Текст книги "Ювелирная работа"
Автор книги: Андрей Шляхов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)
Глава четвертая. Прямолинейный врач
Фельдшера Алексу дали такого, что хоть влюбись да женись, как говорила мать – истинное совершенство во всех отношениях. Симпатичная, умная, ловкая, опытная – десятый год на линии работает – и вдобавок еще и деликатная. Все советы подает в такой форме, что со стороны никто не понимает истинного распределения ролей в бригаде. Если, к примеру, Алекс назначит на вызове что-то не то, то фельдшер молча сделает по-своему, а после, с глазу на глаз, объяснит ошибку и скажет, что нужно записать в карточку. Если видит, что Алекс не знает, что назначить, спросит «два кубика фуросемида в мышцу, да, Александр Николаевич?». Вроде бы и подсказка, а вроде бы и нет. Если Алекс сомневается по поводу госпитализации, которая необходима, то спросит: «Ну я пойду за носилками, да?» или же: «На носилках или своим ходом?». А если Алекс соберется везти кого-то в больницу без оснований, то скажет: «Сегодня вряд ли с этим возьмут, у них перегрузка». Это же совсем не то, что «с таким диагнозом госпитализация не полагается». Звали фельдшера Татьяной, а фамилия у нее была звучная, редкая и, как сообщил Алексу всезнающий Гугл, аристократическая – Доливо-Добровольская. На шутливый вопрос: «Где находится ваше родовое имение?» Татьяна ответила: «А хрен его знает, это у папаши моего нужно спрашивать, но он слинял с концами, когда мне два года было». Это обстоятельство еще больше расположило Алекса к Татьяне, она прекрасно знал, каково это – расти без отца и сочувствовал всем, кому пришлось пройти через это. А Татьяна прониклась к Алексу во время их второго дежурства, когда Алекс не дал ей выбросить на ветер двадцать пять тысяч рублей.
Дело было так. Во время передышки, когда Алекс смотрел футбол в комнате отдыха, а точнее – дремал под монотонный бубнеж комментатора, явилась Татьяна и попросила у него взаймы три с половиной тысячи рублей.
– Там бабушка пришла, – возбужденно тараторила она, – принесла продавать старинные серьги с бриллиантами. Красота невероятная, я давно о чем-то таком мечтала! В скупку она идти боится, там обманывают, вот и пришла к нам. Просит всего двадцать пять тысяч, это едва ли четверть настоящей цены, ей деньги срочно нужны, чтобы сестру похоронить. А у меня как раз день рождения через неделю, мне муж с родителями эти серьги в складчину оплатят, как подарок, так что я деньги быстро верну, не сомневайтесь (тогда они между собой даже с глазу на глаз еще были на «вы»). Я почти всю сумму собрала, только трех с половиной тысяч не хватает. Одолжите, а?
– Одолжу, – ответил Алекс. – Без проблем. Только хотелось бы сначала взглянуть на серьги.
– Я договорилась, что она мне их продаст! – заволновалась Татьяна. – Если я деньги быстро найду…
– Да не буду я их покупать, – усмехнулся Алекс. – Мне серьги дарить некому. Только посмотрю, любопытно.
– Тогда пойдемте, она у входа стоит, ее охранник дальше не пускает. Сегодня же Вовка-омоновец дежурит, он вредный.
Старушка оказалась маленькой, худенькой и благостной. Одета во все черное, сумочку крепко держит обеими руками, глаза печальные-печальные. Алекс еще издалека раскусил в ней аферистку-голдошницу, впаривающую фальшак доверчивым лохам. Но, надо отдать ей должное, антураж был организован качественно. Серьги лежали в старинном бархатном футляре с остатками золотого вензеля на истертой до блеска крышке. Золото потемнело, камни потускнели, сразу видно, что серьги давным-давно не надевали…
– Правда же прелесть?! – тараторила Татьяна. – А работа какая! Кто, вы говорили, их изготовил?
– Овчинников, – тихо и с достоинством ответила старушка. – Был такой придворный ювелир, его фирма имела магазины на Кузнецком мосту и на Ильинке. В том, что на Ильинке мой дед их и купил для моей бабки на двадцатую годовщину их бракосочетания.
– Ох, как я люблю вещи с историей! – Татьяна восхищенно закатила глаза. – Класс!
– Никакая это не старинная работа, – сказал Алекс, глядя прямо в бесстыжие глаза аферистки. – Всего лишь имитация, причем – небрежная. Камни в старину крепили иначе, и огранка была другой. Золотом тут и не пахнет, это латунь, а брюлики стеклянные. Красная цена этим бирюлькам – пятьсот рублей, вместе с футляром и историей.
– Да что вы говорите! – ахнула Татьяна. – Не может быть!
Со старушки моментально слетело все благолепие. Грязно выругавшись, она сунула коробочку с серьгами в сумку и выскочила во двор с проворством, которого никак нельзя было от нее ожидать.
– Бабка тоже фальшивая, – констатировал охранник. – Ей не больше сорока̀, больно уж резвая. Она мне сразу не понравилась…
– Тебе вообще никто никогда не нравится! – огрызнулась Татьяна и обернувшись к Алексу спросила: – Доктор, откуда у вас такие познания? Неужели в иркутском меде читают курс ювелирного дела?
– Если бы этот курс читали в универе, то я бы давно все забыл, – пошутил Алекс. – Но мой старший брат был ювелиром и успел кое-чему меня научить…
Татьяна и охранник придали лицам скорбное выражение. О трагической гибели родителей и брата Алекс рассказал только заведующему подстанцией, но знали об этом все, вплоть до сестры-хозяйки Арины Артуровны, которая называла Алекса «сиротинушкой» и угощала пирожками собственной выпечки. Пирожки у Арины Артуровны были хорошие, почти как у мамы.
Ясное дело, что после этого у Алекса установились самые лучшие отношения с Татьяной (ничего лишнего, только сотрудничество и взаимовыручка), а его акции на подстанции существенно поднялись в цене. Да, доктор молодой, опыта маловато, но зато дока в ювелирном деле. На протяжении двух недель подстанционные дамы приносили Алексу для оценки свои драгоценности. Увидев, что из кулона старшего фельдшера Альбины Ивановны вот-вот выпадет полуторакаратный изумруд, Алекс сказал, что изделие нуждается в починке и вызвался помочь, благо весь свой ювелирный инструмент вместе с реактивами он привез из Братска в Москву. В Москве никто не мог удивиться тому, что младший сын Савелия шарит в ювелирке, а иногда было так приятно тряхнуть стариной и что-нибудь отполировать-починить. В качестве постоянной работы ювелирное дело привлекало Алекса мало, а вот как хобби оно оказалось вполне ничего. Опять же, приятно было делать что-то на высоком профессиональном уровне. Чисто для самоуважения.
За три месяца работы на «скорой» Алекс невероятно прогрессировал в профессиональном плане. Во-первых, медицина перестала быть для него чужой (в Братске добиться этого не удалось). Во-вторых, он обрел уверенность в своих силах и перестал терзаться мыслями относительно того, правильно ли он поступил, превратившись в Санька. Правильно! Правильно! Это же совершенно другая жизнь и совершенно другие возможности!
Из Ретуева нередко приходилось госпитализировать пациентов в московские стационары. У кого-то – «добровольная», то есть платная страховка, кто-то прикреплен к ведомственной больнице, а для кого-то в областных стационарах не нашлось места… Оказавшись в столичной конторе, Алекс старался заводить знакомства, хотя бы и на уровне приемного отделения. Для этого всегда имел при себе пачку «Парламента» и несколько шоколадок. Если угостишь человека сигареткой или шоколадкой, то он к тебе сразу потянется… На подстанции Алекс объяснял наличие у него сигарет тем, что хоть он и бросил курить, но запах хорошего табака доставляет ему удовольствие, поэтому он и носит при себе распечатанную пачку. Примечательно, что никто из подстанционных курильщиков никогда не пытался «стрельнуть» у Алекса сигаретку. Человек же не курит, у него особые обстоятельства. И вообще, народ на ретуевской подстанции скорой помощи был гораздо деликатнее и проще, чем в первой больнице города Братска. Вот кто бы мог подумать? Никакой фальши в поведении, никакого притворства, никакого стукачества и все друг за друга горой, вне зависимости от межличностных отношений. Доктор Иванов может ненавидеть доктора Петрова, но на вызове он о нем никогда ни одного плохого слова не скажет. В первой больнице города Братска все было иначе – каждый врач, общаясь с пациентами, всячески старался принизить своих коллег и возвысить себя, гениального до невозможности.
– А что ты хочешь? – удивилась Татьяна, когда Алекс поделился с ней этим своим открытием (к тому времени они уже перешли на «ты»). – Мы же на передовой, поэтому у нас все по-другому. Без взаимовыручки и взаимного доверия нам никак нельзя. Меня подруга звала в поликлинику, старшей медсестрой, сама она там главной недавно стала. Ночной работы нет, никуда не выезжаешь, а сидишь в кабинете, при этом денег почти вдвое больше, чем у меня здесь, потому что премии у старших сестер постоянные и весьма нехилые. Но я отказалась. И почему? Потому что я дура, которая счастья своего не видит? Или потому что мне звание фельдшера дороже всего на свете? Нет, просто у нас здесь здоровая атмосфера, а там – гнилая. Все друг друга подсиживают, все друг другу завидуют, все друг на друга начальству доносят. Даже думать об этом противно, не то, чтобы в этом котле вариться. Тьфу!
– А у нас не доносят? – поддел Алекс.
– Был один такой, – усмехнулась Татьяна. – Володька Федоро̀вич, редкостный засранец. Его из кремлевской «скорой» выперли за какие-то грехи, так он у нас пытался карьеру сделать. Ходил с блокнотиком, все записывал, а потом докладывал начальству, причем не местному, а верховному, в Красногорске…
В городе Красногорске на Знаменской улице находилось руководство Московской областной станции скорой помощи.
– …Так с ним однажды неприятность произошла, – продолжала Татьяна. – Его в январе зачем-то в сломанную машину занесло, которая на улице стояла, а дверь заклинило так, что не открыть. И телефон у него, как назло, на подстанции остался. Дело было ночью, зима, мороз, народу во дворе нет, никто на его стук и внимания не обратил. Только утром его выпустили, бедолагу, после того как он шесть часов на морозе просидел без теплой курточки. Представляешь?
Веселые искорки в зеленых ведьминских глазах Татьяны совершенно не сочетались с сочувственным выражением лица.
– Представляю, – усмехнулся Алекс. – И подозреваю, что он сразу же уволился.
– Угадал! – рассмеялась Татьяна. – Ни дня больше не проработал, ушел куда-то в ведомственную медицину, не то в МВД, не то в МЧС.
Для того, чтобы поскорее набраться опыта и заработать побольше, Алекс работал на полторы ставки – сутки через двое. Вроде бы и ничего – десять суток в месяц работаешь, двадцать отдыхаешь, но оказалось, что сутки после дежурства начисто выпадают из жизни. Пока отоспишься, пока придешь в себя – день и прошел. На дежурствах ночью удавалось прихватить часок-другой (в общей сумме, не подряд), но этого молодому организму не хватало. Когда же пришло слякотно-гриппозное время, работали практически без заездов на подстанцию, разве что только для того, чтобы пополнить запас медикаментов и расходных средств. Но к тому времени организм уже перестроился и привык использовать для отдыха и сна каждую свободную минуту. Пока бригада едет на вызов, медикам делать нечего – можно поспать минут…надцать. А в сумме за сутки это…надцать даст пару часиков – уже хорошо. Можно и на вызове подремать чуток пока ждешь эффекта от проведенного лечения, не полноценно подремать, конечно, а вполглаза, но это же тоже отдых.
Слегка донимал водитель Коля Шишляйников. Мужик он был в целом неплохой, но считал себя юмористом на том основании, что мама его была родом из Одессы. Юмор – дело хорошее и в скоропомощной работе очень нужное, но бесконечное повторение одного и того же набора шуток быстро начинает раздражать.
Если Коля видел курьера, доставляющего еду, то непременно спрашивал:
– Народ, а что общего у разносчика пиццы и гинеколога?
Алекс с Татьяной молчали – ну сколько можно, в самом деле?
– Нюхать можно, а пробовать нельзя! – отвечал самому себе Коля и громко ржал.
Если приходилось констатировать смерть пациента, Коля говорил:
– Жить вредно – от этого умирают.
На каждый случай у него была своя присказка. Алекс поначалу раздражался, а потом привык к этому и стал воспринимать Колины шутки как уличный шум, банальный звуковой мусор.
К великой радости Алекса, он оказался не самым, как бы помягче выразиться… малознающим врачом на ретуевской подстанции. Эталоном тупости был доктор Поздеев по прозвищу Голова, работавший уже семнадцатый год. Сначала Алекс думал, что Поздеев получил свое прозвище из-за большой, всегда лохматой головы, но после узнал, что поводом к прозвищу стал уникальный диагноз «Голова в инородном теле», выставленный когда-то Поздеевым ребенку, надевшему на голову свой ночной горшок, да так, что снять его было невозможно, пришлось везти малыша в травмпункт. Прикольный диагноз стал притчей во языцех, и доктор Поздеев стал Головой.
– Горшок в травмпункте распиливали? – спросил Алекс у Татьяны, рассказавшей ему этот случай.
– Зачем? – удивилась фельдшер. – С мылом сняли. Это можно было бы и дома сделать, только Голова не сообразил. Он вообще туго соображает.
– А почему же его тогда на подстанции держат?
– Ну если ты заметил, очередь из желающих к нам не стоит, на сегодняшний день есть семь или восемь свободных ставок. А Голова – свой, к нему привыкли, потом он хоть и тупой, но ответственный. Не прогуливает, не пьет на работе, вымогательством не грешит и все делает по инструкции. Только иногда происходит сдвиг о фазе и получается, как в той сказке, где дурачок говорил траурной процессии: «Таскать вам, не перетаскать!».
«Вот и славно, – думал Алекс. – Если уж Голова столько лет работает, то я годик продержусь. А потом рвану в Москву, на хорошее место». Каким будет это хорошее место, он представлял смутно. Придет время – разберемся. Заведующий подстанцией обещал осенью отправить Алекса на курсы профессиональной переподготовки в институт Склифософского. Курсы – это замечательно. Во-первых, там можно чему-то научиться, а, во-вторых, завести полезные связи. На ретуевской подстанции с этим дело обстояло туго, в основном приходилось бывать в местных больницах, которые Алекса не очень-то вдохновляли. В московские стационары пациентов возили редко, настолько редко, что дважды или трижды попасть в одно место не удавалось. А ведь знакомства завязываются не сразу, сначала нужно немного примелькаться, чтобы тебя запомнили, а потом уже можно действовать.
Но в целом и общем все было хорошо. Александр Николаевич Бушмакин активно «врастал» в медицину, а в свободное время знакомился с Москвой. На первое время программа была такой – досконально изучить свой район и центр, в пределах Садового кольца. Ну а в идеале… Впрочем, до идеала пока еще было далеко.
Тот вопрос, без решения которого здоровому молодому человеку никак нельзя обойтись, решился очень удачно. Связывать себя брачными узами Алекс пока что не собирался. Заводить амуры на подстанции категорически не хотелось, несмотря на то, что имелись весьма достойные кандидатуры. Скоропомощная свобода нравов, помноженная на всеобщее братство, невероятно располагали к романтике, но Алекс считал, что на работе этим заниматься не следует. Пока роман кочегарится (так выражались в Братске), все вроде бы и ничего, но рано или поздно все проходит и тогда обиды могут приводить к неприятным последствиям. А если у тебя есть такое слабое место, как отсутствие реального медицинского образования и фундаментальных знаний, то тебе всяческих сложностей нужно избегать. Где работаешь – там не любись. А вот там, где живешь – вполне можно, это очень удобно. Как-то вечером, возвращаясь с прогулки по центру, Алекс разговорился с женщиной, выгуливавшей шебутного йоркширского терьера. Собака с грозным лаем набросилась на Алекса, женщина начала извиняться, Алекс сказал, что он нисколько не испугался (еще чего не хватало – пугаться такой мелюзги), так и познакомились. Женщине было тридцать четыре года, ее звали Ольгой, она работала бухгалтером в строительной фирме и третий год пребывала в одиночестве после развода. Судя по тому, какой бурной, нет – поистине ураганной или, даже, вулканической была их первая ночь, одиночество успело изрядно отяготить Ольгу. Так и сложился необременительный роман, от которого обе стороны получают удовольствие и при этом не отягощают себя никакими обязательствами. Матримониальных поползновений с Ольгиной стороны можно было не опасаться. Она не раз говорила о том, что разница в возрасте не дает им никаких шансов.
– Двадцать шесть и тридцать четыре – это ничего, а вот сорок шесть и пятьдесят четыре – это катастрофа для женщины!
Однажды в январе, утром, после бритья, Алекс сказал своему отражению в зеркале:
– А жизнь-то потихоньку налаживается, брателла!
Сказал и сглазил. Придя на работу, узнал, что Татьяна заболела и работать ему до двадцати трех часов придется одному, а затем к нему присоединится фельдшер, отработавший полусутки на бригаде перевозки, занимавшейся транспортировкой стабильных пациентов между стационарами и из стационаров домой. «Ничего страшного, – подумал Алекс. – Справлюсь. Главное делать все, как положено»…
Повод к вызову не предвещал ничего тревожного. «Женщина, пятьдесят два года, плохо с сердцем». «Плохо с сердцем» – это главный и основной повод к вызову скорой помощи. Как говорят в народе: «Что ни болит, все к сердцу валѝт». А уж в субботу вечером, после обильных перегрузок выходного дня, утомленному сердцу просто положено чувствовать себя не самым лучшим образом.
У подъезда пятиэтажки Алекса ждал полный высокий мужик, который представился мужем пациентки.
– С Анечкой что-то не так, – бубнил он в спину Алексу, пока они поднимались на третий этаж. – Здоровье у нее не особо хорошее, часто простужается и разные женские недомогания тоже присутствуют, но такого, как сегодня, никогда не было…
Алекс уже усвоил, что информацию нужно получать только из первых рук, поэтому слушал мужа пациентки вполуха. Дама в сознании? Прекрасно! Значит, сама расскажет, что с ней произошло. Незачем играть в «испорченный телефон».
Женщина сидела в кресле, а не лежала на стоявшем рядом диване. «Значит, не так уж все и плохо», подумал Алекс, привыкший к тому, что тяжело больные люди всегда лежат, а не сидят. Небольшую бледность можно было списать на астеническую конституцию. Толстушки большей частью краснощекие, а худышки – бледные.
– На что жалуетесь? – спросил Алекс, поставив на постеленный на полу ковер ящик с медикаментами и кардиограф.
В самом начале он несколько раз огреб замечания за то, что без спросу ставил бригадное имущество на стол или на стул и теперь предпочитал ставить на пол, если, конечно, на столе не была заранее расстелена газета (бывалые пациенты так обычно и делали).
– Да что-то в груди закололо и вообще как-то нехорошо, – ответила женщина, положив на грудь правую ладонь. – Уронила пульт, наклонилась и тут прихватило…
– Когда наклонились? – уточнил Алекс. – Или позже?
– Вот прямо в этот самый момент. И рука вдруг ослабла, пульт удержать не могла. Когда распрямилась, стало полегче, но все равно не отпускает. Такое ощущение, будто гвоздь в грудь вколотили.
«Все с тобой ясно, – подумал Алекс, – межреберная невралгия. Неловкое движение вызвало ущемление нерва, потому и рука ослабла. А при прямой спине действительно должно стать полегче, поскольку нерв уже не сдавливается». Механизм сдавления нервов, отходящих от спинного мозга, Алекс уже успел изучить. Да и что там изучать? Нерв зажимается между двумя позвонками, словно в тисках, отсюда и все неприятности.
При надавливании на грудину пациентка ойкала, что тоже свидетельствовало в пользу межреберной невралгии. Сердце с грудиной не связано, дави – не дави интенсивность боли не изменится. Алексу стало приятно от сознания того, что он, работая в одиночку, действует как настоящий врач. А разве он не настоящий? Самый что ни на есть, уже с некоторым опытом!
Доктор Филатов, бывший наставником Алекса в период стажировки, учил:
– После тридцати пяти лет при любых болях в груди и при любом непонятном недомогании обязательно делай ЭКГ! Всегда-всегда! А если в анамнезе есть сахарный диабет, то и в двадцать лет снимай, диабет портит сосуды со страшной силой.
Алекс так и делал, а иной раз снимал кардиограмму и при болях в животе. Где-то он читал, что одного человека неделю лечили от дизентерии, а потом удосужились снять кардиограмму и увидели, что у пациента инфаркт. Как говорится, береженого Бог бережет, а не береженого конвой стережет. Чур нас, чур от такого «счастья»!
Кардиограмма пациентки была в полном порядке, никаких отклонений от нормы, к которой Алекс уже успел хорошо приглядеться. На что там еще нужно обращать внимание при подозрении на инфаркт? На артериальное давление? Алекс намерял сто пять на семьдесят. Для худенькой женщины – вполне ничего, в пределах нормы. Это у толстушек давление обычно повышенное.
– У вас обычная межреберная невралгия, – сказал пациентке Алекс, закончив рассматривать кардиограмму. – На фоне остеохондроза позвоночника. В момент наклона позвонки защемили нерв, отсюда и все симптомы…
– А я читал, что никакого остеохондроза позвоночника в природе не существует, – встрял муж пациентки, до этих пор хранивший молчание с настороженно-скорбным выражением лица. – Этот диагноз придумали в СССР для того…
– Ну как же не существует? – спросил Алекс снисходительным тоном, которым взрослые разговаривают с маленькими детьми. – С возрастом все кости изменяются, деформируются, в том числе и позвоночник. Вот вам и остеохондроз. Сейчас я вам сделаю обезболивающий укол, а завтра вызовете врача из поликлиники и он вам назначит лечение.
– Не надо уколов! – решительно отказалась женщина. – У меня попа тощая, после любого укола шишки образуются. Я лучше таблетками полечусь, у нас есть и анальгин, и индометацин, и еще что-то на «эм»…
– Как хотите, – не стал настаивать Алекс, которому не очень-то и хотелось возиться с инъекцией. – Да, и вот еще – спать нужно на жестком ортопедическом матрасе, а не на пуховых перинах. Так лучше для позвоночника.
– У нас как раз такой матрас, – сказал муж. – Итальянский, пружинный.
– Тогда я за вас спокоен, – улыбнулся Алекс.
В прихожей муж попытался было сунуть Алексу в карман куртки тысячерублевую купюру, вызвав воспоминания об отце-папаше, который точно так же засовывал в карман «зелень», но Алекс решительно отвел его руку в сторону и укоризненно сказал:
– Это лишнее и вообще ни к чему. Купите супруге чего-нибудь вкусного и считайте, что вы меня этим отблагодарили.
Мудрый наставник Филатов учил:
– Если заработал, то можно и взять, разные бывают ситуации. Но если не заработал, то не бери, как бы ни предлагали. Дадут не подумав, а после пожалеют – не за что же было давать. И накатают жалобу.
Алекс запоминал все советы наставника, потому что тот был правильным мужиком и классным специалистом, работавшим уже двадцать третий год. Такой зря не скажет и плохому не научит.
Спустя три часа после отъезда Алекса, поступил повторный вызов по тому же адресу, к той же женщине пятидесяти двух лет, только повод на этот раз был другой – не «плохо с сердцем», а «без сознания». На вызов поехал Голова и законстатировал смерть пациентки, умершей еще до приезда скорой. Утром, после пятиминутки, Юрий пригласил Алекса в кабинет и стал расспрашивать про злополучный вызов. Точно ли там была невралгия? Не возникло ли подозрений на инфаркт? Полностью ли был собран анамнез? Снятую Алексом кардиограмму заведующий разве что на свет не смотрел, все искал признаки инфаркта. Но не нашел и сказал, что придется ждать вскрытия, только оно сможет ответить на все вопросы.
– Да не убивайся ты так! – ободрил расстроенного Алекса Голова. – Разные бывают ситуации и совпадения. Может, у нее тромбоэмболия произошла, а может ее муженек отравил… Да-да, такое тоже бывает, уж поверь мне. Ты все сделал правильно, а предсказывать будущее тебя в институте не учили.
«Да меня вообще ничему не учили», чуть было не ляпнул Алекс, но вовремя сдержался. И пациентку было жаль – молодая ведь еще, и по поводу своего будущего беспокойство одолевало. А вдруг там действительно был инфаркт? Что тогда? Дадут выговор? Выгонят с работы? Посадят за халатность? Воображение рисовало страшные картины – вот ему устраивают экзамен и выясняют, что он не знает элементарных вещей, известных каждому студенту. Обман раскрывается и его судят не за халатность, а за убийство с отягчающими обстоятельствами. Какими отягчающими? Незаконное занятие медицинской деятельностью! В юриспруденции Алекс совершенно не разбирался, несмотря на то, что когда-то хотел стать адвокатом, и потому накручивал себя сверх всякой меры. Водитель Коля, с которым Алекс поделился той частью своих опасений, которой можно было делиться, поднял его на смех.
– Да ты что, Сашок! Какая нахрен халатность? Ты же кардиограмму снял и вообще сделал все, как положено. Это просто диагностическая ошибка и нагорит за нее больше Юрке, чем тебе, потому что он взял тебя на работу без профильного обучения или как оно там называется… Ты же кардиолог, верно? Если уж Юрка захотел тебя взять, так должен был сразу направить на курсы по скоропомощному делу. Правда, так обычно не делают. Сначала присматриваются к человеку, а потом уже направляют, чтобы не тратить понапрасну путевки на недостойных людей. Но это не твои проблемы. Ты стой на том, что в момент осмотра данных за инфаркт не было и точка!
