Текст книги "Кошки-мышки с мафией"

Автор книги: Андрей Трушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Из служебного рапорта
оперуполномоченного уголовного
розыска старшего лейтенанта
милиции Соловьева Б. Ф,

…гражданин Косопузов, который выбрался из складского помещения фирмы «Банзай» через окно, попытался избежать встречи с органами правопорядка путем побега на автомашине «Jeep Cherokee». В результате мер, предпринятых оперативной группой, гражданин Косопузов был задержан и препровожден в отделение милиции для допроса.

Во время личного досмотра гражданин Косопузов сопротивления не оказывал, несмотря на наличие у него в кармане пистолета системы «вальтер» и радиотелефона фирмы «Панасоник». Однако позже задержанный прямо заявил оперативной группе в составе старшего лейтенанта милиции Соловьева Б. Ф., что его, во избежание крупных неприятностей со стороны некой могущественной преступной группировки, необходимо отпустить. Гражданин Косопузов был предупрежден о том, что, пытаясь угрожать органам правопорядка, он усугубляет свое «и без того незавидное положение.

После первичного сличения дактилоскопических отпечатков рецидивиста Моченого, находящегося во всероссийском розыске, и задержанного гражданина Косопузова выявилась их идентичность.

На вопрос о том, как он оказался в складском помещении фирмы „Банзай“, гражданин Косопузов заявил, что, обнаружив потерю зажигалки, заехал туда прикурить. На вопрос, почему гражданин, Косопузов приехал из города „за огоньком“ на окраину, тот ответил, что любит бывать на природе.

Учитывая нежелание гражданина Косопузова сотрудничать с органами правопорядка, он был препровожден до утра в камеру предварительного заключения.

Из рассказа Коли Затевахина

Вернулись мы домой грязные, как два траншеекопателя в осеннюю пору. Маманя, конечно, устроила нам головомойку: что мы шляемся где попало, а по радио передали, что в северном микрорайоне убили старушку; и что если мы хотим, чтобы она, то есть маманя, раньше времени слегла в могилу, то мы можем продолжать в том же духе, но вот придет с ночной смены отец, и он с нами поговорит серьезно, потому что сил ее возиться с нами – охламонами, балбесами и лоботрясами – больше нет; и если мы не хотим браться за ум то нам же будет хуже, потому что слезем мы с родительской шеи и тогда узнаем, почем фунт лиха, ведь она, то есть маманя, начала работать в четырнадцать (в ранних версиях – с шестнадцати, пятнадцати) лет; и если у нас осталась хоть капля совести, то…

Говорить в таком духе маманя могла долго и, как заметила бы наша Вермишель, образно. В этом случае лучше всего было молча стоять и ни в коем случае не пререкаться. Потому что на каждое слово, выпаленное в оправдание, или даже на простое междометие начиналась такая бомбардировка, такая мораль, что хотелось провалиться куда угодно, хоть на контрольную по алгебре, только бы не чувствовать себя неблагодарной свиньей, рвущей родительское сердце на мелкие части.

Понимая все это, мы с Толькой стояли тихие, как два креста на сельском кладбище, и сосредоточенно молчали.

Во-первых, потому что мы, конечно, были виноваты – пропадали чуть не до полуночи и даже не предупредили где. А во-вторых, попробовали бы мы оправдаться и рассказать о том, как мы с дядей Борей ловили Моченого, от нашего дяди Бори осталось бы мокрое место, несмотря на то, что он мастер спорта по самбо.

Вот так вот мы стояли и сопели, а грязь с наших ботинок медленно стекала на половик в прихожей, и мы с ужасом думали, что маманя сейчас это заметит и в воспитательных целях заставит нас мыть полы.

Но, к нашему счастью, что-то захрюкал телек, и маманя, бросив на нас последний испепеляющий взгляд, убежала смотреть сериал.

Мы с Толькой проскользнули на кухню, порубали холодные, с белой каемочкой застывшего жира, котлеты, проглотили по чашке яблочного компота и отправились к себе в комнату – спать.

Когда я уже стягивал брюки, то выронил на пол упаковочку "Стиноролла" достал одну жвачку, кинул ее в рот … заорал от боли, потому как чуть не ломал об нее зуб.

Из рассказа Толи Затевахина

Когда я уже стягивал брюки, то выронил на пол упаковочку «Стиноролла». Я достал одну жвачку, кинул ее в рот и… заорал от боли, потому как чуть не сломал об нее зуб.

Я, значит, выплюнул подушечку жвачки на ладонь и хотел было ее выбросить, но тут заметил одну странную вещь. На "Стиноролле" не осталось и следа от моих зубов! А тяпнул я жвачку будь здоров – со всего размаха челюстей!

Тут Колька тоже взял "стин" попробовать. Покатал его, значит, во рту и тоже выплюнул:

– Это не жвачка вовсе…

Я на кровать сел:

– Ежу понятно, что не жвачка. Но что тогда?

Колька испуганно на меня моргалки выкатил:

– Слушай, неужели наркотик?

Но мне это было сомнительно:

– Что же это за наркотик такой? Кокаин – он порошковый, опиум – в катышках, сам небось у Конан Дойля читал. Морфий, значит, в ампулах. Амфетамин – в таблетках. А это – черт знает что.

Мы, значит, повертели эту жвачку в руках, но никаких стыков на ней, как на пилюле, не обнаружили.

Колька головой качает:

– Нет, это не капсула.

Потом он потряс ее над ухом и сконстатировал:

– И внутри вроде ничего нет. Она просто цельнолитая, вроде как пластмассовая.

Вот так, как два дурака, значит, в трусах, стоим мы посреди комнаты и то надкусить, то размять в руках этот "Стиноролл" пытаемся.

Наконец Колька предложил:

– А давай-ка попробуем его разбить…

Я слетал в папанину кладовку, выкатил оттуда пудовую гирю и молоток. Колька положил, значит, "стин" на гирю, а я молотком как шарахнул! Он как заорет! У меня чуть все барабанные перепонки не вылетели!

– Ты же мне, – вопит, – по пальцам заехал, смотри куда бьешь, придурок!

Из-за этого досадного промаха активизировалась маманя. "Немедленно спать, – кричит, – а то все отцу расскажу!" Но от телека не оторвалась, за что, конечно, создателям мексиканских сериалов большое спасибо.

Стали мы, значит, экспериментировать дальше. И выяснили удивительную вещь! Разбить молотком этот "Стино-ролл" было нельзя! В этом мы, значит, убедились, когда соседи снизу от нашего громыхания молотком по гире стали швабрами в потолок стучать.

Сон с нас как рукой сняло. И тут я предлагаю:

– Слушай, а давай ее подпалить попробуем…

Из рассказа Коли Затевахина

Сон с нас как рукой сняло. И тут я предлагаю: слушай, а давай ее подпалить попробуем, а?

Мы на цыпочках прошли на кухню, зажгли газовую конфорку и стали "Стиноролл" на медленном огне поджаривать. Но, сколько мы ни старались, жвачка только коптилась, но не размягчалась, не пузырилась и даже не дымилась!

Толька изумляется:

– Слушай, это точно не жвачка! Любая жвачка, даже старая, давно бы уже оплавилась!

Поскольку спалить этот "Стиноролл" у нас не получилось, мы решили попробовать его реакцию на воду. Но, памятуя о печальной судьбе той жвачки, которой мы засорили канализационную трубу, вначале мы налили воду в трехлитровую банку, а потом кинули туда закопченный прямоугольничек "Стиноролла". "Жвачка" булькнула, ушла под воду, но тут же, как пробка, выскочила и стала покачиваться на поверхности, легонько ударяя о горлышко банки.

Тут мы в натуре обалдели. Кому это, интересно, понадобилось такую "жвачку" расфасовывать в упаковки "Стиноролла"? И что это?

Целый час, наверное, мы сидели у себя в комнате и проводили опыты. Даже алмазным стеклорезом пытались эту "жвачку" распилить. Но алмаз не оставил на ней даже царапины!

– Фантастика какая-то, – пробурчал Толька, – не может этого быть.

Тут у мамани в комнате щелкнул тумблер телевизора, и нам пришлось в спешном порядке гасить свет, бросаться в постель и изображать глубокоспящих людей с чистой совестью.

Только я успел шепнуть: "Завтра надо бы эту "жвачку" Мензурке показать", как дверь нашей комнаты отворилась и в нее вошла наша маманя. Она поправила на нас с Толькой одеяла, поцеловала и, глубоко вздохнув, ушла.

Все-таки хорошая она у нас, маманя.

Из рассказа Толи Затевахина

Только я, значит, успел подумать: «Завтра надо бы эту „жвачку“ нашему химику показать», как дверь нашей комнаты отворилась и в нее вошла наша маманя. Она поправила на нас с Толь-кой одеяла, поцеловала и, глубоко вздохнув, ушла…

Наутро мы еле поднялись.

Папаня еще спал после ночной смены, и потому экзекуция и выволочка от родителя откладывались на неопределенный срок.

Нас, кстати, с Колькой часто спасало, что мы с папаней живем в противофазах: он на работу – мы спать, он с работы – мы в школу. Поэтому получалось, что когда нас хотели проработать как следует на домашнем родительском собрании, то до этого проходило немало времени и сам проступок, бывало, забывался раньше, чем суд назначал кару.

В общем, радуясь этому обстоятельству, мы с Колькой проглотили по паре яиц всмятку и рванули в школу. Как всегда, мы, значит, опаздывали и потому неслись, словно угорелые негры.

Тут Колька вдруг вспомнил, что мы ключи от квартиры дома забыли.

– Черт с ними, – плюнул я, – а то возвратимся и папане под горячую руку попадем…

Если бы я знал, что наша забывчивость впоследствии убережет нас от многих неприятностей, а может быть, даже и сохранит жизнь!

Но тогда мы еще, конечно, об этом не догадывались.

По закону подлости первым уроком у нас была литература с Вермишелью во главе.

В дверь класса мы протиснулись, будто побитые молью и жизнью дворняги.

Я, значит, объясняюсь сразу с порога:

– Вера Михайловна, можно? Будильник, гад, не зазвонил вовремя!

Сам говорю и думаю: "Блин, а чего это я леплю?!"

А Костька Деревянкин с первой парты мне уже шепчет:

– Будешь гад, пока не передашь другому!

Это у нас игра такая, значит, в школе есть: если кто-нибудь этим самым словом обзовется, то будет им, пока не услышит, как другой человек таким макаром выругается. Тогда нужно быстро ему сказать (желательно при свидетелях): "Будешь гад, пока не передашь Другому!" – и тогда вроде как с тебя порча сходит. А до тех пор, значит, ты все цифры имеешь право говорить только с точкой. Ну там, допустим, если хочешь сказать, что вчера московский "Спартак" разбил киевское "Динамо" со счетом "два – ноль", то надо произносить это так: "Два, точка – ноль, точка".

Детство, конечно. Тут, значит, преступники со всех сторон наш замечательный Электрочугунск одолевают, а мы все в точки играем! Но делать нечего: не будешь наши школьные законы исполнять – объявят тебе бойкот, и тогда даже родной брат не даст списать тебе на контрольной!

Расстроенный этим обстоятельством, я уже хотел на свое место сесть, как Вермишель, сделав такую эффектную паузу, объявляет:

– А к доске у нас сегодня пойдет обманутый будильником Анатолий Затевахин!

"Тьфу ты, – думаю, – все прям один к одному сошлось!"

Но к доске плетусь, делать нечего. Однако тут хоть на целых пятнадцать минут этот скорбный путь растягивай – все равно до конца урока далеко.

Вермишель, значит, это понимает и меня вроде бы и не торопит, только свои замечаньица отпускает:

Ну что, Затевахин, ты уже выспался? Осторожно на стульчик опирайся, не сломай. Ну-с, Затевахин, так в каком году родился великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин?

Великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин, – начинаю мямлить я, а сам настраиваю свои локаторы на Кольку, – великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин родился…

Этр мы уже слышали, – язвит Вермишель. – В том, что он родился, я не сомневаюсь. Что дальше-то? В каком году это было?

Тыща семьсот девяносто девятый! – доносится до меня с задней парты. – Тыща семьсот…

– Великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин, – уже уверенно выпаливаю я и тут, значит, вспоминаю,

что цифры-то без "точки" мне говорить нельзя! – Великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин, – споты

каюсь я, – родился… Вера Михайловна, а можно я эти цифры на доске напишу?

– Зачем на доске? – поднимает брови Вермишель. – У нас же тут не урок математики, верно, Затевахин? Так в каком году родился великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин?

Я, скрипя зубами, значит, выдаю:

– Великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин родился в тыща, точка, девятьсот, точка, семьдесят, точка, седьмом, точка, году, точка.-у

Вермишель от этой фразочки чуть со стула не упала.

– Садись, – говорит, – два. И точка!

В общем, настроение она мне, значит, капитально испортила. Я, когда звонок прозвенел, даже про нашу "жвачку" забыл. Все думал, что теперь с моей парой делать…

Из рассказа Коли Затевахина

Как только прозвенел звонок, мы подхватили свои портфели и побежали в кабинет химии – к Сергею Антоновичу Подбельскому, по прозвищу Мензурка.

Сергей Антонович был мужик нормальный – колы за поведение никогда в журнал не лепил, а если кому-то что-то в его предмете было непонятно, оставался после уроков и про свои щелочи и кислоты мог объяснять до посинения. Кличку же свою он заработал потому, что свято верил в то, что ученики должны помогать ему в подготовке опытов, и потому частенько заставлял нас полоскать под краном свою химическую посуду, за что его в конце концов и прозвали Мензуркой.

Когда мы ворвались в кабинет, Сергей Антонович сидел за столом и заполнял классный журнал. У него было "окно" – то есть следующего урока не было, а потому он мог спокойно нас выслушать.

– Вот, – сказал я, вынимая из кармана подушечку "стина". – Как вы думаете, Сергей Антонович, что это?

Из дневника учителя химии Сергея Антоновича Подбельского

Вторник, 15 апреля.

Сегодня после первого урока ко мне в класс вошли два ученика нашей школы – Коля и Толя Затевахины. Ребята показали мне какое-то вещество белого цвета, уверяя, что оно обладает уникальными свойствами. Поначалу я подумал, что они хотят завести со мной дружескую беседу, чтобы попытаться пересдать свои тройки. Однако дело оказалось много серьезней, чем я предполагал.

Первичный осмотр вещества позволил предположить, что оно состоит из пищевых веществ с добавлением эмульгаторов. Вначале я подумал, что оно скорее представляет из себя обычное высокомолекулярное соединение, внешним видом напоминающее пластмассу. Опыт на механическую сопротивляемость показал, что вещество не поддается сжатию и растяжению. После попытки нарушить его целостность (пропилить в веществе желоб), с целью выявления различий его внешних и внутренних составляющих, выяснилась его необычайная резистентность к деформации! Более того, под микроскопом на поверхности вещества не было заметно и следа от механических повреждений!

Следующим любопытным наблюдением стало для меня то, что вещество не вступало в реакцию ни с одной кислотой. На него не действовала даже царская водка.

Термический анализ не дал никаких результатов, кроме осаждения продуктов сгорания газа на поверхности вещества.

Крайне заинтригованный, я пообещал ребятам созвониться со своим знакомым, который работает в нашем городе на закрытом предприятии в хорошо оборудованной лаборатории, поскольку в школьном классе возможно было произвести только самые примитивные анализы.

Да! Когда я спросил ребят, откуда они взяли это вещество, они ответили, что нашли на улице. По-моему, врут.

Из рассказа Толи Затевахина

Как мы, значит, от Мензурки выкатились, так я прямо в коридоре на пол и сел. Вот это да! Что же это за штуку мы из «Банзая» увели?

Колика предлагает:

– Надо дяде Боре позвонить.

Я только головой мотнул:

– Нет, рано еще. Вот к Мензуркиному другану сходим, узнаем, что это за штука, тогда… А чего сейчас волну гнать, – может, эта "жвачка" еще ни чего из себя и не представляет.

В общем через пень колоду досидели мы с грехом пополам до конца уроков. Правда, на последнем – физре – мне повезло. Когда мы в баскет шарились, Костька Деревянкин два раза штрафной бросок промазал и, разозлившись, значит, брякнул:

– Вот гадство!

Ну я, конечно, тут же его и припечатал:

– Будешь гад, пока не передашь другому! – Да так громко, что наш физрук чуть свисток не проглотил.

Тогда я, значит, еще не догадывался, что с этого момента началась для нас полоса сумасшедшего везения. Хотя поначалу мне так вовсе не казалось..

Из рассказа Коли Затевахина

После школы мы побрели домой. Вначале мы хотели пройти мимо дома, где Жанка Синицына живет. Мы с Толь-кой раньше часто по этой улице ходили – ее надеялись встретить, что ли?

Дело было в том, что мы с Толькой вместе по ней сохли. Училась она в параллельном классе и нравилась нам гораздо больше, чем все другие девчонки нашего города, вместе взятые.

Вообще-то мы с Толькой не любители насчет любви трепаться. Может быть, оттого и произошла та печальная история?

Короче, сохли мы поначалу по ней отдельно. Толька ничего мне не говорил, а я, соответственно, свои дела при себе держал. Но один раз я случайно увидал листок, на котором Толька в задумчивости написал ее имя. Ну тут комиссаром Мегрэ не надо быть, чтобы сшурупить, что к чему. Я, конечно, огорчился страшно. Ведь я Жанку тоже любил, да еще как! Но не будешь же родному брату дорогу переходить. В общем, думал я думал и решил уйти со сцены по-английски, не прощаясь.

Гораздо позже выяснилось, что Толька, тоже совершенно случайно, узнал о том, что я к Жанке неровно дышу. И решил уступить путь к ее сердцу мне! Так мы друг другу ее уступали, уступали, на дискотеках на медленный танец не приглашали, провожать домой не вызывались, пока не появился третий – Жорка Бугай из одиннадцатого класса – и не увел Жанку у нас, придурков, прямо из-под носа!

В общем, переглянулись мы, хмыкнули и прямиком пошли домой, чтобы душевные раны не бередить. А дома нас ждал такой облом! На двери квартиры, колыхаемая сквозняком, висела записка от мамани: "Мальчики! Мы с папой уехали приводить в порядок дачу. Вернемся послезавтра. Еда на плите и в холодильнике. Не забывайте выключать свет в туалете!"

Содрали мы эту записку, прочитали, и оба тут же вспомнили, что ключи от квартиры-то мы утром взять забыли! Что теперь делать – не пилить же пять часов на электричке в нашу деревню?!

Из рассказа Толи Затевахина

Как, значит, мы поняли, что остались без ночлега, то стали соображать, что теперь дальше делать-то. Вначале хотели было в квартиру на нашем же этаже позвонить – попроситься переночевать. Но потом вспомнили, как однажды привязали веревку к дверным ручкам наших соседей и потом чуть не целый час помирали со смеху, как они свои двери – каждый на себя – тянули, чтоб открыть. Тогда нам, значит, весело было. А потом, кроме того, что дома влетело, еще и с соседями отношения испортились.

Ох, зря мы это сделали, с веревкой-то.

В несколько офигевшем настроении мы выпали из подъезда.

Тут я предложил:

– Может, к Костику Деревянкину пойдем?

Колька зубом цыкает:

– Ну, если ты думаешь, что он тебе спасибо скажет за то, что ты его на физре подставил…

Да-а, в такие минуты понимаешь, что людей надо любить.

Вот в какой ситуации мы оказались – хоть на чердаке ночуй! Но и этот вариант отпадал, потому что чердаки в нашем городе стали запирать, как только у нас появились столичные бомжи.

Минут пятнадцать мы вышагивали по лужам, пока Колька, значит, вдруг не завопил:

– Дядя Боря!

Я оборачиваюсь:

– Где дядя Боря?

Он поправляется:

– Да нет его! То есть, тьфу ты, он, наверное, дома. У него же сегодня вроде отгул намечался!

Я Кольку по плечу хлопаю:

– Ну ты молоток!

После этого мы сразу повеселели. Во-первых, потому что мы у дяди Бори любили в гостях сидеть, что, увы, случалось редко. А во-вторых, нанести сегодня дядьке визит мы имели полное право – ключей-то от своей квартиры у нас не было! Тут маманя хочешь не хочешь нас даже похвалит за сообразительность. В-третьих, завтра можно было прогулять пару уроков, а то и вовсе не ходить в школу: мол, родители уехали на дачу, ключей не оставили, заниматься было негде, домашние задания писать.

Ободренные такой перспективкой, мы двинулись к дому дяди Бори. И уже предвкушали, как будем сидеть на теплой кухне и пить крепкий чай с мятой. А потом донимать дядю Борю расспросами про уголовный розыск. И спать ляжем за полночь, уютно устроившись на полу. Размечтались короче, губу раскатали. И зря. Потому что дяди Бори дома не оказалось!

Мы с Колькой от такой невезухи аж взревели! Да что ж это такое! Опять, что ли, через весь город тащиться – к дяде Боре в отделение?!

Но голова у меня в тот день, значит, работала на все сто. Потому что я вспомнил, где дядя Боря прячет ключи от квартиры…

Из рассказа Коли Затевахина

Голова у меня в тот день работала на все сто. Потому что я вспомнил, что дядя Боря прячет запасные ключи от квартиры в щитке, где стоит электросчетчик.

Дядя Боря считал, что домушники на его квартиру не позарятся. Ну это, конечно, не без основания он так думал. Надо быть полным идиотом, чтобы грабить квартиру оперуполномоченного уголовного розыска. Поэтому, зная свою рассеянность в бытовых делах, запасной ключ он хранил в коридоре. Вообще-то это мудро: потеряй он ключ – пришлось бы дверь ломать. А так, на всякий пожарный, ключ есть. Правда жаль, не все граждане могут такой полезной подстраховкой пользоваться – всем в угро места не хватит…

Вспомнив все это, мы бросились к электрощитку. Но и тут нас ждал полный абзац. Потому что бдительные соседи повесили на стальные дверки замок (у нас в городе недавно пошло поветрие /– воровать электросчетчики из коридоров). Ну это было уж слишком! Я со всей силы дернул замок, но он хоть и был небольшой – такие обычно для почтовых ящиков покупают, – но открываться явно не собирался.

Толька нахмурился:

У тебя шпилька есть?

Ты что, спятил? Откуда у меня шпилька, я ж не девчонка! И на кой она тебе?

Но Толька, хитрюга, никогда не признается в том, что задумал. Пошел он на улицу, разыскал там какой-то гвоздик и стал им в замке ковыряться.

Я ему советую:

– Брось, все равно не откроешь. Это уметь надо!

Но он упорный, что-то бормочет и гвоздиком в замке скребет. И вдруг язычок замка щелкнул, и его скоба отскочила! Вот уж не ожидал от своего братца таких бандитских способностей!

А Толька с эдаким чувством глубокого удовлетворения заявляет:

– Ключи, замки – это все, Колька, для честных людей!

И тут я вспомнил, где Толька мог этому научиться. Один раз мы с ним посеяли ключик от замка на цепи нашего велосипеда (ну, замок мы вешали, чтобы у магазина велик не увели). А дядя Боря нам в две секунды его открыл. Значит, Толька тогда подглядел, как там дядя Боря шуровал. Ну Толька жук, ну ловчила!

В общем, дверки щитка мы отворили и нашли там ключик. Вмиг мы обратно защелкнули замочек и через две секунды были уже в дяди Бориной квартире. Мы искренне надеялись, что дядя Боря на нас не обидится. Тем более что он сам нас все время приглашал.

Первым делом мы, конечно же, обследовали холодильник – поскольку были голодные, как стая диетических кроликов. Однако у дяди Бори – это тебе не дома. Тут котлет на сковородочке никто не держал.

Дело было в том, что наш дядя Боря еще ни разу не женился, а потому, по холостяцкой привычке, особого хозяйства не заводил, а питался в столовках и кафе. Тем более что, учитывая его место работы, кормили там по высшему разряду-

После того как мы обшарили холодильник, весь наш улов состоял из четырех яиц, старого ошметка колбасы и булки, при взгляде на которую вспоминался каменный век периода мезозоя.

В общем, совместными усилиями мы забабахали яичницу с колбасой, Толька принес из комнаты замусоленный томик Конан Дойля, и мы принялись с увлечением его читать, не забывая метать в рот куски яичницы и запивать ее крепким чаем с мятой.

Скинув посуду в раковину, мы перебрались на диван, потом за стол и совсем не заметили, как стемнело.

Дяди Бори тем временем все не было.

Детектив читать мы закончили, а за следующую книжку приниматься было неохота. Мы сидели за столом и от нечего делать стали перебирать дяди Бори-ны бумаги.

– О-о! – протянул Толька, вытаскивая из кипы бумаг записную книжку. – Сейчас выясним, с кем наш Борман общается!

Борман – это мы иногда так за глаза Дядю Борю называем, а почему – это, наверное, пояснять не надо?

Короче, стал Толька дяди Борину записнуху листать. Были там в основном имена и реже – отчества лиц женского пола. Как правило, дядя Боря своих девиц маркировал каким-нибудь кодовым словом – чтобы не забыть потом, чем Лена С. отличается от Лены К. В скобочках в таких случаях Борман помечал – "буфет ДК" или "пляж", "карусели", "горсобес"… Иногда встречались веселые аннотации типа "Зоя, треска мороженая", "Люсенок зеленогу-бый", "мордашка с ямками Эмма", "Регина на коньяке"… И уж совсем редко появлялись фамилии, вероятно, деловых знакомых – Ветрилов (бухгалт.), Маликов (нотар. контора), Синицын (РУОП), Копыльников (5-й отдел)…

Наразвлекавшись с записнухой, которую мы и так, честно говоря, знали вдоль и поперек, мы продолжили исследование стола Бормана. И вдруг я наткнулся на одну интересную бумаженцию, в которой дважды было подчеркнуто одно слово – "Банзай"…