески рекламирует исследования своего института, обращая особое внимание на цитотоксическую сыворотку – ту самую, что так пригодилась в годы войны.

Даются также практические и очень подробные рекомендации по долгожительству, легко сводимые к великой формуле: "кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет". Опять же, кто возразит?

В переводе на понятный язык книга Богомольца расшифровывается просто. Люди (в том числе академики и корреспонденты советских газет) всегда мечтали о том, чтобы прожить побольше. Ученые вполне допускают возможность очень долгой жизни и пыталются найти к этому пути. Конкретных доказательств и методик еще нет, но попытки прекращать нельзя. А вдруг получится? Пока же занимайтесь физкультурой, не ешьте жирного на ночь, не увлекайтесь излишествами – и здравы будете.

Какие претензии к академику?

В общем, Второй кругом неправ. Наука никого не обманывала. Мнения высказывались разные, но мнение одно, конкретные же результаты исследований – совсем иное. Пока предельным возрастом человеческой жизни считается 120 лет. Но такое – редчайшее исключение, норма куда скромнее. По расчетам русских физиологов Л.А.Гаврилова и Н.С.Гавриловой, видовая продолжительность жизни человека находится в пределах 95±2. Где-то на такой же срок «рассчитан» человеческий мозг, после чего идет угасание. Это связано не только с биологией и химией, но и с очевидной «усталостью» психики. Человек еще способен доживать – но не жить.

Джек Саргати тоже никого не обманывал. Q-реальность – дело пока не только новое, но и очень опасное, недаром все мы – приговоренные в «обычной» жизни. Более того, мы еще не знаем, станет ли Q-реальность доступна обычным здоровым людям – или останется "последней командировкой" умирающего. Чтобы понять это, я согласились на эксперимент, променяв его на призрачную надежду больницы в Померках. "Моя ненависть к науке, технике когда-нибудь приведет меня к такому абсурду, как вера в Бога." Нет, товарищ Буньюэль, вы не правы. Вера в Бога никогда не приведет к такому абсурду, как ненависть к технике и науке. Снимали бы свое кино, не лезли бы в метафизику, там и без вас остроумцев хватает.

Очередная проверка Q-чипа. Результат – положительный.


Q-исследования: результаты и перспективы.

4. Q-реальность.

Особенностью всех крупных открытий в исследовании Ноосферы является то, что они стали «побочным продуктом» совсем иных экспериментов. Так случилось с программированием сновидений Джеймса Гранта, с обнаружением феномена «Dream of the Past», с программами Института Монро. Собственно, и эвереттика возникла как попытка осмыслить непонятный фактический материал, не лезущий в с точки зрения обычного здравого смысла буквально ни в какие ворота. Между прочим, это доказывает реальное существование Ноосферы, при всем нынешнем непонимании этого явления. Мы то и дело пробиваем «дырки» в тонкой стене, отделяющей нас от «чего-то». Каравеллы плывут на в разных направлениях, но все равно утыкаются в Америку.

Если судить по неясным оговоркам самого Джека Саргати, идея Q-чипа «всплыла» в ходе исследований по увеличению возможностей человеческого мозга. Подобные изыски в духе доброго доктора Франкенштейна до сих пор весьма популярны и неплохо финансируются. Бедный академик Богомолец с его полезной сывороткой, как ныне модно выражаться, отдыхает.

Работы вела "Группа исследования физики сознания". Именно туда пришел со своими замыслами Джек Саргати. 12 мая 1978 года он зарегистрировал патент США 771165 на модель реальной системы сверхсветовой связи, при которой распространяется не энергия, а информация. Источником этой информации должен служить человеческий мозг. «Официальная» наука встретила идею в штыки и не признавала до 1982 года, когда аналогичный патент был зарегистрирован постоянным оппонентом Саргати доктором Ником Хербертом. Информации о работе группы очень мало, однако важно то, что после серии экспериментов был достигнут частичный успех. Мозг подопытного (можно лишь посочувствовать несчастному!), куда был вживлен электрод, начал реагировать на внешние сигналы, исходящие из "непонятной реальности", и даже пытался преобразовывать их в визуальные и слуховые образы.

Теоретическое осмысление этого феномена еще не завершено (о некоторых предположениях – в следующих записях). В практическом же плане стало возможным воссоздание в сознании подопытного реальности, практически неотличимой от настоящей. Разница была во времени – искусственная реальность «жила» в сотни раз быстрее. По сути это был эффект «заказанного» сна, но с очень серьезными отличиями. «Сон» был непрерывным, субъективно (для подопытного) чрезвычайно долгим и проходил не в условной реальности Гипносферы, а в антураже "обычной жизни". Экспериментатор за несколько минут успевал «прожить» годы, причем воспоминания о них ничем не отличались от подлинных. Позже выяснилось, что реальность можно варьировать, меняя временные параметры (первоначально – исключительно опытным путем). В некоторых случаях человек мог «попасть» в Прошлое (то есть в соответствующую Q-реальность), выглядевшее очень "натурально".

Были проведены эксперименты по проверке истинности моделируемого Прошлого. В частности подопытный должен был установить местонахождение объектов, о которых до этого не имел представления. Результат во всех случаях был положительный, более того, удалось дать несколько серьезных подсказок историкам и археологам.

В то же время было очевидно, что возникающая «реальность» существует лишь в воображении человека и никак не влияет на «материальный» мир. "Очень настоящий сон" – резюмировал один из коллег Саргати.

Несмотря на все попытки, в моделируемое Q-Будущее попасть ни разу не удалось. Был возможен лишь «естественный» путь – через попадание в «нулевую» Q-реальность, в которой экспериментаторы могли «прожить» несколько лет. Однако в отличие от картин условного Прошлого, образы и события Q-Будущего никогда не совпадали с реальностью.

Вскоре было замечено, что изменение некоторых параметров в ходе эксперимента приводит к появлению образа «искаженного» мира.

TIMELINE
QR -90-0
2-4

Собственную слабость компенсировать трудно. Разве что еще большей слабостью врага.

Война, разгоравшаяся сейчас перед его глазами, была тому наглядным примером, однако из примеров не всегда легко сделать выводы – тем более, правильные. Офицерская рота легко сокрушит рабочий батальон, и это увидит каждый. Но не всякий поймет, что руководимая перешедшим на сторону большевиков Генеральным штабом, РККА в конечном итоге оказалась организованнее разрозненных и недружных белых армий. Даже за внешне беспорядочным движением дезертирских эшелонов от Харькова к Ростову чувствовалась рука профессионалов. Бросовой материал, смазку для штыка использовали умело и с толком, отрезая Северный Кавказ от Украины – а заодно отводя угрозу мятежа от центра страны. Порядок бил класс, и никакие «психические» по методу братьев Васильевых не способны были переломить ход войны.

Поражало и другое. Те, кто пытался остановить большевизм, казались еще большими дилетантами, чем прапорщик Крыленко и осмеянный потомками «красвоенмор» Дыбенко. Основа сопротивления – Добровольческая армия – словно нарочно создавалась как можно дальше от столиц и промышленных районов. В первый год, когда РККА еще не умела и не могла воевать, «добровольцы» тратили лучшие силы на захват Кубани и никому не нужных калмыцких степей, отдавая врагу самое ценное на войне – время. Победа следовала за победой, но когда, наконец, начался поход на Москву, была уже поздно. Красную столицу защищали теперь не банды дезертиров, а трехмиллионная регулярная армия. Поручики Голицыны и даже генералы Деникины проиграли красным «военспецам» в щегольских шинелях без погон.

Даже сейчас, в первые недели противостояния, еще не рожденная РККА воевала лучше не только за счет количества. Масса войск тоже не возникает сама по себе, ее нужно собрать – и отправить в бой. Это смог сделать прапорщик Крыленко – и не смог генерал от инфантерии Алексеев. Количество можно было компенсировать лишь качеством. Однако пресловутые "офицерские роты" не всегда выручали – да они почти никогда не были офицерскими. Студенты и гимназисты Василия Чернецова оказались бессильны против двух регулярных казачьих полков, а морская пехота, подготовленная для десантов на турецком побережье, без особого труда разбила отряды «добровольцев» под Ростовом.

Что он мог сделать? В 1-й Юнкерской роте юнкеров было лишь четыре десятка, остальные – обычные гражданские, студенты и гимназисты старших классов. В гимназиях этого патриархального Мира не читался курс начальной военной подготовки, а студентов не отправляли на еженедельную "военку".

Победить врага было трудно. Разве что обмануть. У Антонова-Овсеенко тоже многого не хватало – контрразведки СМЕРШ, спутников-шпионов, электронной базы данных. Красный Главком не мог позвонить по мобильному телефону, телеграфные же провода рвались чрезвычайно легко. Люди, не пережившие и не помнившие Век-Волкодав, оставались до смешного наивными и прямодушными. Они даже верили собственным глазам…


* * *

– Годится, Николай Федорович? – портупей-юнкер Иловайский отступил на шаг, не без гордости оглядывая свою работу. Измазанную краской малярную кисть положить было некуда, и он держал ее, словно теннисную ракетку, в поднятой руке. Присмотрелся и я. Поезд шел не слишком быстро, и, если бы не ветер, на стальной спине бронеплощадки было бы даже уютно. Залитая зимним солнцем степь, терриконы на горизонте, исчезающие вдали красные крыши шахтерского поселка…

– Точно, как в прошлый раз! Тютелька, можно сказать, в тютельку.

Ежели сам себя не похвалишь – кто похвалит? Не начальство же! Я и в самом деле не спешил. Надо чтобы буквочка к буквочка, черточка к черточке…

"Пролетарский дозор". Само собой, без «ятей» и «еров». Отменено именем революции! Буквы, как и должно – ярко-красные. Ниже – коса и молот, по лезвию хорошо узнаваемой «литовки» – изящные зубчики.

– Плохо, что краска свежая, – рассудил я. – В глаза бросается.

Портупей согласно кивнул и осторожно, дабы не забрызгаться, попытался развести руками. Ничего, в прошлый раз сошло и так. Я прищурился, представил, как мы смотримся со стороны… Недурственно! "Пролетарский дозор" вновь на тропе войны.

У Антонова-Овсеенко было пять бронепоездов – и одна бронеплощадка. Он, правда, не подозревал об этом. Экипаж "Пролетарского дозора" такое невнимание не слишком огорчало. Он честно исполнял свой долг: гонял недобитых «кадетов» от Юзовки до Ростова – правда, в последней время стараясь не показываться на главной магистрали. Скромность – главное украшение истинного большевика!

– Комиссаром – опять мне? – грустно вздохнул портупей.

– Само собой, – без всякой жалости отрезал я. – Соберитесь с силами, товарищ Иосиф Виссарионович Шворц. Надеюсь, вы сегодня не брились? Оч-чень хорошо! Проследите, чтобы все сняли погоны и не высовывались из окон. И готовьтесь – петь будете!

Оставалось еще раз осмотреть наш эшелон. Все, кажется, в ажуре. Наглядная агитация на стенках вагонов осталась с прошлого рейда, можно не подновлять. "Штыком – в брюхо, коленом в грудь!" Внушает. Хорошо бы добавить: "Смерть белому гаду Филиберу!". Впрочем, нет, не стоит. Наглость, конечно, второе счастье – но не чрезмерная. Мы уже и так примелькались, прошлым разом пришлось пошуметь, позапрошлым – тоже. У моста через Миус наверняка уже ждут, приготовились… Ничего, разберемся!

– Николай Федорович! Со священником чего будем делать?

– Как? – не сразу понял я. – А-а, с этим… отцом Серафимом? Спрячьте его подальше, товарищ Шворц, а то начнет в самый неподходящий момент вести, понимаете ли, контрреволюционную агитацию!

Портупей кивнул, взглянул нерешительно.

– Если честно, он ее уже ведет. Ко мне ребята подходили, жаловались. Про вас расспрашивает и даже намекает. На грехи и на всякое прочее… Как вы говорите, Николай Федорович, с подходцем.

Я поглядел на ровную заснеженную степь, на далекие пирамиды-терриконы, вдохнул ледяной бодрящий воздух. С подходцем, значит? Ну, Леопольд Феоктистович, ну, удружил! Нашел друга-приятеля!..


* * *

– …Отчего же господин капитан. Отношение ваше к религии вполне даже очевидно. Сие, увы, плоды не токмо падения нравов, столь часто поминаемого, но и непродуманного распространения буциллы просвещения, о коем так много пекутся в последние годы…

– Бациллы, отец Серафим. Но если хотите, пусть будет буцилла, не столь важно… Знаете, там, где я… Там, где я жил, с просвещением все в полном порядке. Его, считай, уже нет. По гражданской профессии я преподаватель, насмотрелся – особенно когда каждый год приходится встречать очередных первокурсников. Я часто пытался понять, с чего все началось? Почему-то кажется, что с отмены преподавания логики. В средней школе… в гимназии ее когда-то читали, но потом заменили рисованием. Не эстетикой, не историей живописи даже – именно рисованием. Плоскостное отображение мира – без всякого анализа…

– Но сын мой!.. Простите, господин капитан…

– Нет-нет, отец Серафим, называйте, как привыкли. Какая тут связь. спрашиваете? Вы не изучали марксизм?

– Господин капитан, помилуйте!..

– Я-то помилую, отец Серафим… Марксисты заменили обычную логику «диалектической». Дважды два – стеариновая свечка, если так требует обстановка. И если прикажет начальство. Неспроста! Логика – страшная вещь, даже обычная аристотелиева, без всякой квантовой. Вот смотрите… Церковь сильна тем, что имеет власть над посмертной судьбой человека. Так?

– Сын мой! Над судьбой властен лишь Тот, Кто сотворил и мир, и людей, и саму судьбу. Роль Церкви, конечно, важна…

– Не прибедняйтесь, отец Серафим! Кто бы стал вас слушать, если бы не обещание Рая и не страх Ада? В каждом храме на стене – фреска: души грешников гонят прямиком в котел. Под конвоем, чуть ли не с собаками…

– Сие аллегория…

– Но Ад – не аллегория? Душа, между прочим, лишь часть человека. Грешили вместе с телом, отвечать ей одной… К тому же часть бестелесная, что ей котел со смолой? Ни органов осязания, ни обоняния…

– Но я же пытался вам сказать – сие…

– Аллегория? Но кого и как тогда станут карать за грехи? Ладно, Господь всемогущ, сие в Его силах. Однако насколько я помню, сперва полагается Суд, который Страшный? Он-то в храме и, так сказать, отражен – на фреске?

– Господин капитан! Не ведаю, куда вы ведете со своей, прости Господи, «логикой», однако же, всякий пастырь посоветовал бы вам прежде всего молиться, смирив гордыню – дабы такие вопросы не приходили на ум.

– Да, конечно. "Блаженны нищие духом". Перевод неточный, но учите вы именно так! Продолжим. Стало быть, Страшный Суд… А кстати, он уже был? Нет? Значит, Ад пуст – как и Рай, между прочим. Кто же их позволит заполнять – без приговора? Нет, это не я придумал, а римский папа Иоанн XXII, еще семь веков назад. Осенило Понтифика… Так чем вы пугаете, отец Серафим? Суда еще не было, в ближайшие годы не предвидится…

– Вот, сын мой, те плоды просвещения, о коих уже приходилось поминать. Просьба есть у меня, требование даже. Не искушайте остальных, особливо юношей, вам доверившихся. Им в бой идти, на смерть. Вера искренняя, сердечная стократ сильнее и целительнее всякой вашей «логики». Пожалейте их! Ждет павших за Веру и Отечество венец райский…

– Да… А в Раю будут святые? Которые на иконах? Юродивые всякие, столпники, затворники? Василий Блаженный с дохлой рыбой в зубах?

– Отрадно сознавать – будут. А вот иные, ныне злобствующие и глумящиеся…

– Не претендую, отец Серафим. Скажите, а католики? Их в Рай пустят? Впали, бедолаги, в ересь духоборца Македония…

– Вы же знаете ответ. Только Святая Православная Церковь есть истинно Кафолическая. Она и несет спасение. Католиков же, Символ Веры исказивший, в папизм впавших, не спасет ничто.

– Не спасет, значит? Франциск Ассизский, Дункан Скотт, Святая Бригитта, Аквинат… Про Данте, Коперника и Колумба, вероятно, и вспоминать негоже. А еще есть протестанты, древние эллины, римляне, сотни и сотни иных народов. Представляете, сколько там замечательных людей? Интересных, честных, настоящих? Знаете, отец Серафим, я лучше с ними останусь. А вы – со своими юродивыми и со старухами, которые в храмах трутся. Один замечательный священник, отец Александр Мень, хорошее им название придумал: "православные ведьмы".

– А я вот о другом подумал, сын мой. Вы все о логике печалились, я же, грешный, иное узнать хотел. Чему еще страшному со мною случиться должно? Храм разорили, дома лишили, друзей предали смерти лютой… Но кажется мне сейчас, что встреча с вами всех тех бед пострашней будет. Не слишком грамотен я, слова ученые путаю, однако зрения духовного, спасибо Господу, не лишен. Не человек вы, господин капитан. Присланы вы – на погибель всеобщую. Нет, не со слов сужу ваших – сердцем чую. Вот оно, значит, каково испытание мое!..

– Но почему – на погибель? Если я хочу спасти несколько миллионов людей – разве это плохо?

– "Берет Его диавол на весьма высокую гору и показывает Ему все царства мира и славу их, и говорит Ему: всё это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне. Тогда Иисус говорит ему: отойди от Меня, сатана…"


* * *

Он не любил фанатиков. Не любил и не понимал. Заставший и переживший коммунизм, он привык к спокойной иронии великой эпохи, когда нетерпимость тонула в скепсисе, а собственные выстраданные убеждения старались беречь, не трепать попусту. В мире тысяча истин, и кто сказал, что невозможна тысяча первая? Внутренняя свобода куда дороже внешней, и для людей ушедшей эпохи личное право на альтернативу было во много раз важнее возможности публично обругать Президента. Такие люди – плохое пушечное «мясо», никудышные колесики и винтики. Человек вообще создавался не в качестве строительного материала.

Фанатизм «земной», щедро излившийся в наступившем Прекрасном Новом мире политической нетерпимостью и бытовой ненавистью к «чужим», имеющим не ту форму носа и разрез глаз, вызывал отвращение. Фанатизм «небесный», покушающийся на права Господни, пугал и доводил до ненависти. Великие Инквизиторы ради Власти, Тайны и Авторитета были готовы сжечь Христа. Самодовольные неучи с неопрятными бородами отправляли в Ад Франциска Асизского и мать Терезу. Чем они лучше иных фанатиков, сбрасывавших в шахты монахинь и топивших епископов в волнах Енисея? Отчего не поверить во всемогущество Божье, в Его справедливость? Отчего не допустить что-либо иное, но все же не столь бесчеловечное? Почему адепты секты грязнобородых уверены, что только они распоряжаются милостью Творца? Разве кому-то дано право на смертный грех гордыни? Они плохо знают собственные священные книги. В «Апокалипсисе» спасение обещано лишь ста сорока четырем тысячам евреев из двенадцати колен. Не та у вас форма носа, святые отцы!

Он был бы рад сотворить Вселенную без ненависти и нетерпимости, но был не властен над каждым человеком, над каждой душой. Даже в его маленьком совершенном Мире у людей оставалась дарованная иным, истинным Творцом свобода воли. Терпимость пришлось бы вбивать пулями в каждый мозг, но это делалось и без него – не первый год и не первый век.

Время, сотворенное им вместе с Миром, было особым. Большие люди, вставшие во весь рост, не страдали сомнениями, они были готовы убивать и умирать за то, что почитали правым. Казалось бы, именно Церковь должна попытатьcя умирить особо нетерпимых, остановить готовых бездумно нести смерть. Но Адом грозили не убийцам, а ему самому, желавшему лишь спасти то, что еще возможно.

Проще всего было забыть о самодовольной секте, обреченной на гибель иными фанатиками, столь же уверенными в своей правоте. Но это была вера его предков, вера тех, среди кого предстояло жить и умереть. Может, и они в чем-то правы, к истине, к великой Точке Омега ведет множество путей. Но зачем проклинать иные дороги? Не правильнее просто идти своей?

Он знал, что ему ответят. Терпимость и право на личную свободу в его Мире казались даром Антихриста.

Иного Мира у него не было.


* * *

– Товарищ комиссар, готовы? Блеск в глазах, лютая ненависть к врагам трудового народа, любовь к родной большевистской партии и товарищу Сталину?

– Так точно, товарищ командир! В наличии. Да здравствует Мировая революция в Австралии и Антарктическом океане!.. Я все помню, Николай Федорович, не собьюсь. А почему вы все время Сталина вспоминаете? Он, насколько я помню, у максималистов инородцами ведает…

– Фамилиё красивое, товарищ Шворц. Вы тоже его поминайте – в будущем, глядишь, и зачтется… Главное, портупей, ни с кем не спорьте, не просите, а требуйте, и, если что, сразу на пулеметы наши намекайте. Комиссары – они именно такие. Сволочи, наглецы – и трусы.

– А вы их неплохо знаете, Николай Федорович!

– Ох, знаю…


* * *
 
– Мы Марсельезы гимн старинный
На новый лад теперь споем —
 
 
И пусть трепещут властелины
Перед проснувшимся врагом!
Пусть песни, мощной и свободной,
Их поразит, как грозный бич,
Могучий зов, победный клич,
Великий клич международный…
 

– Ишь, выводят шельмы! – одобрил штабс-капитан Згривец, но тут же помрачнел. – Вот ведь в христа-богородицу, в крест животворящий, матери его разгроб и тетушке в глотку хрен, чего ребятам петь приходится! Знаете, Кайгородов, мне без наших си-ци-листов как-то даже легче-с. Пусть катят-с – на легком катере к ядреной матери. И без них справимся.

В чем-то я был с ним согласен. В подобных случаях рота Веретенникова затягивала исключительно "Интернационал".

Очередная станция. "Пролетарский дозор" обходит владенья свои. Поем – потому что причаливаем. Перед броском через Миус надо пополнить запасы воды. И углем разжиться не грех, вдруг у них найдется антрацит-"кулак" или хотя бы «штыб»? Ничего, пусть комиссар Шворц трудится!

 
– Силен наш враг – буржуазия.
Но вслед за ней на страшный суд,
Как неизбежная стихия,
Ее могильщики идут.
 

Австрийская зажигалка очень старалась, но наскоро скрученная «козья нога» упорно не хотела загораться. Щелк! Щелк! Щелк! Волнуюсь? Не то, чтобы слишком… Иловайский уже наловчился, если надо, и речь про борьбу с «контрой» толкнуть способен. Проверено…

Щелк… Щелк!

Згривец поглядел не без сочувствия, порылся в кармане шинели, извлек пачку «Дюшеса». Вот кто, оказывается, буржуазия!

– Не мучайтесь, Николай. Смотреть кисло.

– Благодарствую!

Щелк!

 
– Она сама рукой беспечной
Кует тот меч, которым мы,
Низвергнув власть позорной тьмы,
Проложим путь к свободе вечной…
 

– Господин капитан! Николай Федорович!..

Я чуть не подавился дымом. Юнкер Принц появился, как чертик из табакерки. Хорошо еще, не кричал в полный голос.

– Там… У нас пассажиры. Не взять – опасно, комендант станции просит до Миуса подбросить. Инвалиды войны, в Кисловодск едут, на лечение, с ними сестра милосердия, тоже больная… Вот документы!

Я взял пачку замусоленных бумаг, пробежался взглядом по «слепым» строчкам машинописи, мельком взглянул на синие пятна печатей…

– Сергей, пригласите сестру сюда.

– Не буду, так сказать, мешать-с, – ухмыльнулся штабс-капитан. – Пойду погляжу на этих… инвалидов. Мало ли кого большевицкий бес к нам направил? Да-с. А вы, Кайгородоров, с сестричкой-то не сильно зверствуйте…

Отвечать я не стал. Или у меня что-то со зрением, или… Не может быть! А собственно, отчего не может?

 
– Пролетарии всех стран,
Соединяйтесь в дружный стан!
На бой, на бой,
На смертный бой
Вставай, народ-титан!
 
* * *

Девушка была одета в старое пальто, лицо почти полностью скрывала белая накидка. Тонкие пальцы, следы от кольца. А вот это уже прокол. Варежки бы надела…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю