Текст книги "Аргентина: Кейдж"

Автор книги: Андрей Валентинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 5. Тень

Остров Лапута. – Тень графини. – Как составлять сводки. – Любовь и безумие. – Четвертое измерение. – Вильгельмштрассе. – Классический гамбит. – Мы ищем саботажников. – Страх в его глазах. – Gud’ning!

1

Журналистов, людей по-своему полезных, Мухоловка в глубине души недолюбливала. Вся их работа – продать то, что покупают, вне зависимости от запаха. Вот, к примеру, Джин Харлоу, прекрасная актриса, которую Анна уважала не только за талант, но и за характер. Что о звезде пишут? Всякое, но главным образом про ее брачную ночь. Пришел муж в спальню супружеский долг исполнить, а нечем, причем в самом буквальном смысле. Новость – на миллион, печатный станок расплавился. Ничего личного, только business!

В истории с невезучей Харлоу имелась все же некая мораль: будущего супруга неплохо бы сперва проверить на предмет соответствия долгу. А уж будущего союзника – непременно.

Читай, Марек, читай. Изучай картинки!..

Сама Мухоловка устроилась возле окна, отодвинув стул. На коленях – книжка, на книжке – альбомный лист, а на листе – неясные карандашные силуэты. Будущий номер сначала надо представить, потом увидеть. Это непросто, перед глазами пока – красный пчелиный рой, словно у темной пасти Bocca del Lupo.

Секретный агент Кай – за столом при альбоме ее сиятельства. Сама Мухоловка уже успела изучить каждый рисунок, подумать – и выводы сделать. Делиться не спешила. Работай, союзник, а мы понаблюдаем – незаметно, осторожно, про будущий танец не забывая.

...Красные пчелы, злые маленькие огоньки, окружили со всех сторон, пустились в пляс, обжигая кожу. Где-то рядом – лопоухий наивный Вальтер, но ему не успеть. До обрыва всего шаг, горящее облако вязким туманом скользнуло по коже, загустело, ударило в грудь...

– Значит, они создали свой орден в 1850-м, – негромко проговорил Марек. – «Бегущие с волками». Если, конечно, картинке верить.

За голосом парень следил, а вот за плечами – нет. Картинок на странице две, и обе хоть куда. Слева – трое хмурых рыцарей в средневековых латах и глухих шлемах, справа – длинноволосые девушки в белых платьях, а вокруг них – огненное коло и еле различимые волчьи силуэты.

Мухоловка загнула палец. Девушек ее союзник заметил, а «Братство Грааля» вниманием обделил. Случайность?

...Огненный смерч исчез, остались лишь тьма и боль. Пчелиные жала! Нет, хуже. Так кусает ядовитый паук. Тарантул!..

– Бо-о-оже! Да это же «Приключения Гулливера»! Остров Лапута!..

Анна Фогель улыбнулась. Сама она отреагировала не менее бурно. То ли еще будет, агент Кай!

– Давайте и я посмотрю.

Встала, подошла ближе, заглянула через плечо.

...Маленькие люди, неровная земля. Холмы, скалы, деревья. А над всем этим, закрывая небо, огромный летающий город. Только не Лапута, внизу была подпись, ныне стертая намертво. Но первую букву прочитать можно: «М». А год уцелел.

– 1875-й, – констатировал Марек. – Кто-то к ним пожаловал в гости...

Сами гости – на следующих картинках. Люди как люди, только одежда непривычная, более похожая на пляжные костюмы. Несколько портретов, один – в узнаваемом летном шлеме. А год-то 1881-й!

Мухоловка уже поняла, почему покойная ландграфиня не решилась писать мемуары.

Секретный агент Кай, между тем, явно увлекся и принялся листать страницы. Анна, не желая мешать, отошла на шаг. Уже ясно, что почти все в альбоме для Марека – новость. Но только почти.

Смотри, капитан, смотри!

И тут его плечи дрогнули. Марек на миг закрыл глаза, откинулся на спинку стула.

– Я могу выйти, – негромко проговорила Мухоловка, но странный голландец покачал головой.

– Нет! Взгляните, Анна.

Эта картинка ее тоже заинтересовала. Очень красивая девушка, молоденькая, губастая. Вокруг – черная траурная рамка, сзади острый силуэт ракеты, почти как в фильме Ланга «Женщина на Луне». Дата и надпись стерты, уцелела лишь последняя строчка. «R.I.P.» – Requiescat in pace.

– Но она... Она жива! – растерянно проговорил парень. – При посадке у нее отказал двигатель...

Анна Фогель поняла, что шутки кончились. Крепко взяла за руку, сжала пальцы.

– Ландграфиня умерла два года назад. Исходите из этого, Марек. И – считайте, что я ничего не слышала.

– Два года назад. Вы правы, – он тряхнул головой, улыбнулся. – А слышать – слышали. Кто меня просил помочь ящерице?

...Рядом с рисунком – непонятное что-то. Слева черное, синее – справа. Извилистая белая молния между ними, вместо острия – острый излом. И две белых буквы посреди – «В» и «О».

* * *

– А теперь выкиньте все из головы, Марек, и представьте, что нас с вами укусил тарантул. Ущипнуть ради достоверности? Ма-а-рек!.. Нет, так не годится, будем лечить. Прежде чем бороться с тарантулом, пройдем обязательную программу. Сейчас я выброшу к дьяволу трость... Танго умеете танцевать? Отлично! Встали прямо, плечи расправили... Руки! Темп ровный, 33 такта в минуту... Y-uno! Y-dos!..

 
Скачет всадник
  к горам далеким,
Плащ взлетает
  ночною тенью,
Синьорита
  глядит с балкона,
Черный веер
  в руках порхает,
Ты скажи мне,
  о синьорита,
Что за слезы
  твой взор туманят...
 

2

– По-зор! По-зор! Мра-ко-бес! По-зор! Мра-ко-бес!..

Для большого города сорок человек – не толпа, их без труда можно усадить в один-единственный автобус. Но репортер Кристофер Грант считать умел. Если сравнить население Авалана и (отчего бы и нет?) Парижа, после чего умножить четыре десятка на соответствующий коэффициент...

А немало!

– Требуем соблюдения закона! Обуздать фашистского наймита! Позор! По-зор! По-зор!..

Площадь Святого Бенедикта разрублена толпой пополам: сзади и впереди, к собору ближе, пусто, в центре – ровная фаланга в два ряда. Почти все – мужчины, вид суровый, мрачный. Слева и справа – красные знамена, одно при серпе и молоте, второе – просто. Плакатов четыре, на двух – краткое «Позор!», на третьем – жуткое чудище в сутане, исполненное в три краски, четвертый же, пусть и невелик, зато густо исписан. Жаль, буквы мелкие, но сверху вполне читаемое: «Унять политического бандита и провокатора!».

– Товарищи! Предлагаем установить постоянный пикет возле этого очага мракобесия. Пусть граждане Авалана знают, кто главный реакционер в городе!

Одобрили – во все сорок глоток. Плакаты вверх, замена – еще выше.

– Да, в святую кровь через ребра Христовы! Закрыть собор к божьей бабушке!..

На этот раз – промолчали. Кажется, перебор.

– Соблюдаем порядок, товарищи! – веско молвил стоящий в самом центре фаланги Максимилиан Барбарен. – Несознательные жители нашего города имеют право ходить в этот отстойник средневекового мракобесия. Но политикой кюре заниматься не должен.

– И драться не должен! – подхватил некто с забинтованной головой. – Особенно, значит, ногами!..

Виновник и причина народного недовольства, он же мракобес и наймит, находился тут же – на ступенях собора. Рукава черной сутаны закатаны, шляпа неведомо где, волосы торчком, кулаки же наготове. По лицу, однако, не скажешь – улыбка на все лошадиные тридцать два, а глаза веселые, словно на карнавале.

Подходи, кто смелый!

Кейдж, опустив фотоаппарат, перекрутил кадр и направился прямиком к мэру.

– Хорошо, что вы здесь, tovarishh! – обрадовался тот, крепко пожимая гостю руку. – Расскажите всем, всему миру! Этот подлый реакционер вел наглую агитацию против линии нашей партии, а потом ни за что ни про что избил пятерых наших товарищей!

– Oh, yeah! – Крис поспешил достать блокнот. – Один – пятерых?

Товарищ Барбарен несколько сбавил тон.

– Ну, они-то бить его не стали, священник все-таки. Мы закон соблюдаем.

Кейдж поглядел на Черного Коня. Свежий синяк под левым пастырским глазом можно различить с двадцати шагов.

– А это он сам себе навесил! – буркнул Барбарен. – Головой – об угол стола. Провокатор!

Все началось возле единственного в городе кафе с небольшого спора по поводу испанских событий. Один особо пылкий tovarishh нацелился кулаком аккурат в грудь разгорячившегося кюре.

– Но мы не устроили самосуд! – Мэр сурово нахмурился. – Мы протестуем строго по закону! У вас есть вопросы, Кретьен?

Таковые были, причем немало. К примеру, почему пострадавшие не требуют отдать виновника под суд – строго по закону? Не потому ли, что закон рассудит иначе? Однако у Криса имелся свой интерес.

– Гражданин мэр! Не могли бы дать мне ключ от часовни? Она, кажется, Мария На Камнях называется. Всё посмотрел, а ее – нет.

Барбарен гулко выдохнул.

– И вы туда же? Записались в пособники реакционеров? Мракобесию потакаете?

Кейдж изумленно моргнул. Часовня, как ему сообщили, была построена в 1820 году из камней разрушенного в годы Революции храма. Памятник местной архитектуры, и в книжке про нее есть.

Ругаться-то зачем?

– У этого спросите! – Мэр, несколько смутившись, дернул подбородком в сторону отца Юрбена. – Все церковное – по его части. И не обижайтесь, Кретьен, вы просто под горячую руку попали. Вечером приходите, посидим за стаканчиком.

– Позор мракобесу! – выкрикнули из заднего ряда. – Позор! По-зор! По-зор!..

Крис поправил ремень фотоаппарата и решительно шагнул к собору.

* * *

...Бастилию взяли, и первые головы уже вознеслись на пики, здесь же, в южной глубинке было по-прежнему тихо и спокойно. Обошлось и в августе бурного 1789-го, когда запылали по всей Франции замки. К графскому дому, что возле озера, подвалила толпа, но никто не убивал и не грабил. Из железного стенного шкафа[48

[Закрыть]] изъяли королевские грамоты с привилегиями и правами на разработку аметиста – и тут же, прямо у парадной лестницы, сожгли. Его сиятельство, не промолвив ни слова, поглядел на костер, плюнул на ступени и вернулся в дом.

Авалан занялся обычными делами и жил спокойно до декабря 1793 года, когда в город прибыл отряд санкюлотов из Тулузы – углублять революцию. Его сиятельство арестовали и отправили в Розовый Город – прямо в пасть трибуналу. Разграбленный графский дом охватило пламя, санкюлоты же вместе с примкнувшей к ним толпой направились к церкви возле озера, древней, еще альбигойских времен, но перед самой смутой перестроенной графскими щедротами.

Ничто не могло спасти храм. Всевышний отвернулся. И тогда на пути толпы встала молодая графиня с отцовской саблей в руках.

То, что осталось от ее тела, зарыли у подножия Аметистовой башни. А в 1820 году городской кюре освятил часовню Марии Девы На Камнях.

* * *

– Они все лгут, – Крис прикусил зубами сухую травинку. – Все! Но почему? Я пишу об их городе, пишу честно, стараюсь никого не обидеть...

Профессия обязывает, репортер Кристофер Грант и не такое еще видел – но все-таки крепко огорчился.

– Боятся? Но чего? Что я могу здесь узнать? Какие тайны могут быть в городке размером со станцию метро?

– Может, просто боятся, – негромко проговорила Мари-Апрель. – Страх лишает разума. А ты ничего не боишься, бесстрашный Кретьен? Не вообще, а прямо сейчас?

Сидели, как и прежде, на его куртке, постеленной поверх травы. И место то же, но время иное. Кейдж вообще не собирался возвращаться к Аметистовой башне. Но если в часовню нельзя, то куда? Подумал немного и, свернув с площади, двинулся строго на юг.

...Отец Юрбен, мракобес и провокатор, встретил его радостно, долго тряс руку и даже послал хмурому мэру воздушный поцелуй. Затем погрустнел, признав, что тоже грешен, потому как против собственной воли (прости, Господи!) вынудил достойных горожан предаться излишнему гневу. А что пострадал телесно, так это лишь во благо бессмертной души, хотя конечно же хвалиться этим (прости, Господи!) недостойно.

В общем, кюре был крайне доволен собой и явно жаждал продолжения. А вот ключа от часовни не дал. Нет его! И не было – еще у его предшественника забрали, потому как часовня – муниципальная собственность. А все прочее знает лишь tovarishh мэр.

– Боюсь? Прямо сейчас? – Крис сразу же вспомнил рыболова. – Сейчас – нет. А как тебя увидел – было. Ну, представь: вечер, руины башни, тень какая-то наверху. И вдруг она ка-ак прыгнет!

Мари-Апрель покачала головой.

– Все-таки узнал, кто такой суккуб? Потому и такой грустный?

Потомок упрямых кажунов сжал губы.

– Суккуб? Это для Джорджа, он такое любит... Ты в прошлый раз сказала насчет того, чтобы... Чтобы определиться... Мне двадцать семь лет, Мари-Апрель. Говорят, уже совсем взрослый, пора это... То, что ты и сказала. Я и определился – по самое не могу. Что человеку надо? Семья и карьера, вот я их комплектом и получил.

Сказал – и совсем расстроился. На что жалуется? Какому репортеру в жизни приходится просто? А то, что он, Кристофер Жан Грант, купился на мисс Пишущую Машинку, его вина, а не Камиллы Бьерк-Грант.

Кейдж поглядел в безоблачное южное небо, прикинув, что ясные теплые дни вот-вот кончатся, из-за Пиренеев подтянутся серые тучи, зарядит мелкий противный дождь.

Осень...

– По самое не могу, – повторила рыжеволосая. – Неужели все так плохо, Кретьен?

Репортер «Мэгэзина» очень вовремя прикусил язык. Кажется, его занесло. И сильно.

– Совсем не плохо. Живой, здоровый, сюда приехал, книгу пишу... Работа? Не привыкать, буду и дальше крутиться. А вот насчет остального... Ты на своего три года смотрела, у меня, понимаешь, совсем-совсем наоборот. В общем, не знаю, правильно ли... Правильно ли поступил.

Девушка ответила очень серьезно:

– И ты не хочешь поверить самому себе.

Протянула руку, словно желая коснуться его волос.

– Эта башня очень древняя, старше города на много веков. Наследие рыцарей Окситании – тех, кто погибли в Монсегюре. Сейчас о них пишут много плохого. Может, и правда, не знаю. Но они верили в то, что исполнение долга – и есть величайшее счастье в жизни. В наши дни это звучит конечно же нелепо... Тебе никто не поможет, Кретьен, даже та, которая совсем-совсем наоборот. Только ты сам.

Встала, поймав зрачками рыжий солнечный свет.

– Не грусти! Пойдем, покажу тебе часовню. Ключа нет и у меня, поглядим снаружи, если хочешь, в окошко заглянем. Ничего в ней особенного нет, подражание романскому стилю, а внутри – пусто. Жители славного города Авалана ее попросту боятся, как и этого места. А вдруг им встретится призрак растерзанной девушки с драгунской саблей наголо?

Кейдж, тоже встав, подошел к башне, положил ладонь на камень. День был теплый, солнце светило ярко, но кожу обожгло внезапным холодом.

3

Харальд Пейпер женился рано, в девятнадцать лет, перед тем, как подать заявление в СС. Решил не сам, знающие люди намекнули. Молодых парней из провинции, образованием не отягощенных, зато семейных, у Агронома привечали особо. Что не блондин – не беда, но супругу хорошо бы найти согласно арийскому стандарту. Такую Харальд и отыскал, сделав предложение знакомой спортсменке, с которой успел лишь несколько раз сходить в кино.

Жене не изменял. Зачем? Несколько случаев «по службе» не в счет, оперативная работа и не такого требует.

Паранойя имеет свои преимущества. За неделю до вызова в кабинет с семнадцатью печатями сын колдуна отправил жену и дочь в Швецию, успев получить телеграмму из Гетеборга. Оттуда они должны уехать в Норвегию к дальним родственникам, но уже без всяких телеграмм.

По жене гауптштурмфюрер не скучал, а вот без Одуванчика ему было плохо. В каждом продовольственном отделе он прежде всего смотрел на веселый ряд шоколадок, отыскивая ту, что с печатью на шнурке. По ночам в квартире брата, так похожей на его собственную, Харальд чувствовал себя неуютно, порою до страха. Комната дочери располагалась точно так же, слева по коридору. Очень хотелось открыть дверь, заглянуть...

* * *

– Господин Вениг предлагает мне переехать, – сообщила Ингрид, ставя пустую тарелку в раковину. – Говорит, есть безопасная квартира, прислуга будет готовить. Я хоть и баронесса, но не могу же я вас, Харальд, так безжалостно эксплуатировать?

Сын колдуна не видел в том особой беды. Невелик труд прибраться или, как сейчас, приготовить ужин, а уж тем более сварить кофе. Насчет же безопасности у него имелись свои резоны. Для районного начальства квартира брата – явочная, бронзовый жетон СД снимает все вопросы. Беда, если доложат лично Козлу, а тот, внезапно поумнев, сообразит.

– Не станем спешить, – рассудил он. – Ну, и как на службе?

Этим утром светлоглазая отправилась на работу – наводить порядок у загадочных Рыболовов. Харальду невольно представился старинный, словно с картинки сошедший замок – прямо в глубине обычного берлинского двора. Рыцарская стража, подъемный мост, квадратное знамя над донжоном...

– Весьма запущено, – задумчиво молвила Ингрид. – С недвижимой собственностью еще более-менее, а бумаги по активам кто-то словно нарочно перепутал. Я попытаюсь договориться о встрече с руководителями всех капитулов «Общества немецкого Средневековья» – это и есть ваше Братство Грааля, Харальд. Кстати, в Дом германской моды придется съездить, без нового платья никак.

О подробностях гауптштурмфюрер решил не расспрашивать. Красивая девочка, она же соплюха – племянница покойного барона Виллафрида Этцеля фон Ашберга. Делами Братьев-Рыболовов хоть и не занималась, но присмотреться успела. Кинули в воду, пусть плавает!

– Могу сварить кофе, – предложил он. – Или пойдете отдыхать?

Девушка мотнула головой, словно сбрасывая дневную усталость.

– Нет, займемся сводками. Вчера была теория, хочу практики.

* * *

– Лгать опасно, всегда могут поймать за язык. Эту истину неоднократно повторял покойный доктор Геббельс, но не всегда ей следовал. Мы лгать не будем. Зачем? У нас, Ингрид, есть очень правдивый документ – отчет о всех чрезвычайных происшествиях в Рейхе для высшего руководства. Такую бумагу составляют еженедельно.

– Где-то в уголке сидит человечек и готовит рассылки.

– Да. Одну из них получаю я. Вчера вы уже все прочитали. Ваши предложения, товарищ Вальтер Эйгер?

– Есть два варианта: простой и тот, который я до конца не понимаю. Простой – приписать некоторые особо выдающиеся неприятности Германскому сопротивлению. Вот здесь сказано, что из лагеря Лихтенбург бежали двое заключенных. Достаточно добавить «при нашей активной помощи». Но мне такое не нравится, Харальд. Все-таки – ложь!

– Так поступали большевики, когда работали против организации Савинкова – чтобы поверили их агентуре, внедренной в подполье. Однажды даже напечатали в «Правде» статью о бдительности и борьбе с терроризмом с указанием конкретных диверсий, сам Менжинский подписал. Но мы не можем посылать материалы в «Фелькишер Беобахтер». А главное, ложь нетрудно опровергнуть.

– Второй вариант... Сделать все умнее. Написать в сводке об этих же происшествиях, ничего не утверждая, но таким образом, чтобы заподозрили нас. Именно нас, Германское сопротивление! Допустим, сделать примечания: новости подаются так, чтобы не нанести вред нелегальной работе и нескольким смелым людям, исполняющим свой патриотический долг.

– Пиши. Прямо сейчас!

– Не издевайся, Харальд. Я ведь ничего не...

– Буду издеваться, пока не сделаю из тебя Вальтера Эйгера. Работай!

4

– Ну хорошо, – улыбнулась Анна. – А зачем вообще люди танцуют?

Малявка взглянула удивленно.

– Это в любой книжке есть. Мужчины танцуют, чтобы напугать. А женщины – чтобы наоборот.

Герда, забежавшая в гости в самом начале обсуждения, само собой, тут же в него включилась.

– И вообще, танец – это сублиманиция. Ой! Не так, но как-то похоже.

– О, доктор Фрейд! – только и вздохнул Марек.

По всему столу – рисунки. Неясные прежде линии свились в четкие резкие силуэты. Он и она: рядом, порознь, на расстоянии руки, вновь рядом, слившись в одно тело.

– Все равно, – подытожила девочка. – Про паука мне не нравится. Не хочу, чтобы кого-то кусали, даже понарошку.

Мухоловка и секретный агент Кай переглянулись. Несколькими минутами раньше капитан деревянного корабля тоже усомнился. Не из-за укуса, а потому что тарантелла – чуть ли не самый трудный из всех итальянских танцев. На трость даже не взглянул, но Мухоловка поняла намек без труда.

– Тарантул тут вообще ни при чем, – как можно мягче проговорила она. – Это всего лишь легенда, и то поздняя. Танец родился в городе Таранто. Он очень древний, возможно, даже старше, чем Рим. Его полагалось исполнять перед изображением Великой богини, сохранились даже рисунки на вазах, мы можем представить, как это было.

...Чистый лист бумаги, карандаш.

– Здесь идол, вокруг него – хоровод. Так было вначале, потом танцоры разбились на пары. Считалось, что танец-молитва надежнее, чем просто слова, поэтому в тарантелле нет ничего случайного, даже одежда имеет смысл. Зеленый цвет, его называют «l’amor nuovo», – просьба о ниспослании новой любви, белый, «sposa», – счастья в браке. А красный – мольба о помощи, когда демоны рвут душу на части. Он так и зовется – «demonico».

Герда даже рот открыла. Потом, спохватившись, поспешила принять серьезный вид.

– А кто-то про доктора Фрейда говорил! Но раз без паука, я не против.

– Эй-эй, – вмешался Марек. – А меня, значит, не спросили?

* * *

Номер в кабаре Мухоловке был нужен не сам по себе. Ей уже не шестнадцать, и это не «Щелкунчик» на сцене бывшей Императорской оперы. Насчет конспирации не солгала, пусть удивятся, если узнают! Но главная причина – совсем-совсем в ином.

«Марек! Ситуация у меня сложилась так, что вас требуется немедленно завербовать». Именно так, heer kapitein! «Слишком умны, а мотивировать мне вас нечем». А вот тут, извините, неправда. Слишком умных не бывает, мотивировку же подобрать нетрудно. Вальтер, ее лопоухий рыцарь, бросился спасать прекрасную незнакомку. Марек не столь наивен, виды видал, но горяч, и это, heer kapitein, очень и очень опасно. А чтобы не ошибиться, требуется что? Верно, получше познакомиться. В книжке, что читала малявка, не все правда. Танцуют не только для того, чтобы напугать – и чтобы наоборот.

Ничего против симпатичного темноволосого парня Сестра-Смерть не имела. Напротив! Из таких получаются лучшие агенты и лучшие друзья. Но ее агенты – и друзья тоже ее!

Слишком трудный танец? Ошибаешься, Марек, ничего в нем трудного нет. Скоро поймешь...

* * *

– Тарантелла – целая страна, не меньше, чем сама Италия. Но можно выделить три главных потока, три реки. Тарантелла супругов, тарантелла влюбленных и...

Слушали не перебивая. Кажется, она их убедила. Не так это оказалось и сложно.

– Что – «и»? – нетерпеливо фыркнула Герда. – Ясное дело, «demonico». А вы, синьорина, с папой какую из них танцевать будете?

Мухоловка поспешила отвести взгляд. Ей опять повезло. Девочке всего лишь десять. Будь Гертруда чуть старше, о работе с агентом следовало бы забыть раз и навсегда. Такая все поймет сразу – и перегрызет горло, защищая отца.

Сестра-Смерть улыбнулась. Умница! Только не спеши взрослеть, ладно?

– Никакую – и все сразу. Если верить мэтру Робо, в кабаре сейчас два танцевальных номера – один про грабеж, второй про убийство.

Герда насупилась.

– А будет третий – про двух сумасшедших. Все-то вы красиво рассказывали, синьорина Анна!

Марек внезапно расхохотался, весело и беззаботно.

– Хоть сразу на афишу!.. Я, кажется, понял. У них – грабеж и смерть, у нас – любовь и безумие. Встряхнем парижан! Ладно, попробуем... А сейчас обсудим всякие мелочи. Герда! Мы будем пить чай, купи в магазине что-нибудь сладкое.

– Нет! Нет, Кай!.. На самом интересном...

Мухоловка искренне посочувствовала малявке, хотя уже поняла, что речь пойдет вовсе не о танце. Марек хотел поговорить сразу, как вернулся, но зазвонил дверной колокольчик, и Анне пришлось вспомнить о тарантелле.

* * *

– Помочь вам согласны. У них два условия, Анна. Вы воюете только с Гитлером – и не на территории Французской республики.

– Принято. У меня тоже есть условие, Марек. Вы – только связной. Никакого участия в акциях принимать не будете. Никакого, ясно? Это – моя война!

– Неправда! Это не только ваша война, Анна! Я...

– Не бу-де-те!

5

Кейдж без всякого удовольствия поглядел сквозь оконное стекло. Накаркал! Самая дорога ему в Вороны к не слишком удачливому коллеге мистеру По! «Шелковый тревожный шорох в пурпурных портьерах, шторах...»[49

[Закрыть]]

Дождь! Как зарядил с рассветом, так и лупит. Догнала осень...

– Ничего удивительного, мадам Кабис. Грааль не нашли, потому что не искали всерьез.

– А почему не искали? – улыбнулась хозяйка, подливая кофе из старинного фарфорового кофейника. Спросила так, словно заранее знала ответ.

– Не искали, потому что и не терялся. Я это, мадам Кабис, сразу понял, как книжку прочитал. У нас, у журналистов, своя логика. Увидел цепочку – и тяни звено за звеном.

После завтрака, сообразив, что бежать некуда, Крис так и остался за столом в большой старинной столовой. Хозяйка заварила кофе – и пошло слово за слово под стук тяжелых капель о стекло.

– Главное, чтобы к Граалю пустили. Это раз. А еще его надо опознать, потому что он все время разный. Эти, которые по замкам ездили и великанов рубили, в упор смотрели – и не видели. Только я, мадам Кабис, никакой Грааль не ищу.

Женщина, задумавшись, тоже взглянула в залитое водой окно. Кейдж в который уже раз констатировал, что день, считай, пропал. О чем мог, уже написал, а новости там, на мокрых улицах, – такие же мокрые.

– Так рассуждают не только журналисты, – внезапно проговорила хозяйка. – Вы уже поняли, Кретьен: господин мэр старается, чтобы я не сошла с ума от одиночества, и присылает постояльцев. Не так давно в Авалан приезжали гости, целых четверо. Ночевали у меня, очень приличные люди, хотя и немцы.

Репортер Грант мысленно сделал стойку. Ага!

– По некоторым причинам не стану о них ничего рассказывать, Кретьен, не обижайтесь. Но рассуждали мои гости точно, как вы, только их старший еще добавил, что иногда Грааль находит тебя сам... Кстати, краны мне починили, один из них, представьте себе, слесарь, и очень хороший.

Крис только вздохнул. Тайна на тайне! Ну и городок!..

– С ними была девушка, красивая, прямо как со средневекового гобелена... Я сейчас вернусь.

Мадам Кабис встала, прошла в соседнюю комнату. Кейдж, оставшись один, невольно перевел взгляд на стену, где висела черно-белая фотография в простой деревянной рамке. Лейтенант Кабис смотрел неулыбчиво, строго. Крису внезапно вспомнились рассказы о неупокоенных душах. Осенняя муха-душа попала между двух оконных стекол. Ни туда, ни обратно.

– Вот! Ее подарок, – сообщила хозяйка, появляясь в дверях. – Прислала из Тулузы, уже после отъезда. Хотела меня поддержать, а я... Даже не решилась завести патефон. Как-то страшно.

...Пластинка в твердом картонном конверте. Черная наклейка, белые готические буквы. «Peer Gynt. Op.23 No.19. Solveigs Sang». Репортер Кристофер Грант невольно потер лоб, вспоминая. Знакомое что-то! Этот Пер Гюнт очень громко и противно кричал, то есть пел. И не противно, а выразительно, как верно написала сама Лорен Бьерк-Грант. Ну конечно!

В Карнеги-холл они отправились втроем: сестры, старшая и младшая, и он, внезапно примкнувший. Было это за неделю до памятной вечеринки у босса. Тогда Крис ничего не понял, лишь после догадался – смотрины. Жених и невеста, тили-тили тесто![50

[Закрыть]]

– А почему – страшно, мадам Кабис? Сольвейг-то ждала – и дождалась.

Женщина отвернулась, дрогнула плечами. Кейдж поспешил отойти подальше – к влажному стеклу, по которому лупили тяжелые капли. «Это тот же стук недавний, – я сказал, – в окно за ставней, ветер воет неспроста в ней у окошка моего...»

– Я вас не прогоняю, Кретьен, – негромко проговорила женщина. – Дождь... Напротив, если вы останетесь, мне будет спокойнее. Но я вспомнила, что в доме есть хороший кожаный плащ с капюшоном. А вы сейчас похожи на пчелу, попавшую в стеклянную банку...

...Или на муху между стеклами. «Ждал я дня из мрачной дали, тщетно ждал...»

– Oh, yeah! – Кейдж постарался улыбнуться как можно беззаботнее. – Правда с капюшоном?

* * *

Сорок человек – пусть и толпа, но не слишком большая. И пятьдесят тоже. Но если сбить их поплотнее, утыкать зонтиками и включить звуковое сопровождение...

– Крестный ход! Крестный ход, отец Юрбен! Благословите сломать часовню. По камешку разнести! Опять похороны будут! Смерть пришла! Смерть! Отец Юрбен, отец Юрбен!..

Кейдж помотал головой, стряхивая с капюшона воду. Кажется, это уже традиция! Собор, площадь Святого Бенедикта, поперек нее – фаланга и, само собой, два Голиафа, мэр и кюре. Только сегодня все словно в зеркале: в толпе почти все женщины, и не Черному Коню выпало одному стоять, а совсем наоборот.

– Она снова появилась! Отец Юрбен! Смерть пришла! Смерть!..

Кюре на ступенях собора в знакомой шляпе-сатурно, мокрой, как и его черная ряса. Толпа чуть ниже, всего на шаг. Вместо знамен и лозунгов – зонтики. Товарищ Максимилиан Барбарен, один-оди-нешенек, там же, где и в прошлый раз. В плаще, но голова непокрыта, темные волосы слиплись, в глазах не пойми что.

– Видели, Кретьен? – вздохнул он, пожимая руку. – Вот оно, мракобесие в чистом виде. Змея укусила себя за хвост! Того и гляди, на клочья порвут божью дудку!

Крис покосился на зонтики. Самые смелые уже на ступеньках. А орут-то, орут!..

– Крестный ход! Всех собрать, кто не пойдет – вон из города! Не пустим смерть! Отец Юрбен, бейте в колокол! Набат! Набат!..

– Мертвую графиню опять видели. То есть не видели, а говорят, что видели. А раз пришла, значит, снова смерть за смертью покатит. Это не я, Кретьен, так считаю, это всем здешним с детства в черепушку вдолбили.

Вздохнул невесело:

– И как в таких условиях классовую борьбу вести?

– А кто-то действительно умер? – Крис, достав блокнот, попытался пристроить его под плащом. – Из-за графини?

– Пишете? – Барбарен поморщился. – Ну, пишите, мы, коммунисты, правду не скрываем. Только где она, правда? Я, как мэром стал, все записи поднял. Помер человек, к примеру, от воспаления легких, а рядом приписка: «Злоумышлением не поминаемого призрака». Не поминаемого! Только об этой графине и болтают. Ведь чего город-то за двести лет не вырос? Бегут отсюда, дома бросают, лишь бы от смерти, значит, подальше. На себя бы поглядели! В драке кому-нибудь глаз выбьют, а говорят, мол, графиня под руку подтолкнула.

– Отец Юрбен! Ведите нас, ведите! А не то мы сами! Набат! Крестный ход! Бей! Жги!..

Кейдж вновь мотнул головой. Не воду сбрасывал – мысли утрясал. Ни до чего не додумавшись, поглядел на Черного Коня, со всех сторон теснимого. Вспомнились виденные еще в детстве «белые балахоны» с горящими крестами. Здесь цвет иной, но не в цвете сила. А кресты те же, «Огненные».

Каков Авалан, таков и Клан...

– Пойду туда, гражданин мэр. Что-то не нравится мне это.

– А кому нравится? – поморщился Барбарен. – Вместе и пойдем. Ведь чего я здесь?

Переглянулись, шагнули, не сговариваясь, с левой ноги.

– Горе вам, грешники!!!

Капли дождя замерли в полете.

– Не там смерть ищете! В себя загляните, лицемеры. Не вы ли говорите ближнему: давай выну сучок из глаза твоего? А у самих – даже не бревно, кол заостренный!..