Текст книги "Дезертир"

Автор книги: Андрей Валентинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Действие 3
Некий шевалье ведет расследование, или Кто такие «дезертиры»

– Тем не менее это было так, гражданин комиссар, – Шарль Вильбоа устало прикрыл глаза. – О чем я свидетельствую и требую занести мои слова в протокол с наивозможнейшей точностью.

Его голос звучал тихо, но твердо. Гражданин Сименон засопел и неуверенно поглядел на исписанный лист.

– Итак, вы утверждаете, госпо… э-э-э… гражданин Вильбоа, что после вышеозначенной встречи с неизвестной личностью в вышепоименованном заведении, известном как «Прокоп», вы взяли фиакр и направились на упомянутое вами кладбище Дез-Ар…

Шарль Вильбоа очнулся вчера, на третий день после случившегося. И вот сегодня его навестила весьма представительная делегация. Кроме усатого комиссара и моей скромной персоны, в палате присутствовала гражданка Тома, невозмутимо пристроившаяся в углу. Гражданин д'Энваль, сюда не допущенный, в эти минуты мерил шагами больничный коридор.

– …На оном кладбище вы заметили следы на снегу, проследив которые вы попали в склеп семейства д'Арманвилей. В упомянутом склепе внимание ваше привлек обнаженный труп особы, в которой вы узнали…

Бледные губы дернулись.

– Мне тяжело еще раз вспоминать это, гражданин комиссар. Давайте я подпишу…

Вновь послышалось сопение. Гражданин Сименон медленно поднялся и протянул протокол вкупе с пером. Мы помогли Шарлю приподняться, и под бумагой появилась его аккуратная подпись.

– В этом случае…

Гражданин Сименон бросил хмурый взгляд в мою сторону. Я сочувственно вздохнул.

– В этом случае, – желтые прокуренные усы стали торчком, – да, я вынужден прекратить это дело, черт меня дери!

– Не надо повышать голос! – Очки гражданки Тома сверкнули. – Здесь больной, гражданин комиссар!

Очевидно, гражданин Сименон учел это обстоятельство, поскольку рык, им изданный, звучал еле слышно.

– Да! Я вынужден закрыть это дело по причинам, никак не связанным с объективным ходом вышеизложенного расследования…

Я стоически выдержал новый выразительный взгляд, брошенный в мою сторону.

– Однако же, госпо… граждане, как лицо частное, вынужден заявить, что ваши показания есть не что иное, как ложь, направленная на сокрытие имевших место быть фактов. Вы лгали, дамы и господа!

– Даже я? – невинно осведомилась гражданка Тома.

Гражданин комиссар вновь обиженно засопел:

– Сударыня… То есть гражданка! Смею вам напомнить, что на допросе девятого фримера, то есть вчера, вы изволили показать, что характер ранения вышепоименованного гражданина Вильбоа допускает возможность нанесения оного ранения самим присутствующим тут господи… Тьфу ты, прости господи, гражданином. Однако же вызванные для обследования имевшего быть ранения граждане Адаль и д'Асси, члены Коро… тьфу! – бывшей Королевской медицинской академии, показали обратное. Эту рану гражданину Вильбоа нанес кто-то иной, о чем имеется соответствующее заключение.

Гражданка Тома невозмутимо сняла очки и принялась их тщательно протирать. Комиссар вновь вздохнул – на этот раз уныло – и грузно приподнялся.

– Граждане! – жалобно произнес он. – Но так ведь нельзя! Взываю к вашим чувствам верноподданных Его… О господи, я хотел сказать, к гражданским чувствам! Вы покрываете преступников, кои…

– Карать уже некого, – тихо проговорил Вильбоа. – Пусть будет все как есть, гражданин Сименон…

Комиссар помотал головой и, тяжело ступая, направился к выходу. У двери он внезапно остановился.

– Вы думаете, что горазды полицию обманывать, молодые люди? – произнес он, не оборачиваясь. – Я в полиции, дамы и господа, уже третий десяток лет! Думаете, я крестик не заметил?

Пустив эту парфянскую стрелу, он с тяжелым вздохом вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

– Не понимаю! – гражданка Тома пожала плечами. – Какой еще крестик?

Мы с Вильбоа переглянулись.

– На шее бедной мадемуазель Араужо был крестик, – негромко напомнил я. – Если бы тело переносили…

Я хотел добавить об отрубленной голове, но не решился. Бледные губы больного на миг искривились гримасой. Девушка вновь пожала плечами:

– Все равно не понимаю… И вообще вести подобные разговоры в присутствии больного считаю совершенно излишним! Так что, гражданин Люсон, пожелайте гражданину Вильбоа скорейшего выздоровления – и прошу на улицу!

Решив не спорить, я наклонился над кроватью. Вильбоа улыбнулся краешком губ:

– Спасибо… Вы зайдете ко мне?

Я кивнул – нам было о чем поговорить. Сегодня я успел в лечебницу за полчаса до комиссара и сумел изложить Шарлю нашу версию случившегося. Но мы оба знали, что желтоусый гражданин Сименон не так уж далек от истины…

В коридоре ко мне тут же бросился истомившийся ожиданием гражданин д'Энваль. Я улыбнулся:

– Ведайте истину, друг мой! Отныне ржавые цепи не грозят гражданке Тома! Ее не ввергнут в сырую темницу…

– Шутите? – Взгляд индейца был полон укоризны. – Разве можно смеяться над любовью, которая… О-о, сколь горьки ваши насмешки!.. Значит, следствие окончено?

Я кивнул, и гражданин д'Энваль облегченно вздохнул.

– Друг мой! – торжественным тоном проговорил он, но я предостерегающе поднял руку:

– Следствие окончено, и не будем больше об этом. Гражданка Тома сейчас у больного. Лучше, если мы подождем ее на улице.

Гражданин д'Энваль не возражал, и мы покинули больницу. Я был не прочь кое-что узнать у индейца, но ему, похоже, было не до меня. Я даже позавидовал – хорошо, когда чье-то лицо для тебя сияет, словно солнце…

Гражданка Тома не вышла, а буквально выбежала на улицу, поправляя шляпку, которую она сегодня надела вместо своего лапландского чудовища. Гражданин д'Энваль бросился навстречу, но девушка махнула рукой:

– Альфонс! Мне некогда вас выслушивать! У меня важный консилиум, я опаздываю, а вы даже не догадались поймать фиакр! Ага, кажется, вот он!

Она бросилась вперед, оставив бедного Альфонса с широко открытым ртом. Я покачал головой, но решил не усугублять ситуацию. Проводив глазами экипаж, молодой человек вздохнул:

– Мне в Тюильри, гражданин Люсон. Но в отличие от Юлии я совершенно не спешу. Мы могли бы с вами прогуляться до Нового Моста.

Это полностью совпадало с моими планами. Однако гражданин д'Энваль был явно не расположен к беседе, и, чтобы отвлечь его от меланхолии, я напомнил о нашем последнем разговоре.

– А! – вспомнил он. – Я обещал вам рассказать о моем дяде! Извольте, хотя мысли мои сейчас, признаться, далеко… Однако же…

Мне было, честно говоря, тоже не до его семейных воспоминаний, но я решил дать индейцу выговориться. Спросить о нужном я еще успею.

– В тот день, друг мой, мы вели беседу о народных преданиях, кои суть истинное сокровище, завещанное нам предками. Сколь велико это сокровище, о-о! Вы, как понял я, человек скептический, далекий от истинного восторга…

Я не очень понял, что есть упомянутый «восторг», но был вынужден согласиться. Далек – и весьма.

– Вы не верите… Знаете, друг мой, неверие – один из страшных плодов, выросших на древе Старого Порядка. Грех аристократии не только в гордыне. Они виновны и в том, что лишили народ истинной Веры…

– В домовых? – не удержался я.

Ответом была горькая усмешка.

– Знаете, друг мой, вы рассуждаете так же, как моя Юлия. О-о, как трудно, как тягостно бывает мне иногда! Сколь нелегко нам понять друг друга! Неверие ничуть не лучше суеверия!

– Дядя, – напомнил я.

– Дядя… Да, то, что я вам расскажу, поведал мне он. Но истинным героем той давней и поистине удивительной истории был мой дед, Огюст д'Энваль. В те годы он служил королевским егермейстером в Нормандии…

День десятого фримера выдался солнечный и неожиданно теплый. Идти по тихой, залитой солнцем улице было приятно, и я впервые подумал, что этот город можно полюбить. То спокойный, то похожий на карнавал, красивый, не сходный ни с одним городом в мире… Жаль, что я попал в него слишком поздно…

Я слушал своего спутника вполуха, а он, увлекшись, рассказывал о своем деде – великом охотнике, знатоке тайных троп и звериных повадок. Дядя моего индейца – Николя д'Энваль – пошел по стопам отца, и они вместе проводили целые месяцы на диких пустошах у Руана. Но двадцать лет назад им пришлось покинуть Нормандию. Его Величество Людовик XV повелел своим егермейстерам отправиться в далекую Овернь…

– Вы, наверно, уже поняли, друг мой, – тихо проговорил д'Энваль. – Я хочу рассказать вам о Жеводанском Волке. Или о Звере – как называл его дед. Наверно, вы уже слыхали досужие сплетни об этой истории. Но мне ведома истина!

Я еле удержался, чтобы не пожать плечами. Жеводанский Зверь… Да, что-то такое я слыхал. Кажется, какой-то волк нападал на людей…

Слушать охотничьи байки не хотелось, но я не перебивал. Все равно, гражданин индеец ответит мне сегодня на некий вопрос. А пока можно послушать и о Звере…

Мои предположения оправдались. Отец и сын д'Энвали отправились в Овернь, чтобы убить гигантского волка, который уже успел погубить более сотни крестьян. За чудище была обещана огромная награда, его выслеживали, посылали против людоеда целую драгунскую роту, но жертвы множились, а Зверь оставался неуловим…

– Мой дед был опытным охотником, гражданин Люсон. Он первый догадался, что у Зверя есть постоянное логово. Три месяца они с дядей обходили овернские леса, и наконец следы привели их к маленькой деревеньке Бессейр недалеко от Жеводана… И там они встретили его…

– Волка? – поинтересовался я, чтобы поддержать разговор.

– Нет. Антуана Шастеля.

Сказано это было таким тоном, будто речь шла о самом Враге рода человеческого. Впрочем, Антуана Шастеля, лесничего и смотрителя охотничьих угодий, за глаза так и называли – Дьяволом. По слухам, в прошлом Дьявол был пиратом. Поговаривали также, будто смотритель много лет прожил у берберов, которые посвятили его в колдовские тайны. Странный, нелюдимый, он целыми неделями пропадал в Теназейрском лесу. И как только странный лесничий уходил в очередной обход, возле Жеводана появлялся Зверь.

Огюст д'Энваль почуял неладное, но Дьявол не пожелал встречаться с королевским егермейстером. Он исчез в лесной глуши, а на следующий день Зверь убил двух женщин, которые спешили на ярмарку…

Вдали показался Новый мост, блеснула под солнцем серая гладь Сены, и я понял, что следует поторопить гражданина д'Энваля-младшего.

– Итак, сей Антуан Шастель был оборотнем?

– Не верите? – усмехнулся индеец. – Король тоже не поверил. Он отозвал деда и прислал взамен де Ботерна, полковника артиллерии. Он бросил против Зверя целую армию. С пушками…

– Ну и? – История наконец меня заинтересовала.

– Де Ботерн убил большого волка и даже получил награду. Но Зверь продолжал нападать. Это длилось еще два года. Тогда мой дед вместе с дядей вновь приехали в Бессейр. Они уговорили крестьян устроить облаву. Зверь был убит…

– Аминь, – присовокупил я.

– …Его убил Шастель-старший, отец смотрителя. Убил серебряной пулей. Зверь погиб, и с тех пор никто не видел Антуана Шастеля по прозвищу Дьявол.

Я улыбнулся. Понравилась не столько сама байка, сколько тон, которым она рассказана. Парень верил – и это было забавно.

Д'Энваль внимательно поглядел на меня и покачал головой:

– Странно, гражданин Люсон. Вы мне не поверили…

– Не вам, – вновь улыбнулся я. – Вашему дяде. Наверно, он был изрядный шутник.

– Значит, вы тоже шутили, когда рассказывали о Мишель Араужо?

От неожиданности я остановился. Гражданин д'Энваль взглянул мне прямо в глаза:

– В ту ночь, у кладбищенской стены, вы встретили девушку, которая была уже три дня мертва. Это правда?

Я медлил. В конце концов, было темно, я мог обознаться…

– Да. Это правда.

– Юлия верит только в науку. О-о, сколь она заблуждается! Я знаю – наука не может объяснить все. Она не может объяснить даже то, что люди видят своими глазами.

Я не нашелся, что ответить. Индеец был прав. Я видел погибшую девушку, и она казалась мне живой. Он видел меня – живого…

– Вы больше ничего не хотите рассказать мне, гражданин Люсон?

Парень не отводил взгляда. На мгновение я заколебался, но тут же понял – не стоит. Возможно, молодой индеец – единственный, кто поверит мне. Но это ничем не может помочь. Скорее напротив…

Я заставил себя усмехнуться и не торопясь направился дальше. Д'Энваль мгновение помедлил, а затем молча последовал за мной. Мы перешли мост и вновь остановились.

– Мне сейчас прямо, – индеец кивнул в сторону широкого бульвара. – Вам направо… Кстати, будет время, заезжайте в гости. Я живу на улице Вооруженного Человека. Очень современное название, правда? Найти меня легко, там есть единственный четырехэтажный дом, его называют Дом советника Клюше… Приятно было побеседовать, гражданин Люсон!

– Взаимно, – кивнул я. – Кстати, никак не могу припомнить… Откуда это? «Давно мне ведом терпкий вкус греха…»

– Как? – удивился он.

Я улыбнулся как можно беззаботнее:

– Какой-то монолог. «Давно мне ведом терпкий вкус греха, и пропасть черную уж зрю издалека…»

– «Черны грехи мои, но злато облаченья меня слепит и гонит прочь сомненья», – кивнул д'Энваль. – Монолог кардинала Лотарингского. «Карл IX», акт первый. Сочинение гражданина Мари Шенье. [25]25
  Мари Шенье – поэт и драматург, брат знаменитого Андре Шенье.


[Закрыть]Из-за этого все и случилось…

Я вопросительно поглядел на него. Молодой человек пожал плечами:

– Неужели не слыхали? Четыре года назад гражданин Шенье представил эту пьесу в Королевский театр. Смею заметить, пьеса слабая, и часть актеров отказалась играть. Тогда гражданин Тальма обвинил их в измене народу и Революции. Этих бедняг назвали «черной эскадрой»…

– Да, помню…

Я ничего не знал об истории с пьесой Шенье, но о «черной эскадре» упомянул бедняга Вильбоа. «Черная эскадра», брошенная в тюрьму Маделонет…

– Гражданин Тальма добился постановки и доказал свой истинный патриотизм. О-о, сей гражданин – настоящий патриот!..

Теперь, когда речь не шла о Духе Перемен и о ненайденных «Илиадах», гражданин д'Энваль разговаривал почти как обычный человек. Симпатичный парень, начитавшийся какой-то ерунды…

– Говорят, именно Шенье и Тальма потребовали от Конвента арестовать этих бедняг, – тихо проговорил индеец. – Не знаю… Я знаком с Шенье, он и его брат – очень честные люди, но Мари мнит себя новым Корнелем… Ну а Тальма… Бог ему судья!

Мы расстались, и я долго бродил по набережной, бездумно глядя на спокойную речную гладь, по которой неслышно скользили низкобортные черные баржи. Возвращаться в гостиницу под неусыпный надзор мадам Вязальщицы не тянуло. Впрочем, достойная гражданка, скорее всего, еще не вернулась с площади Революции, куда привезли очередную «связку». Людей считают «связками» – аристократов, лионских горожан, крестьян Вандеи, актеров Королевского театра… Что я мог сделать? Пока был жив, я пытался…

Холодный ветер внезапно ударил в лицо. Я остановился, посмотрел вверх на голубое безоблачное небо и горько усмехнулся. Обман! И тут обман! Неверная лазурь скрывает истинное Небо – серую неровную твердь, куда мне не было доступа…

Оставалось найти ближайшую книжную лавку, купить патриотическую пьесу гражданина Шенье и разобраться с цифрами на пергаментной бумаге. Да, это надо было сделать, но что-то не давало покоя, как тогда, после встречи с несчастным Шарлем Вильбоа.

Я медленно шел по набережной и перебирал события последних дней. Нет, ничего особенного не произошло. Правда, беспокоило молчание моих добрых «друзей» Амару и Вадье. Да и с де Батцем следовало что-то придумать… Но не это смущало. В конце концов, не поздно исчезнуть, вписать новое имя в пустом бланке гражданского свидетельства…

Я горько усмехнулся. Одно фальшивое имя вместо другого!.. Нет, не это главное. Главным были слова старой монахини, которые все эти дни не давали покоя. Сестра Тереза поняла, что со мною что-то не так. Через ее руки прошли тысячи больных, ее трудно, невозможно обмануть. «Вам надо к врачу, сын мой!» Она поняла, что я болен. Болен – но не мертв!

Я вновь остановился, почувствовав, как бешено забилось сердце. А если она права? Почему я так уверен, что там, у лионской дороги, глаза открыл мертвец, которого не пустили на Небо? Мне кажется… Нет, я это чувствую! Но ведь чувствам не всегда можно верить, люди сходят с ума, теряют рассудок, и тогда им мнится такое, что не привидится в самом жутком кошмаре!

Сестра Тереза права. Кто бы я ни был, мне нужно знать правду. К врачу? Почему бы и нет? Конечно, не к такому коновалу, как гражданин Леруа из роты Лепелетье. Но ведь есть другие! Например, курносая девушка в очках, которая не боится проводить ночи на старом кладбище…

Гражданка Тома долго всматривалась, затем сняла очки и покачала головой:

– Только не говорите, что вам опять надо искать кого-то на нашем любимом кладбище! С меня вполне хватит и одного раза!

Я ждал ее у старой часовни не менее часа. Девушка появилась, когда вокруг уже стояли ранние синие сумерки.

– Вы почти угадали, – улыбнулся я. – Некий страждущий опять нуждается в вашей помощи, Юлия.

Взгляд, брошенный в мою сторону, способен был испепелить.

– Если вы ждете, что в ответ я буду называть вас Франсуа, то напрасно! И если вы вздумаете вручить мне букет, который прячете за спиной…

Я подал ей лиловые астры и развел руками. Несколько секунд я ждал, что цветы полетят мне прямо в лицо, но гражданка Тома ограничилась новым, не менее выразительным взглядом.

– А теперь объясните, как все это следует понимать, гражданин Люсон?

«Мадемуазель!» – хотел начать я, но вовремя прикусил язык.

– Гражданка Тома! Эти астры считайте своеобразным извинением за доставленные вам неприятности. А также за те, которые я могу доставить впредь.

– Уже доставили. – Девушка повертела в руках букет и покачала головой: – Гражданин «аристо»! У меня нет времени на подобные любезности. Я пришла работать… Впрочем, за цветы – спасибо. Хотите зайти… Франсуа?

Приглашение в мертвецкую было сделано самым светским тоном. Не подав и виду, я поклонился, после чего Юлия достала ключи, и мы занялись замком. Наконец ржавый металл поддался, и мы оказались в знакомом полумраке.

– Сейчас зажгу свет…

Девушка долго возилась с лампой, после чего мы прошли внутрь. Знакомые столы, тела под белыми простынями, еще один стол – на этот раз пустой. И – огромные лейденские банки, соединенные толстыми проводами. Смотреть лишний раз на покойников, «имеющих временное пребывание», не тянуло, и я занялся гальванической батареей. Между тем девушка зажгла еще две лампы, и в мрачном помещении стало немного светлее.

– Ну вот! – Юлия развела руками. – Мой персональный Аид. Мертвецкая там, за дверью, а здесь пребываю я и те, с кем мне интересно. Сегодня двое новеньких… А посему, гражданин Люсон…

– Франсуа, – напомнил я.

Она поморщилась:

– Сначала цветы, потом этакая фамильярность… Нет, мне не нравится!

– Тогда – Франсуа Ксавье, – предложил я.

Она пожала плечами:

– Хорошо. Итак, Франсуа Ксавье, свое любопытство, которое, похоже, и привело вас сюда, вы уже удовлетворили, а посему…

– Еще минуту! – я поднял руку. – Гражданка доктор, некий страждущий действительно нуждается в помощи. Или по крайней мере во врачебном совете.

– Я принимаю по вторникам, средам и пятницам с десяти утра в клинике бывшей Королевской академии. Скажите своему страждущему…

– Он перед вами.

Очки блеснули.

– Если за этим последует очередная пошлость…

– Мадемуазель! – подхватил я. – Мое сердце, э-э-э, стр-р-радает и р-р-разрывается… Нет, Юлия, к сожалению, я не шучу.

Девушка быстро подошла ко мне, крепкие пальцы обхватили запястье, рука легла на лоб.

– Не выдумывайте! Пульс нормальный, температуры нет. Если вас мучит ревматизм…

– Глаза, – подсказал я. – Помните, вы говорили?

– У вас что-то со зрением? Помнится, сегодня утром вы были в очках…

Собираясь в лечебницу Урсулинок, я действительно надел фальшивые очки. Конечно, предназначались они не для Юлии, а исключительно для гражданина Сименона.

– Роговица глаза, Юлия. Посмотрите!

– Боитесь катаракты? Ладно, идите к свету…

Осмотр длился долго. Я терпеливо ждал, стараясь не моргать. Странно, я не волновался. Обычный врачебный осмотр. Почему-то вспомнился пустой стол у меня за спиной…

– Травмы были?

– Что? – растерялся я.

– Травмы, – нетерпеливо повторила она. – Черепные… Вам не понятно?

Я замер. Значит, старая монахиня права! Или…

– Контузия, – я вспомнил лионскую дорогу и растерянных парней в синей форме. – Кажется…

– Головные боли? Потеря памяти?

Внезапно все вокруг начало расплываться. Знакомая серая пелена окутала часовню, свет ламп померк, превратившись в странное желтоватое пятно…

– Сядьте! Да садитесь же!

Я открыл глаза и сообразил, что сижу на неудобном деревянном табурете. Юлия стояла рядом, протирая очки.

– Часто бывает такое?

– Н-нет! Дело не…

– Позвольте об этом судить специалисту!

Девушка надела очки, пододвинула другой табурет – на этот раз трехногий – и аккуратно присела на краешек.

– Давайте так, Франсуа. Мы встретимся завтра, и вы мне подробно все расскажете. Наверно, вам придется обратиться к кому-нибудь более сведущему, чем я…

Теперь она говорила совсем иначе – мягко, спокойно. Я понял – она говорила с больным. С больным?

Лампы вновь горели ярко, серая пелена исчезла, пропала слабость. Я встал:

– Дело не в этом, Юлия. Скажите, я – жив?

– Идите к черту!

Девушка вскочила, опрокинув табурет.

– Вы – истинный мужчина! Гордыни, претензий – на миллион, а как что-то заболит… Можете успокоиться, умрете вы весьма не скоро! Завтра приходите в больницу академии к десяти, а сейчас убирайтесь и не мешайте работать!

Я не обиделся. Стало ясно – она тоже слепа. Напрасно я затеял все это! Ей не увидеть! Даже сестре Терезе – и той не дано понять все до конца. Несчастный безумный священник – вот кто разгадал меня. Ему не мешал разум – наш горделивый разум, пытающийся все объяснить, свести к очевидным причинам…

– Извините, Юлия! – я постарался улыбнуться как можно более виновато. – Но я предупреждал заранее о неприятностях…

Девушка быстро взглянула на часы и покачала головой:

– Все! У меня нет больше времени! Можете уходить, можете оставаться, но я буду работать!

Она решительным шагом направилась к ближайшему телу, укрытому белой простыней. Миг – и простыня взлетела в воздух. Гражданка Тома быстро оглянулась, схватила лежавший на табурете фартук и, накинув его, осторожно прикоснулась к голове мертвеца.

– Вы еще здесь? – бросила она немного насмешливым тоном. – Убирайтесь, гражданин Люсон, а то ненароком в обморок упадете!

Это был вызов. Впрочем, принять его было просто. Я не боялся. Перед ней лежал мертвец. Мертвый человек, такой же, как я…

– Один раз я сдуру притащила сюда Альфонса. Он хотел писать какую-то пьесу – чуть ли не про вампиров. Хорошо, что у меня была здесь нюхательная соль! Больше подобных опытов я не провожу.

– А какие проводите?

Я подошел ближе. На деревянном, обитом цинком столе лежал старик – худой, желтый, с пальцами, изуродованными ревматизмом.

Доктор Тома вздохнула:

– Все-таки решили мне мешать! Прежде всего я произвожу вскрытие. Естественно, не всех, а тех, кого мне позволяют. На этом кладбище хоронят бедняков – за счет Коммуны, и эти граждане в полном моем распоряжении. А вообще-то я изучаю посмертные изменения. Эту работу начал отец… Вы как, еще стоите на ногах?

Она быстро осмотрела мертвеца и вновь накрыла его простыней.

– Ну, здесь ничего интересного… Альфонс, бедняга, хотел набраться впечатлений. Я предложила ему ассистировать при вскрытии…

Она засмеялась, и я пожалел бедного индейца.

– Ладно, посмотрим, что тут…

Белая простыня вновь взлетела вверх. Девочка – лет десяти. Синеватые губы чуть раскрыты, на лице застыла гримаса боли. Я вздохнул. Похоже, мой вздох был услышан.

– Что, уже? Это вам не сказки сочинять об отрубленных головах, разговаривающих в корзине гражданина Сансона! Стойте!

Я замер. Девушка схватила зеркальце, приложила к губам несчастной, затем долго держала руку на запястье.

– Нет… Но что-то тут не так!

Она подняла худую ручонку той, что лежала на страшном столе, подержала, затем осторожно опустила.

– Окоченения нет! Франсуа!

Я понял – и шагнул к ней. Юлия закусила губу, несколько мгновений размышляла, затем решительно кивнула:

– На стол! На тот, где батарея! Помогите!

Я не колебался. Вдвоем мы подняли несчастную и осторожно перенесли в глубь часовни, уложив на большой деревянный стол, возле которого я заметил многочисленные провода и какие-то стальные предметы, похожие на большие гвозди.

– Вы сможете привести в действие батарею?

Вопрос застал меня врасплох. Я покачал головой.

– Ну вас к черту! – Юлия застонала от нетерпения. – Какая от вас польза? Я что здесь, единственный мужчина?

– Сейчас – да, – согласился я. – Поэтому прежде всего сохраняйте спокойствие.

– И это вы мне говорите?!

Яростно блеснув стеклами очков, она направилась к батарее темных стеклянных сосудов и принялась быстро откручивать какие-то краны, подключать провода.

– Не понимаю! – она отступила на шаг, плечо дернулось. – Какого дьявола?!

– Не волнуйтесь, – повторил я. – Сейчас заработает…

Ее рука схватила лежавшие возле стола плоскогубцы, и мне показалась, что ими сейчас запустят прямо мне в голову. Но Юлия ограничилась тем, что топнула ногой и принялась возиться с каким-то хитрым переплетением проводов. Внезапно послышался негромкий низкий гул. Ударила искра – и в воздухе резко запахло озоном.

– А вот теперь действительно надо успокоиться.

Она повернулась ко мне и внезапно улыбнулась:

– Нужно несколько минут… Хотите, расскажу, как все началось?

Я кивнул. Юлия оглянулась, взяла толстые резиновые перчатки и принялась неторопливо надевать.

– Отец хотел быть детским врачом. Но однажды – он тогда только начинал учиться в Королевской академии – ему пришлось нанести визит своему дядюшке. Тот был, представьте себе, епископом в Мо. Не бывали? Маленький такой городишко… В тамошнем соборе хранятся мощи святого Адильберта. Дядюшка, естественно, не утерпел и сводил туда моего отца. И представьте себе…

Батарея уже искрила вовсю. В воздухе стоял низкий ровный гул. Юлия быстро оглянулась:

– Уже скоро… Так вот, сей святой при жизни был величайшим грешником. Однако когда наконец упокоился в грехах и его принялись отпевать, то грешник внезапно поднялся во гробе и начал повторять слова литургии. Потом лег во гроб и оставался нетленен еще двадцать дней, пока его не похоронили в крипте собора…

– Беднягу похоронили заживо, – понял я.

– …И причислили к святым. Типичная каталепсия! Отец заинтересовался, ну и… Так что я имею полное право считать святого Адильберта своим покровителем… Ну, пора!

Она осторожно поправила какие-то проводки, затем взяла в руки то, что я принял за гвоздь, – острый стальной штырь, соединенный проводом с одной из лейденских банок. Внезапно я вспомнил то, что совсем недавно видел на сцене. Асклепий, сын Громовержца, воскрешает Ипполита. Тогда тоже сверкали молнии…

Юлия поднесла стальное острие к груди той, что неподвижно распростерлась на деревянном столе. Удар! Из стального жала полыхнула белая искра, и в тот же миг тело вздрогнуло, словно марионетка, которую дернули сразу за все веревочки. Спина прогнулась, задрожали руки…

Юлия бросилась к телу, наклонилась…

– Нет… Еще!

Снова удар. Страшная нескладная марионетка, казалось, пытается подняться, встать. Но как только стальное жало оторвалось от груди, тело вновь замерло.

– Но почему? – Юлия поглядела на меня, словно надеясь найти помощь. Я заметил в ее глазах растерянность, даже отчаяние.

– Еще раз, – предложил я.

Она кивнула и вновь взялась за Асклепиев жезл.

Удар! Голова девочки мотнулась в сторону, и внезапно синие губы дрогнули…

– Есть!

Юлия наклонилась над телом, затем облегченно вздохнула:

– Сердце… Кажется, получилось!

Она вновь склонилась над девочкой и принялась резкими движениями массировать грудь. Губы лежавшей на столе вновь шевельнулись, послышался тихий стон. Дрогнули веки…

Я стоял, не решаясь двинуться. То, что совсем недавно казалось нелепой сказкой, теперь происходило наяву. Курносая девушка в нелепых очках бросила вызов Смерти. Бросила – и… победила?..

– Помогите! – Юлия вытерла вспотевший лоб. – Надо продолжать массировать сердце.

Я сбросил оцепенение и подошел к столу. Когда я прикоснулся к груди той, что совсем недавно казалась трупом, то ощутил легкое тепло. Девочка жила!

– Сильнее! – Юлия нетерпеливо притопнула ногой. – Сильнее и резче! Вот так!

Через минуту девочка вновь застонала. Юлия провела рукой по ее лицу, приподняла веко…

– Что-то не так… Отойдите!

В ее голосе теперь слышалась тревога. Я повиновался, и девушка вновь склонилась над той, которую пыталась вырвать у Смерти. Прошла минута, другая…

– Нет… – Юлия растерянно взглянула на меня. – Сердце остановилось…

– Батарея! – напомнил я. – Скорее!

Она кивнула и вновь взялась за свой волшебный жезл. Удар! Еще! Белые искры били в недвижное тело, заставляя его дергаться на холодных деревянных досках, но я уже понял – чудо не свершилось. Смерть, на миг отпустившая свою жертву, вновь явилась, чтобы взять свое. Наконец Юлия отложила бесполезный жезл, долго слушала пульс и вдруг тихо застонала.

– Но почему? Почему! Я все делала правильно!

Внезапно я понял, что она плачет. На миг это поразило меня даже больше, чем все виденное, но я тут же опомнился.

– Юлия, успокойтесь!

Я обнял ее, девушка вновь застонала, всхлипнула:

– Я все делала правильно! Почему? Господи, почему?!

Ответить было нечего. Вернее, у меня было что сказать, но едва ли бы это помогло. Гальваническая батарея и стальной стержень – слабое орудие против Силы, которой Юлия попыталась бросить вызов.

– Вы сделали все, что могли… – начал я, но девушка резко мотнула головой:

– Нет. Я в чем-то ошиблась! Эта девочка могла бы жить! Понимаете? Жить!

– Понимаю.

– Ни черта вы не понимаете! – Юлия рванулась, подбежала к батерее и резким движеним дернула какой-то рычаг. Гул стих, мелькнула последняя искра, и в часовне наступила тяжелая, вязкая тишина. Я подошел к мертвой девочке и укрыл тело простыней.

– Вы курите? – резко бросила Юлия. – Конечно, курите! Дайте одну папелитку и убирайтесь. Мне нужно работать!

Я достал из кармана коробочку с папелитками и вдруг понял – гражданке Тома нельзя оставаться здесь. Какой бы железной ни казалась мадемуазель доктор, она всего лишь двадцатилетняя девушка, которая может изображать бесстрастного ученого перед гражданином Альфонсом д'Энвалем, но не передо мной. Сейчас я уйду, и Юлия останется одна наедине с телом той, которую не удалось спасти…

– Гражданка Тома, у вас есть часы?

Часами я так и не обзавелся. Девушка порылась в кармане пальто и сунула мне серебряный брегет.

– Собирайтесь! Как раз успеем на второй акт…

Она не поняла, но я уже направился к ближайшей лампе.

– Что вы делаете?

Я погасил фитиль.

– Снимайте фартук, и поехали. Саквояж можете оставить здесь. Где замок?