Текст книги "Мне не больно"

Автор книги: Андрей Валентинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

4. ШЕСТНАДЦАТЫЙ С КРАЮ

Чиф ждал, что первым заговорит любитель чая с коньяком, но товарищ Чижиков определенно не спешил. На столе появились папиросы «Казбек». Толстая рука ловко превратила папиросный мундштук в гармошку, затем вспыхнула спичка.

Чиф еле сдержался, чтобы не поморщиться. На Тускуле не курили. Молодежь знала о табаке лишь из книг и кинофильмов, а старшее поколение просто отвыкло. Правда, время от времени бывшие курильщики требовали от отдела химических исследований Института срочно изобрести какой-нибудь заменитель никотина, но некурящие химики лишь цинично усмехались, ссылаясь на президентский запрет. По слухам, папиросы можно было найти лишь у Железного Генри, которому – опять-таки, по слухам – сам Дядя Сэм подкидывал ежегодно десяток пачек ко дню рождения. Чиф действительно несколько раз видел отца курящим, но уже давно. В последние годы Степан Иванович, несмотря на «металлическое» прозвище, начал прихварывать и, похоже, окончательно бросил давнюю привычку.

Приходилось терпеть. Товарищ Чижиков курил со вкусом. Остальные молчали вероятно, курение «Казбека» входило в неведомый гостю ритуал.

Чиф решил, что придется ждать последней затяжки, но тут заговорил Тарек:

– Итак, товарищ Косухин, мы вас слушаем. Тон оказался соответствующий: товарищ Тарек, хотя и был в этой компании младшим, явно имел когда-то и подобный кабинет, и пост, и все, что к этому посту полагалось.

«Кто это – „мы“? – подмывало спросить у гнома, но Чиф решил не обострять только что начавшийся разговор.

– Те, кто меня послал, поручили мне поговорить с руководством подполья.

– Здесь нет подполья, – Иваныч улыбнулся, но улыбка вышла невеселая, есть Всесоюзная Коммунистическая партия большевиков и ее Политбюро. И есть бандиты, временно захватившие власть.

– Хорошо, – вздохнул Чиф. К подобной словесной эквилибристике следовало привыкать, – мне нужно поговорить с членами Политбюро.

– Вы присутствуете на специальной комиссии Политбюро. – Голос Чижикова прозвучал негромко, но веско. – Эта комиссия создана специально для решения вашего вопроса.

– Моего персонального дела? – Чиф все-таки не выдержал. О «персональных делах» он начитался в сатирических антибольшевистских книжонках, которыми заполнены библиотеки Сент-Алекса. Спрошенный им как-то отец вполне серьезно подтвердил, что для истинного большевика нет ничего страшнее «персонального дела».

Реплика произвела неожиданный эффект. Тарек хихикнул, Иваныч вновь улыбнулся, на этот раз весело, а товарищ Чижиков ограничился тем, что глубокомысленно хмыкнул:

– Я вижу, товарищ Косухин хорошо знаком со спецификой внутрипартийной жизни ВКП(б). Это хорошо. А вот то, что товарищ Косухин любит подшучивать над старшими, – это плохо. Старших надо уважать, товарищ Косухин.

Странная манера разговора сбивала с толку. Где-то Чиф это уже слышал. Мерная неторопливая речь, большие паузы между словами… Да и лицо, тщательно скрываемое в тени, казалось уже где-то виденным.

– Но не будем усугублять. Итак, вы, товарищ Косухин, прибыли сюда как представитель социалистической партии Российской Трудовой Общины Тускулы. Так сказать, тускульских меньшевиков…

– Бесо… – предостерегающе проговорил Иваныч, но жест широкой ладони не дал закончить фразу.

– И тускульские меньшевики предлагают нам, большевикам, политическое убежище. Из милости. Вернее, из соображений слюнявого гуманизма…

В тоне того, кого, оказывается, называли также «Бесо», звучало густое презрение. Принимать «милость» от соцпартии Тускулы Чижиков не собирался.

Такого тона Чиф не ожидал. Стало обидно, и он вспомнил рассуждения Бена. «Аборигены» – чужие. И они, тускульцы, тоже были для них чужими. Протянутую руку отталкивали.

– Скажите, товарищ Косухин, как относится к вашей идее буржуазное руководство Тускулы? – поинтересовался Тарек.

– Проект согласован с Президентом, – сухо ответил Чиф, все еще не переварив обиду.

– Президент у вас по-прежнему Семен Богораз? – Иваныч сделал еле заметный жест рукой, и Чиф понял. Его призывали к сдержанности.

– Да. Его переизбрали два года назад.

– Он, кажется, кадет? – вновь подал голос Тарек.

– Да. На последних выборах было три кандидата. За Дядю Сэма, то есть за Семена Аскольдовича, проголосовали шестьдесят процентов. Монархисты собрали десять…

– Значит, социалисты получили тридцать процентов? – Товарищ Чижиков, он же Бесо, тоже соизволил заинтересоваться политическими зигзагами тускульской жизни.

– Да. Монархисты не собрали бы и трех, но они выдвинули лорда Бара, то есть, извините, князя Барятинского. Его все любят.

– Князь Барятинский? – удивился Чижиков. – Первый испытатель проекта «Мономах»? Вот он, значит, где!

Чиф не стал вдаваться в подробности. Они были излишними, тем более комиссия подпольного Политбюро и без этого, похоже, неплохо знала о тускульских делах. Еще недавно Чиф был уверен, что главной трудностью будет убедить собеседников в самом существовании земной колонии на Тускуле. Но этот вопрос даже не встал, здесь всё знали – Скажите, а кто придумал название «Тускула»? – На этот раз тон Чижикова был почти что светским, хотя и немного снисходительным.

Чиф пожал плечами:

– В учебнике истории написано – Алексей Николаевич Толстой. К нему обратился академик Глаэенап перед высадкой первой экспедиции в шестнадцатом. Это, кажется, название земли древних этрусков.

– Ну конечно! «Тускуланские беседы» Цицерона, – кивнул Иваныч. – Товарищ Косухин, вы, как я понял, член соцпартии?

– Я член Центрального комитета. Ответственный за работу с «Генерацией». То есть с молодежью.

«Комиссия Политбюро» переглянулась. Товарищ Чижиков неторопливо затушил папиросу в большой бронзовой пепельнице:

– Вы, я вижу, тускуланский Косарев. Хорошо… Кажется, вы обиделись, товарищ Косухин, а настоящие политики не имеют права обижаться. Личных чувств в политике не существует…

Чиф вновь заставил себя сдержаться. Его учили – как какого-то мальчишку. Но этот «Бесо» прав: дело – прежде всего.

– Мы понимаем вас, товарищ Косухин. Сейчас вы, наверное, принимаете нас за выживших из ума бюрократов, играющих в Политбюро, когда надо спасать свои шкуры. Вы думаете, что мы тут ударяемся в интеллигентские амбиции, а тысячи людей гибнут в результате необоснованных репрессий. Но вы не правы. В нашем положении, товарищ Косухин, разумная осторожность никогда не помешает. Предложение тускуланской соцпартии соблазнительно. Мы можем вывести из-под удара многих ни в чем не повинных коммунистов и беспартийных. Но мы не можем отправлять людей в неизвестность…

И тут Чиф наконец сообразил, кого так напоминает ему товарищ Чижиков. Только на широком сильном лице отсутствовали столь привычные усы, да и волосы были не черные, а рыжеватые. Чифу стало не по себе. Двойник? Но зачем? Или на земле предков и диктатуру, и подполье должен возглавлять один и тот же человек?

Наверное, от него ждали какого-то вопроса, но Чиф никак не мог прийти в себя. Кто эти трое? Человек, к которому он приходил утром, был другом отца, он не мог направить в ловушку. Да и на ловушку это не походило…

Тройка, сидящая у вершины «Т», вновь переглянулась. Похоже, его молчание было истолковано совсем по-иному. Чиф вдруг понял, что следует молчать и дальше: это иногда помогает, особенно с подобными мастерами словесных баталий.

– Хорошо, – товарищ Чижиков заговорил первым, – Политбюро обсудит предложение руководства соцпартии Тускулы. Мы выражаем благодарность ее руководству за проявленный им пролетарский интернационализм…

Он умолк, бросив быстрый взгляд на сидевшего слева Тарека, и Чиф вдруг сообразил, что весь разговор продуман этими троими заранее.

– Товарищ Косухин, вы не откажетесь ответить на несколько личных вопросов?

– Иностранный акцент гнома вновь стал заметен.

– Я не женат. – Чиф невольно усмехнулся. Улыбнулись и трое за столом: очевидно, шутить здесь иногда все-таки разрешалось.

– Вы вызвались в эту миссию добровольно?

– Конечно, – Чиф пожал плечами, – на такую работу отправляют только добровольцев.

– И вы сами решили направиться именно в СССР? – Вопрос пришел от Иваныча, и Чиф вспомнил, что это называется «перекрестным допросом».

– Ну… Мы думали начать с Германии. Но потом решили, что здесь ситуация хуже.

– Германия? – Тарек даже привстал. – Очень хорошо! Я могу вам помочь. Это правильно.

– Не спешите, товарищ Тарек. – Насмешливый голос Чижикова заставил карлика умолкнуть и тихо опуститься на стул.

– Выродились на Тускуле? – Вопрос вновь задал Иваныч. – Когда?

– Я родился на Тускуле, в городе Свято-Александровске. – Чиф обреченно вздохнул: пересказывать автобиографию он не любил. – По земному счету в тысяча девятьсот двадцать третьем году…

– Сколько же вам лет? – В голосе Тарека прозвучало искреннее удивление, и Чиф сообразил, что этого они могут и не знать.

– Мне двадцать два года. Между Тускулой и Землей существует разница во времени. У нас оно, ну… течет быстрее раза в полтора. Это открыл еще профессор Семирадский… Правда, теоретически до сих пор еще не все понятно…

– Итак, вы родились на Тускуле в одна тысяча девятьсот двадцать третьем году. – Товарища Чижикова, похоже, не особо интересовали физические теории. – Продолжайте, товарищ Косухин.

– Ну… – Чиф не знал, о чем именно следовало продолжать. На ум пришла собственная анкета. – По происхождению я… в общем-то, из рабочих. Мой отец – Косухин Степан Иванович, участник революционного движения в России, член вашей партии с семнадцатого года. Моя мама – Наталья Федоровна Берг, физик-прикладник, ученица Кюри…

– Жила в Париже. Исчезла в сентябре двадцать первого года, – негромко добавил Тарек.

Чифу стало немного не по себе. Они знали! Тогда к чему этот допрос?

– Не обращайте внимания, товарищ Косухин. – Голос Чижикова прозвучал подозрительно мягко. – Мы все знаем семью физиков Бергов. Расскажите о своем отце. Это ведь он сейчас возглавляет соцпартию…

– Да… – Рассказывать не хотелось, но обрывать разговор не стоило. В конце концов, этим странным людям могло быть просто интересно, не каждый же день бывают подобные беседы!

– Мой отец до революции был слесарем. Участник боев в Столице в октябре семнадцатого. Потом – на фронтах. У него два ваших ордена…

– Боевого Красного Знамени? – уточнил Тарек.

– Да. Ордена вручал ему лично товарищ Троцкий.

– Иудушка Троцкий, – с удовольствием произнес Чижиков.

– Лев Революции товарищ Троцкий, – сжав зубы, повторил Чиф. – Отец был на подпольной работе в Сибири. Выполнял секретное задание во Франции и в Индии…

– И на Тибете… – тихо добавил Тарек, но Чиф уже не обращал внимания.

– Не помню. Отец мне об этом не рассказывал. Потом он штурмовал Кронштадт, был ранен. Из-за его работы ему грозила опасность, и пришлось эмигрировать на Тускулу. Там он организовал наш Завод, был одним из основателей соцпартии…

– Это он? – В руках Иваныча появилась небольшая фотография.

Чиф с интересом взял снимок в руки. Старых отцовских фотографий он ни разу не видел. Даже у того, с кем он беседовал утром, их не осталось:

очевидно, сгорели вместе с другими сомнительными документами.

Первым делом он обратил внимание на высокий шлем со звездой, вспомнив, что отец называл такие шлемы «богатырками», а другие – «буденовками». Да, старая форма… Отцу Чифа на этой фотографии, должно быть, чуть за двадцать…

– Это он… Кажется… Во всяком случае, очень похож…

– Вы на него тоже похожи, товарищ Косухин, – усмехнулся Иваныч. – Я знал Степана и, знаете, увидев вас, немного испугался. Как будто он сам вошел в комнату.

«Испугался»! Чиф вспомнил своего утреннего собеседника. Странно, почему здесь должны так пугаться при появлении гостя с Тускулы?

– У Степана Косухина была любимая присказка, – продолжал Иваныч. – Он часто повторял…

– Чердынь-калуга, – кивнул Чиф. – Он и сейчас это повторяет. Его даже называли вначале «товарищ Калуга», а потом стали называть «Железный Генри» – в честь Генри Форда. Это когда он стал выпускать первые электромобили…

– Значит, ваш отец, бывший представитель Сиббюро и командир полка имени Парижской Коммуны, делегат Десятого съезда РКП(б), товарищ Косухин Степан Иванович, прибыл в одна тысяча девятьсот двадцать первом году на Тускулу?

Тон, которым Чижиков задавал вопрос, был почему-то ироничным и даже злым.

– Да, конечно. – Чиф вновь пожал плечами:

«аборигены» вели себя странно.

– И сейчас он жив-здоров, руководит вашим Заводом и заодно рассылает приглашения от имени соцпартии?

На подобный вопрос можно было и не отвечать, но Чиф не сдержался:

– А может, займемся подробностями биографии кого-нибудь из присутствующих? Они тоже, по-моему, любопытны.

Товарищ Чижиков неторопливо встал и медленно направился к белевшей в полумраке двери. Не дойдя двух шагов, он остановился и негромко произнес, даже не обернувшись:

– Подробности биографий здесь присутствующих, товарищ Косухин, нам известны. А вот ваша биография вызывает определенный интерес. До свидания!

Дверь хлопнула. Чиф растерянно поглядел на Тарека и Иваныча. Плохо! Похоже, товарищ Чижиков оказался излишне обидчив. Конечно, «Бесо» вел себя несколько странно, но Чиф был гостем, а гостю надлежит считаться с хозяевами.

– Понимаете, товарищ Косухин, – мягко, чуть виновато произнес Иваныч, – у нас есть основания считать, что вы вводите нас в заблуждение. А раз так, ваша миссия сразу предстает в ином свете.

– Я?! – Тут уж Чиф обиделся всерьез. – Как хотите. Но, по-моему, вы тут слегка переконспирировали!

– Не обижайтесь, – грустно покачал головой Иваныч. – Вашей вины в этом, похоже, нет… Но видите ли…

– Вы не можете быть сыном того Косухина, – Тарек говорил на этот раз почти без акцента, – Степан Иванович Косухин погиб.

На мгновение Чифу стало холодно. Отец как раз собирался на испытания нового вертолета… Но откуда у них связь с Тускулой?

– Степан погиб в апреле двадцать первого года, – подтвердил Иваныч.

Чиф перевел дух. То, что сейчас сказано, никак не касалось отца.

– Он как раз вернулся из Кронштадта, – негромко продолжал Иваныч. Степана должны были направить в Приморье для руководства партизанскими отрядами. Но он был убит – в ночь на третье апреля…

– На четвертое, – поправил Тарек.

– Да. Извините, всегда плохо помнил числа. Его убили белогвардейцы мстили за Сибирь. Организатором убийства был какой-то полковник Арцеулов. Его долго искали, но он успел бежать…

– Арцеулов? Ростислав Александрович? – Чиф не верил своим ушам.

О Ростиславе Арцеулове, давнем отцовском приятеле, приходилось слышать очень часто – и от Косухина-старшего, и от матери. Выходила какая-то страшная нелепица.

– Не помню, – покачал головой Иваныч. – Когда-то я читал результаты расследования, но это было давно, запамятовал. Степана похоронили на Донском кладбище. И я, и товарищ Тарек были на похоронах. Товарищ Тарек, кажется, даже выступал.

– Там многие были, – кивнул Тарек, – даже товарищ… – тут он замялся, то есть Иудушка Троцкий. Гибель товарища Косухина наделала много шума… Поэтому ваше появление вызывает, как бы это помягче… некоторые вопросы.

– Поймите нас правильно, – подхватил Иваныч, – мы, входящие в руководство ВКП(б), должны проявлять максимум осторожности. Контакт с вами – риск, и мы готовы на этот риск идти. Но дальнейшее – риск уже не для нас, а для тех, кто согласится переселиться на Тускулу. И тут надо избежать любых сомнений.

– В чем вы сомневаетесь? – пожал плечами Чиф. – В том, что я – Иван Косухин?

– В этом-то как раз нет, – усмехнулся Тарек, – вы ведь, так сказать, портрет покойного Степана. Но в этом случае – что мы должны думать? Если товарищ Косухин погиб в двадцать первом…

– Постойте… – Чиф начал понемногу приходить в себя, – почему вы уверены, что тогда, в двадцать первом, мой отец… то есть Степан Косухин, которого вы знали, погиб? Он выполнял особое задание, и его смерть могла быть просто инсценировкой! Он ведь был разведчиком!

Тарек грустно усмехнулся, Иваныч покачал головой».

– В это можно было бы поверить, но есть некоторые факты… Ну, прежде всего… Я уже тогда входил в Политбюро. О гибели Степана Косухина докладывал сам товарищ Дзержинский. Едва ли он стал бы вводить Политбюро в заблуждение. Но это не главное… Извините за такие подробности, товарищ Косухин, но я был на опознании тела. Знаете, до сих пор не могу забыть… Я ведь знал Степана… Это был он.

– Но… может быть, кто-то похожий… – Чифу приходилось читать немало детективов, и память подсказала знакомый ход, который так любили авторы.

– У Степана был свежий шрам на левой щеке. После Кронштадта. Я хорошо это запомнил. И большой шрам на плече. Кажется, на правом…

– Да… – Чиф сглотнул. Шрам на лице у отца почти исчез и появлялся лишь тогда, когда Железный Генри начинал волноваться. А отметина на правом плече – память о боях летом 18-го – и сейчас выглядела пугающе.

– Вот так, товарищ Косухин, – подытожил Иваныч. – Теперь нам надо понять, кто прислал вас, кто предлагает нам помощь? Вы можете нам объяснить?

Отвечать было нечего. Едва ли эти двое говорили неправду. Но что это все должно значить? Даже если его отец, Железный Генри, – – не красный командир Косухин… Но Чиф вспомнил, что и мать, и лорд Бар, и сам Президент Сэм знали отца еще на Земле. Знали именно как Степана Косухина, представителя Сиббюро и командира Рабоче-Крестьянской Красной Армии…

– Я не могу вам ничего объяснить, товарищи… – Чиф чувствовал, что его миссия проваливается с треском, причем по причине, которую менее всего можно было предвидеть. – Но подумайте, если бы я был агентом НКВД, зачем мне придумывать всю эту историю?

– Эх, товарищ Косухин, – усмехнулся Тарек, – «зачем»? Знаете, у меня опыт подполья давний… Пожалуйста, версия первая. Вы действительно сын Степана, но родились, естественно, на Земле, как раз двадцать два года назад. Ежов, зная, что мы ищем контакты с Тускулой, посылает вас к давнему приятелю отца с готовой легендой. А тот вполне мог поверить, что Степан Косухин организовал собственные похороны и отбыл строить социализм на Тускуле. Между прочим, мы бы вам тоже могли поверить, если бы не Иваныч. Он-то знал все подробности… Выдать вторую версию?

– Давайте вторую, – безнадежно произнес Чиф. В голову пришла нелепая мысль показать кое-что из того, чем так гордился Бен, – например, приподнять над столом тяжелую пепельницу, не дотрагиваясь до нее руками. Но Чиф понимал, что таким фокусом он никого не убедит.

– Вот вам вторая… Не хотелось об этом говорить, но если на то пошло… Вы не с Тускулы. А если даже с Тускулы, то и вы, и тот, кто был когда-то Степаном Косухиным, – из спецкоманды Венцлава…

Тон, которым сказаны эти слова, был мрачен. Понятнее не стало, разве что имя Венцлава показалось знакомым. Отец рассказывал Чифу о каком-то Венцлаве. Кажется, тот тоже служил в красной разведке.

– Я… не понимаю, товарищи… Я не знаю, что это за спецкоманда…

– Ваше счастье, – усмехнулся Иваныч. – Впрочем, будь вы оттуда, мы бы тут уже не сидели. Но в любом случае… Нам надо подумать. Сюда больше не приходите, здесь никого не будет. Позвоните известному вам человеку. Недели через две, не раньше…

Чиф понял, что сейчас встреча закончится, и заторопился.

– Погодите… Где… где похоронен… Степан Косухин?

Он чуть было не произнес «мой отец», но вовремя сдержался. Его собеседники переглянулись.

– Вы напрасно нам не верите, – мягко заметил Иваныч. – Степан похоронен на Донском кладбище, по-моему, слева от главной аллеи.

– Я… я объясню, – с каким-то неуместным энтузиазмом заторопился Тарек, я знаю! Там, рядом, похоронена Лариса… Моя супруга… Я каждый раз, когда бываю, прохожу мимо. Вот… Коля, где у нас бумага?

Иваныч, которого, оказывается, звали также Колей, достал из лежавшей на углу стола черной папки листок, и Тарек начал быстро набрасывать план кладбища.

– Вот… это главная аллея… первая поперечная, вторая… Вот четвертая, теперь налево… Так… Где-то пятнадцатая или шестнадцатая могила. Там ограда и небольшой каменный памятник с фотографией.

Чиф несколько секунд рассматривал план, запоминая каждую деталь, затем вернул его гному. Через секунду бумага уже весело горела в пепельнице: следов здесь оставлять не любили.

На прощание Чифу пожимали руки и даже улыбались: похоже, оба немолодых функционера сочувствовали парню, попавшему в совершенно дикий и необъяснимый переплет. Сочувствовали – но не верили.

– Товарищ Косухин, позволю себе дать вам совет, – Иваныч задержал ладонь в руке Чифа, – если вы действительно с Тускулы…

– Ну как вам доказать? – вздохнул Косухин-младший. – Небо там синее, а не голубое, туч почти не бывает… Песок черный, листва синяя, почти фиолетовая…

– Это и я знаю. Я не об этом… Не ходите на Донское, на всякий случай…

– Почему? – совсем растерялся Чиф.

– Как вам сказать… Если ваш отец жив, чего я ему от всей души желаю, эта могила вас не касается… Зато… Зато там может быть небезопасно…

– Тогда объясните!

– Сам не знаю… может, просто чутье. Не только товарищ Тарек в подполье с пятнадцати лет. На вашем месте я бы немедленно вернулся на Тускулу и все доложил вашему руководству… Ну, желаю удачи…

Тарек проводил его через темную прихожую до самых дверей. Щелкнул замок, и Чиф остался один на лестничной площадке. Без всякой мысли, просто по привычке, он бросил взгляд на экран наручных часов. Без пятнадцати шесть. Они беседовали всего сорок минут…

Надо было уходить, возвращаться на базу, передавать руководство Бену и немедленно – домой. Иваныч абсолютно прав. Только в Сент-Алексе надо идти не к руководителю программы Сергею Казим-беку, а прямо к отцу. Это дело касалось прежде всего их двоих…

И вдруг он подумал, что отец едва ли разъяснит ему эту историю. Ведь знай он смысл всей этой жуткой белиберды, неужели не рассказал бы об этом Чифу? Особенно когда узнал, что его сын назначен руководителем группы «Пространственный луч»!

Чиф медленно шел по темной ледяной набережной, не обращая внимания на пронзительный ветер, и лихорадочно вспоминал то, что слышал от отца.

Может, тогда, в апреле 21-го, отец был тяжело ранен и его сочли мертвым? Но Чиф вспомнил старую фотографию: отец – молодой, улыбающийся, в красноармейской шинели, – рядом с невозмутимым дядей Семеном – тогда еще безбородым и тоже совсем молодым. Этот снимок был сделан в первый день прибытия отца на Тускулу. Нет, Косухин-старший оказался на своей новой родине без единой свежей царапины. Выходит, Иваныч лгал? Или годы подполья как-то повлияли на психику бывшего большевистского вождя?

И, наконец, нелепый совет не ходить на кладбище. Это показалось Чифу наибольшей нелепостью. Ведь пока он не имел никаких доказательств странных россказней, услышанных в темной квартире. Единственная возможность проверить нелепую байку – это убедиться, что на Донском и в самом деле есть такая могила. Затем – поднять старые газеты за апрель 21-го, может, кое-кого осторожно расспросить… И уже потом – возвращаться на Тускулу…

Это было правильно, но Чиф тут же сообразил, что заниматься этим должен не он, Иван Косухин, который и так «засветился» – дальше некуда. И невеселая экскурсия на Донское, и старые газеты – этим должен заниматься Бен или кто-либо, кого пришлют им на подмогу. После подобного форс-мажора делать в Столице Чифу совершенно нечего…

Значит, на этом и закончится героическая миссия Джона Косухина по прозвищу Чиф на исторической родине! Чиф невольно усмехнулся: теперь хитрые политические комбинации Бена наверняка провалятся, нужного авторитета будущий Президент Тускулы явно не заработает. Это хорошо, но вот все остальное выходило хуже некуда. Он провалил задание. Провалил хорошо разработанный – не им, а людьми куда более умными, – план. Конечно, о подобном сюрпризе Чифа не предупредили, но даже в такой ситуации надо было вести себя как-то иначе.

Надо ехать на Донское. Время было не позднее, и Чиф вполне успевал вернуться до того, как Лу и Бен начнут волноваться. Правда, уже стемнело, и Донское кладбище становилось не самым веселым местом в Столице, но привидений Чиф не боялся. Скорее была опасность подвернуть ногу, но Косухин-младший рассчитывал на план, нарисованный товарищем Тареком. Все очень просто: главные ворота, аллея, затем налево…

К Донскому он подъехал немного позже, чем рассчитывал. Чиф никак не мог привыкнуть к невероятным размерам Столицы. Пришлось ехать в трамвае, расспрашивать хмурых и усталых людей о нужной остановке. Такой опыт, конечно, полезен, но не в этот вечер…

У высоких чугунных ворот было темно и пусто, лишь на столбе слева горела небольшая лампочка. Чиф оглянулся, прислушался. Сзади доносился перезвон трамваев, а впереди, за чугунными воротами, тихо, как и должно быть на ночном кладбище. Слева от входа он заметил небольшое каменное здание очевидно, сторожку, а дальше стояла тьма, сквозь которую с трудом можно было разглядеть кроны высоких деревьев.

Ворота казались закрытыми, и Чиф решил просто перемахнуть через забор, но на всякий случай все же подошел поближе. Створки ворот были перехвачены толстой цепью, которую запирал огромный замок, зато калитка оказалась приоткрытой. Чиф осторожно коснулся рукой металла и несильно нажал. Послышался тихий скрежет – калитка отворилась, и Чиф неслышно проскользнул внутрь.

Он еще никогда не бывал на земных кладбищах. Впрочем, особого любопытства не было. Конечно, странный обычай окружать могилы нелепыми оградками вызывал удивление, но сейчас это нисколько не занимало. Чиф спешил. Цель была ясной и конкретной – четвертая аллея налево, – а там уж он наконец убедится, не сон ли приснился ему в темной квартире огромного Дома на Набережной…

Чиф шел быстро, то и дело поглядывая по сторонам. Долгий ряд оград, каменных памятников… Промелькнула первая поперечная аллея. Чиф ускорил шаг. На миг пришла жуткая мысль, что он действительно идет на могилу отца, но Чиф тут же обругал себя последними словами. Здесь, на темной кладбищенской аллее, жуткая история, услышанная от лидеров подполья, окончательно предстала бредом. Сейчас он найдет эту четвертую аллею, пройдет нужных тридцать метров и убедится, что с ним сыграли жестокую шутку – как раз во вкусе того, кто каким-то не менее нелепым образом умудрялся одновременно красоваться на сотнях портретов, одаряя граждан улыбкой под тараканьими усами, и – уже без усов и без улыбки – руководить подпольным Политбюро. Чиф вдруг понял, что это, пожалуй, будет поважнее и поинтереснее той истории, в которую попал он сам. Те, кто жил на исторической родине, с первых же шагов преподносили странные сюрпризы…

Чиф свернул в нужную аллею и теперь пошел медленнее. Первая могила, третья… Гном со странной фамилией – или кличкой – Тарек говорил, что могила должна быть пятнадцатой или шестнадцатой. Значит, уже близко…

Пятнадцатая могила была окружена высокой оградой, за которой белел огромный мраморный памятник с отбитым крестом. Чиф почувствовал невероятное облегчение: крест, даже отбитый, никак не мог стоять на могиле красного командира. Он подергал замок, а затем легко перелез через ограду. Щелкнула зажигалка, огонек высветил позолоченную надпись: «Шлыков Ипполит Парамонович, купец первой гильдии…» Чиф усмехнулся и через секунду был уже на аллее. Вот и все. Эти одуревшие от страха и интриг крысы просто решили испортить ему настроение, а заодно проверить реакцию! Жаль, что он так спешил. Надо было спокойно вернуться на базу, рассказать – с должной долей иронии – ребятам и вполне официально направить сюда Бена, после чего можно с полным основанием составлять донесение Казим-беку и искать новые подходы к подполью. Впрочем, что сделано – то сделано.

Чиф еще раз взглянул на мраморный обелиск над прахом купца первой гильдии и уже собрался отбывать восвояси, как в памяти всплыли слова Тарека: «…пятнадцатая… или шестнадцатая могила…». Чиф пожал плечами и скорее для очистки совести, чем чего-либо опасаясь, сделал пару шагов влево.

Оградка – пониже соседней, старая, давно уже не крашенная. Невысокий серый памятник. Странно, земля на могиле отчего-то показалась свежей… Перелазить через ограду на этот раз было еще легче, чем в прошлый. Чиф щелкнул зажигалкой и поднес огонек к нечетко белевшей в темноте фотографии на потемневшей эмали. Внезапно огонек погас, на миг стало почему-то страшно, Чиф мысленно выругался и вновь щелкнул зажигалкой…

Первое, что он заметил, – пятиконечная звезда на высоком суконном шлеме. Шинель с ^разговорами», орден на бархатке. Все еще не веря, надеясь на какое-то невероятное совпадение, Чиф поднес огонек поближе…

Пламя обожгло руку, но Чиф даже не почувствовал боли. «Комполка Косухин Степан Иванович. 1897-1921. Погиб за дело мирового пролетариата…» «Погиб за дело мирового пролетариата…» Чифу внезапно показалось, что он смотрится в маленькое овальное зеркальце. Только здесь, на темной кладбищенской аллее, он понял, насколько похож на молодого красного командира, погибшего в далеком 21-м.

Чиф так и не сообразил, сколько времени простоял рядом с серым надгробным камнем. В висках стучала кровь, мысли исчезли, и только нелепая надпись, сделанная осыпавшейся бронзовкой, стояла перед глазами. «…за дело мирового пролетариата…». Странно, неужели они это писали всерьез? Надо будет спросить у отца…

Чиф вспомнил Косухина-старшего, провожавшего его перед отправлением на Старую Землю, и ему стало легче. Что бы ни случилось шестнадцать лет назад, отец жив! А значит, это все-таки еще не беда – просто дикая история, оказавшаяся отчасти правдивой. Надо будет разобраться. Может, объяснение настолько элементарно, что Железный Генри просто не счел необходимым рассказать сыну о подобной мелочи…

Чиф заставил себя опомниться, мельком взглянул на часы и понял, что его уже ждут. Надо уходить. Плохо ли, хорошо ли, но он сделал на сегодня все возможное. Надо срочно сообщить все в Сент-Алекс. Надо прекратить всякую активность до получения ответа…

Обратно перелазить не пришлось. Калитка, как и та, что была у входа, оказалась незапертой. Чиф медленно вышел на аллею и остановился, не в силах отойти от страшной ограды. Надо постоять еще минуту-другую, прийти в себя. В конце концов, он исследователь. На Старой Земле таких, как Чиф, называли разведчиками, а значит – нельзя теряться ни в коем случае – даже в подобном…

Наконец кровь, бившаяся в висках, успокоилась. Чиф вспомнил то, чему его учили. В работе исследователя всегда спасает логика. Его отец жив – это факт. Надгробие и оградка – тоже факт, но ничто не доказывает, что здесь похоронен именно комполка Косухин. Слова Иваныча тоже ничего не доказывают: бывший член Политбюро мог быть намеренно введен в заблуждение, мог просто ошибиться или солгать. Все скоро разъяснится – и самым простым образом.