Текст книги "Ты, уставший ненавидеть"

Автор книги: Андрей Валентинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Дядя Миша тоже не вернулся. Его жена – тетя Ксения – долго ездила в поисках мужа, но узнала лишь то, что бывший гвардейский офицер Михаил Модестович Корф пропал без вести летом 19-го…

Детство кончилось. Мать все время болела, пришлось искать работу. На какой-то миг Юрию показалось, что ему повезло: его приняли в университет ~ правда, не на юридический, а на историко-филологический – и даже дали стипендию, позволявшую сводить концы с концами. Юрий учился отлично, но летом 1927-го последовал арест, после чего пребывание «классово чуждого» студента в пролетарском вузе стало невозможным…

Тогда же, в 27-м, арестовали сына дяди Миши Володю, которому не исполнилось и шестнадцати. Орловский пытался узнать, что случилось с парнем, но тщетно. Лишь через три года он узнал, что Корф» младший бежал из страшной «Девятки» – Соликамского лагеря – и пропал без вести посреди бескрайней зимней тайги…

Мать умерла в 29-м. Год назад скончалась тетка – та самая двоюродная бабушка, которая приютила Юрия в своем флигельке. Больше на этой земле Орловских не осталось. Юрий был последний – не добитый победившей властью рабочих и крестьян. И теперь, в темной мертвой камере, он еще раз почувствовал, что прав. Он не успел на фронт в 20-м. Что ж, у него есть свой фронт. И никто не сможет доказать, что он не имеет права на ненависть. Он боролся как мог. И будет бороться до конца.

Знакомый следователь на этот раз встретил Юрия почти как товарища по борьбе. Он даже подмигнул, сунул открытую пачку «Герцеговины» и кивнул на стол:

– Узнаешь?

На столе грудой лежали знакомые конверты – с приметным зубчиком по верхнему краю…

– Так… – Физиономия энкаведиста стала серьезной, он извлек несколько отпечатанных на машинке страничек. – Читай и подписывай!

Это были его показания. Следователь записал все точно, разве что добавил от себя эпитеты, среди которых преобладали «злобный», «закоренелый» и «лютый». Все это относилось, естественно, к врагам родной Советской власти.

– Все верно? – Следователь нетерпеливо поглядывал на Орловского, держа наготове ручку.

– Да, – вполне искренне признался Юрий. – Все правильно.

Он вздохнул и подписал. Все кончено…

– Во! – констатировал следователь. – Теперь, бля, порядок! Ну чего. Орловский, я написал все чин-чином: помощь следствию, искреннее раскаяние – глядишь, разберутся…

– А когда суд? – не удержался Орловский. Следователь удивленно поглядел на него и покачал головой:

– Ну ты даешь… Какой суд! У тебя же 58-11 – пойдешь в ОСО!

Ну конечно! Терапевт рассказывал ему об этом адском порядке: Особое Совещание, суд без адвоката, а часто и без подсудимого. Согласно Указу Верховного Совета декабря года от Рождества Христова 1934-го…

– Слыхал, вижу, – понял следователь. – «ОСО – две ручки, одно колесо». Ладно, авось не пропадёшь! Этим гадам – Аверху твоему и Духошину – похуже будет. Еле расколол! Ничего, признались, суки…

Новость оставила равнодушным. Да, «красный профессор» и его прихвостень попали в тот самый котел, куда толкали других. И столкнул их туда он, Юрий Орловский. Он отомстил: и за себя, и за других. И тут Юрий понял, что его враги – тоже, как и он, из «бывших». Наверно, все эти годы они изо всех сил скрывали свою связь с Троцким, старались, не жалели чужой крови… Радости от запоздалой победы не было. Бог им всем судья…

– А что будет Кацману и Иноземцеву? Следователь почесал в затылке:

– Им-то что… Получат по «червонцу». Ты лучше о себе подумай. Будут спрашивать – кайся, плачь – авось повезет. Понял?

– Понял…

Тон следователя не внушал оптимизма. Юрий почувствовал, что ему «червонцем» не отделаться. И, может быть, даже «четвертаком»…

– Твоего Орешина видел, – внезапно хмыкнул следователь. – Ну забойный старикан! У него, похоже, шарики за ролики еще лет тридцать тому заехали! Хорошо, что с ним разобрались, а то жалко б было. Все о тебе спрашивал…

– Спасибо…

Значит, получилось и это. Александра Васильевича покуда оставили в покое. Иное дело – надолго ли.

– Ну все, – подытожил следователь. – Дня три – и в ОСО. Ну чего. Орловский, нос болит?

– Нет. – Боль действительно прошла, остался лишь небольшой синяк.

– Ты не обижайся. Погорячился. Так ради дела же, бля! Потом сам спасибо скажешь! Так что записать: жалоб на следствие нет?

– Нет! – Юрий взглянул прямо в глаза своему врагу, заставив себя улыбнуться. – Ни малейших…

Следователь ошибся. Прошло три дня, затем еще три, но Орловского никуда не вызывали. Дни тянулись медленно, словно время затормозило свои бег в этих стенах. Спрашивать было не у кого: «вертухаи», естественно, ничего не знали, да и не собирались беседовать с заключенными. Люди в камере приходили, исчезали, на смену им появлялись новые, а о Юрии словно забыли. Наступало странное оцепенение, всё – даже собственная жизнь, даже Ника начинало казаться чем-то далеким, ненужным, неинтересным…

Его подняли ночью. «Вертухай» буркнул: «На выход! « – тут же откуда-то вновь появился страх. То, что ожидало его, – рядом…

В коридоре уже толпился десяток таких, как он, – сонных, небритых, растерянно озирающихся в беспощадном свете голых ламп. Их погнали куда-то по коридору, затем вниз по лестнице. Тут, в небольшом четырехугольном помещении, офицер, проверив всех по списку – всего их оказалось двенадцать, – указал вперед – в прохладную темноту двора.

Их ждал грузовик – большой, крытый. Охрана заняла место у бортов, оттолкнув особо любопытных, чья-то рука в гимнастерке задернула полог, мотор заревел, и грузовик дернулся с места.

Вначале все молчали, очевидно еще не придя в себя. Затем чей-то тихий голос не выдержал:

– Товарищи! Товарищи! Кто знает, куда нас? Куда нас?

– Молчать! – это сразу же отреагировал один из конвоиров.

– Товарищи! Скажите! – не умолкал голос, но тут же сменился стоном: один из охранников двинул наугад прикладом.

Вначале Юрий подумал, что их везут на суд, на это самое ОСО. Но была ночь. Даже большевистский суд едва ли заседает ночью. Он склонился к невидимому в темноте соседу и прошептал:

– Вас судили?

– Да… «Червонец» без права переписки… Этого человека судили… Его, Орловского, – нет… И всех их везут куда-то ночью, не оформив документы, не дав даже взять вещи. Страх вновь сжал горло – Юрий начал понимать. Ну конечно, он ведь слыхал уже об этом: «десять лет без права переписки», вызов ночью – и все… В висках стучало, по рукам прошла холодная дрожь…

– Товарищи, у кого ВМН? – негромко спросил кто-то, и словно эхо отозвалось в темноте: «У меня… у меня… у меня…» Вначале Юрий не понял, но память подсказала. Он слыхал и об этом. ВМН высшая мера наказания, или, как ее еще называли, «высшая мера социальной защиты».

Значит… Значит… Юрий до крови закусил губу. ВМН, «без права переписки», – это все означало одно и то же. То, что произойдет со всеми ними этой холодной сентябрьской ночью…

– Нет! – это крикнул тот же голос, что спрашивал вначале. – Нет, не хочу! Не хочу!

– Молчать! Молчать, сука!

Снова удар прикладом, стон – и вновь тишина, только ровный шум мотора, уносящий грузовик куда-то в ночь…

– Вылезай! – Команда последовала неожиданно, когда грузовик еще не успел остановиться. Очевидно, сопровождающие спешили. Спрыгнув вниз на асфальт, Юрий невольно оглянулся, но заметил лишь темный двор и еще более темный провал, возле которого стояли двое с винтовками.

– Становись!

Неровная шеренга замерла возле черного входа. Один из конвоиров очевидно, старший – наскоро пересчитал их и кивнул в сторону подземелья:

– Пошел!

Юрий шагнул в темноту и невольно зажмурил глаза. Под ногами были ступени – долгий ряд, затем они кончились, и дальше пришлось идти длинным темным коридором. Где-то капала вода, воздух пропитался сыростью, а вокруг стояла полная тьма. Конвоиры негромко чертыхались, но света никто не включал.

– Стой! – Они замерли прямо посреди неглубокой лужи, и тут вспыхнул луч фонаря.

Юрий постарался сбросить мертвое оцепенение. Все еще живое чувство любопытства заставило осмотреться. Они были уже не в коридоре, а в небольшом помещении с высокими стенами, по которым сочилась вода. Кроме конвоиров здесь был кто-то еще – тот, кто держал фонарь. Орловский успел заметить, что этот «кто-то» одет не в форму, а в черную кожаную куртку. Лица было не разглядеть, но поразили широкие плечи и огромные кисти рук с широко расставленными пальцами.

– Сколько? – Голос был хриплым, в нем звучало нетерпение.

Конвоир – тот же старший – что-то негромко ответил.

– Ладно! Давай подпишу!

Свет фонаря упал на какую-то бумагу, после чего конвоир козырнул и кивнул остальным. Те быстро вскинули винтовки на плечи и шагнули в темноту ~ обратно. Широкоплечий в куртке свистнул – и тут же в проходе появились еще трое таких же – широкоплечих и широколицых, с короткими кавалерийскими карабинами.

Теперь все стало окончательно ясно. Юрий прижался к холодной мокрой стене и закрыл глаза.

«Вот, значит, и все…» – эта мысль почему-то не испугала, словно все, что было вокруг: темное мокрое подземелье, замершие у стены смертники и равнодушные палачи в черных куртках, – больше не имело к нему никакого отношения…

4. ГРУППА «ВАНДЕЯ»

Сергей стоял посреди большого кабинета, прямо под портретом товарища Сталина, раскуривавшего известную всему миру трубку. В двух шагах от старшего лейтенанта находился длинный, покрытый зеленым сукном стол, за которым сгрудились десятка два мужчин в светлых гимнастерках. Большинство он не знал и только по ромбам или звездам в петлицах мог догадываться об их роли и влиянии в Большом Доме. Кое с кем Сергей, впрочем, уже успел познакомиться, а товарища Фриновского, с которым пришлось немало поработать в эти последние дни, можно сказать, знал уже давно. Сам нарком сидел во главе стола – маленький, сутулый, совсем не похожий на свои портреты и фотографии. Лицо товарища Ежова было хмуро, острые скулы, казалось, вот-вот прорвут пергаментную кожу, взгляд серо-голубых глаз направлен куда-то вдаль. Было непонятно, слышит ли нарком то, о чем говорится здесь, в его присутствии. Во всяком случае, последние полчаса, то есть за то время, покуда Пустельга делал доклад, Николай Иванович ни разу не показал, что он как-то заинтересован происходящим, хотя совещание было собрано именно по его инициативе и в его кабинете.

– У вас все, товарищ Пустельга? – Голос наркома был тих и невыразителен.

– Так точно, – как можно тверже ответил Сергей, стараясь не показать волнения. Волновался он сильно: все-таки докладывать на коллегии Главного Управления НКВД еще не приходилось.

– Прошу вопросы… – Нарком прикрыл глаза и, казалось, задремал.

– Так что ж это выходит? – Плотный мужчина с петлицами комбрига вскочил, возмущенно поглядев на Сергея. – Никто, значит, и не виноват? Пятеро сотрудников погибли, враг народа скрылся…

– Я не утверждал, что никто не виноват – Пустельга понял, что придется отбиваться, и отбиваться всерьез. – Я хотел подчеркнуть, что мы все недооценили врага. И недооценили крупно.

– Кто – все? Я? Товарищ Ежов? Извольте уточнить, старший лейтенант!

Слово «товарищ» было пропущено – случайно или преднамеренно.

– Я считаю, что виноваты многие. – Сергей упрямо тряхнул головой, словно пытался отогнать невидимую муху. ~ Товарищ Айзенберг, как удалось установить, не имел всей необходимой информации по «Вандее», а значит, был в какой-то мере дезориентирован. В частности, он не знал о предупреждении сотрудника Иностранного отдела Арвида о подготовке терактов в самой Столице…

– Ну, теперь Иностранный отдел виноват! – Высокий полковник развел руками, словно рыбак, повествующий о пойманной рыбе. – Вы, товарищ Пустельга, вижу, бережете честь мундира. Или майор Айзенберг действовал без ошибок?

– У него были ошибки… – Критиковать покойного майора не хотелось, но надо было говорить правду. – Прежде всего, он не перепроверил информацию, полученную якобы от соседа Корфа Василия Лихачева. Достаточно было перезвонить тому домой, чтобы узнать, что Лихачева уже третий день нет в Столице. И во-вторых, нельзя так, нахрапом, врываться в квартиру…

– Понятно. – Голос наркома был по-прежнему скучен и невыразителен. – Не будем больше об этом. Значит, никаких следов?

– Почти… – Слово вырвалось неожиданно. Вначале Сергей хотел лишь повторить малоутешительные выводы расследования: ничего определенного установить не удалось. Квартира № 15, куда неизвестный направил группу, принадлежала арестованному месяц назад инженеру: тот, кто готовил засаду, попросту снял с дверей печати. Адская машина установлена профессионально, но от дальнейших заключений эксперты пока отказались. В самой квартире никого не было…

– Так чего же вы молчали? – это уже не выдержал сам товарищ Фриновский.

– Я… мне это только что пришло в голову, извините… – Это была неправда – на самом деле Сергей носился с этой мыслью уже два дня. Понимаете… этот неизвестный позвонил по телефону. По внешнему номеру не через коммутатор. Этот номер знали только здесь, в Главном Управлении. При беседе со свидетелями сотрудники группы давали справочный телефон телефон коммутатора…

~ То есть… – не выдержал кто-то. – Значит, у Корфа… Или у кого-то из этой «Вандеи» есть агент в Главном Управлении?..

– Не обязательно у самого Корфа, – поспешил уточнить Пустельга. – Мы вообще не знаем, был ли Корф в тот день в Столице. Но те, кто готовил засаду, явно имели какую-то информацию отсюда. И возможно, они знали не только номер телефона…

По кабинету пронесся гул. Говорили негромко, но в тоне Сергей почувствовал явную враждебность. Еще бы! Он, без году неделя сотрудник Управления, обвиняет коллег в том, что среди них имеется вражеский агент?

– А может, все было как-то проще, товарищ Пустельга? – осторожно поинтересовался Фриновский. – В конце концов, мог проболтаться кто-то из группы Айзенберга. Девушке своей рассказать, например…

– Да, конечно. – Сергей поспешил дать задний ход. Он вдруг сообразил, что рассказывать о своих подозрениях на коллегии нельзя. Хотя бы потому, что вражеский агент мог преспокойно присутствовать о данный момент в этом самом кабинете.

– Я просто предположил. В любом случае мы не должны исключать подобную возможность…

– Предположил… – буркнул кто-то. – Думать надо, прежде чем языком чесать…

– Товарищ Пустельга абсолютно прав, – негромко произнес нарком, и шум разом стих. – Очищение аппарата от троцкистско-зиновьевских и прочих двурушников – наша важнейшая задача, товарищи. Мы вернемся к этому вопросу. Что еще не ясно?

Больше Сергея ни о чем не спрашивали. Коллегия продолжала работу, а сам Пустельга через пару минут уже покидал кабинет наркома. Покидал с огромным облегчением. Следствие, вернее, предварительное расследование гибели группы Айзенберга было сочтено завершенным, и он наконец-то мог приступить к выполнению главной задачи. Сергей, руководитель группы «Вандея», должен продолжить то, что не удалось сделать покойному майору и его товарищам…

В кабинете № 542 его ждали те, кто отныне подчинялся ему. Новая группа «Вандея» состояла покуда из самого Сергея и тех, кто уцелел от старой. Лейтенант Карабаев уже вышел из больницы, где пролежал три дня с легкой контузией, а вторым был срочно отозванный из отпуска еще один сотрудник покойного Айзенберга – старший лейтенант Михаил Ахилло.

Все дни, покуда шло следствие, Сергей внимательно присматривался к своим новым сотрудникам. Карабаев стал понятен практически сразу. Таких молодых лейтенантов Пустельге часто приходилось встречать и на Украине, и в Ташкенте. Прохор – он не переносил, если его называли Проша или (не дай Господь!) Прошка, – был из бедняцкой семьи, жившей в одной из маленьких деревенек где-то под Омском. Отец был убит семеновцами в начале двадцатых, шестерых детей выхаживала мать, работавшая в батрачках у местного мироеда. Ничего удивительного, что Прохор в четырнадцать лет стал селькором, в пятнадцать начал работу в местной милиции, а еще через год попал в Омское училище наркомата внутренних дел.

Карабаев был серьезен, неулыбчив, равнодушен к соблазнам Столицы, зато обладал необыкновенной добросовестностью и неплохим знанием того, что можно было назвать «прикладной психологией». В общем, молодой лейтенант был на своем месте, и Сергей не удивился, прочитав в его личном деле, что у себя в Омске тот считался одним из самых перспективных молодых работников. В характеристике особо подчеркивались его «классовая непримиримость» и «бескомпромиссная ненависть к врагу».

Короче, не по годам серьезный Прохор Карабаев понравился Сергею. Он решил в порядке служебной дисциплины заставить парня читать побольше книг и заодно поводить его по столичным театрам и музеям – для пущего приобщения к цивилизации.

Второй член группы, старший лейтенант Ахилло, все еще оставался загадкой. В день гибели Айзенберга Ахилло был в Сочи, в ведомственном санатории. Заглянув в его личное дело, Сергей удивился – и было от чего.

Прежде всего, на самом деле Михаила звали вовсе не Михаилом, а Микаэлем. При всем при том Микаэль Александрович Ахилло был русским, уроженцем Столицы и заодно работником с блестящим послужным списком. Странные имя и фамилия объяснялись просто: Миша происходил из артистической семьи, родители были актерами одного из разъездных театров. Еще до училища, в первые же месяцы службы в органах, Ахилло удостоился двух благодарностей наркома за проведенные им операции. Правда, о самих операциях в личном деле почему-то не говорилось, но по знакомым формулировкам Пустельга понял, что речь шла об агентурном внедрении. После училища Ахилло был оставлен в Главном Управлении, к двум благодарностям прибавились еще три, а год назад он был вне очереди представлен к следующему званию и награжден орденом Боевого Красного Знамени.

Сергей был немного смущен. Предстояло командовать сотрудником, который был не только в таком же звании, как и он сам, но имел куда больше заслуг. Вдобавок Ахилло, как следовало из бумаг, блестяще знал Столицу, а Пустельга все еще путал Охотный ряд и Мясницкую, за эти годы успевшую стать улицей Карла Маркса. Оставалось уповать на мудрость руководства, которое предпочло назначить старшим именно его, Сергея.

Итак, он ждал героя, но когда на третий день дверь в кабинет отворилась и перед ним предстал старший лейтенант Ахилло, Пустельга был вновь удивлен. В дверях стоял невысокий смуглый голубоглазый парень совершенно штатского и даже какого-то несерьезного вида. И стоял как-то странно – широко расставив ноги, левая рука в кармане, в правой – дымящаяся папироса, как будто старший лейтенант Ахилло пришел не в служебный кабинет, а в ближайшую пивную. Взгляд был соответствующим – рассеянным и чуть снисходительным, а по красивому лицу блуждала праздная улыбка.

Сергей не стал призывать подчиненного к порядку. Он вдруг понял, что странного парня не зря так быстро продвигают по службе. Развязный вид и дымящаяся папироска – это, собственно, мелочи. Но терять достоинства не следовало. Сергей встал, молча взглянул на старшего лейтенанта и тоже улыбнулся. Несколько секунд они глядели друг на друга, а затем Ахилло улыбнулся еще шире, мгновение – и папироса куда-то исчезла, щелкнули каблуки, и последовал рапорт по всей форме. Впрочем, сразу же после этого, при неизбежной процедуре знакомства, Ахилло сразу же назвал его просто Сергеем. Пустельга не возражал, и сам Ахилло отныне стал для него Михаилом.

Вскоре выяснилось, что смуглый старший лейтенант умен, начитан, знает почти всю столичную «публику», а также, что было естественно, является завсегдатаем местных театров. При этом Ахилло, к удивлению Пустельги, прекрасно ладил с Карабаевым, который обращался к нему уважительно, причем исключительно по званию.

Известие о гибели Айзенберга и его сотрудников Ахилло воспринял на удивление спокойно, почти что равнодушно. Впрочем, Сергей уже понимал, что рассеянная улыбка и развязный вид – лишь привычная маска. Что действительно чувствовал его новый сотрудник, понять было трудно.

Сейчас оба они – и лейтенант из Омска, и блестящий Ахилло – ждали Сергея в кабинете. Предстояло еще одно совещание – на этот раз совещание тех, кто уцелел из группы «Вандея»…

Прохор Иванович Карабаев сидел за столом, положив перед собой листок бумаги и ручку. При виде начальника он с достоинством поднялся, приняв стойку «смирно». Ахилло, удобно устроившийся в большом кресле, дымил папиросой и даже не сдвинулся с места. Впрочем, его левая рука взметнулась в ленивом салюте, что должно было означать приветствие.

– Прошу садиться, – эти слова относились, естественно, к одному Карабаеву. Сергей чуть улыбнулся молодому лейтенанту, покосился на безмятежного Ахилло и сел сам – во главу стола, где когда-то сидел покойный Айзенберг.

– Товарищи… – Начало вышло слишком официальным, но менять что-либо было поздно. – Товарищи… Коллегия наркомата одобрила проведенное нами расследование. Мы получили приказ продолжить разработку «Вандеи»…

Пустельга умолк. Все это было так, но не совсем так. Он действительно получил такой приказ, но группу пополнять не стали. Пустельге велели изучить материалы еще раз и представить свои соображения. О каких-то новых мероприятиях речи пока не было.

– Гм-м… – это донеслось из кресла. Орденоносец Ахилло блаженствовал, прикрыв глаза и выпуская кольца сизого дыма.

– А у вас есть какие-то соображения, товарищ старший лейтенант?

Кресло безмолвствовало. Наконец последовал долгий вздох:

– Соображения? Понимаете, Сергей, я думал, что соображения будут у начальства… Или вы из деликатности кое-что предпочли оставить при себе?

Деликатностью Сергей не отличался, но понял, о чем идет речь.

– Вы же, естественно, не утаили от наших отцов-командиров, что внутри группы, возможно, был вражеский агент… Я, честно говоря, думал, что для начала нас расформируют…

Пустельга вздрогнул. Свои мысли он ни разу не излагал вслух перед подчиненными.

– Группа остается, – твердо произнес он и поглядел на Карабаева. Тот держал в руке автоматическую ручку и внимательно слушал начальника. В левом верхнем углу листка было уже что-то написано – как сообразил Сергей, сегодняшнее число.

– А это зря! – Ахилло наконец соизволил открыть глаза. ~ Я уже, признаться, вещички собирать начал…

Опасный разговор следовало немедленно прекратить, но Сергею было интересно проверить собственные выводы.

– Желаете высказаться, Михаил?

– Я? Да что вы, Сергей. Это вообще не мои идеи. Это вот товарищ лейтенант…

Сергей бросил удивленный взгляд на Карабаева. Тот чуть покраснел и встал:

– Разрешите…

Пустельга кивнул. Карабаев неловко повел головой, точно его душил воротник:

– Ну, это… Телефонный звонок – не через коммутатор. Это раз… Мы номера никому не давали – товарищ майор специально распорядился. Во-вторых, ну… Знали эти вражины товарища майора! Другой бы в квартиру врываться не стал – проверил бы вначале… Ну а в-третьих, значит… Накануне товарищ майор сказал, что беседовал с каким-то человеком и узнал много нового… А что – рассказать не успел…

Изложено все было точно. Кое-что из этого Сергей еще не знал. Выходит, его подозрения более чем основательны.

– Вообще-то враг может быть и наверху… – Ахилло потянулся и метко забросил окурок в пепельницу. – Или в другом отделе… Но самое простое – самое вероятное… Агент был в группе.

– И кто же он? – Спрашивать, конечно, не стоило, поскольку все, кто уцелел от группы, сидели здесь, в этом кабинете.

– – А кто угодно, – пожал плечами Ахилло. – Хотя бы я: был в отпуске, чистое алиби, между прочим. Никто даже не проверил, был ли я на самом деле а Сочи…

– А вы были в Сочи? – улыбнулся Сергей.

– В Сочи-то я был… – пожал плечами Миша-Микаэль, – но как раз за день до взрыва я уехал с экскурсией на Ахун-гору. Теоретически я мог махнуть в Столицу, позвонить по телефону… Или проще: дать команду тому же Корфу прямо из Сочи. Товарищ лейтенант тоже под подозрением – правда, товарищ лейтенант?

– Да, – Карабаев серьезно кивнул и, помолчав, добавил: – Звонили-то мне… Я докладывал… И я один уцелел…

– Постойте, постойте… – Сергею вдруг пришла в голову нелепая мысль, что его подчиненные попросту разыгрывают нового начальника. – Вы ведь, Прохор, не могли знать, что Айзенберг пошлет вас наверх! Если так смотреть, то и я под подозрением! Первый день в группе – и как раз…

– Ага… – блаженно улыбнулся Ахилло. – Понятливый у нас начальник – а, товарищ лейтенант?

– Та-а-ак… – Нет, его определенно разыгрывали! А если нет? Тогда действительно кто-то из них троих – агент проклятой «Вандеи»! Получалось и в самом деле нечто нелепое.

– А могло быть и по-другому, – как ни в чем не бывало продолжал Ахилло. – Корф мог завербовать кого-то из технического персонала. Телефонистку, например. Вся информация – к его услугам… Или иметь человека в отделе ЦК, который курирует Большой Дом…

– Могло… – Сергей помолчал и наконец не выдержал: – Ребята, давайте серьезно! Я ведь еще ни черта не понимаю! Помогите!

– Да мы здесь тоже ни черта не понимаем! – Ахилло вскочил, его напускное равнодушие как ветром сдуло. ~ Сергей, тут что-то не так! Мы ошиблись с самого начала!

– То есть? Как ошиблись?

– Не верю я в этого Корфа! – Ахилло рубанул воздух ладонью. – И в эту самую «Вандею», честно говоря, – не очень. По-моему, нам дали тухлый след!

– Вы тоже так думаете, товарищ лейтенант? Карабаев подумал и неторопливо кивнул. Час от часу не легче!

– Товарищ лейтенант! ~ Сергей обращался к Карабаеву, словно надеясь на его крестьянский здравый смысл. – Почему вы сомневаетесь?

Прохор медленно пожал плечами:

– Ну… в общем, как будто кто-то нарочно подкидывает нам улики… Корф этот… его ведь никто не видел уже много лет…

– Как? Ведь две недели назад он был в Столице?

– Говорят, что был, – прокомментировал Ахилло. – Вроде видели его в гостинице «Националь». Вроде шел по коридору. Вроде сидел в ресторане. С ним никто не разговаривал, даже близко не подходил…

– Вроде наживки, – вставил Прохор. – Мы кидаемся, ищем этого Корфа – и вот группы нет… Кроме того, товарищ старший лейтенант… Я просмотрел его дело… В тридцатом Корф бежал из Соликамлага – из «Девятки»…

– Она же «Белый Лебедь», – хмыкнул Михаил.

– Бежал зимой, через тайгу, один… У него не было шансов, товарищ старший лейтенант! Я эту тайгу знаю. Он бы не вышел… У него даже ружья не было…

На эту деталь Сергей тоже успел обратить внимание. Он даже подумал, что Корф ~ вероятно, какой-то сверхчеловек. Прохор его понял:

– Корфу тогда было всего восемнадцать. Он городской, из Столицы. Ему в тайге и трех дней не продержаться. А после его никто и не видел…

– Но… но, товарищи… У нас есть документы, донесения!.. Вы же читали…

– Читали, ~ кивнул Ахилло. – И знаете, что мне кажется? Эта «Вандея», если она действительно существует, сама снабжает нас информацией. Точнее, дезинформирует. Во всяком случае, часть наших данных – липа!

Теперь надо успокоиться. Похоже, гибель Айзенберга и его сотрудников произвела на уцелевших куда более сильное впечатление, чем казалось Сергею.

– Постойте… Давайте разберемся… Если нас кто-то дезинформирует, значит, этот «кто-то» существует, так?

Ахилло кивнул. Карабаев, чуть подумав, тоже.

– Этот «кто-то» устроил засаду и погубил наших товарищей. Это тоже факт. Значит, мы будем его искать. А «Вандея» это или нет – там разберемся. Согласны?

На этот раз никто не возражал.

– Нам приказано еще раз изучить всю информацию и высказать соображения. Этим мы и займемся. Что вы можете еще добавить?

И вновь наступило молчание. Наконец заговорил Ахилло:

– Прежде всего, тот ~ или те, кого мы ищем, – из Столицы. Я в этом почти уверен. Дальше. Он – или они – из «бывших». Иначе не было бы такого названия…

Сергей тоже думал об этом. «Вандея» ~ в этом слове был вызов, хорошо продуманный и дерзкий.

– Но… может быть, эмигранты… – Пустельга вспомнил данные из досье.

– Может быть, – согласился Михаил, – но у них есть человек в Столице.

Спорить не приходилось. Сергей вдруг понял, что ему следует еще раз пересмотреть все материалы по «Вандее». В предыдущие дни он несколько раз перечитал их, но тогда все мысли были о другом ~ о гибели майора и его сотрудников…

Пустельга отправил Ахилло к экспертам, чтобы попытаться узнать что-нибудь новое по поводу взрыва, а Карабаеву велел еще раз наведаться по всем адресам, где жили свидетели, видевшие Корфа. Сделал он это без особой нужды, на всякий случай. Надо было остаться одному, чтобы без помех вновь изучить дело.

И вот перед ним несколько толстых папок, на каждой из которых крупным почерком покойного Айзенберга было выведено: «"Вандея» №…». Все это Сергей уже успел изучить. Это проклятое дело началось приблизительно год назад, летом 1936-го…

Да, именно летом 1936-го… Сотрудник Иностранного отдела, некто «Зеленый», сообщил о странном случае в редакции эмигрантской газеты «Дозорный» – мелкого белогвардейского листка, выходящего в Париже. Один из его сотрудников вернулся из Китая и напечатал ряд небольших очерков. Их было шесть, но последний – шестой – был внезапно снят без всяких объяснений. Дотошный агент сумел достать корректуру. Она была тут же – в папке – смятая, а затем вновь аккуратно разглаженная утюгом, отчего страница немного пожелтела…

Очерк назывался «Вандея». Точнее, не очерк, а небольшой рассказ. Сюжет не отличался оригинальностью – несколько белогвардейцев-подпольщиков бегут из большевистского концлагеря и пробираются к Сибирской железной дороге. Они делают привал, и тут начинается беседа. Все ее участники названы не по именам, а по кличкам, причем каждый имел прозвище по фамилии одного из французских контрреволюционеров, боровшихся с якобинской диктатурой. Здесь были Батц, Рошжаклен, Кадудаль, Прижан, Фротто. Все они предлагали свои планы свержения власти большевиков – от иностранной интервенции до надежд на постепенное внутреннее перерождение режима. Последним выступил тот, кого товарищи называли Лантенак, – судя по всему, командир беглецов. Он предложил создать крупную законспирированную организацию в СССР, причем подполье должно быть связано с высшими структурами управления – с аппаратом ЦК, Наркоматом обороны и, естественно, с Большим Домом. Организацию он предложил назвать «Вандея»…

. Очерк был так себе, типичная эмигрантская агитка, и совершенно непонятно решение редакции снять его с полосы. Объяснение могло быть одно корреспондент ненароком выболтал то, что верхушка эмиграции предпочитала скрыть. Сергей еще раз перечитал корректуру. Одна странность обратила на себя внимание. Все герои очерка были названы по именам подлинных исторических деятелей. Лишь их командир – Лантенак – носил фамилию литературного персонажа…