Текст книги "Орфей и Ника"

Автор книги: Андрей Валентинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Здесь оказалось даже хуже, чем она думала. Все уже уничтожено, исчез алтарь, пропали иконы, чьи-то руки изувечили фрески, от цветных оконных стекол остались лишь жалкие осколки, торчавшие в распахнутых рамах. Ноги ступали по груде мусора – деревянных щепок, штукатурки, непременных атрибутов родного варварства – битых бутылок. Да, они добрались и в эти стены… Ника прошла к тому месту, где когда-то стоял алтарь, и поглядела вверх. Фрески, украшавшие купол, уцелели, Пантократор спокойно и бесстрастно глядел с небес на разоренную, изгаженную землю. Стало горько: Всемогущий не защитил, не спас. Почему? Неужели они, Его создания, столь грешны, столь виновны? О чем теперь просить? Разве ее услышат? Разве помогут в этот, может, самый трудный для нее час? Темные глаза Пантократора, казалось, следили за нею, Ника опустила голову. Бесполезно! Некого просить о помощи, не к кому воззвать: защити и спаси рабов Твоих Юрия и Викторию, и всех иных, имена же их Ты сам веси…

Ника закрыла глаза, вспоминая молитву, которую она читала давно, еще в детстве, но слова путались, не складываясь. Она забыла… Она, наверно, зря зашла сюда, Виктория Николаевна вздохнула, и тут услыхала шорох. Кто-то был рядом. Ника резко обернулась: да, она оказалась в разоренном храме не одна. Возле окна, у кучи наваленных досок, стоял высокий старик в длинном темном плаще. Седые волосы касались плеч, но, несмотря на возраст, незнакомец держался удивительно прямо, не горбясь и не сутулясь. Он что-то внимательно разглядывал, держа перед глазами обломки разбитой доски.

Ника почему-то не испугалась. Старик не походил на тех, кто разрушал храмы, и уж конечно, на ее «малиновых» преследователей. Мелькнула догадка – священник! Ну конечно же, священник не бросил гибнущий храм!

Она подождала несколько секунд, а затем осторожно, стараясь не шуметь, подошла ближе. Старик медленно повернулся – на Нику в упор взглянули темные, близко посаженые глаза. Конечно же, он священник: небольшая седая борода, серебряный крест на груди… Ника остановилась. | – Здравствуйте!

Старик слегка поклонился, глядя по-прежнему строго и выжидательно. Ника заторопилась:

– Вы извините, я зашла сюда… Я не знала… Вы, наверно, настоятель…

– Нет… – Старик отрицательно покачал головой и грустно улыбнулся. – Мой храм, как и сей» – руина ныне… Проездом я в Столице, думал отца Леонида повидать, священника здешнего… Вот и пришел…

– Страшно… – Ника вновь оглядела оскверненный храм, подумав, как тяжело видеть такое тому, кто посвятил себя служению Богу.

– Страшно, – согласился ее собеседник. – Но не разор страшен. Страшно то, что в душах, сотворивших сие… Вот, смотрите…

Священник показал Нике то, что издалека смотрелось как бесформенные обломки. Когда-то это была икона – Георгий, поражающий змия. Чьи-то руки сорвали ризу, изрезали и исцарапали краски, раскололи дерево пополам…

– Знаю икону сию, – продолжал старик. – Елена Владимировна Орловская ее храму подарила. Сын хворал, она его вымолила. Икона древняя, суздальского письма…

Ника осторожно прикоснулась к краю разбитой черной доски, и тут до нее дошло: икону подарила храму Елена Орловская, мать Юрия! Конечно же, Орфей рассказывал об этом: он тяжело болел, надежды уже не было…

– Можно?

Старик кивнул, и Ника взяла в руки то, что уцелело, два обломка. Она попыталась соединить их – обе части пришлись точно, на мгновение показалось, что икона цела. Георгий – Божий воитель глядел спокойно и немного устало, словно не радуясь победе. Может, знал, что ждет его дальше, – арест, пытки, казнь. Каппадокийский сотник, погибший за дело Христово шестнадцать веков назад… Тот, кто хранит в небесах Юрия Орловского…

– Простите, отец… – Ника взглянула на своего собеседника, но тот покачал головой:

– Не служу я ныне. Зовите как родители нарекли – Варфоломеем Кириллычем.

– Виктория Николаевна… Скажите, Варфоломей Кириллович, эту икону можно реставрировать?

– Мудреное слово, – старик улыбнулся. – Можно, Виктория Николаевна. Как-никак, памятник культуры древнерусской…

Последняя фраза прозвучала с недвусмысленной иронией. Нике стало немного стыдно: ее не так поняли. Внезапно захотелось рассказать все – и попросить совета. Ведь для этого она и пришла в храм.

– Нет, дело не в том, что она – памятник культуры. Я… Я знаю того, кому икона принадлежала. Этот человек… он мне очень дорог. Сейчас он в беде, ему нужно помочь… Но я не знаю, смогу ли…

Варфоломей Кириллович слушал не перебивая, затем кивнул:

– И вы зашли сюда просить помощи… Это был не вопрос – скорее, констатация факта. Виктория Николаевна растерялась:

– Нет… Не совсем так… Просто я увидела церковь… Мы с ним бывали здесь… Варфоломей Кириллович, я не помощи прошу. Я просто не знаю, хватит ли сил… Мои друзья… Они думают, что я смогу…

– Отчего же им ошибаться? – спокойно проговорил старик. – Верите ли вы им?

Верила ли она Терапевту? Флавию?

– Да, конечно! Я им верю…

– Тогда поверьте и в этом. Как знать, может, они знают вас лучше, чем вы сами…

Старик был прав, но сомнения не исчезали. Слишком неравны силы. Несколько смелых людей – и громадная бесчеловечная машина, чудище – «озорно, стозевно и лаяй»…

– Люди слабы. – Варфоломей Кириллович как будто читал ее мысли. – Но слабы не тем, что сил не имеют. Слабы тем, что не хватает веры.

– В Бога? – чуть улыбнулась Ника. Что иное мог сказать священник?

– В себя, – столь же спокойно возразил старик. – Потому и ждут знамения. Помните Евангелие? Без чудес даже Христу не верили. Дивно: уже без малого двадцать веков Спаситель с нами пребывает, а мы все боимся. Не бойтесь, Виктория Николаевна!

– Я… я постараюсь. – Ника понимала, что Варфоломей Кириллович по-своему прав, но одно дело – логика, другое – тот ужас, что творился в стране, омут, готовый затянуть вот-вот ее саму…

– И вы ждете знака, – по губам старика скользнула усмешка – не злая, скорее, чуть ироничная. – Неужто без этого так трудно поверить?

– Да. Трудно…

Ника поняла, что пора уходить. Она осторожно передала обломки Варфоломею Кирилловичу, и тут ей показалось, будто с ними что-то не так. Вначале Ника не поняла, но затем сообразила: старик держал икону совсем иначе, не придерживая рукой. Варфоломей Кириллович поднес образ к свету, и у Ники перехватило дыхание: икона была совершенно целой, даже трещина, расколовшая ее пополам, исчезла.

– Это… – Слова не шли. – Как это, Варфоломей Кириллович?.. Она же…

– Не ведаю. – Нике показалось, что в темных глазах старика блеснули веселые искры. – В ваших руках сей образ был, Виктория Николаевна!

– Но… я ничего не делала! – Ника растерянно оглядывалась по сторонам, словно все это подстроил кто-то невидимый. – Почему?

– Говорил Спаситель: иным даже знамения мало, – покачал головой старик. Вы женщина образованная, Виктория Николаевна, считайте сие реставрацией…

Варфоломей Кириллович шутил, но совсем невесело. Ника не знала, что и думать. Фокус? Но зачем? Да и невозможно такое; трещина не исчезает без следа… Но… разве дело в этом? Ника еще раз вспомнила их разговор: она спросила совета, она не верила в себя, она сомневалась…

– Я… я поняла. – Ника выговорила это с трудом и тут же повторила: – Я все поняла, Варфоломей Кириллович. Спасибо вам…

Священник улыбнулся:

– Не мне. Трудно будет, позовите. И главное – не бойтесь, Виктория Николаевна…

Она кивнула и поспешила к выходу. Уже у порога, вспомнив, что не попрощалась, Ника обернулась, но старика в церкви не было. Наверно, он вышел через небольшую дверь у алтаря, которой обычно пользовались священники…

Яркое апрельское солнце слепило глаза, и случившееся сразу же показалось странным сном. Ника улыбнулась: наверно, старый священник все-таки подшутил, что-то придумал с иконой, желая придать ей уверенности. Но Виктория Николаевна была благодарна ему: разговор не минул даром. Страх не ушел, но теперь ей казалось, что бежать, скрываться – еще хуже, чем попытаться выполнить задуманное. Она не подведет, она постарается сделать все, что в ее силах. И даже больше…

6. МРАМОРНАЯ СЛЕЗА

Виктория Николаевна подождала, пока серый автомобиль Игоря Кобца скроется за поворотом, и не спеша направилась к автобусной остановке. Уже ничего не вернуть, и чашу, кем-то налитую, придется пить до дна. Теперь эта мысль не приводила в ужас, напротив, неизбежная опасность наконец-то заставила думать. Эти дни она вела себя не очень умно. Оставалось прикинуть, что еще можно исправить.

Автобус подошел быстро, но Ника в последний момент решила не испытывать судьбу в недрах переполненной машины и пошла пешком. Так лучше думалось не спеша, спокойно, без лишних нервов. Итак, оставалось ждать, пока те, кто так заинтересовался подругой Орфея, назначат встречу. В том, что это произойдет, Виктория Николаевна уже не сомневалась. Надо подготовиться, собраться с мыслями…

Ника попыталась поставить себя на место тех, кто занялся ее «делом». Что они уже увидели? Пугливую, но достаточно своенравную особу, которая не страдает столбняком при виде «топтунов» под окном. Правильно ли она себя вела? Виктория Николаевна представила, как неведомый «малиновый» начальник читает донесение упустивших ее шпиков. Гражданка Артамонова исчезла и… появилась снова. Будет ли вести себя так настоящий враг народа, подпольщик? Конечно, нет, тот либо исчезнет сразу, либо будет изображать полное неведение. А как должна вести себя супруга знаменитого летчика Артамонова? Испугаться? Да, конечно, в Стране Советов, где «так вольно дышит человек», «малиновые» могли напугать кого угодно. Но Ника – не просто советская гражданка, она принадлежит к довольно узкому кругу тех, кому дозволено куда больше, чем прочтем. Значит, она должна не только испугаться, ей следует возмутиться, скандалить, требовать защиты! То, что Ника пожаловалась на молчавший телефон, правильно, однако этого мало. В конце концов, «малиновое» ведомство может тоже проявить характер, отправить ее на недельку в подвалы Большого Дома. После такого «карантина» Ника, по их мнению, станет куда сговорчивей. Ждать ареста не имело смысла. Игорь обещал рассказать о случившемся самому Сталину. В последнее не очень верилось, к Вождю Всех Народов попасть нелегко. Но можно поступить проще…

Виктория Николаевна подошла к ближайшему телефону-автомату и набрала знакомый номер. Этот телефон дал ей муж еще два года назад, когда по Столице прокатился первый вал арестов. Следовало позвать какого-то Леонида Леонидовича и попросить помощи. Как догадывалась Ника, этот двойной Леонид отвечал за безопасность специальной авиагруппы, которую возглавлял Александр Артамонов. Прежде тревожить контрразведчика не было повода, теперь же телефон мог пригодиться.

Леонид Леонидович оказался обладателем мягкого баритона, который вполне подошел бы актеру, игравшему героев-любовников. Узнав, кто с ним говорит, контрразведчик рассыпался в любезностях, осведомился о здоровье, успехах, а заодно о погоде. Ника терпеливо выслушала долгую тираду, представляя, как ее собеседник лихорадочно листает блокнот с записями или ищет в ящике стола необходимую папку. Скорее, конечно, папку: за эти годы материалов на Артамонова и его супругу накопилось немало.

Наконец Нике удалось вставить слово. Хорошо, что она говорила по телефону, можно не следить за выражением лица, сосредоточив внимание на голосе. Когда-то Виктория Николаевна неплохо играла на любительской сцене. Навыки не забылись.

Услыхав о «топтунах» и отключенном телефоне, Леонид Леонидович умолк, причем надолго. Ника подумала было, что обладатель баритона попросту испугался, но приятный голос вновь возник в трубке, посоветовав через пять минут перезвонить по другому номеру. Номер рекомендовалось ни в коем случае не записывать.

Виктория Николаевна подождала для верности не пять, а целых десять минут, после чего вновь вставила монетку в щель автомата. Трубку сняли сразу. На этот раз говоривший назвал ее «гражданкой Артамоновой», первым делом осведомившись, откуда она звонит. Получив ответ, он заметил: «хорошо» и попросил подробнее рассказать о случившемся. До конца, впрочем, он слушать не стал, велев подождать. Виктория Николаевна представила, как этот неизвестный – почему-то он виделся ей высоким и худым, как жердь, закрыв трубку рукой, переговаривается с кем-то еще, быть может своим начальником. Наконец в трубке прозвучало: «Вы слушаете?» – и тот же голос самым категорическим тоном заявил, что беспокоиться нечего, ибо все «мероприятия» имеют исключительно «профилактический характер». Сообщив эту абракадабру, говоривший распрощался, еще раз посоветовав не волноваться.

Ника осталась довольной. В любом случае она не позволила безнаказанно портить ей нервы. Пусть «малиновые» объясняются с руководством авиагруппы. Кобец прав: летчиков, подчинявшихся лично Сталину, Большой Дом предпочитал обходить стороной. Правда, бывали исключения. Виктория Николаевна помнила, каким вернулся муж с похорон знаменитого Аса. В тот вечер он был откровеннее обычного, и Ника поняла, что никто в авиагруппе не верит в случайность, погубившую лучшего летчика страны. Великий Ас мешал: Артамонов не стал пояснять, кому именно, но немного позже Терапевт передал слух, что Сталин собирался назначить бесстрашного летчика наркомом внутренних дел, заменив всеобщее кровавое пугало – Ежова. Так могли обойтись и с нею – попросту зарезав возле собственного дома, как погубили Зинаиду Райх, супругу опального Мейерхольда…

Возле дома Нику поджидала знакомая пара – молодые люди в одинаковых серых плащах. Увидев ее, они заулыбались, вновь взлетела в воздух шляпа. Когда же Ника поравнялась с ними, один из «топтунов» вежливо поинтересовался, хорошо ли ей гулялось. Стоило промолчать, но Виктория Николаевна не выдержала:

– Превосходно, благодарю вас… – «Топтун» улыбнулся еще шире, и Ника резанула с плеча: – Бензин не надо экономить! Работнички…

Последовал сокрушенный вздох:

– Помилуйте, Виктория Николаевна! Чтобы для вас – и бензин жалеть! У товарища Кобца мотор фордовский, форсированный… А как вам церковь? Понравилась?

Удар был точен, «малиновый» тут же взял реванш. Значит, они не теряли ее, и Флавий напрасно надеялся, что Игорь сумеет увезти Нику в неведомое убежище! Как хорошо, что она не согласилась!

– Понравилась! – Виктория Николаевна заставила себя усмехнуться прямо в лицо довольному «топтуну». – И включите радио, а то это уже свинство, причем мелкое!

– Всенепременно, всенепременно… – «Малиновый» вновь прикоснулся к шляпе, но Ника, не пожелав больше разговаривать, быстро прошла в подъезд.

Радио работало. Даже ламповый приемник, мгновенно выздоровев, был готов ловить любую станцию мира. Ожил и телефон. Ника выглянула в окно, но «топтунов» и след простыл, словно «малиновые» и вправду устыдились своей неблагодарной работы…

Ника не обольщалась. Те, кто следили за ней, работали грамотно. Похоже, нелепая выдумка с телефоном и парни в одинаковых плащах – лишь способ узнать ее реакцию. А что теперь? Скорее всего, ее временно оставят в покое. Дадут поскучать, а заодно – немного успокоиться, чтобы следующий удар оказался без промаха.

Виктория Николаевна не ошиблась. Два следующих дня прошли совершенно без происшествий. Телефон исправно звонил, Никой интересовались подруги, подал весть Игорь Кобец, сообщивший, что «вопрос» полностью улажен, а поздно ночью позвонил муж: Артамонов коротко сообщил, что находится «очень далеко», но в случае необходимости готов немедленно вылететь. Похоже, Александр уже узнал – от Кобца или от таинственного Леонида Леонидовича. Ника поблагодарила, но просила не беспокоиться. Приезд Артамонова ничего бы не изменил, к тому же Ника догадывалась, что на серьезные неприятности Александр нарываться не рискнет. Их развод был делом решенным, а сыну Артамонова от той, другой женщины шел третий год…

Летчик познакомился со своей будущей подругой где-то в Сибири, во время вынужденной посадки из-за нелетной погоды. Как передали Нике всезнающие доброжелатели, эта дама работала буфетчицей в аэропорту. Виктория Николаевна ни разу ее не видела, хотя Артамонов довольно быстро сумел организовать переезд своей новой знакомой в Столицу.

Да, наверно, именно тогда, еще три года назад, Нике следовало немедленно расстаться с мужем. Теперь она жалела об этом, их рассыпавшаяся семейная жизнь никому не принесла счастья. Ей приходилось видеться с Орфеем украдкой, большую часть времени потратив на никому не нужные встречи, вечера, приемы, на которые ее приглашали как супругу знаменитого летчика. Конечно, позови ее Юрий в свой холодный флигель, Ника бы не раздумывала, но Орфей ни разу даже не намекнул на это. Ника обижалась, иногда ей казалось, что Юрию она просто не нужна. Может, именно из-за этого ее брак продлился так долго. Теперь все стало ясно: Орфей уже тогда знал, что за ним придут, и берег ее. Неужели Юрия арестовали из-за романа? Конечно, в эти годы человек мог погибнуть и за меньшее, но теперь, после знакомства с Флавием, Виктории Николаевне начало казаться, что Орфей писал что-то другое, еще более опасное. Наверно, он был прав, не доверяя ей. Тогда Ника была еще другая, ее действительно не стоило посвящать в подобные дела. А жаль, если роман, о котором они столько говорили, так и не будет написан.

Ника вспомнила рассказы Орфея о страшных днях весеннего месяца нисана, когда по воле санхеддрина и с допущения пятого прокуратора Иудеи Понтия Пилата пал жертвой судебной ошибки, а точнее – был сознательно погублен, плотник из города Эн-Сарида Иешуа Га-ноцри. Особенно запомнилось о том, как проходил – должен был проходить – суд санхеддрина… Судьи рассаживались широким кругом, дабы каждый видел глаза другого. Собирались поздно ночью, огонь зажигали лишь в центре, чтобы как следует рассмотреть обвиняемого. Такие заседания назывались «кровавыми», на них решался вопрос о жизни и смерти. Впрочем, Орфей считал, что Иешуа вообще не судили десяток членов санхеддрина заперлись в маленькой комнатке, чтобы не услыхали посторонние, решили все загодя, а в дальнейшем лишь стремились вырвать признание у Арестованного. Не признайся Он – приговор все равно, бы вынесли. Спешили убить, а заодно как следует запутать, повязать кровью римскую власть. Интересно, как поступили бы они, узнай, Кого убивают? Наверно, не поверили бы. Ника вдруг вспомнила слова старого священника:

«Иным даже знамения мало». Она ведь тоже не поверила тому, что видела своими глазами. Разбитая икона, вновь ставшая невредимой, а Ника подумала о каком-то ловком фокусе. Стало стыдно, но поверить до конца она так и не смогла. Ника верила в чудеса, творимые святыми в давние века. Но ее столетие не знало ни чудес, ни святых. Старый священник просто хотел поддержать ее, помочь в тяжелую минуту. Ника вдруг подумала, что хотела бы вновь встретить Варфоломея Кирилловича. Наверно, он всю жизнь провел где-нибудь в глуши, пока до его тихого храма не добрались строители «самого справедливого в мире общества». Но старик все еще верил не только в Бога, но и в людей, Его забывших. Хорошо, если «малиновые» не заметили Варфоломея Кирилловича. С них станется: примут старика за эмиссара подполья…

…Ночью Ника внезапно проснулась. Вначале показалось, что зазвонил телефон. Она прислушалась: нет, аппарат молчал. В квартире было тихо, все так же надоедливо тикали настенные часы, но Виктория Николаевна уже поняла: что-то случилось. Она встала, накинула халат и осторожно, не включая света, прошла в переднюю. Здесь тоже царил покой. Ника подождала, затем, сообразив, что уже не заснет, достала из шкафа папиросы. Она редко курила, но теперь не смогла сдержаться. Да, что-то случилось, Ника чувствовала это, и уверенность с каждой секундой крепла. Этот день, только еще рождавшийся в серых сумерках зари, должен все решить. Оставалось ждать. Ника оделась, заварила кофе и долго сидела на кухне в темноте, наблюдая, как бледнеет тьма за окнами. Уже скоро… Ника не верила предчувствиям, но теперь это не было догадкой – она просто знала. Медленно вставал рассвет, и Виктория Николаевна понимала, что наступающий день наконец-то что-то изменит…

Телефон зазвонил в начале девятого. Ника аккуратно затушила папиросу и, удивляясь собственному спокойствию, подошла к аппарату.

– Слушаю!

– Доброе утро, Виктория Николаевна. – Голос внезапно показался знакомым, и Ника на мгновение растерялась. Может, это просто кто-то из сослуживцев мужа?

– Да. Доброе. – Она уже разговаривала с этим человеком. Когда-то давно. Голос молодой, но какой-то странный, словно говоривший болен или очень устал.

– Виктория Николаевна, не могли бы мы с вами встретиться?

Рука, державшая трубку, похолодела. Все становилось на свои места, а то, что голос знакомый, – ничего удивительного, в Большом Доме полно общительных личностей. Она хотела спросить «зачем?», но внезапно ее охватила злость.

– А ордер у вас имеется, молодой человек?

– А-а-а, – в трубке послышался невеселый смех. Не знаю, за кого вы меня приняли. Если за тех, кто доставлял вам в последние дни хлопоты, то я не из их ведомства. К тому же у меня имеется, так сказать, рекомендация…

– О чем вы? – Слова неизвестного о «хлопотах» ясно свидетельствовали о том, что он полностью в курсе происходящего. А какое именно ведомство он представлял, не так уж и важно, все одним миром мазаны.

– Я сейчас лежу в больнице. В новой клинике, на юг от города, знаете?

Да, она знала. Новая психиатрическая клиника – та, где держали Орфея…

– Мой сосед по этажу вам немного знаком. Если вы желаете, я мог бы рассказать.

Флавий оказался прав: все происходило так, как он и предположил. Интересно, правду ли говорит этот, с невеселым голосом?

– Извините, а мой телефон… это он вам дал?

– Нет, конечно, Виктория Николаевна. Номер мне дали совсем в другом учреждении, равно как приказ повидаться с вами. Думаю, вы все понимаете. Иных рекомендаций у меня нет, а с Юрием Петровичем я действительно виделся, причем не раз. Так как мы договоримся?

Странно, но неизвестный, похоже, говорил правду. Ника почему-то сразу поверила ему – может, из-за странного, нехарактерного для сотрудников всевластных спецслужб тона. Говоривший не излучал неискреннего оптимизма, не пытался запугивать. Вдруг она вспомнила: «Я сейчас лежу в больнице…»

– Простите, а вы сами-то – тоже больной?

– Самый настоящий. – Ника вновь услыхала невеселый смешок. – Отпустили на полдня по такому поводу. Но я не буйный…

Выходит, к ней подсылают какого-то ненормального? Но неизвестный говорил вполне разумно, более того, сумел за какую-то минуту почти что заставить Нику поверить в свою искренность. Впрочем, выбирать не приходилось.

– Ладно. Давайте встретимся в городе.

– Хорошо… Только, Виктория Николаевна, я плохо знаю Столицу. Даже Центр. Такого она не ожидала. Если бы не слова о приказе и «учреждении», где незнакомец узнал номер ее телефона, Ника готова была поверить, что с нею действительно говорит кто-то, только что вышедший из больницы. А может, так оно и есть?

– Ну, Мавзолей вы знаете? – Ей внезапно стало весело.

– Знаю. Во всяком случае, могу найти. Но там людей много.

– Хорошо… – Ника вспомнила вечно полную народа Главную Площадь и поняла, что встречаться там и вправду неудобно. – Александровский сад. Там есть искусственный грот, слева – скамейка…

– Понял. В десять вас устроит? Виктория Николаевна взглянула на часы:

– Да. Как я вас узнаю?

– Я буду в форме, так что не ошибетесь. Впрочем, я вас сам узнаю. Надеюсь, фотографии не очень врут. – Это комплимент? – Ника почему-то представляла себе этот разговор совсем по-другому: тонкие намеки, затем угрозы…

– Конечно! – В трубке вновь послышался смех. – До встречи, Виктория Николаевна…

Ника долго сидела у стола, держа в руке замолчавшую трубку. Все оказалось просто: позвонил молодой человек с приятными манерами, пригласил на свидание… Наверно, «малиновые» подумали и об этом: зачем раздражать того, кто нужен? В любом случае на встречу надо идти. Ведь этот человек видел Орфея, говорил с ним…

В Александровском саду было людно, хорошая погода словно приглашала погулять. Правда, в самом саду мало кто задерживался, все шли вперед, к Главной Площади, или обратно – к Манежу. Ника прошла мимо изуродованного обелиска 300-летия династии Романовых и поспешила вперед, к небольшому гроту, странным образом уцелевшему возле мрачной краснокирпичной стены. Две скамейки – обе пустые. На циферблате – без трех десять.

– Виктория Николаевна?

От неожиданности она вздрогнула. Человек подошел незаметно. Похоже, они оказались в этом месте одновременно, но неизвестный был наблюдательнее.

– Значит, левая скамейка?

Приметы совпадали: новенькая красивая форма, большие темные очки, прикрывавшие глаза. Странно, петлицы оказались не малиновыми, а почему-то голубыми. Летчик? Но у пилотов цвет был немного другим. Незнакомец, похоже, молод, но очки не позволяли увидеть лицо.

Они присели на скамейку, неизвестный достал папиросы, но тут же убрал коробку – Можете курить. – Нике стало интересно. Зачем очки? Неужели шпионы действительно обязаны носить дурацкие черные стеклышки? Или этот маскарад нужен для пущей многозначительности?

Молодой человек нерешительно хлопнул по карману, где, очевидно, лежало курево, и покачал готовой:

– Нет, не буду. Постараюсь бросить. Вас мои очки смущают? Извините, у меня с глазами не все в порядке.

Он снял очки и попытался улыбнуться. Да, человек с голубыми петлицами был молод, не старше двадцати пяти, но лицо его выглядело бледным и изможденным. Ника вспомнила: этот человек болен. Удивили глаза – странные, словно неживые. И все-таки лицо показалось знакомым. Ника запоминала людей сразу, забывая очень нескоро. Она напрягла память – ну конечно! И голос она узнала его даже по телефону!

– Простите… Вы – Сергей? Сергей Пустельга?

Лицо дернулось словно от боли. Пустые, тусклые глаза взглянули в упор:

– Мы… были знакомы?

– Ну конечно! – Она даже не обратила внимание на «были». – Как же вы не помните? С вашей-то профессией!

Последнюю фразу Ника произнесла не без иронии. Сергей невесело улыбнулся.

– .Вот так подготовился к разговору, Виктория Николаевна! А я еще думал, с чего лучше начать?.. Для профессии своей я сейчас не очень гожусь: болен. У меня то же самое, что у Юрия Петровича…

И тут Нике все стало ясно. Сергей лежит в той же больнице, что и Орфей! Амнезия, потеря памяти – Пустельга не помнил ее…

– Я не помню не только вас, но и своих родителей, Виктория Николаевна. Впрочем, вас это вряд ли заинтересует. Я обещал вам рассказать о Юрии Орловском…

– Да, конечно… Вы его видели?

– Видел. Он на четвертом этаже в сорок третьей палате. Палата отдельная, два человека за дверью…

Сердце отчаянно билось. Значит, правда, Орфей в Столице, почти рядом! Он болен, его охраняют… «Два человека за дверью» – тон, каким это сказано, показался странным. Похоже, Сергей сочувствовал – или хорошо разыгрывал сочувствие.

– Как он? Изменился… сильно?

– Я не видел его раньше. Наверно, изменился. Впрочем – вот…

Пустельга достал небольшую фотографию. Ника еле сдержалась, чтобы не выхватить ее из рук. Да, это он, Орфей! Похудевший, изменившийся, но живой… Слава Богу, живой…

– Снимали на балконе, – пояснил Сергей. – Позавчера. На здоровье он не жалуется. Только память…

– Юрий… Он… совсем ничего не помнит? – Ника, не отрываясь, разглядывала снимок. Да, лицо Орфея стало каким-то другим. У него не было подобного взгляда: словно сквозь знакомые глаза смотрел кто-то чужой.

– В общем, как и я. Почти ничего. Стерто все, что связано с личностью. Горация помнит, – Пустельга усмехнулся. – И, кажется, французский.

Странно… Впрочем, Виктория Николаевна читала о чем-то подобном. Исчезает личность… Того Орфея, которого она знала, уже нет. Есть кто-то другой, запертый в одноместной палате на четвертом этаже с охраной у дверей. Этот другой помнит Горация, но не помнит ее…

Ника сама поразилась спокойствию, с которым восприняла услышанное. Не закричала, не задохнулась от боли. Наверно, потому, что уже поняла: этим не помочь. Главное – Юрий жив, значит, его можно спасти! Для этого она и пришла сюда…

– Я – немного врач. – – Ника постаралась справиться с собой и заговорила негромко, почти без эмоций. – Вы не могли бы точнее назвать диагноз?

Пустельга покачал головой:

– К сожалению – нет. Думаю, вы сможете узнать об этом сами. Дело в том, Виктория Николаевна, что я, как вы уже догадались, появился здесь не по собственному желанию. Еще неделю назад я не знал о Юрии Петровиче ровным счетом ничего. Меня вызвали – и дали задание…

Он ничего не скрывал, и эта откровенность вызывала доверие. Наверно, в этом тоже был расчет:

искренность всегда ценится.

– Я сотрудник госбезопасности. Со мной говорил руководитель весьма высокого ранга и велел передать вам следующее: болезнь Юрия Петровича очень опасна. Она излечима, но требуется ваша помощь. Если вы согласны…

– Но что я смогу? – Об этом Ника думала уже не первый день.

– Вы его хорошо знали. Возможно, для лечения требуется такой человек. Впрочем, вы сможете спросить и об этом. Кстати, должен извиниться за своих, так сказать, коллег. – Сергей чуть скривился. – Мы попросили посмотреть за вами, чтобы вы не исчезли из города, а они устроили фейерверк. Услужливый дурак, как известно, опаснее врага…

Похоже, Пустельга говорил правду. Легче от этого не стало. Что НКВД, что госбезопасность – эти волки не щадят никого…

– Скажите, Сергей… – Ника все еще не могла решиться. – Вы думаете, это… излечение возможно? Вы не врач, но вы же контрразведчик, должны понимать?..

Пустельга вновь рассмеялся – снова невесело:

– Должен, конечно! Понимаю так: Юрий Петрович нужен начальству позарез здоровый и невредимый. Для этого они готовы пойти на все. Тот человек, который этим руководит, обычно не ошибается.

– Ясно… – верилось не до конца, но выбора не было. – А вы, Сергей? Почему используют вас, больного? Для пущей убедительности?

– Наверно. – Пустельга вновь надел черные очки и отвернулся. – Мне сказали… Мне обещали, что, если вернут память Орловскому, вылечат и меня. Иначе… В общем, мне осталось немного…

Нике стало не по себе. Вот, значит, как умеют работать эти штукари! Смертельно больному обещали жизнь, если он поможет вылечить столь нужного 'им врага народа. Она взглянула на Сергея: молодой человек сидел по-прежнему отвернувшись, нелепые темные очки закрывали глаза…

– Я… должен вам кое-что сказать, Виктория Николаевна. – Пустельга помолчал, словно не решаясь начать. – Вы… вы напрасно не ушли… Я специально не устанавливал за вами наблюдение, но вы чего-то ждали…

Ника замерла: неужели Сергей знал о Флавии? Или догадывался?