Текст книги "Дезертир"

Автор книги: Андрей Валентинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– О Юлия! О-о!

Я начал догадываться. Кажется, мне уже приходилось слышать об этом молодом человеке.

– О Юлия! О-о! Ты не в узилище! Твои прекрасные руки не закованы в глухое железо! О Небо, ты караешь, но ты и исцеляешь!

Теперь уже моргнул я. Гражданка Тома отнеслась к этой тираде значительно спокойнее:

– Добрый день, Альфонс! Гражданин Люсон, это мой жених.

Все стало на свои места.

– Знакомьтесь сами, я занята.

Я представился. На меня поглядели несколько недоуменно.

– Альфонс д'Энваль, – наконец выдавил из себя молодой человек. – Смею спросить вас, сударь, в чем причина…

– Моего пребывания в обиталище гражданки Тома? – понял я. – Увы, сударь, причину эту никак нельзя назвать случайной…

– Юлия! – Лицо индейца вспыхнуло. – Я услыхал черную весть, но, боюсь, истина… О, истина еще чернее!

– Садитесь, граждане, – невозмутимо предложила девушка. – Кофе надлежит пить горячим. Сахара, к сожалению, нет…

Я с удовольствием последовал этому указанию. Гражданин д'Энваль также присел к столу, но даже не притронулся к чашке.

– Юлия! О Юлия! – наконец вымолвил он. – Мне передали, что вы арестованы, что вас ввергли в темное узилище, а вы… О-о!

Девушка пожала плечами:

– Ну что тут странного, Альфонс? Мы с гражданином Люсоном провели вместе часть ночи. А теперь, прежде чем он покинет меня, должна же я напоить его кофе!

На индейца стало жалко смотреть. Я понял – пора вмешаться.

– Гражданин д'Энваль! – торжественно провозгласил я. – Я сорву покров с этой страшной тайны…

– Не надо! – гражданка Тома поморщилась. – Альфонс, гражданин Люсон этой ночью помог мне спасти жизнь одному бедняге. Точнее, наоборот, это я ему помогла. А потом он позаботился, чтобы меня выпустили из полиции. Кстати, я ждала вас!

Молодой человек снял очки и растерянно заморгал. Затем попытался что-то сказать, но без особого успеха.

– Я ведь послала вам записку еще утром, Альфонс! В комиссариате спросили, кто бы мог за меня поручиться… Знаете, Альфонс, сидеть в обществе проституток не очень приятно!

– Я не мог… – молодой человек вздохнул и прикрыл глаза. – Когда я узнал… О-о! Весь мир словно покрылся тьмой! Я видел лишь ваше лицо, ваше прекрасное лицо, Юлия! Мне казалось, что мое сердце уже перестает биться! О, простите меня!

Девушка вновь пожала плечами:

– Да ерунда, в общем! Однако это не повод появиться у меня в доме и начать ревновать с порога.

– О, я виноват! Но разум мой помутился. И когда увидел я мужчину в вашем обиталище… О-о!..

– Прекратите ревновать! – девушка поморщилась. – Гражданин Люсон, по-моему, самое время вам рассказать, что вчера произошло. Для Альфонса это будет полезно – он обожает подобные сюжеты. Может, его следующая пьеса вызовет больший интерес у публики.

Бедолага д'Энваль вновь попытался что-то сказать, но снова безуспешно. Я мысленно пожалел его. Быть женихом гражданки Тома – не сахар.

– Ладно, – решил я. – Расскажу все, что видел. А вы уж сами думайте, как все это объяснить…

И я рассказал все, точнее, почти все. О национальном агенте Шалье этим двоим знать ни к чему.

Выслушав меня, Альфонс д'Энваль ограничился тем, что вновь произнес: «О-о!» На этот раз «О-о!» прозвучало особенно выразительно. Гражданка Тома отреагировала не сразу, и в голосе ее звучало явное сомнение:

– На месте этого усатого комиссара я бы вам не поверила. И на своем месте – тоже… Дело в том, гражданин Люсон, что тело этой актрисы привезли в нашу мертвецкую четыре дня назад. На следующий день оно пропало. Поверьте мне, эта несчастная была мертва. Ergo…

– Ergo, – подхватил я, – та, что встретилась мне у кладбища, была не Мишель Араужо. Но это была она.

Гражданка Тома покачала головой:

– Ерунда! Ночью я успела еще раз взглянуть на тело. Извините за подобные подробности, особенно за столом, но такие признаки, как трупные пятна… Ладно, не буду, но и вы мне поверьте. Она погибла несколько дней назад. А что касается гражданина Вильбоа, то вы, похоже, правы – он сам ударил себя ножом в грудь. Впрочем, на рану еще стоит взглянуть… К счастью, бедняга плохо знал анатомию. Наверно, он поверил вашему рассказу, примчался на кладбище, никого не встретил, зато нашел тело своей невесты…

– Ив Добино, – внезапно произнес индеец.

– Прекратите, Альфонс! – возмутилась девушка, но тот упрямо покачал головой:

– Вы не верили, Юлия! Вы говорили, что один случай ничего не доказывает. И вот судьба…

– При чем тут судьба! – гражданка Тома покачала головой. – Альфонс! Да повзрослейте вы наконец!

– Я вам верю, гражданин Люсон. – Индеец протер очки и внимательно поглядел на меня сквозь толстые стекла. – Выслушайте же историю, столь сходную с этой и столь же покрытую мраком великой тайны, тайны Вечности. О Вечность, о-о!..

– Не надо! – девушка помрачнела. – В вашем исполнении, Альфонс, все это будет выглядеть слишком инфернально. А история, увы, простая. У меня был пациент, Ив Добино. Его нашли без сознания в собственной постели. Рядом с ним лежал труп. Очень похоже на то, что было вчера, только та несчастная – не его невеста, а просто некая дама, с которой он был знаком. Ее казнили за два дня до этого. Добино утверждал – да и сейчас утверждает, что встретил ее на улице вечером и, во всяком случае, к нему в квартиру она поднялась своими ногами. Труп я осматривала – как и самого Добино. Сейчас он в Биссетре и, боюсь, никогда не выйдет оттуда. Обычный, хотя и тяжелый случай помешательства…

Я не стал спорить. Говорить на эту тему не хотелось, но д'Энваль не сдавался:

– Вы не верите в Тайну, Юлия! Ваша профессия… О-о, ваша ужасная профессия!

Девушка фыркнула, и молодой индеец понял, что продолжать не стоит.

– Гражданка Тома, – решился я. – Представим невозможное – мертвец ходит среди людей. Как вы его сумеете отличить от живого?

– Роговица глаза, – последовал мгновенный ответ. – Гражданин Люсон, не поддавайтесь Альфонсу! Он верит в колдунов, ламий, оборотней и призраки погубленных невест, поэтому публика разбегается в ужасе, когда его пьесу все-таки решаются поставить.

Я пожалел беднягу драматурга. Однако уверенность девушки заставила задуматься. Она – врач. Она, похоже, очень хороший врач. Она видит меня – и ничего не замечает…

– Наверно, мне пора, – я встал. – Благодарю за кофе, гражданка Тома! Оставляю вас вдвоем…

– И ничего не оставляйте! – отрезала девушка. – Я чертовски устала, хочу спать, а вечером мне снова работать! Так что, гражданин Люсон, забирайте Альфонса и отправляйтесь по своим делам!

Индеец попытался возразить, но тщетно. Я вновь подумал о трудной судьбе того, кто решился стать женихом доктора Тома.

Мы уже прощались, когда девушка, прервав на полуслове излияния Альфонса, повернулась ко мне:

– Гражданин Люсон! Прежде чем я вас выпровожу, позвольте сказать спасибо. Этой ночью вы спасли беднягу Вильбоа от смерти, а сегодня днем – одну особу от прелестей каталажки. Знакомство с вами бывает полезным…

Пожатие маленькой руки было твердым и решительным.

– Кстати, можете проявить благородство до конца и навестить гражданина Вильбоа. Он в лечебнице Урсулинок, это на Монпарнасе. Врачи там неплохие, но все остальное…

– Я сам… – начал было гражданин д'Энваль, но дверь со стуком закрылась перед нашими носами.

– Итак, вы драматург, – констатировал я, когда мы вышли на улицу. – Пишете пьесы про ламий и вурдалаков.

Молодой индеец усмехнулся:

– Юлия попросила вас не подпадать под мое влияние, друг мой. Зато под ее влияние вы уже подпали. Она – необыкновенная девушка, ее красота ослепляет… О-о, ее красота! Но не все дано понять даже самым прекрасным!

Он не шутил. Курносая физиономия гражданки Тома для него сверкала солнцем.

– Я не считаю себя драматургом. Я – революционер. Я тот, кто служит Великому Духу Перемен, кто несет Бурю в вековечное болото!

Это понравилось мне значительно меньше. На служителей оного «духа» и прочих «буреносцев» я уже насмотрелся.

– Я не беру Бастилий, – понял меня д'Энваль. – Моя Бастилия не из камня. Но сокрушить ее куда труднее…

Вдали показался фиакр. Мы переглянулись.

– Вы собрались пройти тропой Милосердия и навестить несчастного, сломленного Злой Судьбой… – неуверенно начал молодой человек.

С минуту я переводил, затем кивнул:

– Да, но я не знаю, где эта больница.

– Я провожу вас. Мой долг велит споспешествовать вам, гражданин Люсон.

Я покосился на него, но спорить не стал. Кажется, этот индеец – не такой плохой парень.

На этот раз мы ехали быстрее, очевидно, с овсом у гражданина кучера было все в порядке. До лечебницы оказалось неблизко, но гражданин д'Энваль не дал мне скучать. Похоже, ему очень хотелось объясниться. Вскоре я узнал, что он все-таки драматург, написавший уже с дюжину пьес, три из которых были поставлены небольшим театром, что приютился возле бывшего Пале-Рояля. Впрочем, свою миссию индеец воспринимал значительно шире.

– Разве вы не видите, о друг мой, что перемены в обществе – ничто по сравнению с переменами в Царстве Духа, – увлеченно повествовал он. – Дух! О-о, Дух! Вот что главное! Дух Старого Порядка – вот наша Бастилия!

– Осел в митре с Библией, привязанной к хвосту, – не выдержал я. – Уже наслышан!

– Нет! Нет! То, что вы имеете в виду, – чудовищно! Я чту Творца! Но не того, о котором вещают полуграмотные кюре! Я верю в Творца, явившегося в огне и буре! Творца, пробудившего народ от вековой спячки! Народ – вот наша Библия! Его голос – это голос истинного Писания!

Признаться, мелькнувшая у меня мысль оказалась не самой удачной. Хотя почему бы гражданину д'Энвалю не быть из числа пациентов доктора Тома?

– Непонятно? – грустно улыбнулся молодой человек. – Увы, я чувствую в вас человека, далекого от Царствия Духа! Если говорить низменным языком газет, я… Нет, мы! Мы создаем новую литературу! Нет, новую культуру!

– «Вперед, сыны отчизны милой! – без всякого энтузиазма откликнулся я. – Мгновенье славы настает!»

– Нет! Гражданин Руже де Лиль сочиняет так, как писали еще сто лет назад… Гражданин Люсон, почему Гомера считают великим?

Я немного растерялся. Впрочем, моего ответа, кажется, не ждали.

– Гомер велик, потому что воплотил в себе силу греческой нации. Он лишь Гефест, но сталь, из которой выкованы его поэмы, создал народ.

– И что тут нового? – удивился я, оглядываясь по сторонам и пытаясь на всякий случай запомнить дорогу. – Гомера, по-моему, чтят уже сотни лет!

– Чтят грека Гомера, – усмехнулся индеец. – Но ничего не хотят слышать о французских и немецких Гомерах, которые ничуть не ниже, ничуть не слабее! О-о! Каждый народ велик! Если мы отдернем завесу, наброшенную «классиками», то за нею найдем великие сокровища, созданные народами Европы! И не только Европы!

– Ирокезы, например, – не выдержал я, но гражданин д'Энваль меня, кажется, не услышал.

– Каждый народ создавал «Илиады»! Каждый! И мы говорим… Нет, мы действуем! Великий Макферсон [24]24
  Макферсон – поэт, «нашел» рукописи средневекового барда Оссиана, оказавшиеся подделкой.


[Закрыть]уже доказал, что даже в дикой Шотландии создавались великие шедевры. А Франция! Мы найдем! О-о, мы найдем! Мы достанем из-под спуда…

Похоже, у моего нового знакомого не хватило дыхания.

– Ну, а ведьмы и ламии, – уже более спокойным тоном продолжал он, – это то, о чем рассказывал народ. Немцы называют сие «фольклор». Даже сказки, даже темные предания – это тоже сокровища. Братья Гримм в Германии уже собирают народные сказки и легенды. Они знают, они ведают, где искать великие творения…

Тут фиакр остановился, и гражданин д'Энваль был вынужден прерваться.

Лечебница Урсулинок была огромна. Понадобилось не менее получаса, прежде чем нам удалось найти палату, где лежал несчастный Вильбоа. Гражданка Тома не ошиблась. Лечебница явно знала лучшие времена. Больные лежали прямо в коридорах, на матрацах, набитых соломой, воздух был затхл и тяжел. Шарлю Вильбоа изрядно повезло – ему досталась небольшая светлая палата с кроватью возле самого окна. Но оценить это бедный парень не мог – он был без сознания. Взглянув на белое, словно высеченное из мрамора, лицо, на синюшные пятна под глазами, на бесцветные губы, я понял – дела его плохи.

С врачом – молодым, рыжим и очень озабоченным, удалось поговорить буквально на ходу. Доктор пожаловался на то, что в больнице не хватает врачей, лекарств тоже недостает, а у гражданина Вильбоа сильнейшая потеря крови, что само по себе опасно, но не исключено также заражение…

Врач убежал в соседнюю палату, а к нам подошла немолодая женщина в скромном сером платье и чепце, оказавшаяся старшей сиделкой. Одежда не обманула, я сразу понял, что передо мной – монахиня.

Сестра Тереза работала в лечебнице уже больше тридцати лет. Когда полгода назад монастырь Урсулинок закрыли, она осталась в больнице. Добрые «патриоты» не возражали, но категорически потребовали носить «гражданский» наряд.

Увы, сестра Тереза ничем нас не порадовала. Вильбоа был плох, и единственная надежда оставалась не столько на лекарства, сколько на заботливый уход и питание. Но сиделок в больнице было немногим больше, чем врачей, а якобинская Коммуна уже второй месяц не отпускала деньги на питание больных. Сама сестра Тереза присматривала сразу за тремя палатами.

Гражданин д'Энваль долго рылся в карманах своего редингота и наконец извлек оттуда несколько ассигнатов и два серебряных ливра. Я окончательно убедился, что молодой индеец, несмотря на близость к Духу Перемен, не такой уж плохой парень. Конечно, его ассигнатов не хватило бы надолго, поэтому я добавил полдюжины гиней.

Сестра Тереза, ничего не спросив, спрятала золото и твердо обещала сегодня же нанять для больного сиделку, а также позаботиться о приличной еде. Мы уже уходили, когда монахиня внезапно посмотрела мне прямо в глаза и попросила задержаться. Мы отошли в угол, где нас, кроме бесчувственного Вильбоа, никто не мог услыхать.

– Сын мой, я хочу сказать – вам и вашему другу, – нерешительно начала она. – Вы поступили, как…

– Не стоит, сестра, – перебил я. – Вы ведь хотели говорить не об этом.

Она кивнула, нерешительно помолчала и наконец вновь поглядела мне в глаза:

– Да, сын мой. Не об этом.

Внезапно я почувствовал страх. Не об этом… Я уже догадался – о чем.

– Я не врач, сын мой, но я долгие годы хожу за больными. Не только несчастному, что лежит рядом с нами, нужна помощь. Я имею в виду вас.

Да, она что-то увидела. О чем-то догадалась.

– Если вы не врач, – голос мой внезапно стал хриплым, – то почему…

– Глаза. Глаза, сын мой. Мне не нужно пробовать пульс или исследовать жизненные соки, как это делают те, кто учился медицине. Глаза – они не лгут… Вам надо срочно к врачу, сын мой!

«Роговица глаза»! Доктор Тома говорила о том же.

– Если я болен, сестра, – нерешительно начал я, – то чем именно?

Монахиня покачала головой:

– Это лучше узнать у врача. Но узнать надо как можно скорее.

– Один священник, – решился я. – Он посчитал меня мертвецом.

– Господь с вами, сын мой! – Худая натруженная рука поднялась в крестном знамении. – Тот, кто сказал это, – преступник или безумец! Гоните прочь такие мысли, сын мой! Но вам нужен врач – и срочно. А за то, что вы сделали, – спасибо. Если вы верующий, я благословлю вас. Впрочем, – она впервые улыбнулась, – если нет – все равно, да пребудет с вами Господь!

Я склонил голову и быстро вышел из палаты. Недоумевающий гражданин д'Энваль последовал за мной.

Кажется, он что-то спрашивал, но мысли мои были далеко. Сестра Тереза – она тоже слепа? Или… Или слеп я сам? Что было бы, попроси я гражданку Тома взглянуть мне в глаза?

Лишь на улице я очнулся и передал молодому индейцу благодарность сестры Терезы. Альфонс начал что-то говорить о Духе Милосердия, но не довел свою мысль до конца, заметив идущий в нашу сторону фиакр.

– Мой долг велит мне покинуть вас, друг мой, – произнес он нерешительно. – Однако же спор наш, начатый по дороге сюда, нуждается в завершении. В следующий раз напомните мне, чтобы я поведал вам о своем дяде…

Я обещал, прибавив, что ежели доведется в ближайшее время встретить кого-нибудь из местных Гомеров, то я непременно сообщу об этом достойному служителю Духа Перемен гражданину д'Энвалю.

Зал Оперы сверкал огнями, гипсовые болваны в красных колпаках пялили слепые глаза, актеры, выряженные в знакомую синюю форму, уже в третий раз выходили на поклон, и я понял, что мне пора. Вечер прошел впустую. Патриотическое действо «Праздник Федерации, или Торжество Республики» оказалось необычайно долгим и скучным. Я честно высидел до конца, жалея бедолаг актеров, вынужденных петь куплеты о Дереве Свободы и танцевать санкюлотскую пляску «Деревянные башмаки». «Действо» наводило тоску, и я понял, что зря потратил вечер. В ложе номер три я был совершенно один, и нигде, ни в зале, ни в фойе, я не заметил Бархатную Маску. Наверно, и ей сегодня нет дела до национального агента Шалье.

Было поздно, и я решил не заходить в знакомое кафе, тем более оно навевало невеселые воспоминания. Памятливый хозяин вполне мог спросить, не ведаю ли я, что сталось с добрым патриотом гражданином Вильбоа, а на эту тему беседовать совершенно не тянуло. Итак, я поспешил, сел в вовремя подвернувшийся фиакр и велел ехать на улицу Серпант.

Добродетельные обитатели «Друга патриота» уже предавались Морфею, и пришлось минуты две колотить молотком в дверь, прежде чем мне догадались открыть. Сонная гражданка Грилье долго ворчала, что негоже истинным патриотам возвращаться столь поздно, да еще в таком виде. Редингот вкупе с моноклем и тростью пришелся ей определенно не по душе. Заверив мадам Вязальщицу, что в следующий раз непременно надену карманьолу и красный колпак, я прошел на второй этаж – и внезапно понял, что вечер еще не кончился. Полутемный коридор был пуст, за тонкой стеной слышался чей-то мощный храп, но я уже знал – меня ждет сюрприз.

Приоткрытая дверь подтвердила мои догадки. Свет не горел, и я сразу же почувствовал себя неуютно. Мой силуэт на фоне освещенного коридора – слишком хорошая мишень. Мелькнула мысль поднять переполох и запустить в комнату гражданку Грилье со спицами наперевес, но я тут же понял – это лишнее. Бояться поздно. Все, что со мною могло случиться, – уже случилось. Смерть по имени Бротто осталась позади, и никакой поздний гость уже не способен меня напугать.

Я беззаботно ввалился в комнату, наугад швырнул в угол трость и уже повернулся, чтобы зажечь свечу, когда услыхал негромкое:

– Не надо!

Я обернулся. Кто-то сидел в углу, занимая стул, облюбованный гражданином Вадье. Но это был не Вадье и не Амару, хотя голос – негромкий, испуганный – сразу показался мне знакомым.

– Не надо! – повторил гость. – Садитесь, дю Люсон, и не делайте лишних движений. Не буду объяснять, почему.

– Во-первых, «гражданин дю Люсон», – мягко поправил я. – А во-вторых, гражданин де Батц, если вы поднимете пальбу, то можете считать себя покойником.

С минуту он раздумывал, а я имел время сообразить, что не ошибся. Мой поздний гость, нацеливший на меня пистолеты, – это разыскиваемый по всему Парижу шпион и авантюрист де Батц, когда-то знавший меня как дю Люсона.

– Вы правы… гражданин дю Люсон, – послышался нервный смех. – Мне отсюда не выйти, но предупреждаю – я и так одной ногой в могиле. Мне нечего терять!

– Кроме жизни, – спокойно отозвался я, присаживаясь на кровать и скидывая редингот. – С вашего разрешения, барон, я закурю.

Горящий трут на миг высветил сжавшуюся в углу нескладную фигуру в черном плаще до пят и старинной шляпе с широкими полями. Папелитка оказалась последней, и я подумал, что завтра придется покупать новую коробку.

– На этот раз вы влипли крупно, – продолжал я самым беззаботным тоном. – Комитет общественной безопасности мечтает вытащить вас к решетке Конвента…

– Наслышан! – де Батц вновь рассмеялся. – Еще бы! Теперь все они замараны по уши! Согласитесь, проделано ловко…

– …Но глупо, – подхватил я. – Для вас – глупо. Теперь без вашей головы им не обойтись.

– Прекратите пугать! – его голос сорвался на крик. – Хватит и тех проповедей, что мне приходилось слышать от вас в Лондоне!

Итак, мы действительно знакомы. Значит, де Батц может знать не только мое имя…

– Вы приходили в «Фарфоровую голубку». Зачем? Разве я вам что-то должен… гражданин дю Люсон?

– А разве нет?

Я спрашивал наобум, но не ошибся. Тень в углу беспокойно заворочалась.

– Сейчас для меня наступили плохие времена. Боюсь, я ничем не смогу помочь Святому Сердцу. Передайте де Руаньяку, если он жив, что я выполнил все – все, что обещал вам и ему. Теперь я жду, что и вы поможете мне. Помните, вы обещали!

Итак, я не ошибся. Де Батца загнали в угол, и он пришел за помощью. Интересно, что я ему обещал?

– Когда мы с вами встречались в Лондоне, гражданин барон, ни я, ни маркиз де Руаньяк еще не знали, сколь близко вы знакомы с Комитетом общественной безопасности. С какой стати теперь я должен вам помогать?

Послышалось возмущенное сопение.

– Ерунда! Вы прекрасно знали, как и на кого я работаю! Я был вам нужен – и вы использовали меня! Имейте в виду, я действовал честно! Я не выдал никого из людей д'Антрега! Никого! Я не выдал Поммеле! Я не выдал Николя Сурда! Но если меня арестуют…

Я почувствовал омерзение. Предатель был жалок и отвратителен, но все еще грозил, пытался торговаться. Конечно, если его поймают, он выдаст всех.

– Не поможет! – заметил я как можно спокойнее. – Вам даже спасибо не скажут. Картуш на эшафоте выдал всех своих подельщиков, но это не спасло его от колеса!

На этот поучительный пример меня натолкнули семейные воспоминания славного комиссара Сименона. Похоже, мои слова подействовали.

– Вы… Вы не так меня поняли, господин дю Люсон! – голос барона теперь звучал жалко и просяще. – Я не это имел в виду! Помогите мне! Я передам вам одного агента… Нет, я передам вам троих! Один из них имеет отношение к проекту «Лепелетье»!

Я сразу же вспомнил славную роту лейтенанта Дюкло. Но барон, очевидно, имел в виду нечто иное.

– Мне нужны документы. Но не фальшивые, а настоящие, на мое имя. Меня должны выпустить из Парижа! Помните, вы обещали! Сейчас именно тот случай!

– С этим вам лучше обратиться к гражданину Робеспьеру, – предложил я. – По-моему, только он способен вам помочь. Имейте в виду, у гражданина Вадье и у половины Конвента на вас несколько иные виды!

– Но вы же обещали!

Он был в отчаянии. Я молчал, прикидывая, что лучше всего оставить все как есть. Ищейки гражданина Вадье выкурят этого мерзавца из его норы, затем барона заставят выложить все в Конвенте, а потом отправят «бриться» на радость гражданке Грилье и прочим «вязальщицам». По крайней мере, один смертный приговор Революционного Трибунала окажется справедливым. Но я уже знал – так поступить нельзя. Спасая свою шкуру, мерзавец выдаст всех – и тех, кого он назвал, и других, мне неизвестных.

– Хорошо, господин де Батц. Я попытаюсь вам помочь…

Он вскочил, но я поднял руку:

– Погодите! Я еще не закончил. Я попытаюсь помочь, но хочу, чтобы вы мне ответили на некоторые вопросы.

– Да! Да! Конечно! Я готов!

Судя по голосу, он и вправду был согласен на все. Оставалось правильно спросить…

– Кого из моих людей в Париже вы знаете?

Я чуть было не упомянул «Синий циферблат», но вовремя прикусил язык.

Де Батц вздохнул:

– Понимаю… Вы никогда мне не верили, господин дю Люсон! Нет, никого из ваших людей я не выдал. Хотя бы потому, что не знал – и не пытался узнать. Я ведь человек осторожный и не желаю наживать себе такого врага, как армия Святого Сердца. Знаю лишь то, что можно прочитать в «Мониторе», и то, что рассказывали вы…

– Напомните! – велел я, чувствуя, что на этот раз де Батц и вправду весьма разоткровенничался.

Смех – хриплый, злой.

– А вы, гражданин дю Люсон, рассказывали приблизительно то же, что и «Монитор». Я тоже люблю пускать такие байки – про сотню шпионов во всех комитетах и клубах. Иногда помогает. Но безопасность вы мне обещали! И даже, если помните, дали слово!

Я невольно поморщился. Связывать себя словом в подобном деле, да еще с такой личностью! Впрочем, де Батц не лгал, и это было самым важным.

– Допустим, барон… А что вы узнали обо мне лично? И не говорите, что не пытались узнать!

– Полно! – Из угла послышался тяжелый вздох. – Я никому о вас не рассказывал! К тому же узнать что-либо о вас в Лондоне было сложно, а в Париже – и того сложнее. Вы изволили появляться в самый неожиданный момент, словно хромой бес у господина Лесажа…

Я почувствовал, что смертельно устал. Несколько минут разговора с этим негодяем стоили скачки в десяток лье. И все зря! Господи, все зря!

– Я, конечно, человек наблюдательный, – из угла послышался смешок. – Совершенно ясно, что вы не парижанин, что в прошлом не привыкли считать деньги, кроме того, вы всегда следите за модой и предпочитаете лондонские моды парижским…

Я грустно улыбнулся. Увы, наблюдательность гражданина шпиона ничем не могла мне помочь.

– Кроме того, из одной вашей обмолвки стало ясно, что в прошлом вы были полковником Королевской армии и что Его Величество направил вас в Америку для тайных переговоров с Вашингтоном. Там вы были вместе с Ла Файетом, которого ненавидите лютой ненавистью. Подозреваю, что именно с вашей подачи де Руаньяк вынес бедняге маркизу смертный приговор…

«Патриоты пьют кофе, Франсуа! Привыкайте!» Мари Жильбер дю Матье, маркиз де Ла Файет… Смертный приговор? Я вдруг ощутил ужас. Нет, не может быть! Мы же друзья! Как я мог, Господи, как же я мог!.. На миг я почувствовал к себе – прежнему – почти то же, что сейчас ощущал, разговаривая с де Батцем.

– Хорошо! – я встал. – Мое настоящее имя?

Де Батц не шевельнулся. Затем вновь послышался смешок:

– Боитесь? Все-таки боитесь? А хорошо бы почитать вам мораль, как вы читали мне! Нет, имени – настоящего – вы мне сообщить не изволили, а я, признаться, не был особо любопытен. Могу лишь заключить, господин дю Люсон, что вас зовут Ксавье. Во всяком случае, в одном нашем разговоре – помните? – вы упомянули святого Ксаверия именно в этом смысле.

Ксавье? Не Франсуа? Впрочем, это уже не важно. Все бесполезно. Все зря!.. Как жаль, что нельзя просто прогнать этого мерзавца – прямиком на площадь Революции.

– В ближайшие дни я зайду в «Фарфоровую голубку», господин де Батц. Просто выпью кофе и уйду. Поверьте, это великая жертва, ибо кофе там премерзкий. Это будет означать, что я достал нужные документы. Приходите сюда поздно вечером, как сейчас…

– Господин дю Люсон! – барон вскочил, бросился ко мне, но я отшатнулся:

– Уходите! И быстро, пока я не передумал!

Черный плащ на миг замер, а затем бесшумно устремился к двери. Я подождал, пока он выйдет, закрыл засов и медленно опустился на стул. В комнате было темно, но я чувствовал, как подступает истинная Тьма, за которой бездна – неведомая, бездонная… Я ничего не узнал! Ничего!

Я вздохнул, пошарил в деревянной коробке, но вспомнил, что папелитки кончились. Еще и это! Я заставил себя встать и зажечь свечу. Тьма не исчезла, она лишь отступила к углам, все еще готовая броситься вперед, затопить, лишить разума. Господи, что я делаю на этой земле, в этом чужом страшном городе?

Я вновь присел к столу, сцепил зубы и положил перед собой чистый лист бумаги. Все против тебя, Франсуа Ксавье…

И вдруг мне стало легче. Барон не солгал! Святой Ксаверий и вправду имел ко мне прямое отношение! Франсуа Ксавье – мои имена! Наверно, и маленький городишко Люсон, стоящий посреди унылых пустошей, по которым бродят худые грязные овцы, вспомнился неспроста. Недаром и тогда, и сейчас я выбрал такой псевдоним.

Итак, мне, Франсуа Ксавье дю Люсону, пока не очень-то везет в славном городе Париже. Что ж, значит, мой путь оказался еще труднее, еще дольше. Но я не могу исчезнуть, раствориться без следа, словно призрак в лучах рассветного солнца. Не могу – и не хочу! Первое, что я должен сделать…

Перо вывело на бумаге большую цифру «1». Бедняга Шарль Вильбоа не должен умереть! Это мой грех, и мне его искупать. Но этого мало, надо проследить, чтобы желтоусый гражданин Сименон в приступе служебного рвения не испортил жизнь симпатичной очкастой девушке, которая так вовремя встретилась мне в ту ночь.

Теперь – «2». Подлец де Батц должен уехать из Парижа! Иначе пострадают многие – трус поспешит всех выдать, даже ведая, что это его не спасет. Де Батц почему-то уверен, что я могу ему помочь. Значит… Значит, я ему помогу!

И, наконец, «3»… Я развернул знакомый листок с рядами цифр. Почему я не начал именно с этого? Тот, кем я был, не зря зашил этот листок за подкладку камзола. Что там сказано о грехе?

 
Давно мне ведом терпкий вкус греха,
И пропасть черную уж зрю издалека…
 

Внезапно я чуть не рассмеялся. Уже не гражданин ли д'Энваль изваял сии вирши? Ну, а если не он, то кто-то, ему наверняка известный…

Я аккуратно подчеркнул тройку и внезапно понял, что Тьма, окружавшая меня, исчезла. Остались обычные тени, которые не в силах разогнать грошовая свечка. Комната стала уютной и спокойной, словно я жил здесь уже много лет. Я вновь поглядел на листок. 1,2,3… Нет, я ошибся. Первым делом следует купить новую коробку папелиток. Жаль, что лавки закрыты и придется мучиться до утра…