Текст книги "Нуар"
Автор книги: Андрей Валентинов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Часть третья
Общий план. Эль-Джадира.
Февраль 1945 года.
Ричард Грай осторожно дотронулся до оконной рамы, поглядел на пальцы. И здесь пыль! Можно не пытаться, форточку – и ту заколотили. Лучше уж решетка, но со свежим ветром! Сейчас как раз дует харматан…
Он вернулся к столу, где лежали папиросы, достал очередную, привычно смял мундштук гармошкой. Закуривать не спешил, в комнате и так было душно. Вспомнился хитрый грек Деметриос с его всегдашним портфелем. Сейчас бы сюда одну из его игр! Кинул кубик, передвинул «лису», съел очередного «гуся». Потом еще раз, еще…
Игру из древнего города Ура бывший штабс-капитан подарил своему соседу и даже сыграл с адмиралом несколько партий. Один раз выиграл, но так до конца и не понял мудреных правил. Еще одна коробка досталась &, но та играть не захотела, даже не открыла, дабы полюбопытствовать. Однако когда паковали вещи, и он предложил оставить игру здесь, в Эль-Джадире, &, внезапно разозлившись, прижала коробку к груди, оскалилась…
Так и не закурив, Ричард Грай осторожно присел к столу, пытаясь не испачкаться. На пыльной столешнице вполне можно было играть в крестики-нолики, но у него не было даже спички. Стул все же пришлось развернуть, чтобы не погубить плащ. Теперь дверь оказалась за спиной, окно справа, прямо перед глазами – поломанный стул. Смотреть было не на что, оставалось лишь ждать обещанный кофе.
Чтобы отвлечься, он вновь вспомнил сегодняшнюю поездку, вывеску «Quatre saison», запах скверной кухни. Пока магазин работал, Ричард Грай не чувствовал себя одиноким в этом серо-черном мире. Некто невидимый постоянно был рядом. С очередной партией товара появлялись новые «сонные» гравюры, приходили книжки, журналы с «ноосферными» статьями. А в начале 1939-го он глазам своим не поверил, увидев новинку – затемненный стеклянный экран с девятью спрятанными сзади лампочками. Кто-то очень остроумно попытался заменить компьютерный монитор. Девять мигающих огоньков – азбука Белимова, сочетания цифр в виде световых сигналов. К экрану прилагалось несколько патефонных пластинок и огромные тяжелые наушники. N-контакты, методика Монро, основанная на использовании бинауральных ритмов. В его собственном ответвлении Мультиверса о ней узнают только в начале 1960-х.
Да, этот «некто» был рядом. Ричард Грай честно пытался его найти, писал письма, расспрашивал всех, кто имел отношение к странному магазину. Не получилось, невидимка не захотел выходить на свет. А потом закрылся и магазин. Бывший штабс-капитан был тогда в отъезде, когда же вернулся, след уже простыл.
Мудреное устройство с девятью лампочками спрятано в Касабланке. Остались гравюры – целая стопка. Ричард Грай покупал их скопом, но использовал крайне редко. Как ни крути, а «сонные файлы» – баловство, шутка гения. Великий Джеймс Грант надеялся через «платформы» в Гипносфере, загадочной вселенной сна, достичь невозможного – Бессмертия. Бессмертия нет, остались лишь картинки, простенький аттракцион для хорошего утреннего настроения.
Он еще раз мысленно перебрал черно-белые гравюры, исполненные в сложной технике «сухой иглы». Стоили они дорого, и Ричард Грай был по сути единственным покупателем. Больше всего запросили в последний раз, чуть ли не втрое. Продавец уверял, что «картинки» непростые, особенные. Бывший штабс-капитан заплатил, но даже не успел рассмотреть покупку.
«Особенных» он купил три или четыре. Гравюры лежали там же, в общей стопке, где-то ближе к середине…
Ричард Грай, щелкнув зажигалкой, прикурил, неодобрительно покосившись на полную свежих окурков чернильницу – и услышал шаги, близко, уже возле самой двери. Вспомнив об обещанном кофе, хотел встать, но в последний миг сообразил, что идут как минимум двое – конвой для единственной чашки явно избыточный.
Не встал и с места не двинулся, даже когда дверь открылась.
– Быстрее! Быстрее, я сказал!..
Знакомый усатый «ажан», обежав вокруг стула, в мгновение ока переставил многострадальную чернильницу на подоконник, выхватил из-за спины сложенную вчетверо скатерть. Вытирать стол не стал, так и постелил поверх пыли. За этим должен был последовать обещанный кофе, но на скатерти оказались две рюмки тяжелого хрусталя и бутылка. «Martell» 1940 года. Недурственно…
– Можете идти!
Когда дверь за усачом закрылась, Ричард Грай встал. Поворачиваться не спешил, сделал затяжку, другую.
– Рич! Откуда у тебя эта шляпа? Ты прежде никогда такие не носил!..
Обернулся.
– …Но это все-таки ты. Весьма удачно, не придется уносить коньяк обратно. Да! И вообще, ты появился очень вовремя, даже не представляешь, насколько!
Бывший штабс-капитан с трудом расцепил губы. Здороваться не хотелось, но он все-таки себя заставил.
– Привет, Даниэль!
Комиссар полиции Даниэль Прюдом, дернув усиками, расплылся в улыбке.
– Неужели ты не рад? А я с самой ночи, когда меня к телефону выдернули, предвкушаю. Коньяк я именно на подобный случай держал. Да-да! Сколько раз хотел соблазниться, но каждый раз говорил себе: нет, появится друг Рич, тогда вместе и выпьем!..
Ричард Грай, равнодушно кивнув, скользнул взглядом по новенькой, с иголочки, светлой форме. Портной очень старался, но спрятать изрядно выросшее комиссарское брюшко все-таки не удалось. А вот и медаль Сопротивления, Лотарингский крест на светлой бронзе.
Прюдом, кажется, понял – хмыкнул, а затем, не утерпев, коснулся пальцами награды.
– Представь себе! Месяц назад удостоился. Да! Скромничать не буду, рассчитывал на большее. Не кривись, Рич, не так уж много офицеров полиции помогали де Голлю. Это мне нужно обижаться. Тебя, весьма сомнительного русского турка, наградили раньше, и, между прочим, без всяких напоминаний… Ладно, не будем тратить времени зря!
Взяв со стола бутылку, ловко свинтил пробку, поднес к самому носу, дернул ноздрями.
– Что бы мы делали без контрабандистов, правда? Между прочим, Рич, я купил оба твоих катера. Да! Но бухту присмотрел другую, чуть подальше, зато к самому берегу можно подойти… Эй, Рич! Не грусти, не время!
Коньяк был уже в рюмках. Комиссар кивнул, поднял свою и внезапно стал серьезным.
– Знаешь, когда тебя похоронили и некролог напечатали, в «Старой цитадели» решили поминки устроить. Тебе бы понравилось. Да-да! Коньяк за счет заведения, желающим – русская водка. Твою любимую музыку играли, из Касабланки какого-то певца привезли. А я целую речь сказал. И знаешь, какую? Что хорошим человеком был мой друг Ричард Грай. Таким и остался, потому что я его смерть не видел. Да! И мы все не видели, поэтому и не будем раньше времени его хоронить. А потом взял со стола эту бутылку, чтобы вместе с тобой выпить. Да-да-да! На этикетке ресторанный штамп, можешь взглянуть. Или так поверишь?
Хлебнул коньяка, втянул воздух сквозь сжатые зубы, посмотрел выжидающе. Бывший штабс-капитан спешить с ответом не стал. Выпил до дна, поставил пустую рюмку прямо в центр скатерти.
– Верю, Даниэль. Отчего бы не сказать? В любом случае ты в выигрыше. Кстати, мне нужно продлить визу, разрешение на оружие и получить от тебя один франк. Это не слишком много?
Усики дернулись, маленькие серые глаз удивленно моргнули.
– Франк? Дорогой Рич, я тебе ничего не должен. Я – не Французский банк, я всегда отдаю долги вовремя…
Не договорил, неуверенно потер щеку.
– Ты насчет наших арабских красавиц?
– Месяц давно прошел. Твоя жареная колбаса так и не пришлась мне по вкусу. Я редко бьюсь об заклад, Даниэль, но еще реже проигрываю. С тебя франк.
– Но ты продлил срок, Рич! – короткий пухлый палец шпагой взлетел вверх. – Сам виноват, не желал ни с кем знакомиться, а там, между прочим, были такие пери! Да! Так что время у нас с тобой еще есть.
Бывший штабс-капитан нашел в себе силы усмехнуться:
– Хорошо, я подожду. Рад, что насчет всего прочего у тебя нет возражений.
Комиссар, на мгновение забыв об улыбке, взглянул угрюмо, подлил в рюмки коньяку.
– Эти бумаги – не самое важное, что тебе сейчас нужно, Рич. Ты и в самом деле прибыл вовремя, чтобы огрести свою долю неприятностей. Подозреваю, даже с процентами. Да! И твоему другу Даниэлю доведется тебя выручать.
Растянул губы усмешкой, кивнул на стол.
– Выпьем! За то, чтобы мы оба не забывали о своих обещаниях.
Ричард Грай помедлил, но потом все-таки взял рюмку.
– Можно и проще, Даниэль. За то, чтобы мы оба не забывали.
Затемнение. Эль-Джадира.
Сентябрь 1943 года.
– Но это нечестно, Рич! Мы же друзья! Это… Это подло!
– Их было восемнадцать человек, Даниэль. Обычные гражданские, не комбатанты. Евреи, коммунисты, какой-то профессор, специалист по козявкам. Девять женщин, пятеро детей. Их депортировали, передали немцам, а те отправили их за проволоку. Думаю, от них уже остался только пепел.
– Да, это ужасно… Хотя, между прочим, коммунистов я и так был обязан арестовать согласно закону, а этот энтомолог, профессор Ожо, имел контакты с Лондоном. Да! Восемнадцать человек… Из Французской Африки было депортировано больше двух тысяч.
– Но этих восемнадцать депортировал ты, Даниэль. На протоколах твоя подпись. Помнишь, в котельной рассыпались бумаги? Мой друг Арнольд подобрал их и спрятал. Они, конечно, испачканы, но печать и подпись опознают без всякой экспертизы. Идея свалить все на твоего покойного шефа хороша, и я бы тебе охотно помог…
– Рич! А ты не подумал, что такие бумаги могут быть и у меня? Дело об исчезновении Жана Трентиньяна по кличке Марселец не сгорело, и свидетели живы. Да-да! Они кое-что вспомнили и могут вспомнить еще. А по поводу нового лекарства уже завели целое следствие. Лекарство же не твое, правда? Жил-был доктор, работал в лаборатории, изучал плесень…
– …А потом умер. Это тоже печально, друг Даниэль. Однако не забывай, что сейчас по всей Свободной Франции начинается великая охота на предателей. Толпа трусов выбежала на улицу и готовится линчевать тех, кто сотрудничал с бошами. Им нужны жертвы, причем живые, чтобы порвать их на части и тем доказать собственный патриотизм. У тебя есть подчиненные, они тоже виновны, а значит, набросятся первыми. И знаешь, почему? Потому что бумаг с их подписью нет, а с твоей – есть. Но это будет только началом. Не забыл Ночного Меркурия? Да, того самого, что выдавал беженцев? Другие его тоже помнят. Там уже не восемнадцать человек, вся сотня будет. Меркурия, как ты знаешь, ищут, но пока безрезультатно. Догадайся, кто станет первым кандидатом на эту вакансию, если протоколы попадут в трибунал?
– Что ты хочешь, Рич?
– Спасибо! Считай, половину я уже получил, ты спросил «что», а не «сколько»… Я скоро уеду, Даниэль, и вряд ли вернусь. В Эль-Джадире у меня никого не осталось, девочку я уже отправил в Нью-Йорк, Арнольда забираю с собой. Остальных… Остальных уже нет. Зато есть ты – и та сказка, которую мы с тобой сочинили, красивая сказка про героев и злодеев. Мужественные борцы Сопротивления – и гнусные коллаборационисты, продавшиеся проклятым бошам. Пусть эта сказка останется, друг Даниэль. Никто из наших людей не должен пострадать. Их не зарежут арабы, на них не упадет строительная балка, их не отдадут под трибунал. А когда начнут разбираться с предателями, моего имени в списках не будет. Понял, Даниэль? Даже если к тому времени меня похоронят.
– О чем ты, Рич? Почему – похоронят? Ты что, не с той ноги встал? Это, между прочим, не сказка, а чистая правда. Да-да-да! Разве мы не боролись? Да, мы боролись, мы спасали людей, мы помогали подполью, мы… Мы сражались с нацизмом, да! И даже если тебя… То есть, в любом случае я буду эту правду защищать. Да! Обещаю!
– Защищай, друг Даниэль, защищай. Только помни, что эта правда – про нас двоих, одного тебя она раздавит. И не обижайся, Даниэль, я не считаю тебя прирожденным предателем. Но человек слаб. Иногда ему страшно, иногда его прельщают соблазны. Так пусть эти восемнадцать депортированных станут твоими ангелами-хранителями и не позволят искуситься. Кстати, не пытайся искать бумаги, это очень вредно для твоего здоровья.
– Для нашего здоровья, Рич. Если я попаду в трибунал, от сказки… То есть, от нашей с тобой правды ничего не останется. Да! Уезжай и не беспокойся, твой друг Даниэль обо всем позаботится. И ничего не забудет.
– Даже про тот франк, что ты мне проспорил?
– Рич, иди к черту со своими шуточками! У меня от нашего разговора сердце схватило. Болит! Да! Вот… Вот здесь! И не смейся.
– Там селезенка. Не волнуйся, Даниэль, такие, как ты, живут сто лет, ничем не болея. Если, конечно, имеют хорошую память.
Общий план. Эль-Джадира.
Февраль 1945 года.
В кабинете пришлось снять не только шляпу, но и плащ. Странно, что ботинки оставили! Не кабинет – будуар пополам с музеем. Красный арабский ковер на весь пол, роскошные гардины на окнах, громадный стол темного дерева посередине. На стене слева – картина в тяжелой золоченой раме, «Эль-Джадира ночью» кисти Клода Берне. Луна на небе, луна на море, черный силуэт цитадели, паруса у пристани. Справа «Отдыхающий араб» самого Эжена Делакруа, оригинал ли, копия – не поймешь. Между окнами – портрет в полный рост, тоже масло и тоже в позолоченной раме. А ниже вазы со статуэтками, золотые медали под стеклом, два старинных мушкета в серебряной чеканке, кинжалы, сабли.
Ричард Грай уже бывал в этом кабинете, но всего пару раз – без серьезных причин беспокоить комиссара полиции незачем. Впервые переступив порог, бывший штабс-капитан прикинул, что здешняя обстановка напоминает даже не музей, а лавку скупщика краденого. Местные начальнички, как видно, не привыкли стесняться.
При друге Даниэле в кабинете ничего не изменилось, кроме, естественно, портрета. Вместо сурового маршала – носатый генерал, чем-то похожий на крепко побитого, а оттого и весьма рассерженного петуха. Когда Ричард Грай уезжал, петух был небольшим и черно-белым, теперь же вырос и расцвел красками.
– Сюда, мсье, за этот столик, – все тот же усатый «ажан» поспешил пододвинуть стул. – Садитесь и делайте вид, что газетку читаете. И, пожалуйста, ничего не говорите. Вообще ничего, не здоровайтесь даже.
Прежде чем сесть, бывший штабс-капитан поглядел на ковер. Пятно все-таки осталось, пусть и не слишком заметное. Прежний комиссар закончил свои дни именно здесь. Труп упал головой к левой стене. Кровь растеклась большой неровной лужей, Прюдом едва не испачкал ботинок, выругался шепотом, потом перекрестился… Сейф оказался спрятан за гардиной, у Даниэля тряслись руки, и открывать пришлось Арнольду.
И пахло гадко. Так, что и вспоминать не хочется.
– Кофе, мсье Грай.
– Благодарю. Признаться, заждался.
Усач улыбнулся не без гордости. Обещал человеку кофе – принес. Служба есть служба!
– Двое их там, – негромко проговорил он. – Военный и дама. Час назад из Касабланки приехали. В гостиницу – и сразу сюда.
Ричард Грай кивнул, но уже молча. Если уж просили ничего не говорить…
«Ажан» еще немного потоптался, затем не слишком умело щелкнул каблуками и был таков. Негромко хлопнула дверь. Бывший штабс-капитан покосился на портрет де Голля, но генерал сделал вид, что они не знакомы. Ричард Грай, пожав плечами, развернул газету, убедился, что она – позапрошлогодняя, и вдруг с полной ясностью понял, что и в самом деле прибыл вовремя. Тот, чьей волей он оказался на борту корабля-призрака, рассчитал все с точностью до минуты. Друг Даниэль прав, придется огребать по полной, с процентами и бонусами. Именно этого он хотел избежать, уезжая на Корсику, а после – в альпийские предгорья. Но побег не удался. Его заставили вернуться – в нужное время и в нужное место, чтобы увидеть в гостиничном зеркале своего Черного человека – и чтобы попасть сюда, к плохо замытому кровавому пятну.
А еще он прикинул, что особой разницы между бывшим белым офицером Родионом Гравицким и смешной девушкой из «сонной» гравюры нет. Вопрос в масштабе, в размерах отведенной им части Мультиверса, но отнюдь не в принципе. Ее мир со сказочными разбойниками и страшными сказками столь же реален, как и этот, серо-черный, из которого ему не позволено уйти, А еще разница в искренности, самой обычной, человеческой. «Я чем-то обидела молодого господина?» Для «господина» же эта черноглазая – даже не лягушка на лабораторном столе. Лягушка по крайней мере реальна, ей и посочувствовать можно.
«Здравствуйте, коллега! Надеюсь, этот простенький сон вам понравится…» Нет, ему не нравились разрезанные лягушки.
– …Сюда, сюда! Заходите, прошу. Прямо к столу, без всяких церемоний, мы здесь, в провинции, люди простые.
Ричард Грай поспешил взять в руки газету. Поднять повыше… Немного правее… Комиссаром Прюдомом он уже успел налюбоваться, остальных же сперва лучше послушать.
– К столу! К столу, пожалуйста!.. Так вот, мадам, убедительно прошу перевести слово в слово. Администрация Французской Африки и полиция Эль-Джадиры в моем лице пунктуально и точно соблюдают все подписанные соглашения. Да, да! Ни о каком саботаже и тем более укрывательстве не может быть и речи!..
Бывший штабс-капитан невольно улыбнулся. Друг Даниэль как всегда убедителен, с непривычки и поверить можно. Женщина, стало быть, переводчик…
– Он все о том же, товарищ майор. Юлит! Спросите его прямо в лоб, понаблюдаем.
Пальцы, сжимавшие газету, дрогнули. Русский переводчик! И, кажется, не просто переводчик. И даже не просто переводчица.
– Садиться не будем, капитан. О-о-от… Переведите ему…
Военный и дама… С дамой все ясно, осталось послушать военного. Ричард Грай с трудом удержался, чтобы не разжать пальцы, сжимавшие старую бумагу. И так понятно: стол, как положено, Т-образный, гости стоят у нижней черточки слева, всего в нескольких шагах.
– Господин начальник полиции! Как сказал великий вождь советского народа, верховный главнокомандующий Красной армии товарищ Сталин, советский народ не ставит перед собой задачу уничтожения Германии, но преследует цель ликвидации фашистского государства, о-о-от… И его вдохновителей, уничтожения гитлеровской армии, разрушения ненавистного «нового порядка» в Европе и… О-о-от… И наказания его создателей…
Ричард Грай отхлебнул кофе, не чувствуя вкуса. В смысл слов он пока не вдумывался, слушал голос. Красивый баритон, низкий, почти артистический, хоть в дикторы бери. «О-о-от» – отдышка, значит, что-то с легкими. Сложить все вместе – интеллигент из «бывших», возрастом за пятьдесят, полный, лицо наверняка красное, отвислые щеки.
– …Советское правительство считает своим долгом довести до сведения всего цивилизованного человечества… О-о-от… Всех честных людей во всем мире сведения о чудовищных преступлениях, о-о-от… Совершенных гитлеровской армией и ее пособниками – и потребовать наказания виновных. Компетентные органы уже начали сбор доказательств и… О-о-от… И непосредственный поиск скрывающихся от правосудия гитлеровцев, а также их сообщников из числа предателей и фашистских наймитов…
Похоже, «баритон» заучил речь наизусть. Ничего интересного, разве что полузабытый украинизм «наймит», столь популярный у советских пропагандистов. Бывший штабс-капитан прикинул, как дама в капитанском чине переведет «наймита» на язык Вольтера. «Mercenaire»?
– …Mercenaires vils et méprisables [31]31
Мерзкие и подлые наемники (франц.).
[Закрыть], – твердо выговорила женщина практически без акцента.
– …На территории Французской Африки, в Алжире и Марокко, в настоящее время скрывается ряд лиц, о-о-от… Совершивших преступления на территории СССР. Наша комиссия осуществляет поиск этих предателей. Их выдача правительством Франции предусмотрена соответствующими соглашениями. О-о-от… Наиболее опасным среди разыскиваемых нами нацистских пособников является враг трудового народа, о-о-от… Белоэмигрант и фашистский агент Гравицкий Родион Андреевич, выдающий себя за гражданина Турецкой республики, о-о-от… Ричарда Грая…
– …Feignant d'être un citoyen de la République Turque…
Он не выдержал и опустил газету.
– …Летом и осенью 1941 года Гравицкий, о-о-от… Действуя в составе диверсионного подразделения немецко-фашистской армии, активно участвовал в уничтожении бойцов и командиров РККА, в ведении разведки, о-о-от… А также в уничтожении мирных жителей…
– …La destruction de civils innocents…
Женщина была в цивильном – американский плащ с поясом, модный серый берет, темная сумка на плече. Такой она и представлялась, не хватало лишь легкого запаха дорогих духов. «Баритон» же удивил: не старше тридцати, плечистый, костлявый – и бледный, словно рыбье брюхо. Шинель дорогого сукна, желтые ремни, командирская сумка коричневой кожи. Лицом красив, приметные темные брови, красная полоса шрама на щеке.
– …С особой жестокостью уничтожались, о-о-от… партийные и комсомольские работники, а также сотрудники органов безопасности, члены их семей и родственники. О-о-от… По имеющимся данным, только лично Гравицким убито не менее двадцати человек, в том числе семья начальника, о-о-от… Начальника Управления НКГБ по Белостокской области…
Дальше он не слушал – смотрел. Слова обезличились, начали исчезать, превращаясь в легкие дождевые капли. Тук-тук -тук… Кап-кап… А вот смотреть было интересно. Комиссар Прюдом, вовремя спрятав улыбку, каменным монументом возвышался над столом. Лицо – суровая маска, брюшко втянуто, бронзовая медаль светится геройским огнем. Подкачал лишь взгляд из-под слегка насупленных бровей, по-прежнему веселый, с легкой хитрецой. Таким Даниэль был всегда, даже когда смотрел на труп своего шефа, лежавший тут же, возле стола. Лицо белое, как мел, губы закушены до крови, а вот глаза…
– …Гравицкий, являясь активным функционером так называемой «Лиги Обера», преступной террористической организации белой эмиграции, регулярно, о-о-от… Регулярно предоставлял немецко-фашистской разведке сведения о советском подполье, о местонахождении партизанских отрядов, о радиосвязи, о-о-от… нелегальных групп. Пользуясь предоставленными Гравицким данными, немецко-фашистская контрразведка сумела зимой 1941 года осуществить массовые аресты…
– …Procéder à des arrestations de masse…
…Тук-тук-тук… Кап…
Женщина переводила, почти не напрягаясь и не подыскивая слова. На грубо слепленном лице – выражение легкой брезгливости, губы без всякого следа помады двигались резко, глаза смотрели прямо на стоявшего перед ней комиссара. Пальцы же были неспокойны, словно живя своей отдельной жизнью – скользили по столешнице, без всякой нужды трогали сумку. Вероятно, заметив это, переводчица поспешила исправиться. Левая ладонь сжалась в кулак, правая легла на стол…
…Тук-тук-тук… Кап-кап…
«Баритон» же… «Баритон», кажется, слышал только себя. Он даже не пытался делать паузы между фразами, и женщине уже дважды пришлось касаться его локтя. Говорить майору было не слишком удобно, «о-о-от» перебивало речь все чаще, «баритон» спешил, недвижное лицо становилось все более бледным, неживым…
…Тук-тук-тук… Кап…
– …Стремясь избежать ответственности, о-о-от… и скрыться от карающей длани советского правосудия, Гравицкий в августе 1944 года попытался имитировать собственную гибель, сам же, о-о-от… Сам же скрытно перебрался на территорию Французской, о-о-от… Французской Северной Африки, где и скрывается по сей день. Советские компетентные органы получили достоверную информацию, что в этом ему активно помогают фашистские элементы из числа местной французской администрации. О-о-от… В связи с этим советское правительство решительно, о-о-от… Решительно требует…
– …Demande avec insistance…
Тот, кто был когда-то Родионом Гравицким, без особых чувств прикинул, стоит ли обижаться на друга Даниэля, умудрившегося если не поставить его к расстрельной стенке, то уж точно посадить. Рассудил – не стоит. Положение, в котором оказался комиссар полиции, и впрямь хуже губернаторского. Из Касабланки приезжают по грешную душу фашистского наймита Ричарда Грая, который днем раньше, совершенно не скрываясь, появляется в городе.
…Обижаться не стоило, но пожалеть о собственной недальновидности было можно. Уезжая в августе 1943-го, следовало оставить в Эль-Джадире не живого, хоть и перепуганного, друга, а светлую память о нем. Даниэль Прюдом в виде портрета с черным крепом в уголке вел бы себя куда более смирно.
Тук-тук-тук… Кап-кап…
Бывший штабс-капитан подивился собственной кровожадности. «Астра» была при нем, надежно спрятанная под пиджаком. Чихавшие от пыли «ажаны» не только не озаботились личным обыском, но даже не спросили об оружии. Теперь Ричард Грай, сидя у стенки с пожелтевшей газетой под носом, мог позволить себе предаться фантазиям, самую малость, чуть-чуть. Скажем, о том, что стрелять следует сразу, даже не вставая, первой пулей валить женщину, как самую опасную, причем насмерть, в голову. «Баритона» пощадить, прострелить колено и руку, чтобы не пытался хвататься за пистолет. Значит, еще две пули… Что успеет друг Даниэль за эти секунды? Да ничего, даже выражение лица сменить. Разве что рот откроет.
Стрелять он, конечно же, не стал. Усмехнулся, одним глотком допил холодный кофе и только тогда сообразил, что в кабинете стало тихо. Слова-капли уже не падали, гости не стояли столбами, а переглядывались, комиссар же…
– …И все-таки прошу садиться. Прошу! Да-да! Мадам, умоляю, уговорите своего решительного спутника. Разговаривать стоя крайне непродуктивно. Прошу, прошу!..
Переглянулись, отодвинули стулья.
Сели.
– Дамы и господа! Я с огромным, подчеркиваю, огромным вниманием выслушал все вами сказанное. Да! И полностью с вами согласен. Нацистских преступников ждет скорое и беспощадное возмездие…
Ричард Грай невольно залюбовался другом-приятелем. Уже и улыбка на месте, и румянец на щеках, и в глазах огонь. Если не дракон, так уж точно дракончик.
– …И прежде всего, опять-таки полностью с вами согласен, мы обязаны найти и арестовать преступника. Да, найти! Да, арестовать!..
Дракончик был грозен, но странно весел, и бывший штабс-капитан тут же устыдился собственных мыслей. В августе 1943 года его друг был просто обречен на жизнь. Слишком умен – и слишком эту жизнь любит.
– Итак, Ричард Грай, тот самый Ричард Грай, который проживал во вверенной мне ныне Эль-Джадире… Дай бог памяти… С 1935 года наездами, а с лета 1940-го – постоянно. Да, вы знаете, был такой. Совершенно верно…
Усики дернулись. Прюдом, не удержавшись, бросил быстрый взгляд в сторону того, кто сидел за столиком, моргнул.
– Кстати! Совсем недавно я его вспоминал. Да-да! И знаете по какому поводу, дамы и господа? Вот… Где-то здесь…
Брюшко втянулось. Пальцы вцепились в ящик стола, отодвинули…
– Да-да, именно это.
…Черная кожаная папка. Пожелтевшая газета. И листок машинописи, тоже успевший слегка пожелтеть.
Гости вновь переглянулись, но больше ничего не успели. С невиданной резвостью дракончик, сорвавшись с места, подскочил, положил газету на стол.
Легкий шелест страниц.
– «Известия»? – в голосе «баритона» сквозило изумление.
– «Известия», 21 февраля 1943 года, – равнодушно констатировала женщина. – Как это понимать, господин комиссар?
Прюдом выпрямился, двинул брюшком:
– Нечего понимать, мадам, все сказано прямо. У меня на столе лежит заверенная копия из посольства, но вам, конечно же, интереснее оригинал. Там подчеркнуто, прочтите.
На этот раз перевода не последовало. «Баритон» дернулся, но женщина уже нашла нужное. Скользнула глазами по тексту, резко выдохнула:
– «Французское Марокко, город Эль-Джадира, гражданину Турецкой республики господину Ричарду Граю и гражданину Французской республики господину Даниэлю Прюдому…»
Комиссар нахмурился, посуровел взглядом.
– «Примите мой привет и благодарность Красной Армии, господа, за вашу заботу о бронетанковых силах Красной Армии. Согласно вашей просьбе, танки, построенные на присланные вами средства, будут названы «Касабланка» и…»
Женщина сделала паузу, взглянула недоуменно:
«…и «Патриот Даниэль Прюдом». Желаю вам успехов в нашей совместной борьбе с фашизмом. И. Сталин».
– Да! – вскричал патриот Прюдом, едва дослушав. – Да! Да, да!.. Господин майор! Мадам! Это подписал сам маршал Сталин. Кстати, чуть выше напечатано наше с господином Граем письмо, которое мы написали этому поистине великому руководителю и полководцу. Да! Прочитайте, прочитайте! Там все сказано, я, человек скромный, не буду лишний раз повторять.
На этот раз друг Даниэль позволил себе не моргнуть, а подмигнуть, причем точно по адресу, благо гости увлеклись чтением. Бывший штабс-капитан лишь покачал головой. Мсье комиссар прав: скромность, конечно же, украшает человека. В черновике письма Сталину танки предполагалась назвать «Касабланка» и «Эль-Джадира», но в последний момент Прюдом заявил, что нуждается в моральной поддержке, кругом – одни враги, и лишнее напоминание о его скромном вкладе в антифашистскую борьбу было бы очень кстати. Заканючил, принялся просить, заглядывать в глаза, сопеть. Ричард Грай засмеялся и махнул рукой. Пусть будет «Патриот»!
Между тем «баритон» явно не желал сдаваться. Встал, ударил злым взглядом.
– Господин комиссар! Налицо страшная провокация! Эта газета, о-о-от… не имеет и не может иметь отношения к фашистскому, о-о-от… Фашистскому преступнику Граю, виновному в бесчисленных преступлениях, о-о-от… Эта газета… Это священное, о-о-от… священное имя…
Схватился за грудь, открыл рот, пытаясь поймать непослушный воздух.
– Господин комиссар! Следует уточнить, о каком именно человеке идет речь, – равнодушно перевела женщина. Теперь она тоже смотрела на того, кто сидел за столиком. Взгляды встретились, и бывший штабс-капитан слегка наклонил голову.
– Уточнить? – подхватил Прюдом. – Но господин майор употребил какое-то иное слово. Мне даже показалось, что это слово…
Женщина поморщилась:
– Вам показалось, господин комиссар. Мой спутник, к сожалению, не совсем здоров, месяц как из госпиталя. Между прочим, майор воевал с 1941 года, был дважды ранен, фашисты уничтожили его семью…
Она говорила это, конечно же, не комиссару. Тот понял, взглянул выразительно, но предпочел промолчать. Вернулся к столу, вновь открыл черную папку.
– Переведите господину майору, мадам. Здесь собраны все документы. Ричард Грай – это действительно Родион Гравицкий. Но он не мог совершать преступления в России, поскольку в 1941-м году проживал здесь, в Эль-Джадире. Да-да! Если и уезжал, то всего лишь на несколько дней, у полиции на этот счет имеются самые точные сведения… Вот, кстати, копия документа о присвоении ему звания капитана французской армии, подписал сам генерал де Голль. Да! Его же указ о награждении господина Грая медалью Сопротивления… А вот документы о том, чем господин Грай… Э-э-э… Рискну уточнить: мы вместе с господином Граем занимались в эти годы. Убедительно прошу ознакомиться.
Папка щедро поделилась содержимым со столешницей. Газетные вырезки, документы на бланках и без, фотографии, конверты разного размера. Теперь настала очередь моргать бывшему штабс-капитану. Комиссар перехватил его взгляд и самодовольно ухмыльнулся.
